Страница:
Именно эти формы и следы былого очарования, которые так нравились когда-то Людовику XV, покорили сердце одного довольно своеобразного человека. Его звали Жорж Грев, именно он организовал в Лувесьенне революционный клуб.
Он называл себя «гражданином Соединенных Штатов», приписывал себе услуги, якобы оказанные Вашингтону и Франклину. Грев объявлял себя другом Марата и «бунтарем-анархистом и ниспровергателем деспотизма в обеих полушариях с двадцатилетним стажем».
Этот странный санкюлот обосновался в Лувесьенне, когда госпожа дю Барри еще жила в Лондоне. У него были простые и понятные намерения: он хотел выдать экс-фаворитку Комитету общественного спасения и получить все ее состояние. В январе ему удалось опечатать двери замка, и он уже считал, что с помощью нескольких особо буйных или озлобившихся крестьян легко доведет до конца задуманное.
Однако возвращение графини многое изменило. Для начала она очень дерзко, без тени страха, пожаловалась местным администраторам на меры, принятые в ее отсутствие, и защищала свои интересы так умело и ловко, что ей вернули замок.
А потом Грев ее увидел [85]…
Он был ослеплен и охвачен желанием, с этого момента его снедала странная смесь любви, ненависти и ревности. В свойственном ему красочном стиле Жозеф Детур пишет, что Гревом руководило «возбуждение осквернителя, жаждавшего этой роскошной плоти, доставлявшей наслаждение тирану» [86].
Странное сексуальное отклонение, не упомянутое господином Кинсеем в его любопытном докладе.
ГАЛАНТНЫЙ ШТАБ ГОСПОДИНА ДЕ ШАРЕТТА
2 марта 1793 года военные власти прислали в Вандею декрет, обязывающий мобилизовать триста тысяч человек.
Операции должны были начаться 10 марта.
Но женщины Вандеи, которые терпеть не могли революционеров за их отношение к «добрым священникам», всю неделю подстрекали мужчин к мятежу.
Некоторые из них даже вообразили себя новыми Лисистратами и, отказывая мужьям в исполнении супружеского долга, говорили с очаровательной крестьянской простотой:
— Ты не увидишь мою ягодку, если не возьмешься за ружье и не станешь стрелять в республиканцев!
И вот уже вся Вандея взбунтовалась. Женщины, стоявшие у истоков этой гражданской войны, приняли активное участие в военных операциях. Они даже взяли в руки оружие, стали курьерами, шпионками, санитарками. Их тайная роль была весьма значительна.
Послушаем Мишле: «Все было тайной в этой войне. Это была война сумерек и загадок, война привидений и неуловимых умов. Так где же нам найти неуловимого гения гражданской войны? Давайте разберемся. Может быть, вот там, в ландах, серая монашка, идущая, склонив к земле голову? Или вот там, в роще, скачет, верхом Вама, а за ней, ловко перепрыгивая через канавы, бежит служанка, которая вдруг сворачивает с дороги и углубляется в лес? А вдруг это крестьянка, идущая по дороге с корзиной яиц или фруктов, простая честная крестьянка? Она идет быстро, очевидно, хочет побыстрее попасть в город.
Но куда же они направляются — эта дама, эта монашка и эта крестьянка? Они идут тремя разными дорогами, но в одно и то же место. Скоро они постучат в дверь монастыря. Вы думаете, они пришли к священнику? Но его нет сегодня в монастыре, он был там вчера, чтобы принять исповедь у монахинь. Исповедуя и направляя, через них он управляет многими другими… Женщина и священник — вот суть Вандеи, суть этой гражданской войны. И запомните, что без женщины священник ничего бы не смог здесь сделать…»
Уже после первых боев между шуанами и революционными армиями республиканцы поняли, откуда исходит сила их врагов. Госпожа де Сапино пишет в своих «Воспоминаниях» о таком признании командира патриотов:
«Черт побери, разбойницы! Причина, всех наших ненастий — женщины; без женщин республика была бы уже установлена, а мы жили бы спокойно…»
Но офицеры-республиканцы напрасно волновались по этому поводу. Зная о тех ужасных поражениях, которые терпели армии на востоке, они могли бы догадаться, что вандейские войска не удержат дисциплины и спокойствия.
Довольно скоро дела приобрели скорее любовный, чем военный характер…
После нескольких недель боев жительницы Вандеи вспомнили о пристрастиях своего пола и начали довольно ласково посматривать на некоторых шуанских военных. Франсуа де Шаретт де Ла Контри оказался в окружении благородных дам, крестьянок весьма легкого нрава и проституток из Нанта»2.
Надо сказать, что у господина де Шаретта была репутация известного донжуана. В Леже, где он устроил свой штаб, окружавшие его женщины занимали несколько домов, это был просто гарем. Каждый вечер этот военачальник устраивал балы, где танцевал под волынку со своими прелестными спутницами.
Когда танцы кончались, господин де Шаретт уводил к себе двух или даже трех султанш и проводил в их обществе бурную ночь. Забавно, но радости, которые испытывало его роялистское сердце, были очень похожи на республиканские удовольствия генерала Дюморье…
Ирония судьбы — двое военных с противоположными политическими убеждениями отдавались с одинаковым пылом одним и тем же радостям и даже в одно и то же время… Любовь, поставившая в опасное положение армии Конвента, помешает шуанам спасти монархию…
Галантный и сластолюбивый господин де Шаретт не только укладывал женщин в свою постель, он назначал их на многие важные посты. Очаровательная прачка из Машкуля, переодетая мужчиной, сражалась во главе его войск. За отношения с Англией и эмигрантами отвечала некая вдова Казаль. Знаменитая «Бретонка» Мари Лурде, очаровательная бакалейщица, была его связной с другими вандейскими армиями… Провиантом, оружием, пропагандой, роялистскими песнями и тому подобным занималась мадемуазель Герри. Ей было всего 15 лет, и у нее была самая очаровательная грудь на свете; имели свои поручения госпожа де Брюк, обладательница завораживающих синих глаз; мадемуазель де Куэтюс, темперамент которой вошел в историю как легенда; мадемуазель де Рошетт, интимные достоинства которой очень ценил генерал; мадемуазель де Вуано, обладательница бедер потрясающей красоты; госпожа дю Фьеф, у которой была невероятно сладострастная походка; госпожа де Ларошфуко, «так любившая любовь»; госпожа де Монсорбье, «кожа которой имела вкус персика»; госпожа де Бюлкене, женщина с восхитительной круглой попкой…
И, наконец, была в этом удивительном штабе прелестная маленькая брюнетка, сражавшаяся с ружьем в руке рядом с самим де Шареттом. По причинам, о которых лучше умолчать, полководец прозвал ее «Леденцом на палочке»…
Все эти женщины сделали из де Шаретта человека легенды. «В начале этот человек был скромен, ничем не отличался от своих офицеров, носил такую же неряшливую мятую форму… А теперь у него появились кружевные фуляры, шляпа с перьями, зеленые шелковые жилеты, шитые серебром. Блестящие всадницы, окружавшие его, составляли разительный контраст с несчастными крестьянками, обретавшимися в арьергарде» [87].
Все эти амазонки по очереди, а иногда и все вместе, были любовницами де Шаретта, человека бурного темперамента.
После обеда она объявила, что теперь все будут играть в прятки.
— Мы только немного изменим правила сегодня вечером, — добавила она улыбаясь. — Женщины будут прятаться, а мужчины их искать. Если они кого-то найдут, их вознаградят так, как женщина обычно вознаграждает победителя…
Игра немедленно вдохновила господина де Шаретта, и он воскликнул:
— Пока у нее будет хоть одно колесо, тележка будет катиться! [88]
Этим своеобразным девизом он пользовался в особых случаях.
Женщины начали прятаться. Через несколько мгновений мужчины бросились на поиски, и господин де Шаретт отыскал в укромном уголке самую красивую молодую блондинку из своего окружения, госпожу де Шатенью. Обрадованная тем, что она должна вознаградить этого красавца, молодая женщина не стала ломаться. Она растянулась на полу и, как свидетельствует Пьер Гендо, «прямо дала понять господину де Шаретту, чего она хочет». Галантный кавалер не стал терять времени и дважды доказал, что хорошо понимает женскую психологию… Потом он снова включился в игру и обнаружил мадемуазель де Биган, спрятавшуюся вместе с сестрой в погребе. Эти молодые женщины не знали выносливости господина де Шаретта. Испугавшись, что он не сможет исполнить свой долг дважды, обе кинулись ему на шею, крича:
— Меня! Меня! Меня!
Но шуанский полководец успокоил их:
— О, не беспокойтесь! Я получу от каждой из вас причитающуюся мне награду…
После чего удовлетворил сразу обеих (способ, правда, нам неизвестен…).
Эта пикантная игра оказала определенное влияние на судьбу господина де Шаретта. Три женщины, которых он столь удачно «обнаружил», стали его ярыми сторонницами и отдали в его распоряжение все свое имущество. Однажды девицы Биган окажут ему неизмеримо более ценную услугу: они заманят преследующих, его республиканцев в лес и дадут убить себя, позволив своему великолепному любовнику скрыться близ Клиссона…
Страстный и импульсивный вандейский командир был чрезвычайно ревнив. Как-то он заметил, что одна из его «амазонок» позволяет утешать ее незнакомому офицеру. Он решил отомстить и найти какой-нибудь способ незатейливее. Красавица предоставила ему такую возможность, устроив небольшой праздник по случаю свадьбы своей сестры.
— Надеюсь, что вы придете, генерал. Мы устроим танцы!
Де Шаретт отказался, но придумал забавный розыгрыш. Он переодел нескольких своих людей республиканцами и послал их нарушить покой свадебного обеда.
Вторжение этих лжепатриотов вызвало подлинную панику. Видя, что гости собираются выпрыгивать в окна, шуаны сделали вид, что заряжают ружья.
— Женщины должны остаться здесь, — гаркнули они, — а мужчины пусть убираются, не то мы будем |стрелять!
Скоро в комнате осталась только группка дрожащих от страха молодых женщин.
— Ну что же, — сказали переодетые шуаны, — а теперь вы увидите нашего командира.
И в этот момент, к величайшему изумлению дам, вошел господин де Шаретт.
— Простите мне этот маленький маскарад, — сказал он, — я устроил его, чтобы провести несколько приятных минут наедине с одной из вас.
Улыбающаяся «султанша» направилась к нему.
— Нет, нет, моя дорогая! Речь идет вовсе не о вас: вы слишком легко отдаете то, что принадлежало мне. Я говорю о той молодой женщине, которая без меня просто не получит причитающегося ей сегодня удовольствия.
Прямо на глазах у приглашенных на свадьбу дам он устремился к новобрачной, задрал ей юбку и… оказал ей весьма энергичные знаки внимания… С помощью такого своеобразного способа ведения войны господин де Шаретт спасет республику…
РЕВОЛЮЦИИ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ ИЗ-ЗА ЖЕНЩИН
Однажды мартовским утром 1793 года в армии Дюморье произошла любопытная сцена. Молодой драгун, шедший по дороге вместе со своими товарищами, внезапно упал на обочину, крича от боли.
К нему кинулись, и офицер спросил, что он чувствует. Солдат, которого страдания на секунду отпустили, ответил тихим смущенным голосом:
— Я сейчас рожу!..
Офицер казался очень удивленным — он еще никогда не встречал беременного солдата. Молодой драгун разрыдался.
— Я жена Жерома Мншо, — сказала она. — Я люблю его и поэтому последовала за ним в армию.
Для госпожи Мишо немедленно натянули палатку, и через час она родила будущего республиканца…
Этот случай, когда женщина благодаря любви пошла в драгуны, не уникален. Было огромное количество женщин, которые предпочли разделить опасности войны со своими мужьями, а не ворочаться, как пишет один мемуарист, «в холодной и пустой супружеской постели». Кроме того, «они считали, что их присутствие подогреет храбрость добровольцев; при этом они очень торжественно ссылались на исторические примеры». Увы, добавляет Рауль Брис, которого мы и цитируем, «хотя чувство, вдохновлявшее их, было вполне благородным, последствия были весьма плачевны для армии. Войска оказались обременены ненужными и беспокойными особами, которые никому не подчинялись и вносили в жизнь массу неудобств».
Вначале пылкие супруги следовали за мужьями совершенно не таясь, так как закон предписывал удобно размещать жен военных.
К сожалению, их присутствие в армии не только не подбодрило солдат, но и внесло растерянность в их души. Женщины критиковали приказы офицеров, пытались вмешиваться в военные советы, сомневались в необходимости наступления, заявляли, что приготовленный суп несъедобен, короче, создавали совершенно невозможную для организации наступления атмосферу. «Кроме того, они хотели, чтобы мужчины большую часть времени ублажали их, и солдаты, служившие большую часть ночи Венере, просто не могли днем подчиняться приказам Марса…»
Была еще одна причина беспорядка: каждая жена вынуждена была защищать своего мужа от посягательств «мерзавок» весьма легкого нрава, которые вели себя в армии, как в мирной жизни. В нескольких лагерях, например в Лонгви, происходили поистине эпические сцены: однажды вечером тридцать женщин передрались из-за прекрасных глаз одного офицера, более привязанного к женским прелестям, чем к республиканским идеалам… «Эти фурии, — пишет очевидец событий, — поразили нас своей жестокостью. Они вырывали друг у друга клочья волос, кусались и царапались. Я видел, как одна из них в гневе разорвала корсаж соперницы, схватила ее за грудь и начала выворачивать, как прачки выкручивают белье. Несчастная упала в обморок.
Другая задрала юбку у противницы и начала выдирать волосы из самого интимного места. Как она пояснила позже, ей хотелось «испортить предмет, привлекавший ее мужа».
В конце концов капитану пришлось облить сражавшихся водой, дабы разнять их и прекратить эту чудовищную сцену…
Подобные происшествия очень вредили боевому духу армии. Мужчины могут воевать, только когда они одни. Все удовольствие, которое испытывает солдат, свободный от семейного очага, было испорчено присутствием этих жандармов в юбках, желавших восстановить на полях сражений атмосферу семьи.
Доведенные до исступления мужья начали бить своих жен. Потасовки между женщинами сменились семейными драками, продолжавшимися до поздней ночи и превращавшими военный лагерь в нечто отвратительное.
Все эти происшествия совершенно лишили революционного энтузиазма солдат республики. Чтобы прекратить семейные скандалы, многие дезертировали. И тогда военные власти забеспокоились.
Из разных уголков Франции полетели докладные записки. «Количество женщин пугающе, — писал агент Дефрен военному министру Бушотту, — эти лишние рты слишком дорого обходятся революции; скоро наши солдаты будут ни на что не способны».
Карно, в свою очередь, писал: «Лагеря и казармы забиты женщинами; они будоражат войска и уничтожают приносимыми ими болезнями солдат больше, чем наш противник». Сеньо заявлял: «Войсковые жены — так называют себя те, кто следует за армией, — очень плохо влияют на моральное состояние солдат. Энтузиазм слабеет, нам доносят о многочисленных случаях дезертирства. Необходимо срочно отправить домой всех этих самок со слишком жаркой — они совершенно роняют нас в глазах всей Европы».
Карно, напуганный состоянием духа добровольцев, послал рапорт в Комитет общественного спасения. Заключение его было совершенно определенным: «Необходим немедленный строжайший закон — избавьте нас от шлюх, преследующих армию, и все встанет на свои места».
Совершенно естественно, что опубликование указа произвело должное впечатление. Женщины протестовали, уверяя, что нужны своим мужьям и что они никогда не подчинятся несправедливому приказу, разлучавшему супружеские пары. Увидев, что офицеры собираются следовать закону, они взбунтовались и вовлекли в мятеж мужей.
— Мы останемся, — заявили они, — или уйдем, но забрав с собой мужей.
Командующие попали в досадно затруднительное положение и предпочли закрыть глаза на то, что происходило в полках, фактически указ не исполнялся.
Эта капитуляция еще больше увеличила беспорядок. Осознав свои возможности, женщины начали управлять лагерями. Они превратили палатки в подобие буржуазных салонов, где можно было организовать нечто вроде светской жизни: принимать, болтать о пустяках, сплетничать…
Результат не заставил себя долго ждать: очень быстро все возненавидели друг друга, что явилось отнюдь не лучшим состоянием умов для армии.
Депутаты Конвента были всерьез обеспокоены.
26 нивоза II года помощник военного министра Журдей написал главнокомандующему арденнскими армиями генералу Шарбонье:
«Министру стало известно, что декрет от 30 апреля не выполняется, его неверно трактуют, считая, что речь идет лишь о невозможности пребывания женщин в военных лагерях и местах компактного расквартирования войск. Офицеры считают, что их жены могут находиться с ними в городах и что это якобы не противоречит закону. Многие другие вызывают своих жен в соседние города, считая, что их не в чем упрекнуть. В первом случае праздные жены офицеров собирают у себя мужчин в ущерб службе и долгу. Во втором же случае офицеры путешествуют, надолго отлучаясь со своих постов.
Такие злоупотребления были бы к лицу королевским сателлитам, но они недостойны республиканских солдат. Твой долг — исправить положение в армии, которой ты командуешь. Посылаю тебе текст закона, исполнение которого ты обязан обеспечить. Обрати внимание, что речь идет о всех женщинах, в том числе о женах генералов и офицеров. В случае сопротивления они могут быть посажены в тюрьму или даже уволены из армии.
Мне нет нужды напоминать тебе, что ты обязан соблюдать эти правила как в отношении солдат, так и в отношении высших офицеров, причем к последним следует относиться с наибольшей строгостью, ведь именно они должны подавать пример низшим чинам».
Увы! Подобное положение дел позволяло дамам проводить в объятиях мужей бурные ночи, но ничего не меняло в общей ситуации. Интриги и беспорядок по-прежнему царили в армии.
Подобная анархия ставила под угрозу саму революцию. Солдаты, утомленные жалобами своих женщин и ночами любви, на которых те настаивали, потеряли боевой задор и впали в опасную апатию.
Считая, что важнее отослать домой женщин, а не отразить продвижение врага к границам, власти предпринимали вялые меры. Результат был убийственным: один за другим лагеря Фамар, Конде, Валенсьенн, Майнц, Ле Кенуа перешли в руки войск коалиции.
Родина еще раз оказалась в опасности из-за слишком влюбленных женщин…
Весной 1793 года ситуация в стране как бы заранее подтверждала правоту автора «Воспитания чувств».
Любовь не только вдохновляла некоторых экзальтированных женщин и угрожала погубить республику, она наполняла силой единственного человека, жаждавшего спасти монархию.
После казни короля потрясенный Ферзен принялся с новой силой искать способ спасти Марию-Антуанетту. В марте ему показалось, что он нашел такое средство. Вот что он записал в своем дневнике:
«Мне кажется, что другим, даже более действенным средством спасения королевы может быть подкуп самыми ловкими английскими агентами самых влиятельных членов партии орлеанов — Лакло, Сантера, Дюморье. К самому герцогу обращаться не стоит — он ничтожен, ни на что не способен, он предатель и трус…»
Дюморье продался и в апреле предал республику. Этот успех вернул улыбку на лицо Ферзена, который уже видел якобинцев побежденными, реставрацию вполне возможной, Людовика XVII — королем, а Марию-Антуанетту — регентшей… Такова была новая мечта Акселя — вернуть трон любимой женщине…
Дюморье выдал союзникам четверых Комиссаров Конвента, и Ферзен считал, что этих заложников можно будет обменять на королевскую семью, были даже начаты переговоры с некоторыми депутатами Конвента, благосклонно отнесшимися к этому плану. Но граф де Мерси, которому император поручил вести все политические дела союзников, приостановил переговоры. Европейские монархи были в восторге, видя Францию в огне и крови, они бросали на произвол судьбы и королеву, и молодого короля…
Неутомимый Ферзен начал искать новый способ спасти жизнь любимой женщины…
ЛЮБОВЬ В РЕВОЛЮЦИОННЫХ ТЮРЬМАХ
Жозеф Кальве пишет в своем «Трактате о сексуальности»: «Никакое событие — ни война, ни мятеж, ни революция, ни даже бомбардировка — не способно помешать мужчинам и женщинам предаваться плотским утехам. Напротив, близость опасности как будто обостряет желания и порождает настоящее сексуальное буйство…»
Судя по всему, этот философ намного лучше наших надутых ученых знал историю французской революции.
Под сенью гильотины устраивались умопомрачительные оргии, причем участвовали в них и аристократы, и «друзья нации»… Те, кто ждал смерти, и те, кто ее насылал, были одинаково возбуждены и демонстрировали такие любовные доблести, которые могли бы сделать честь изобретательности самого маркиза де Сада…
«Людей ничто не сдерживало, — пишет Фернан Митон, — все были напуганы, дрожали за свой завтрашний день, жизни каждого человека угрожала „национальная бритва“, а цирюльник в любое мгновение мог перерезать нить жизни каждого. Люди предавались любви яростно, боясь быть разлученными навсегда».
В апреле 1793 года многие «бывшие» часто собирались у маркизы да Верьер в Мэрг. Один из постоянных участников этих сборищ, граф де Брей, оставил весьма пикантные «Воспоминания». Вот как он описывает один из таких вечеров, где прекрасные аристократки развлекались, забыв обо всем на свете…
«Госпожа де Верьер умела устраивать „галантные“ вечера. Однажды вечером она пригласила тридцать мужчин и женщин, известных страстностью натуры, и сказала им:
— Друзья мои, может быть, завтра мы умрем. Умрем, не вкусив всех удовольствий и радостей жизни. Я подумала, что некоторые из вас пожалеют, что им придется уйти в мир иной, не воздав телу того, что ему причитается. Поэтому все вы здесь сегодня вечером. Перед тем как сгореть, нужно все познать. Пусть каждый из вас свободно сделает свой выбор, пусть мужчины обладают женщинами, по которым давно вожделеют, пусть женщины отдадутся мужчинам, которых тайно желали.
Ну же, любые фантазии и безумства позволены, не бойтесь!..
Все присутствующие немедленно разделись. Мужчины были в восторге от рыжей госпожи де Верьер.
— А мы и не знали, — восторгались они, — что вы обладательница «золотого руна».
Улыбающаяся хозяйка подтвердила, что ее «руно» доставляет его счастливым обладателям гораздо больше удовольствий, чем любое другое. Потом она приказала подать шампанское, и вся компания выпила «за сладострастие». Женщины стали чувственными, образовались пары. Все желания, скрывавшиеся под доспехами рыцарства, хорошего тона, приличий и скромности, внезапно вырвались наружу. Слова, которых она никогда раньше не произносили, позы, которых не знало и тело, доказывали, как много тайн у человеческого сердца.
Побуждаемые жаждой жизни, гости госпожи до Верьер яростно предавались любовным изыскам, издавая крики, стоны и кряхтение.
У госпожи де Верьер, которая была необыкновенно хороша собой, было на этом вечере три спутника. В какой-то момент к ним пожелал присоединиться четвертый участник, которого маркиза встретила с воодушевлением, пригласив жестом на свою кровать.
Он называл себя «гражданином Соединенных Штатов», приписывал себе услуги, якобы оказанные Вашингтону и Франклину. Грев объявлял себя другом Марата и «бунтарем-анархистом и ниспровергателем деспотизма в обеих полушариях с двадцатилетним стажем».
Этот странный санкюлот обосновался в Лувесьенне, когда госпожа дю Барри еще жила в Лондоне. У него были простые и понятные намерения: он хотел выдать экс-фаворитку Комитету общественного спасения и получить все ее состояние. В январе ему удалось опечатать двери замка, и он уже считал, что с помощью нескольких особо буйных или озлобившихся крестьян легко доведет до конца задуманное.
Однако возвращение графини многое изменило. Для начала она очень дерзко, без тени страха, пожаловалась местным администраторам на меры, принятые в ее отсутствие, и защищала свои интересы так умело и ловко, что ей вернули замок.
А потом Грев ее увидел [85]…
Он был ослеплен и охвачен желанием, с этого момента его снедала странная смесь любви, ненависти и ревности. В свойственном ему красочном стиле Жозеф Детур пишет, что Гревом руководило «возбуждение осквернителя, жаждавшего этой роскошной плоти, доставлявшей наслаждение тирану» [86].
Странное сексуальное отклонение, не упомянутое господином Кинсеем в его любопытном докладе.
ГАЛАНТНЫЙ ШТАБ ГОСПОДИНА ДЕ ШАРЕТТА
Он превратил сладострастие в военное качество.
Пьер ГЕНДО
2 марта 1793 года военные власти прислали в Вандею декрет, обязывающий мобилизовать триста тысяч человек.
Операции должны были начаться 10 марта.
Но женщины Вандеи, которые терпеть не могли революционеров за их отношение к «добрым священникам», всю неделю подстрекали мужчин к мятежу.
Некоторые из них даже вообразили себя новыми Лисистратами и, отказывая мужьям в исполнении супружеского долга, говорили с очаровательной крестьянской простотой:
— Ты не увидишь мою ягодку, если не возьмешься за ружье и не станешь стрелять в республиканцев!
И вот уже вся Вандея взбунтовалась. Женщины, стоявшие у истоков этой гражданской войны, приняли активное участие в военных операциях. Они даже взяли в руки оружие, стали курьерами, шпионками, санитарками. Их тайная роль была весьма значительна.
Послушаем Мишле: «Все было тайной в этой войне. Это была война сумерек и загадок, война привидений и неуловимых умов. Так где же нам найти неуловимого гения гражданской войны? Давайте разберемся. Может быть, вот там, в ландах, серая монашка, идущая, склонив к земле голову? Или вот там, в роще, скачет, верхом Вама, а за ней, ловко перепрыгивая через канавы, бежит служанка, которая вдруг сворачивает с дороги и углубляется в лес? А вдруг это крестьянка, идущая по дороге с корзиной яиц или фруктов, простая честная крестьянка? Она идет быстро, очевидно, хочет побыстрее попасть в город.
Но куда же они направляются — эта дама, эта монашка и эта крестьянка? Они идут тремя разными дорогами, но в одно и то же место. Скоро они постучат в дверь монастыря. Вы думаете, они пришли к священнику? Но его нет сегодня в монастыре, он был там вчера, чтобы принять исповедь у монахинь. Исповедуя и направляя, через них он управляет многими другими… Женщина и священник — вот суть Вандеи, суть этой гражданской войны. И запомните, что без женщины священник ничего бы не смог здесь сделать…»
Уже после первых боев между шуанами и революционными армиями республиканцы поняли, откуда исходит сила их врагов. Госпожа де Сапино пишет в своих «Воспоминаниях» о таком признании командира патриотов:
«Черт побери, разбойницы! Причина, всех наших ненастий — женщины; без женщин республика была бы уже установлена, а мы жили бы спокойно…»
Но офицеры-республиканцы напрасно волновались по этому поводу. Зная о тех ужасных поражениях, которые терпели армии на востоке, они могли бы догадаться, что вандейские войска не удержат дисциплины и спокойствия.
Довольно скоро дела приобрели скорее любовный, чем военный характер…
После нескольких недель боев жительницы Вандеи вспомнили о пристрастиях своего пола и начали довольно ласково посматривать на некоторых шуанских военных. Франсуа де Шаретт де Ла Контри оказался в окружении благородных дам, крестьянок весьма легкого нрава и проституток из Нанта»2.
Надо сказать, что у господина де Шаретта была репутация известного донжуана. В Леже, где он устроил свой штаб, окружавшие его женщины занимали несколько домов, это был просто гарем. Каждый вечер этот военачальник устраивал балы, где танцевал под волынку со своими прелестными спутницами.
Когда танцы кончались, господин де Шаретт уводил к себе двух или даже трех султанш и проводил в их обществе бурную ночь. Забавно, но радости, которые испытывало его роялистское сердце, были очень похожи на республиканские удовольствия генерала Дюморье…
Ирония судьбы — двое военных с противоположными политическими убеждениями отдавались с одинаковым пылом одним и тем же радостям и даже в одно и то же время… Любовь, поставившая в опасное положение армии Конвента, помешает шуанам спасти монархию…
Галантный и сластолюбивый господин де Шаретт не только укладывал женщин в свою постель, он назначал их на многие важные посты. Очаровательная прачка из Машкуля, переодетая мужчиной, сражалась во главе его войск. За отношения с Англией и эмигрантами отвечала некая вдова Казаль. Знаменитая «Бретонка» Мари Лурде, очаровательная бакалейщица, была его связной с другими вандейскими армиями… Провиантом, оружием, пропагандой, роялистскими песнями и тому подобным занималась мадемуазель Герри. Ей было всего 15 лет, и у нее была самая очаровательная грудь на свете; имели свои поручения госпожа де Брюк, обладательница завораживающих синих глаз; мадемуазель де Куэтюс, темперамент которой вошел в историю как легенда; мадемуазель де Рошетт, интимные достоинства которой очень ценил генерал; мадемуазель де Вуано, обладательница бедер потрясающей красоты; госпожа дю Фьеф, у которой была невероятно сладострастная походка; госпожа де Ларошфуко, «так любившая любовь»; госпожа де Монсорбье, «кожа которой имела вкус персика»; госпожа де Бюлкене, женщина с восхитительной круглой попкой…
И, наконец, была в этом удивительном штабе прелестная маленькая брюнетка, сражавшаяся с ружьем в руке рядом с самим де Шареттом. По причинам, о которых лучше умолчать, полководец прозвал ее «Леденцом на палочке»…
Все эти женщины сделали из де Шаретта человека легенды. «В начале этот человек был скромен, ничем не отличался от своих офицеров, носил такую же неряшливую мятую форму… А теперь у него появились кружевные фуляры, шляпа с перьями, зеленые шелковые жилеты, шитые серебром. Блестящие всадницы, окружавшие его, составляли разительный контраст с несчастными крестьянками, обретавшимися в арьергарде» [87].
Все эти амазонки по очереди, а иногда и все вместе, были любовницами де Шаретта, человека бурного темперамента.
* * *
Вечером в замке близ Монтегю мадемуазель де Куэтюс устроила маленький, довольно фривольный праздник, о котором у участников остались чудесные воспоминания.После обеда она объявила, что теперь все будут играть в прятки.
— Мы только немного изменим правила сегодня вечером, — добавила она улыбаясь. — Женщины будут прятаться, а мужчины их искать. Если они кого-то найдут, их вознаградят так, как женщина обычно вознаграждает победителя…
Игра немедленно вдохновила господина де Шаретта, и он воскликнул:
— Пока у нее будет хоть одно колесо, тележка будет катиться! [88]
Этим своеобразным девизом он пользовался в особых случаях.
Женщины начали прятаться. Через несколько мгновений мужчины бросились на поиски, и господин де Шаретт отыскал в укромном уголке самую красивую молодую блондинку из своего окружения, госпожу де Шатенью. Обрадованная тем, что она должна вознаградить этого красавца, молодая женщина не стала ломаться. Она растянулась на полу и, как свидетельствует Пьер Гендо, «прямо дала понять господину де Шаретту, чего она хочет». Галантный кавалер не стал терять времени и дважды доказал, что хорошо понимает женскую психологию… Потом он снова включился в игру и обнаружил мадемуазель де Биган, спрятавшуюся вместе с сестрой в погребе. Эти молодые женщины не знали выносливости господина де Шаретта. Испугавшись, что он не сможет исполнить свой долг дважды, обе кинулись ему на шею, крича:
— Меня! Меня! Меня!
Но шуанский полководец успокоил их:
— О, не беспокойтесь! Я получу от каждой из вас причитающуюся мне награду…
После чего удовлетворил сразу обеих (способ, правда, нам неизвестен…).
Эта пикантная игра оказала определенное влияние на судьбу господина де Шаретта. Три женщины, которых он столь удачно «обнаружил», стали его ярыми сторонницами и отдали в его распоряжение все свое имущество. Однажды девицы Биган окажут ему неизмеримо более ценную услугу: они заманят преследующих, его республиканцев в лес и дадут убить себя, позволив своему великолепному любовнику скрыться близ Клиссона…
Страстный и импульсивный вандейский командир был чрезвычайно ревнив. Как-то он заметил, что одна из его «амазонок» позволяет утешать ее незнакомому офицеру. Он решил отомстить и найти какой-нибудь способ незатейливее. Красавица предоставила ему такую возможность, устроив небольшой праздник по случаю свадьбы своей сестры.
— Надеюсь, что вы придете, генерал. Мы устроим танцы!
Де Шаретт отказался, но придумал забавный розыгрыш. Он переодел нескольких своих людей республиканцами и послал их нарушить покой свадебного обеда.
Вторжение этих лжепатриотов вызвало подлинную панику. Видя, что гости собираются выпрыгивать в окна, шуаны сделали вид, что заряжают ружья.
— Женщины должны остаться здесь, — гаркнули они, — а мужчины пусть убираются, не то мы будем |стрелять!
Скоро в комнате осталась только группка дрожащих от страха молодых женщин.
— Ну что же, — сказали переодетые шуаны, — а теперь вы увидите нашего командира.
И в этот момент, к величайшему изумлению дам, вошел господин де Шаретт.
— Простите мне этот маленький маскарад, — сказал он, — я устроил его, чтобы провести несколько приятных минут наедине с одной из вас.
Улыбающаяся «султанша» направилась к нему.
— Нет, нет, моя дорогая! Речь идет вовсе не о вас: вы слишком легко отдаете то, что принадлежало мне. Я говорю о той молодой женщине, которая без меня просто не получит причитающегося ей сегодня удовольствия.
Прямо на глазах у приглашенных на свадьбу дам он устремился к новобрачной, задрал ей юбку и… оказал ей весьма энергичные знаки внимания… С помощью такого своеобразного способа ведения войны господин де Шаретт спасет республику…
РЕВОЛЮЦИИ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ ИЗ-ЗА ЖЕНЩИН
Мы сами делаем женщин такими, какие они есть, именно поэтому они ничего и не стоят.
МИРАБО
Однажды мартовским утром 1793 года в армии Дюморье произошла любопытная сцена. Молодой драгун, шедший по дороге вместе со своими товарищами, внезапно упал на обочину, крича от боли.
К нему кинулись, и офицер спросил, что он чувствует. Солдат, которого страдания на секунду отпустили, ответил тихим смущенным голосом:
— Я сейчас рожу!..
Офицер казался очень удивленным — он еще никогда не встречал беременного солдата. Молодой драгун разрыдался.
— Я жена Жерома Мншо, — сказала она. — Я люблю его и поэтому последовала за ним в армию.
Для госпожи Мишо немедленно натянули палатку, и через час она родила будущего республиканца…
Этот случай, когда женщина благодаря любви пошла в драгуны, не уникален. Было огромное количество женщин, которые предпочли разделить опасности войны со своими мужьями, а не ворочаться, как пишет один мемуарист, «в холодной и пустой супружеской постели». Кроме того, «они считали, что их присутствие подогреет храбрость добровольцев; при этом они очень торжественно ссылались на исторические примеры». Увы, добавляет Рауль Брис, которого мы и цитируем, «хотя чувство, вдохновлявшее их, было вполне благородным, последствия были весьма плачевны для армии. Войска оказались обременены ненужными и беспокойными особами, которые никому не подчинялись и вносили в жизнь массу неудобств».
Вначале пылкие супруги следовали за мужьями совершенно не таясь, так как закон предписывал удобно размещать жен военных.
К сожалению, их присутствие в армии не только не подбодрило солдат, но и внесло растерянность в их души. Женщины критиковали приказы офицеров, пытались вмешиваться в военные советы, сомневались в необходимости наступления, заявляли, что приготовленный суп несъедобен, короче, создавали совершенно невозможную для организации наступления атмосферу. «Кроме того, они хотели, чтобы мужчины большую часть времени ублажали их, и солдаты, служившие большую часть ночи Венере, просто не могли днем подчиняться приказам Марса…»
Была еще одна причина беспорядка: каждая жена вынуждена была защищать своего мужа от посягательств «мерзавок» весьма легкого нрава, которые вели себя в армии, как в мирной жизни. В нескольких лагерях, например в Лонгви, происходили поистине эпические сцены: однажды вечером тридцать женщин передрались из-за прекрасных глаз одного офицера, более привязанного к женским прелестям, чем к республиканским идеалам… «Эти фурии, — пишет очевидец событий, — поразили нас своей жестокостью. Они вырывали друг у друга клочья волос, кусались и царапались. Я видел, как одна из них в гневе разорвала корсаж соперницы, схватила ее за грудь и начала выворачивать, как прачки выкручивают белье. Несчастная упала в обморок.
Другая задрала юбку у противницы и начала выдирать волосы из самого интимного места. Как она пояснила позже, ей хотелось «испортить предмет, привлекавший ее мужа».
В конце концов капитану пришлось облить сражавшихся водой, дабы разнять их и прекратить эту чудовищную сцену…
Подобные происшествия очень вредили боевому духу армии. Мужчины могут воевать, только когда они одни. Все удовольствие, которое испытывает солдат, свободный от семейного очага, было испорчено присутствием этих жандармов в юбках, желавших восстановить на полях сражений атмосферу семьи.
Доведенные до исступления мужья начали бить своих жен. Потасовки между женщинами сменились семейными драками, продолжавшимися до поздней ночи и превращавшими военный лагерь в нечто отвратительное.
Все эти происшествия совершенно лишили революционного энтузиазма солдат республики. Чтобы прекратить семейные скандалы, многие дезертировали. И тогда военные власти забеспокоились.
Из разных уголков Франции полетели докладные записки. «Количество женщин пугающе, — писал агент Дефрен военному министру Бушотту, — эти лишние рты слишком дорого обходятся революции; скоро наши солдаты будут ни на что не способны».
Карно, в свою очередь, писал: «Лагеря и казармы забиты женщинами; они будоражат войска и уничтожают приносимыми ими болезнями солдат больше, чем наш противник». Сеньо заявлял: «Войсковые жены — так называют себя те, кто следует за армией, — очень плохо влияют на моральное состояние солдат. Энтузиазм слабеет, нам доносят о многочисленных случаях дезертирства. Необходимо срочно отправить домой всех этих самок со слишком жаркой — они совершенно роняют нас в глазах всей Европы».
Карно, напуганный состоянием духа добровольцев, послал рапорт в Комитет общественного спасения. Заключение его было совершенно определенным: «Необходим немедленный строжайший закон — избавьте нас от шлюх, преследующих армию, и все встанет на свои места».
* * *
30 апреля 1793 года Конвент издал декрет, предпринимавший избавиться от всех женщин, находившихся в армии. Остаться могли: прачки — по четыре на батальон, маркитантки, которые должны были иметь подтверждение от дивизионных генералов и нагрудные значки. Все остальные должны были покинуть войска, их присутствие в армии считалось вредным и невозможным.Совершенно естественно, что опубликование указа произвело должное впечатление. Женщины протестовали, уверяя, что нужны своим мужьям и что они никогда не подчинятся несправедливому приказу, разлучавшему супружеские пары. Увидев, что офицеры собираются следовать закону, они взбунтовались и вовлекли в мятеж мужей.
— Мы останемся, — заявили они, — или уйдем, но забрав с собой мужей.
Командующие попали в досадно затруднительное положение и предпочли закрыть глаза на то, что происходило в полках, фактически указ не исполнялся.
Эта капитуляция еще больше увеличила беспорядок. Осознав свои возможности, женщины начали управлять лагерями. Они превратили палатки в подобие буржуазных салонов, где можно было организовать нечто вроде светской жизни: принимать, болтать о пустяках, сплетничать…
Результат не заставил себя долго ждать: очень быстро все возненавидели друг друга, что явилось отнюдь не лучшим состоянием умов для армии.
Депутаты Конвента были всерьез обеспокоены.
26 нивоза II года помощник военного министра Журдей написал главнокомандующему арденнскими армиями генералу Шарбонье:
«Министру стало известно, что декрет от 30 апреля не выполняется, его неверно трактуют, считая, что речь идет лишь о невозможности пребывания женщин в военных лагерях и местах компактного расквартирования войск. Офицеры считают, что их жены могут находиться с ними в городах и что это якобы не противоречит закону. Многие другие вызывают своих жен в соседние города, считая, что их не в чем упрекнуть. В первом случае праздные жены офицеров собирают у себя мужчин в ущерб службе и долгу. Во втором же случае офицеры путешествуют, надолго отлучаясь со своих постов.
Такие злоупотребления были бы к лицу королевским сателлитам, но они недостойны республиканских солдат. Твой долг — исправить положение в армии, которой ты командуешь. Посылаю тебе текст закона, исполнение которого ты обязан обеспечить. Обрати внимание, что речь идет о всех женщинах, в том числе о женах генералов и офицеров. В случае сопротивления они могут быть посажены в тюрьму или даже уволены из армии.
Мне нет нужды напоминать тебе, что ты обязан соблюдать эти правила как в отношении солдат, так и в отношении высших офицеров, причем к последним следует относиться с наибольшей строгостью, ведь именно они должны подавать пример низшим чинам».
* * *
Изгнанные из армии «войсковые дамы», большинство жен, довольно быстро вернулись в качестве «солдат». Как свидетельствует Ж.-М. Барро, «самые пылкие и влюбленные в мужей женщины сделали вид, что возвращаются домой, но тут же нашли способ вернуться, так как не могли жить без супружеских ласк. Сняв женскую одежду, они переоделись в военную форму и проникли в революционные армии под видом мужчин. Некоторые офицеры закрыли на это глаза, сделав вид, что не заметили „хитрого плана“. Других попросту обманули.Увы! Подобное положение дел позволяло дамам проводить в объятиях мужей бурные ночи, но ничего не меняло в общей ситуации. Интриги и беспорядок по-прежнему царили в армии.
Подобная анархия ставила под угрозу саму революцию. Солдаты, утомленные жалобами своих женщин и ночами любви, на которых те настаивали, потеряли боевой задор и впали в опасную апатию.
Считая, что важнее отослать домой женщин, а не отразить продвижение врага к границам, власти предпринимали вялые меры. Результат был убийственным: один за другим лагеря Фамар, Конде, Валенсьенн, Майнц, Ле Кенуа перешли в руки войск коалиции.
Родина еще раз оказалась в опасности из-за слишком влюбленных женщин…
* * *
«Когда я думаю о любви, то думаю о языках, — лукаво писал Флобер. — Я имею в виду эзопов язык».Весной 1793 года ситуация в стране как бы заранее подтверждала правоту автора «Воспитания чувств».
Любовь не только вдохновляла некоторых экзальтированных женщин и угрожала погубить республику, она наполняла силой единственного человека, жаждавшего спасти монархию.
После казни короля потрясенный Ферзен принялся с новой силой искать способ спасти Марию-Антуанетту. В марте ему показалось, что он нашел такое средство. Вот что он записал в своем дневнике:
«Мне кажется, что другим, даже более действенным средством спасения королевы может быть подкуп самыми ловкими английскими агентами самых влиятельных членов партии орлеанов — Лакло, Сантера, Дюморье. К самому герцогу обращаться не стоит — он ничтожен, ни на что не способен, он предатель и трус…»
Дюморье продался и в апреле предал республику. Этот успех вернул улыбку на лицо Ферзена, который уже видел якобинцев побежденными, реставрацию вполне возможной, Людовика XVII — королем, а Марию-Антуанетту — регентшей… Такова была новая мечта Акселя — вернуть трон любимой женщине…
Дюморье выдал союзникам четверых Комиссаров Конвента, и Ферзен считал, что этих заложников можно будет обменять на королевскую семью, были даже начаты переговоры с некоторыми депутатами Конвента, благосклонно отнесшимися к этому плану. Но граф де Мерси, которому император поручил вести все политические дела союзников, приостановил переговоры. Европейские монархи были в восторге, видя Францию в огне и крови, они бросали на произвол судьбы и королеву, и молодого короля…
Неутомимый Ферзен начал искать новый способ спасти жизнь любимой женщины…
ЛЮБОВЬ В РЕВОЛЮЦИОННЫХ ТЮРЬМАХ
Казалось, что все узники хотят провести свои последние часы, отдавшись радостям секса…
БЕНЬО
Жозеф Кальве пишет в своем «Трактате о сексуальности»: «Никакое событие — ни война, ни мятеж, ни революция, ни даже бомбардировка — не способно помешать мужчинам и женщинам предаваться плотским утехам. Напротив, близость опасности как будто обостряет желания и порождает настоящее сексуальное буйство…»
Судя по всему, этот философ намного лучше наших надутых ученых знал историю французской революции.
Под сенью гильотины устраивались умопомрачительные оргии, причем участвовали в них и аристократы, и «друзья нации»… Те, кто ждал смерти, и те, кто ее насылал, были одинаково возбуждены и демонстрировали такие любовные доблести, которые могли бы сделать честь изобретательности самого маркиза де Сада…
«Людей ничто не сдерживало, — пишет Фернан Митон, — все были напуганы, дрожали за свой завтрашний день, жизни каждого человека угрожала „национальная бритва“, а цирюльник в любое мгновение мог перерезать нить жизни каждого. Люди предавались любви яростно, боясь быть разлученными навсегда».
В апреле 1793 года многие «бывшие» часто собирались у маркизы да Верьер в Мэрг. Один из постоянных участников этих сборищ, граф де Брей, оставил весьма пикантные «Воспоминания». Вот как он описывает один из таких вечеров, где прекрасные аристократки развлекались, забыв обо всем на свете…
«Госпожа де Верьер умела устраивать „галантные“ вечера. Однажды вечером она пригласила тридцать мужчин и женщин, известных страстностью натуры, и сказала им:
— Друзья мои, может быть, завтра мы умрем. Умрем, не вкусив всех удовольствий и радостей жизни. Я подумала, что некоторые из вас пожалеют, что им придется уйти в мир иной, не воздав телу того, что ему причитается. Поэтому все вы здесь сегодня вечером. Перед тем как сгореть, нужно все познать. Пусть каждый из вас свободно сделает свой выбор, пусть мужчины обладают женщинами, по которым давно вожделеют, пусть женщины отдадутся мужчинам, которых тайно желали.
Ну же, любые фантазии и безумства позволены, не бойтесь!..
Все присутствующие немедленно разделись. Мужчины были в восторге от рыжей госпожи де Верьер.
— А мы и не знали, — восторгались они, — что вы обладательница «золотого руна».
Улыбающаяся хозяйка подтвердила, что ее «руно» доставляет его счастливым обладателям гораздо больше удовольствий, чем любое другое. Потом она приказала подать шампанское, и вся компания выпила «за сладострастие». Женщины стали чувственными, образовались пары. Все желания, скрывавшиеся под доспехами рыцарства, хорошего тона, приличий и скромности, внезапно вырвались наружу. Слова, которых она никогда раньше не произносили, позы, которых не знало и тело, доказывали, как много тайн у человеческого сердца.
Побуждаемые жаждой жизни, гости госпожи до Верьер яростно предавались любовным изыскам, издавая крики, стоны и кряхтение.
У госпожи де Верьер, которая была необыкновенно хороша собой, было на этом вечере три спутника. В какой-то момент к ним пожелал присоединиться четвертый участник, которого маркиза встретила с воодушевлением, пригласив жестом на свою кровать.