— Неужели индейцы позволят такому паразиту жить среди них? — удивился мальчик.
— Ну, индейцам безразлично, кто к ним приходит и остается жить. Кроме того, пауни уважают этого негодяя. Они называют его Длинной Стрелой. Роста у него для этого достаточно, сам видел. Он пользуется у них большим уважением, потому что советует вождям, когда выходить на тропу войны. Может разработать такой хитроумный план, что ты ахнешь. Планы кражи лошадей — его конек. Но у него есть и другие очень неплохие идеи. Однажды он был с Красной Гривой и подал вождю идею, как заманить в ловушку пятьдесят сиу, да так ловко, что ни один индеец из племени сиу не избежал их когтей.
Нет, пауни его особенно ценят. Он у них еще и лекарь. Они выгнали его, потому что он большой лжец и мошенник, но скорей всего будут рады, если он вернется. Так что в скором времени Гарри окажется в прерии. Могу поспорить на все свои деньги, что он пустится в путь, не откладывая на завтра, и встретится с теми тремя, а они отведут его на родные пастбища. Вопрос только в том, имею ли я право допустить, чтобы ты пустился в это бессмысленное предприятие. Предположим, я не стану сомневаться в своей правоте. Но чего хорошего в том, если ты будешь знать, что твой друг вор Гарри поселился среди индейцев племени пауни, где тысяча воинов горит желанием получить твой скальп, стоит ему только глазом моргнуть? Какая тебе от этого польза?
— Не знаю, — согласился Джонни. — Только я чувствую, что мне необходимо попасть туда. Если мне удастся подобраться к нему поближе, возможно, у меня появится идея, как поймать его на крючок, словно рыбу. Я еще не знаю как, но знаю одно: нам нужно отправляться за ним, и как можно скорее, это единственный шанс для меня вернуться домой. Пока у меня есть надежда, я должен попытаться сделать все, что в моих силах!
Охотник согласно кивнул и хмуро посмотрел на мальчика.
— Сколько писем ты отослал отцу? — вдруг поинтересовался он.
— Ни одного.
— Что?!
— Ни одного. Я не буду писать ему о моей неудаче.
— Что же он тогда думает?
— Он думает, что я — вор и что я сбежал с тем, что для него очень много значит.
— Знаешь что, — жестко произнес охотник, — иди-ка ты сейчас в нашу комнату, возьми ручку, бумагу и напиши ему хорошее большое письмо. Даю тебе на это пару часов. Мне нужно это время, чтобы достать билеты на пароход вверх по Миссури до Либерти.
И мальчик отправился писать письмо. По мере того как с его пера мучительно слетали слова, он вспоминал свой старый дом, где его тетушка устроила пансион, задний двор, кусты и деревья на пустыре, тетю Мэгги и отца.
Но вот что странно: с такого дальнего расстояния ему казалось, что все те места, события и люди как-то выцвели и сжались, стали расплывчатыми, маленькими и нереальными, включая и саму тетушку Мэгги. Единственное, что было реально, — это лицо отца. Это лицо с серо-зелеными глазами и насмешливой улыбкой в его памяти не померкло.
Слова все быстрее рождались из-под пера Джонни Таннера.
Он написал все, что с ним произошло, все, что он делал и чувствовал. Мальчик не старался вызвать сочувствия, только пытался объяснить свое долгое отсутствие, рассказать, как преследует вора.
«Иногда я чувствую, — писал он, — словно это перст судьбы, который указывает мне путь все дальше и дальше на запад, пока эта жизнь не засосет меня с головой. Я чувствую себя так же, как кролик, когда на него смотрит удав: он знает, что его ждет, но все-таки не в силах ничего изменить. Вот и я отправляюсь дальше и не вернусь, пока не получу того, что потерял. Я не осмеливаюсь даже думать о том моменте, когда верну украденное. Полагаю, просто лопну от радости, коснувшись рукоятки того револьвера.
Я уже писал о Хэнке Рейни. Но не сказал, что он каждый день учит меня, как стрелять из пистолета и из ружья, рассказывает об индейцах из племени шайенов и пауни. Я пишу длинные списки слов и пытаюсь их запомнить. Очень трудно сделать так, чтобы они застряли в голове окончательно и бесповоротно, потому что их произношение отличается от всего, что я до этого слышал. Однако Хэнк говорит, что я делаю успехи. Конечно, когда мы попадем в прерии, мне пригодится знание нескольких слов на языке индейцев.
Мы задумали попасть к шайенам, потому что Хэнк знает этот народ и любит его, а они знают и любят Хэнка. Как только мы попадем к ним, то сделаем все возможное, чтобы вернуть украденное из лап пауни, если только Гарри-вор действительно направился в это племя.
Что бы ни случилось, я больше не буду писать, пока в моих руках не окажется то, что было украдено».
Он написал еще несколько слов, поскольку чувствовал, когда их писал, накал почти священного удовольствия и решительности. Он пойдет до самого конца, как бы горек тот ни был. Если свершится чудо и он добьется своего, то чувствует, что будет счастлив всю оставшуюся жизнь.
Не успел Джонни заклеить конверт, как вернулся Рейни. Он был энергичен и деловит. Ему удалось раздобыть билеты на пароход, идущий вверх по Миссури. И хотя в это время года течение на реке было бурным и стремительным за счет тающих снегов, пополняющих воды реки с севера и запада, они будут подниматься вверх, противостоя силе потока с хорошей скоростью.
— И какая же эта «хорошая скорость»? — поинтересовался мальчик.
— Сорок — пятьдесят миль в день. По ночам придется приставать к берегу.
— Сорок — пятьдесят миль! — воскликнул Джонни. — С такой скоростью мы могли бы передвигаться и пешком!
— Ага, — согласился охотник, — вот только преодолевая эти сорок — пятьдесят миль на пароходе, ты останешься таким же свежим и полным сил, как в тот самый день, когда решишь пуститься в этот путь на своих двоих.
После полудня они уже были на пароходе, который с трудом преодолевал противостоящий ему поток воды, поднимаясь вверх по Миссури.
Если Огайо была красивой от начала и до конца, то эта река мальчика разочаровала. Однако и внушила благоговение.
Желтые, коричневые или красные от ила, пустынные и могущественные, не прирученные человеком берега наглядно демонстрировали, какой силы и ярости может достичь течение реки. В местах, где оно было более спокойным и ровным, скорость его не превышала четырех миль в час, но рядом с песчаными отмелями и банками иногда достигало скорости восьми — десяти миль в час.
Вот какая была Миссури!
А что касается дикости ее берегов, то это были бескрайние равнины. Однажды они обогнули остров длиной в восемь миль и шириной в милю, весь поросший лесом, но то тут, то там были места, расчищенные под посадку сельскохозяйственных культур. Такой остров мог бы быть в море, кто же мог ожидать обнаружить его посреди Миссури?
Погода была необузданной и переменчивой, под стать реке.
Уже пять дней пути отделяло их от Сент-Луиса, когда ночь после знойного дня, вместо того чтобы принести прохладу, оказалась еще жарче. Люди не могли спать. На пароходе была женщина с ребенком, направляющаяся в Форт-Ливенворт, и все, кто прогуливались по верхней палубе в ту ночь, слышали исступленные крики малыша. Мужчины ничего не говорили, только скрежетали зубами. А юный Джонни Таннер чувствовал непрекращающуюся нервную дрожь в теле и звон в голове.
Настала полночь. А два часа спустя все разбрелись по каютам, забрались на койки под одеяла, накрылись поверх теплыми шубами и дополнительными пледами, но все равно не могли согреться и дрожали от холода под грудой теплых вещей!
Двух часов хватило для того, чтобы переменился ветер и вызвал резкое снижение температуры. Казалось, даже сам воздух совершенно изменился. Днем в нем висел тяжелый влажный туман, дышалось с трудом. Кашель и болезненные свистящие вздохи мужчины с какой-то болезнью легких вызывали у пассажиров испуг и раздражение. Теперь же воздух был чистым, холодным и колким, словно отточенное лезвие ножа. От одного вздоха перехватывало горло, нервы у всех были на пределе.
«Как могут люди выдерживать такие пугающие перемены? — удивлялся Джонни Таннер. — И что можно сделать, чтобы приспособить такую переменчивую природу к человеку?»
Об этом размышлял мальчик в ту ночь, но на следующий день все было совсем по-иному. Днем он брал уроки у своего друга, великана Хэнка Рейни, и часами изучал, повторял и сражался с трудностями двух индейских языков. Но постепенно слова новых языков становились все более привычны его уху, и когда он бывал вместе с Рейни, а большую часть времени он проводил именно в его обществе, он объяснялся с ним исключительно на языке пауни или шайенов.
Ум его был быстр, ухо — остро, стремление к знаниям — безгранично. Поэтому в изучении языков он продвигался семимильными шагами, хотя ему казалось, что он стоит на одном месте. На пароходе плыли люди, за которыми он с интересом наблюдал и с которыми время от времени беседовал. Там были индейцы-полукровки, два негра, несколько торговцев с товаром, погруженным на палубу, несколько солдат, держащих путь к Форт-Ливенворту на краю освоенных человеком земель, а кроме того, там было несколько охотников, среди которых выделялись спокойный, готовый вот-вот отдать Богу душу коротышка, саркастичный, узколицый янки и разговорчивый франкоговорящий канадец.
Все эти люди были для мальчика в новинку. Его друг подсказал ему ключик к их характерам, и изо дня в день любопытный мальчик пристально присматривался к ним.
Дважды им привилось огибать завалы сплавляемого по реке леса. Три раза плывущие бревна забивались в колеса парохода и корежили их лопасти. А однажды колесо получило такие повреждения, что им пришлось пристать к берегу и два дня заниматься его починкой.
С такой скоростью передвижения можно было не сомневаться, что пауни и вор Гарри, если они действительно отправились из Сент-Луиса дальше на запад, достигнут лагеря индейского племени гораздо быстрее, чем пассажиры парохода прибудут в место назначения.
Глава 20
Глава 21
— Ну, индейцам безразлично, кто к ним приходит и остается жить. Кроме того, пауни уважают этого негодяя. Они называют его Длинной Стрелой. Роста у него для этого достаточно, сам видел. Он пользуется у них большим уважением, потому что советует вождям, когда выходить на тропу войны. Может разработать такой хитроумный план, что ты ахнешь. Планы кражи лошадей — его конек. Но у него есть и другие очень неплохие идеи. Однажды он был с Красной Гривой и подал вождю идею, как заманить в ловушку пятьдесят сиу, да так ловко, что ни один индеец из племени сиу не избежал их когтей.
Нет, пауни его особенно ценят. Он у них еще и лекарь. Они выгнали его, потому что он большой лжец и мошенник, но скорей всего будут рады, если он вернется. Так что в скором времени Гарри окажется в прерии. Могу поспорить на все свои деньги, что он пустится в путь, не откладывая на завтра, и встретится с теми тремя, а они отведут его на родные пастбища. Вопрос только в том, имею ли я право допустить, чтобы ты пустился в это бессмысленное предприятие. Предположим, я не стану сомневаться в своей правоте. Но чего хорошего в том, если ты будешь знать, что твой друг вор Гарри поселился среди индейцев племени пауни, где тысяча воинов горит желанием получить твой скальп, стоит ему только глазом моргнуть? Какая тебе от этого польза?
— Не знаю, — согласился Джонни. — Только я чувствую, что мне необходимо попасть туда. Если мне удастся подобраться к нему поближе, возможно, у меня появится идея, как поймать его на крючок, словно рыбу. Я еще не знаю как, но знаю одно: нам нужно отправляться за ним, и как можно скорее, это единственный шанс для меня вернуться домой. Пока у меня есть надежда, я должен попытаться сделать все, что в моих силах!
Охотник согласно кивнул и хмуро посмотрел на мальчика.
— Сколько писем ты отослал отцу? — вдруг поинтересовался он.
— Ни одного.
— Что?!
— Ни одного. Я не буду писать ему о моей неудаче.
— Что же он тогда думает?
— Он думает, что я — вор и что я сбежал с тем, что для него очень много значит.
— Знаешь что, — жестко произнес охотник, — иди-ка ты сейчас в нашу комнату, возьми ручку, бумагу и напиши ему хорошее большое письмо. Даю тебе на это пару часов. Мне нужно это время, чтобы достать билеты на пароход вверх по Миссури до Либерти.
И мальчик отправился писать письмо. По мере того как с его пера мучительно слетали слова, он вспоминал свой старый дом, где его тетушка устроила пансион, задний двор, кусты и деревья на пустыре, тетю Мэгги и отца.
Но вот что странно: с такого дальнего расстояния ему казалось, что все те места, события и люди как-то выцвели и сжались, стали расплывчатыми, маленькими и нереальными, включая и саму тетушку Мэгги. Единственное, что было реально, — это лицо отца. Это лицо с серо-зелеными глазами и насмешливой улыбкой в его памяти не померкло.
Слова все быстрее рождались из-под пера Джонни Таннера.
Он написал все, что с ним произошло, все, что он делал и чувствовал. Мальчик не старался вызвать сочувствия, только пытался объяснить свое долгое отсутствие, рассказать, как преследует вора.
«Иногда я чувствую, — писал он, — словно это перст судьбы, который указывает мне путь все дальше и дальше на запад, пока эта жизнь не засосет меня с головой. Я чувствую себя так же, как кролик, когда на него смотрит удав: он знает, что его ждет, но все-таки не в силах ничего изменить. Вот и я отправляюсь дальше и не вернусь, пока не получу того, что потерял. Я не осмеливаюсь даже думать о том моменте, когда верну украденное. Полагаю, просто лопну от радости, коснувшись рукоятки того револьвера.
Я уже писал о Хэнке Рейни. Но не сказал, что он каждый день учит меня, как стрелять из пистолета и из ружья, рассказывает об индейцах из племени шайенов и пауни. Я пишу длинные списки слов и пытаюсь их запомнить. Очень трудно сделать так, чтобы они застряли в голове окончательно и бесповоротно, потому что их произношение отличается от всего, что я до этого слышал. Однако Хэнк говорит, что я делаю успехи. Конечно, когда мы попадем в прерии, мне пригодится знание нескольких слов на языке индейцев.
Мы задумали попасть к шайенам, потому что Хэнк знает этот народ и любит его, а они знают и любят Хэнка. Как только мы попадем к ним, то сделаем все возможное, чтобы вернуть украденное из лап пауни, если только Гарри-вор действительно направился в это племя.
Что бы ни случилось, я больше не буду писать, пока в моих руках не окажется то, что было украдено».
Он написал еще несколько слов, поскольку чувствовал, когда их писал, накал почти священного удовольствия и решительности. Он пойдет до самого конца, как бы горек тот ни был. Если свершится чудо и он добьется своего, то чувствует, что будет счастлив всю оставшуюся жизнь.
Не успел Джонни заклеить конверт, как вернулся Рейни. Он был энергичен и деловит. Ему удалось раздобыть билеты на пароход, идущий вверх по Миссури. И хотя в это время года течение на реке было бурным и стремительным за счет тающих снегов, пополняющих воды реки с севера и запада, они будут подниматься вверх, противостоя силе потока с хорошей скоростью.
— И какая же эта «хорошая скорость»? — поинтересовался мальчик.
— Сорок — пятьдесят миль в день. По ночам придется приставать к берегу.
— Сорок — пятьдесят миль! — воскликнул Джонни. — С такой скоростью мы могли бы передвигаться и пешком!
— Ага, — согласился охотник, — вот только преодолевая эти сорок — пятьдесят миль на пароходе, ты останешься таким же свежим и полным сил, как в тот самый день, когда решишь пуститься в этот путь на своих двоих.
После полудня они уже были на пароходе, который с трудом преодолевал противостоящий ему поток воды, поднимаясь вверх по Миссури.
Если Огайо была красивой от начала и до конца, то эта река мальчика разочаровала. Однако и внушила благоговение.
Желтые, коричневые или красные от ила, пустынные и могущественные, не прирученные человеком берега наглядно демонстрировали, какой силы и ярости может достичь течение реки. В местах, где оно было более спокойным и ровным, скорость его не превышала четырех миль в час, но рядом с песчаными отмелями и банками иногда достигало скорости восьми — десяти миль в час.
Вот какая была Миссури!
А что касается дикости ее берегов, то это были бескрайние равнины. Однажды они обогнули остров длиной в восемь миль и шириной в милю, весь поросший лесом, но то тут, то там были места, расчищенные под посадку сельскохозяйственных культур. Такой остров мог бы быть в море, кто же мог ожидать обнаружить его посреди Миссури?
Погода была необузданной и переменчивой, под стать реке.
Уже пять дней пути отделяло их от Сент-Луиса, когда ночь после знойного дня, вместо того чтобы принести прохладу, оказалась еще жарче. Люди не могли спать. На пароходе была женщина с ребенком, направляющаяся в Форт-Ливенворт, и все, кто прогуливались по верхней палубе в ту ночь, слышали исступленные крики малыша. Мужчины ничего не говорили, только скрежетали зубами. А юный Джонни Таннер чувствовал непрекращающуюся нервную дрожь в теле и звон в голове.
Настала полночь. А два часа спустя все разбрелись по каютам, забрались на койки под одеяла, накрылись поверх теплыми шубами и дополнительными пледами, но все равно не могли согреться и дрожали от холода под грудой теплых вещей!
Двух часов хватило для того, чтобы переменился ветер и вызвал резкое снижение температуры. Казалось, даже сам воздух совершенно изменился. Днем в нем висел тяжелый влажный туман, дышалось с трудом. Кашель и болезненные свистящие вздохи мужчины с какой-то болезнью легких вызывали у пассажиров испуг и раздражение. Теперь же воздух был чистым, холодным и колким, словно отточенное лезвие ножа. От одного вздоха перехватывало горло, нервы у всех были на пределе.
«Как могут люди выдерживать такие пугающие перемены? — удивлялся Джонни Таннер. — И что можно сделать, чтобы приспособить такую переменчивую природу к человеку?»
Об этом размышлял мальчик в ту ночь, но на следующий день все было совсем по-иному. Днем он брал уроки у своего друга, великана Хэнка Рейни, и часами изучал, повторял и сражался с трудностями двух индейских языков. Но постепенно слова новых языков становились все более привычны его уху, и когда он бывал вместе с Рейни, а большую часть времени он проводил именно в его обществе, он объяснялся с ним исключительно на языке пауни или шайенов.
Ум его был быстр, ухо — остро, стремление к знаниям — безгранично. Поэтому в изучении языков он продвигался семимильными шагами, хотя ему казалось, что он стоит на одном месте. На пароходе плыли люди, за которыми он с интересом наблюдал и с которыми время от времени беседовал. Там были индейцы-полукровки, два негра, несколько торговцев с товаром, погруженным на палубу, несколько солдат, держащих путь к Форт-Ливенворту на краю освоенных человеком земель, а кроме того, там было несколько охотников, среди которых выделялись спокойный, готовый вот-вот отдать Богу душу коротышка, саркастичный, узколицый янки и разговорчивый франкоговорящий канадец.
Все эти люди были для мальчика в новинку. Его друг подсказал ему ключик к их характерам, и изо дня в день любопытный мальчик пристально присматривался к ним.
Дважды им привилось огибать завалы сплавляемого по реке леса. Три раза плывущие бревна забивались в колеса парохода и корежили их лопасти. А однажды колесо получило такие повреждения, что им пришлось пристать к берегу и два дня заниматься его починкой.
С такой скоростью передвижения можно было не сомневаться, что пауни и вор Гарри, если они действительно отправились из Сент-Луиса дальше на запад, достигнут лагеря индейского племени гораздо быстрее, чем пассажиры парохода прибудут в место назначения.
Глава 20
УРОК ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ
Наконец-то они добрались до города Либерти. Он был самым отдаленным форпостом, но отнюдь не оплотом цивилизации. Скорее напоминал осьминога, через чьи щупальца просачивается девственная природа. Джонни Таннер шагнул из мест, где преобладала домотканая одежда, прямо туда, где носили одежду из оленьей кожи. В этих местах она вовсе не казалась неуместной. Здесь в ней не было ничего необычного, а через пару дней стала казаться мальчику даже элегантной и модной.
Охотник и Джонни занялись экипировкой. Они купили три лошади и три тюка для них, поскольку Рейни с самого начала заявил, что не собирается навьючивать на себя поклажу, словно верблюд. Сказал, что им придется обходиться без всяких там кухонных принадлежностей и прочего барахла, от лишних вещей поклажа становится слишком увесистой и объемной.
— Если мы собираемся одолеть вора Гарри, — повторял Рейни, — нам нужно быть готовыми иметь дело с настоящими индейцами, а они передвигаются не так, как белые. Они летают по прерии, словно птицы в небе. Белые тоже могут так летать. Только для этого им нужно изменить свои привычки. Каша из поджаренного зерна, вяленая говядина не дорого стоят. Но на них можно продержаться долгое время, а весят они не много, места занимают — мало. Конечно, мы позволим себе некоторую роскошь — чайник и немного заварки. Однако в случае крайней нужды придется выбросить и это. Порох, пули, соль да ружье — вот все, что нужно настоящему мужчине. Это все, что нужно индейцам, и мы не будем от них отставать!
Мальчик внимательно слушал, но у него упало сердце, когда он увидел поклажу и соизмерил ее вес и объем с предметами первой необходимости и роскоши.
Большая часть поклажи состояла из топоров, пуль, острых стальных ножей и тому подобного. По словам Рейни, это были «индейские деньги». Хороший нож у них стоит гораздо больше, чем его вес, выраженный в золоте, особенно если приходится иметь дело с индейцами прерий.
Мало-помалу экипировка была закончена. И Джонни Таннер оказался на спине небольшого мустанга с жалкой гривой, обрывком хвоста, с шеей как у овцы, неуклюжей рысью и поглядывающего на всадника диким глазом. Но это был настоящий мустанг, а мальчик был настолько наслышан о таких лошадях, чтобы питать к ним уважение и испытывать перед ними благоговейный страх.
Кроме мустанга у него было отличное новое ружье, порох и пули к нему, хороший пистолет с двойным дулом и обычный пистолет, но более основательный, ручной топорик, удобный охотничий нож, пакетик с иголками, моток крепких ниток, воск и другие принадлежности, которые могут понадобиться. Он вез с собой упаковку чая, немного поджаренного зерна, похожего на опилки от самого что ни на есть крепкого дерева, и вяленую оленину, которая обладала каким-то странным запахом, хотя на вкус оказалась вполне сносной.
Конечно, перед тем как пуститься в путь, он должен был сделать массу приготовлений. Но когда, наконец, вставил носки сапог в стремена, то почувствовал себя настоящим всадником диких прерий, готовым к любым неожиданностям и приключениям.
Итак, они выехали из Либерти и направились в Форт-Ливенворт. Это был довольно большой бросок, но они хотели постараться и преодолеть его за один день.
— А где же черный конь? Где Сын Полуночи? — поинтересовался Джонни у своего друга. — Я считал, что именно из-за Сына Полуночи вы вернулись назад на Запад.
— Сын Полуночи? Он появится потом, — загадочно улыбнулся Рейни. — А пока крепче держи повод мустанга. Представь, что он покрыт грязью и готов в любую минуту выскользнуть у тебя из рук. У этого коня подлый глаз. По-моему, в самое ближайшее время он намерен преподать тебе урок верховой езды. Есть лошади, которые не умеют этого делать, а есть и с норовом. Насколько я понимаю, этот мустанг из их числа. Если он начнет дурить, приподнимись немного в стременах, сожми колени покрепче и думай!
Джонни Таннер еле удержался от улыбки. Сидя в седле, он с каждой минутой чувствовал себя взрослее и сильнее, а лошадь под седлом казалась ему все меньше и слабее. Но как только они выехали на лесную поляну и приблизились к выгоревшему месту, куда ударила молния, отколов здоровенный кусок от ствола дерева, мустанг внезапно выскочил из-под него.
Это было очень странное ощущение. Еще секунду назад мальчик прочно сидел в седле, чувствуя себя хозяином положения, а в следующее мгновение он уже летел на землю, словно его подбросило распрямившейся, прежде сжатой пружиной.
Он так и приземлился в сидячей позе, но настолько сильно ударился о землю, что голова у него ушла глубоко в плечи, а из глаз посыпались искры, которые с шипением гасли в воздухе.
Однако он довольно ясно увидел галопом бросившегося прочь маленького мустанга и длинную, змееподобную тень от руки Рейни. Она петлей упала на шею лошади и резко ее остановила, затем потащила назад. Мустанг храпел и тряс головой.
— А он неплохо дает задний ход, — усмехнулся Рейни. — Я не видел, как он это сделал, но, судя по всему, брыкаться умеет здорово.
Поднявшись на ноги, Джонни гневно глянул на лошадь и воскликнул:
— Эта скотина совсем не прирученная!
— Не прирученная? А как бы он научился так взбрыкивать, если бы его не научили? — удивился охотник, продолжая ухмыляться. — Нет. Это объезженная лошадка, тут все в порядке. К тому же, я думаю, довольно смирная. Забирайся-ка ей на спину, сынок.
Джонни закусил губу, но послушался. Он совсем не доверял этому мустангу и всём сердцем желал, чтобы Рейни сменил ему лошадь, но гордость не позволяла попросить об этом.
Они поехали дальше, въехали в темную аллею среди деревьев, и вдруг серый мустанг напружинился, слегка подпрыгнул и встал на дыбы, потом еще раз, а затем рухнул со всей высоты вниз, выгнув спину и вытянув вперед морду. Было похоже, что злобное упрямое животное вознамерилось порыть носом землю. Но в самый последний момент распрямило одну заднюю ногу, и вся сила удара пришлась на заднее копыто. Джонни почувствовал удар одновременно снизу и в бок и был моментально выбит из седла.
Упав в первый раз, он сильно ударился о землю, но теперь удар был просто сокрушающим. Он долго лежал, прежде чем понял, что пялится в небо, которое постепенно становилось все синее и синее.
Наконец мальчик собрался с силами и сел. Тут подоспел его друг Рейни и принялся деловито раскуривать свою короткую трубку.
— Ну как ты, сынок? — поинтересовался он с видимым безразличием.
Неожиданно Джон Таннер возненавидел этого человека. Он вдруг понял, что с самого начала заметил в нем все признаки жестокости, упрямства и глупости одновременно.
— Думаю, еще не рассыпался на кусочки, — угрюмо буркнул мальчик и с трудом поднялся на ноги.
— В следующий раз попробуй удержаться чуть подольше, — посоветовал охотник, не выказывая ни малейших признаков сочувствия. — Продержись в седле чуть подольше и научишься кое-чему. Это очень смирная лошадь. Послушная и в рыси, и в полете. Но надо принять условия ее игры. Соберись и думай. И не повторяй своих прежних ошибок.
Ярость Джонни вытеснила весь его страх. Он решительно оседлал серого мустанга. Хотелось бы ему никогда ничего не слышать о Диком Западе, никогда не встречать ни одного человека, одетого в оленью кожу, и никогда больше не видеть лица этого негодяя Рейни!
— И что мне делать дальше? — холодно поинтересовался он.
— Ну, когда увидишь, что он встает на дыбы или брыкает задом, наклоняйся в противоположную сторону и тяни на себя повод, хлестни его плеткой, пока он не успел опуститься на землю. Когда бьешь коня, пока он взвился в воздух, он нервничает и забывает о том, что намеревался предпринять. Я часто это замечал.
— Я же тянул за повод, — возразил мальчик. — Но у него губы железные.
— О нет! Это не так! — заявил Рейни с какой-то омерзительной веселостью. — У него губы такие же, как у всех. Просто ты не умеешь обращаться с поводом. Любой восьмилетний ребенок знает, что нужно наклонить голову лошади как можно ближе к шее. Вот в чем была твоя ошибка в прошлый раз.
От злости мальчик чуть не задохнулся, но не решился сказать что-нибудь в ответ. Они поехали дальше. Отбитое тело Джонни онемело, синяки начали побаливать.
Вскоре они оказались на открытом пространстве, простирающемся миль на пять-шесть, по краям которого стоял лес, очерчивая темно-зеленую границу.
— Здесь начинается прерия, — пояснил Рейни.
Мальчик огляделся. Местность была холмистой, легкий ветерок волновал траву, и неожиданно ему показалось, что небо над ними совсем другое и даже воздух совершенно иной.
Он забыл, что еще недавно ненавидел своего друга, и искоса посмотрел на него с улыбкой.
— Полагаю, это место в сравнении с настоящей прерией все равно что пруд в сравнении с океаном, — отозвался он.
— Да, что-то вроде того, — согласился Рейни, улыбаясь ему в ответ.
И именно в этот момент серый демон в обличье мустанга снова взбрыкнул — бросился стремглав вперед, потом вбок, время от времени делая какие-то нелепые прыжки, стараясь сбросить седока, подкидывая его задом, словно кулаком великана.
Но перед этим мальчик почувствовал, как конь напрягся и задрожал, и этого ему было достаточно. Он моментально позабыл обо всех своих синяках и ушибах. От ужаса его обуяла какая-то свирепость. Он весь обратился в комок нервов и врос в седло.
Время от времени, подпрыгивая в седле, он жестоко дергал переднюю луку седла, иногда цеплялся за заднюю, иногда ноги его выскакивали из стремени, а один раз стремена подскочили вверх, почти до одного уровня с его головой. Но удача, пристальное внимание и быстрая реакция спасли его от падения.
Мустанг попытался повторить свой прежний маневр — подпрыгнуть высоко в воздух и приземлиться на одно копыто. Мальчику пришлось довольно туго, но теперь это было не просто испытание, это было самое настоящее сражение, сражение, в котором у него появился шанс одержать победу.
Джонни вспомнил все, что ему говорил охотник. Он крепко натянул повод и, отклонясь в противоположную сторону, сильно огрел плеткой вставшего на дыбы и устремившегося вниз коня, не дав ему опуститься на землю.
Казалось, настроение и намерения мустанга резко изменились. Он приземлился гораздо мягче, чем мальчик от него ожидал, и перешел на плавный бег.
Джонни держал обе ноги в стременах, его грудь так и распирало от гордости, но тут настырный мустанг завертелся волчком. Мальчик схватился за повод, но не смог удержать его в руке. Неожиданно он вымпелом взвился в воздух, а секундой позже завис в свободном падении.
Охотник и Джонни занялись экипировкой. Они купили три лошади и три тюка для них, поскольку Рейни с самого начала заявил, что не собирается навьючивать на себя поклажу, словно верблюд. Сказал, что им придется обходиться без всяких там кухонных принадлежностей и прочего барахла, от лишних вещей поклажа становится слишком увесистой и объемной.
— Если мы собираемся одолеть вора Гарри, — повторял Рейни, — нам нужно быть готовыми иметь дело с настоящими индейцами, а они передвигаются не так, как белые. Они летают по прерии, словно птицы в небе. Белые тоже могут так летать. Только для этого им нужно изменить свои привычки. Каша из поджаренного зерна, вяленая говядина не дорого стоят. Но на них можно продержаться долгое время, а весят они не много, места занимают — мало. Конечно, мы позволим себе некоторую роскошь — чайник и немного заварки. Однако в случае крайней нужды придется выбросить и это. Порох, пули, соль да ружье — вот все, что нужно настоящему мужчине. Это все, что нужно индейцам, и мы не будем от них отставать!
Мальчик внимательно слушал, но у него упало сердце, когда он увидел поклажу и соизмерил ее вес и объем с предметами первой необходимости и роскоши.
Большая часть поклажи состояла из топоров, пуль, острых стальных ножей и тому подобного. По словам Рейни, это были «индейские деньги». Хороший нож у них стоит гораздо больше, чем его вес, выраженный в золоте, особенно если приходится иметь дело с индейцами прерий.
Мало-помалу экипировка была закончена. И Джонни Таннер оказался на спине небольшого мустанга с жалкой гривой, обрывком хвоста, с шеей как у овцы, неуклюжей рысью и поглядывающего на всадника диким глазом. Но это был настоящий мустанг, а мальчик был настолько наслышан о таких лошадях, чтобы питать к ним уважение и испытывать перед ними благоговейный страх.
Кроме мустанга у него было отличное новое ружье, порох и пули к нему, хороший пистолет с двойным дулом и обычный пистолет, но более основательный, ручной топорик, удобный охотничий нож, пакетик с иголками, моток крепких ниток, воск и другие принадлежности, которые могут понадобиться. Он вез с собой упаковку чая, немного поджаренного зерна, похожего на опилки от самого что ни на есть крепкого дерева, и вяленую оленину, которая обладала каким-то странным запахом, хотя на вкус оказалась вполне сносной.
Конечно, перед тем как пуститься в путь, он должен был сделать массу приготовлений. Но когда, наконец, вставил носки сапог в стремена, то почувствовал себя настоящим всадником диких прерий, готовым к любым неожиданностям и приключениям.
Итак, они выехали из Либерти и направились в Форт-Ливенворт. Это был довольно большой бросок, но они хотели постараться и преодолеть его за один день.
— А где же черный конь? Где Сын Полуночи? — поинтересовался Джонни у своего друга. — Я считал, что именно из-за Сына Полуночи вы вернулись назад на Запад.
— Сын Полуночи? Он появится потом, — загадочно улыбнулся Рейни. — А пока крепче держи повод мустанга. Представь, что он покрыт грязью и готов в любую минуту выскользнуть у тебя из рук. У этого коня подлый глаз. По-моему, в самое ближайшее время он намерен преподать тебе урок верховой езды. Есть лошади, которые не умеют этого делать, а есть и с норовом. Насколько я понимаю, этот мустанг из их числа. Если он начнет дурить, приподнимись немного в стременах, сожми колени покрепче и думай!
Джонни Таннер еле удержался от улыбки. Сидя в седле, он с каждой минутой чувствовал себя взрослее и сильнее, а лошадь под седлом казалась ему все меньше и слабее. Но как только они выехали на лесную поляну и приблизились к выгоревшему месту, куда ударила молния, отколов здоровенный кусок от ствола дерева, мустанг внезапно выскочил из-под него.
Это было очень странное ощущение. Еще секунду назад мальчик прочно сидел в седле, чувствуя себя хозяином положения, а в следующее мгновение он уже летел на землю, словно его подбросило распрямившейся, прежде сжатой пружиной.
Он так и приземлился в сидячей позе, но настолько сильно ударился о землю, что голова у него ушла глубоко в плечи, а из глаз посыпались искры, которые с шипением гасли в воздухе.
Однако он довольно ясно увидел галопом бросившегося прочь маленького мустанга и длинную, змееподобную тень от руки Рейни. Она петлей упала на шею лошади и резко ее остановила, затем потащила назад. Мустанг храпел и тряс головой.
— А он неплохо дает задний ход, — усмехнулся Рейни. — Я не видел, как он это сделал, но, судя по всему, брыкаться умеет здорово.
Поднявшись на ноги, Джонни гневно глянул на лошадь и воскликнул:
— Эта скотина совсем не прирученная!
— Не прирученная? А как бы он научился так взбрыкивать, если бы его не научили? — удивился охотник, продолжая ухмыляться. — Нет. Это объезженная лошадка, тут все в порядке. К тому же, я думаю, довольно смирная. Забирайся-ка ей на спину, сынок.
Джонни закусил губу, но послушался. Он совсем не доверял этому мустангу и всём сердцем желал, чтобы Рейни сменил ему лошадь, но гордость не позволяла попросить об этом.
Они поехали дальше, въехали в темную аллею среди деревьев, и вдруг серый мустанг напружинился, слегка подпрыгнул и встал на дыбы, потом еще раз, а затем рухнул со всей высоты вниз, выгнув спину и вытянув вперед морду. Было похоже, что злобное упрямое животное вознамерилось порыть носом землю. Но в самый последний момент распрямило одну заднюю ногу, и вся сила удара пришлась на заднее копыто. Джонни почувствовал удар одновременно снизу и в бок и был моментально выбит из седла.
Упав в первый раз, он сильно ударился о землю, но теперь удар был просто сокрушающим. Он долго лежал, прежде чем понял, что пялится в небо, которое постепенно становилось все синее и синее.
Наконец мальчик собрался с силами и сел. Тут подоспел его друг Рейни и принялся деловито раскуривать свою короткую трубку.
— Ну как ты, сынок? — поинтересовался он с видимым безразличием.
Неожиданно Джон Таннер возненавидел этого человека. Он вдруг понял, что с самого начала заметил в нем все признаки жестокости, упрямства и глупости одновременно.
— Думаю, еще не рассыпался на кусочки, — угрюмо буркнул мальчик и с трудом поднялся на ноги.
— В следующий раз попробуй удержаться чуть подольше, — посоветовал охотник, не выказывая ни малейших признаков сочувствия. — Продержись в седле чуть подольше и научишься кое-чему. Это очень смирная лошадь. Послушная и в рыси, и в полете. Но надо принять условия ее игры. Соберись и думай. И не повторяй своих прежних ошибок.
Ярость Джонни вытеснила весь его страх. Он решительно оседлал серого мустанга. Хотелось бы ему никогда ничего не слышать о Диком Западе, никогда не встречать ни одного человека, одетого в оленью кожу, и никогда больше не видеть лица этого негодяя Рейни!
— И что мне делать дальше? — холодно поинтересовался он.
— Ну, когда увидишь, что он встает на дыбы или брыкает задом, наклоняйся в противоположную сторону и тяни на себя повод, хлестни его плеткой, пока он не успел опуститься на землю. Когда бьешь коня, пока он взвился в воздух, он нервничает и забывает о том, что намеревался предпринять. Я часто это замечал.
— Я же тянул за повод, — возразил мальчик. — Но у него губы железные.
— О нет! Это не так! — заявил Рейни с какой-то омерзительной веселостью. — У него губы такие же, как у всех. Просто ты не умеешь обращаться с поводом. Любой восьмилетний ребенок знает, что нужно наклонить голову лошади как можно ближе к шее. Вот в чем была твоя ошибка в прошлый раз.
От злости мальчик чуть не задохнулся, но не решился сказать что-нибудь в ответ. Они поехали дальше. Отбитое тело Джонни онемело, синяки начали побаливать.
Вскоре они оказались на открытом пространстве, простирающемся миль на пять-шесть, по краям которого стоял лес, очерчивая темно-зеленую границу.
— Здесь начинается прерия, — пояснил Рейни.
Мальчик огляделся. Местность была холмистой, легкий ветерок волновал траву, и неожиданно ему показалось, что небо над ними совсем другое и даже воздух совершенно иной.
Он забыл, что еще недавно ненавидел своего друга, и искоса посмотрел на него с улыбкой.
— Полагаю, это место в сравнении с настоящей прерией все равно что пруд в сравнении с океаном, — отозвался он.
— Да, что-то вроде того, — согласился Рейни, улыбаясь ему в ответ.
И именно в этот момент серый демон в обличье мустанга снова взбрыкнул — бросился стремглав вперед, потом вбок, время от времени делая какие-то нелепые прыжки, стараясь сбросить седока, подкидывая его задом, словно кулаком великана.
Но перед этим мальчик почувствовал, как конь напрягся и задрожал, и этого ему было достаточно. Он моментально позабыл обо всех своих синяках и ушибах. От ужаса его обуяла какая-то свирепость. Он весь обратился в комок нервов и врос в седло.
Время от времени, подпрыгивая в седле, он жестоко дергал переднюю луку седла, иногда цеплялся за заднюю, иногда ноги его выскакивали из стремени, а один раз стремена подскочили вверх, почти до одного уровня с его головой. Но удача, пристальное внимание и быстрая реакция спасли его от падения.
Мустанг попытался повторить свой прежний маневр — подпрыгнуть высоко в воздух и приземлиться на одно копыто. Мальчику пришлось довольно туго, но теперь это было не просто испытание, это было самое настоящее сражение, сражение, в котором у него появился шанс одержать победу.
Джонни вспомнил все, что ему говорил охотник. Он крепко натянул повод и, отклонясь в противоположную сторону, сильно огрел плеткой вставшего на дыбы и устремившегося вниз коня, не дав ему опуститься на землю.
Казалось, настроение и намерения мустанга резко изменились. Он приземлился гораздо мягче, чем мальчик от него ожидал, и перешел на плавный бег.
Джонни держал обе ноги в стременах, его грудь так и распирало от гордости, но тут настырный мустанг завертелся волчком. Мальчик схватился за повод, но не смог удержать его в руке. Неожиданно он вымпелом взвился в воздух, а секундой позже завис в свободном падении.
Глава 21
СЫН ПОЛУНОЧИ
Джонни камнем летел на землю и говорил себе, что на этот раз непременно сломает шею. Однако первые два падения для него были неожиданностью, а сейчас он оказался к этому готов. Он сгруппировался и юлой перекатился по земле. Потом, весь перепачканный, поднялся и услышал, как его друг сказал:
— Что за гадкий танцующий мерзавец этот мустанг! Придется показать ему, на что годятся мои длинные ноги. Я его проучу! Или он проучит меня!
Рейни приготовился слезать со своей лошади, но мальчик опередил его.
— Я не дам ему сбросить меня еще раз! — крикнул он. — Просто сейчас не сразу сообразил. Сглупил. Мне следовало бы быстрее восстановить равновесие. Ну уж нет! Вы не сядете в это седло! Это моя лошадь! Я собираюсь и дальше на ней ехать, или ей придется ехать на моем горбе!
Джонни снова вскочил в седло и огрел мустанга плетью. Но что это? Серый только слегка взбрыкнул, задрал хвост, потом опустил его и послушно поскакал спокойным, ровным и легким галопом.
— Ну вот! Смотрите! Смотрите! — закричал торжествующе юный Джонни. — Он уже усвоил урок!
— Да, но только на сегодня, — предупредил Рейни. — Я считаю, что не помешает напоминать ему об этом каждый день. Однако и ты быстро учишься. Я был прав. Брось мальца в воду, и он научится плавать, если только не утонет. Надеюсь, тебе не очень больно?
— Больно? — рассмеялся мальчик. — Ни чуточки! Я ничего не чувствую!
— Скоро почувствуешь, — ухмыльнулся Рейни. — К концу дня еще как почувствуешь! А к утру будешь кряхтеть, как старик!
Они поехали дальше. Теперь настроение мальчика резко улучшилось. Переправившись через реку Платт, они направились вдоль поймы Миссури, где темные тучи москитов измучили и животных, и людей.
Но к концу дня наконец выбрались из лесистой местности. Перед ними простирался Форт-Ливенворт, стоящий на высоком утесе, который огибала река, делая крутой поворот.
Рейни был не из тех, кто выражает чувства с помощью цветистых фраз и красноречивых жестов. Но сейчас, остановив коня и поведя вокруг себя рукой, проговорил:
— Вот мы и на месте. Но я считаю, только в самом начале того, что может иметь грандиозный конец, сынок. Главное, мы с тобою вместе, мы будем идти, пока не упадем, а если один из нас не сможет идти дальше, то другой продолжит путь. А пока подожди меня здесь. В Форт-Ливенворте тебе делать нечего, а мне там нужно кое-что забрать. Оставайся с лошадьми.
Он спешился и зашагал вперед, оставив мальчика в одиночестве.
Однако Джонни не скучал. Ему некогда было скучать, пока с ним был этот длинный, но важный список слов, которые он должен был выучить наизусть. А проведя час над их запоминанием, сосредоточил внимание на своем замечательном новом ружье. Не стрелял из него, но тренировался, как его учил Рейни: тщательно прицеливался, брал цель на мушку, быстро перезаряжал.
«Стреляй с умом, тогда попадешь», — постоянно повторял охотник.
Он все время, когда они передвигались по открытой местности, тренировал глаза мальчика — заставлял его определять расстояние до выбранного объекта. После того как Джонни говорил, сколько ярдов, по его мнению, составляет это расстояние, Рейни называл свою цифру, а потом они считали шаги серого мустанга, который шел очень ровным аллюром. Длину его шага они вычислили заранее.
Великан охотник неизменно оказывался ближе к истине и тут же раскрывал секреты, помогающие определять расстояние с наибольшей точностью. Показывал, как это надо делать на неровном ландшафте и при сильном тумане, когда очертания предметов еле видны на фоне горизонта.
Мальчику многое предстояло запомнить.
«Ученье — свет», — был любимый припев Рейни.
Он учил мальчика со всей серьезностью и вложил в его голову, что любое важное решение прежде всего нужно точно взвесить.
«А теперь послушай, — обычно говорил он. — Мы будем в таких местах, где нет воскресной школы, но зато много ножей для снятия скальпов. Там вообще нет никаких школ, но есть ружья. Считай свое ружье Библией, а коня — и мамой, и папой, и незамужней теткой, всеми одновременно. Твой нож — тебе брат, пистолеты — друзья и дальние родственники. И вот что я тебе скажу: наступит время, когда ты полюбишь твое ружье за то, что оно стреляет точно в цель, придет день, когда ты станешь доверять этому неодушевленному предмету больше, чем доверял когда-либо какой-нибудь живой душе!»
Джонни ему верил. Поэтому терпеливо учился и определять на глаз расстояние, и чувствовать приклад ружья на плече, и держать в равновесии длинное, тяжелое дуло так, чтобы руки не дрожали. У него вошло в привычку следовать советам Рейни и освещать себе путь светом знаний.
Большинство людей делают ошибку, когда тренируются стрелять только по легким мишеням. Основа меткой стрельбы, вне зависимости от качества ружья, — крепкая рука, меткий глаз и умение определять расстояние. Тренировка без единого выстрела так же хороша, как и с заряженным ружьем, если, конечно, она проводится ежедневно. Так считал Рейни.
— Что за гадкий танцующий мерзавец этот мустанг! Придется показать ему, на что годятся мои длинные ноги. Я его проучу! Или он проучит меня!
Рейни приготовился слезать со своей лошади, но мальчик опередил его.
— Я не дам ему сбросить меня еще раз! — крикнул он. — Просто сейчас не сразу сообразил. Сглупил. Мне следовало бы быстрее восстановить равновесие. Ну уж нет! Вы не сядете в это седло! Это моя лошадь! Я собираюсь и дальше на ней ехать, или ей придется ехать на моем горбе!
Джонни снова вскочил в седло и огрел мустанга плетью. Но что это? Серый только слегка взбрыкнул, задрал хвост, потом опустил его и послушно поскакал спокойным, ровным и легким галопом.
— Ну вот! Смотрите! Смотрите! — закричал торжествующе юный Джонни. — Он уже усвоил урок!
— Да, но только на сегодня, — предупредил Рейни. — Я считаю, что не помешает напоминать ему об этом каждый день. Однако и ты быстро учишься. Я был прав. Брось мальца в воду, и он научится плавать, если только не утонет. Надеюсь, тебе не очень больно?
— Больно? — рассмеялся мальчик. — Ни чуточки! Я ничего не чувствую!
— Скоро почувствуешь, — ухмыльнулся Рейни. — К концу дня еще как почувствуешь! А к утру будешь кряхтеть, как старик!
Они поехали дальше. Теперь настроение мальчика резко улучшилось. Переправившись через реку Платт, они направились вдоль поймы Миссури, где темные тучи москитов измучили и животных, и людей.
Но к концу дня наконец выбрались из лесистой местности. Перед ними простирался Форт-Ливенворт, стоящий на высоком утесе, который огибала река, делая крутой поворот.
Рейни был не из тех, кто выражает чувства с помощью цветистых фраз и красноречивых жестов. Но сейчас, остановив коня и поведя вокруг себя рукой, проговорил:
— Вот мы и на месте. Но я считаю, только в самом начале того, что может иметь грандиозный конец, сынок. Главное, мы с тобою вместе, мы будем идти, пока не упадем, а если один из нас не сможет идти дальше, то другой продолжит путь. А пока подожди меня здесь. В Форт-Ливенворте тебе делать нечего, а мне там нужно кое-что забрать. Оставайся с лошадьми.
Он спешился и зашагал вперед, оставив мальчика в одиночестве.
Однако Джонни не скучал. Ему некогда было скучать, пока с ним был этот длинный, но важный список слов, которые он должен был выучить наизусть. А проведя час над их запоминанием, сосредоточил внимание на своем замечательном новом ружье. Не стрелял из него, но тренировался, как его учил Рейни: тщательно прицеливался, брал цель на мушку, быстро перезаряжал.
«Стреляй с умом, тогда попадешь», — постоянно повторял охотник.
Он все время, когда они передвигались по открытой местности, тренировал глаза мальчика — заставлял его определять расстояние до выбранного объекта. После того как Джонни говорил, сколько ярдов, по его мнению, составляет это расстояние, Рейни называл свою цифру, а потом они считали шаги серого мустанга, который шел очень ровным аллюром. Длину его шага они вычислили заранее.
Великан охотник неизменно оказывался ближе к истине и тут же раскрывал секреты, помогающие определять расстояние с наибольшей точностью. Показывал, как это надо делать на неровном ландшафте и при сильном тумане, когда очертания предметов еле видны на фоне горизонта.
Мальчику многое предстояло запомнить.
«Ученье — свет», — был любимый припев Рейни.
Он учил мальчика со всей серьезностью и вложил в его голову, что любое важное решение прежде всего нужно точно взвесить.
«А теперь послушай, — обычно говорил он. — Мы будем в таких местах, где нет воскресной школы, но зато много ножей для снятия скальпов. Там вообще нет никаких школ, но есть ружья. Считай свое ружье Библией, а коня — и мамой, и папой, и незамужней теткой, всеми одновременно. Твой нож — тебе брат, пистолеты — друзья и дальние родственники. И вот что я тебе скажу: наступит время, когда ты полюбишь твое ружье за то, что оно стреляет точно в цель, придет день, когда ты станешь доверять этому неодушевленному предмету больше, чем доверял когда-либо какой-нибудь живой душе!»
Джонни ему верил. Поэтому терпеливо учился и определять на глаз расстояние, и чувствовать приклад ружья на плече, и держать в равновесии длинное, тяжелое дуло так, чтобы руки не дрожали. У него вошло в привычку следовать советам Рейни и освещать себе путь светом знаний.
Большинство людей делают ошибку, когда тренируются стрелять только по легким мишеням. Основа меткой стрельбы, вне зависимости от качества ружья, — крепкая рука, меткий глаз и умение определять расстояние. Тренировка без единого выстрела так же хороша, как и с заряженным ружьем, если, конечно, она проводится ежедневно. Так считал Рейни.