Майкл удивленно вскинул на Хармона глаза.
– Помочь нам? Разве вы больше не с нами?
– Я… боюсь, что нет, Майкл.
– Неужели вы не хотите вернуться, господин Хармон?
– Я… – Хармон покачал головой.
– Неужели вы не тоскуете по родине? Разве вы не хотите снова увидеть Землю?
Нотки недоумения и удивления в голосе Майкла превратились в откровенное неверие.
– По правде говоря, Майкл…
– Неужели вам нравится жить здесь? Вам что, нравятся эти люди и то, как они живут?
Внезапно разволновавшись, молодой человек больше не слушал его. Впервые Хармон видел его таким – подлинным энтузиастом, с жаром отстаивающим свои идеи. Невероятно, почти с первой же фразы он затронул область высшего интереса сына Вайермана.
– То, как они живут?
– Вы понимаете, что я имею в виду. Они грубы, они неотесаны, они не умеют себя вести… земляне совсем другие.
Хармон глубоко вздохнул.
– Ты так хорошо знаешь землян, Майкл?
Парень покраснел.
– Ну… конечно, я почти не помню Землю…
В течение нескольких секунд Майкл, чуть успокоившись, искал возможные контрдоводы. Потом снова бросился в атаку с удвоенной силой.
– Моя мать много рассказывала мне о людях Земли и о том, какой там была жизнь. Она показывала мне фотографии самых известных мест на Земле – большие красивые здания, музеи и библиотеки. Она рассказывала мне о Пятой Авеню, о Триумфальной Арке… – выговаривая последнее название, сын Вайермана запнулся. – О Женеве и Риме… о всех знаменитых городах.
– Я понимаю… Тогда наверно ты заметил, что многие земные здания ничуть не выше центаврианских. К тому же, музеев немало и тут.
– Я знаю. Но здесь никто не ходит в музеи, они никому не нужны.
– Да, ты прав… – Хармон почувствовал полную неспособность возразить что-то. Что может занять место мечты, которую лелеяли всю жизнь? Какие слова, какие аргументы могли одолеть искренние и глубинные эмоции?
– Значит, ты считаешь, что земляне и центавриане непохожи друг на друга?
– Конечно, а как же иначе! – воскликнул Майкл Вайерман. – Возьмите хотя бы историю. Откуда здесь взялись все эти люди? Просто они не нашли себе место на Земле. Это или неудачники, или отщепенцы. Вместо того чтобы попытаться влиться в круг цивилизованного общества, они бежали от него.
– И какое общество могли построить такие человеческие отбросы на Чиероне? Они трудились – само собой они трудились, но каждый из них сам по себе, не вспоминая о своем соседе – они достигли успехов в технике – а почему бы и нет, ведь планета богата полезными ископаемыми, только давай копай, любой добытчик за год делал себе тут состояние – но что здесь за жизнь? Все думают только о себе, наводнили свой мир блестящими безделушками и ревущими машинами и ни о чем больше не помнят.
– Что за наследство они могут оставить своим потомкам? Какие у них идеалы? Что у них за образование? Да, среди них встречаются симпатичные люди. Некоторые из них довольно умны. Некоторые из них серьезно смотрят в перспективу и не зарываются носом в рутину. Некоторые из них даже говорят о том, что жизнь должна быть устроена иначе – но все эти крупицы тонут в общей массе; на фоне толпы эти единицы ничто.
Лицо Майкла Вайермана пылало. Он словно бы поджидал здесь Хармона, чтобы высказаться и теперь желает спора, горячей дискуссии – а может быть просто хочет, чтобы его переубедили?
Томас Хармон медленно покачал головой. Ну что поделаешь с таким? Он ведь уже немало прожил на этом свете – как-никак четверть века осилил. Что будет с ним через следующую четверть века, изменит ли он свои взгляды на жизнь, чему научит она его чему-нибудь? Вот, например, он, Хармон, находится теперь так далеко от того, чему его давным-давно учили другие и до чего он когда-то доходил своим умом сам. Кто такой этот Майкл – ни рыба, ни мясо – тонет в воде и беспомощно бьется на суше – Боже мой! Нужно думать не о том, чем станет этот вызывающий беспокойство мальчик, а о том, что он есть сейчас!
Кто я такой чтобы рассчитывать здесь на успех, что я могу – разве произнести над ним пару магических слов, которые заставят его думать иначе?
Почувствовав к Майклу симпатию, Хармон вдруг понял, как молодой Вайерман стал таким, как он есть. Водоворот жизни захватил его, сковал по рукам и ногам и исказил форму его сознание, но повлиял при этом не только на него, но и на всех тех, кто был в ответе за него, кто должен и обязан был эту форму сознания выстраивать.
Поражение – поражение, которое никто не хотел признавать, поражение, называющееся любым другим именем кроме истинного, потому что окружающие Майкла взрослые не могли вынести мысли о поражении – вот что сделало из него то, кем он стал сейчас. Но тогда что же, подумал Хармон, что же сделало из меня то, чем я стал?
– Майкл…
Хармон замолчал. Что он собирается сказать этому мальчику – волшебное слово? А есть ли такое слово вообще? В мире людей нет места волшебству. У нас есть история, чем мы обычно называем политически лояльно выстроенную цепочку событий прошлой политической жизни. У нас есть психология, чем мы называем внутреннюю политику индивидуальной личности. У нас есть социология: наука о результатах применения политики в жизни. У нас есть то, что каждый человек знает о других людях, о том, что возможно сделать с людьми и что из этих возможностей в силах сделать лично он. Политика – этот бородатый анекдот он устал выслушивать на всех выборных компаниях, в которых принимал участие – это искусство распоряжаться возможностями. Которые так и остаются возможностями. Так каковы же возможности Майкла Вайермана? Или Ральфа Вайермана? Или Томаса Хармона?
– Майкл…
– Да, господин Хармон?
Что я делаю? Зачем мне искать для всех нас волшебное решение, если ясно, что такого не существует в природе? Если для поиска ответа недостаточно наших общих сил?
– Майкл… – начал он в третий раз.
– Может, вам лучше присесть, господин Хармон? – встревожено спросил его молодой человек.
– Нет. Нет, не нужно, со мной все в порядке, Майкл…
Внезапно Хармон сообразил, что дрожит от волнения как осиновый лист. Он должен остановиться, должен заставить себя прекратить бессмысленные поиски решения, которое каким-то образом сможет спасти их всех. Ведь их проблема неразрешима.
Внезапно встрепенувшись, он сказал:
– Майкл… Ты можешь подняться сейчас со мной наверх? Прямо сейчас?
– Наверх?
– Я… я вот тут подумал кое о чем. Мне кажется, это может помочь твоему отцу… и мне… решить одну проблему.
Томас Хармон резко повернулся и, неловко скрывая волнение, бросился обратно к лифту – он спешил начать осуществлять задуманное, пока накапливающиеся сомнения не скуют их тяжким грузом по рукам и ногам, пока не придет желание повернуть назад. Он настроил свой разум на разрешение проблемы, и разум его дал ответ, потому что был вполне в силах сделать это. Возможно это был не совсем тот ответ, которого он ждал, но об этом его разум ему пока что ничего не сказал.
Теперь они могут попытаться начать, вот о чем думал Хармон, и возможно, у них что-нибудь получится. Если парень согласиться быть с ними, они могут попробовать. Новый символ, подкрепленный старым именем. Президент может согласиться с этим предложением, в особенности если Хармон добавит, что желает продолжать работу. Йеллина он вытерпит. Он вытерпит все что угодно и чем угодно пожертвует – если только это поможет приблизить победу. Он не может снова дать себе пасть жертвой сомнений и мучительных неопределенностей. Ответ в этом мальчике, иначе не может быть!
Монархическое наследование, в их-то время? Хармон фыркнул. Смешная мысль. Но народ – народ, который так мудр, но всегда с готовностью позволяющий провести себя – сможет ли народ верно угадать в новом Вайермане молодое и энергичное продолжение старого? Но ведь по большому счету, это так и есть. И какое кому дело, если несколько землян окажутся более зоркими и быстроумными, чем остальное подавляющее большинство – не в силах будут эти несколько жалких выдающихся единиц ослабить эффект знаменитого имени! Все, что им нужно сейчас, это время; немного времени и легкое на подъем население с высоким процентом энтузиастов, а после этого все силы ОЦС будут в их распоряжении, десантники и боевые корабли, и старый Вайерман успеет прибыть на место прежде, чем пузырь лопнет. Конечно же парень согласится помочь им, сомнений нет, он будет стараться изо всех сил.
Ни рыба, ни мясо – не просто очередное пушечное мясо, но новая пара молодых плеч в поддержку Вайермана. Молодой, энергичный – определенно в нем есть энергия, она ждет, чтобы ей дали выход в нужном направлении – энергия должна быть – а что самое главное, здесь, без сомнения, есть желание… Да, именно так, это наилучшее решение в рамках предоставленного им выбора.
Вот этот парень. Да. Какая в конце концов разница, кто он такой, каков он? Важно, за кого его будут принимать, пока это будет иметь значение.
– Живее, Майкл!
Он оглянулся. Молодой человек уже шел к нему, еще не знающий что думать, но уже явно заинтригованный, явно жаждущий узнать, что ожидает его впереди.
Глава 2
1
2
– Помочь нам? Разве вы больше не с нами?
– Я… боюсь, что нет, Майкл.
– Неужели вы не хотите вернуться, господин Хармон?
– Я… – Хармон покачал головой.
– Неужели вы не тоскуете по родине? Разве вы не хотите снова увидеть Землю?
Нотки недоумения и удивления в голосе Майкла превратились в откровенное неверие.
– По правде говоря, Майкл…
– Неужели вам нравится жить здесь? Вам что, нравятся эти люди и то, как они живут?
Внезапно разволновавшись, молодой человек больше не слушал его. Впервые Хармон видел его таким – подлинным энтузиастом, с жаром отстаивающим свои идеи. Невероятно, почти с первой же фразы он затронул область высшего интереса сына Вайермана.
– То, как они живут?
– Вы понимаете, что я имею в виду. Они грубы, они неотесаны, они не умеют себя вести… земляне совсем другие.
Хармон глубоко вздохнул.
– Ты так хорошо знаешь землян, Майкл?
Парень покраснел.
– Ну… конечно, я почти не помню Землю…
В течение нескольких секунд Майкл, чуть успокоившись, искал возможные контрдоводы. Потом снова бросился в атаку с удвоенной силой.
– Моя мать много рассказывала мне о людях Земли и о том, какой там была жизнь. Она показывала мне фотографии самых известных мест на Земле – большие красивые здания, музеи и библиотеки. Она рассказывала мне о Пятой Авеню, о Триумфальной Арке… – выговаривая последнее название, сын Вайермана запнулся. – О Женеве и Риме… о всех знаменитых городах.
– Я понимаю… Тогда наверно ты заметил, что многие земные здания ничуть не выше центаврианских. К тому же, музеев немало и тут.
– Я знаю. Но здесь никто не ходит в музеи, они никому не нужны.
– Да, ты прав… – Хармон почувствовал полную неспособность возразить что-то. Что может занять место мечты, которую лелеяли всю жизнь? Какие слова, какие аргументы могли одолеть искренние и глубинные эмоции?
– Значит, ты считаешь, что земляне и центавриане непохожи друг на друга?
– Конечно, а как же иначе! – воскликнул Майкл Вайерман. – Возьмите хотя бы историю. Откуда здесь взялись все эти люди? Просто они не нашли себе место на Земле. Это или неудачники, или отщепенцы. Вместо того чтобы попытаться влиться в круг цивилизованного общества, они бежали от него.
– И какое общество могли построить такие человеческие отбросы на Чиероне? Они трудились – само собой они трудились, но каждый из них сам по себе, не вспоминая о своем соседе – они достигли успехов в технике – а почему бы и нет, ведь планета богата полезными ископаемыми, только давай копай, любой добытчик за год делал себе тут состояние – но что здесь за жизнь? Все думают только о себе, наводнили свой мир блестящими безделушками и ревущими машинами и ни о чем больше не помнят.
– Что за наследство они могут оставить своим потомкам? Какие у них идеалы? Что у них за образование? Да, среди них встречаются симпатичные люди. Некоторые из них довольно умны. Некоторые из них серьезно смотрят в перспективу и не зарываются носом в рутину. Некоторые из них даже говорят о том, что жизнь должна быть устроена иначе – но все эти крупицы тонут в общей массе; на фоне толпы эти единицы ничто.
Лицо Майкла Вайермана пылало. Он словно бы поджидал здесь Хармона, чтобы высказаться и теперь желает спора, горячей дискуссии – а может быть просто хочет, чтобы его переубедили?
Томас Хармон медленно покачал головой. Ну что поделаешь с таким? Он ведь уже немало прожил на этом свете – как-никак четверть века осилил. Что будет с ним через следующую четверть века, изменит ли он свои взгляды на жизнь, чему научит она его чему-нибудь? Вот, например, он, Хармон, находится теперь так далеко от того, чему его давным-давно учили другие и до чего он когда-то доходил своим умом сам. Кто такой этот Майкл – ни рыба, ни мясо – тонет в воде и беспомощно бьется на суше – Боже мой! Нужно думать не о том, чем станет этот вызывающий беспокойство мальчик, а о том, что он есть сейчас!
Кто я такой чтобы рассчитывать здесь на успех, что я могу – разве произнести над ним пару магических слов, которые заставят его думать иначе?
Почувствовав к Майклу симпатию, Хармон вдруг понял, как молодой Вайерман стал таким, как он есть. Водоворот жизни захватил его, сковал по рукам и ногам и исказил форму его сознание, но повлиял при этом не только на него, но и на всех тех, кто был в ответе за него, кто должен и обязан был эту форму сознания выстраивать.
Поражение – поражение, которое никто не хотел признавать, поражение, называющееся любым другим именем кроме истинного, потому что окружающие Майкла взрослые не могли вынести мысли о поражении – вот что сделало из него то, кем он стал сейчас. Но тогда что же, подумал Хармон, что же сделало из меня то, чем я стал?
– Майкл…
Хармон замолчал. Что он собирается сказать этому мальчику – волшебное слово? А есть ли такое слово вообще? В мире людей нет места волшебству. У нас есть история, чем мы обычно называем политически лояльно выстроенную цепочку событий прошлой политической жизни. У нас есть психология, чем мы называем внутреннюю политику индивидуальной личности. У нас есть социология: наука о результатах применения политики в жизни. У нас есть то, что каждый человек знает о других людях, о том, что возможно сделать с людьми и что из этих возможностей в силах сделать лично он. Политика – этот бородатый анекдот он устал выслушивать на всех выборных компаниях, в которых принимал участие – это искусство распоряжаться возможностями. Которые так и остаются возможностями. Так каковы же возможности Майкла Вайермана? Или Ральфа Вайермана? Или Томаса Хармона?
– Майкл…
– Да, господин Хармон?
Что я делаю? Зачем мне искать для всех нас волшебное решение, если ясно, что такого не существует в природе? Если для поиска ответа недостаточно наших общих сил?
– Майкл… – начал он в третий раз.
– Может, вам лучше присесть, господин Хармон? – встревожено спросил его молодой человек.
– Нет. Нет, не нужно, со мной все в порядке, Майкл…
Внезапно Хармон сообразил, что дрожит от волнения как осиновый лист. Он должен остановиться, должен заставить себя прекратить бессмысленные поиски решения, которое каким-то образом сможет спасти их всех. Ведь их проблема неразрешима.
Внезапно встрепенувшись, он сказал:
– Майкл… Ты можешь подняться сейчас со мной наверх? Прямо сейчас?
– Наверх?
– Я… я вот тут подумал кое о чем. Мне кажется, это может помочь твоему отцу… и мне… решить одну проблему.
Томас Хармон резко повернулся и, неловко скрывая волнение, бросился обратно к лифту – он спешил начать осуществлять задуманное, пока накапливающиеся сомнения не скуют их тяжким грузом по рукам и ногам, пока не придет желание повернуть назад. Он настроил свой разум на разрешение проблемы, и разум его дал ответ, потому что был вполне в силах сделать это. Возможно это был не совсем тот ответ, которого он ждал, но об этом его разум ему пока что ничего не сказал.
Теперь они могут попытаться начать, вот о чем думал Хармон, и возможно, у них что-нибудь получится. Если парень согласиться быть с ними, они могут попробовать. Новый символ, подкрепленный старым именем. Президент может согласиться с этим предложением, в особенности если Хармон добавит, что желает продолжать работу. Йеллина он вытерпит. Он вытерпит все что угодно и чем угодно пожертвует – если только это поможет приблизить победу. Он не может снова дать себе пасть жертвой сомнений и мучительных неопределенностей. Ответ в этом мальчике, иначе не может быть!
Монархическое наследование, в их-то время? Хармон фыркнул. Смешная мысль. Но народ – народ, который так мудр, но всегда с готовностью позволяющий провести себя – сможет ли народ верно угадать в новом Вайермане молодое и энергичное продолжение старого? Но ведь по большому счету, это так и есть. И какое кому дело, если несколько землян окажутся более зоркими и быстроумными, чем остальное подавляющее большинство – не в силах будут эти несколько жалких выдающихся единиц ослабить эффект знаменитого имени! Все, что им нужно сейчас, это время; немного времени и легкое на подъем население с высоким процентом энтузиастов, а после этого все силы ОЦС будут в их распоряжении, десантники и боевые корабли, и старый Вайерман успеет прибыть на место прежде, чем пузырь лопнет. Конечно же парень согласится помочь им, сомнений нет, он будет стараться изо всех сил.
Ни рыба, ни мясо – не просто очередное пушечное мясо, но новая пара молодых плеч в поддержку Вайермана. Молодой, энергичный – определенно в нем есть энергия, она ждет, чтобы ей дали выход в нужном направлении – энергия должна быть – а что самое главное, здесь, без сомнения, есть желание… Да, именно так, это наилучшее решение в рамках предоставленного им выбора.
Вот этот парень. Да. Какая в конце концов разница, кто он такой, каков он? Важно, за кого его будут принимать, пока это будет иметь значение.
– Живее, Майкл!
Он оглянулся. Молодой человек уже шел к нему, еще не знающий что думать, но уже явно заинтригованный, явно жаждущий узнать, что ожидает его впереди.
Глава 2
1
Впереди их ожидала земная ночь. Корабль уже вошел в атмосферу и погасил скорость, и Майкл Вайерман, стоя в шлюзе перед люком, ожидал команды к высадке. Люк должен был распахнуться вот-вот. Он попытался представить себе, как их корабль может выглядеть на экранах радаров пришельцев, что те подумают о внезапно появившемся в земной атмосфере неопознанном судне и так же внезапно исчезнувшем. Он поднял голову и снова посмотрел в иллюминатор люка, но опять не увидел там ничего кроме темноты, местами густых облаков, да слабо светящегося оранжевым остывающего стабилизатора по правому борту, раскалившегося в момент соприкосновения с атмосферой. Внизу он не мог различить ничего – ни гор, ни лесов, ни блеска лунного света на водных просторах.
Он разочарованно отвернулся от иллюминатора и проверил туго затянутые наплечные лямки своего огромного рюкзака. Зрелище в иллюминаторе было не слишком приятным для человека, с минуты на минуту собирающегося броситься туда с семьюдесятью пятью лишними фунтами на спине, без чего-то, что могло помочь ему, кроме хлипкого на вид парашюта-вертушки, сейчас сложенного и торчащего сзади над головой наподобие зонтика-трости.
Майкл установил свой наручный высотомер в соответствии с цифрами, бегущими на висящем справа на переборке табло, зажег и направил на шкалу приборчика карманный фонарик, чтобы зарядить ее самосветящийся материал, все это время непрестанно старательно повторяя себе, что все будет хорошо. На Центавре, когда Томас Хармон впервые изложил им свою идею, а отец неохотно согласился, он был вне себя от радости. Во время обучения и тренировок – под руководством инструктора, который определенно состоял на службе в центаврианских коммандос, хотя тщательно отрицал это – он проявил себя с самой лучшей стороны и приобрел уверенность в своих силах. Но сейчас, когда снаружи было так темно и непроглядно, он, всегда горящий желанием вернуться на Землю, не мог думать ни о чем, кроме ожидающих его внизу высоких деревьев и острых скал – если конечно там вообще хоть что-нибудь есть.
Его подтолкнули сзади, он обернулся и увидел круглую мучнистую физиономию жалобно улыбающегося ему Иссака Поттера. Вспомнив о том, что он не один, что с ним есть этот пухлый низкорослый человек, придавленный сейчас своей непомерной ношей, увенчанной смешным торчащим зонтиком, Майкл неожиданно почувствовал себя лучше. На Чиероне Поттер, вероятно зараженный энтузиазмом Майкла, желал броситься в бой не меньше его. На Чиероне этот толстый технический представитель компании со смехом говорил ему так: «Я отправляюсь туда, куда отправляются наши ружья», и говорил это серьезно. Поттер и теперь не оказался бы от своих слов, но было точно видно, что и для него Земля больше не представляется чем-то вроде уютно висящей на стене красивой географической карты, а кажется скорее большим, твердым и зубастым зверем.
Внутренность корабля была заполнена всевозможными звуками. Трение о воздух заставляло гудеть и петь каждый пиллерс и каждую переборку. От вибрации, рассылаемой корабельными двигателями, у Майкла ныли зубы. Каждый сустав и узел корабля скрипел и трещал на свой манер.
– Ну что, готов? – стараясь перекрыть шум, крикнул ему Иссак Поттер.
Майкл Вайерман улыбнулся в ответ. Он просунул пальцы под ремни шлема и провел ими от самого верха мимо упрямых оттопыренных ушей к подбородку. Потом проверил, надежно ли прикреплен к рюкзаку автомат.
Позади них начали раздаваться отрывистые сигнальные звонки. Он повернул голову и взглянул на светящуюся табличку над выходным люком. «Приготовиться», гласила загоревшаяся на табличке надпись. Следующая, нижняя надпись, «Пуск», все еще была темной. Майкл быстро присел на корточки, крепко обхватил руками колени, прижал к груди подбородок и спрятал лицо. Времени для того, чтобы разбираться в происходящем у него больше не будет. Если он не окажется в нужном положении, когда пилот нажмет кнопку запуска, если не превратиться перед этим в плотный комок, то полетит кувыркаясь по небу как безвольная кукла, изломанный скоростью и напором воздуха. Этот момент особо подчеркивался во время инструктажей и тренировок и специально демонстрировался на манекене. Он почувствовал, как ему в ягодицы уперлись мыски ботинок Поттера – тот тоже торопился приготовиться.
Как только он окажется в воздухе, быстро напомнил себе Майкл, нужно будет повернуться лицом вниз, вытянуться и расположить тело под углом сорок пять градусов к поверхности земли. Это тоже оговаривалось в инструкции. В этом случае риск сломать лопасти парашюта был наименьшим, хотя, по словам инструктора, такое случалось крайне редко. Но, тем не менее, нужно действовать по всем правилам. Какое положение тела стоит принять, если лопасти все-таки сломаются, ему тоже рассказали, на этот счет у десантников ОЦС было запасено немало шуток.
На табло загорелась команда «Пуск». Звонок заверещал уже совсем пронзительно. Люк мгновенно откинулся, и внезапно они вместе с Поттером очутились снаружи.
Следующее, что он смог разобрать отчетливо, был несущийся со всех сторон вверх облачный туман и гудение вращающихся над головой лопастей парашюта. В дюжине ярдов в стороне и наверху от него спускался, медленно сокращая разделяющее их расстояние, Иссак Поттер. О том, удачно или нет прошел выброс, Майкл не имел ни малейшего представления. Оглянувшись по сторонам, он не увидел ничего, кроме клубящейся темноты. В ушах Майкла грохотало его же собственное дыхание в кислородной маске укрепленной на подбородке. Корабль уже пропал, взял курс на безопасный космос за пределами Солнечной системы, и теперь, заметили их радары пришельцев или нет, думать об этом было слишком поздно и бесполезно.
Он опустил голову и взглянул на свой высотомер. Стрелка быстро описывала по шкале круги. Он начал следить за стрелкой, не в силах оторвать глаз.
Пилот десантного корабля – еще одно наемное центаврианское гражданское лицо с подозрительно военными манерами – обещал высадить их в районе не более мили от места рандеву со связниками партизанского отряда генерала Хамиля. По всему было видно, что пилот участвовал в подобных операциях не раз, и его заверениями все были удовлетворены вполне. Но вместе с тем раз или два, когда Майкл вспоминал о том, что с момента последнего сеанса связи с Хамилем прошло не менее месяца, по спине его начинал пробегать холодок. Никто, ни центавриане, ни земляне, не представляли себе, как операция будет происходить на месте. Он принялся смотреть вниз, ожидая появления верхушек деревьев. Пока он не видел ничего, несмотря на то, что показания его высотомера уже опустились до отметки в сто футов. Он согнул и напряг ноги, подготовившись к удару о землю, поднял руки и закрыл ими лицо.
Удар сбил его с ног, а рюкзак придавил сверху. Ударившись о камни и исцарапавшись о сучья, он несколько секунд лежал на груди, не в силах продохнуть. Рядом с ним что-то тяжелое с хрустом продралось сквозь сучья и шлепнулось на землю. Поттер. Теперь, где бы они ни оказались, вблизи места рандеву или нет, он и центаврианин, перегруженные оружием сверх всякой меры, все-таки были живы, были вместе.
Он с трудом поднялся на ноги, поднимая на собе рюкзак, про который никто не говорил, что его придется нести хотя бы милю, содрал с лица маску и глубоко вздохнул. Наполнивший его легкие воздух был прекрасен – густой, влажный, напоенный сосновым ароматом. Легкий ветерок ласкал лицо. Он опустился на колени, взял пригоршню лесного мха и сосновых игл и крепко сжал в кулаке.
Я дома, подумал он. Вот моя родина.
Однажды на борту мчащегося к Центавру корабля, когда он был еще совсем маленьким мальчиком, Майкл проснулся среди ночи и услышал как отец и мать на своей половине кричат друг на друга громкими и напряженными голосами. Еще не проснувшись как следует, но уже понимая, что необходимо что-то делать, он поднялся и, усевшись в своей койке прямо и вытаращив в темноту глаза, начал прислушиваться к словам, доносящимся сквозь тонкую алюминиевую перегородку, отделяющую его закуток от основной каюты. Впервые в жизни он слышал, как родители ругаются друг с другом; воспоминание об этом сейчас пришло к нему так четко и ясно, со всеми ощущениями, словно он, двадцатипятилетний мужчина, снова вдруг превратился в четырехлетнего мальчика с припухшим со сна и дрожащим ртом, испуганно прислушивающимся к темноте вокруг.
– Но, Ральф, что они подумают? Что они скажут?
– Люди всегда что-то говорят, Маргарет, они так устроены. Невозможно удовлетворить всех разом – пытаться добиться этого ошибочно. Правильным будет сделать то, что ты полагаешь лучшим для них, не считаясь с тем, что они при этом говорят.
– И сейчас самым лучшим было бегство? Бежать и оставить свой народ без правительства?
– У них есть правительство, Маргарет! Правительство пришельцев. Если это правительство им не понравится, они вправе попытаться поменять его. Сделать то, что сделал бы я. Они находятся на Земле, а я нет.
– Но ты их Президент, Ральф! Я… я впервые слышу от тебя такое, Ральф. Я не понимаю тебя!
– Я думал об этом четыре года. Все это время мы находились на корабле, и ничего не произошло, мир не провалился в тартарары. Если бы никакой войны не было, если бы пришельцы не напали на нас, то через два года случились бы новые выборы. Я вряд ли был бы выбран на второй срок. Какое право я имею сейчас говорить от имени всей Земли? Господи, Маргарет, они сами должны устраивать свою судьбу!
– Но как, Ральф, как им это сделать!
– Боже мой, Маргарет, откуда я знаю! Но Вторжение – это свершившийся факт. Все, что может быть сделано нами или кем-то другим, должно начинаться от этой отправной точки. Я могу делать вид, что ничего не случилось, но сумею ли я в таком случае принять разумное решение? Если все земляне попытаются представить себе, что пришельцев нет и никогда не было, чем они кончат? Нет и еще раз нет, во время войны я сделал все, что было в моих силах, но этого оказалось недостаточно. Я не должен был даже ступать на борт этого корабля, это было ошибкой. Я должен был остаться со своим народом. Я должен был разделить с народом все, что произошло после того, когда пришельцы захватили полную власть и то, что было потом, и только после этого я, может быть, вправе был бы решать за всех.
Только теперь Майкл понял, что его отец был твердо уверен в сказанном, сейчас, но не тогда. Сейчас, а не тогда, он мог услышать в этом голосе эхо часов, проведенных в молчаливых размышлениях, тщательном переборе и анализе каждого принятого в ту нелегкую годину решения, аккуратно взвешенного и уверенно расставленного на невидимых полках – верные и невозвратимо-ошибочные, каждые отдельно в своей стороне.
В ту ночь юный Майкл Вайерман откинул одеяло и пулей выскочил из своей спаленки, охваченный паническим предчувствием, что в этом мире что-то случилось не так – что-то такое, что даже его отец не в силах исправить.
Майкл Вайерман отлично помнил испуганные лица родителей – бледное и потрясенное у матери, напряженное и осунувшееся у отца.
Вскрикивая от страха, он с ходу бросился к матери на колени.
– Мамочка, мамочка! – заливался он слезами. – Папа пугает меня! Скажи ему, чтобы он перестал! Пожалуйста, скажи!
Зарывшись лицом в материнское платье и что есть сил прижавшись к ней, он конечно не мог видеть глаза отца.
Он позволил кусочкам мха и иголкам ссыпаться между пальцами на землю, повернулся и пошел к Поттеру. Из его глаз медленно выкатились две слезы.
Он разочарованно отвернулся от иллюминатора и проверил туго затянутые наплечные лямки своего огромного рюкзака. Зрелище в иллюминаторе было не слишком приятным для человека, с минуты на минуту собирающегося броситься туда с семьюдесятью пятью лишними фунтами на спине, без чего-то, что могло помочь ему, кроме хлипкого на вид парашюта-вертушки, сейчас сложенного и торчащего сзади над головой наподобие зонтика-трости.
Майкл установил свой наручный высотомер в соответствии с цифрами, бегущими на висящем справа на переборке табло, зажег и направил на шкалу приборчика карманный фонарик, чтобы зарядить ее самосветящийся материал, все это время непрестанно старательно повторяя себе, что все будет хорошо. На Центавре, когда Томас Хармон впервые изложил им свою идею, а отец неохотно согласился, он был вне себя от радости. Во время обучения и тренировок – под руководством инструктора, который определенно состоял на службе в центаврианских коммандос, хотя тщательно отрицал это – он проявил себя с самой лучшей стороны и приобрел уверенность в своих силах. Но сейчас, когда снаружи было так темно и непроглядно, он, всегда горящий желанием вернуться на Землю, не мог думать ни о чем, кроме ожидающих его внизу высоких деревьев и острых скал – если конечно там вообще хоть что-нибудь есть.
Его подтолкнули сзади, он обернулся и увидел круглую мучнистую физиономию жалобно улыбающегося ему Иссака Поттера. Вспомнив о том, что он не один, что с ним есть этот пухлый низкорослый человек, придавленный сейчас своей непомерной ношей, увенчанной смешным торчащим зонтиком, Майкл неожиданно почувствовал себя лучше. На Чиероне Поттер, вероятно зараженный энтузиазмом Майкла, желал броситься в бой не меньше его. На Чиероне этот толстый технический представитель компании со смехом говорил ему так: «Я отправляюсь туда, куда отправляются наши ружья», и говорил это серьезно. Поттер и теперь не оказался бы от своих слов, но было точно видно, что и для него Земля больше не представляется чем-то вроде уютно висящей на стене красивой географической карты, а кажется скорее большим, твердым и зубастым зверем.
Внутренность корабля была заполнена всевозможными звуками. Трение о воздух заставляло гудеть и петь каждый пиллерс и каждую переборку. От вибрации, рассылаемой корабельными двигателями, у Майкла ныли зубы. Каждый сустав и узел корабля скрипел и трещал на свой манер.
– Ну что, готов? – стараясь перекрыть шум, крикнул ему Иссак Поттер.
Майкл Вайерман улыбнулся в ответ. Он просунул пальцы под ремни шлема и провел ими от самого верха мимо упрямых оттопыренных ушей к подбородку. Потом проверил, надежно ли прикреплен к рюкзаку автомат.
Позади них начали раздаваться отрывистые сигнальные звонки. Он повернул голову и взглянул на светящуюся табличку над выходным люком. «Приготовиться», гласила загоревшаяся на табличке надпись. Следующая, нижняя надпись, «Пуск», все еще была темной. Майкл быстро присел на корточки, крепко обхватил руками колени, прижал к груди подбородок и спрятал лицо. Времени для того, чтобы разбираться в происходящем у него больше не будет. Если он не окажется в нужном положении, когда пилот нажмет кнопку запуска, если не превратиться перед этим в плотный комок, то полетит кувыркаясь по небу как безвольная кукла, изломанный скоростью и напором воздуха. Этот момент особо подчеркивался во время инструктажей и тренировок и специально демонстрировался на манекене. Он почувствовал, как ему в ягодицы уперлись мыски ботинок Поттера – тот тоже торопился приготовиться.
Как только он окажется в воздухе, быстро напомнил себе Майкл, нужно будет повернуться лицом вниз, вытянуться и расположить тело под углом сорок пять градусов к поверхности земли. Это тоже оговаривалось в инструкции. В этом случае риск сломать лопасти парашюта был наименьшим, хотя, по словам инструктора, такое случалось крайне редко. Но, тем не менее, нужно действовать по всем правилам. Какое положение тела стоит принять, если лопасти все-таки сломаются, ему тоже рассказали, на этот счет у десантников ОЦС было запасено немало шуток.
На табло загорелась команда «Пуск». Звонок заверещал уже совсем пронзительно. Люк мгновенно откинулся, и внезапно они вместе с Поттером очутились снаружи.
Следующее, что он смог разобрать отчетливо, был несущийся со всех сторон вверх облачный туман и гудение вращающихся над головой лопастей парашюта. В дюжине ярдов в стороне и наверху от него спускался, медленно сокращая разделяющее их расстояние, Иссак Поттер. О том, удачно или нет прошел выброс, Майкл не имел ни малейшего представления. Оглянувшись по сторонам, он не увидел ничего, кроме клубящейся темноты. В ушах Майкла грохотало его же собственное дыхание в кислородной маске укрепленной на подбородке. Корабль уже пропал, взял курс на безопасный космос за пределами Солнечной системы, и теперь, заметили их радары пришельцев или нет, думать об этом было слишком поздно и бесполезно.
Он опустил голову и взглянул на свой высотомер. Стрелка быстро описывала по шкале круги. Он начал следить за стрелкой, не в силах оторвать глаз.
Пилот десантного корабля – еще одно наемное центаврианское гражданское лицо с подозрительно военными манерами – обещал высадить их в районе не более мили от места рандеву со связниками партизанского отряда генерала Хамиля. По всему было видно, что пилот участвовал в подобных операциях не раз, и его заверениями все были удовлетворены вполне. Но вместе с тем раз или два, когда Майкл вспоминал о том, что с момента последнего сеанса связи с Хамилем прошло не менее месяца, по спине его начинал пробегать холодок. Никто, ни центавриане, ни земляне, не представляли себе, как операция будет происходить на месте. Он принялся смотреть вниз, ожидая появления верхушек деревьев. Пока он не видел ничего, несмотря на то, что показания его высотомера уже опустились до отметки в сто футов. Он согнул и напряг ноги, подготовившись к удару о землю, поднял руки и закрыл ими лицо.
Удар сбил его с ног, а рюкзак придавил сверху. Ударившись о камни и исцарапавшись о сучья, он несколько секунд лежал на груди, не в силах продохнуть. Рядом с ним что-то тяжелое с хрустом продралось сквозь сучья и шлепнулось на землю. Поттер. Теперь, где бы они ни оказались, вблизи места рандеву или нет, он и центаврианин, перегруженные оружием сверх всякой меры, все-таки были живы, были вместе.
Он с трудом поднялся на ноги, поднимая на собе рюкзак, про который никто не говорил, что его придется нести хотя бы милю, содрал с лица маску и глубоко вздохнул. Наполнивший его легкие воздух был прекрасен – густой, влажный, напоенный сосновым ароматом. Легкий ветерок ласкал лицо. Он опустился на колени, взял пригоршню лесного мха и сосновых игл и крепко сжал в кулаке.
Я дома, подумал он. Вот моя родина.
Однажды на борту мчащегося к Центавру корабля, когда он был еще совсем маленьким мальчиком, Майкл проснулся среди ночи и услышал как отец и мать на своей половине кричат друг на друга громкими и напряженными голосами. Еще не проснувшись как следует, но уже понимая, что необходимо что-то делать, он поднялся и, усевшись в своей койке прямо и вытаращив в темноту глаза, начал прислушиваться к словам, доносящимся сквозь тонкую алюминиевую перегородку, отделяющую его закуток от основной каюты. Впервые в жизни он слышал, как родители ругаются друг с другом; воспоминание об этом сейчас пришло к нему так четко и ясно, со всеми ощущениями, словно он, двадцатипятилетний мужчина, снова вдруг превратился в четырехлетнего мальчика с припухшим со сна и дрожащим ртом, испуганно прислушивающимся к темноте вокруг.
– Но, Ральф, что они подумают? Что они скажут?
– Люди всегда что-то говорят, Маргарет, они так устроены. Невозможно удовлетворить всех разом – пытаться добиться этого ошибочно. Правильным будет сделать то, что ты полагаешь лучшим для них, не считаясь с тем, что они при этом говорят.
– И сейчас самым лучшим было бегство? Бежать и оставить свой народ без правительства?
– У них есть правительство, Маргарет! Правительство пришельцев. Если это правительство им не понравится, они вправе попытаться поменять его. Сделать то, что сделал бы я. Они находятся на Земле, а я нет.
– Но ты их Президент, Ральф! Я… я впервые слышу от тебя такое, Ральф. Я не понимаю тебя!
– Я думал об этом четыре года. Все это время мы находились на корабле, и ничего не произошло, мир не провалился в тартарары. Если бы никакой войны не было, если бы пришельцы не напали на нас, то через два года случились бы новые выборы. Я вряд ли был бы выбран на второй срок. Какое право я имею сейчас говорить от имени всей Земли? Господи, Маргарет, они сами должны устраивать свою судьбу!
– Но как, Ральф, как им это сделать!
– Боже мой, Маргарет, откуда я знаю! Но Вторжение – это свершившийся факт. Все, что может быть сделано нами или кем-то другим, должно начинаться от этой отправной точки. Я могу делать вид, что ничего не случилось, но сумею ли я в таком случае принять разумное решение? Если все земляне попытаются представить себе, что пришельцев нет и никогда не было, чем они кончат? Нет и еще раз нет, во время войны я сделал все, что было в моих силах, но этого оказалось недостаточно. Я не должен был даже ступать на борт этого корабля, это было ошибкой. Я должен был остаться со своим народом. Я должен был разделить с народом все, что произошло после того, когда пришельцы захватили полную власть и то, что было потом, и только после этого я, может быть, вправе был бы решать за всех.
Только теперь Майкл понял, что его отец был твердо уверен в сказанном, сейчас, но не тогда. Сейчас, а не тогда, он мог услышать в этом голосе эхо часов, проведенных в молчаливых размышлениях, тщательном переборе и анализе каждого принятого в ту нелегкую годину решения, аккуратно взвешенного и уверенно расставленного на невидимых полках – верные и невозвратимо-ошибочные, каждые отдельно в своей стороне.
В ту ночь юный Майкл Вайерман откинул одеяло и пулей выскочил из своей спаленки, охваченный паническим предчувствием, что в этом мире что-то случилось не так – что-то такое, что даже его отец не в силах исправить.
Майкл Вайерман отлично помнил испуганные лица родителей – бледное и потрясенное у матери, напряженное и осунувшееся у отца.
Вскрикивая от страха, он с ходу бросился к матери на колени.
– Мамочка, мамочка! – заливался он слезами. – Папа пугает меня! Скажи ему, чтобы он перестал! Пожалуйста, скажи!
Зарывшись лицом в материнское платье и что есть сил прижавшись к ней, он конечно не мог видеть глаза отца.
Он позволил кусочкам мха и иголкам ссыпаться между пальцами на землю, повернулся и пошел к Поттеру. Из его глаз медленно выкатились две слезы.
2
Они все еще были в лесу одни, никто из встречающих не появился. Они вырыли под корнями одной из самых больших сосен яму, спрятали туда свои парашюты, забросали землей и посыпали сверху иглами. Теперь они стояли в темноте и ждали. Начало операции было ее самым слабым местом. Если им не удастся установить контакт с генералом Хамилем, то вся их миссия будет обречена и их жизни будут истрачены напрасно. Но выхода не было, никто не мог предложить им ничего лучшего. О том, чтобы посадить десантный корабль, даже думать было нечего. Входить в атмосферу уже было опасно.
– Если мы останемся здесь еще хотя бы на пять минут, – прошептал через плечо Поттеру Майкл Вайерман, – нас схватит патруль пришельцев. Точно схватят.
– Но если мы уйдем отсюда, – так же шепотом отозвался Поттер, – то люди Хамиля не смогут найти нас. Ума не приложу что делать.
Майкл Вайерман слушал, как шумят ветвями деревья. Кроме этого ничего не было слышно.
– Подождем еще десять минут. Если до этого к нам никто не выйдет, мы перейдем на другое место, неподалеку. Если заметишь кого-нибудь, первым делом хорошенько присмотрись к нему.
– Я считаю, что патруль пришельцев скорее всего прибудет на вертолете. Вряд ли что у них есть постоянный сторожевой пост на каждой земной горе.
– Да, конечно, если только они не поджидали нас специально. За прошедший месяц генерала могли взять в плен и допросить – откуда мы знаем?
– В этом случае, – нервно выдохнул Поттер, – поймают нас или нет, уже не будет иметь значения.
Может, для тебя это действительно не имеет значения, подумал Майкл.
Но уже в следующее мгновение он увидел перед собой неслышно выступившую из-за деревьев неясную фигуру.
– Свобода, – хрипло пророкотал плечистый незнакомец.
– Оружие, – с усилием прошептал Майкл Вайерман в ответ. У него перехватило от неожиданности горло.
– Порядок, – тихо пробасил здоровяк. – Меня зовут Ладислас. Давай, я возьму твой мешок.
Могучие уверенные руки распустили наплечные ремни и сняли со спины Майкла рюкзак.
– Я… приятно познакомиться, – слабо ответил он, испытывая неудобство от того, что его первая встреча со свободным землянином проходит так скомкано.
– Отложим пожатие рук на потом, сейчас нужно уходить, – донесся со стороны Поттера другой решительный голос. – Разреши-ка мне пособить тебе, коротышка.
В темноте Майкл различил смутную гибкую тень ростом едва ли выше центаврианина.
– Я Ньюфстед. Давайте двигать.
Они торопливо зашагали вперед, огибая сосновые стволы – Ладислас шел впереди, а Ньюфстед прикрывал тыл. По толстому ковру сосновых иголок удавалось ступать почти бесшумно. Время от времени Майкл или Поттер спотыкались о древесные корни. Ладислас и Ньюфстед молчали, но их раздражение в таких случаях ощущалось физически. Поспешая следом за широченной тенью Ладисласа, Майкл чувствовал себя неуклюжим и ненужным. Он решил надеяться на то, что это скоро пройдет.
Неожиданно они остановились. Ньюфстед бесшумно, как призрак, проскользнул мимо Майкла вперед и тронул Ладисласа за рукав куртки. Гигант склонился к уху напарника и прошептал что-то, из чего Майкл, стоящий всего в нескольких дюймах, не смог разобрать ни слова. Ньюфстед согласно кивнул, и двинулся назад, по пути прикоснувшись сначала к плечу Майкла, а потом Поттера, приказывая им развернуться. Около двух минут они шли по своим следам обратно; на этот раз никто из них, ни Майкл, ни Поттер, не споткнулся ни разу. Ньюфстед остановил их снова и объяснил шепотом, как казалось состоящим из одних только свистящих звуков:
– Тххамм челофффек. Онхх нехх доллшшшен тамм быххть. Но насс онххх нехх самамеххтил.
После этого они, двигаясь в том же порядке, принялись описывать вокруг старого следа широкий полукруг, в конце концов оказавшись в коротком и неглубоком овраге, как понял Майкл, в одной из больших складок на склоне горы. В овраге их кто-то ожидал, кто-то молчаливый и неподвижный, похожий на тени среди густого подлеска заполняющего овраг. Ладислас поднял руку и приказал им остановится, а сам чем-то тихо проскрипел, нагнулся и приподнял от земли часть сплошной стены кустарника, открыв замаскированный проход. Ньюфстед подтолкнул Майкла и Поттера вперед, и Ладислас опустил за ними кустарник. Раздался щелчок, зажегся фонарь возле переносного радиопередатчика, Майкл мигнул на свет и прищурился, обнаружив, что находится в небольшой пещере и стоит перед лысым мужчиной с яйцевидной, похожей на пулю головой, одетым в куртку с золотой вышивкой, голубые бриджи для верховой езды и высокие начищенные сапоги.
– Если мы останемся здесь еще хотя бы на пять минут, – прошептал через плечо Поттеру Майкл Вайерман, – нас схватит патруль пришельцев. Точно схватят.
– Но если мы уйдем отсюда, – так же шепотом отозвался Поттер, – то люди Хамиля не смогут найти нас. Ума не приложу что делать.
Майкл Вайерман слушал, как шумят ветвями деревья. Кроме этого ничего не было слышно.
– Подождем еще десять минут. Если до этого к нам никто не выйдет, мы перейдем на другое место, неподалеку. Если заметишь кого-нибудь, первым делом хорошенько присмотрись к нему.
– Я считаю, что патруль пришельцев скорее всего прибудет на вертолете. Вряд ли что у них есть постоянный сторожевой пост на каждой земной горе.
– Да, конечно, если только они не поджидали нас специально. За прошедший месяц генерала могли взять в плен и допросить – откуда мы знаем?
– В этом случае, – нервно выдохнул Поттер, – поймают нас или нет, уже не будет иметь значения.
Может, для тебя это действительно не имеет значения, подумал Майкл.
Но уже в следующее мгновение он увидел перед собой неслышно выступившую из-за деревьев неясную фигуру.
– Свобода, – хрипло пророкотал плечистый незнакомец.
– Оружие, – с усилием прошептал Майкл Вайерман в ответ. У него перехватило от неожиданности горло.
– Порядок, – тихо пробасил здоровяк. – Меня зовут Ладислас. Давай, я возьму твой мешок.
Могучие уверенные руки распустили наплечные ремни и сняли со спины Майкла рюкзак.
– Я… приятно познакомиться, – слабо ответил он, испытывая неудобство от того, что его первая встреча со свободным землянином проходит так скомкано.
– Отложим пожатие рук на потом, сейчас нужно уходить, – донесся со стороны Поттера другой решительный голос. – Разреши-ка мне пособить тебе, коротышка.
В темноте Майкл различил смутную гибкую тень ростом едва ли выше центаврианина.
– Я Ньюфстед. Давайте двигать.
Они торопливо зашагали вперед, огибая сосновые стволы – Ладислас шел впереди, а Ньюфстед прикрывал тыл. По толстому ковру сосновых иголок удавалось ступать почти бесшумно. Время от времени Майкл или Поттер спотыкались о древесные корни. Ладислас и Ньюфстед молчали, но их раздражение в таких случаях ощущалось физически. Поспешая следом за широченной тенью Ладисласа, Майкл чувствовал себя неуклюжим и ненужным. Он решил надеяться на то, что это скоро пройдет.
Неожиданно они остановились. Ньюфстед бесшумно, как призрак, проскользнул мимо Майкла вперед и тронул Ладисласа за рукав куртки. Гигант склонился к уху напарника и прошептал что-то, из чего Майкл, стоящий всего в нескольких дюймах, не смог разобрать ни слова. Ньюфстед согласно кивнул, и двинулся назад, по пути прикоснувшись сначала к плечу Майкла, а потом Поттера, приказывая им развернуться. Около двух минут они шли по своим следам обратно; на этот раз никто из них, ни Майкл, ни Поттер, не споткнулся ни разу. Ньюфстед остановил их снова и объяснил шепотом, как казалось состоящим из одних только свистящих звуков:
– Тххамм челофффек. Онхх нехх доллшшшен тамм быххть. Но насс онххх нехх самамеххтил.
После этого они, двигаясь в том же порядке, принялись описывать вокруг старого следа широкий полукруг, в конце концов оказавшись в коротком и неглубоком овраге, как понял Майкл, в одной из больших складок на склоне горы. В овраге их кто-то ожидал, кто-то молчаливый и неподвижный, похожий на тени среди густого подлеска заполняющего овраг. Ладислас поднял руку и приказал им остановится, а сам чем-то тихо проскрипел, нагнулся и приподнял от земли часть сплошной стены кустарника, открыв замаскированный проход. Ньюфстед подтолкнул Майкла и Поттера вперед, и Ладислас опустил за ними кустарник. Раздался щелчок, зажегся фонарь возле переносного радиопередатчика, Майкл мигнул на свет и прищурился, обнаружив, что находится в небольшой пещере и стоит перед лысым мужчиной с яйцевидной, похожей на пулю головой, одетым в куртку с золотой вышивкой, голубые бриджи для верховой езды и высокие начищенные сапоги.