Целый день после этой сцены все пациенты, за редким исключением, были в прекрасном настроении. И вели себя самым примерным образом, чтобы, не дай Бог, не упустить шанс абсолютно бесплатного путешествия в рай. Но прот не произнес никаких речей и не объявил, кого он берет с собой. Он явно не терял надежду уговорить Роберта.
Как это ни странно, но никто из пациентов, похоже, не был особенно расстроен. Все знали, что до отбытия остается еще несколько дней, и ничуть не сомневались, что к тому времени выбор будет сделан.
БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Как это ни странно, но никто из пациентов, похоже, не был особенно расстроен. Все знали, что до отбытия остается еще несколько дней, и ничуть не сомневались, что к тому времени выбор будет сделан.
БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Несмотря на то, что проту предстояло долгое и, очевидно, нелегкое путешествие, он выглядел, как всегда, раскованно. Он вошел ко мне в кабинет и стал оглядываться в поисках корзины с фруктами. А я в это время включил магнитофон и удостоверился, что он работает как следует.
– Фрукты принесут в конце беседы, если вы не возражаете.
– О, что вы! Это замечательно.
– Садись, садитесь.
– Покорнейше благодарю, сэр.
– Как подвигается ваш доклад?
– К отъезду я его закончу.
– Можно мне будет взглянуть на него до вашего отъезда?
– Когда я его закончу. Хотя сомневаюсь, что вам он будет интересен.
– Поверьте, мне хотелось бы его увидеть как можно скорее. А как насчет вопросов доктора Флинна?
– В дне всего двадцать четыре часа, джино, даже для КАПЭКСиан.
– Вы по-прежнему собираетесь вернуться на вашу родную планету семнадцатого?
– Я обязан.
– Но остается всего тридцать восемь часов.
– Вы сегодня в хорошей форме, доктор.
– И Роберт летит с вами?
– Не знаю.
– Как это?
– Он до сих пор со мной не разговаривает.
– А если он не захочет лететь с вами?
– Тогда я смогу взять кого-то другого. Хотите полететь, доктор?
– Пожалуй, я бы не отказался, но как-нибудь в другой раз. В данное время у меня дел тут по горло.
– Я так и думал, что вы это скажете.
– А как вы узнали, что Роберт хочет полететь с вами на КА-ПЭКС, когда вы прибыли на Землю пять лет назад?
– Интуиция. У меня было чувство, что он хочет покинуть этот мир.
– А что именно случится, если ни один из вас не полетит в назначенный срок?
– Ничего. Просто, если мы не вернемся на КА-ПЭКС в назначенный день, мы больше никогда не сможем туда вернуться.
– И это будет ужасно?
– А вы бы захотели остаться здесь, если бы могли вернуться на КА-ПЭКС?
– А вы не можете сообщить им, что ненадолго задерживаетесь?
– У нас это так не работает. Благодаря природе света… Ну, это все долго объяснять.
– Есть немало причин, по которым вам надо остаться.
– Вы зря теряете время, – сказал прот, зевая. Мне уже доложили, что последние три дня он не спал, работая над своим докладом.
Настала минута предпринять последний, отчаянный шаг. Интересно, пробовал ли такое Фрейд?
– Тогда, может быть, вы не против выпить со мной по рюмочке?
– Что ж, если у вас такой обычай, – произнес прот с загадочной улыбкой.
– Я полагаю, вы хотите что-нибудь фруктовое?
– Вы намекаете на то, что я – фрукт?
– Вовсе даже нет.
– Шучу, док. Я буду то же, что и вы.
– Тогда сидите на месте. Никуда не уходите.
Я удалился в свою заднюю комнату, где меня уже ждала миссис Трекслер – с сардонической улыбкой на лице и лабораторной тележкой, набитой льдом и спиртными напитками: шотландским виски, джином, водкой, а также всем традиционно прилагающимся к ним аккомпанементом.
– Я буду тут поблизости, если вдруг понадоблюсь, – проворчала она.
Я поблагодарил ее и вкатил тележку в свой кабинет.
– Я, пожалуй, выпью шотландского виски, – сказал я как можно небрежнее. – Обычно перед обедом я предпочитаю мартини, но в особых случаях, вроде этого, мне бы хотелось чего-нибудь другого. – И тут же – будто меня интервьюировали на должность директора – добавил: – Не то чтобы этих особых случаев было так уж много. А что вы будете?
– Шотландское годится.
Я бросил в рюмки лед, налил виски, и протянул одну из рюмок проту.
– Удачного путешествия, – сказал я, поднимая рюмку. – Добирайтесь до дома целым и невредимым!
– Спасибо, – сказал прот, поднимая свою рюмку. – Жду не дождусь возвращения.
Я понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как прот в последний раз пил спиртное и вообще пил ли он его хоть когда-нибудь, но похоже, что первый глоток доставил ему удовольствие.
– Откровенно говоря, – признался я, – КА-ПЭКС, судя по всему, замечательное место.
– Я думаю, вам там понравится.
– Знаете, я ведь был за границей всего два-три раза.
– Вам надо побольше повидать в вашем собственном МИРЕ. У вас очень интересная ПЛАНЕТА.
Прот потянул губами виски и сделал большой глоток, но, видно, поторопился и, поперхнувшись, закашлялся. Наблюдая, как прот пытается откашляться и прийти в себя, я вспомнил тот день, когда отец учил меня пить вино. Вино мне показалось мерзостью, но, зная, что оно знаменует наступление взрослости, я зажал нос и проглотил его. Видно, я тоже поторопился и, поперхнувшись, заплевал красным вином весь ковер в гостиной, на котором до сих пор красуется это загробное пятно. Я не уверен, что отец хоть когда-нибудь простил мне это…
– У вас нет ненависти к отцу, – сказал вдруг прот.
– Что?
– Вы всегда винили отца во всех замечаемых у себя недостатках. Такое обычно приводит к ненависти. Но вы никогда не испытывали к нему ненависти. Вы его любили.
– Не знаю, кто вам все это рассказал, но вы понятия не имеете, о чем вы говорите.
Прот пожал плечами и замолчал. Но, сделав еще несколько глотков (он уже больше ни разу не поперхнулся), продолжил:
– Именно в этом вы нашли оправдание тому, что так мало времени уделяли своим детям, хотя на самом деле вы просто выкраивали себе больше времени для работы. Вы уговорили себя, что не хотите повторять ошибок вашего отца.
– Я своим детям не уделял внимания?!
– А почему тогда вы не знаете, что ваш сын балуется кокаином?
– Что? Какой сын?
– Младший. Вы зовете его Фишкой.
А ведь признаки этого были налицо: явное изменение характера, постоянная нехватка денег; только я предпочитал их не замечать, ждал, когда у меня появится время во всем этом разобраться. Как и большинство родителей в подобных случаях, я просто не хотел знать, что мой сын наркоман, стараясь как можно дольше оттянуть тот день, когда узнаю правду. Но уж чего я точно не хотел, так это услышать эту правду от моего пациента.
– Ну, хотите еще чем-нибудь поделиться?
– Хочу. Пожалейте вашу жену: перестаньте петь в душе.
– Почему же это?
– Потому что вам слон на ухо наступил.
– Хорошо, я подумаю. Что еще?
– У Рассела злокачественная опухоль толстой кишки.
– Что? Откуда вы это взяли?
– Я это чувствую по его дыханию.
– Что-нибудь еще?
– Нет, это все. Пока что.
В полной тишине – если не считать грохота мыслей у меня в голове – мы выпили еще пару рюмок. И тут раздался тихий стук в дверь. Я крикнул: «Войдите!» И появилась Жизель – она только что вернулась из библиотеки.
Прот кивнул ей и нежно улыбнулся. Она взяла его за руку, поцеловала в щеку, а потом метнулась ко мне и прошептала на ухо:
– Его зовут Роберт Портер. Это все, что мы пока узнали.
И тут же плюхнулась в стоявшее в углу кресло. Я предложил ей выпить что-нибудь вместе с нами, и она охотно согласилась.
Мы немного поболтали о том о сем. Прот явно был в прекрасном настроении. После четвертой рюмки виски, когда он уже хихикал над всем, что мы говорили, я вдруг выкрикнул:
– Роберт Портер! Вы меня слышите? Мы знаем, кто вы такой!
Прот поначалу оторопел, но, тут же сообразив, что я делаю, тоскливо заворчал:
– Я же говоил вам, говоил. Оне не хочут выходить.
– Попроси его еще раз!
– Я пробовал. Я осень, осень стаялся. Что еще я могу сделать?
– Ты можешь остаться! – выкрикнула Жизель. Прот медленно повернулся к ней лицом.
– Я не могу, – сказал он грустно. – Или сейчас, или никогда.
– Почему?
– Как я узе обяснял дохтору бюэ… бюэ… доктору брю-эру, меня… там… жд… жд… ждут. Окно окрыто. Я могу венуться только семнацатого агуста. В 3:31 утва.
Я решил дать Жизель возможность поговорить с ним. Больше, чем я, она уже не напортит.
– Здесь ведь не так уж и плохо, правда? – с мольбой спросила она.
Прот ничего не ответил. На лице его появилось знакомое мне выражение – смесь изумления и отвращения, – означавшее, что он подбирает такие слова, которые она в состоянии будет понять. Наконец он сказал:
– Плохо.
Жизель понуро опустила голову. Я налил проту еще одну рюмку. Пора было идти ва-банк.
– Прот, я хочу, чтобы вы тоже остались.
– Зачем?
– Затем, что вы здесь очень нужны.
– Для чего?
– Вы считаете, что жизнь на Земле плохая. Вы могли бы помочь нам ее улучшить.
– Как же, черт побери, я могу помочь?
– Ну, например, у нас в больнице есть немало людей, которым вы уже необычайно помогли. И есть еще очень многие, которым вы смогли бы помочь, если бы остались. У нас на Земле масса проблем. Мы в вас очень нуждаемся.
– Вы и сами моли бы помочь, если бы заотели. Вам посто нужно заотеть, и это се, шо нужно.
– Вы нужны Роберту. Вы нужны вашему другу.
– Я ему не нужен. Он на меня тепей и нимания не обащает.
– Это потому, что он существо независимое, самостоятельно мыслящее. Но он наверняка хотел бы, чтобы вы остались. Я это точно знаю.
– Откуда вы знаете?
– Спроси его!
Прот казался озадаченным. И усталым. Он закрыл глаза. Рюмка его наклонилась, и часть спиртного вылилась на ковер. Прошла минута, другая, и прот снова открыл глаза. Он теперь казался совершенно трезвым.
– Что он вам сказал?
– Он сказал, что я и так здесь потерял кучу времени. Он хочет, чтобы я уехал и оставил его в покое.
– А что с ним будет, когда вы уедете? Вы об этом подумали?
– Это уже по вашей части. – На лице его появилась знакомая «чеширская» улыбка.
– Прот, пожалуйста, – вмешалась Жизель. – Я тоже хочу, чтобы ты остался.
В глазах у нее были слезы.
– Я в любое время могу вернуться.
– Когда?
– Очень скоро. Лет через пять – по вашему исчислению. Это время промелькнет как миг.
– Пять лет? – выпалил я в изумлении. – Почему так долго? Я думал, вы вернетесь намного раньше.
Прот посмотрел на меня с глубокой грустью.
– Согласно природе времени… – начал он. – За путешествие в оба конца надо расплачиваться. Я бы попытался вам это объяснить, но я жутко устал.
– Возьми меня с собой, – с мольбой попросила Жизель.
Прот посмотрел на нее с глубоким сочувствием:
– Очень жаль, но не могу. В следующий раз…
Жизель подошла к нему и обняла его.
– Прот, – заговорил я, опорожняя бутылку в их рюмки, – а что, если я скажу вам, что КА-ПЭКСа вообще не существует?
– И кто же теперь у нас ненормальный? – ответил прот.
Когда Дженсен и Ковальский увели прота в его палату, где он проспал рекордные пять часов, Жизель рассказала мне о том, что узнала о Роберте Портере. Узнала она немного, но то, что ей удалось узнать, объясняло, почему нам так долго не удавалось напасть на его след. Потратив сотни часов на чтение старых газет, она вместе со своим другом из библиотеки нашла некролог отца Роберта, Джеральда Портера. А из некролога она узнала название городка, где они жили, – Гелф, штат Монтана. И тут она вспомнила, что ей уже попадалось упоминание о случившемся там в августе 1985 года убийстве-самоубийстве. Она позвонила в офис районного шерифа в западной Монтане, туда, где случилось происшествие. Оказалось, что тело жертвы самоубийства так никогда и не нашли, но из-за чьей-то ошибки Роберта зачислили не в пропавшие без вести, а в утопленники.
Человек, которого убил Роберт, был убийцей его жены и дочери. Через несколько недель после трагедии мать Роберта переехала на Аляску к его сестре. У полиции не было ее адреса. Жизель собиралась полететь в Монтану и попытаться ее разыскать, а также раздобыть фотографии жены Роберта и его дочери и всякие другие документы, которые смогут мне помочь «пробиться» к Роберту. Я немедленно одобрил ее план и пообещал оплатить все расходы.
– Мне хотелось бы повидаться с ним до отъезда, – сказала Жизель.
– Он, наверное, спит.
– Я только взгляну на него.
Мне такое желание было вполне понятно. Я тоже люблю смотреть на спящую Карен: рот у нее слегка приоткрыт, а в горле что-то тихонько булькает.
– Пожалуйста, не отпускайте его до моего возвращения, – взмолилась перед уходом Жизель.
Я почти не помню, что еще случилось в тот день, хотя в анналах значится, что я заснул во время заседания комиссии. Но точно помню, что я проворочался всю ночь, размышляя о проте, о Фишке и об отце. Мне казалось, что я попался в ловушку времени и беспомощно жду там нескончаемого повторения ошибок прошлого.
На следующее утро Жизель позвонила мне из Гелфа и доложила, что одна из сестер Роберта действительно живет на Аляске, а другая – на Гавайях. У родных Сары не было их адреса, но Жизель уже пыталась с помощью своего приятеля в авиакомпании «Нордуэст эйрлайнз» узнать, куда улетела мать Роберта из Монтаны. И еще она раздобыла фотографии и разные вещи, относящиеся к тому времени, когда Роберт и его будущая жена учились в школе. И все это благодаря матери Сары и директору школы, который потратил почти всю прошлую ночь на поиск нужных ей материалов.
– Найдите его мать, – попросил я ее. – И если сможете, привезите ее к нам. А все остальные материалы пошлите прямо сейчас по факсу.
– Они уже, наверное, лежат на вашем столе.
Я отменил свое интервью с комиссией по поиску нового директора, и Виллерс был этим недоволен, так как я остался их последним кандидатом.
Передо мной лежали фотографии Роберта, начиная с его первого класса и кончая фотографией на выпускной церемонии, помещенной в Книге выпускников с сопровождавшей ее надписью «Все великие люди умерли, и я себя плохо чувствую». Были еще фотографии команд борцов и несколько любительских фотографий возле фонтанчиков с газированной водой и в пиццерии. Было свидетельство о рождении Роберта, свидетельство о прививках, его табели с оценками (хорошими и отличными), награда за лучшие оценки в окружной олимпиаде по латыни и диплом об окончании школы. Были и фотографии его сестер, окончивших школу за несколько лет до него, и кое-какая информация о них. И одна фотография Сары, блондинки с оживленным лицом, во главе группы девочек-болельщиц на баскетбольной игре. И наконец, фотография всей семьи перед ее новым домом в сельской местности – все улыбаются. Судя по возрасту их дочери, фотография была сделана незадолго до трагедии. Я внимательно ее рассматривал, когда миссис Трекслер принесла мне кофе. Я показал ей фотографию.
– Это его жена и дочь, – сказал я. – Кто-то их убил.
И тут она, без всякого предупреждения, разразилась слезами и выбежала из комнаты. И я подумал тогда, что она, должно быть, сочувствует несчастьям пациентов намного сильнее, чем я предполагал. И только много позднее, когда она уходила на пенсию, я прочел в ее личном деле, что почти сорок лет назад ее собственную дочь изнасиловали и убили.
Я обедал во втором отделении и установил там правило: кошек на стол не пускать. Я сел напротив миссис Арчер, которая теперь ела только в столовой. По бокам от нее сидели прот и Чак. И оба оживленно ей что-то говорили. Она неуверенно переводила взгляд с одного на другого, а потом стала медленно подносить ко рту ложку с супом. И вдруг с шумным хлюпаньем, которое, наверное, было слышно в четвертом отделении, втянула его в рот. А затем схватила пригоршню сухариков и с хрустом стала крошить их в миску с супом. Когда она наконец покончила с едой, ее суровое лицо было все перемазано супом.
– Бог мой! – весело выдохнула она. – Мне так давно хотелось это сделать!
– А в следующий раз, – сказал Чак, – рыгни!
Мне показалось, что при этих словах Бэсс улыбнулась, хотя, может быть, мне это только привиделось.
После обеда я вернулся к себе в кабинет и попросил миссис Трекслер, которая к тому времени уже пришла в себя, отменить на сегодня все мои визиты и встречи. Она пробормотала что-то нечленораздельное насчет врачей, но, тем не менее, согласилась это сделать. А я отправился на поиски прота.
Он сидел в комнате отдыха, окруженный всеми пациентами и персоналом первого и второго отделений. Пришел даже Рассел, который испытал некое откровение, узнав, что именно прот подвел Марию к решению стать монахиней. Когда я вошел в комнату, он воскликнул:
– И сказал Учитель: «Время мое на исходе»! – В уголках рта у него видна была засохшая слюна.
– Еще не время, Рас, – сказал я. – Сначала мне надо с ним поговорить. Извините нас, пожалуйста.
Послышались возгласы протеста, но я уверил всех, что прот скоро вернется.
По дороге к его палате я заметил:
– Они все готовы сделать все, что вы ни попросите. Как вы думаете, почему это?
– Потому что я говорю с ними как с равными. У вас, докторов, это, судя по всему, не очень-то получается. И слушаю внимательно, что они говорят.
– Я тоже их слушаю!
– Вы слушаете их по-другому. Вы не столько озабочены ими самими или их проблемами, сколько тем, что вы сможете извлечь из бесед с ними для ваших книг и статей. Я уж не говорю о вашем непомерно высоком окладе.
Тут он как раз ошибался, но спорить об этом сейчас было неуместно.
– То, что вы говорите, разумно, – начал я. – Но моя профессиональная манера поведения направлена на то, чтобы им помочь.
– Что ж, раз вы в это верите – значит, это правда. Так?
– Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
Мы вошли к нему в палату, в первый раз с тех пор, как он исчез. В комнате было совершенно пусто, если не считать лежавших у него на письменном столе блокнотов.
– Я хочу показать вам кое-какие фотографии и документы, – сказал я, раскладывая их на столе, осторожно сдвинув в сторону его доклад. Несколько фотографий я, правда, решил пока попридержать.
Он принялся разглядывать свои фотографии, потом свидетельство о рождении и об окончании школы.
– Где вы это взяли?
– Жизель прислала. Она нашла их в Гелфе, в штате Монтана. Вы узнаете этого мальчика?
– Да. Это роберт.
– Нет. Это вы.
– Вам не кажется, что мы это уже не раз проходили?
– Да, но в то время у меня не было никаких доказательств, что вы и Роберт – это одно и то же лицо.
– Но мы не одно и то же лицо.
– Как же вы объясните то, что он так на вас похож?
– А почему мыльный пузырь круглый?
– Да нет же, почему он похож на вас как две капли воды?
– Это не так – он худее и светлее меня. У меня глаза чувствительны к свету, а у него – нет. У нас с ним тысяча различий, точно так же как у вас с вашим другом биллом сигелом.
– Нет. Роберт – это вы. Вы – это Роберт. Каждый из вас часть одного и того же существа.
– Вы ошибаетесь. Я вообще не человек. Мы просто близкие друзья. Без меня его бы сейчас не было в живых.
– И вас бы тоже. Все, что происходит с ним, происходит с вами. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Это интересная гипотеза. – Прот записал что-то в одном из своих блокнотов.
– Послушайте. Помните, как вы рассказывали мне, что Вселенная будет без конца расширяться и сокращаться.
– Естественно.
– А потом вы сказали, что когда мы попадем в фазу сокращения, время начнет двигаться вспять, но мы этого совершенно не почувствуем, потому единственное, что у нас останется, – это воспоминания о прошлом и отсутствие какого-либо знания о будущем. Помните?
– Конечно.
– Прекрасно. И тут такой же случай. С вашей точки зрения, Роберт – независимый индивидуум. С моей же точки зрения, истина очевидна и абсолютно логична. Вы и Роберт – одно и то же лицо.
– Вы неправильно понимаете поворот времени вспять. Не важно, движется ли время вперед или назад, восприятие неизменно.
– И что же тогда?
– А тогда это совершенно не важно, правы вы или нет.
– Но вы признаете вероятность того, что я могу быть прав?
Лицо его расплылось в широченной улыбке.
– Я признаю такую вероятность, если вы признаете вероятность того, что я прибыл с КА-ПЭКСа.
С точки зрения прота, то, что он родом с КА-ПЭКСа, ни у кого не должно было вызывать никаких сомнений. Будь у нас впереди несколько месяцев, а то и лет, мне бы, скорее всего, удалось убедить его в противном. Но время наше было на исходе. Я достал из кармана фотографии Сары и Ребекки.
– Узнаете?
Прот, казалось, был потрясен. Но потрясение это длилось не более секунды.
– Это его жена и дочь.
– А это?
– А это его мать и отец.
– Жизель пытается разыскать на Аляске вашу мать и вашу сестру. Она постарается привезти вашу мать к нам сюда. Прошу вас, прот, не покидайте нас, пока вы с ней не поговорите.
Прот в отчаянии всплеснул руками:
– Сколько же раз мне вам повторять: я должен улететь в 3.31 утра! Ничто не может это изменить!
– Мы постараемся привезти ее сюда как можно скорее.
– Что ж, у вас остается на это ровно двенадцать часов и восемь минут, – сказал он, не глядя на часы.
В тот вечер в комнате отдыха Хауи и Эрни устроили проту прощальный вечер. Подаркам для друга-инопланетянина на память о его визите на Землю не было числа: пластинки, цветы, всевозможные фрукты и овощи. Миссис Арчер наигрывала на пианино популярные мелодии, а Хауи ей аккомпанировал на скрипке. И повсюду сновали кошки.
Чак подарил проту книгу «Путешествия Гулливера», которую он снял с полки в «тихой» комнате. Я помнил, что любимой «земной» историей прота была «Новое платье короля». А любимыми фильмами, между прочим, были: «День, когда Земля остановилась», «2001 год: космическая одиссея», «Инопланетянин», «Звездный человек» и, конечно же, «Бэмби».
Все вокруг обнимались и целовались, но, тем не менее, чувствовалось и некое напряжение. Все, казалось, были одновременно возбуждены и взволнованы. Наконец Чак потребовал, чтобы прот объявил, кого он все-таки берет с собой. Из-за его косоглазия трудно было понять, на кого он при этом смотрел – на прота или на меня.
– Я возьму того, кто сегодня первым уснет, – ответил прот.
Тут же все они, со слезами на глазах, выстроились в очередь для прощального объятия, а потом опрометью ринулись к своим постелям, оставив его одного – закончить доклад и подготовиться к его (а желательно их совместному) путешествию, – и отчаянно пытались заснуть под снующие в голове видения танцующих йортов.
Я сказал проту, что мне надо заняться кое-какими делами, но что я обязательно приду с ним попрощаться перед его отъездом, и ушел к себе в кабинет.
Около одиннадцати позвонила Жизель. Он нашла адрес сестры Роберта на Аляске. К сожалению, в сентябре прошлого года эта женщина умерла, и мать Роберта переехала к своей другой дочери на Гавайи. Жизель пыталась связаться с ней, но безуспешно.
– Привезти ее в Нью-Йорк мы уже не успеем, – сказала Жизель. – Но если мы ее разыщем, она сможет ему позвонить.
– Поторопитесь, – попросил я.
В последующие три часа я пытался работать под магнитофонную запись «Манон Леско». И когда зазвучал третий акт оперы, где Манон и Де Грие отправляются в Новый Свет, я вдруг понял, почему так люблю оперу – в ней можно найти все присущее роду человеческому: людские радости и трагедии, весь спектр человеческих эмоций и любые жизненные ситуации.
Наверное, мой отец тоже все это чувствовал. Я вдруг снова представил его, лежащего на диване в гостиной в субботу после полудня, с закрытыми глазами, внимательно слушающего радиотрансляцию Метрополитен-опера. Как мне захотелось, чтобы он сейчас был жив: мы поговорили бы о музыке, о наших внуках и вообще обо всем том, что делает жизнь увлекательной и прекрасной! Я попытался вообразить себе иную Вселенную, где он остался жив, а я стал оперной звездой, а потом представил себе, как я пою ему его любимые арии, а мама в это время вносит большой воскресный обед.
Наверное, я задремал. Мне снилось, что я в совершенно незнакомом месте: в безоблачном сиреневом небе сияют бесчисленные луны и скользят птицы, а земля вся покрыта балдахином из деревьев и крохотных зеленых цветов. У ног моих расположилась пара огромных жуков с человеческими глазами, а за ними ползла маленькая бурая змея, – а может быть, огромный червяк. Вдалеке я видел поля в красных и желтых колосках, а на них низкорослых слонов и каких-то других блуждающих животных. В лесу же по соседству и на его опушке гонялись друг за другом какие-то обезьянообразные существа. У меня от умиления по щекам покатились слезы. Но прекраснее всего была окружавшая меня необыкновенная тишина. Ни дуновения ветерка, ни шума – только где-то далеко-далеко звонили колокола. Казалось, они звонили по всему миру: «джин, джин, джин…»
Я вдруг очнулся ото сна. Часы били три. Я кинулся в комнату к проту: он сидел за письменным столом и лихорадочно дописывал свой доклад о Земле и ее обитателях, пытаясь закончить его в последнюю минуту перед отлетом на КА-ПЭКС, в точности как это делают люди. Рядом с ним я увидел фрукты, пару кочанов брокколи, баночку с ореховым маслом, пачку эссе и прочие сувениры – все тщательно упакованное в небольшую картонную коробку. На столе, рядом с блокнотами, лежали карманный фонарик, ручное зеркало и список вопросов профессора Флинна. А на постели спали все шесть кошек первого и второго отделений.
– Фрукты принесут в конце беседы, если вы не возражаете.
– О, что вы! Это замечательно.
– Садись, садитесь.
– Покорнейше благодарю, сэр.
– Как подвигается ваш доклад?
– К отъезду я его закончу.
– Можно мне будет взглянуть на него до вашего отъезда?
– Когда я его закончу. Хотя сомневаюсь, что вам он будет интересен.
– Поверьте, мне хотелось бы его увидеть как можно скорее. А как насчет вопросов доктора Флинна?
– В дне всего двадцать четыре часа, джино, даже для КАПЭКСиан.
– Вы по-прежнему собираетесь вернуться на вашу родную планету семнадцатого?
– Я обязан.
– Но остается всего тридцать восемь часов.
– Вы сегодня в хорошей форме, доктор.
– И Роберт летит с вами?
– Не знаю.
– Как это?
– Он до сих пор со мной не разговаривает.
– А если он не захочет лететь с вами?
– Тогда я смогу взять кого-то другого. Хотите полететь, доктор?
– Пожалуй, я бы не отказался, но как-нибудь в другой раз. В данное время у меня дел тут по горло.
– Я так и думал, что вы это скажете.
– А как вы узнали, что Роберт хочет полететь с вами на КА-ПЭКС, когда вы прибыли на Землю пять лет назад?
– Интуиция. У меня было чувство, что он хочет покинуть этот мир.
– А что именно случится, если ни один из вас не полетит в назначенный срок?
– Ничего. Просто, если мы не вернемся на КА-ПЭКС в назначенный день, мы больше никогда не сможем туда вернуться.
– И это будет ужасно?
– А вы бы захотели остаться здесь, если бы могли вернуться на КА-ПЭКС?
– А вы не можете сообщить им, что ненадолго задерживаетесь?
– У нас это так не работает. Благодаря природе света… Ну, это все долго объяснять.
– Есть немало причин, по которым вам надо остаться.
– Вы зря теряете время, – сказал прот, зевая. Мне уже доложили, что последние три дня он не спал, работая над своим докладом.
Настала минута предпринять последний, отчаянный шаг. Интересно, пробовал ли такое Фрейд?
– Тогда, может быть, вы не против выпить со мной по рюмочке?
– Что ж, если у вас такой обычай, – произнес прот с загадочной улыбкой.
– Я полагаю, вы хотите что-нибудь фруктовое?
– Вы намекаете на то, что я – фрукт?
– Вовсе даже нет.
– Шучу, док. Я буду то же, что и вы.
– Тогда сидите на месте. Никуда не уходите.
Я удалился в свою заднюю комнату, где меня уже ждала миссис Трекслер – с сардонической улыбкой на лице и лабораторной тележкой, набитой льдом и спиртными напитками: шотландским виски, джином, водкой, а также всем традиционно прилагающимся к ним аккомпанементом.
– Я буду тут поблизости, если вдруг понадоблюсь, – проворчала она.
Я поблагодарил ее и вкатил тележку в свой кабинет.
– Я, пожалуй, выпью шотландского виски, – сказал я как можно небрежнее. – Обычно перед обедом я предпочитаю мартини, но в особых случаях, вроде этого, мне бы хотелось чего-нибудь другого. – И тут же – будто меня интервьюировали на должность директора – добавил: – Не то чтобы этих особых случаев было так уж много. А что вы будете?
– Шотландское годится.
Я бросил в рюмки лед, налил виски, и протянул одну из рюмок проту.
– Удачного путешествия, – сказал я, поднимая рюмку. – Добирайтесь до дома целым и невредимым!
– Спасибо, – сказал прот, поднимая свою рюмку. – Жду не дождусь возвращения.
Я понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как прот в последний раз пил спиртное и вообще пил ли он его хоть когда-нибудь, но похоже, что первый глоток доставил ему удовольствие.
– Откровенно говоря, – признался я, – КА-ПЭКС, судя по всему, замечательное место.
– Я думаю, вам там понравится.
– Знаете, я ведь был за границей всего два-три раза.
– Вам надо побольше повидать в вашем собственном МИРЕ. У вас очень интересная ПЛАНЕТА.
Прот потянул губами виски и сделал большой глоток, но, видно, поторопился и, поперхнувшись, закашлялся. Наблюдая, как прот пытается откашляться и прийти в себя, я вспомнил тот день, когда отец учил меня пить вино. Вино мне показалось мерзостью, но, зная, что оно знаменует наступление взрослости, я зажал нос и проглотил его. Видно, я тоже поторопился и, поперхнувшись, заплевал красным вином весь ковер в гостиной, на котором до сих пор красуется это загробное пятно. Я не уверен, что отец хоть когда-нибудь простил мне это…
– У вас нет ненависти к отцу, – сказал вдруг прот.
– Что?
– Вы всегда винили отца во всех замечаемых у себя недостатках. Такое обычно приводит к ненависти. Но вы никогда не испытывали к нему ненависти. Вы его любили.
– Не знаю, кто вам все это рассказал, но вы понятия не имеете, о чем вы говорите.
Прот пожал плечами и замолчал. Но, сделав еще несколько глотков (он уже больше ни разу не поперхнулся), продолжил:
– Именно в этом вы нашли оправдание тому, что так мало времени уделяли своим детям, хотя на самом деле вы просто выкраивали себе больше времени для работы. Вы уговорили себя, что не хотите повторять ошибок вашего отца.
– Я своим детям не уделял внимания?!
– А почему тогда вы не знаете, что ваш сын балуется кокаином?
– Что? Какой сын?
– Младший. Вы зовете его Фишкой.
А ведь признаки этого были налицо: явное изменение характера, постоянная нехватка денег; только я предпочитал их не замечать, ждал, когда у меня появится время во всем этом разобраться. Как и большинство родителей в подобных случаях, я просто не хотел знать, что мой сын наркоман, стараясь как можно дольше оттянуть тот день, когда узнаю правду. Но уж чего я точно не хотел, так это услышать эту правду от моего пациента.
– Ну, хотите еще чем-нибудь поделиться?
– Хочу. Пожалейте вашу жену: перестаньте петь в душе.
– Почему же это?
– Потому что вам слон на ухо наступил.
– Хорошо, я подумаю. Что еще?
– У Рассела злокачественная опухоль толстой кишки.
– Что? Откуда вы это взяли?
– Я это чувствую по его дыханию.
– Что-нибудь еще?
– Нет, это все. Пока что.
В полной тишине – если не считать грохота мыслей у меня в голове – мы выпили еще пару рюмок. И тут раздался тихий стук в дверь. Я крикнул: «Войдите!» И появилась Жизель – она только что вернулась из библиотеки.
Прот кивнул ей и нежно улыбнулся. Она взяла его за руку, поцеловала в щеку, а потом метнулась ко мне и прошептала на ухо:
– Его зовут Роберт Портер. Это все, что мы пока узнали.
И тут же плюхнулась в стоявшее в углу кресло. Я предложил ей выпить что-нибудь вместе с нами, и она охотно согласилась.
Мы немного поболтали о том о сем. Прот явно был в прекрасном настроении. После четвертой рюмки виски, когда он уже хихикал над всем, что мы говорили, я вдруг выкрикнул:
– Роберт Портер! Вы меня слышите? Мы знаем, кто вы такой!
Прот поначалу оторопел, но, тут же сообразив, что я делаю, тоскливо заворчал:
– Я же говоил вам, говоил. Оне не хочут выходить.
– Попроси его еще раз!
– Я пробовал. Я осень, осень стаялся. Что еще я могу сделать?
– Ты можешь остаться! – выкрикнула Жизель. Прот медленно повернулся к ней лицом.
– Я не могу, – сказал он грустно. – Или сейчас, или никогда.
– Почему?
– Как я узе обяснял дохтору бюэ… бюэ… доктору брю-эру, меня… там… жд… жд… ждут. Окно окрыто. Я могу венуться только семнацатого агуста. В 3:31 утва.
Я решил дать Жизель возможность поговорить с ним. Больше, чем я, она уже не напортит.
– Здесь ведь не так уж и плохо, правда? – с мольбой спросила она.
Прот ничего не ответил. На лице его появилось знакомое мне выражение – смесь изумления и отвращения, – означавшее, что он подбирает такие слова, которые она в состоянии будет понять. Наконец он сказал:
– Плохо.
Жизель понуро опустила голову. Я налил проту еще одну рюмку. Пора было идти ва-банк.
– Прот, я хочу, чтобы вы тоже остались.
– Зачем?
– Затем, что вы здесь очень нужны.
– Для чего?
– Вы считаете, что жизнь на Земле плохая. Вы могли бы помочь нам ее улучшить.
– Как же, черт побери, я могу помочь?
– Ну, например, у нас в больнице есть немало людей, которым вы уже необычайно помогли. И есть еще очень многие, которым вы смогли бы помочь, если бы остались. У нас на Земле масса проблем. Мы в вас очень нуждаемся.
– Вы и сами моли бы помочь, если бы заотели. Вам посто нужно заотеть, и это се, шо нужно.
– Вы нужны Роберту. Вы нужны вашему другу.
– Я ему не нужен. Он на меня тепей и нимания не обащает.
– Это потому, что он существо независимое, самостоятельно мыслящее. Но он наверняка хотел бы, чтобы вы остались. Я это точно знаю.
– Откуда вы знаете?
– Спроси его!
Прот казался озадаченным. И усталым. Он закрыл глаза. Рюмка его наклонилась, и часть спиртного вылилась на ковер. Прошла минута, другая, и прот снова открыл глаза. Он теперь казался совершенно трезвым.
– Что он вам сказал?
– Он сказал, что я и так здесь потерял кучу времени. Он хочет, чтобы я уехал и оставил его в покое.
– А что с ним будет, когда вы уедете? Вы об этом подумали?
– Это уже по вашей части. – На лице его появилась знакомая «чеширская» улыбка.
– Прот, пожалуйста, – вмешалась Жизель. – Я тоже хочу, чтобы ты остался.
В глазах у нее были слезы.
– Я в любое время могу вернуться.
– Когда?
– Очень скоро. Лет через пять – по вашему исчислению. Это время промелькнет как миг.
– Пять лет? – выпалил я в изумлении. – Почему так долго? Я думал, вы вернетесь намного раньше.
Прот посмотрел на меня с глубокой грустью.
– Согласно природе времени… – начал он. – За путешествие в оба конца надо расплачиваться. Я бы попытался вам это объяснить, но я жутко устал.
– Возьми меня с собой, – с мольбой попросила Жизель.
Прот посмотрел на нее с глубоким сочувствием:
– Очень жаль, но не могу. В следующий раз…
Жизель подошла к нему и обняла его.
– Прот, – заговорил я, опорожняя бутылку в их рюмки, – а что, если я скажу вам, что КА-ПЭКСа вообще не существует?
– И кто же теперь у нас ненормальный? – ответил прот.
Когда Дженсен и Ковальский увели прота в его палату, где он проспал рекордные пять часов, Жизель рассказала мне о том, что узнала о Роберте Портере. Узнала она немного, но то, что ей удалось узнать, объясняло, почему нам так долго не удавалось напасть на его след. Потратив сотни часов на чтение старых газет, она вместе со своим другом из библиотеки нашла некролог отца Роберта, Джеральда Портера. А из некролога она узнала название городка, где они жили, – Гелф, штат Монтана. И тут она вспомнила, что ей уже попадалось упоминание о случившемся там в августе 1985 года убийстве-самоубийстве. Она позвонила в офис районного шерифа в западной Монтане, туда, где случилось происшествие. Оказалось, что тело жертвы самоубийства так никогда и не нашли, но из-за чьей-то ошибки Роберта зачислили не в пропавшие без вести, а в утопленники.
Человек, которого убил Роберт, был убийцей его жены и дочери. Через несколько недель после трагедии мать Роберта переехала на Аляску к его сестре. У полиции не было ее адреса. Жизель собиралась полететь в Монтану и попытаться ее разыскать, а также раздобыть фотографии жены Роберта и его дочери и всякие другие документы, которые смогут мне помочь «пробиться» к Роберту. Я немедленно одобрил ее план и пообещал оплатить все расходы.
– Мне хотелось бы повидаться с ним до отъезда, – сказала Жизель.
– Он, наверное, спит.
– Я только взгляну на него.
Мне такое желание было вполне понятно. Я тоже люблю смотреть на спящую Карен: рот у нее слегка приоткрыт, а в горле что-то тихонько булькает.
– Пожалуйста, не отпускайте его до моего возвращения, – взмолилась перед уходом Жизель.
Я почти не помню, что еще случилось в тот день, хотя в анналах значится, что я заснул во время заседания комиссии. Но точно помню, что я проворочался всю ночь, размышляя о проте, о Фишке и об отце. Мне казалось, что я попался в ловушку времени и беспомощно жду там нескончаемого повторения ошибок прошлого.
На следующее утро Жизель позвонила мне из Гелфа и доложила, что одна из сестер Роберта действительно живет на Аляске, а другая – на Гавайях. У родных Сары не было их адреса, но Жизель уже пыталась с помощью своего приятеля в авиакомпании «Нордуэст эйрлайнз» узнать, куда улетела мать Роберта из Монтаны. И еще она раздобыла фотографии и разные вещи, относящиеся к тому времени, когда Роберт и его будущая жена учились в школе. И все это благодаря матери Сары и директору школы, который потратил почти всю прошлую ночь на поиск нужных ей материалов.
– Найдите его мать, – попросил я ее. – И если сможете, привезите ее к нам. А все остальные материалы пошлите прямо сейчас по факсу.
– Они уже, наверное, лежат на вашем столе.
Я отменил свое интервью с комиссией по поиску нового директора, и Виллерс был этим недоволен, так как я остался их последним кандидатом.
Передо мной лежали фотографии Роберта, начиная с его первого класса и кончая фотографией на выпускной церемонии, помещенной в Книге выпускников с сопровождавшей ее надписью «Все великие люди умерли, и я себя плохо чувствую». Были еще фотографии команд борцов и несколько любительских фотографий возле фонтанчиков с газированной водой и в пиццерии. Было свидетельство о рождении Роберта, свидетельство о прививках, его табели с оценками (хорошими и отличными), награда за лучшие оценки в окружной олимпиаде по латыни и диплом об окончании школы. Были и фотографии его сестер, окончивших школу за несколько лет до него, и кое-какая информация о них. И одна фотография Сары, блондинки с оживленным лицом, во главе группы девочек-болельщиц на баскетбольной игре. И наконец, фотография всей семьи перед ее новым домом в сельской местности – все улыбаются. Судя по возрасту их дочери, фотография была сделана незадолго до трагедии. Я внимательно ее рассматривал, когда миссис Трекслер принесла мне кофе. Я показал ей фотографию.
– Это его жена и дочь, – сказал я. – Кто-то их убил.
И тут она, без всякого предупреждения, разразилась слезами и выбежала из комнаты. И я подумал тогда, что она, должно быть, сочувствует несчастьям пациентов намного сильнее, чем я предполагал. И только много позднее, когда она уходила на пенсию, я прочел в ее личном деле, что почти сорок лет назад ее собственную дочь изнасиловали и убили.
Я обедал во втором отделении и установил там правило: кошек на стол не пускать. Я сел напротив миссис Арчер, которая теперь ела только в столовой. По бокам от нее сидели прот и Чак. И оба оживленно ей что-то говорили. Она неуверенно переводила взгляд с одного на другого, а потом стала медленно подносить ко рту ложку с супом. И вдруг с шумным хлюпаньем, которое, наверное, было слышно в четвертом отделении, втянула его в рот. А затем схватила пригоршню сухариков и с хрустом стала крошить их в миску с супом. Когда она наконец покончила с едой, ее суровое лицо было все перемазано супом.
– Бог мой! – весело выдохнула она. – Мне так давно хотелось это сделать!
– А в следующий раз, – сказал Чак, – рыгни!
Мне показалось, что при этих словах Бэсс улыбнулась, хотя, может быть, мне это только привиделось.
После обеда я вернулся к себе в кабинет и попросил миссис Трекслер, которая к тому времени уже пришла в себя, отменить на сегодня все мои визиты и встречи. Она пробормотала что-то нечленораздельное насчет врачей, но, тем не менее, согласилась это сделать. А я отправился на поиски прота.
Он сидел в комнате отдыха, окруженный всеми пациентами и персоналом первого и второго отделений. Пришел даже Рассел, который испытал некое откровение, узнав, что именно прот подвел Марию к решению стать монахиней. Когда я вошел в комнату, он воскликнул:
– И сказал Учитель: «Время мое на исходе»! – В уголках рта у него видна была засохшая слюна.
– Еще не время, Рас, – сказал я. – Сначала мне надо с ним поговорить. Извините нас, пожалуйста.
Послышались возгласы протеста, но я уверил всех, что прот скоро вернется.
По дороге к его палате я заметил:
– Они все готовы сделать все, что вы ни попросите. Как вы думаете, почему это?
– Потому что я говорю с ними как с равными. У вас, докторов, это, судя по всему, не очень-то получается. И слушаю внимательно, что они говорят.
– Я тоже их слушаю!
– Вы слушаете их по-другому. Вы не столько озабочены ими самими или их проблемами, сколько тем, что вы сможете извлечь из бесед с ними для ваших книг и статей. Я уж не говорю о вашем непомерно высоком окладе.
Тут он как раз ошибался, но спорить об этом сейчас было неуместно.
– То, что вы говорите, разумно, – начал я. – Но моя профессиональная манера поведения направлена на то, чтобы им помочь.
– Что ж, раз вы в это верите – значит, это правда. Так?
– Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
Мы вошли к нему в палату, в первый раз с тех пор, как он исчез. В комнате было совершенно пусто, если не считать лежавших у него на письменном столе блокнотов.
– Я хочу показать вам кое-какие фотографии и документы, – сказал я, раскладывая их на столе, осторожно сдвинув в сторону его доклад. Несколько фотографий я, правда, решил пока попридержать.
Он принялся разглядывать свои фотографии, потом свидетельство о рождении и об окончании школы.
– Где вы это взяли?
– Жизель прислала. Она нашла их в Гелфе, в штате Монтана. Вы узнаете этого мальчика?
– Да. Это роберт.
– Нет. Это вы.
– Вам не кажется, что мы это уже не раз проходили?
– Да, но в то время у меня не было никаких доказательств, что вы и Роберт – это одно и то же лицо.
– Но мы не одно и то же лицо.
– Как же вы объясните то, что он так на вас похож?
– А почему мыльный пузырь круглый?
– Да нет же, почему он похож на вас как две капли воды?
– Это не так – он худее и светлее меня. У меня глаза чувствительны к свету, а у него – нет. У нас с ним тысяча различий, точно так же как у вас с вашим другом биллом сигелом.
– Нет. Роберт – это вы. Вы – это Роберт. Каждый из вас часть одного и того же существа.
– Вы ошибаетесь. Я вообще не человек. Мы просто близкие друзья. Без меня его бы сейчас не было в живых.
– И вас бы тоже. Все, что происходит с ним, происходит с вами. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Это интересная гипотеза. – Прот записал что-то в одном из своих блокнотов.
– Послушайте. Помните, как вы рассказывали мне, что Вселенная будет без конца расширяться и сокращаться.
– Естественно.
– А потом вы сказали, что когда мы попадем в фазу сокращения, время начнет двигаться вспять, но мы этого совершенно не почувствуем, потому единственное, что у нас останется, – это воспоминания о прошлом и отсутствие какого-либо знания о будущем. Помните?
– Конечно.
– Прекрасно. И тут такой же случай. С вашей точки зрения, Роберт – независимый индивидуум. С моей же точки зрения, истина очевидна и абсолютно логична. Вы и Роберт – одно и то же лицо.
– Вы неправильно понимаете поворот времени вспять. Не важно, движется ли время вперед или назад, восприятие неизменно.
– И что же тогда?
– А тогда это совершенно не важно, правы вы или нет.
– Но вы признаете вероятность того, что я могу быть прав?
Лицо его расплылось в широченной улыбке.
– Я признаю такую вероятность, если вы признаете вероятность того, что я прибыл с КА-ПЭКСа.
С точки зрения прота, то, что он родом с КА-ПЭКСа, ни у кого не должно было вызывать никаких сомнений. Будь у нас впереди несколько месяцев, а то и лет, мне бы, скорее всего, удалось убедить его в противном. Но время наше было на исходе. Я достал из кармана фотографии Сары и Ребекки.
– Узнаете?
Прот, казалось, был потрясен. Но потрясение это длилось не более секунды.
– Это его жена и дочь.
– А это?
– А это его мать и отец.
– Жизель пытается разыскать на Аляске вашу мать и вашу сестру. Она постарается привезти вашу мать к нам сюда. Прошу вас, прот, не покидайте нас, пока вы с ней не поговорите.
Прот в отчаянии всплеснул руками:
– Сколько же раз мне вам повторять: я должен улететь в 3.31 утра! Ничто не может это изменить!
– Мы постараемся привезти ее сюда как можно скорее.
– Что ж, у вас остается на это ровно двенадцать часов и восемь минут, – сказал он, не глядя на часы.
В тот вечер в комнате отдыха Хауи и Эрни устроили проту прощальный вечер. Подаркам для друга-инопланетянина на память о его визите на Землю не было числа: пластинки, цветы, всевозможные фрукты и овощи. Миссис Арчер наигрывала на пианино популярные мелодии, а Хауи ей аккомпанировал на скрипке. И повсюду сновали кошки.
Чак подарил проту книгу «Путешествия Гулливера», которую он снял с полки в «тихой» комнате. Я помнил, что любимой «земной» историей прота была «Новое платье короля». А любимыми фильмами, между прочим, были: «День, когда Земля остановилась», «2001 год: космическая одиссея», «Инопланетянин», «Звездный человек» и, конечно же, «Бэмби».
Все вокруг обнимались и целовались, но, тем не менее, чувствовалось и некое напряжение. Все, казалось, были одновременно возбуждены и взволнованы. Наконец Чак потребовал, чтобы прот объявил, кого он все-таки берет с собой. Из-за его косоглазия трудно было понять, на кого он при этом смотрел – на прота или на меня.
– Я возьму того, кто сегодня первым уснет, – ответил прот.
Тут же все они, со слезами на глазах, выстроились в очередь для прощального объятия, а потом опрометью ринулись к своим постелям, оставив его одного – закончить доклад и подготовиться к его (а желательно их совместному) путешествию, – и отчаянно пытались заснуть под снующие в голове видения танцующих йортов.
Я сказал проту, что мне надо заняться кое-какими делами, но что я обязательно приду с ним попрощаться перед его отъездом, и ушел к себе в кабинет.
Около одиннадцати позвонила Жизель. Он нашла адрес сестры Роберта на Аляске. К сожалению, в сентябре прошлого года эта женщина умерла, и мать Роберта переехала к своей другой дочери на Гавайи. Жизель пыталась связаться с ней, но безуспешно.
– Привезти ее в Нью-Йорк мы уже не успеем, – сказала Жизель. – Но если мы ее разыщем, она сможет ему позвонить.
– Поторопитесь, – попросил я.
В последующие три часа я пытался работать под магнитофонную запись «Манон Леско». И когда зазвучал третий акт оперы, где Манон и Де Грие отправляются в Новый Свет, я вдруг понял, почему так люблю оперу – в ней можно найти все присущее роду человеческому: людские радости и трагедии, весь спектр человеческих эмоций и любые жизненные ситуации.
Наверное, мой отец тоже все это чувствовал. Я вдруг снова представил его, лежащего на диване в гостиной в субботу после полудня, с закрытыми глазами, внимательно слушающего радиотрансляцию Метрополитен-опера. Как мне захотелось, чтобы он сейчас был жив: мы поговорили бы о музыке, о наших внуках и вообще обо всем том, что делает жизнь увлекательной и прекрасной! Я попытался вообразить себе иную Вселенную, где он остался жив, а я стал оперной звездой, а потом представил себе, как я пою ему его любимые арии, а мама в это время вносит большой воскресный обед.
Наверное, я задремал. Мне снилось, что я в совершенно незнакомом месте: в безоблачном сиреневом небе сияют бесчисленные луны и скользят птицы, а земля вся покрыта балдахином из деревьев и крохотных зеленых цветов. У ног моих расположилась пара огромных жуков с человеческими глазами, а за ними ползла маленькая бурая змея, – а может быть, огромный червяк. Вдалеке я видел поля в красных и желтых колосках, а на них низкорослых слонов и каких-то других блуждающих животных. В лесу же по соседству и на его опушке гонялись друг за другом какие-то обезьянообразные существа. У меня от умиления по щекам покатились слезы. Но прекраснее всего была окружавшая меня необыкновенная тишина. Ни дуновения ветерка, ни шума – только где-то далеко-далеко звонили колокола. Казалось, они звонили по всему миру: «джин, джин, джин…»
Я вдруг очнулся ото сна. Часы били три. Я кинулся в комнату к проту: он сидел за письменным столом и лихорадочно дописывал свой доклад о Земле и ее обитателях, пытаясь закончить его в последнюю минуту перед отлетом на КА-ПЭКС, в точности как это делают люди. Рядом с ним я увидел фрукты, пару кочанов брокколи, баночку с ореховым маслом, пачку эссе и прочие сувениры – все тщательно упакованное в небольшую картонную коробку. На столе, рядом с блокнотами, лежали карманный фонарик, ручное зеркало и список вопросов профессора Флинна. А на постели спали все шесть кошек первого и второго отделений.