Страница:
- Все в порядке, Семен Михайлович.
Ф. М. Литунов рассказал, что во второй половине дня, с подходом бригады А. А. Чеботарева, дивизия отбила яростные атаки противника и сама перешла в контратаку. 1-я дивизия легионеров начала отход по правому берегу Горыни на Александрию.
- А сейчас приказал бригадам перейти к преследованию, - закончил начдив.
Я одобрил его решение. Только распорядился установить связь с 44-й стрелковой дивизией 12-й армии и помочь ей овладеть Костополем.
Пока мы находились в 4-й дивизии, связь с Ровно была восстановлена. Сразу же позвонил С. А. Зотов. Новости, которые он доложил, заставили нас поторопиться в обратный путь.
18-я польская пехотная дивизия захватила город Острог, создав непосредственную угрозу нашему тылу и левому флангу.
Но это еще не все. Пожалуй, более тревожным было сообщение о том, что войска 2-й польской армии, сосредоточенные в Александрии, наводят переправы через Горынь и строят настил на железнодорожном мосту. Это означало, что противник готовился к наступлению на Ровно с севера. А там у нас стояли лишь две бригады 6-й дивизии.
Только мы собрались уезжать из Тучина, как разразился сильнейший ливень с градом. Загрохотали такие мощные грозовые разряды, что казалось, будто небо рвется на куски. Небольшие облупившиеся хаты словно, присели в испуге перед страшной силой природы и дрожали оконными переплетами. Но гроза прекратилась так же внезапно, как и налетела. Ветер разогнал тучи, и мы сразу же выехали.
После дождя дорога испортилась, и в Ровно мы вернулись только поздно ночью. К этому времени поступила новая директива Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Она потребовала от нас стремительным ударом левофланговых частей занять Кульчины - Базалия, установить связь с 8-й кавдивизией 14-й армии, направленной для овладения районом Базалия - Купель, и совместно с ней пленить староконстантиновскую группу противника.
И опять непонятно было, почему командование фронта еще больше распыляло войска Конармии и фактически переносило наши усилия к югу, ослабляя оборону Ровненского района.
Во всяком случае, ставя задачи дивизиям на 8 июля, мы стремились выполнить требования директивы и в то же время уделить внимание удержанию Ровно. В боях за него необходимо было разгромить 2-ю польскую армию вместе с пришедшими ей на помощь 1-й дивизией легионеров и 18-й пехотной дивизией. Поэтому Литунову надлежало всеми мерами способствовать 44-й стрелковой дивизии 12-й армии в продвижении на Костополь, а одновременно наносить с юго-востока удар по александрийской группировке неприятеля. Тимошенко должен был частью сил удерживать занимаемый район, не допуская прорыва противника со стороны Луцка. Две его бригады получили задачу прикрывать Ровно с севера в готовности отбросить за Горынь рвавшиеся к Луцкому шоссе части 2-й польской армии. Морозову и Пархоменко предстояло встречным ударом со стороны Дубно на восток и из района Острога на запад разгромить или пленить 18-ю польскую пехотную дивизию. Роль 45-й стрелковой и кавгруппы Осадчето оставалась прежней: помочь 14-й армии - окружить и разбить староконстантиновскую группу неприятеля.
Утром следующего дня приехал С. К. Тимошенко. Он вошел в полештарм усталый, осунувшийся, похудевший.
Тяжелые, непрерывные бои, лишавшие сна и отдыха, изматывали даже таких богатырей.
- Что нового? - спрашиваю у него. - Как себя чувствуют сыны революции? - так любовно называл бойцов 6-й дивизии комбриг И. Р. Апанасенко.
- На севере обстановка накаляется. До дивизии противника из района Александрии, несмотря на огонь нашей артиллерии, форсирует Горынь.
Я посмотрел на карту:
- А каково положение у Клевани?
- Там пока спокойно.
- Тогда сделаем так. У Клевани оставьте один полк. Главные свои силы перебросьте к Шпанову и Бегени. Здесь контратакуйте переправившиеся части противника. Вам поможет четвертая дивизия.
Тут же мы послали Литунову распоряжение установить тесную связь с Тимошенко и форсировать наступление на Александрию. Ударом его бригад во фланг александрийской группировке польских войск мы рассчитывали сорвать или по крайней мере затормозить их переправу и наступление.
Весь день 6-я дивизия вела кровопролитный бой в 10-15 километрах севернее Ровно. Смелыми контратаками в конном строю конармейцы неоднократно отбрасывали пытавшегося наступать противника. И все же наведенные на Горыни переправы белополяки удержали и даже несколько расширили плацдарм.
Стало очевидно, что одной дивизии против превосходящих сил неприятеля долго не устоять. Ее нужно поддержать, и как можно быстрее. Но кем? 11-я и 14-я кавалерийские далеко южнее и юго-восточнее Ровно были связаны боем с 18-й пехотной дивизией. Снять одну из них для переброски в Ровно означало поставить армию под угрозу удара и с юга, причем южнее города у нас находились обозы и походные госпитали.
Оставалась единственная возможность - двинуть на помощь С. К. Тимошенко 4-ю дивизию. Направили к Ровно бригаду А. А. Чеботарева. Остальные продолжали выполнять прежнюю задачу - наступали на Александрию.
Утром 9 июля мы с К. Е. Ворошиловым выехали в 6-ю дивизию. Полештарм стал перемещаться южнее - в Здолбуново, а в Ровно осталась оперативная группа.
Приезжаем в Шпанов, где разместился командный пункт С. К. Тимошенко. Там все в движении. Части только что отбили очередную атаку противника.
Начдив доложил, что его атакуют полки 3-й дивизии легионеров и 6-й пехотной. Особенно сильное давление белополяки оказывают вдоль железной дороги Александрия - Ровно, где оборонялась бригада Н. П. Колесова. Один спешенный полк закрепился в Шпанове и на железной дороге. Второй в конном строю укрылся в лесу северо-восточнее в готовности контратаковать. 2-я бригада удерживала шоссейную дорогу Хоцин - Ровно и местечко Грудек, к северо-западу от города.
Примерно через час неприятель вновь перешел в наступление. Густые цепи пехоты, поддержанные огнем артиллерии и бронепоезда, двинулись на 3-ю бригаду. Конармейцы подпустили их поближе и дали залп. Тут же застрочили пулеметы. Ударила наша артиллерия, Послышался взрыв на насыпи, и бронепоезд остановился. Оказалось, еще ночью наши подрывники заложили на железной дороге взрывчатку. Сразу же залегла большая часть вражеской пехоты. Только отдельные группы продвигались вперед.
Но вот из леса, куда они спешили, выскочил наш полк. От неожиданности белополяки замерли, затем начали метаться по полю, преследуемые конниками. Стали отходить и залегшие было цепи.
Положение здесь несколько улучшилось. Но севернее, у Житына, в бинокль мы наблюдали передвижение колонн противника. Туда должна была подойти 3-я бригада Литунова, выделенная в помощь 6-й дивизии, однако она не появлялась.
Странно. Почему же она задерживается? Без поддержки части Тимошенко не устоят. Решили с Ворошиловым проскочить немного на север. Несколько минут, и мы уже у облюбованной высоты. Лошадей и ординарцев оставили у подножия, сами поднялись пешком. С развалин разрушенного артиллерией сооружения обзор был превосходным. И позиции 6-й дивизии и вся открытая местность на северо-восток до населенных пунктов Забороль и Кустин оказались как на ладони.
На окраинах Шпанова рвались снаряды. Дальше на север, около леса, рядом с железной дорогой, двигались крупные массы польской пехоты, дымил паровоз бронепоезда. Гул артиллерийской стрельбы доносился и с северо-востока, со стороны Александрии. Видно, там наступали части 4-й кавалерийской дивизии.
А вот и в Великом Житыне появилась конница. Это в село вошла бригада А. А. Чеботарева, которую мы с таким нетерпением поджидали. От сердца сразу отлегло. Теперь можно не беспокоиться за правый фланг С. К. Тимошенко.
Но что это? Впереди нас, из низины, выскочило вдруг подразделение польской пехоты и рассыпалось по полю.
Я подозвал адъютанта Зеленского.
- Видишь поляков? - показал ему на поле впереди. - Пошли в Житын к Чеботареву ординарца. Пусть немедленно атакуют.
Не успел адъютант добежать до лошадей, а уже из Житына вышла на рысях конница и, развернувшись, понеслась на врага. Это был 24-й кавалерийский полк. Донских казаков мы узнали легко. Но что удивило нас - впереди, вырвавшись метров на тридцать, скакал Олеко Дундич. Не больше чем полмесяца назад он был назначен помощником командира 36-го полка 6-й дивизии. А как оказался в 24-м полку - для меня и сейчас загадка. Может, выезжал на связь с бригадой А. А. Чеботарева?
Как бы то ни было, но мы видели совсем близко Олеко Дундича. Рослый золотистый скакун, сверкавшая в лучах солнца сабля, черная черкеска, лихо сбитая на затылок кубанка и трепетавший по ветру башлык создавали образ сказочного богатыря. По своей неукротимой отваге, по боевым делам это был действительно легендарный герой. И теперь, будто выпущенный на волю сокол, он летел навстречу подвигу. Но разве знает кто, что подготовила ему судьба?
На какой-то миг я оторвал взгляд от атакующего полка, обратив внимание на разорвавшийся у железной дороги снаряд. И тут же, как удар, стегнул тревожный голос Ворошилова:
- Дундич!..
Я резко повернул голову и успел еще заметить, как Олеко, взмахнув руками, камнем свалился с лошади. Так падают только мертвые!
- Вон те два молодчика убили нашего Дундича, - показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. - Они стреляли в него. - И, вгорячах подняв, свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков.
Я был потрясен не меньше Климента Ефремовича. В груди словно что-то оборвалось. В ярости выхватил маузер и выстрелил несколько раз, забыв о том, что противник далеко и пули мои просто не долетят.
Прибежал Зеленский и потянул нас к подножию высоты, где стояли в укрытии лошади.
- По вас же стреляют, - укоризненно заметил он, показывая на насыпь железнодорожного полотна, усыпанную переползавшими польскими солдатами.
Действительно, огорченные гибелью Дундича, мы не заметили, что вражеские пехотинцы появились совсем рядом.
Спускаясь к подножию высоты, я заметил, что атака 24-го полка не завершилась. Подразделение противника перед нашей высотой было смято и уничтожено. Однако ударили польские пулеметы, и конармейцы стали отходить. В поле остался лишь одинокий конь Дундича. Он стоял около убитого хозяина, пощипывая траву.
А в районе Шпанова кипел жестокий бой. Противник настойчиво атаковал 6-ю дивизию. Следовало спешить туда. До отъезда мы послали Литунову распоряжение войти в локтевую связь с 6-й дивизией на участке Житын - Шпанов и не допустить прорыва противника в стыке.
Когда вернулись на командный пункт С. К. Тимошенко, нам стало ясно, что если окончательно изнуренные 2-я и 3-я бригады 6-й дивизии еще могли удерживать Шпанов и железную дорогу, то с северо-запада Ровно защищать было нечем. 1-я бригада В. И. Книги не могла устоять против напора превосходящих сил противника, который, почти не развертываясь, в колоннах, давил своей массой на поредевшие цепи конармейцев. А резервов не было.
Пока мы обсуждали обстановку, в выемке железной дороги показался вражеский бронепоезд и обстрелял деревню.
- Что же вы, артиллеристы, терпите такую наглость?! - упрекнул я находившегося с нами начальника артиллерии армии Г. И. Кулика. - Выдвигайте пушки и бейте прямой наводкой.
Кулик заторопился, стал помогать артиллеристам подтягивать орудие к железнодорожной насыпи.
Вскоре раздался выстрел, второй - и бронепоезд лишился трубы. Отдуваясь и нещадно дымя, он попятился назад, "о продолжал вести огонь, и снаряды все ближе ложились вокруг командного пункта. Один разорвался совсем рядом, осыпав нас землей. Когда пыль улеглась, я увидел, как Тимошенко удивленно рассматривал свой сапог. Осколок снаряда, словно бритвой, срезал заднюю часть голенища, к счастью не повредив ноги.
- Ого! - пошутил комиссар дивизии Бахтуров. - За трубу бронепоезда приходится расплачиваться сапогами. Давайте, пожалуй, уйдем, пока не взяли дороже. Уходить, действительно, пришла пора. Во второй половине дня вся 6-я дивизия сосредоточилась в районе Омеляны - Обаров и стремительной атакой овладела северо-западной окраиной Ровно. Закипел уличный бой. Борьба шла за каждый квартал, за каждое строение. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Допоздна атаковали противника и полки 4-й кавалерийской дивизии. Но ворваться в город так и не смогли.
Учитывая чрезвычайную усталость конармейцев и утомленность лошадей, я приказал Тимошенко и Литунову прекратить атаки, части отвести на отдых, а за противником установить наблюдение.
Ночью на отбитом у врага бронепоезде вернулись в полевой штаб армии. Небольшая деревушка Коростово была погружена во мрак, и нам не без труда удалось разыскать домик, в котором разместился С. А. Зотов. К нему как раз приехал из Бердичева С. К. Минин.
Начальник штаба доложил о действиях 11-й и 14-й кавалерийских. В полдень у села Обгов они атаковали 18-ю польскую пехотную дивизию, двигавшуюся "а Дубно. После упорного боя противник отступил и ушел в сторону Кременца.
Нас порадовали успехи 403-го стрелкового полка 45-й дивизии и кавбригады Г. И. Котовского" В районе Антонины они разгромили крупные силы неприятеля и захватили большие обозы, очевидно, той же 18-й пехотной дивизии.
И все же в целом день 9 июля закончился неудачно. Особенно обидно было от сознания, что Ровно удержать не удалось. Сказывалось распыление сил.
Ночью 6-я кавалерийская остановилась в 5-6 километрах юго-западнее Ровно в районе Омеляны - Ясеневичи, 4-я овладела селом Великий Житын и Александрией, 11-я удерживала Дубно, а бригады 14-й находились в районе Коростовки. Наконец, 45-я стрелковая дивизия и кавгруппа Осадчего заняли город Острог.
Мы полагали, что вражеские войска задержатся в Ровно, и решили на следующий день атаковать город с разных направлений. Кроме 4-й и 6-й дивизий в операции должна была участвовать и 14-я. Поэтому А. Я. Пархоменко получил задачу, не считаясь с усталостью конского состава, ночью безостановочно двигаться к Ровно и в 12 часов во взаимодействии с 4-й и 6-й дивизиями атаковать противника с юга.
Однако к утру наша разведка обнаружила, что крупные колонны противника стали отходить по шоссе на Луцк. Части С. К. Тимошенко сразу же перешли в наступление и захватили большое число пленных, обозы. Днем при содействии бригады 4-й дивизии они овладели Ровно.
Боевое знамя Конармии вновь развевалось над Ровно. Хотя мы не смогли полностью разгромить 2-ю польскую армию и главным ее силам удалось прорваться на запад, к Луцку, это была крупная победа. Прочное овладение Ровненским районом открывало нам путь на Брест, создавало возможность удара по флангу и тылу неприятельских войск в Белоруссии, способствовало успеху армий Западного фронта, которые продолжали успешно наступать и 11 июля освободили Минск.
О трудностях, которые возникли у польских войск после нашего прорыва к Ровно, лучше всего судить тому, кто их испытал. Поэтому здесь уместно будет сослаться на свидетельство польского военного историка Бернацкого. Говоря об операции Конармии, он признает, что, "форсировав р. Горынь и захватив важный коммуникационный узел (имеется в виду Ровно. - С. Б.), она разорвала польский фронт на пространстве от Александрин до Изяслава, своим ударом она возбудила во фронтовом польском командовании мысль о невозможности ликвидации этого прорыва и необходимости отхода польских армий Укрфронта на 100 километров на запад. Дорога на Луцк и Ковель, а равно на фланг и тылы 6-й польской армии была открыта. 2-я польская армия была сброшена со своих коммуникационных путей в лесисто-болотистое пространство на север р. Горыни, что в свою очередь могло создать для нее критическое положение из-за невозможности организации своего снабжения. Затем новое положение польских армий (отошедших на запад) отразилось на моральном состоянии как польского командования, так и подчиненных ему частей, подтверждая еще раз, что, кроме мелких удач, разбить Конармию не удается и бои с нею каждый раз кончаются нашим отходом"{51}.
Днем 10 июля в Ровно конармейцы при большом стечении жителей города с воинскими почестями провожали в последний путь своего любимца Олеко Дундича.
Сотни людей, знавших героя или слышавших о его подвигах, в скорбном молчании стояли вокруг свежевырытой могилы. Низко опустил обнаженную голову верный друг Дундича, его ординарец Ваня Шпитальный. Это он, рискуя жизнью, под огнем противника вынес с поля боя тело Олеко, поймал и вывел в безопасное место его коня. Мне, как, наверное, и Шпитальному, и многим другим, трудно было поверить, что мы потеряли нашего Дундича, который презирал смерть, но страстно любил жизнь и часто говорил, что непременно доживет до полной победы пролетариата России и освобождения сербского народа от ига национальной и иностранной буржуазии.
Дундича в армии по-настоящему любили. И когда я сейчас размышляю об истоках этой любви, то прекрасно понимаю, что завоевал он ее не только личной храбростью. Ведь храбрецов в Конной было очень много. Мне кажется, не последнее значение имело то обстоятельство, что в глазах конармейцев Олеко Дундич олицетворял лучшие благородные черты бойца-интернационалиста, который по своей воле пришел бороться за свободу русского народа. Ну и, конечно, прекрасные качества характера. Олеко был человеком большой души, жизнерадостным, милым и сердечным товарищем. Он умёл дорожить дружбой и обладал большой скромностью. За друга Дундич способен был, не задумываясь, отдать свою кровь, каплю за каплей.
Вражеская пуля оборвала жизнь замечательного богатыря, которого К. Е. Ворошилов метко назвал львом с сердцем ребенка.
В тот день с воинскими почестями мы похоронили и еще одного прекрасного человека - командира 9-го автобронеотряда коммуниста орденоносца Павла Никоноровича Бахарева. Уроженец деревни Новое Село, из-под Углича, он с первых дней революции с оружием в руках боролся за Советскую власть. Я узнал его как хорошего организатора, отважного командира бронеотряда еще во время боев под Царицыном. Затем вместе с красными конниками он участвовал в боях за Воронеж, Касторную, Донбасс, Таганрог и теперь вот на польском фронте. С болью в сердце я простился с этим мужественным солдатом революции, навсегда сохранив в памяти его светлый образ.
11. Неожиданный поворот
1
В первой половине июля войска Западного и Юго-Западного фронтов, прочно удерживая инициативу, преследовали отходившего противника. В польско-советской войне наступал новый этап.
Военные неудачи польской армии порождали растерянность реакционной клики Пилсудского.
Тревога охватила и заправил Антанты. Их пугал революционный подъем пролетарских масс западноевропейских стран. Простой народ отвергал грязную войну против Советской республики. В Австрии и Италии, во Франции и Чехословакии, в Англии и Америке нарастала волна антивоенных протестов, ширилась солидарность международного пролетариата с трудящимися Советской России. В ряде капиталистических стран рабочие не только решительно осуждали попытки империалистов удушить Республику Советов, но и саботировали военные мероприятия, в частности задерживали грузы, предназначенные для польских войск.
Однако правящие круги главных империалистических держав не отказались от надежды реставрировать в нашей стране капитализм и продолжали поддерживать буржуазно-помещичью Польшу.
3 июля Союзнический военный комитет Антанты представил главам правительств Англии и Франции доклад о крупных неудачах польской армии, особенно на ровненском направлении, где она в результате удара войск Юго-Западного фронта отступила от Киева на 300 километров. Руководителям этих государств рекомендовалось принять самые срочные меры для преодоления "столь глубокого кризиса в Польше" и оказать правительству Пилсудского немедленную материальную и моральную помощь. Причем под моральной помощью подразумевалось официальное заявление, которое бы "охладило атаки большевиков".
5 июля в бельгийском городе Спа собралась конференция государств Антанты, куда были приглашены и представители польского правительства. Конференция выработала ультиматум, который 12 июля был предъявлен Советскому правительству в ноте английского министра иностранных дел лорда Керзона. Одновременно было принято решение о помощи Польше вооружением и о направлении в Варшаву французской и английской военных миссий.
Ультиматум Керзона требовал от Советского правительства прекратить военные действия против интервентов и заключить перемирие. Для расположения польских войск была названа линия Гродно - Яловка - Немиров - Брест Устилуг - Крылов и далее западнее Равы-Русской и восточнее Перемышля до Карпат. Красная Армия должна была отойти от нее на 50 километров. Кроме того, Керзон бесцеремонно потребовал подписать перемирие и с марионеткой империалистов - Врангелем, предлагая объявить Крымский перешеек "нейтральной зоной". В случае отказа от этих условий Антанта угрожала занять непримиримую позицию и оказать польским войскам помощь всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
Наглые требования империалистов вызвали негодование советского народа. Наше правительство отвергло ультиматум и указало, что у Англии нет оснований выступать в роли посредника между Советской Россией и Польшей.
Разоблачая перед всем миром коварный смысл вмешательства Англии, Совнарком РСФСР заявил, что, когда буржуазно-помещичья Польша готовила нападение на Россию, английское правительство не только не думало предотвратить агрессию, но даже не отвечало на неоднократные предложения Советского правительства разрешить все спорные вопросы мирным путем. Руководители государств Антанты, наоборот, всячески подстрекали Польшу к войне, помогали ей материалами, одобряли захват польскими войсками Киева и Белоруссии.
Советское правительство с полным основанием считало Англию одной из воюющих сторон и поэтому не могло признать ее в качестве беспристрастного посредника. Оно заявило, что трудящиеся нашей страны никогда не питали вражды к польскому народу и желают полного и окончательного примирения с ним. Но устранение разногласий между нашими народами и установление прочного мира возможны только в результате непосредственных переговоров между Польшей и Советской Россией. Если Польша обратится к нашей стране с предложением начать мирные переговоры, указывалось в ответной советской ноте, то оно будет рассмотрено в самом благожелательном духе.
Искренне стремясь к миру, Советское правительство опять шло на большие уступки, подтверждая свое согласие установить более выгодную для польского государства границу, чем та, что была намечена Верховным советом Антанты в декабре 1919 года и которую теперь предлагало британское правительство в ультиматуме лорда Керзона. Ради установления братских отношений между трудящимися Польши, России, Украины, Белоруссии и Литвы, подчеркивалось в ответной нашей ноте, Советская страна готова поступиться своими интересами, если польское правительство гарантирует миролюбие и перестанет служить орудием интриг и агрессии в руках империалистов.
Вместе с тем Советское правительство решительно выступило против отторжения Крыма и превращения его в постоянное убежище белогвардейских банд Врангеля, не имевших поддержки народа и целиком существовавших на средства государств Антанты, и прежде всего Великобритании.
Ультиматум Керзона, припудренный в ряде мест псевдомиролюбивыми фразами, был рассчитан на выигрыш времени для мобилизации сил на борьбу против Республики Советов. Поэтому наше правительство оставило в силе указания главному командованию продолжать наступление Красной Армии, чтобы разгромить противника и ликвидировать угрозу Республике как со стороны интервентов, так и белогвардейских частей Врангеля.
К этому времени советские войска достигли больших успехов. Армии Западного фронта пересекли железную дорогу Вильно - Молодечно - Минск Бобруйск и успешно продолжали наступление. Войска Юго-Западного фронта тоже теснили противника на запад. Первая Конная армия после операции в Ровненском районе занимала Ровно, Клевань, Здолбунов и Погорельцы. 45-я стрелковая дивизия и кавгруппа А. М. Осадчего находились на линии Мизочь - Ямполь. Справа от нас 12-я армия приближалась к железной дороге Сарны - Ровно. Ее левофланговые части заняли Костополь и Александрию, имея связь с Конармией. Слева 14-я армия вышла на рубеж Базалия - Ермолинцы - Каменец-Подольский. В образовавшемся здесь разрыве противник проявлял активность, угрожая левому флангу и тылу Конной армии.
11 июля в Ровно собрались на заседание все три члена Реввоенсовета Конной армии - К. Е. Ворошилов, С. К. Минин и я. Присутствовал также начальник полештарма С. А. Зотов. Обсуждался один вопрос - состояние войск после тяжелых боев в районе Ровно. Пришли к единодушному мнению, что соединения нуждаются в отдыхе, и постановили послать телеграмму Реввоенсовету фронта. "Армии, - телеграфировали мы в Кременчуг, - абсолютно необходим кратковременный, не менее семи дней, отдых, в течение которого возможно будет хотя бы отчасти пополнить убыль техники, подтянуть снабжение, восстановить боеспособность. В данный момент армия сможет только охранять линию своего фронта и в случае наступления противника дать ему отпор. Немедленное вовлечение армии в активные операции грозит непоправимыми тяжелыми последствиями для армии и фронта".
Ф. М. Литунов рассказал, что во второй половине дня, с подходом бригады А. А. Чеботарева, дивизия отбила яростные атаки противника и сама перешла в контратаку. 1-я дивизия легионеров начала отход по правому берегу Горыни на Александрию.
- А сейчас приказал бригадам перейти к преследованию, - закончил начдив.
Я одобрил его решение. Только распорядился установить связь с 44-й стрелковой дивизией 12-й армии и помочь ей овладеть Костополем.
Пока мы находились в 4-й дивизии, связь с Ровно была восстановлена. Сразу же позвонил С. А. Зотов. Новости, которые он доложил, заставили нас поторопиться в обратный путь.
18-я польская пехотная дивизия захватила город Острог, создав непосредственную угрозу нашему тылу и левому флангу.
Но это еще не все. Пожалуй, более тревожным было сообщение о том, что войска 2-й польской армии, сосредоточенные в Александрии, наводят переправы через Горынь и строят настил на железнодорожном мосту. Это означало, что противник готовился к наступлению на Ровно с севера. А там у нас стояли лишь две бригады 6-й дивизии.
Только мы собрались уезжать из Тучина, как разразился сильнейший ливень с градом. Загрохотали такие мощные грозовые разряды, что казалось, будто небо рвется на куски. Небольшие облупившиеся хаты словно, присели в испуге перед страшной силой природы и дрожали оконными переплетами. Но гроза прекратилась так же внезапно, как и налетела. Ветер разогнал тучи, и мы сразу же выехали.
После дождя дорога испортилась, и в Ровно мы вернулись только поздно ночью. К этому времени поступила новая директива Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Она потребовала от нас стремительным ударом левофланговых частей занять Кульчины - Базалия, установить связь с 8-й кавдивизией 14-й армии, направленной для овладения районом Базалия - Купель, и совместно с ней пленить староконстантиновскую группу противника.
И опять непонятно было, почему командование фронта еще больше распыляло войска Конармии и фактически переносило наши усилия к югу, ослабляя оборону Ровненского района.
Во всяком случае, ставя задачи дивизиям на 8 июля, мы стремились выполнить требования директивы и в то же время уделить внимание удержанию Ровно. В боях за него необходимо было разгромить 2-ю польскую армию вместе с пришедшими ей на помощь 1-й дивизией легионеров и 18-й пехотной дивизией. Поэтому Литунову надлежало всеми мерами способствовать 44-й стрелковой дивизии 12-й армии в продвижении на Костополь, а одновременно наносить с юго-востока удар по александрийской группировке неприятеля. Тимошенко должен был частью сил удерживать занимаемый район, не допуская прорыва противника со стороны Луцка. Две его бригады получили задачу прикрывать Ровно с севера в готовности отбросить за Горынь рвавшиеся к Луцкому шоссе части 2-й польской армии. Морозову и Пархоменко предстояло встречным ударом со стороны Дубно на восток и из района Острога на запад разгромить или пленить 18-ю польскую пехотную дивизию. Роль 45-й стрелковой и кавгруппы Осадчето оставалась прежней: помочь 14-й армии - окружить и разбить староконстантиновскую группу неприятеля.
Утром следующего дня приехал С. К. Тимошенко. Он вошел в полештарм усталый, осунувшийся, похудевший.
Тяжелые, непрерывные бои, лишавшие сна и отдыха, изматывали даже таких богатырей.
- Что нового? - спрашиваю у него. - Как себя чувствуют сыны революции? - так любовно называл бойцов 6-й дивизии комбриг И. Р. Апанасенко.
- На севере обстановка накаляется. До дивизии противника из района Александрии, несмотря на огонь нашей артиллерии, форсирует Горынь.
Я посмотрел на карту:
- А каково положение у Клевани?
- Там пока спокойно.
- Тогда сделаем так. У Клевани оставьте один полк. Главные свои силы перебросьте к Шпанову и Бегени. Здесь контратакуйте переправившиеся части противника. Вам поможет четвертая дивизия.
Тут же мы послали Литунову распоряжение установить тесную связь с Тимошенко и форсировать наступление на Александрию. Ударом его бригад во фланг александрийской группировке польских войск мы рассчитывали сорвать или по крайней мере затормозить их переправу и наступление.
Весь день 6-я дивизия вела кровопролитный бой в 10-15 километрах севернее Ровно. Смелыми контратаками в конном строю конармейцы неоднократно отбрасывали пытавшегося наступать противника. И все же наведенные на Горыни переправы белополяки удержали и даже несколько расширили плацдарм.
Стало очевидно, что одной дивизии против превосходящих сил неприятеля долго не устоять. Ее нужно поддержать, и как можно быстрее. Но кем? 11-я и 14-я кавалерийские далеко южнее и юго-восточнее Ровно были связаны боем с 18-й пехотной дивизией. Снять одну из них для переброски в Ровно означало поставить армию под угрозу удара и с юга, причем южнее города у нас находились обозы и походные госпитали.
Оставалась единственная возможность - двинуть на помощь С. К. Тимошенко 4-ю дивизию. Направили к Ровно бригаду А. А. Чеботарева. Остальные продолжали выполнять прежнюю задачу - наступали на Александрию.
Утром 9 июля мы с К. Е. Ворошиловым выехали в 6-ю дивизию. Полештарм стал перемещаться южнее - в Здолбуново, а в Ровно осталась оперативная группа.
Приезжаем в Шпанов, где разместился командный пункт С. К. Тимошенко. Там все в движении. Части только что отбили очередную атаку противника.
Начдив доложил, что его атакуют полки 3-й дивизии легионеров и 6-й пехотной. Особенно сильное давление белополяки оказывают вдоль железной дороги Александрия - Ровно, где оборонялась бригада Н. П. Колесова. Один спешенный полк закрепился в Шпанове и на железной дороге. Второй в конном строю укрылся в лесу северо-восточнее в готовности контратаковать. 2-я бригада удерживала шоссейную дорогу Хоцин - Ровно и местечко Грудек, к северо-западу от города.
Примерно через час неприятель вновь перешел в наступление. Густые цепи пехоты, поддержанные огнем артиллерии и бронепоезда, двинулись на 3-ю бригаду. Конармейцы подпустили их поближе и дали залп. Тут же застрочили пулеметы. Ударила наша артиллерия, Послышался взрыв на насыпи, и бронепоезд остановился. Оказалось, еще ночью наши подрывники заложили на железной дороге взрывчатку. Сразу же залегла большая часть вражеской пехоты. Только отдельные группы продвигались вперед.
Но вот из леса, куда они спешили, выскочил наш полк. От неожиданности белополяки замерли, затем начали метаться по полю, преследуемые конниками. Стали отходить и залегшие было цепи.
Положение здесь несколько улучшилось. Но севернее, у Житына, в бинокль мы наблюдали передвижение колонн противника. Туда должна была подойти 3-я бригада Литунова, выделенная в помощь 6-й дивизии, однако она не появлялась.
Странно. Почему же она задерживается? Без поддержки части Тимошенко не устоят. Решили с Ворошиловым проскочить немного на север. Несколько минут, и мы уже у облюбованной высоты. Лошадей и ординарцев оставили у подножия, сами поднялись пешком. С развалин разрушенного артиллерией сооружения обзор был превосходным. И позиции 6-й дивизии и вся открытая местность на северо-восток до населенных пунктов Забороль и Кустин оказались как на ладони.
На окраинах Шпанова рвались снаряды. Дальше на север, около леса, рядом с железной дорогой, двигались крупные массы польской пехоты, дымил паровоз бронепоезда. Гул артиллерийской стрельбы доносился и с северо-востока, со стороны Александрии. Видно, там наступали части 4-й кавалерийской дивизии.
А вот и в Великом Житыне появилась конница. Это в село вошла бригада А. А. Чеботарева, которую мы с таким нетерпением поджидали. От сердца сразу отлегло. Теперь можно не беспокоиться за правый фланг С. К. Тимошенко.
Но что это? Впереди нас, из низины, выскочило вдруг подразделение польской пехоты и рассыпалось по полю.
Я подозвал адъютанта Зеленского.
- Видишь поляков? - показал ему на поле впереди. - Пошли в Житын к Чеботареву ординарца. Пусть немедленно атакуют.
Не успел адъютант добежать до лошадей, а уже из Житына вышла на рысях конница и, развернувшись, понеслась на врага. Это был 24-й кавалерийский полк. Донских казаков мы узнали легко. Но что удивило нас - впереди, вырвавшись метров на тридцать, скакал Олеко Дундич. Не больше чем полмесяца назад он был назначен помощником командира 36-го полка 6-й дивизии. А как оказался в 24-м полку - для меня и сейчас загадка. Может, выезжал на связь с бригадой А. А. Чеботарева?
Как бы то ни было, но мы видели совсем близко Олеко Дундича. Рослый золотистый скакун, сверкавшая в лучах солнца сабля, черная черкеска, лихо сбитая на затылок кубанка и трепетавший по ветру башлык создавали образ сказочного богатыря. По своей неукротимой отваге, по боевым делам это был действительно легендарный герой. И теперь, будто выпущенный на волю сокол, он летел навстречу подвигу. Но разве знает кто, что подготовила ему судьба?
На какой-то миг я оторвал взгляд от атакующего полка, обратив внимание на разорвавшийся у железной дороги снаряд. И тут же, как удар, стегнул тревожный голос Ворошилова:
- Дундич!..
Я резко повернул голову и успел еще заметить, как Олеко, взмахнув руками, камнем свалился с лошади. Так падают только мертвые!
- Вон те два молодчика убили нашего Дундича, - показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. - Они стреляли в него. - И, вгорячах подняв, свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков.
Я был потрясен не меньше Климента Ефремовича. В груди словно что-то оборвалось. В ярости выхватил маузер и выстрелил несколько раз, забыв о том, что противник далеко и пули мои просто не долетят.
Прибежал Зеленский и потянул нас к подножию высоты, где стояли в укрытии лошади.
- По вас же стреляют, - укоризненно заметил он, показывая на насыпь железнодорожного полотна, усыпанную переползавшими польскими солдатами.
Действительно, огорченные гибелью Дундича, мы не заметили, что вражеские пехотинцы появились совсем рядом.
Спускаясь к подножию высоты, я заметил, что атака 24-го полка не завершилась. Подразделение противника перед нашей высотой было смято и уничтожено. Однако ударили польские пулеметы, и конармейцы стали отходить. В поле остался лишь одинокий конь Дундича. Он стоял около убитого хозяина, пощипывая траву.
А в районе Шпанова кипел жестокий бой. Противник настойчиво атаковал 6-ю дивизию. Следовало спешить туда. До отъезда мы послали Литунову распоряжение войти в локтевую связь с 6-й дивизией на участке Житын - Шпанов и не допустить прорыва противника в стыке.
Когда вернулись на командный пункт С. К. Тимошенко, нам стало ясно, что если окончательно изнуренные 2-я и 3-я бригады 6-й дивизии еще могли удерживать Шпанов и железную дорогу, то с северо-запада Ровно защищать было нечем. 1-я бригада В. И. Книги не могла устоять против напора превосходящих сил противника, который, почти не развертываясь, в колоннах, давил своей массой на поредевшие цепи конармейцев. А резервов не было.
Пока мы обсуждали обстановку, в выемке железной дороги показался вражеский бронепоезд и обстрелял деревню.
- Что же вы, артиллеристы, терпите такую наглость?! - упрекнул я находившегося с нами начальника артиллерии армии Г. И. Кулика. - Выдвигайте пушки и бейте прямой наводкой.
Кулик заторопился, стал помогать артиллеристам подтягивать орудие к железнодорожной насыпи.
Вскоре раздался выстрел, второй - и бронепоезд лишился трубы. Отдуваясь и нещадно дымя, он попятился назад, "о продолжал вести огонь, и снаряды все ближе ложились вокруг командного пункта. Один разорвался совсем рядом, осыпав нас землей. Когда пыль улеглась, я увидел, как Тимошенко удивленно рассматривал свой сапог. Осколок снаряда, словно бритвой, срезал заднюю часть голенища, к счастью не повредив ноги.
- Ого! - пошутил комиссар дивизии Бахтуров. - За трубу бронепоезда приходится расплачиваться сапогами. Давайте, пожалуй, уйдем, пока не взяли дороже. Уходить, действительно, пришла пора. Во второй половине дня вся 6-я дивизия сосредоточилась в районе Омеляны - Обаров и стремительной атакой овладела северо-западной окраиной Ровно. Закипел уличный бой. Борьба шла за каждый квартал, за каждое строение. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Допоздна атаковали противника и полки 4-й кавалерийской дивизии. Но ворваться в город так и не смогли.
Учитывая чрезвычайную усталость конармейцев и утомленность лошадей, я приказал Тимошенко и Литунову прекратить атаки, части отвести на отдых, а за противником установить наблюдение.
Ночью на отбитом у врага бронепоезде вернулись в полевой штаб армии. Небольшая деревушка Коростово была погружена во мрак, и нам не без труда удалось разыскать домик, в котором разместился С. А. Зотов. К нему как раз приехал из Бердичева С. К. Минин.
Начальник штаба доложил о действиях 11-й и 14-й кавалерийских. В полдень у села Обгов они атаковали 18-ю польскую пехотную дивизию, двигавшуюся "а Дубно. После упорного боя противник отступил и ушел в сторону Кременца.
Нас порадовали успехи 403-го стрелкового полка 45-й дивизии и кавбригады Г. И. Котовского" В районе Антонины они разгромили крупные силы неприятеля и захватили большие обозы, очевидно, той же 18-й пехотной дивизии.
И все же в целом день 9 июля закончился неудачно. Особенно обидно было от сознания, что Ровно удержать не удалось. Сказывалось распыление сил.
Ночью 6-я кавалерийская остановилась в 5-6 километрах юго-западнее Ровно в районе Омеляны - Ясеневичи, 4-я овладела селом Великий Житын и Александрией, 11-я удерживала Дубно, а бригады 14-й находились в районе Коростовки. Наконец, 45-я стрелковая дивизия и кавгруппа Осадчего заняли город Острог.
Мы полагали, что вражеские войска задержатся в Ровно, и решили на следующий день атаковать город с разных направлений. Кроме 4-й и 6-й дивизий в операции должна была участвовать и 14-я. Поэтому А. Я. Пархоменко получил задачу, не считаясь с усталостью конского состава, ночью безостановочно двигаться к Ровно и в 12 часов во взаимодействии с 4-й и 6-й дивизиями атаковать противника с юга.
Однако к утру наша разведка обнаружила, что крупные колонны противника стали отходить по шоссе на Луцк. Части С. К. Тимошенко сразу же перешли в наступление и захватили большое число пленных, обозы. Днем при содействии бригады 4-й дивизии они овладели Ровно.
Боевое знамя Конармии вновь развевалось над Ровно. Хотя мы не смогли полностью разгромить 2-ю польскую армию и главным ее силам удалось прорваться на запад, к Луцку, это была крупная победа. Прочное овладение Ровненским районом открывало нам путь на Брест, создавало возможность удара по флангу и тылу неприятельских войск в Белоруссии, способствовало успеху армий Западного фронта, которые продолжали успешно наступать и 11 июля освободили Минск.
О трудностях, которые возникли у польских войск после нашего прорыва к Ровно, лучше всего судить тому, кто их испытал. Поэтому здесь уместно будет сослаться на свидетельство польского военного историка Бернацкого. Говоря об операции Конармии, он признает, что, "форсировав р. Горынь и захватив важный коммуникационный узел (имеется в виду Ровно. - С. Б.), она разорвала польский фронт на пространстве от Александрин до Изяслава, своим ударом она возбудила во фронтовом польском командовании мысль о невозможности ликвидации этого прорыва и необходимости отхода польских армий Укрфронта на 100 километров на запад. Дорога на Луцк и Ковель, а равно на фланг и тылы 6-й польской армии была открыта. 2-я польская армия была сброшена со своих коммуникационных путей в лесисто-болотистое пространство на север р. Горыни, что в свою очередь могло создать для нее критическое положение из-за невозможности организации своего снабжения. Затем новое положение польских армий (отошедших на запад) отразилось на моральном состоянии как польского командования, так и подчиненных ему частей, подтверждая еще раз, что, кроме мелких удач, разбить Конармию не удается и бои с нею каждый раз кончаются нашим отходом"{51}.
Днем 10 июля в Ровно конармейцы при большом стечении жителей города с воинскими почестями провожали в последний путь своего любимца Олеко Дундича.
Сотни людей, знавших героя или слышавших о его подвигах, в скорбном молчании стояли вокруг свежевырытой могилы. Низко опустил обнаженную голову верный друг Дундича, его ординарец Ваня Шпитальный. Это он, рискуя жизнью, под огнем противника вынес с поля боя тело Олеко, поймал и вывел в безопасное место его коня. Мне, как, наверное, и Шпитальному, и многим другим, трудно было поверить, что мы потеряли нашего Дундича, который презирал смерть, но страстно любил жизнь и часто говорил, что непременно доживет до полной победы пролетариата России и освобождения сербского народа от ига национальной и иностранной буржуазии.
Дундича в армии по-настоящему любили. И когда я сейчас размышляю об истоках этой любви, то прекрасно понимаю, что завоевал он ее не только личной храбростью. Ведь храбрецов в Конной было очень много. Мне кажется, не последнее значение имело то обстоятельство, что в глазах конармейцев Олеко Дундич олицетворял лучшие благородные черты бойца-интернационалиста, который по своей воле пришел бороться за свободу русского народа. Ну и, конечно, прекрасные качества характера. Олеко был человеком большой души, жизнерадостным, милым и сердечным товарищем. Он умёл дорожить дружбой и обладал большой скромностью. За друга Дундич способен был, не задумываясь, отдать свою кровь, каплю за каплей.
Вражеская пуля оборвала жизнь замечательного богатыря, которого К. Е. Ворошилов метко назвал львом с сердцем ребенка.
В тот день с воинскими почестями мы похоронили и еще одного прекрасного человека - командира 9-го автобронеотряда коммуниста орденоносца Павла Никоноровича Бахарева. Уроженец деревни Новое Село, из-под Углича, он с первых дней революции с оружием в руках боролся за Советскую власть. Я узнал его как хорошего организатора, отважного командира бронеотряда еще во время боев под Царицыном. Затем вместе с красными конниками он участвовал в боях за Воронеж, Касторную, Донбасс, Таганрог и теперь вот на польском фронте. С болью в сердце я простился с этим мужественным солдатом революции, навсегда сохранив в памяти его светлый образ.
11. Неожиданный поворот
1
В первой половине июля войска Западного и Юго-Западного фронтов, прочно удерживая инициативу, преследовали отходившего противника. В польско-советской войне наступал новый этап.
Военные неудачи польской армии порождали растерянность реакционной клики Пилсудского.
Тревога охватила и заправил Антанты. Их пугал революционный подъем пролетарских масс западноевропейских стран. Простой народ отвергал грязную войну против Советской республики. В Австрии и Италии, во Франции и Чехословакии, в Англии и Америке нарастала волна антивоенных протестов, ширилась солидарность международного пролетариата с трудящимися Советской России. В ряде капиталистических стран рабочие не только решительно осуждали попытки империалистов удушить Республику Советов, но и саботировали военные мероприятия, в частности задерживали грузы, предназначенные для польских войск.
Однако правящие круги главных империалистических держав не отказались от надежды реставрировать в нашей стране капитализм и продолжали поддерживать буржуазно-помещичью Польшу.
3 июля Союзнический военный комитет Антанты представил главам правительств Англии и Франции доклад о крупных неудачах польской армии, особенно на ровненском направлении, где она в результате удара войск Юго-Западного фронта отступила от Киева на 300 километров. Руководителям этих государств рекомендовалось принять самые срочные меры для преодоления "столь глубокого кризиса в Польше" и оказать правительству Пилсудского немедленную материальную и моральную помощь. Причем под моральной помощью подразумевалось официальное заявление, которое бы "охладило атаки большевиков".
5 июля в бельгийском городе Спа собралась конференция государств Антанты, куда были приглашены и представители польского правительства. Конференция выработала ультиматум, который 12 июля был предъявлен Советскому правительству в ноте английского министра иностранных дел лорда Керзона. Одновременно было принято решение о помощи Польше вооружением и о направлении в Варшаву французской и английской военных миссий.
Ультиматум Керзона требовал от Советского правительства прекратить военные действия против интервентов и заключить перемирие. Для расположения польских войск была названа линия Гродно - Яловка - Немиров - Брест Устилуг - Крылов и далее западнее Равы-Русской и восточнее Перемышля до Карпат. Красная Армия должна была отойти от нее на 50 километров. Кроме того, Керзон бесцеремонно потребовал подписать перемирие и с марионеткой империалистов - Врангелем, предлагая объявить Крымский перешеек "нейтральной зоной". В случае отказа от этих условий Антанта угрожала занять непримиримую позицию и оказать польским войскам помощь всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
Наглые требования империалистов вызвали негодование советского народа. Наше правительство отвергло ультиматум и указало, что у Англии нет оснований выступать в роли посредника между Советской Россией и Польшей.
Разоблачая перед всем миром коварный смысл вмешательства Англии, Совнарком РСФСР заявил, что, когда буржуазно-помещичья Польша готовила нападение на Россию, английское правительство не только не думало предотвратить агрессию, но даже не отвечало на неоднократные предложения Советского правительства разрешить все спорные вопросы мирным путем. Руководители государств Антанты, наоборот, всячески подстрекали Польшу к войне, помогали ей материалами, одобряли захват польскими войсками Киева и Белоруссии.
Советское правительство с полным основанием считало Англию одной из воюющих сторон и поэтому не могло признать ее в качестве беспристрастного посредника. Оно заявило, что трудящиеся нашей страны никогда не питали вражды к польскому народу и желают полного и окончательного примирения с ним. Но устранение разногласий между нашими народами и установление прочного мира возможны только в результате непосредственных переговоров между Польшей и Советской Россией. Если Польша обратится к нашей стране с предложением начать мирные переговоры, указывалось в ответной советской ноте, то оно будет рассмотрено в самом благожелательном духе.
Искренне стремясь к миру, Советское правительство опять шло на большие уступки, подтверждая свое согласие установить более выгодную для польского государства границу, чем та, что была намечена Верховным советом Антанты в декабре 1919 года и которую теперь предлагало британское правительство в ультиматуме лорда Керзона. Ради установления братских отношений между трудящимися Польши, России, Украины, Белоруссии и Литвы, подчеркивалось в ответной нашей ноте, Советская страна готова поступиться своими интересами, если польское правительство гарантирует миролюбие и перестанет служить орудием интриг и агрессии в руках империалистов.
Вместе с тем Советское правительство решительно выступило против отторжения Крыма и превращения его в постоянное убежище белогвардейских банд Врангеля, не имевших поддержки народа и целиком существовавших на средства государств Антанты, и прежде всего Великобритании.
Ультиматум Керзона, припудренный в ряде мест псевдомиролюбивыми фразами, был рассчитан на выигрыш времени для мобилизации сил на борьбу против Республики Советов. Поэтому наше правительство оставило в силе указания главному командованию продолжать наступление Красной Армии, чтобы разгромить противника и ликвидировать угрозу Республике как со стороны интервентов, так и белогвардейских частей Врангеля.
К этому времени советские войска достигли больших успехов. Армии Западного фронта пересекли железную дорогу Вильно - Молодечно - Минск Бобруйск и успешно продолжали наступление. Войска Юго-Западного фронта тоже теснили противника на запад. Первая Конная армия после операции в Ровненском районе занимала Ровно, Клевань, Здолбунов и Погорельцы. 45-я стрелковая дивизия и кавгруппа А. М. Осадчего находились на линии Мизочь - Ямполь. Справа от нас 12-я армия приближалась к железной дороге Сарны - Ровно. Ее левофланговые части заняли Костополь и Александрию, имея связь с Конармией. Слева 14-я армия вышла на рубеж Базалия - Ермолинцы - Каменец-Подольский. В образовавшемся здесь разрыве противник проявлял активность, угрожая левому флангу и тылу Конной армии.
11 июля в Ровно собрались на заседание все три члена Реввоенсовета Конной армии - К. Е. Ворошилов, С. К. Минин и я. Присутствовал также начальник полештарма С. А. Зотов. Обсуждался один вопрос - состояние войск после тяжелых боев в районе Ровно. Пришли к единодушному мнению, что соединения нуждаются в отдыхе, и постановили послать телеграмму Реввоенсовету фронта. "Армии, - телеграфировали мы в Кременчуг, - абсолютно необходим кратковременный, не менее семи дней, отдых, в течение которого возможно будет хотя бы отчасти пополнить убыль техники, подтянуть снабжение, восстановить боеспособность. В данный момент армия сможет только охранять линию своего фронта и в случае наступления противника дать ему отпор. Немедленное вовлечение армии в активные операции грозит непоправимыми тяжелыми последствиями для армии и фронта".