Страница:
Ну, а если заглянуть глубже, может, мы так пытаемся передать свои сновидения и тревоги или сладкие мечты о тех далеких краях, где, как нам кажется, царит счастье'? В общем, нет ли здесь поэтического образа'? Ничего подобного. А не тяга ли это к еще более далеким - совсем уже на краю света - землям, которых нам никогда не достичь? Да нет же, говорю вам, это не шутка, и не нужно искать здесь никакого двойного смысла. Увы, речь идет, по-видимому, просто о капле воды, которая ночами поднимается по лестнице вверх. Тик, тик - крадучись, со ступеньки на ступеньку. Потому-то и страшно.
Зимняя ночь в Филадельфии
В самом начале июля 1945 года альпийский проводник Габриэле Франческини, поднявшись в одиночку по Валь Канали (Пале ди Сан Мартино ди Кастроцца), чтобы опробовать новый подход к отвесному склону Чима дель Коро, увидел наверху, примерно в ста метрах от скального основания, что-то белое, свисавшее с небольшого выступа над пропастью. Вглядевшись хорошенько, он понял, что это парашют, и вспомнил, что в январе где-то в этих местах разбился американский четырехмоторный самолет, летевший из Австрии; семь или восемь членов его экипажа благополучно приземлились в Гозальдо, а двоих отнесло ветром в сторону, и было видно, как они опускались за горную гряду Крода Гранде. Больше о них не слышали.
С карниза свисали белые стропы, на которых болталось что-то темное - то ли сумка с неприкосновенным запасом, то ли останки самого летчика, над которыми хорошо поработали солнце, вороны и снежные бури. Склон в этом месте был очень крутым, но не таким уж неодолимым - примерно третьей степени сложности. Франческини довольно быстро добрался до карниза и увидел, что черная штуковина - просто клубок перепутанных и обрезанных ножом лямок. Он стянул парашют вниз. Чуть поодаль, на небольшой террасе, виднелся какой-то ярко-красный предмет: это был двойной прорезиненный жилет с парой странных металлических рычажков; стоило привести в действие один из них, как жилет мгновенно со свистом наполнился воздухом. На нем была надпись: Л-т Ф. П. Мюллер, Филадельфия. Еще ниже Франческини нашел пустую обойму от пистолета - все патроны были расстреляны, - а в самом низу, в углублении, между скалой и снегом, заполнявшим расщелину, - зеленый фланелевый шарф из военного обмундирования и короткий штык с обломанным острием.
Самого летчика нигде не было.
(Первым выпрыгнул Франклин Дж. Годжер, следом за ним - он. А остальные? Белый купол его парашюта уже раскрылся, а те почему-то все не прыгали. Парашют Годжера был под ним, метрах примерно в пятидесяти. Рев моторов постепенно затихал, словно уходил в вату.
Он заметил, что по мере того, как они снижались, ветер относил их в сторону от долины, к горам, покрытым снегом. Горы росли прямо на глазах, ощетиниваясь причудливыми скалами; они были изрезаны темными расщелинами, на дне которых, отливая голубизной, лежал снег.
"Годжер! Годжер!" - позвал он, но тут между ним и его товарищем внезапно выросла стена. Она быстро приближалась. Это был желтовато-серый отвесный склон, который вдруг стал валиться на него. Вытянув вперед руки, он попытался смягчить удар.)
Спустившись в долину, Франческини сообщил об увиденном на ближайший американский пост.
Наверх он вернулся лишь через двенадцать дней. За это время снег заметно подтаял, но новые поиски ни к чему не привели. Он совсем уже собрался уходить, как вдруг справа, в углублении, увидел наполовину вытаявший из снега труп - почти нетронутый, только с пустыми глазницами; и еще на темени у него виднелась страшная рана, круглая и глубокая, как чашка... Это были останки мужчины лет двадцати четырех, высокого, темноволосого. Над трупом уже вились мухи.
(Он ударился о стену, правда, удар был не таким сильным, как можно было ожидать. Ухватиться ни за что не удалось; его отбросило от стены, и он повис в воздухе, почему-то перестав снижаться.
Парашют зацепился за едва заметный выступ. Теперь он висел над бездной.
Вокруг торчали бесформенные обломки скал, потрескавшиеся, древние, просто непонятно было, на чем они держатся. Светило солнце. Но он смотрел вниз, на дно ущелья ~сверху оно казалось почти плоским), на эту гладкую и такую манящую белую дорожку. У него мелькнула мысль, что он, должно быть, выглядит сейчас очень смешно - болтается на стропах, словно марионетка. Прямо напротив торчал какой-то кривой пик, похожий на монаха, и, казалось, смотрел на него - без всякого сочувствия.
Было слишком тихо. Он снял шлем в надежде уловить какой-нибудь, пусть хоть отдаленный звук, свидетельствующий о близости человека. Ничего. Ни крика, ни выстрела, ни колокольного звона, ни шума мотора. Он закричал изо всех сил: "Годжер! Годжер!" "Годжер, Годжергоджер! Годж..!
Годж..!" - откликнулось эхо. Холодное, четкое, казалось, оно хотело дать ему понять: нет здесь никого и ничего, кроме скал, и все твои призывы напрасны.)
Когда американцы узнали об этом, вместе с Франческини в горы отправилось человек десять во главе с лейтенантом. Вез привычки к горам они с трудом добрались до места. Проводник и офицер объяснялись между собой на ломаном французском. Труп уложили в мешок, и отряд стал спускаться вниз по крутому, забитому снегом каньону. Но в одном месте на их пути попалась каменистая осыпь.
Здесь офицер приказал всем остановиться. Франческини воспользовался передышкой, чтобы получше рассмотреть "свою" стенку, особенно один камин (узкий вертикальный проход между скалами). Вдруг уголком глаза он заметил какое-то движение. Мешок с трупом, подпрыгивая на камнях, катился вниз.
Франческини взглянул на лейтенанта, но тот и бровью не повел.
В полутора метрах от его ног тянулся небольшой карниз, на котором местами лежали подушки снега. Это был единственный шанс. Он обрезал мешавшие ему ремни и, уцепившись руками за стропы, стал потихоньку спускаться, пока не коснулся ногами опоры. Теперь он стоял на карнизе.
Но под карнизом была пропасть. Чуть наклонившись, он поглядел вниз, но так и не смог увидеть, где же кончается эта отвесная стена. Горы! Никогда раньше он не видел их вблизи. Они были чужими, слишком красивыми и такими обманчивыми. Как же они ему сейчас ненавистны! И все-таки нужно из них выбраться. Вот если бы можно было использовать стропы парашюта. Но они теперь висели над ним, разве до них дотянешься? Вечерело. Солнце близилось к закату, и ему стало страшно. Было холодно. "Э-гей!" - отчаянно закричал он. "Э-ге-ге-гей!" - восьмикратно отозвались горы даже на противоположной стороне ущелья. Вдруг у него мелькнула надежда: он вытащил пистолет и, подняв руку повыше, словно так его лучше услышат, расстрелял с небольшими интервалами всю обойму. Эхо откликнулось на каждый выстрел. И вновь наступила тишина. Никогда он еще не видел ничего более неподвижного, чем горы, даже громады домов не могли быть неподвижнее. Летный комбинезон уже не защищал от холода, и он стал хлопать руками, чтобы согреться. Попробовал закурить сигарету, но легче не стало. Когда же наконец явятся эти сволочи немцы, чтобы взять его в плен?)
Тело они нашли у подножия невысокой стенки. Во время падения оно вывалилось из мешка. Коекак запихали его обратно. Франческини с помощью двух поясных ремней дотащил мешок до того места, где кончался снег. Здесь мешок положили на носилки. И снова остановились передохнуть.
(Лишь когда солнце перестало освещать самый высокий пик и мрак хлынул вниз по ущельям, летчик окончательно понял, что он здесь один. Люди, дома, огонь, теплые постели, пляжи, девушки - все это казалось ему просто нелепой сказкой из какой-то потусторонней жизни.
Он съел то немногое, что было при нем, большими глотками опустошил фляжку с джином. Завтра утром, конечно же, кто-нибудь за ним придет. Скорчившись, он примостился на карнизе. Попробовал еще позвать на помощь, но эхо теперь, когда уже почти ничего не было видно, только раздражало.
Джин, усталость, молодость взяли свое: он уснул.)
Лейтенант попросил Франческини спуститься до Мальга Канали: пусть оттуда пришлют за ними мула. А- пока они будут потихоньку тащить носилки вниз. Было видно, что все чертовски устали.
Франческини пошел дальше, но вскоре услышал у себя за спиной голоса: это американцы бегом спускались следом за ним. Без носилок. "А как же покойник?" - поинтересовался Франческини. " Мы оставили его там, вон за той скалой". - "Когда же вы за ним вернетесь?" Лейтенант ответил: "Когда он станет полегче".
(Проснувшись, он увидел Филадельфию. Черт возьми, это же его родной город~ Он видел, как в ночи сверкают под луной фасады небоскребов, а их черные острые грани уходят в бездну; видел белые улицы - почему они такие белые? Видел площади, и памятники, и купола, и причудливые конструкции смонтированных на крышах и соперничающих со звездами реклам. Ну да, а чуть пониже, за махиной "Датчин Инк.", вон за тем лесом труб, - его дом. Неужели все спят? Почему нет ни единого огонька?
Ни огонька, ни светящегося окна, ни крошечного язычка зажигалки! И улицы такие пустынные, и не видно машин, пересекающих эти белоснежные перекрестки. Лишь где-то высоко-высоко посверкивают, словно голубые кварцевые пластины, стеклянные крыши зимних садов, но и там, наверху, все погружено в страшный сон.
Филадельфия мертва. Произошла какая-то таинственная катастрофа, и город стая вот таким - турбины остановились, кабины лифтов застыли на полпути в своих бетонных колодцах, котлы потухли, старые квакеры окаменели, держа в руках немые телефонные трубки. Холод множеством жал проникает в меховые сапоги. Но что это за звук, похожий на подавленный вздох? Может, ветер, гуляя по колоннадам, извлекает из них жалобный стон? Или это человеческий голос? Временами ему чудится какая-то неясная музыка: звуки скрипок и гитар, доносящиеся из таинственных недр окружающих его небоскребов. На самых высоких шпилях лежит серебристая пыль. Холод режет тело, как лезвиями. А бог, о котором он столько слышал в своей жизни, - где он, этот бог? Да нет, это не Филадельфия, черт побери, это самая гнусная на всей земле яма.)
Так младший лейтенант Мюллер остался на солнце один на один с обступившими его горами.
Пастухи, которые поднимаются летом в горы со своими овцами, сняли с него кожаные сапоги - они еще неплохо сохранились, - а труп, не выдержав зловония, сожгли. Через три месяца вернулись американцы и забрали кости.
(Наступил рассвет. Ну и что? Ночной холод так глубоко проник в его тело, что и тысячи лет не хватило бы, чтобы его отогреть. От младшего лейтенанта Мюллера не осталось больше ничего, кроме вот этого оцепеневшего тела. Вершины, склоны, нависающие снежные шапки еще спят. Никто не придет. Теперь он видит, как глубока разверзшаяся под ним пропасть. Все, что он делает, он делает автоматически, без внутренней убежденности. Снимает меховые сапоги, вытаскивает короткий штык, чтобы можно было втыкать его в щели между камнями и таким образом держаться на стене.
Находит достаточно широкий, вертикально уходящий вниз камин. Может, удастся втиснуться в него? С неодолимой вялостью он пытается это сделать, упираясь руками. Но руки стали словно чужие, совсем утратили чувствительность. И вот он уже в камине, спускается вниз сантиметр за сантиметром. На мгновение его ослепляет сол нечный луч, играющий на плоской скале где-то высоковысоко.
Когда кончится эта пропасть? Камень, на который он оперся правой ногой, срывается вниз. Он слышит грохот камнепада. Кончик штыка тщетно царапает стенку. Какая-то сила медленно и неумолимо опрокидывает его назад. Но вот стена наклоняется, становясь почти горизонтальной.
Спасен! Горы подхватывают громкий хохот, отраженный тремя, пятью, десятью стенками. Но и он скоро смолкает. Летит вниз штык, отскакивая от скал и весело звякая. И опять все неподвижно и безмолвно.)
Сейчас здесь ничего не осталось. Чтобы сохранить хоть какую-то память, сторож горного приюта "Тревизо" в том месте, где три месяца пролежали останки летчика, на пирамидке лежащих среди травы камней красной краской вывел имя: Ф. П. Мюллер - и нарисовал крест, а под ним добавил по ошибке: Англия. Наверное, потому, что от диких скал Валь Канали и Америка, и Англия одинаково далеко, за миллиарды километров, так что ошибиться очень просто.
Как убили дракона
В мае 1902 года некий Джозуе Лонго - крестьянин графа Джерола, часто ходивший на охоту в горы, - сказал, что он видел в Сухом Долу какую-то здоровенную зверюгу, похожую на дракона.
В Палиссано, деревушке, находившейся в самом конце долины, испокон веку жила легенда о том, что где-то здесь, в одном из безводных ущелий, до сих пор еще сохранилось такое чудище. но никто не принимал эти россказни всерьез. Однако на сей раз доводы Лонго, убедительность его слов и подробности пережитого им приключения, совершенно не менявшиеся от рассказа к рассказу, наводили на мысль, что и впрямь что-то такое там есть, и граф Мартино Джерол решил убедиться в этом самолично. Он, конечно, понимал, что ни о каком настоящем драконе и речи быть не может, но нельзя было исключить, что в здешних пустынных ущельях обитает какая-нибудь крупная змея редкого вида. Компанию в этой экспедиции ему составили губернатор провинции Куинто Андронико со своей бесстрашной красавицей женой Марией, ученый-натуралист Ингирами и его коллега, искусный мастер по изготовлению чучел, Фусти. Губернатор, человек скептического склада ума и не очень сильной воли, уже давно заметил, что жена его неравно душна к Джеролу, но как-то не придавал этому значения и, когда Мария предложила ему поехать вместе с графом охотиться на дракона, согласился не задумываясь. Он совершенно не ревновал жену к Мартино и нисколько ему не завидовал, хотя тот был намного моложе, красивее, сильнее, храбрее и богаче его. И вот как-то после полуночи из города в сопровождении восьми верховых охотников выехали два экипажа; к шести утра они были уже у деревни Палиссано. Джерол, красавица Мария и оба натуралиста спали. Бодрствовал один лишь Андронико; он и велел остановить лошадей перед домом своего старого знакомого - доктора Таддеи. Вскоре, поднятый с постели кучером, из окна второго этажа вы глянул доктор - заспанный, в ночном колпаке. Андронико, подойдя к окну и весело поздоровавшись, рассказал ему о цели экспедиции. Он рассчитывал, что доктор, услышав историю о каких-то драконах, просто посмеется над ними. Но Таддеи лишь неодобрительно покачал головой.
"На вашем месте я бы туда не ездил", - сказал он твердо.
"Почему? Думаете, там ничего нет? Может, все это пустая болтовня?"
"Нет, не потому, - ответил доктор. - Я-то как раз думаю, что дракон есть, хотя мне лично видеть его не доводилось. Но ввязываться в это дело я бы не стал. Есть во всем этом что-то зловещее".
"Зловещее? Уж не хотите ли вы, Таддеи, сказать, что действительно верите?.."
"Я уже стар, дорогой мой губернатор, - ответил доктор, - и повидал на своем веку достаточно.
Возможно, конечно, что все это враки. Но может быть, и правда. Нет, на вашем месте я бы в это дело не ввязывался. И вообще, послушайте меня: дорогу туда отыскать трудно, много оползней, породы здесь рыхлые - от легкого ветерка может начаться целое светопреставление - и совершенно нет воды.
Оставьте эту затею, губернатор, отправляйтесь-ка лучше вон туда, на Крочетту (он указал на округлую, поросшую густой травой гору за деревней), там пропасть зайцев. - И, немного помолчав, добавил: - Нет, с вами я бы действительно не пошел. Слышал я как-то... Да что вам говорить, еще смеяться станете..."
"Почему это я стану смеяться? - воскликнул Андронико. - Говорите, говорите же!"
"Ну ладно. Ходят слухи, что дракон изрыгает дым и что дым этот ядовит. Даже малой толики его достаточно, чтобы убить человека".
Вопреки своему обещанию, Андронико расхохотался.
"Я всегда знал, что вы ретроград, - заключил он, - чудак и ретроград. Но это уж переходит всякие границы. Сейчас же не средневековье, дорогой Таддеи. До свидания. Мы вернемся вечером, и непременно с головой дракона!"
Помахав рукой, он сел в экипаж и приказал кучеру трогать. Входивший в группу охотников и знавший дорогу Джозуе Лонго двигался во главе отряда.
"Почему тот старик качал головой?" - спросила проснувшаяся между тем Мария.
"Пустяки! - ответил Андронико. - Это миляга Таддеи; от нечего делать он занимается еще и ветеринарией. Мы говорили с ним об эпидемии ящура".
"А о драконе? - спросил граф Джерол, сидевший напротив. - Ты не спросил, известно ли ему чтонибудь о драконе?"
"Признаться, нет, - ответил губернатор. - Не хотел вы глядеть смешным. Я сказал, что мы приехали сюда поохотиться. И только".
Поднявшееся солнце развеяло сонливость путников; лошади побежали резвее, а кучера затянули песню.
"Этот Таддеи был нашим домашним врачом, - сказал губернатор. - Когда-то у него была превосходная клиентура. Но однажды, не помню уж почему, кажется, из-за несчастной любви, он уединился в деревне. Потом опять что-то приключилось, и он забрался в эти горы. Случись с ним чтонибудь еще, не знаю уж, куда он сможет податься отсюда; то же станет чем-то вроде дракона!"
"Что за глупости! - откликнулась Мария раздраженно. - Только и разговору у вас что о драконе.
Эта музыка мне уже надоела, за всю дорогу ничего другого я не слышала".
"Да ведь ты сама захотела поехать, - мягко, но не без иронии возразил ей муж. - И потом, как ты могла слышать, о чем мы говорим, если сама спала? А может, ты притворялась?"
Мария не ответила: она с беспокойством смотрела в окошко на горы, которые становились все выше, круче и суровее. В конце долины виднелось хаотическое скопление конусообразных вершин, в большинстве своем голых Ц ни тебе леса, ни луга, - желтоватых и бесконечно унылых. Под палящим солнцем они светились ровным и сильным светом.
Около девяти часов утра экипажи остановились: дальше дороги не было. Путники поняли, что находятся в самом сердце этих зловещих гор. Вблизи было видно, что сложены они из рыхлых и осыпающихся пород, чуть ли не из сухой земли - сплошная осыпь от вершины до подножия.
"Ну вот, здесь как раз и начинается тропа, - сказал Лонго, показывая рукой на протоптанную людьми дорожку, которая вела в небольшую лощину.Ц Если идти по ней, то за три четверти часа можно добраться до Буреля, где как раз и видели дракона".
"Воду взяли?" - спросил Андронико, обращаясь к охотникам.
"У нас есть четыре фляжки с водой и еще две с вином, ваше превосходительство, - ответил один из охотников. - Думаю, хватит..."
Странно. Теперь, когда они были вдали от города и эти горы отгораживали их от всего мира, мысль о драконе казалась уже не такой абсурдной. Путешественники огляделись: картина, представившаяся их взору, была малоутешительной. Желтоватые гребни, куда еще не ступала нога человека, лабиринт разбегавшихся в стороны трещин, извивы которых невозможно было проследить взглядом, - великое запустение.
Молча тронулись в путь. Впереди шли охотники с ружья ми, старинными куливринами и прочим охотничьим снаряжением, за ними - Мария, а замыкали шествие оба натуралиста. К счастью, тропа вилась по теневой стороне: среди этих желтых склонов терпеть солнце было бы просто мукой.
Лощинка, которая вела к Бурелю, тоже была узка и извилиста, по дну ее не бежал ручей, на склонах не росли ни кусты, ни трава, кругом виднелись только камни да осыпи. Ни птичьего щебета, ни журчания воды, лишь изредка прошуршит осыпающаяся галька.
Пока группа двигалась вперед, ее догнал поднимавшийся по тропе быстрее, чем наши путники, юноша с козьей тушей на плечах.
"Это он к дракону идет", - сказал Лонго. Сказал совершенно серьезно, даже без намека на шутку. И пояснил, что жители Палиссано очень суеверны и ежедневно отправляют в Бурель козу, чтобы задобрить чудовище. Дань эту таскают по очереди деревенские парни. Не дай бог услышать голос чудовища Ц тогда жди беды.
"Значит, дракон ежедневно съедает по козе?" - шутя, спросил граф Джерол.
"Во всяком случае, на другое утро там ничего не находят, это точно".
"Даже костей?"
"Ну да. Он утаскивает козу в свою пещеру, там ее и съедает".
"А не может быть, чтобы съедал ее кто-то из деревенских? - спросил губернатор. - Дорогу сюда знают все. И вообще, кто-нибудь видел, как дракон утаскивает козу?"
"Не знаю, ваше превосходительство", - ответил охотник.
Между тем юноша, тащивший тушу, поравнялся с ними.
"Послушай-ка, парень, - сказал граф Джерол своим властным голосом, - за сколько продашь эту козу?"
"Я не могу ее продать, синьор", - ответил тот.
"Даже за десять скудо?
"Ну, разве что за десять... - согласился юноша. - Но тогда мне придется сходить за другой козой". И с этими словами он опустил свою ношу на землю.
Андронико, посмотрев на графа Джерола, спросил:
"Зачем тебе эта коза? Надеюсь, ты не собираешься ее есть?"
"Скоро сам увидишь, зачем она мне", - ответил граф уклончиво.
Один из охотников взвалил козу себе на плечи, парень из Палиссано побежал вниз, в деревню (было ясно, что он отправился за другой козой для дракона), и группа продол жила свой путь.
Не прошло и часу, как они добрались до места. Лощина неожиданно перешла в большой пустынный цирк - Бурель, нечто вроде естественного амфитеатра, с глинистыми склонами. и торчащими из них красновато-желтыми скалами. Здесь, в самом центре площадки, в верхней части конусообразной кучи камней виднелась черная дыра - пещера дракона.
"Он там", - сказал Лонго. Все остановились поодаль, на усыпанной галькой ровной площадке, служившей отличным местом для наблюдения и расположенной метров на десять выше пещеры, почти прямо напротив нее. Площадка эта имела еще и то преимущество, что снизу взобраться на нее было невозможно из-за отвесного склона.
Мария могла чувствовать себя здесь в полной безопасности.
Все притихли и стали прислушиваться. Но вокруг царило великое молчание гор, лишь изредка нарушаемое шорохом щебня. То справа, то слева внезапно обрушивался какой-нибудь глинистый выступ, и мелкие камешки тоненькими ручейками долго сыпались вниз, являя картину вечного раз рушения. Казалось, будто эти забытые богом горы мало помалу рассыпаются в прах.
"А что, если дракон сегодня не покажется?" - спросил Куинто Андронико.
"У меня же есть коза, - ответил Джерол. - Ты забыл, что у меня есть коза!"
Всем было ясно, что он этим хотел сказать; мертвая коза поможет им выманить чудовище из пещеры. И начались приготовления. Два охотника с трудом поднялись по откосу метров на двадцать выше пещеры, чтобы в случае необходимости ее можно было забросать камнями. Третий отнес козу на галечник и положил ее поближе ко входу. Остальные рас положились по обеим сторонам под надежной защитой больших валунов и зарядили свои ружья и куливрины. Андронико не сдвинулся с места: он хотел видеть все.
Красавица Мария молчала. Вся ее уверенность куда-то улетучилась. С какой радостью она сию же минуту вернулась бы назад! Но признаться в этом не решалась. Ее взгляд блуждал по отвесным склонам, по старым и новым осыпям, по подпиравшим стенки рыхлым глиняным пилястрам, которые могли рухнуть в любую минуту.
Вся их группа - и муж, и граф Джерол, и натуралисты, и охотники Ц казалась ей малой песчинкой в этом море одиночества.
Перед входом в пещеру положили козью тушу и стали ждать. Уже перевалило за десять, и солнце теперь заливало Бурель, раскаляя все вокруг. От стен ущелья струился горя чий воздух. Чтобы укрыть от палящих лучей губернатора и его жену, охотники, взяв в экипаже полости, соорудили из них что-то вроде навеса. Мария все время пила воду.
"Внимание!" - крикнул вдруг граф Джерол, стоявший на большом камне внизу, на галечнике; в руках у него был карабин, а у пояса болтался металлический ломик.
Все вздрогнули и затаили дыхание: из зева пещеры показалось что-то живое.
"Дракон! Дракон!" - закричали два или три охотника, и непонятно было, чего в этом крике больше - радости или ужаса.
Какое-то живое существо, извиваясь и покачиваясь, вы ползло на свет. Вот оно, легендарное чудовище, один голос которого нагонял страх на целую деревню!
"Ой, какой противный!" - воскликнула Мария с явным облегчением: она была готова к худшему.
"Ну, держись!" - весело закричал один из охотников, и все приободрились.
"Похоже, что это маленький сега1ояаигияЬ - сказал профессор Ингирами, овладевший собой настолько, что у него вновь проснулся интерес к научным проблемам.
Чудовище и впрямь оказалось не таким уж страшным: чуть больше двух метров в длину, голова, похожая на крокодилью, но покороче, шея, вытянутая, как у ящерицы, раз дутое туловище, небольшой хвост, и вдоль спины что-то вроде мягкого, покрытого слизью гребешка. Но не столько скромность размеров животного, сколько скованность его движений, вид пергаментно-землистой, с зеленоватым оттенком кожи и дряблого туловища развеяли страхи. Все вместе являло собой картину невероятной старости. Если это и был дракон, то дракон дряхлый, почти умирающий.
"Получай!" - с издевкой крикнул один из охотников, стоявший над входом в пещеру, и, метнув в животное камень, угодил ему прямо в череп. Отчетливо послышалось глухое "тук", словно ударили по тыкве. Мария вздрогнула от отвращения.
По-видимому, удар был недостаточно сильным. Оторопевший дракон несколько мгновений оставался неподвижным, потом повел шеей и помотал головой - наверное, от боли. Челюсти его то открывались, то закрывались, так что был виден частокол острых зубов, но голоса он не подал.
Зимняя ночь в Филадельфии
В самом начале июля 1945 года альпийский проводник Габриэле Франческини, поднявшись в одиночку по Валь Канали (Пале ди Сан Мартино ди Кастроцца), чтобы опробовать новый подход к отвесному склону Чима дель Коро, увидел наверху, примерно в ста метрах от скального основания, что-то белое, свисавшее с небольшого выступа над пропастью. Вглядевшись хорошенько, он понял, что это парашют, и вспомнил, что в январе где-то в этих местах разбился американский четырехмоторный самолет, летевший из Австрии; семь или восемь членов его экипажа благополучно приземлились в Гозальдо, а двоих отнесло ветром в сторону, и было видно, как они опускались за горную гряду Крода Гранде. Больше о них не слышали.
С карниза свисали белые стропы, на которых болталось что-то темное - то ли сумка с неприкосновенным запасом, то ли останки самого летчика, над которыми хорошо поработали солнце, вороны и снежные бури. Склон в этом месте был очень крутым, но не таким уж неодолимым - примерно третьей степени сложности. Франческини довольно быстро добрался до карниза и увидел, что черная штуковина - просто клубок перепутанных и обрезанных ножом лямок. Он стянул парашют вниз. Чуть поодаль, на небольшой террасе, виднелся какой-то ярко-красный предмет: это был двойной прорезиненный жилет с парой странных металлических рычажков; стоило привести в действие один из них, как жилет мгновенно со свистом наполнился воздухом. На нем была надпись: Л-т Ф. П. Мюллер, Филадельфия. Еще ниже Франческини нашел пустую обойму от пистолета - все патроны были расстреляны, - а в самом низу, в углублении, между скалой и снегом, заполнявшим расщелину, - зеленый фланелевый шарф из военного обмундирования и короткий штык с обломанным острием.
Самого летчика нигде не было.
(Первым выпрыгнул Франклин Дж. Годжер, следом за ним - он. А остальные? Белый купол его парашюта уже раскрылся, а те почему-то все не прыгали. Парашют Годжера был под ним, метрах примерно в пятидесяти. Рев моторов постепенно затихал, словно уходил в вату.
Он заметил, что по мере того, как они снижались, ветер относил их в сторону от долины, к горам, покрытым снегом. Горы росли прямо на глазах, ощетиниваясь причудливыми скалами; они были изрезаны темными расщелинами, на дне которых, отливая голубизной, лежал снег.
"Годжер! Годжер!" - позвал он, но тут между ним и его товарищем внезапно выросла стена. Она быстро приближалась. Это был желтовато-серый отвесный склон, который вдруг стал валиться на него. Вытянув вперед руки, он попытался смягчить удар.)
Спустившись в долину, Франческини сообщил об увиденном на ближайший американский пост.
Наверх он вернулся лишь через двенадцать дней. За это время снег заметно подтаял, но новые поиски ни к чему не привели. Он совсем уже собрался уходить, как вдруг справа, в углублении, увидел наполовину вытаявший из снега труп - почти нетронутый, только с пустыми глазницами; и еще на темени у него виднелась страшная рана, круглая и глубокая, как чашка... Это были останки мужчины лет двадцати четырех, высокого, темноволосого. Над трупом уже вились мухи.
(Он ударился о стену, правда, удар был не таким сильным, как можно было ожидать. Ухватиться ни за что не удалось; его отбросило от стены, и он повис в воздухе, почему-то перестав снижаться.
Парашют зацепился за едва заметный выступ. Теперь он висел над бездной.
Вокруг торчали бесформенные обломки скал, потрескавшиеся, древние, просто непонятно было, на чем они держатся. Светило солнце. Но он смотрел вниз, на дно ущелья ~сверху оно казалось почти плоским), на эту гладкую и такую манящую белую дорожку. У него мелькнула мысль, что он, должно быть, выглядит сейчас очень смешно - болтается на стропах, словно марионетка. Прямо напротив торчал какой-то кривой пик, похожий на монаха, и, казалось, смотрел на него - без всякого сочувствия.
Было слишком тихо. Он снял шлем в надежде уловить какой-нибудь, пусть хоть отдаленный звук, свидетельствующий о близости человека. Ничего. Ни крика, ни выстрела, ни колокольного звона, ни шума мотора. Он закричал изо всех сил: "Годжер! Годжер!" "Годжер, Годжергоджер! Годж..!
Годж..!" - откликнулось эхо. Холодное, четкое, казалось, оно хотело дать ему понять: нет здесь никого и ничего, кроме скал, и все твои призывы напрасны.)
Когда американцы узнали об этом, вместе с Франческини в горы отправилось человек десять во главе с лейтенантом. Вез привычки к горам они с трудом добрались до места. Проводник и офицер объяснялись между собой на ломаном французском. Труп уложили в мешок, и отряд стал спускаться вниз по крутому, забитому снегом каньону. Но в одном месте на их пути попалась каменистая осыпь.
Здесь офицер приказал всем остановиться. Франческини воспользовался передышкой, чтобы получше рассмотреть "свою" стенку, особенно один камин (узкий вертикальный проход между скалами). Вдруг уголком глаза он заметил какое-то движение. Мешок с трупом, подпрыгивая на камнях, катился вниз.
Франческини взглянул на лейтенанта, но тот и бровью не повел.
В полутора метрах от его ног тянулся небольшой карниз, на котором местами лежали подушки снега. Это был единственный шанс. Он обрезал мешавшие ему ремни и, уцепившись руками за стропы, стал потихоньку спускаться, пока не коснулся ногами опоры. Теперь он стоял на карнизе.
Но под карнизом была пропасть. Чуть наклонившись, он поглядел вниз, но так и не смог увидеть, где же кончается эта отвесная стена. Горы! Никогда раньше он не видел их вблизи. Они были чужими, слишком красивыми и такими обманчивыми. Как же они ему сейчас ненавистны! И все-таки нужно из них выбраться. Вот если бы можно было использовать стропы парашюта. Но они теперь висели над ним, разве до них дотянешься? Вечерело. Солнце близилось к закату, и ему стало страшно. Было холодно. "Э-гей!" - отчаянно закричал он. "Э-ге-ге-гей!" - восьмикратно отозвались горы даже на противоположной стороне ущелья. Вдруг у него мелькнула надежда: он вытащил пистолет и, подняв руку повыше, словно так его лучше услышат, расстрелял с небольшими интервалами всю обойму. Эхо откликнулось на каждый выстрел. И вновь наступила тишина. Никогда он еще не видел ничего более неподвижного, чем горы, даже громады домов не могли быть неподвижнее. Летный комбинезон уже не защищал от холода, и он стал хлопать руками, чтобы согреться. Попробовал закурить сигарету, но легче не стало. Когда же наконец явятся эти сволочи немцы, чтобы взять его в плен?)
Тело они нашли у подножия невысокой стенки. Во время падения оно вывалилось из мешка. Коекак запихали его обратно. Франческини с помощью двух поясных ремней дотащил мешок до того места, где кончался снег. Здесь мешок положили на носилки. И снова остановились передохнуть.
(Лишь когда солнце перестало освещать самый высокий пик и мрак хлынул вниз по ущельям, летчик окончательно понял, что он здесь один. Люди, дома, огонь, теплые постели, пляжи, девушки - все это казалось ему просто нелепой сказкой из какой-то потусторонней жизни.
Он съел то немногое, что было при нем, большими глотками опустошил фляжку с джином. Завтра утром, конечно же, кто-нибудь за ним придет. Скорчившись, он примостился на карнизе. Попробовал еще позвать на помощь, но эхо теперь, когда уже почти ничего не было видно, только раздражало.
Джин, усталость, молодость взяли свое: он уснул.)
Лейтенант попросил Франческини спуститься до Мальга Канали: пусть оттуда пришлют за ними мула. А- пока они будут потихоньку тащить носилки вниз. Было видно, что все чертовски устали.
Франческини пошел дальше, но вскоре услышал у себя за спиной голоса: это американцы бегом спускались следом за ним. Без носилок. "А как же покойник?" - поинтересовался Франческини. " Мы оставили его там, вон за той скалой". - "Когда же вы за ним вернетесь?" Лейтенант ответил: "Когда он станет полегче".
(Проснувшись, он увидел Филадельфию. Черт возьми, это же его родной город~ Он видел, как в ночи сверкают под луной фасады небоскребов, а их черные острые грани уходят в бездну; видел белые улицы - почему они такие белые? Видел площади, и памятники, и купола, и причудливые конструкции смонтированных на крышах и соперничающих со звездами реклам. Ну да, а чуть пониже, за махиной "Датчин Инк.", вон за тем лесом труб, - его дом. Неужели все спят? Почему нет ни единого огонька?
Ни огонька, ни светящегося окна, ни крошечного язычка зажигалки! И улицы такие пустынные, и не видно машин, пересекающих эти белоснежные перекрестки. Лишь где-то высоко-высоко посверкивают, словно голубые кварцевые пластины, стеклянные крыши зимних садов, но и там, наверху, все погружено в страшный сон.
Филадельфия мертва. Произошла какая-то таинственная катастрофа, и город стая вот таким - турбины остановились, кабины лифтов застыли на полпути в своих бетонных колодцах, котлы потухли, старые квакеры окаменели, держа в руках немые телефонные трубки. Холод множеством жал проникает в меховые сапоги. Но что это за звук, похожий на подавленный вздох? Может, ветер, гуляя по колоннадам, извлекает из них жалобный стон? Или это человеческий голос? Временами ему чудится какая-то неясная музыка: звуки скрипок и гитар, доносящиеся из таинственных недр окружающих его небоскребов. На самых высоких шпилях лежит серебристая пыль. Холод режет тело, как лезвиями. А бог, о котором он столько слышал в своей жизни, - где он, этот бог? Да нет, это не Филадельфия, черт побери, это самая гнусная на всей земле яма.)
Так младший лейтенант Мюллер остался на солнце один на один с обступившими его горами.
Пастухи, которые поднимаются летом в горы со своими овцами, сняли с него кожаные сапоги - они еще неплохо сохранились, - а труп, не выдержав зловония, сожгли. Через три месяца вернулись американцы и забрали кости.
(Наступил рассвет. Ну и что? Ночной холод так глубоко проник в его тело, что и тысячи лет не хватило бы, чтобы его отогреть. От младшего лейтенанта Мюллера не осталось больше ничего, кроме вот этого оцепеневшего тела. Вершины, склоны, нависающие снежные шапки еще спят. Никто не придет. Теперь он видит, как глубока разверзшаяся под ним пропасть. Все, что он делает, он делает автоматически, без внутренней убежденности. Снимает меховые сапоги, вытаскивает короткий штык, чтобы можно было втыкать его в щели между камнями и таким образом держаться на стене.
Находит достаточно широкий, вертикально уходящий вниз камин. Может, удастся втиснуться в него? С неодолимой вялостью он пытается это сделать, упираясь руками. Но руки стали словно чужие, совсем утратили чувствительность. И вот он уже в камине, спускается вниз сантиметр за сантиметром. На мгновение его ослепляет сол нечный луч, играющий на плоской скале где-то высоковысоко.
Когда кончится эта пропасть? Камень, на который он оперся правой ногой, срывается вниз. Он слышит грохот камнепада. Кончик штыка тщетно царапает стенку. Какая-то сила медленно и неумолимо опрокидывает его назад. Но вот стена наклоняется, становясь почти горизонтальной.
Спасен! Горы подхватывают громкий хохот, отраженный тремя, пятью, десятью стенками. Но и он скоро смолкает. Летит вниз штык, отскакивая от скал и весело звякая. И опять все неподвижно и безмолвно.)
Сейчас здесь ничего не осталось. Чтобы сохранить хоть какую-то память, сторож горного приюта "Тревизо" в том месте, где три месяца пролежали останки летчика, на пирамидке лежащих среди травы камней красной краской вывел имя: Ф. П. Мюллер - и нарисовал крест, а под ним добавил по ошибке: Англия. Наверное, потому, что от диких скал Валь Канали и Америка, и Англия одинаково далеко, за миллиарды километров, так что ошибиться очень просто.
Как убили дракона
В мае 1902 года некий Джозуе Лонго - крестьянин графа Джерола, часто ходивший на охоту в горы, - сказал, что он видел в Сухом Долу какую-то здоровенную зверюгу, похожую на дракона.
В Палиссано, деревушке, находившейся в самом конце долины, испокон веку жила легенда о том, что где-то здесь, в одном из безводных ущелий, до сих пор еще сохранилось такое чудище. но никто не принимал эти россказни всерьез. Однако на сей раз доводы Лонго, убедительность его слов и подробности пережитого им приключения, совершенно не менявшиеся от рассказа к рассказу, наводили на мысль, что и впрямь что-то такое там есть, и граф Мартино Джерол решил убедиться в этом самолично. Он, конечно, понимал, что ни о каком настоящем драконе и речи быть не может, но нельзя было исключить, что в здешних пустынных ущельях обитает какая-нибудь крупная змея редкого вида. Компанию в этой экспедиции ему составили губернатор провинции Куинто Андронико со своей бесстрашной красавицей женой Марией, ученый-натуралист Ингирами и его коллега, искусный мастер по изготовлению чучел, Фусти. Губернатор, человек скептического склада ума и не очень сильной воли, уже давно заметил, что жена его неравно душна к Джеролу, но как-то не придавал этому значения и, когда Мария предложила ему поехать вместе с графом охотиться на дракона, согласился не задумываясь. Он совершенно не ревновал жену к Мартино и нисколько ему не завидовал, хотя тот был намного моложе, красивее, сильнее, храбрее и богаче его. И вот как-то после полуночи из города в сопровождении восьми верховых охотников выехали два экипажа; к шести утра они были уже у деревни Палиссано. Джерол, красавица Мария и оба натуралиста спали. Бодрствовал один лишь Андронико; он и велел остановить лошадей перед домом своего старого знакомого - доктора Таддеи. Вскоре, поднятый с постели кучером, из окна второго этажа вы глянул доктор - заспанный, в ночном колпаке. Андронико, подойдя к окну и весело поздоровавшись, рассказал ему о цели экспедиции. Он рассчитывал, что доктор, услышав историю о каких-то драконах, просто посмеется над ними. Но Таддеи лишь неодобрительно покачал головой.
"На вашем месте я бы туда не ездил", - сказал он твердо.
"Почему? Думаете, там ничего нет? Может, все это пустая болтовня?"
"Нет, не потому, - ответил доктор. - Я-то как раз думаю, что дракон есть, хотя мне лично видеть его не доводилось. Но ввязываться в это дело я бы не стал. Есть во всем этом что-то зловещее".
"Зловещее? Уж не хотите ли вы, Таддеи, сказать, что действительно верите?.."
"Я уже стар, дорогой мой губернатор, - ответил доктор, - и повидал на своем веку достаточно.
Возможно, конечно, что все это враки. Но может быть, и правда. Нет, на вашем месте я бы в это дело не ввязывался. И вообще, послушайте меня: дорогу туда отыскать трудно, много оползней, породы здесь рыхлые - от легкого ветерка может начаться целое светопреставление - и совершенно нет воды.
Оставьте эту затею, губернатор, отправляйтесь-ка лучше вон туда, на Крочетту (он указал на округлую, поросшую густой травой гору за деревней), там пропасть зайцев. - И, немного помолчав, добавил: - Нет, с вами я бы действительно не пошел. Слышал я как-то... Да что вам говорить, еще смеяться станете..."
"Почему это я стану смеяться? - воскликнул Андронико. - Говорите, говорите же!"
"Ну ладно. Ходят слухи, что дракон изрыгает дым и что дым этот ядовит. Даже малой толики его достаточно, чтобы убить человека".
Вопреки своему обещанию, Андронико расхохотался.
"Я всегда знал, что вы ретроград, - заключил он, - чудак и ретроград. Но это уж переходит всякие границы. Сейчас же не средневековье, дорогой Таддеи. До свидания. Мы вернемся вечером, и непременно с головой дракона!"
Помахав рукой, он сел в экипаж и приказал кучеру трогать. Входивший в группу охотников и знавший дорогу Джозуе Лонго двигался во главе отряда.
"Почему тот старик качал головой?" - спросила проснувшаяся между тем Мария.
"Пустяки! - ответил Андронико. - Это миляга Таддеи; от нечего делать он занимается еще и ветеринарией. Мы говорили с ним об эпидемии ящура".
"А о драконе? - спросил граф Джерол, сидевший напротив. - Ты не спросил, известно ли ему чтонибудь о драконе?"
"Признаться, нет, - ответил губернатор. - Не хотел вы глядеть смешным. Я сказал, что мы приехали сюда поохотиться. И только".
Поднявшееся солнце развеяло сонливость путников; лошади побежали резвее, а кучера затянули песню.
"Этот Таддеи был нашим домашним врачом, - сказал губернатор. - Когда-то у него была превосходная клиентура. Но однажды, не помню уж почему, кажется, из-за несчастной любви, он уединился в деревне. Потом опять что-то приключилось, и он забрался в эти горы. Случись с ним чтонибудь еще, не знаю уж, куда он сможет податься отсюда; то же станет чем-то вроде дракона!"
"Что за глупости! - откликнулась Мария раздраженно. - Только и разговору у вас что о драконе.
Эта музыка мне уже надоела, за всю дорогу ничего другого я не слышала".
"Да ведь ты сама захотела поехать, - мягко, но не без иронии возразил ей муж. - И потом, как ты могла слышать, о чем мы говорим, если сама спала? А может, ты притворялась?"
Мария не ответила: она с беспокойством смотрела в окошко на горы, которые становились все выше, круче и суровее. В конце долины виднелось хаотическое скопление конусообразных вершин, в большинстве своем голых Ц ни тебе леса, ни луга, - желтоватых и бесконечно унылых. Под палящим солнцем они светились ровным и сильным светом.
Около девяти часов утра экипажи остановились: дальше дороги не было. Путники поняли, что находятся в самом сердце этих зловещих гор. Вблизи было видно, что сложены они из рыхлых и осыпающихся пород, чуть ли не из сухой земли - сплошная осыпь от вершины до подножия.
"Ну вот, здесь как раз и начинается тропа, - сказал Лонго, показывая рукой на протоптанную людьми дорожку, которая вела в небольшую лощину.Ц Если идти по ней, то за три четверти часа можно добраться до Буреля, где как раз и видели дракона".
"Воду взяли?" - спросил Андронико, обращаясь к охотникам.
"У нас есть четыре фляжки с водой и еще две с вином, ваше превосходительство, - ответил один из охотников. - Думаю, хватит..."
Странно. Теперь, когда они были вдали от города и эти горы отгораживали их от всего мира, мысль о драконе казалась уже не такой абсурдной. Путешественники огляделись: картина, представившаяся их взору, была малоутешительной. Желтоватые гребни, куда еще не ступала нога человека, лабиринт разбегавшихся в стороны трещин, извивы которых невозможно было проследить взглядом, - великое запустение.
Молча тронулись в путь. Впереди шли охотники с ружья ми, старинными куливринами и прочим охотничьим снаряжением, за ними - Мария, а замыкали шествие оба натуралиста. К счастью, тропа вилась по теневой стороне: среди этих желтых склонов терпеть солнце было бы просто мукой.
Лощинка, которая вела к Бурелю, тоже была узка и извилиста, по дну ее не бежал ручей, на склонах не росли ни кусты, ни трава, кругом виднелись только камни да осыпи. Ни птичьего щебета, ни журчания воды, лишь изредка прошуршит осыпающаяся галька.
Пока группа двигалась вперед, ее догнал поднимавшийся по тропе быстрее, чем наши путники, юноша с козьей тушей на плечах.
"Это он к дракону идет", - сказал Лонго. Сказал совершенно серьезно, даже без намека на шутку. И пояснил, что жители Палиссано очень суеверны и ежедневно отправляют в Бурель козу, чтобы задобрить чудовище. Дань эту таскают по очереди деревенские парни. Не дай бог услышать голос чудовища Ц тогда жди беды.
"Значит, дракон ежедневно съедает по козе?" - шутя, спросил граф Джерол.
"Во всяком случае, на другое утро там ничего не находят, это точно".
"Даже костей?"
"Ну да. Он утаскивает козу в свою пещеру, там ее и съедает".
"А не может быть, чтобы съедал ее кто-то из деревенских? - спросил губернатор. - Дорогу сюда знают все. И вообще, кто-нибудь видел, как дракон утаскивает козу?"
"Не знаю, ваше превосходительство", - ответил охотник.
Между тем юноша, тащивший тушу, поравнялся с ними.
"Послушай-ка, парень, - сказал граф Джерол своим властным голосом, - за сколько продашь эту козу?"
"Я не могу ее продать, синьор", - ответил тот.
"Даже за десять скудо?
"Ну, разве что за десять... - согласился юноша. - Но тогда мне придется сходить за другой козой". И с этими словами он опустил свою ношу на землю.
Андронико, посмотрев на графа Джерола, спросил:
"Зачем тебе эта коза? Надеюсь, ты не собираешься ее есть?"
"Скоро сам увидишь, зачем она мне", - ответил граф уклончиво.
Один из охотников взвалил козу себе на плечи, парень из Палиссано побежал вниз, в деревню (было ясно, что он отправился за другой козой для дракона), и группа продол жила свой путь.
Не прошло и часу, как они добрались до места. Лощина неожиданно перешла в большой пустынный цирк - Бурель, нечто вроде естественного амфитеатра, с глинистыми склонами. и торчащими из них красновато-желтыми скалами. Здесь, в самом центре площадки, в верхней части конусообразной кучи камней виднелась черная дыра - пещера дракона.
"Он там", - сказал Лонго. Все остановились поодаль, на усыпанной галькой ровной площадке, служившей отличным местом для наблюдения и расположенной метров на десять выше пещеры, почти прямо напротив нее. Площадка эта имела еще и то преимущество, что снизу взобраться на нее было невозможно из-за отвесного склона.
Мария могла чувствовать себя здесь в полной безопасности.
Все притихли и стали прислушиваться. Но вокруг царило великое молчание гор, лишь изредка нарушаемое шорохом щебня. То справа, то слева внезапно обрушивался какой-нибудь глинистый выступ, и мелкие камешки тоненькими ручейками долго сыпались вниз, являя картину вечного раз рушения. Казалось, будто эти забытые богом горы мало помалу рассыпаются в прах.
"А что, если дракон сегодня не покажется?" - спросил Куинто Андронико.
"У меня же есть коза, - ответил Джерол. - Ты забыл, что у меня есть коза!"
Всем было ясно, что он этим хотел сказать; мертвая коза поможет им выманить чудовище из пещеры. И начались приготовления. Два охотника с трудом поднялись по откосу метров на двадцать выше пещеры, чтобы в случае необходимости ее можно было забросать камнями. Третий отнес козу на галечник и положил ее поближе ко входу. Остальные рас положились по обеим сторонам под надежной защитой больших валунов и зарядили свои ружья и куливрины. Андронико не сдвинулся с места: он хотел видеть все.
Красавица Мария молчала. Вся ее уверенность куда-то улетучилась. С какой радостью она сию же минуту вернулась бы назад! Но признаться в этом не решалась. Ее взгляд блуждал по отвесным склонам, по старым и новым осыпям, по подпиравшим стенки рыхлым глиняным пилястрам, которые могли рухнуть в любую минуту.
Вся их группа - и муж, и граф Джерол, и натуралисты, и охотники Ц казалась ей малой песчинкой в этом море одиночества.
Перед входом в пещеру положили козью тушу и стали ждать. Уже перевалило за десять, и солнце теперь заливало Бурель, раскаляя все вокруг. От стен ущелья струился горя чий воздух. Чтобы укрыть от палящих лучей губернатора и его жену, охотники, взяв в экипаже полости, соорудили из них что-то вроде навеса. Мария все время пила воду.
"Внимание!" - крикнул вдруг граф Джерол, стоявший на большом камне внизу, на галечнике; в руках у него был карабин, а у пояса болтался металлический ломик.
Все вздрогнули и затаили дыхание: из зева пещеры показалось что-то живое.
"Дракон! Дракон!" - закричали два или три охотника, и непонятно было, чего в этом крике больше - радости или ужаса.
Какое-то живое существо, извиваясь и покачиваясь, вы ползло на свет. Вот оно, легендарное чудовище, один голос которого нагонял страх на целую деревню!
"Ой, какой противный!" - воскликнула Мария с явным облегчением: она была готова к худшему.
"Ну, держись!" - весело закричал один из охотников, и все приободрились.
"Похоже, что это маленький сега1ояаигияЬ - сказал профессор Ингирами, овладевший собой настолько, что у него вновь проснулся интерес к научным проблемам.
Чудовище и впрямь оказалось не таким уж страшным: чуть больше двух метров в длину, голова, похожая на крокодилью, но покороче, шея, вытянутая, как у ящерицы, раз дутое туловище, небольшой хвост, и вдоль спины что-то вроде мягкого, покрытого слизью гребешка. Но не столько скромность размеров животного, сколько скованность его движений, вид пергаментно-землистой, с зеленоватым оттенком кожи и дряблого туловища развеяли страхи. Все вместе являло собой картину невероятной старости. Если это и был дракон, то дракон дряхлый, почти умирающий.
"Получай!" - с издевкой крикнул один из охотников, стоявший над входом в пещеру, и, метнув в животное камень, угодил ему прямо в череп. Отчетливо послышалось глухое "тук", словно ударили по тыкве. Мария вздрогнула от отвращения.
По-видимому, удар был недостаточно сильным. Оторопевший дракон несколько мгновений оставался неподвижным, потом повел шеей и помотал головой - наверное, от боли. Челюсти его то открывались, то закрывались, так что был виден частокол острых зубов, но голоса он не подал.