Страница:
Откуда и как появляется собака? Прямо загадка какая-то. Пекарь, глядевший во все глаза, так ничего и не заметил. Собаку он увидел уже тогда, когда она спокойно выбежала на улицу с хлебцем в зубах. Со двора до него донеслись взрывы смеха. Дефенденте подождал, пока собака немного удалится, чтобы не всполошить ее, затем вскочил на велосипед и припустил за ней следом.
Сначала пекарь думал, что собака скоро остановится, чтобы слопать хлебец. Она не остановилась.
Можно было также предположить, что, пробежав немного, она проскользнет в дверь какого-нибудь дома. Ничего подобного. С хлебом в зубах, собака размеренной трусцой бежала вдоль стен и ни разу не задержалась, чтобы потянуть носом воздух, поднять ногу у столбика или оглядеться по сторонам, как это делают обычно все собаки. Да когда же она наконец остановится? Сапори поглядывал на хмурое небо: похоже было, что вот-вот пойдет дождь.
Так они пересекли маленькую площадь Св. Аньезе, миновали начальную школу, вокзал, городскую прачечную. Вот уже и окраина. Наконец позади остался стадион, потянулись поля. С того момента, как собака выбежала со двора пекарни, она ни разу не оглянулась. Может, она не знала, что ее преследуют? Теперь уже можно было попрощаться с надеждой, что у собаки есть хозяин, который ответит за ее проделки. Конечно же, это самая настоящая бродячая псина - из тех, что разоряют крестьянские гумна, таскают цыплят, кусают молодняк, пугают старух и распространяют в городе всякую заразу.
Пожалуй, единственный выход - пристрелить ее. Но чтобы выстрелить, нужно остановиться, слезть с велосипеда, снять с плеча двустволку. Этого было достаточно, чтобы животное, даже не ускоряя бега, оказалось вне досягаемости: пулей его уже было не достать. И Сапори возобновил преследование.
VI
Долго ли, коротко это продолжалось, но вот уже и лес начался. Собака свернула на боковую дорожку, потом на другую - еще более узкую, но хорошо утоптанную и удобную.
Сколько километров они уже проделали? Восемь, девять'? И почему собака не останавливается, чтобы поесть? Чего она ждет? А может, она этот хлеб несет кому-то? Но вот дорожка делается круче, собака сворачивает на узехонькую тропку, по которой на велосипеде уже не проехать. К счастью, собака, одолевая крутой подъем, бежит медленнее. Дефенденте спрыгивает с велосипеда и продолжает преследование пешком. Но собака понемногу уходит все дальше.
Отчаявшийся Дефенденте решает стрелять, но тут на вершине невысокого холма он видит большой валун, а на нем - коленопреклоненного человека. Только теперь он вспоминает об отшельнике, о ночных сполохах, обо всех этих вздорных выдумках. Собака спокойно взбегает по заросшему чахлой травой склону.
Дефенденте, взявший было в руки ружье, останавливается метрах в пятидесяти от камня. Он видит, как отшельник прерывает свою молитву и с удивительной легкостью спускается с валуна к собаке, а та, виляя хвостом, кладет хлеб к его ногам. Подняв хлебец с земли, отшельник отщипывает кусочек и опускает его в свою переметную суму. Остальное он с улыбкой протягивает собаке.
Анахорет, одетый в какую-то хламиду, мал ростом и худ, лицо у него симпатичное, а во взгляде сквозит этакая мальчишеская лукавинка. Пекарь решительно выступает вперед, чтобы изложить свои претензии.
"Добро пожаловать, брат мой, - опережает его Сильвестро, заметивший пришедшего. - Что привело тебя в эти места? Уж не решил ли ты здесь поохотиться?"
"По правде говоря, - хмуро отвечает Сапори, - я действительно охочусь тут на одну... тварь, которая каждый день..." - "А, так это ты? - прерывает его старик. - Это ты посылаешь мне ежедневно такой вкусный хлеб? .. Прямо для господского стола. Я и не чаял сподобиться такой роскоши!" - "Вкусный?
Еще бы не вкусный! Только-только из печи... Уж я-то свое дело знаю, господин хороший... Но это не значит, что хлеб у меня можно воровать!"
Сильвестро, склонив голову, смотрит себе под ноги. "Понятно, - говорит он огорченно, - в таком случае твое негодование справедливо. Но я не знал... Больше мой Галеоне не появится у вас в городке... Я его буду держать здесь... У собаки ведь тоже совесть должна быть чиста. Он не придет больше, обещаю тебе".
"Да ладно, чего там! - говорит пекарь, несколько успокоенный. - Раз такое дело, пусть приходит.
Все эта проклятая история с завещанием, из-за которого мне приходится что ни день выбрасывать пятьдесят кило хлеба... Я, видите ли, должен раздавать его беднякам, этим ублюдкам, у которых нет ни кола, ни двора... А если какой-то хлебец перепадет и тебе... что ж, одним бедняком больше, одним меньше..."
"Господь вознаградит тебя, брат мой... Завещание там или не завещание, а ты творишь благое дело".
"Но я с большей охотой не творил бы его".
"Я знаю, почему ты так говоришь... Вы все как будто чегото стыдитесь... Стараетесь казаться хуже, чем есть. Так уж устроен мир!"
Ругательства, которые готов был выпалить Дефенденте, застревают у него в горле. То ли от растерянности, то ли от досады, но разозлиться по-настоящему он так и не может. Мысль, что он первый и единственный во всей округе так близко видел отшельника, льстит ему. "Конечно, - думает он, - отшельник он и есть отшельник: какая от него польза?" Да только неизвестно, как обернутся дела потом. Если он, Дефенденте, втайне от всех заведет дружбу с Сильвестро, как знать, может, наступит день, когда ему это зачтется? Если старик вдруг возьмет да и явит чудо, народишко, конечно, станет перед ним преклоняться, из большого города понаедут епископы и прелаты, понапридумывают всяких обрядов, процессий, праздников. И его, Дефенденте Сапори, любимца нового святого, на зависть всему городку, сделают, например, городским головой. А почему бы и нет, в конце концов?
Между тем Сильвестро со словами: "Какое доброе ружье у тебя!" - мягко так взял у него из рук двустволку. И в этот момент непонятным для Дефенденте образом она вдруг выстрелила, и эхо выстрела прогремело по долине. Но ружье не выпало из рук отшельника. "А ты не боишься, - спросил он, - ходить с заряженным ружьем?"
Пекарь, подозрительно поглядев на него, ответил: "Я же не мальчишка!"
"А правда, - возвращая ружье, неожиданно спросил Сильвестро, - что по воскресеньям в приходской церкви Тиса не так уж трудно отыскать свободное местечко? Слышал я, что она никогда не бывает битком набита..."
"Да какое там битком, если в ней всегда пусто, как у нищего в кармане,Ц ответил, не скрывая своего удовлетворения, пекарь. Но потом, спохватившись, поправился: - Да, нас, стойких прихожан, наберется не так уж много".
"Ну, а когда месса? Сколько народу приходит к мессе? Ты, и сколько еще?"
"Да человек тридцать в иные воскресенья набирается. А на Рождество так и все пятьдесят".
"Скажи мне, а в Тисе очень уж богохульствуют?"
"Черт побери~ Еще как богохульствуют! Уж этого из них силком вытягивать не приходится".
Отшельник взглянул на него и, покачав головой, сказал:
"Стало быть, не очень-то у вас о душе думают".
"Не очень! - воскликнул Дефенденте, усмехнувшись про себя. - Да чего вы хотите от этой банды еретиков?.."
"Ну, а твои дети? Уж ты, конечно, своих детей в церковь посылаешь..."
"Господь свидетель, еще как посылаю! И крестины, и конфирмация, и к первому причастию, и ко второму..."
"Да что ты! Даже ко второму?"
"Само собой - и ко второму. Вот мой младшенький, например..." Тут он запнулся, догадавшись, что уж слишком заврался.
"Значит, ты примерный отец, - серьезным тоном заметил отшельник (но почему он при этом так улыбнулся?). - Приходи еще навестить меня, брат мой. А теперь ступай себе с богом", - сказал он и сделал жест, словно намереваясь благословить его.
Дефенденте, захваченный врасплох, не знал, что ответить. И, не успев даже сообразить, что с ним происходит, он слегка наклонил голову и осенил себя крестным знамением. К счастью, никаких свидетелей здесь не было. Кроме собаки.
VII
Тайный союз с отшельником был прекрасной штукой, но лишь в те минуты, когда пекарь, предаваясь мечтам, видел себя городским головой. А вообще приходилось смотреть в оба. Одна эта раздача хлеба беднякам роняла его в глазах жителей Тиса, хоть сам он был и ни при чем. А если б люди узнали, что он осенил себя крестным знамением! Никто, слава богу, вроде бы не обратил внимания на его прогулку, даже подмастерья. А вдруг он ошибается? И как быть с собакой? Теперь уже он не мог ни под каким предлогом отказать ей в ежедневной порции хлеба. Но и давать ей хлеб на глазах у нищих, которые растрезвонят об этом на весь свет, тоже нельзя.
И потому на следующий день, еще до восхода солнца, Дефенденте, немного отойдя от дома, спрятался у дороги, ведущей к холмам. Завидев Галеоне, он свистом поманил его. Собака, узнав пекаря, подошла. Тогда пекарь, держа в руке хлебец, привел пса в примыкавший к пекарне сарайчик для дров и положил хлебец под лавку, как бы показывая, что впредь он должен приходить за своей долей именно на это место.
И действительно, на следующий день Галеоне взял хлебец под лавкой, на которую ему указали.
Когда он это сделал, не видел ни сам Дефенденте, ни нищие.
С тех пор пекарь ежедневно еще до восхода солнца относил хлебец в сарай. К тому же теперь, когда с приближением осени дни становились все короче, собака отшельника почти что сливалась с тенями позднего рассвета. И зажил Дефенденте Сапори довольно спокойно, без помех возвращая себе через потайную дверцу в корзине часть хлеба, предназначенного для бедных.
VIII
Шли недели и месяцы, наконец наступила зима; окна украсились морозными узорами, дым вился из труб целый день, люди кутались поплотнее в свою одежду, ранним утром под изгородями можно было найти замерзших воробьев. Легкое снежное покрывало легло на холмы.
Однажды студеной и светлой звездной ночью к северу от городка, там, где находилась заброшенная часовня, появились такие столбы белого света, каких здесь еще никогда не видели. Это вызвало в Тисе даже переполох: люди вскакивали с постели, хлопали ставни, соседи перекликались, улицы наполнились гомоном. Потом, когда все поняли, что это была всего лишь очередная иллюминация Сильвестро, - подумаешь, какой-то там божественный свет явился отшельнику! - мужчины и женщины заперли на засов ставни и, немного разочарованные, вновь нырнули под теплые одеяла, сетуя на то, что их зря потревожили.
На следующий день по городку поползла неизвестно кем принесенная весть о том, что старый Сильвестро умер от холода.
IX
Поскольку погребение умерших предписывается законом, могильщик, каменщик и двое чернорабочих отправились хоронить отшельника; был с ними и дон Табиа - священник, считавший за благо игнорировать присутствие анахорета в своем приходе. Гроб поставили на тележку, запряженную осликом.
Эта пятерка нашла Сильвестро распростертым на снегу; руки у него были скрещены на груди, глаза закрыты - совсем как у святого. Пес Галеоне сидел возле него и скулил, словно плакал.
Тело положили в гроб и после прочтения молитв предали земле - там же, под сохранившимся сводом часовни. На холмике поставили деревянный крест. А потом дон Табиа и остальные возвратились, оставив на могиле свернувшуюся клубком собаку. В городке никто ни о чем у них не спросил.
Собака больше не появлялась. На следующее утро, когда Дефенденте пошел в сарай, чтобы положить, как обычно, свою дань под лавку, он увидел, что хлебец, положенный накануне, остался нетронутым. И на другой день хлебец все еще был там; он уже подсох, и муравьи начали проделывать в нем свои замысловатые ходы. Время шло, ничего не менялось, и Сапори в конце концов тоже перестал об этом думать.
X
Но через две недели, когда он сидел в кафе "Лебедь" и играл в карты со старшим мастером Лучони и кавалером Бернардисом, какой-то парень, глядевший от нечего делать на улицу, закричал: "Глядика, та самая собака!"
Дефенденте вздрогнул и сразу же посмотрел в окно. По улице, вихляя всем телом, словно у него свернута шея, бежал тощий и жалкий пес. Он явно подыхал с голоду. Собака отшельника, насколько помнится Сапори, была, конечно же, и крупнее и сильнее. Но разве угадаешь, во что может превратить животное двухнедельная голодовка? Пекарю показалось, что он узнает собаку. Как видно, она просидела все это время на могиле, оплакивая хозяина, но, не выдержав мук голода, покинула его и спустилась в город, чтобы найти здесь еду.
"Псина скоро ноги протянет", - заметил Дефенденте, хохотнув, чтобы показать, насколько это ему безразлично. "Вот уж не хотел бы, чтобы это действительно оказалась она", - заметил Лучони с многозначительной улыбкой и сложил карты, которые держал в руке веером.
"Кто она?"
"Вот уж не хотел бы, - повторил Лучони, - чтобы это была собака отшельника".
Кавалер Бернардис, до которого всегда все доходило позже, чем до других, как-то странно оживился.
"А я эту зверюгу уже видел, - сказал он. - Да-да, я видел ее здесь поблизости. Уж не твоя ли она, Дефенденте?" "Моя? Как это так моя?" е Если не ошибаюсь, - продолжал настаивать Бернардис, - я видел ее возле твоей пекарни".
Сапори стало не по себе.
"Ну, знаете ли, - сказал он, - там столько собак бродит... Может, конечно, и эта была... но я лично такой не помню". Лучони многозначительно закивал головой, словно подтверждая собственные мысли. Потом сказал:
"Да, да, должно быть, это и впрямь собака отшельника". "Но почему же,Ц спросил пекарь, принужденно улыбаясь, - почему она должна быть именно собакой отшельника?"
"Все совпадает, понимаешь? Не случайно она такая тощая. Сам прикинь. Несколько дней она просидела на могиле: собаки, они всегда так... Потом почувствовала голод... и вот, пожалуйста, явилась сюда".
Сапори промолчал. Пес между тем, оглядевшись по сторонам,на какое-то мгновение задержал свой взгляд на окне кафе, за которым сидели трое мужчин. Пекарь высморкался.
"Да, - сказал кавалер Бернардис и посмотрел на Сапори, - могу поклясться, что я ее уже видел.
Видел не раз, именно возле твоего двора".
"Возможно, возможно, - отозвался пекарь. - Но я лично не помню..."
Лучони с хитрой улыбочкой заметил:
"Меня хоть золотом осыпь, а такую собаку я б у себя держать не стал".
"Она что, бешеная? - испуганно спросил Бернардис. - Ты считаешь, она бешеная?"
"Да какая там бешеная! Но мне лично не внушала бы доверия собака... собака, которая видела бога!
"Как это видела бога?"
"Разве это не собака отшельника? Разве не была она при нем, когда там что-то начинало светиться?
Всем, наверное, понятно, что это был за свет! Собака же находилась в это время там. Скажете, она ничего не видела? Скажете, она спала? При таком-то представлении?" - сказал он и весело рассмеялся.
"Чепуха! - возразил кавалер. - Еще неизвестно, что это там светилось. При чем тут бог? Прошлой ночью то же самое было..."
"Прошлой ночью, говоришь?" - переспросил Дефенденте, и в его голосе зазвучала надежда.
"Да, я собственными глазами видел. Огни были не такие сильные, как прежде, но света от них было все же достаточно".
"Ты уверен? Именно прошлой ночью?"
"Да прошлой, прошлой, черт побери! Точно такие же, как и прежде... Зачем это богу понадобилось являться туда прошлой ночью?"
Тут лицо у Лучони стало и вовсе хитрющим:
"А кто тебе сказал, что прошлой ночью огни светились не для него?"
"Для кого - для него?"
"Для пса, конечно. Может, только на этот раз вместо господа бога собственной персоной из рая явился отшельник? Увидел пса на своей могиле и подумал, наверное: "Гляди-ка, мой бедный пес..." А потом сошел на землю и сказал собаке, что беспокоиться больше не о чем, что она уже достаточно наплакалась и теперь может идти искать себе бифштекс!"
"Да что вы, это же здешняя собака! - продолжал твердить свое кавалер Бернардис. - Честное слово, я видел, как она вертелась около пекарни".
XI
Дефенденте вернулся домой в полном смятении. Что за неприятная история! Чем больше он пытается убедить себя, что подобная вещь невозможна, тем больше утверждается в мысли, что это действительно собака отшельника. Беспокоиться, конечно, нечего. Но должен ли он по-прежнему каждый день оставлять для нее хлеб? Дефенденте подумал: если перестать ее подкармливать, она снова начнет красть хлеб во дворе. Как же быть? Надавать ей пинков? Пинков - собаке, которая как-никак видела бога! Поди разберись в этом темном деле!
Не так-то все просто, как кажется. Во-первых, действительно ли дух отшельника явился прошлой ночью собаке? И что он мог ей сказать? А вдруг он ее заколдовал? Может, собака теперь понимает человеческую речь и, как знать, не сегодня-завтра сама с ним заговорит? Раз в дело замешан бог, тут жди чего угодно. Сколько подобных историй мы уже слышали! Он, Дефенденте, и так уже стал посмешищем; а если бы кто-нибудь узнал, какие страхи одолевают его сейчас!
Не заходя домой, Сапори заглянул в дровяной сарайчик. Хлеба, который он оставил под лавкой две недели тому назад, уже не было. Выходит, собака все же забегала сюда и унесла хлебец вместе с муравьями и приставшим к нему мусором?
XII
Однако на следующий день собака за хлебом не пришла; не пришла она и на третье утро. Это Дефенденте вполне устраивало. Сильвестро умер, значит, все надежды на пользу, которую можно было бы извлечь из дружбы с ним, развеялись. И тем не менее, найдя в пустом сарайчике одиноко лежащий под лавкой хлебец, пекарь испытал какое-то разочарование.
Но уж совсем не по себе ему стало, когда дня через три он вновь увидел Галеоне. Собака, явно сытая, куда-то бежала по выстуженной площади; теперь она выглядела совсем не так, как тогда, когда он смотрел на нее из окна кафе. Теперь она крепко держалась на ногах, не пошатывалась и хотя была еще тощей, но не такой изможденной, уши у нее стояли торчком, а хвост закручивался кверху. Кто же ее кормил? Сапори огляделся по сторонам. Люди равнодушно проходили мимо, словно этого животного для них не существовало. Перед обедом он положил, как обычно, под лавку свежеиспеченный хлебец и добавил даже кусок сыра. Собака не явилась.
С каждым днем Галеоне становился все здоровее и крепче, его длинная шерсть стала густой и блестящей, как у господских собак. Должно быть, кто-то о нем заботился; и скорее всего не кто-то, а многие, и каждый делал это по секрету от других, в каких-то своих тайных целях. То ли им внушало страх само животное, видевшее больше, чем следовало, то ли они рассчитывали вот так, задешево, купить благословение господне, не опасаясь, что их засмеют соседи. А может, у всего Тиса на уме было одно и то же? И каждая семья с наступлением вечера старалась под покровом темноты заманить пса к себе, задобрить его лакомым куском?
Не потому ли Галеоне больше не приходил за хлебцем? Сегодня ему, наверное, уже перепало коечто повкуснее. Но вслух об этом не говорил никто, а если случайно речь заходила об отшельнике, то все поскорее старались перевести разговор на другую тему. Когда же на улице появлялся Галеоне, люди отводили глаза, словно это просто одна из тех бродячих собак, от которых нет житья в городах и селениях на всей земле. Сапори же молча злился - как человек, первый сделавший гениальное открытие, которым завладели теперь другие, более решительные люди, чтобы извлечь из него незаслуженную выгоду.
XIII
Неизвестно, видел Галеоне бога или не видел, но он, конечно, был не обычной собакой. Почти с человеческой степенностью обходил он дома, заглядывал во дворы, лавки, кухни и стоял, бывало, неподвижно целую минуту, наблюдая за людьми. Потом тихо исчезал.
Что таилось там, за этой парой добрых и грустных глаз? Вполне возможно, что через них в собачью душу проник образ всевышнего. Какой след он оставил там? И вот дрожащие руки стали тянуться к псу с кусками пирога и куриными крылышками. Галеоне, уже пресыщенный, смотрел человеку прямо в глаза, словно пытаясь угадать его мысли. И человек, не выдержав этого взгляда, уходил из комнаты.
Бродячим и назойливым собакам в Тисе доставались лишь пинки и побои. С этим такого никто бы себе не позволил.
Постепенно все стали чувствовать себя участниками своеобразного заговора, но вслух об этом говорить не осмеливались. Старые друзья заглядывали в глаза друг другу, тщетно стараясь прочесть в них молчаливое признание, и каждый при этом надеялся распознать сообщника. Но кто отважился бы заговорить первым? Один лишь неустрашимый Лучони без смущения касался щекотливой темы.
"Глядите-ка, глядите, вот она, наша славная псина, видевшая бога!" Ц нахально возвещал он, заметив Галеоне. И, ухмыляясь, многозначительно поглядывал на присутствующих. Но остальные чаще всего делали вид, будто намеков его не понимают, с недоумением спрашивали, что именно он имеет в виду, и, снисходительно покачивая головой, говорили: "Да что за чепуха! Смешно даже. Бабские предрассудки" Промолчать или, еще того хуже, поддержать шуточки старшего мастера - значило скомпрометировать себя. И потому разговор пресекали какой-нибудь глупой шуткой. Только у кавалера Бернардиса всегда был готов один ответ: "Да при чем здесь собака отшельника? Говорю вам, это местная тварь. Она уже не первый год шатается по Тису, чуть не каждый день я вижу, как она вертится у пекарни!"
XIV
Однажды, спустившись в погреб, чтобы проделать свою обычную махинацию с хлебом для бедняков, Дефенденте снял решетку с окошка и приготовился открыть дверцу в корзине. Снаружи, со двора, до него доносились крики нищих и голоса жены и подмастерья, пытавшихся их утихомирить.
Привычным жестом Сапори потянул задвижку, дверца открылась, и хлебцы посыпались в мешок. В этот самый момент краем глаза он заметил в темном подвале что-то черное и резко обернулся. Это была собака.
Стоя на пороге, Галеоне с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. В полутьме глаза собаки горели фосфорическим светом. Сапори окаменел.
"Галеоне, Галеоне, - залепетал он фальшиво и заискивающе, - ах ты, хорошая собака... На вот, возьми!" И бросил ему хлебец. Но пес даже не взглянул на подачку. Словно с него было достаточно увиденного, он медленно повернулся и пошел к лестнице.
Пекарь, оставшись один, разразился страшными проклятиями.
XV
Собака видела бога, знала его запах. Кому ведомо, какие тайны она постигла? И люди смотрели друг на друга, словно желая найти подтверждение своим мыслям, но все помалкивали. Кто-то, уже собравшись наконец открыть рот, вдруг задумывался: "А что, если это просто моя фантазия? Что, если другим такое и в голову не приходит?" И снова делал вид, будто ничего не замечает.
Галеоне совсем уже по-свойски забегал то туда, то сюда, заглядывал в остерии и хлева. Бывало, его вовсе и не ждали, а он тут как тут, стоит себе неподвижно где-нибудь в уголке, приглядывается, принюхивается. И даже по ночам, когда все другие собаки спят, на фоне какой-нибудь белой стены можно было вдруг увидеть его силуэт, движущийся характерной для пса ленивой рысцой, слегка враскачку. Где же его дом? Где конура?
Люди не чувствовали себя укрытыми от посторонних глаз даже за запертыми на засов дверями своего дома'. Они постоянно прислушивались: вот шорох, зашелестели цветы, трава, вот мягкие и осторожные шаги по камням мостовой, далекий лай. Бу-ббу-ббу... - так лает только Галеоне. Вроде бы и не яростный лай, не резкий, но разносится он по всему городку. "Ладно, чего там! Может, я и сам просчитался", - смягчается маклер, только что жестоко ссорившийся с женой из-за двух сольдо. "Так и быть, на этот раз я тебя прощаю, но смотри, если это повторится, ты у меня вылетишь отсюда",Ц говорит Фриджимелика своему рабочему, вдруг раздумав его увольнять. "А вообще она очень-очень милая женщина..." - неожиданно и в полном противоречии с только что сказанным заключает синьора Биранце, вместе с учительницей перемывающая косточки жене синдика. Бу-ббу-ббу - лает бродячая собака. Вполне возможно, что лает она на другую собаку или на тень, на бабочку, на луну, но ведь не исключено, что есть у нее и иная, более обоснованная причина для лая; может, стены, дороги, поля не мешают ей видеть людскую подлость. Заслышав этот хрипловатый лай, пьянчуги, которых выставили из остерии, стараются держаться прямее.
Вот Галеоне неожиданно появляется в каморке, где бухгалтер Федеричи строчит анонимное письмо, в котором сообщает своему хозяину - владельцу кондитерской, что счетовод Росси водится с подрывными элементами. "Что это ты там пишешь, бухгалтер?" - такой вопрос чудится ему в кротких собачьих глазах. Федеричи сдержанно указывает псу на дверь: "Ну-ка, приятель, пошел отсюда, пошел!" - не осмеливаясь произнести вслух рвущиеся из души ругательства. Потом он прикладывает ухо к двери, желая удостовериться, что собака уже ушла, и на всякий случай бросает свое письмо в огонь.
Глубокой ночью кто-то совершенно случайно оказывается у деревянной лестницы, ведущей в квартирку бесстыжей красавицы Флоры. Ступеньки поскрипывают под ногами отца пятерых детей садовника Гуидо. Но вот в темноте блеснула пара глаз. "Черт побери, я же не туда попал! - восклицает Гуидо громко, чтобы его слышала собака, и кажется, будто он искренне огорчен этим недоразумением. - В такой темноте легко ошибиться... Это же вовсе не дом нотариуса!" - говорит он и стремительно скатывается вниз.
Знакомый негромкий лай и мягкое, словно бы укоризненное ворчание раздаются в тот самый момент, когда Пинин и Джонфа, проникшие под покровом ночи на склад, собираются утащить оттуда два велосипеда. "Эй, кажется, кто-то идет", - шепчет Пинин, явно кривя душой. "Мне тоже показалось,Ц отвечает Джонфа. - Лучше давай смоемся". И они выскальзывают на улицу, так ничего и не взяв.
Сначала пекарь думал, что собака скоро остановится, чтобы слопать хлебец. Она не остановилась.
Можно было также предположить, что, пробежав немного, она проскользнет в дверь какого-нибудь дома. Ничего подобного. С хлебом в зубах, собака размеренной трусцой бежала вдоль стен и ни разу не задержалась, чтобы потянуть носом воздух, поднять ногу у столбика или оглядеться по сторонам, как это делают обычно все собаки. Да когда же она наконец остановится? Сапори поглядывал на хмурое небо: похоже было, что вот-вот пойдет дождь.
Так они пересекли маленькую площадь Св. Аньезе, миновали начальную школу, вокзал, городскую прачечную. Вот уже и окраина. Наконец позади остался стадион, потянулись поля. С того момента, как собака выбежала со двора пекарни, она ни разу не оглянулась. Может, она не знала, что ее преследуют? Теперь уже можно было попрощаться с надеждой, что у собаки есть хозяин, который ответит за ее проделки. Конечно же, это самая настоящая бродячая псина - из тех, что разоряют крестьянские гумна, таскают цыплят, кусают молодняк, пугают старух и распространяют в городе всякую заразу.
Пожалуй, единственный выход - пристрелить ее. Но чтобы выстрелить, нужно остановиться, слезть с велосипеда, снять с плеча двустволку. Этого было достаточно, чтобы животное, даже не ускоряя бега, оказалось вне досягаемости: пулей его уже было не достать. И Сапори возобновил преследование.
VI
Долго ли, коротко это продолжалось, но вот уже и лес начался. Собака свернула на боковую дорожку, потом на другую - еще более узкую, но хорошо утоптанную и удобную.
Сколько километров они уже проделали? Восемь, девять'? И почему собака не останавливается, чтобы поесть? Чего она ждет? А может, она этот хлеб несет кому-то? Но вот дорожка делается круче, собака сворачивает на узехонькую тропку, по которой на велосипеде уже не проехать. К счастью, собака, одолевая крутой подъем, бежит медленнее. Дефенденте спрыгивает с велосипеда и продолжает преследование пешком. Но собака понемногу уходит все дальше.
Отчаявшийся Дефенденте решает стрелять, но тут на вершине невысокого холма он видит большой валун, а на нем - коленопреклоненного человека. Только теперь он вспоминает об отшельнике, о ночных сполохах, обо всех этих вздорных выдумках. Собака спокойно взбегает по заросшему чахлой травой склону.
Дефенденте, взявший было в руки ружье, останавливается метрах в пятидесяти от камня. Он видит, как отшельник прерывает свою молитву и с удивительной легкостью спускается с валуна к собаке, а та, виляя хвостом, кладет хлеб к его ногам. Подняв хлебец с земли, отшельник отщипывает кусочек и опускает его в свою переметную суму. Остальное он с улыбкой протягивает собаке.
Анахорет, одетый в какую-то хламиду, мал ростом и худ, лицо у него симпатичное, а во взгляде сквозит этакая мальчишеская лукавинка. Пекарь решительно выступает вперед, чтобы изложить свои претензии.
"Добро пожаловать, брат мой, - опережает его Сильвестро, заметивший пришедшего. - Что привело тебя в эти места? Уж не решил ли ты здесь поохотиться?"
"По правде говоря, - хмуро отвечает Сапори, - я действительно охочусь тут на одну... тварь, которая каждый день..." - "А, так это ты? - прерывает его старик. - Это ты посылаешь мне ежедневно такой вкусный хлеб? .. Прямо для господского стола. Я и не чаял сподобиться такой роскоши!" - "Вкусный?
Еще бы не вкусный! Только-только из печи... Уж я-то свое дело знаю, господин хороший... Но это не значит, что хлеб у меня можно воровать!"
Сильвестро, склонив голову, смотрит себе под ноги. "Понятно, - говорит он огорченно, - в таком случае твое негодование справедливо. Но я не знал... Больше мой Галеоне не появится у вас в городке... Я его буду держать здесь... У собаки ведь тоже совесть должна быть чиста. Он не придет больше, обещаю тебе".
"Да ладно, чего там! - говорит пекарь, несколько успокоенный. - Раз такое дело, пусть приходит.
Все эта проклятая история с завещанием, из-за которого мне приходится что ни день выбрасывать пятьдесят кило хлеба... Я, видите ли, должен раздавать его беднякам, этим ублюдкам, у которых нет ни кола, ни двора... А если какой-то хлебец перепадет и тебе... что ж, одним бедняком больше, одним меньше..."
"Господь вознаградит тебя, брат мой... Завещание там или не завещание, а ты творишь благое дело".
"Но я с большей охотой не творил бы его".
"Я знаю, почему ты так говоришь... Вы все как будто чегото стыдитесь... Стараетесь казаться хуже, чем есть. Так уж устроен мир!"
Ругательства, которые готов был выпалить Дефенденте, застревают у него в горле. То ли от растерянности, то ли от досады, но разозлиться по-настоящему он так и не может. Мысль, что он первый и единственный во всей округе так близко видел отшельника, льстит ему. "Конечно, - думает он, - отшельник он и есть отшельник: какая от него польза?" Да только неизвестно, как обернутся дела потом. Если он, Дефенденте, втайне от всех заведет дружбу с Сильвестро, как знать, может, наступит день, когда ему это зачтется? Если старик вдруг возьмет да и явит чудо, народишко, конечно, станет перед ним преклоняться, из большого города понаедут епископы и прелаты, понапридумывают всяких обрядов, процессий, праздников. И его, Дефенденте Сапори, любимца нового святого, на зависть всему городку, сделают, например, городским головой. А почему бы и нет, в конце концов?
Между тем Сильвестро со словами: "Какое доброе ружье у тебя!" - мягко так взял у него из рук двустволку. И в этот момент непонятным для Дефенденте образом она вдруг выстрелила, и эхо выстрела прогремело по долине. Но ружье не выпало из рук отшельника. "А ты не боишься, - спросил он, - ходить с заряженным ружьем?"
Пекарь, подозрительно поглядев на него, ответил: "Я же не мальчишка!"
"А правда, - возвращая ружье, неожиданно спросил Сильвестро, - что по воскресеньям в приходской церкви Тиса не так уж трудно отыскать свободное местечко? Слышал я, что она никогда не бывает битком набита..."
"Да какое там битком, если в ней всегда пусто, как у нищего в кармане,Ц ответил, не скрывая своего удовлетворения, пекарь. Но потом, спохватившись, поправился: - Да, нас, стойких прихожан, наберется не так уж много".
"Ну, а когда месса? Сколько народу приходит к мессе? Ты, и сколько еще?"
"Да человек тридцать в иные воскресенья набирается. А на Рождество так и все пятьдесят".
"Скажи мне, а в Тисе очень уж богохульствуют?"
"Черт побери~ Еще как богохульствуют! Уж этого из них силком вытягивать не приходится".
Отшельник взглянул на него и, покачав головой, сказал:
"Стало быть, не очень-то у вас о душе думают".
"Не очень! - воскликнул Дефенденте, усмехнувшись про себя. - Да чего вы хотите от этой банды еретиков?.."
"Ну, а твои дети? Уж ты, конечно, своих детей в церковь посылаешь..."
"Господь свидетель, еще как посылаю! И крестины, и конфирмация, и к первому причастию, и ко второму..."
"Да что ты! Даже ко второму?"
"Само собой - и ко второму. Вот мой младшенький, например..." Тут он запнулся, догадавшись, что уж слишком заврался.
"Значит, ты примерный отец, - серьезным тоном заметил отшельник (но почему он при этом так улыбнулся?). - Приходи еще навестить меня, брат мой. А теперь ступай себе с богом", - сказал он и сделал жест, словно намереваясь благословить его.
Дефенденте, захваченный врасплох, не знал, что ответить. И, не успев даже сообразить, что с ним происходит, он слегка наклонил голову и осенил себя крестным знамением. К счастью, никаких свидетелей здесь не было. Кроме собаки.
VII
Тайный союз с отшельником был прекрасной штукой, но лишь в те минуты, когда пекарь, предаваясь мечтам, видел себя городским головой. А вообще приходилось смотреть в оба. Одна эта раздача хлеба беднякам роняла его в глазах жителей Тиса, хоть сам он был и ни при чем. А если б люди узнали, что он осенил себя крестным знамением! Никто, слава богу, вроде бы не обратил внимания на его прогулку, даже подмастерья. А вдруг он ошибается? И как быть с собакой? Теперь уже он не мог ни под каким предлогом отказать ей в ежедневной порции хлеба. Но и давать ей хлеб на глазах у нищих, которые растрезвонят об этом на весь свет, тоже нельзя.
И потому на следующий день, еще до восхода солнца, Дефенденте, немного отойдя от дома, спрятался у дороги, ведущей к холмам. Завидев Галеоне, он свистом поманил его. Собака, узнав пекаря, подошла. Тогда пекарь, держа в руке хлебец, привел пса в примыкавший к пекарне сарайчик для дров и положил хлебец под лавку, как бы показывая, что впредь он должен приходить за своей долей именно на это место.
И действительно, на следующий день Галеоне взял хлебец под лавкой, на которую ему указали.
Когда он это сделал, не видел ни сам Дефенденте, ни нищие.
С тех пор пекарь ежедневно еще до восхода солнца относил хлебец в сарай. К тому же теперь, когда с приближением осени дни становились все короче, собака отшельника почти что сливалась с тенями позднего рассвета. И зажил Дефенденте Сапори довольно спокойно, без помех возвращая себе через потайную дверцу в корзине часть хлеба, предназначенного для бедных.
VIII
Шли недели и месяцы, наконец наступила зима; окна украсились морозными узорами, дым вился из труб целый день, люди кутались поплотнее в свою одежду, ранним утром под изгородями можно было найти замерзших воробьев. Легкое снежное покрывало легло на холмы.
Однажды студеной и светлой звездной ночью к северу от городка, там, где находилась заброшенная часовня, появились такие столбы белого света, каких здесь еще никогда не видели. Это вызвало в Тисе даже переполох: люди вскакивали с постели, хлопали ставни, соседи перекликались, улицы наполнились гомоном. Потом, когда все поняли, что это была всего лишь очередная иллюминация Сильвестро, - подумаешь, какой-то там божественный свет явился отшельнику! - мужчины и женщины заперли на засов ставни и, немного разочарованные, вновь нырнули под теплые одеяла, сетуя на то, что их зря потревожили.
На следующий день по городку поползла неизвестно кем принесенная весть о том, что старый Сильвестро умер от холода.
IX
Поскольку погребение умерших предписывается законом, могильщик, каменщик и двое чернорабочих отправились хоронить отшельника; был с ними и дон Табиа - священник, считавший за благо игнорировать присутствие анахорета в своем приходе. Гроб поставили на тележку, запряженную осликом.
Эта пятерка нашла Сильвестро распростертым на снегу; руки у него были скрещены на груди, глаза закрыты - совсем как у святого. Пес Галеоне сидел возле него и скулил, словно плакал.
Тело положили в гроб и после прочтения молитв предали земле - там же, под сохранившимся сводом часовни. На холмике поставили деревянный крест. А потом дон Табиа и остальные возвратились, оставив на могиле свернувшуюся клубком собаку. В городке никто ни о чем у них не спросил.
Собака больше не появлялась. На следующее утро, когда Дефенденте пошел в сарай, чтобы положить, как обычно, свою дань под лавку, он увидел, что хлебец, положенный накануне, остался нетронутым. И на другой день хлебец все еще был там; он уже подсох, и муравьи начали проделывать в нем свои замысловатые ходы. Время шло, ничего не менялось, и Сапори в конце концов тоже перестал об этом думать.
X
Но через две недели, когда он сидел в кафе "Лебедь" и играл в карты со старшим мастером Лучони и кавалером Бернардисом, какой-то парень, глядевший от нечего делать на улицу, закричал: "Глядика, та самая собака!"
Дефенденте вздрогнул и сразу же посмотрел в окно. По улице, вихляя всем телом, словно у него свернута шея, бежал тощий и жалкий пес. Он явно подыхал с голоду. Собака отшельника, насколько помнится Сапори, была, конечно же, и крупнее и сильнее. Но разве угадаешь, во что может превратить животное двухнедельная голодовка? Пекарю показалось, что он узнает собаку. Как видно, она просидела все это время на могиле, оплакивая хозяина, но, не выдержав мук голода, покинула его и спустилась в город, чтобы найти здесь еду.
"Псина скоро ноги протянет", - заметил Дефенденте, хохотнув, чтобы показать, насколько это ему безразлично. "Вот уж не хотел бы, чтобы это действительно оказалась она", - заметил Лучони с многозначительной улыбкой и сложил карты, которые держал в руке веером.
"Кто она?"
"Вот уж не хотел бы, - повторил Лучони, - чтобы это была собака отшельника".
Кавалер Бернардис, до которого всегда все доходило позже, чем до других, как-то странно оживился.
"А я эту зверюгу уже видел, - сказал он. - Да-да, я видел ее здесь поблизости. Уж не твоя ли она, Дефенденте?" "Моя? Как это так моя?" е Если не ошибаюсь, - продолжал настаивать Бернардис, - я видел ее возле твоей пекарни".
Сапори стало не по себе.
"Ну, знаете ли, - сказал он, - там столько собак бродит... Может, конечно, и эта была... но я лично такой не помню". Лучони многозначительно закивал головой, словно подтверждая собственные мысли. Потом сказал:
"Да, да, должно быть, это и впрямь собака отшельника". "Но почему же,Ц спросил пекарь, принужденно улыбаясь, - почему она должна быть именно собакой отшельника?"
"Все совпадает, понимаешь? Не случайно она такая тощая. Сам прикинь. Несколько дней она просидела на могиле: собаки, они всегда так... Потом почувствовала голод... и вот, пожалуйста, явилась сюда".
Сапори промолчал. Пес между тем, оглядевшись по сторонам,на какое-то мгновение задержал свой взгляд на окне кафе, за которым сидели трое мужчин. Пекарь высморкался.
"Да, - сказал кавалер Бернардис и посмотрел на Сапори, - могу поклясться, что я ее уже видел.
Видел не раз, именно возле твоего двора".
"Возможно, возможно, - отозвался пекарь. - Но я лично не помню..."
Лучони с хитрой улыбочкой заметил:
"Меня хоть золотом осыпь, а такую собаку я б у себя держать не стал".
"Она что, бешеная? - испуганно спросил Бернардис. - Ты считаешь, она бешеная?"
"Да какая там бешеная! Но мне лично не внушала бы доверия собака... собака, которая видела бога!
"Как это видела бога?"
"Разве это не собака отшельника? Разве не была она при нем, когда там что-то начинало светиться?
Всем, наверное, понятно, что это был за свет! Собака же находилась в это время там. Скажете, она ничего не видела? Скажете, она спала? При таком-то представлении?" - сказал он и весело рассмеялся.
"Чепуха! - возразил кавалер. - Еще неизвестно, что это там светилось. При чем тут бог? Прошлой ночью то же самое было..."
"Прошлой ночью, говоришь?" - переспросил Дефенденте, и в его голосе зазвучала надежда.
"Да, я собственными глазами видел. Огни были не такие сильные, как прежде, но света от них было все же достаточно".
"Ты уверен? Именно прошлой ночью?"
"Да прошлой, прошлой, черт побери! Точно такие же, как и прежде... Зачем это богу понадобилось являться туда прошлой ночью?"
Тут лицо у Лучони стало и вовсе хитрющим:
"А кто тебе сказал, что прошлой ночью огни светились не для него?"
"Для кого - для него?"
"Для пса, конечно. Может, только на этот раз вместо господа бога собственной персоной из рая явился отшельник? Увидел пса на своей могиле и подумал, наверное: "Гляди-ка, мой бедный пес..." А потом сошел на землю и сказал собаке, что беспокоиться больше не о чем, что она уже достаточно наплакалась и теперь может идти искать себе бифштекс!"
"Да что вы, это же здешняя собака! - продолжал твердить свое кавалер Бернардис. - Честное слово, я видел, как она вертелась около пекарни".
XI
Дефенденте вернулся домой в полном смятении. Что за неприятная история! Чем больше он пытается убедить себя, что подобная вещь невозможна, тем больше утверждается в мысли, что это действительно собака отшельника. Беспокоиться, конечно, нечего. Но должен ли он по-прежнему каждый день оставлять для нее хлеб? Дефенденте подумал: если перестать ее подкармливать, она снова начнет красть хлеб во дворе. Как же быть? Надавать ей пинков? Пинков - собаке, которая как-никак видела бога! Поди разберись в этом темном деле!
Не так-то все просто, как кажется. Во-первых, действительно ли дух отшельника явился прошлой ночью собаке? И что он мог ей сказать? А вдруг он ее заколдовал? Может, собака теперь понимает человеческую речь и, как знать, не сегодня-завтра сама с ним заговорит? Раз в дело замешан бог, тут жди чего угодно. Сколько подобных историй мы уже слышали! Он, Дефенденте, и так уже стал посмешищем; а если бы кто-нибудь узнал, какие страхи одолевают его сейчас!
Не заходя домой, Сапори заглянул в дровяной сарайчик. Хлеба, который он оставил под лавкой две недели тому назад, уже не было. Выходит, собака все же забегала сюда и унесла хлебец вместе с муравьями и приставшим к нему мусором?
XII
Однако на следующий день собака за хлебом не пришла; не пришла она и на третье утро. Это Дефенденте вполне устраивало. Сильвестро умер, значит, все надежды на пользу, которую можно было бы извлечь из дружбы с ним, развеялись. И тем не менее, найдя в пустом сарайчике одиноко лежащий под лавкой хлебец, пекарь испытал какое-то разочарование.
Но уж совсем не по себе ему стало, когда дня через три он вновь увидел Галеоне. Собака, явно сытая, куда-то бежала по выстуженной площади; теперь она выглядела совсем не так, как тогда, когда он смотрел на нее из окна кафе. Теперь она крепко держалась на ногах, не пошатывалась и хотя была еще тощей, но не такой изможденной, уши у нее стояли торчком, а хвост закручивался кверху. Кто же ее кормил? Сапори огляделся по сторонам. Люди равнодушно проходили мимо, словно этого животного для них не существовало. Перед обедом он положил, как обычно, под лавку свежеиспеченный хлебец и добавил даже кусок сыра. Собака не явилась.
С каждым днем Галеоне становился все здоровее и крепче, его длинная шерсть стала густой и блестящей, как у господских собак. Должно быть, кто-то о нем заботился; и скорее всего не кто-то, а многие, и каждый делал это по секрету от других, в каких-то своих тайных целях. То ли им внушало страх само животное, видевшее больше, чем следовало, то ли они рассчитывали вот так, задешево, купить благословение господне, не опасаясь, что их засмеют соседи. А может, у всего Тиса на уме было одно и то же? И каждая семья с наступлением вечера старалась под покровом темноты заманить пса к себе, задобрить его лакомым куском?
Не потому ли Галеоне больше не приходил за хлебцем? Сегодня ему, наверное, уже перепало коечто повкуснее. Но вслух об этом не говорил никто, а если случайно речь заходила об отшельнике, то все поскорее старались перевести разговор на другую тему. Когда же на улице появлялся Галеоне, люди отводили глаза, словно это просто одна из тех бродячих собак, от которых нет житья в городах и селениях на всей земле. Сапори же молча злился - как человек, первый сделавший гениальное открытие, которым завладели теперь другие, более решительные люди, чтобы извлечь из него незаслуженную выгоду.
XIII
Неизвестно, видел Галеоне бога или не видел, но он, конечно, был не обычной собакой. Почти с человеческой степенностью обходил он дома, заглядывал во дворы, лавки, кухни и стоял, бывало, неподвижно целую минуту, наблюдая за людьми. Потом тихо исчезал.
Что таилось там, за этой парой добрых и грустных глаз? Вполне возможно, что через них в собачью душу проник образ всевышнего. Какой след он оставил там? И вот дрожащие руки стали тянуться к псу с кусками пирога и куриными крылышками. Галеоне, уже пресыщенный, смотрел человеку прямо в глаза, словно пытаясь угадать его мысли. И человек, не выдержав этого взгляда, уходил из комнаты.
Бродячим и назойливым собакам в Тисе доставались лишь пинки и побои. С этим такого никто бы себе не позволил.
Постепенно все стали чувствовать себя участниками своеобразного заговора, но вслух об этом говорить не осмеливались. Старые друзья заглядывали в глаза друг другу, тщетно стараясь прочесть в них молчаливое признание, и каждый при этом надеялся распознать сообщника. Но кто отважился бы заговорить первым? Один лишь неустрашимый Лучони без смущения касался щекотливой темы.
"Глядите-ка, глядите, вот она, наша славная псина, видевшая бога!" Ц нахально возвещал он, заметив Галеоне. И, ухмыляясь, многозначительно поглядывал на присутствующих. Но остальные чаще всего делали вид, будто намеков его не понимают, с недоумением спрашивали, что именно он имеет в виду, и, снисходительно покачивая головой, говорили: "Да что за чепуха! Смешно даже. Бабские предрассудки" Промолчать или, еще того хуже, поддержать шуточки старшего мастера - значило скомпрометировать себя. И потому разговор пресекали какой-нибудь глупой шуткой. Только у кавалера Бернардиса всегда был готов один ответ: "Да при чем здесь собака отшельника? Говорю вам, это местная тварь. Она уже не первый год шатается по Тису, чуть не каждый день я вижу, как она вертится у пекарни!"
XIV
Однажды, спустившись в погреб, чтобы проделать свою обычную махинацию с хлебом для бедняков, Дефенденте снял решетку с окошка и приготовился открыть дверцу в корзине. Снаружи, со двора, до него доносились крики нищих и голоса жены и подмастерья, пытавшихся их утихомирить.
Привычным жестом Сапори потянул задвижку, дверца открылась, и хлебцы посыпались в мешок. В этот самый момент краем глаза он заметил в темном подвале что-то черное и резко обернулся. Это была собака.
Стоя на пороге, Галеоне с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. В полутьме глаза собаки горели фосфорическим светом. Сапори окаменел.
"Галеоне, Галеоне, - залепетал он фальшиво и заискивающе, - ах ты, хорошая собака... На вот, возьми!" И бросил ему хлебец. Но пес даже не взглянул на подачку. Словно с него было достаточно увиденного, он медленно повернулся и пошел к лестнице.
Пекарь, оставшись один, разразился страшными проклятиями.
XV
Собака видела бога, знала его запах. Кому ведомо, какие тайны она постигла? И люди смотрели друг на друга, словно желая найти подтверждение своим мыслям, но все помалкивали. Кто-то, уже собравшись наконец открыть рот, вдруг задумывался: "А что, если это просто моя фантазия? Что, если другим такое и в голову не приходит?" И снова делал вид, будто ничего не замечает.
Галеоне совсем уже по-свойски забегал то туда, то сюда, заглядывал в остерии и хлева. Бывало, его вовсе и не ждали, а он тут как тут, стоит себе неподвижно где-нибудь в уголке, приглядывается, принюхивается. И даже по ночам, когда все другие собаки спят, на фоне какой-нибудь белой стены можно было вдруг увидеть его силуэт, движущийся характерной для пса ленивой рысцой, слегка враскачку. Где же его дом? Где конура?
Люди не чувствовали себя укрытыми от посторонних глаз даже за запертыми на засов дверями своего дома'. Они постоянно прислушивались: вот шорох, зашелестели цветы, трава, вот мягкие и осторожные шаги по камням мостовой, далекий лай. Бу-ббу-ббу... - так лает только Галеоне. Вроде бы и не яростный лай, не резкий, но разносится он по всему городку. "Ладно, чего там! Может, я и сам просчитался", - смягчается маклер, только что жестоко ссорившийся с женой из-за двух сольдо. "Так и быть, на этот раз я тебя прощаю, но смотри, если это повторится, ты у меня вылетишь отсюда",Ц говорит Фриджимелика своему рабочему, вдруг раздумав его увольнять. "А вообще она очень-очень милая женщина..." - неожиданно и в полном противоречии с только что сказанным заключает синьора Биранце, вместе с учительницей перемывающая косточки жене синдика. Бу-ббу-ббу - лает бродячая собака. Вполне возможно, что лает она на другую собаку или на тень, на бабочку, на луну, но ведь не исключено, что есть у нее и иная, более обоснованная причина для лая; может, стены, дороги, поля не мешают ей видеть людскую подлость. Заслышав этот хрипловатый лай, пьянчуги, которых выставили из остерии, стараются держаться прямее.
Вот Галеоне неожиданно появляется в каморке, где бухгалтер Федеричи строчит анонимное письмо, в котором сообщает своему хозяину - владельцу кондитерской, что счетовод Росси водится с подрывными элементами. "Что это ты там пишешь, бухгалтер?" - такой вопрос чудится ему в кротких собачьих глазах. Федеричи сдержанно указывает псу на дверь: "Ну-ка, приятель, пошел отсюда, пошел!" - не осмеливаясь произнести вслух рвущиеся из души ругательства. Потом он прикладывает ухо к двери, желая удостовериться, что собака уже ушла, и на всякий случай бросает свое письмо в огонь.
Глубокой ночью кто-то совершенно случайно оказывается у деревянной лестницы, ведущей в квартирку бесстыжей красавицы Флоры. Ступеньки поскрипывают под ногами отца пятерых детей садовника Гуидо. Но вот в темноте блеснула пара глаз. "Черт побери, я же не туда попал! - восклицает Гуидо громко, чтобы его слышала собака, и кажется, будто он искренне огорчен этим недоразумением. - В такой темноте легко ошибиться... Это же вовсе не дом нотариуса!" - говорит он и стремительно скатывается вниз.
Знакомый негромкий лай и мягкое, словно бы укоризненное ворчание раздаются в тот самый момент, когда Пинин и Джонфа, проникшие под покровом ночи на склад, собираются утащить оттуда два велосипеда. "Эй, кажется, кто-то идет", - шепчет Пинин, явно кривя душой. "Мне тоже показалось,Ц отвечает Джонфа. - Лучше давай смоемся". И они выскальзывают на улицу, так ничего и не взяв.