— Не торопись, — посоветовал Рейни юному другу. — Дай им время выпустить пар. А то, не дай Бог, все выскочат и потащат нас с тобою на руках.
Он рассмеялся, но то, что произошло следом; не вызвало у мальчика никакого смеха. Часовой скрылся из виду, а из вигвамов, словно пчелы из взбудораженного улья, вылетели шайены и с громкими криками понеслись по плоскому склону оврага к двум ночным всадникам. Некоторые по пути еще и пританцовывали, видимо, под ритм собственных эмоций, что со стороны выглядело так, будто они корчатся в приступе желудочных колик.
Одни бежали с пустыми руками, другие несли оружие, но когда толпа приблизилась, Джонни Таннер перестал удивляться всему, кроме физической мощи этих людей. Мальчик полагал, что Говорящий Волк великан. Однако вряд ли он был выше самого низкорослого шайена. На бегу одежды индейцев развевались, обнажая могучие тела, сплошь разрисованные узкими и широкими полосками, затейливыми узорами.
С шумом морского прилива толпа нахлынула на Таннера. Его обуял ужас. Это были не человеческие существа, а скорее скачущие дьяволы. Однако они не стащили мальчика с коня, а только прыгали вокруг, угрожающе размахивая оружием над его головой.
Гнедой жеребец воспринял все это без малейшего волнения, похоже, был привычен к подобным приемам и только выгибал шею, продвигаясь вперед с гордым, полным достоинства видом. Джонни поразился спокойствию жеребца, а когда посмотрел на Рейни, то увидел, что и он чувствует себя совершенно непринужденно.
Тем временем всадники оказались уже среди вигвамов, где к воплям воинов прибавился лай собак, ржание лошадей, плач детей. Все это повергло мальчика в шок. В голове у него помутилось, он постоянно бросал взгляды на Рейни, чтобы убедиться, что тот наслаждается моментом. Для него самого все это было уж слишком.
Впоследствии Джонни помнил только отдельные моменты этой дикой ночи. В частности, как вождь, Сломанный Нож, высокомерно сидел на лучшем своем военном коне, жутко разрисованный в честь праздника, и улыбался ему, протягивая руку для приветствия. Запомнил, как его окружила орущая толпа подростков, которые, должно быть, едва ступили на тропу войны, потому что были не старше его. Они восхищались его гнедым жеребцом, ружьем, одеждой и им самим.
Миновав скопление белых вигвамов, они выехали к огромному костру, пламя которого поднималось высоко в небо, затмевая звезды. Вокруг него танцевали раскрашенные дьяволы, а за ними прыгали и вытягивались их еще более гротескные тени. В жутком танце кружились шаманы. Один из них был похож на какую-то большую птицу с головой совы и огромными горящими глазами, которые от света костра становились то красными, то черными. Другой — на чудовищного волка. К человеческому телу была приставлена настоящая волчья голова, однако челюсти ее двигались! Казалось, волк рычит и скалит зубы на сову.
Сломанный Нож разомкнул круг, вошел в него и встал в середине. Розоватые отблески огня играли на его мощном теле. Он начал говорить нараспев и при этом танцевать, а разом умолкшие другие шайены слушали его как завороженные. Время от времени мотив песни вождя подхватывал один из воинов, выходил в круг и в свою очередь исполнял танец. Все это продолжалось довольно долго, а в заключение Сломанный Нож показал теми же танцевальными движениями, как он снял скальп с Говорящего Волка. Скальп был предъявлен толпе на острие копья. Джонни Таннера чуть не стошнило!
Затем множество рук вытащили в круг Рейни. Тот танцевать не стал, но принялся расхаживать взад и вперед и при этом орать изо всей мочи. Джонни уже довольно хорошо знал язык шайенов, чтобы понять, что Хэнк рассказывает им чудовищную ложь о каких-то духах, живущих на облаках, там, откуда по утрам встает солнце. Эти духи, оказывается, любили шайенов, поэтому вдохнули разум в белокожего и послали им сюда, за тысячу переходов, молодого человека, чтобы он стал их другом.
Постепенно мальчик стал понимать, что эта невероятная история имеет к нему непосредственное отношение, и ужаснулся. Ему хотелось кричать, доказать, что это неправда, он потел от стыда и негодования и ждал, что шайены вот-вот разразятся презрительным смехом. Но никто не смеялся. Индейцы только раскачивались из стороны в сторону и кивали головами, время от времени прерывая повествование Рейни жуткими воинственными кличами.
Рассказ подошел к моменту сражения с Говорящим Волком. Но как же сильно он отличался от действительности!
Оказывается, когда Джонни Таннер узнал, что Говорящий Волк — враг его любимого народа, шайенов, он совершил заклинание. Оно было таким могущественным, что притащило к нему Говорящего Волка через просторы прерии, словно сухой листок, гонимый штормовым ветром. Тогда мальчик отослал своих двух друзей, потому что не хотел, чтобы в сражении их случайно ранило. А когда они ушли, заставил пауни встать из травы. Пауни повиновался, но тут же выстрелил в мальчика, наставив дуло ружья прямо ему в грудь. Но мальчик сильно выдохнул, и пуля от его магического дыхания изменила траекторию полета. Он тоже выстрелил из пистолета в Говорящего Волка и остановил его. Потом нанес ему удар ножом, набросившись на Говорящего Волка, словно стремительный орел с небес.
Неожиданно кто-то закричал:
— Стремительный Орел! Стремительный Орел! Вот его имя!
Возглас кричащего подхватила дюжина других голосов. Толпа орала до тех пор, пока мальчику не показалось, что звезды потухли. И все выкрикивали имя «Стремительный Орел». Джонни понял, что его нарекли этим именем и он будет носить его до тех пор, пока не сотрет каким-нибудь новым подвигом.
Однако ему стало совсем не по себе, когда Рейни, не покраснев от стыда за ложь, сообщил, что это действительно его имя, потому что небесные духи Востока тоже называли мальчика Стремительным Орлом. И, не смущаясь, продолжил рассказ о том, как Стремительный Орел отдал скальп Говорящего Волка и три трупа, которые числились на его счету, шайенам и Сломанному Ножу. Себе же взял лишь коня Говорящего Волка в качестве доказательства, что с этого момента племя пауни его враги.
Ошарашенный такой дикой выдумкой, или, точнее, выдумками, бедный Джонни не знал, в какую сторону бежать. Но неожиданно не смог сделать ни одного движения. Дюжина самых почитаемых воинов, каждый из которых был настоящим великаном в боевой раскраске, схватили его коня за уздечку и, образовав вокруг заслон, вывели его в круг.
Они принудили коня неспешно обойти костер, и тогда все, поднявшись на ноги, начали пляску, в которой участвовало с полдюжины шаманов, один нелепее другого. Позади прыгающих, кружащихся и отбивающих поклоны воинов мальчик увидел ребятишек, которые подпрыгивали, чтобы лучше разглядеть бледнолицего героя, а за ними — женщин. Многие из них поднимали над головами крошечных обнаженных младенцев, чтобы те тоже могли насладиться зрелищем и вспоминали о нем, когда станут воинами. Тела малышей не были такими темно-красными, как у взрослых индейцев. В красноватых отблесках костра они отливали золотом. Вокруг Джонни были только улыбающиеся люди, издающие в приладке безумного веселья радостные восклицания.
Внезапно мальчик как бы отгородился от всего этого. Он не понял, как это случилось, но почему-то оказался в жилище Сломанного Ножа. Рядом был Хэнк Рейни, с нескрываемым удовольствием поглощающий бизонье мясо, которое тушилось в большом котле над костром, разложенным посредине вигвама. Стены его были расписаны странными изображениями синих, алых, желтых и зеленых бизонов, медведей, оленей. Тут же были нарисованы восходящее солнце и свитки, в которых описывались подвиги великих охотников. Сам Сломанный Нож сидел напротив лежанки и курил, не сводя глаз со скальпа, висящего в дыме костра. Статная скво стелила для белых мягкую, просторную постель, а семилетняя девочка стояла между Джонни и костром и во все глаза смотрела на него.
И только одна нотка печали омрачила общее веселье.
Она исходила от старшей дочери Сломанного Ножа. Ей было четырнадцать, но она казалась несколько старше. Это была стройная, как тростинка, и пугливая, словно олень, красивая девочка. Глазами испуганного дикого зверя она смотрела на мальчика, когда он вошел в вигвам, а затем упала на постель и залилась слезами.
Даже Джонни было ясно, что плакала она из-за брата, Взлетающего Ястреба. Звуки ее сдавленных рыданий так и стояли у мальчика в ушах.
Когда неразбериха встречи закончилась, Джонни начал уже ощущать себя человеком дня, заново осознавать собственное достоинство, но рыдания девочки заставили его вспомнить множество неприятных вещей, а главное, что с начала своего путешествия из Нью-Йорка он нисколько не приблизился к украденному револьверу и к Дочери Луны.
В разгар этого беспокойства, думая об отце и бедной тетушке Мэгги, мальчик вдруг снова понял, как это уже неоднократно случалось с ним раньше во время этого продолжительного путешествия, что сама Судьба бросает ему вызов, толкает его неизвестно куда к собственному царственному удовольствию.
Великан Хэнк Рейни, покончив с едой и отложив ложку из рога бизона, подошел к мальчику и присел на корточки. Как настоящий индеец, он, казалось, мог сидеть в таком положении сколько угодно времени без всяких видимых усилий.
— О чем ты думаешь, сынок? — поинтересовался он. — Скучаешь по дому? Или беспокоишься насчет Длинной Стрелы? А может, удручен открывшимися способностями Хэнка Рейни ко лжи? Или думаешь о прекрасных черных глазах вон той девушки? Размышляй о чем хочешь, сынок, но не смотри на эту девчонку дважды. Иначе окажешься на краю колодца, а упав в него, непременно утонешь и останешься тут, в зеленых прериях, до конца своих дней!
Глава 30
Глава 31
Он рассмеялся, но то, что произошло следом; не вызвало у мальчика никакого смеха. Часовой скрылся из виду, а из вигвамов, словно пчелы из взбудораженного улья, вылетели шайены и с громкими криками понеслись по плоскому склону оврага к двум ночным всадникам. Некоторые по пути еще и пританцовывали, видимо, под ритм собственных эмоций, что со стороны выглядело так, будто они корчатся в приступе желудочных колик.
Одни бежали с пустыми руками, другие несли оружие, но когда толпа приблизилась, Джонни Таннер перестал удивляться всему, кроме физической мощи этих людей. Мальчик полагал, что Говорящий Волк великан. Однако вряд ли он был выше самого низкорослого шайена. На бегу одежды индейцев развевались, обнажая могучие тела, сплошь разрисованные узкими и широкими полосками, затейливыми узорами.
С шумом морского прилива толпа нахлынула на Таннера. Его обуял ужас. Это были не человеческие существа, а скорее скачущие дьяволы. Однако они не стащили мальчика с коня, а только прыгали вокруг, угрожающе размахивая оружием над его головой.
Гнедой жеребец воспринял все это без малейшего волнения, похоже, был привычен к подобным приемам и только выгибал шею, продвигаясь вперед с гордым, полным достоинства видом. Джонни поразился спокойствию жеребца, а когда посмотрел на Рейни, то увидел, что и он чувствует себя совершенно непринужденно.
Тем временем всадники оказались уже среди вигвамов, где к воплям воинов прибавился лай собак, ржание лошадей, плач детей. Все это повергло мальчика в шок. В голове у него помутилось, он постоянно бросал взгляды на Рейни, чтобы убедиться, что тот наслаждается моментом. Для него самого все это было уж слишком.
Впоследствии Джонни помнил только отдельные моменты этой дикой ночи. В частности, как вождь, Сломанный Нож, высокомерно сидел на лучшем своем военном коне, жутко разрисованный в честь праздника, и улыбался ему, протягивая руку для приветствия. Запомнил, как его окружила орущая толпа подростков, которые, должно быть, едва ступили на тропу войны, потому что были не старше его. Они восхищались его гнедым жеребцом, ружьем, одеждой и им самим.
Миновав скопление белых вигвамов, они выехали к огромному костру, пламя которого поднималось высоко в небо, затмевая звезды. Вокруг него танцевали раскрашенные дьяволы, а за ними прыгали и вытягивались их еще более гротескные тени. В жутком танце кружились шаманы. Один из них был похож на какую-то большую птицу с головой совы и огромными горящими глазами, которые от света костра становились то красными, то черными. Другой — на чудовищного волка. К человеческому телу была приставлена настоящая волчья голова, однако челюсти ее двигались! Казалось, волк рычит и скалит зубы на сову.
Сломанный Нож разомкнул круг, вошел в него и встал в середине. Розоватые отблески огня играли на его мощном теле. Он начал говорить нараспев и при этом танцевать, а разом умолкшие другие шайены слушали его как завороженные. Время от времени мотив песни вождя подхватывал один из воинов, выходил в круг и в свою очередь исполнял танец. Все это продолжалось довольно долго, а в заключение Сломанный Нож показал теми же танцевальными движениями, как он снял скальп с Говорящего Волка. Скальп был предъявлен толпе на острие копья. Джонни Таннера чуть не стошнило!
Затем множество рук вытащили в круг Рейни. Тот танцевать не стал, но принялся расхаживать взад и вперед и при этом орать изо всей мочи. Джонни уже довольно хорошо знал язык шайенов, чтобы понять, что Хэнк рассказывает им чудовищную ложь о каких-то духах, живущих на облаках, там, откуда по утрам встает солнце. Эти духи, оказывается, любили шайенов, поэтому вдохнули разум в белокожего и послали им сюда, за тысячу переходов, молодого человека, чтобы он стал их другом.
Постепенно мальчик стал понимать, что эта невероятная история имеет к нему непосредственное отношение, и ужаснулся. Ему хотелось кричать, доказать, что это неправда, он потел от стыда и негодования и ждал, что шайены вот-вот разразятся презрительным смехом. Но никто не смеялся. Индейцы только раскачивались из стороны в сторону и кивали головами, время от времени прерывая повествование Рейни жуткими воинственными кличами.
Рассказ подошел к моменту сражения с Говорящим Волком. Но как же сильно он отличался от действительности!
Оказывается, когда Джонни Таннер узнал, что Говорящий Волк — враг его любимого народа, шайенов, он совершил заклинание. Оно было таким могущественным, что притащило к нему Говорящего Волка через просторы прерии, словно сухой листок, гонимый штормовым ветром. Тогда мальчик отослал своих двух друзей, потому что не хотел, чтобы в сражении их случайно ранило. А когда они ушли, заставил пауни встать из травы. Пауни повиновался, но тут же выстрелил в мальчика, наставив дуло ружья прямо ему в грудь. Но мальчик сильно выдохнул, и пуля от его магического дыхания изменила траекторию полета. Он тоже выстрелил из пистолета в Говорящего Волка и остановил его. Потом нанес ему удар ножом, набросившись на Говорящего Волка, словно стремительный орел с небес.
Неожиданно кто-то закричал:
— Стремительный Орел! Стремительный Орел! Вот его имя!
Возглас кричащего подхватила дюжина других голосов. Толпа орала до тех пор, пока мальчику не показалось, что звезды потухли. И все выкрикивали имя «Стремительный Орел». Джонни понял, что его нарекли этим именем и он будет носить его до тех пор, пока не сотрет каким-нибудь новым подвигом.
Однако ему стало совсем не по себе, когда Рейни, не покраснев от стыда за ложь, сообщил, что это действительно его имя, потому что небесные духи Востока тоже называли мальчика Стремительным Орлом. И, не смущаясь, продолжил рассказ о том, как Стремительный Орел отдал скальп Говорящего Волка и три трупа, которые числились на его счету, шайенам и Сломанному Ножу. Себе же взял лишь коня Говорящего Волка в качестве доказательства, что с этого момента племя пауни его враги.
Ошарашенный такой дикой выдумкой, или, точнее, выдумками, бедный Джонни не знал, в какую сторону бежать. Но неожиданно не смог сделать ни одного движения. Дюжина самых почитаемых воинов, каждый из которых был настоящим великаном в боевой раскраске, схватили его коня за уздечку и, образовав вокруг заслон, вывели его в круг.
Они принудили коня неспешно обойти костер, и тогда все, поднявшись на ноги, начали пляску, в которой участвовало с полдюжины шаманов, один нелепее другого. Позади прыгающих, кружащихся и отбивающих поклоны воинов мальчик увидел ребятишек, которые подпрыгивали, чтобы лучше разглядеть бледнолицего героя, а за ними — женщин. Многие из них поднимали над головами крошечных обнаженных младенцев, чтобы те тоже могли насладиться зрелищем и вспоминали о нем, когда станут воинами. Тела малышей не были такими темно-красными, как у взрослых индейцев. В красноватых отблесках костра они отливали золотом. Вокруг Джонни были только улыбающиеся люди, издающие в приладке безумного веселья радостные восклицания.
Внезапно мальчик как бы отгородился от всего этого. Он не понял, как это случилось, но почему-то оказался в жилище Сломанного Ножа. Рядом был Хэнк Рейни, с нескрываемым удовольствием поглощающий бизонье мясо, которое тушилось в большом котле над костром, разложенным посредине вигвама. Стены его были расписаны странными изображениями синих, алых, желтых и зеленых бизонов, медведей, оленей. Тут же были нарисованы восходящее солнце и свитки, в которых описывались подвиги великих охотников. Сам Сломанный Нож сидел напротив лежанки и курил, не сводя глаз со скальпа, висящего в дыме костра. Статная скво стелила для белых мягкую, просторную постель, а семилетняя девочка стояла между Джонни и костром и во все глаза смотрела на него.
И только одна нотка печали омрачила общее веселье.
Она исходила от старшей дочери Сломанного Ножа. Ей было четырнадцать, но она казалась несколько старше. Это была стройная, как тростинка, и пугливая, словно олень, красивая девочка. Глазами испуганного дикого зверя она смотрела на мальчика, когда он вошел в вигвам, а затем упала на постель и залилась слезами.
Даже Джонни было ясно, что плакала она из-за брата, Взлетающего Ястреба. Звуки ее сдавленных рыданий так и стояли у мальчика в ушах.
Когда неразбериха встречи закончилась, Джонни начал уже ощущать себя человеком дня, заново осознавать собственное достоинство, но рыдания девочки заставили его вспомнить множество неприятных вещей, а главное, что с начала своего путешествия из Нью-Йорка он нисколько не приблизился к украденному револьверу и к Дочери Луны.
В разгар этого беспокойства, думая об отце и бедной тетушке Мэгги, мальчик вдруг снова понял, как это уже неоднократно случалось с ним раньше во время этого продолжительного путешествия, что сама Судьба бросает ему вызов, толкает его неизвестно куда к собственному царственному удовольствию.
Великан Хэнк Рейни, покончив с едой и отложив ложку из рога бизона, подошел к мальчику и присел на корточки. Как настоящий индеец, он, казалось, мог сидеть в таком положении сколько угодно времени без всяких видимых усилий.
— О чем ты думаешь, сынок? — поинтересовался он. — Скучаешь по дому? Или беспокоишься насчет Длинной Стрелы? А может, удручен открывшимися способностями Хэнка Рейни ко лжи? Или думаешь о прекрасных черных глазах вон той девушки? Размышляй о чем хочешь, сынок, но не смотри на эту девчонку дважды. Иначе окажешься на краю колодца, а упав в него, непременно утонешь и останешься тут, в зеленых прериях, до конца своих дней!
Глава 30
ЗОРЯНКА
Джонни удивило, что Хэнк не остановился лишь на том, что мальчика волновало больше всего, а коснулся сразу многого. Но он зауважал его за это только сильнее и потому решил выяснить самое неприятное.
— Послушай, Хэнк, — тихо сказал он, — зачем ты наплел с три короба, когда рассказывал обо мне? Подумай, ведь когда индейцы узнают правду, они сядут, хорошенько поразмыслят и станут нас презирать! Между прочим, мне и самому все это ужасно противно. Лучше бы ты ничего не говорил!
Хэнк Рейни посмотрел на него и подмигнул.
— Ну, парень, я знаю, что ты зануда и кристально честный человек. Только попробуй глянуть на все происходящее с другой стороны. Людям нужно давать то, чего они от тебя ждут. Ты видел старое железо, которое торговцы тащат сюда, в прерию? Сталь куда лучше того, что они предлагают, — олово наполовину с какой-то дрянью. Но индейцы хотят побрякушек, вот их и получают. Им нужно то, что они могут понять.
— Неужели они не в состоянии понять правду? — бросил мальчик на Хэнка негодующий взгляд.
Но тот только улыбнулся:
— А ты можешь понять поступки индейцев? Например, то, что они подвергают пыткам своих мальчиков, прежде чем те станут воинами? Нет, смысл этого тебе не постигнуть никогда, да и мне тоже. Вот так же и в твоем случае. Вряд ли они могут воспринять то, что было на самом деле. Хотя все это не сравнить с той чепухой, которую я им нагородил. Предположим, я сяду и поведаю им, что на другом конце света твой отец лишился револьвера, а ты не стал ждать, чтобы сказать ему «до свидания», просто исчез и оставил его в своем вигваме кусать локти и думать, что, возможно, тебя убили. Сообщу, что женщины твоей семьи в знак траура по тебе срезают волосы и с горя себя расцарапывают. Предположим, я скажу им правду. Скажу, что ты ушел из дома и проделал весь этот путь, чуть было не умер с голоду и тысячу раз рисковал жизнью. Вот этому они вряд ли поверят. Нет, скорее всего станут пересмеиваться за твоей спиной. Подумают, что я лгу, а ты еще больший лжец, чем я. Или, возможно, решат, что в способности рассказывать небылицы мы с тобой равны.
Юный Джонни Таннер нахмурился, пытаясь переварить услышанное. Наконец выдавил из себя:
— По крайней мере, мог бы не пороть всей этой чепухи насчет заклинаний!
— Знаешь, мне и самому это не слишком понравилось, — отозвался Хэнк. — Хотя правда показалась бы им гораздо более невероятной, чем мои россказни. Правда о неопытном юнце, а ты такой и есть, который кое-как научился ездить верхом, стрелять и обращаться с охотничьим ножом. Правда о том, что на него чуть было не напали сзади, а он затеял драку и убил такого большого вождя, такого опытного воина, как Говорящий Волк, и не получил при этом ни единой царапины. Сынок, вот ведь где настоящее чудо! Гораздо невероятнее всего того, что я наговорил им насчет всяких там заклинаний. Мне просто хотелось, чтобы они оценили тебя по достоинству. Только и всего.
Джонни Таннер покачал головой:
— О, Хэнк, теперь, пока мы будем находиться с индейцами, они же будут ждать от меня чудес!
— Нет, шаманы, эти старые шарлатаны, не проделывают свои трюки каждый день, а только тогда, когда другие ничего не видят, а они все подмечают, чтобы обвести простаков вокруг пальца. К примеру, начинают вызывать дождь только тогда, когда на краю неба собираются грозовые тучи. Другие о них не догадываются — не хотят видеть правды. Индейцы верят, что мир, в котором они живут, полон чудес, в нем есть добрые и злые духи, некоторые из них выполняют то, о чем их просят люди, другие — нет. Индейцы так понимают мир. Они — как дети, но только лучше детей. Ты уже однажды сотворил чудо, возможно, удивишь их еще раз, но если и не сделаешь этого, они все равно будут восхищены и благодарны, точно так же, как восхищаются трюками своих шаманов, которыми те дурачат их всего несколько раз в году. А теперь отправляйся спать. Ты насмотрелся и наслышался достаточно для одного дня. Сон сотворил с тобой чудо, Джонни! Спокойной ночи!
И мальчик последовал его совету.
Его кровать с двух сторон была завешана одеялами, словно ширмой, поэтому там было достаточно уединенно. Между двумя шестами одеяла расходились. Все пожитки мальчика, включая седло, оружие, ремень, висели на шесте, но пистолет он положил под голову.
Костер в вигваме затухал. Когда мальчик приподнимал голову, ему были видны красные угли. Время от времени небольшой язычок пламени выпрыгивал из углей и освещал вигвам танцующими тенями. Тогда Джонни видел густое облако дыма, скопившегося вверху вигвама, которое медленно выползало в отверстие жилища.
Это была очень странная спальня. Ничего подобного мальчик не видел прежде. Но все его другие чувства и мысли затмило чувство комфорта. После долгих ночевок на голой земле гибкие ивовые прутья, из которых была сплетена кровать, и шкуры, горой прикрывающие их, Джонни показались мягче перины. Мальчику казалось, что он все глубже и глубже утопает в их восхитительной мягкости, но в действительности просто погружался в дремоту. И наконец заснул крепким сном.
А когда Хэнк Рейни потряс его за плечо, Джонни подумал, что он только-только сомкнул глаза. Мальчик со стоном сел на постели и, позевывая, вытаращился на товарища:
— В чем дело, Хэнк? Я только уснул.
— Значит, ночь была слишком короткой, — улыбнулся охотник. — А солнце уже встало!
И правда, солнце заглядывало в вигвам, обещая великолепный, ясный день.
— Давай, давай! — торопил Рейни мальчика. — Окунемся, а потом поедим за десятерых!
Джонни неохотно поднялся с постели и вышел из вигвама. С затуманенным взглядом, со спутанными волосами, опьяненный усталостью, он увидел старшую дочку Сломанного Ножа, которая накануне вечером, как только он вошел, заплакала.
Теперь же, наоборот, одарила мальчика дружелюбным, приветливым взглядом улыбающихся глаз. С Джонни моментально слетела вся дрема. Он снова стал самим собой и счел, что мир — не такое уж плохое место, даже, можно сказать, замечательное, даже красивое.
Девушка несла из реки воду в кувшине и шла под грузом прямо, словно молодое деревце. В ее походке была какая-то плавная грациозность, а ее розово-оливковая кожа была цвета вечерней зари.
Она сказала им «доброе утро». Приветствие прозвучало тихой, нежной музыкой. Ослепленный красотой девушки, Джонни пошел вперед, глядя прямо перед собой. Индейское поселение уже проснулось. Дети высыпали на улицу и играли. Воины спешили к реке, чтобы совершить утреннее омовение. Старики вышли на неспешную прогулку. Повсюду бродили собаки. Некоторые гонялись за собственными хвостами, другие устраивали потасовки, треть ловили у себя блох.
Однако Джонни Таннер не замечал многого из этих занимательных событий. Перед его мысленным взором стояли улыбка девушки, снежная белизна ее зубов, глубокие омуты блестящих глаз, ямочки на локтях.
— Хэнк, как ее зовут? — мечтательно поинтересовался он.
Рейни замер на полушаге и недоуменно уставился на мальчика. Потом торжественно возвестил:
— Ее имя в переводе с языка шайенов означает нечто близкое к «Малиновке, которая поет на вечерней заре». Для краткости можешь называть ее Зорянкой. Но советую тебе забыть ее имя, и чем скорее, тем лучше!
— Послушай, Хэнк, — тихо сказал он, — зачем ты наплел с три короба, когда рассказывал обо мне? Подумай, ведь когда индейцы узнают правду, они сядут, хорошенько поразмыслят и станут нас презирать! Между прочим, мне и самому все это ужасно противно. Лучше бы ты ничего не говорил!
Хэнк Рейни посмотрел на него и подмигнул.
— Ну, парень, я знаю, что ты зануда и кристально честный человек. Только попробуй глянуть на все происходящее с другой стороны. Людям нужно давать то, чего они от тебя ждут. Ты видел старое железо, которое торговцы тащат сюда, в прерию? Сталь куда лучше того, что они предлагают, — олово наполовину с какой-то дрянью. Но индейцы хотят побрякушек, вот их и получают. Им нужно то, что они могут понять.
— Неужели они не в состоянии понять правду? — бросил мальчик на Хэнка негодующий взгляд.
Но тот только улыбнулся:
— А ты можешь понять поступки индейцев? Например, то, что они подвергают пыткам своих мальчиков, прежде чем те станут воинами? Нет, смысл этого тебе не постигнуть никогда, да и мне тоже. Вот так же и в твоем случае. Вряд ли они могут воспринять то, что было на самом деле. Хотя все это не сравнить с той чепухой, которую я им нагородил. Предположим, я сяду и поведаю им, что на другом конце света твой отец лишился револьвера, а ты не стал ждать, чтобы сказать ему «до свидания», просто исчез и оставил его в своем вигваме кусать локти и думать, что, возможно, тебя убили. Сообщу, что женщины твоей семьи в знак траура по тебе срезают волосы и с горя себя расцарапывают. Предположим, я скажу им правду. Скажу, что ты ушел из дома и проделал весь этот путь, чуть было не умер с голоду и тысячу раз рисковал жизнью. Вот этому они вряд ли поверят. Нет, скорее всего станут пересмеиваться за твоей спиной. Подумают, что я лгу, а ты еще больший лжец, чем я. Или, возможно, решат, что в способности рассказывать небылицы мы с тобой равны.
Юный Джонни Таннер нахмурился, пытаясь переварить услышанное. Наконец выдавил из себя:
— По крайней мере, мог бы не пороть всей этой чепухи насчет заклинаний!
— Знаешь, мне и самому это не слишком понравилось, — отозвался Хэнк. — Хотя правда показалась бы им гораздо более невероятной, чем мои россказни. Правда о неопытном юнце, а ты такой и есть, который кое-как научился ездить верхом, стрелять и обращаться с охотничьим ножом. Правда о том, что на него чуть было не напали сзади, а он затеял драку и убил такого большого вождя, такого опытного воина, как Говорящий Волк, и не получил при этом ни единой царапины. Сынок, вот ведь где настоящее чудо! Гораздо невероятнее всего того, что я наговорил им насчет всяких там заклинаний. Мне просто хотелось, чтобы они оценили тебя по достоинству. Только и всего.
Джонни Таннер покачал головой:
— О, Хэнк, теперь, пока мы будем находиться с индейцами, они же будут ждать от меня чудес!
— Нет, шаманы, эти старые шарлатаны, не проделывают свои трюки каждый день, а только тогда, когда другие ничего не видят, а они все подмечают, чтобы обвести простаков вокруг пальца. К примеру, начинают вызывать дождь только тогда, когда на краю неба собираются грозовые тучи. Другие о них не догадываются — не хотят видеть правды. Индейцы верят, что мир, в котором они живут, полон чудес, в нем есть добрые и злые духи, некоторые из них выполняют то, о чем их просят люди, другие — нет. Индейцы так понимают мир. Они — как дети, но только лучше детей. Ты уже однажды сотворил чудо, возможно, удивишь их еще раз, но если и не сделаешь этого, они все равно будут восхищены и благодарны, точно так же, как восхищаются трюками своих шаманов, которыми те дурачат их всего несколько раз в году. А теперь отправляйся спать. Ты насмотрелся и наслышался достаточно для одного дня. Сон сотворил с тобой чудо, Джонни! Спокойной ночи!
И мальчик последовал его совету.
Его кровать с двух сторон была завешана одеялами, словно ширмой, поэтому там было достаточно уединенно. Между двумя шестами одеяла расходились. Все пожитки мальчика, включая седло, оружие, ремень, висели на шесте, но пистолет он положил под голову.
Костер в вигваме затухал. Когда мальчик приподнимал голову, ему были видны красные угли. Время от времени небольшой язычок пламени выпрыгивал из углей и освещал вигвам танцующими тенями. Тогда Джонни видел густое облако дыма, скопившегося вверху вигвама, которое медленно выползало в отверстие жилища.
Это была очень странная спальня. Ничего подобного мальчик не видел прежде. Но все его другие чувства и мысли затмило чувство комфорта. После долгих ночевок на голой земле гибкие ивовые прутья, из которых была сплетена кровать, и шкуры, горой прикрывающие их, Джонни показались мягче перины. Мальчику казалось, что он все глубже и глубже утопает в их восхитительной мягкости, но в действительности просто погружался в дремоту. И наконец заснул крепким сном.
А когда Хэнк Рейни потряс его за плечо, Джонни подумал, что он только-только сомкнул глаза. Мальчик со стоном сел на постели и, позевывая, вытаращился на товарища:
— В чем дело, Хэнк? Я только уснул.
— Значит, ночь была слишком короткой, — улыбнулся охотник. — А солнце уже встало!
И правда, солнце заглядывало в вигвам, обещая великолепный, ясный день.
— Давай, давай! — торопил Рейни мальчика. — Окунемся, а потом поедим за десятерых!
Джонни неохотно поднялся с постели и вышел из вигвама. С затуманенным взглядом, со спутанными волосами, опьяненный усталостью, он увидел старшую дочку Сломанного Ножа, которая накануне вечером, как только он вошел, заплакала.
Теперь же, наоборот, одарила мальчика дружелюбным, приветливым взглядом улыбающихся глаз. С Джонни моментально слетела вся дрема. Он снова стал самим собой и счел, что мир — не такое уж плохое место, даже, можно сказать, замечательное, даже красивое.
Девушка несла из реки воду в кувшине и шла под грузом прямо, словно молодое деревце. В ее походке была какая-то плавная грациозность, а ее розово-оливковая кожа была цвета вечерней зари.
Она сказала им «доброе утро». Приветствие прозвучало тихой, нежной музыкой. Ослепленный красотой девушки, Джонни пошел вперед, глядя прямо перед собой. Индейское поселение уже проснулось. Дети высыпали на улицу и играли. Воины спешили к реке, чтобы совершить утреннее омовение. Старики вышли на неспешную прогулку. Повсюду бродили собаки. Некоторые гонялись за собственными хвостами, другие устраивали потасовки, треть ловили у себя блох.
Однако Джонни Таннер не замечал многого из этих занимательных событий. Перед его мысленным взором стояли улыбка девушки, снежная белизна ее зубов, глубокие омуты блестящих глаз, ямочки на локтях.
— Хэнк, как ее зовут? — мечтательно поинтересовался он.
Рейни замер на полушаге и недоуменно уставился на мальчика. Потом торжественно возвестил:
— Ее имя в переводе с языка шайенов означает нечто близкое к «Малиновке, которая поет на вечерней заре». Для краткости можешь называть ее Зорянкой. Но советую тебе забыть ее имя, и чем скорее, тем лучше!
Глава 31
ОХОТА
— Хэнк! Ты говоришь так, словно я хочу на ней жениться! — недовольно заявил мальчик. — Ты же знаешь, я не собираюсь делать ничего подобного!
— Разве? — притворно удивился Рейни. — Откуда мне знать?
— Ну, еще добрых десять-пятнадцать лет я не собираюсь жениться.
— Тем лучше для тебя, — отозвался Хэнк. — Но у индейцев принято выдавать девочек замуж с двенадцати лет. Они женятся раньше, чем белые. Почти все парни в твоем возрасте уже имеют жен. А теперь посмотри мне в глаза. Ты же не намерен оставаться с шайенами надолго, верно? Но пока ты здесь, любая девушка — а некоторые из них очень даже хорошенькие, как ты сам мог видеть, и не важно, какого цвета у них кожа, — хочет посмотреть на Стремительного Орла. Да, сэр, все девушки племени готовы свернуть себе шеи, лишь бы взглянуть на него. Готовы даже пройти много миль, лишь бы увидеть пыль под его ногами. Поэтому не теряй голову и забудь вообще о существовании женщин, если не хочешь стать дураком смолоду!
— Дураком я быть не хочу, во всяком случае попытаюсь не стать им, вот только…
— Только Зорянка не похожа на остальных, верно?
Джонни Таннер вздохнул.
— Я не то хотел сказать, — промямлил он.
— Конечно не то! — угрюмо буркнул его товарищ и зашагал размашистой походкой к месту купания.
Они сняли одежду и бросились в реку. Остальные мужчины уже были в воде и рассекали ее гладь, словно глянцевые рыбы. Джонни наблюдал за ними с завистью и восхищением. Казалось, они чувствовали себя в родной стихии как под водой, так и на ее поверхности.
— Сейчас все увидят, что я плохой пловец, — произнес печально мальчик.
— Нет, просто обвинят небесных покровителей, что те плохо тебя научили, — парировал Хэнк с сардонической ухмылкой. — Кроме того, настало время тебе поучиться.
Джонни прыгнул в воду, подняв море брызг. А когда вынырнул и принялся колотить по воде руками и ногами, то думал, что увидит насмешливые ухмылки на лицах индейцев, которые то тут, то там выныривали на поверхность. Но был приятно разочарован.
Мужчины смотрели на него уважительно и серьезно. Когда Джонни с трудом выкарабкался на берег, смешков за его спиной не последовало. Гортанные хриплые голоса только почтительно его приветствовали.
Хэнк Рейни обратил на это внимание мальчика:
— В глазах этих людей ты не можешь сделать ничего плохого. Ты теперь что-то вроде священного талисмана.
Они обсушились, сгоняя воду с тел ребрами ладоней. Потом пробежались по ветру и, когда остались лишь слегка влажными, натянули на себя одежду, отправились назад в поселение.
К этому времени там уже разожгли костры, и дым выходил из каждого вигвама. В жилища вносили воду и дрова. А когда солнечный нимб образовал чуть выгнутую дугу на восточном горизонте, отряд шайенов стал собираться на охоту.
Рейни и мальчик поспешно проглотили немного неизменного бизоньего мяса, которое всегда тушилось на костре в вигваме Сломанного Ножа. В нем совершенно не было соли и никаких приправ. Джонни Таннер уже привык к несоленому мясу и все же подумал, что никогда еще не ел более безвкусной пищи.
— Как ты можешь это глотать? — тихонько буркнул он Рейни.
— Ну, — ответил тот, — по-моему, мясо приправлено надлежащим соусом.
— Соусом?
— Хочу сказать, было время, когда я чуть не погиб в прерии. Потерял коня — он сломал ногу, попав в нору степной собачки. Потом не мог найти колодец. Чуть не умер от голода и жажды. Но все-таки кое-как дотащился до поселения индейцев, и первое, во что я тогда вонзил зубы, было тушеное мясо бизона. С тех пор его вкус мне кажется слаще меда. Возможно, и тебе придется пережить такие моменты, как всем в прерии. Между прочим, они отправляются на охоту. Мы пойдем с ними?
— Нас же не приглашали, — возразил мальчик.
— Ты что же, ждешь особого приглашения? Сынок, в этом племени нет ни одного человека, который не желал бы взять нас с собой — в основном, конечно, тебя. Они знают, что не смогут догнать Сына Полуночи, но у них есть множество стремительных отроков, которым хотелось бы испытать лучших коней своих отцов в соревновании с твоим жеребцом. Неужели ты думаешь, что они давным-давно отправились в путь, а не шляются по поселению в надежде и томлении, боясь побеспокоить юного великого белолицего вождя, который свалился с Небес, чтобы помочь шайенам?
Юный Таннер посмотрел на друга и вспыхнул от досады. Потом рассмеялся.
— Так ты идешь? — поинтересовался он.
— Думаю, можно попрактиковаться, — заявил Хэнк. — Идем со мной! Но запомни, если ты хоть раз промажешь, стреляя в бизона, будь уверен, потеряешь часть своей магической силы!
— Оставь ты эти магические силы! — отмахнулся Таннер. — Меня уже тошнит от моих небесных покровителей! Я хочу быть просто самим собой.
— Твое желание не столь уж и плохо, — заметил его друг. — Но позволь мне сказать тебе кое-что. Мальчишке легко сделаться взрослым, но превратиться из взрослого назад в мальчишку никому не удается!
Последнее замечание друга крепко засело в голове Джонни. Он стал мужчиной, и, хочет он того или нет, ему придется поддерживать свое положение, иначе навлечет на себя несмываемый позор.
Они вышли из вигвама и оседлали лошадей, причем сели на обычных лошадей, а Сына Полуночи и прекрасного гнедого жеребца взяли с собой про запас, на случай погони за бизонами, если их удастся выследить. Этой охоты Джонни Таннер никогда не забудет. К тому времени он стал уже прекрасным наездником — нескончаемые переезды верхом на упрямом сером мустанге сделали из него исключительно умелого всадника.
Великан Рейни небрежно заметил:
— Одна норовистая лошадь лучше десяти уроков верховой езды.
Сам он тоже очень неплохо справлялся с лошадьми.
Тем не менее, наблюдая за молодыми индейцами, скачущими во весь опор по зеленой траве прерии на пони, Джонни почувствовал себя новичком. Большинство подростков были лишь в набедренных повязках и мокасинах, и их обнаженные тела сверкали, словно начищенная медь, когда они играючи обгоняли друг друга. Казалось, юноши приросли к своим четвероногим друзьям и слились с ними воедино.
Они могли выполнять верхом множество трудных трюков. Могли на полном скаку повиснуть вниз головой, едва не касаясь земли, держась лишь пятками и большими пальцами ног. Могли подлезть под брюхо лошади и вылезти с другого ее бока, цепляясь за шею бегущего галопом животного. Могли распластаться на боку скачущего коня так, что их не было видно с другой стороны, и стрелять из лука или из пистолета в воображаемого врага. Они могли проделывать все это и многое другое, но больше, чем все их трюки, Джонни восхитило, что каждый был настоящим хозяином своей лошади.
При виде такого их мастерства мальчик почувствовал себя очень уязвимым. Он понимал, что сидит в седле, грузно опускаясь и поднимаясь, еще чуть-чуть — и спина мустанга под ним сломается. Индейцы весело болтали о чем-то между собой и смеялись, однако не над ним. Они сохраняли дистанцию. Только иногда Джонни чувствовал на себе застенчивые взгляды дикарей. Подростки и молодые мужчины просто хотели побыть с ним рядом и насладиться обществом убийцы великого вождя пауни!
При этой мысли он сам не мог удержаться от смеха. В присутствии этих мужественных воинов мальчик чувствовал себя просто неразумным младенцем, однако те смотрели на него с уважением.
Сломанный Нож, возглавлявший охоту, подъехал к ним с Рейни и подробно изложил полученное от разведчиков донесение. Они подобрались совсем близко к стаду бизонов и из-за невысокой кочки наблюдали за живым морем. Но это оказалось не просто огромное стадо, кроме того, в нем был белый бизон! То есть снежно-белый бизон с головы до ног!
Сломанный Нож отъехал, а мальчик с удивлением заметил, что Рейни взволновало его сообщение. Он поинтересовался, что такого особенного в белом бизоне. И Хэнк поведал ему, что белый бизон в некотором смысле вовсе не бизон, а чудо, великое чудо, если уж на то пошло. Шкура белого бизона в качестве жертвы богам более ценна и могущественна, чем обычный скальп. Тот, у кого есть такая шкура, не только персонально владеет сокровищем, но и добавляет славы племени, к которому принадлежит.
Потому что белая шкура — это знак великого Создателя. Он не появляется в образе белого бизона, как священный белый бык Апис у древних египтян, но белый цвет — его знак, а степень близости к священному определяется по чистоте окраски. Иногда вся шкура без единого пятнышка, а ногу, голову или целый бок приходится отрезать. Обычно даже самые белые бизоны имеют черную метку между глаз или чуть повыше копыта.
— Разве? — притворно удивился Рейни. — Откуда мне знать?
— Ну, еще добрых десять-пятнадцать лет я не собираюсь жениться.
— Тем лучше для тебя, — отозвался Хэнк. — Но у индейцев принято выдавать девочек замуж с двенадцати лет. Они женятся раньше, чем белые. Почти все парни в твоем возрасте уже имеют жен. А теперь посмотри мне в глаза. Ты же не намерен оставаться с шайенами надолго, верно? Но пока ты здесь, любая девушка — а некоторые из них очень даже хорошенькие, как ты сам мог видеть, и не важно, какого цвета у них кожа, — хочет посмотреть на Стремительного Орла. Да, сэр, все девушки племени готовы свернуть себе шеи, лишь бы взглянуть на него. Готовы даже пройти много миль, лишь бы увидеть пыль под его ногами. Поэтому не теряй голову и забудь вообще о существовании женщин, если не хочешь стать дураком смолоду!
— Дураком я быть не хочу, во всяком случае попытаюсь не стать им, вот только…
— Только Зорянка не похожа на остальных, верно?
Джонни Таннер вздохнул.
— Я не то хотел сказать, — промямлил он.
— Конечно не то! — угрюмо буркнул его товарищ и зашагал размашистой походкой к месту купания.
Они сняли одежду и бросились в реку. Остальные мужчины уже были в воде и рассекали ее гладь, словно глянцевые рыбы. Джонни наблюдал за ними с завистью и восхищением. Казалось, они чувствовали себя в родной стихии как под водой, так и на ее поверхности.
— Сейчас все увидят, что я плохой пловец, — произнес печально мальчик.
— Нет, просто обвинят небесных покровителей, что те плохо тебя научили, — парировал Хэнк с сардонической ухмылкой. — Кроме того, настало время тебе поучиться.
Джонни прыгнул в воду, подняв море брызг. А когда вынырнул и принялся колотить по воде руками и ногами, то думал, что увидит насмешливые ухмылки на лицах индейцев, которые то тут, то там выныривали на поверхность. Но был приятно разочарован.
Мужчины смотрели на него уважительно и серьезно. Когда Джонни с трудом выкарабкался на берег, смешков за его спиной не последовало. Гортанные хриплые голоса только почтительно его приветствовали.
Хэнк Рейни обратил на это внимание мальчика:
— В глазах этих людей ты не можешь сделать ничего плохого. Ты теперь что-то вроде священного талисмана.
Они обсушились, сгоняя воду с тел ребрами ладоней. Потом пробежались по ветру и, когда остались лишь слегка влажными, натянули на себя одежду, отправились назад в поселение.
К этому времени там уже разожгли костры, и дым выходил из каждого вигвама. В жилища вносили воду и дрова. А когда солнечный нимб образовал чуть выгнутую дугу на восточном горизонте, отряд шайенов стал собираться на охоту.
Рейни и мальчик поспешно проглотили немного неизменного бизоньего мяса, которое всегда тушилось на костре в вигваме Сломанного Ножа. В нем совершенно не было соли и никаких приправ. Джонни Таннер уже привык к несоленому мясу и все же подумал, что никогда еще не ел более безвкусной пищи.
— Как ты можешь это глотать? — тихонько буркнул он Рейни.
— Ну, — ответил тот, — по-моему, мясо приправлено надлежащим соусом.
— Соусом?
— Хочу сказать, было время, когда я чуть не погиб в прерии. Потерял коня — он сломал ногу, попав в нору степной собачки. Потом не мог найти колодец. Чуть не умер от голода и жажды. Но все-таки кое-как дотащился до поселения индейцев, и первое, во что я тогда вонзил зубы, было тушеное мясо бизона. С тех пор его вкус мне кажется слаще меда. Возможно, и тебе придется пережить такие моменты, как всем в прерии. Между прочим, они отправляются на охоту. Мы пойдем с ними?
— Нас же не приглашали, — возразил мальчик.
— Ты что же, ждешь особого приглашения? Сынок, в этом племени нет ни одного человека, который не желал бы взять нас с собой — в основном, конечно, тебя. Они знают, что не смогут догнать Сына Полуночи, но у них есть множество стремительных отроков, которым хотелось бы испытать лучших коней своих отцов в соревновании с твоим жеребцом. Неужели ты думаешь, что они давным-давно отправились в путь, а не шляются по поселению в надежде и томлении, боясь побеспокоить юного великого белолицего вождя, который свалился с Небес, чтобы помочь шайенам?
Юный Таннер посмотрел на друга и вспыхнул от досады. Потом рассмеялся.
— Так ты идешь? — поинтересовался он.
— Думаю, можно попрактиковаться, — заявил Хэнк. — Идем со мной! Но запомни, если ты хоть раз промажешь, стреляя в бизона, будь уверен, потеряешь часть своей магической силы!
— Оставь ты эти магические силы! — отмахнулся Таннер. — Меня уже тошнит от моих небесных покровителей! Я хочу быть просто самим собой.
— Твое желание не столь уж и плохо, — заметил его друг. — Но позволь мне сказать тебе кое-что. Мальчишке легко сделаться взрослым, но превратиться из взрослого назад в мальчишку никому не удается!
Последнее замечание друга крепко засело в голове Джонни. Он стал мужчиной, и, хочет он того или нет, ему придется поддерживать свое положение, иначе навлечет на себя несмываемый позор.
Они вышли из вигвама и оседлали лошадей, причем сели на обычных лошадей, а Сына Полуночи и прекрасного гнедого жеребца взяли с собой про запас, на случай погони за бизонами, если их удастся выследить. Этой охоты Джонни Таннер никогда не забудет. К тому времени он стал уже прекрасным наездником — нескончаемые переезды верхом на упрямом сером мустанге сделали из него исключительно умелого всадника.
Великан Рейни небрежно заметил:
— Одна норовистая лошадь лучше десяти уроков верховой езды.
Сам он тоже очень неплохо справлялся с лошадьми.
Тем не менее, наблюдая за молодыми индейцами, скачущими во весь опор по зеленой траве прерии на пони, Джонни почувствовал себя новичком. Большинство подростков были лишь в набедренных повязках и мокасинах, и их обнаженные тела сверкали, словно начищенная медь, когда они играючи обгоняли друг друга. Казалось, юноши приросли к своим четвероногим друзьям и слились с ними воедино.
Они могли выполнять верхом множество трудных трюков. Могли на полном скаку повиснуть вниз головой, едва не касаясь земли, держась лишь пятками и большими пальцами ног. Могли подлезть под брюхо лошади и вылезти с другого ее бока, цепляясь за шею бегущего галопом животного. Могли распластаться на боку скачущего коня так, что их не было видно с другой стороны, и стрелять из лука или из пистолета в воображаемого врага. Они могли проделывать все это и многое другое, но больше, чем все их трюки, Джонни восхитило, что каждый был настоящим хозяином своей лошади.
При виде такого их мастерства мальчик почувствовал себя очень уязвимым. Он понимал, что сидит в седле, грузно опускаясь и поднимаясь, еще чуть-чуть — и спина мустанга под ним сломается. Индейцы весело болтали о чем-то между собой и смеялись, однако не над ним. Они сохраняли дистанцию. Только иногда Джонни чувствовал на себе застенчивые взгляды дикарей. Подростки и молодые мужчины просто хотели побыть с ним рядом и насладиться обществом убийцы великого вождя пауни!
При этой мысли он сам не мог удержаться от смеха. В присутствии этих мужественных воинов мальчик чувствовал себя просто неразумным младенцем, однако те смотрели на него с уважением.
Сломанный Нож, возглавлявший охоту, подъехал к ним с Рейни и подробно изложил полученное от разведчиков донесение. Они подобрались совсем близко к стаду бизонов и из-за невысокой кочки наблюдали за живым морем. Но это оказалось не просто огромное стадо, кроме того, в нем был белый бизон! То есть снежно-белый бизон с головы до ног!
Сломанный Нож отъехал, а мальчик с удивлением заметил, что Рейни взволновало его сообщение. Он поинтересовался, что такого особенного в белом бизоне. И Хэнк поведал ему, что белый бизон в некотором смысле вовсе не бизон, а чудо, великое чудо, если уж на то пошло. Шкура белого бизона в качестве жертвы богам более ценна и могущественна, чем обычный скальп. Тот, у кого есть такая шкура, не только персонально владеет сокровищем, но и добавляет славы племени, к которому принадлежит.
Потому что белая шкура — это знак великого Создателя. Он не появляется в образе белого бизона, как священный белый бык Апис у древних египтян, но белый цвет — его знак, а степень близости к священному определяется по чистоте окраски. Иногда вся шкура без единого пятнышка, а ногу, голову или целый бок приходится отрезать. Обычно даже самые белые бизоны имеют черную метку между глаз или чуть повыше копыта.