"Признавайтесь!" В ответ Воланд предложил Иванушке выпить валерьяновых
капель и, продолжая издеваться, проговорил:
" - Горе помутило /ваш разум/, пролетарский поэт... У меня слабость...
Не могу выносить... ауфвидерзеен.
- /Зло/дей, /вот/ кто ты! - глухо и /злобно прохрипел Иванушка/... К
Кондрату /Васильевичу вас следует отправить/. Там разберут, /будь/ покоен!
- /Какой/ ужас, - беспомощно... и плаксиво заныл Воланд... Молодой
человек... некому даже /сообщить/, не разбираю здесь..."
И тогда Иванушка бросился на Воланда, чтобы сдать его в ГПУ.
"Тот тяжелой рукой /сдавил/ Иванушкину кисть, и... он попал как бы в
/капкан/, рука стала наливаться... /об/висла, колени /задрожали/...
- Брысь, брысь отс/юда, - проговорил/ Воланд, да и... чего ты торчишь
здесь... Не подают здесь... Божий человек... /В голове/ завертелось от таких
/слов у/ Иванушки, и он сел... И представились ему вокруг пальмы..."
Четвертая глава "Мания фурибунда" представляет собой отредактированный
вариант главы "Интермедия в Шалаше Грибоедова" из первой редакции. Булгаков
подготовил эту главу для публикации в редакции сборников "Недра" и сдал ее 8
мая 1929 года. Это единственная точная дата, помогающая установить
приблизительно время работы над двумя первыми редакциями романа.
Сохранилось также окончание седьмой главы (обрывки листов с текстом),
которая в первой редакции называлась "Разговор по душам".
Можно с уверенностью сказать, что вторая редакция включала по крайней
мере еще одну тетрадь с текстом, поскольку чудом сохранились узкие обрывки
листов, среди которых есть начало главы пятнадцатой, называвшейся
"Исналитуч...". Следовательно, были и другие главы. Видимо, именно эти
тетради и были сожжены Булгаковым в марте 1930 года.

Евангелие от Воланда. - Условное название второй главы второй черновой
редакции романа, поскольку лист текста с названием главы вырезан ножницами.
- Гм, - сказал секретарь. - С этой фразы начинается текст второй главы
романа. До этого, как видно из сохранившихся обрывков вырванных листов,
описывалось заседание синедриона, на котором Иуда давал показания против
Иешуа. Вероятно, Булгаков использовал при этом различные исторические
источники, но из рабочих материалов сохранились лишь отдельные записи.
Очевидно, они были уничтожены вместе с рукописями. Но существуют более
поздние записи писателя, касающиеся заседания синедриона, решавшего судьбу
Иешуа: "...был приведен в синедрион, но не в Великий, а в Малый, состоявший
из 23 человек, где председательствовал первосвященник Иосиф Каиафа". Эта
выписка была сделана Булгаковым из книги Г. Древса "История евреев от
древнейших времен до настоящего". (Т. 4. Одесса, 1905. С. 226.)
- Вы хотели в Ершалаиме царствовать? - спросил Пилат по-римски. - Смысл
вопроса соответствует евангельским повествованиям. "Иисус же стал перед
правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский?" (Матфей, 27: 11).
Согласно Евангелиям от Матфея, Марка и Луки, Иисус Христос на допросе Пилата
молчал. Однако в повествованиях Евангелия от Иоанна Иисус Христос отвечал на
вопросы Пилата. Булгаков при описании данного сюжета взял за основу именно
Евангелие от Иоанна, но трактовал его вольно, сообразуясь со своими
творческими идеями.
Слова он знал плохо. - Добиваясь точности в изложении исторических
деталей, Булгаков уделяет большое внимание языкам, на которых говорили в те
времена в Иудее. В черновых материалах можно прочесть, например, такие
записи: "Какими языками владея Иешуа?", "Спаситель, вероятно, говорил на
греческом языке..." (Фаррар. С. 111), "Мало также вероятно, что Иисус знал
по-гречески" (Ренан. Ж. И. С. 88), "На Востоке роль распространителя
алфавита играл арамейский язык...", "Арамейский язык... во времена Христа
был народным языком, и на нем были написаны некоторые отрывки из Библии...".
Поскольку официальным языком в римских провинциях была латынь, Пилат (речь
идет о ранней редакции романа, когда Булгаков, возможно, полагал, что Иисус
плохо знал греческий и латынь) начинает допрос на латыни, однако,
убедившись, что Иисус плохо владеет ею, переходит на греческий, который
также использовался римскими чиновниками в Иудее. В позднейших редакциях
романа Пилат, выясняя грамотность арестованного, обращается к нему сначала
на арамейском, через некоторое время переходит на греческий и, наконец,
убедившись в блестящей эрудиции допрашиваемого, использует латынь.

...тысяча девятьсот лет пройдет... - В следующей редакции: "...две
тысячи лет пройдет, ранее... (он подумал еще), да, именно две тысячи, пока
люди разберутся в том, насколько напутали, записывая за мной". В последней
редакции: "Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться
очень долгое время".

...ходит он с записной книжкой и пишет... этот симпатичный... - В
материалах к роману есть весьма любопытная выписка: "Левий Матвей и Мария.
Так же последователем был богатый мытарь, которого источники называют то
Матфеем, то Леви, и в доме которого Иешуа постоянно жил и вернулся с
товарищами из самого презренного класса. К его последователям принадлежали и
женщины сомнительной репутации, из которых наиболее известна Мария Магдалина
(из города Магдалы - Торихен близ Тивериады)... Гретц. История евреев. Том
IV. С. 217".

- Quid est veritas? - Далее в черновике:
" - Ты все, игемон, сидишь в кресле во дворце, - сказал арестант и
оттого у тебя мигрени, а у меня как раз свободный день и я тебе предлагаю -
пойдем со мной на луга, я тебе расскажу подробно про истину и ты сразу
поймешь...
В зале уж не только не молчали, но даже не шевелились. После паузы
Пилат сказал так:
- Спасибо, дружок, за приглашение, но у меня нет времени, к
сожалению... К сожалению, - повторил Пилат. - Великий Кесарь будет
недоволен, если я начну ходить по лугам... Черт возьми! - воскликнул Пилат.
- А я тебе, игемон, - сказал Иешуа участливо, - посоветовал бы поменьше
употреблять слово "черт".
- Не буду, - сказал Пилат, - черт возьми, не буду..."

Супруга его превосходительства Клавдия Прокула... - В Евангелии от
Матфея: "Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему
сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много
пострадала за Него" (27: 19). За ходатайство перед судом прокуратора Клавдия
Прокула была причислена греческой, коптской и эфиопской церквами к лику
святых.

....и вам, ротмистр, следует знать... - Ротмистр - офицерское звание в
дореволюционной русской кавалерии, соответствовало званию капитана в пехоте.
Разумеется, Булгаков записал это звание условно.

...в Кесарии Филипповой при резиденции прокуратора... - Кесария
Филиппова - город на севере Палестины, в тетрархии Ирода Филиппа, который
построил его в честь кесаря Тиберия. О Кесарии Филипповой в Евангелии от
Матфея сказано: "Пришед же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал
учеников Своих: за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?" (16: 13).
Если в 1929 году Булгаков полагал, что резиденция Пилата находилась в
Кесарии Филипповой, то в последующие годы он стал сомневаться в этом, о чем
есть следующая запись в тетради: "В какой Кесарии жил прокуратор? Отнюдь не
в Кесарии Филлиповой, а в Кесарии Палестинской или же Кесарии со Стратоновой
башней, на берегу Средиземного моря". И в окончательной редакции романа
Пилат уже говорит о "Кесарии Стратоновой на Средиземном море".

"Корван, корван"... - Очевидно, имеется в виду иудейский термин
"корвана" - один из видов жертвоприношения, по-арамейски "жертвенный дар".
Но термин этот имел и другие значения. Так, у Ф. В. Фаррара читаем:
"По-вашему, вместо того, чтобы почитать отца и мать, достаточно
человеку внести в сокровищницу сумму, назначенную на их содержание и
сказать: это корван, т.е. дар Богу, и этим избавиться от всяких обязательств
по отношению к родителям" (Ф. В. Фаррар. Жизнь Иисуса Христа. М., 1888.
С.221).

...в двадцать пять лет такое легкомыслие! - В рукописи-автографе было
сначала "тридцать лет". В Евангелии от Луки говорится:
"Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати..." (3: 23). В
последней редакции романа Иисусу Христу двадцать семь лет.

...страшный ниссан выдался... - Нисанну, нисан - по вавилонскому
календарю, которым пользовались тогда в Палестине, весенний месяц,
соответствующий марту - апрелю.

...помнишь, как я хотел напоить водою Ершалаим из Соломоновых прудов? -
Видимо, Булгаков опирается на следующее замечание Фаррара: "Иерусалим,
по-видимому, всегда, а особенно в то время страдал от недостатка воды. Чтобы
помочь этому, Пилат предпринял устройство водопровода, посредством которого
вода могла бы быть проведена из "прудов Соломоновых". Считая это предприятие
делом общественной пользы, он дал распоряжение, чтобы часть расходов
уплачивалось из "корвана" или священной сокровищницы. Но народ, узнав об
этом распоряжении, пришел в ярость и восстал против употребления священного
фонда на гражданское дело. Раздраженный оскорблениями и угрозами толпы,
Пилат выслал в эту толпу переодетых в еврейские одежды римских воинов с
мечами и кинжалами, скрытыми под платьем, которые по данному сигналу должны
были наказать вожаков мятежной толпы.
После того как иудеи отказались разойтись, сигнал был дан, воины, не
щадя ни правого, ни виновного, принялись с таким усердием исполнять свое
дело, что множество людей было ранено и убито, а еще более задавлено..." (Ф.
В. Фаррар. Указ.соч. С.441).
Пилат напоминает первосвященнику об этом побоище иудеев, угрожая его
повторить с еще большей силой.
- Он другое услышит, Каиафа! - Далее в черновике: "Полетит сегодня
телеграмма (так в тексте. - В. Л.), да не в Рим, а прямо на Капри. Я!
Понтий! Подниму тревогу. И хлебнешь ты у меня, Каяфа, хлебнет город Ершалаим
уж не воды Соломоновой, священник...
- Знаю тебя, всадник Понтий, - сказал Каяфа. - Только не осторожен
ты...
- Ну ладно, - молвил Пилат. - Кстати, первосвященник, агентура у тебя
очень хороша. В особенности, мальчуган этот, сыщик из Кериот. Здоров ли он?
Ты его береги, смотри.
- Другого наймем, - с полуслова понимавший наместника, молвил Каяфа.
- О gens sceleratissima, taeterrima gens! - вскричал Пилат, - О foetor
judaicus!
- Уйду, всадник, если ты еще одно слово оскорбительное произнесешь, и
не выйду на лифостротон, - и стал Каяфа бледен, как мрамор.
Пилат возвел взор и увидел раскаленный шар в небе".

...не выйду на гаввафу. - Гаввафа - еврейское название лифостротона.

...и слова его греческие полетели над несметной толпой... - Далее в
черновике: "...за что и будет Га-Ноцри казнен сегодня! Я утвердил приговор
великого синедриона.
Гул прошел над толпой, но наместник вновь поднял руку, и стало слышно
до последнего звука. И опять над сверкающим золотом и над разожженным
Ершалаимом полетели слова:
- Второму преступнику, осужденному вчера за такое же преступление, как
и первый, именно - Вар-Равван, по неизреченной милости Кесаря всемогущего,
согласно закону, возвращается жизнь в честь Пасхи, чтимой Кесарем.
И опять взорвало ревом толпу... И опять рука потушила рев:
- Командиры манипулов, к приговору!
И запели голоса взводных в манипулах, стеной отделяющих гаввафу от
толпы:
- Смирно!
И тотчас вознеслись в копейном лесу охапки сена и римские, похожие на
ворон, орлы".

...и в нем пропал. - В этом месте вырвано шесть листов с текстом. По
сохранившимся "корешкам" с текстом можно установить, что далее описывается
путь Иешуа на Лысый Череп.

...маленькая черная лошадь мчит из Ершалаима к Черепу... - Череп или
Лысый Череп - Голгофа, что значит, по-арамейски "череп". Латинское название
"кальвариум" происходит от слова calvus ("лысый"). Голгофа - гора к
северо-западу от Иерусалима. В рабочей тетради Булгакова замечено: "Лысая
Гора, Череп, к северо-западу от Ершалаима. Будем считать в расстоянии 10
стадий от Ершалаима. Стадия! 200 стадий - 36 километров".

...травильный дог Банга... - Л. Е. Белозерская в своих воспоминаниях
пишет, что своего домашнего пса они называли Бангой.

- Здравствуйте, Толмай... - В последующих редакциях - Афраний.

- у подножия Иродова дворца... - дворец в Иерусалиме, построенный
Иродом Великим на западной границе города. Был вместе с тем и сильной
крепостью.

...Владимир Миронович.. - он же Михаил Александрович Берлиоз.

- Кстати, некоторые главы из вашего Евангелия я бы напечатал в моем
"Богоборце"... - Такого журнала не существовало, но Союз воинствующих
безбожников, образовавшийся в 1925 году, имел такие периодические издания,
как газета "Безбожник", журналы "Безбожник", "Антирелигиозник",
"Воинствующий атеизм", "Безбожник у станка", "Деревенский безбожник", "Юные
безбожники" и др.

...наступите ногой на этот портрет, - он указал острым пальцем на
изображение Христа на песке. - Эпизод этот был одним из главных в романе. Но
по цензурным соображениям писателю пришлось его изъять. Булгаков не
сомневался, конечно, в способностях "цензоров" и "критиков" быстренько
отыскать истинный смысл, заключенный в предложении консультанта (с копытом!)
разметать рисунок на песке. Для этого им достаточно было вспомнить
содержание рассказа довольно популярного писателя-мистика Н. П. Вагнера
("Кот-Мурлыка") - "Мирра". И тогда поединок "иностранца" с Иванушкой
предстал бы перед ними в более ясных очертаниях. Мы указываем на это
сочинение Н. П. Вагнера не только потому, что оно является ключом к
разгадыванию важнейшего эпизода в романе, но и потому, что многие
произведения этого писателя занимали видное место в творческой лаборатории
Булгакова. И вновь подчеркнем: исследователи-булгаковеды практически не
касались этой важнейшей темы.

...и дочь ночи Мойра допряла свою нить. - В древнегреческой мифологии
мойры - три богини судьбы, дочери Зевса и Фемиды (в мифах архаической эпохи
считались дочерьми богини Ночи). Клото пряла нить жизни, Лахесис определяла
судьбы людей, Атропос в назначенный час обрезала жизненную нить.

- Симпатяга этот Пилат, - подумал Иванушка, - псевдоним Варлаам
Собакин... - В послании Ивана Грозного игумену Кирилло-Белозерского
монастыря Козме с братией, написанном по поводу грубого нарушения устава
сосланными в монастырь боярами, есть слова: "Есть у вас Анна и Каиафа -
Шереметев и Хабаров, и есть Пилат - Варлаам Собакин, и есть Христос
распинаемый - чудотворцево предание презираемое". Шереметев и Хабаров -
опальные бояре, Варлаам - в миру окольничий (2-й чин Боярской думы) Собакин
Василий Меньшой Степанович.

...а из храма выходил страшный грешный человек: исполу - царь, исполу -
монах. - Иван Васильевич Грозный (1530 - 1584), с 1533 года - великий князь,
с 1547 года - царь.

Над Храмом в это время зажглась звезда... - Первоначально было: "Над
Храмом в это время зажглась рогатая луна и в лунном свете побрел
Иванушка..." Страшные и пророческие слова писателя, предвидевшего судьбу
храма Христа Спасителя.

    OCR: Проект "Общий Текст"
    ---------------------------------------------------------------


      ДЕЛО БЫЛО В ГРИБОЕДОВЕ



    В вечер той страшной субботы, 14 июня 1943 года, когда потухшее солнце
    упало за Садовую, а на Патриарших Прудах кровь несчастного Антона Антоновича
    смешалась с постным маслом на камушке, писательский ресторан "Шалаш
    Грибоедова" был полным-полон.
    Почему такое дикое название? Дело вот какого рода: когда количество
    писателей в Союзе, неуклонно возрастая из года в год, наконец выразилось в
    угрожающей цифре 5011 человек, из коих 5004 проживало в Москве, а 7 человек
    в Ленинграде, соответствующее ведомство, озабоченное судьбой служителей муз,
    отвело им дом.
    Дом сей помещался в глубине двора, за садом, и, по словам беллетриста
    Поплавкова, принадлежал некогда не то тетке Грибоедова, не то в доме
    проживала племянница автора знаменитой комедии.
    Заранее предупреждаю, что ни здесь, ни впредь ни малейшей
    ответственности за слова Поплавкова я на себя не беру. Жуткий лгун, но
    талантливейший парнище. Кажется, ни малейшей тетки у Грибоедова не было,
    равно как и племянницы. Впрочем, желающие могут справиться. Во всяком
    случае, дом назывался грибоедовским.
    Заимев славный двухэтажный дом с колоннами, писательские организации
    разместились в нем как надо. Все комнаты верхнего этажа отошли под
    канцелярии и редакции журналов, зал, где тетка якобы слушала отрывки из
    "Горя от ума", пошел под публичные заседания, а в подвале открылся ресторан.
    В день открытия его Поплавков глянул на расписанные сводчатые потолки и
    прозвал ресторан "Шалашом".
    И с того момента и вплоть до сего дня, когда дом этот стал перед
    безумным воспаленным моим взором в виде обуглившихся развалин, название
    "Шалаш Грибоедова" прилипло к зданию и в историю перейдет.
    Итак, упало 14 июня солнце за Садовую в Цыганские Грузины, и над
    истомленным и жутким городом взошла ночь со звездами. И никто, никто еще не
    подозревал тогда, что ждет каждого из нас.
    Столики на веранде под тентом заполнились уже к восьми часам вечера.
    Город дышал тяжко, стены отдавали накопленный за день жар, визжали трамваи
    на бульваре, электричество горело плохо, почему-то казалось, что наступает
    сочельник тревожного праздника, всякому хотелось боржому. Но тек холодный
    боржом в раскаленную глотку и ничуть не освежал. От боржому хотелось
    шницеля, шницель вызывал на водку, водка - жажду, в Крым, в сосновый лес!..
    За столиками пошел говорок. Пыльная пудреная зелень сада молчала, и
    молчал гипсовый поэт Александр Иванович Житомирский, во весь рост стоящий
    под ветвями с книгой в одной руке и обломком меча в другой. За три года поэт
    покрылся зелеными пятнами и от меча осталась лишь рукоять.
    Тем, кому не хватило места под тентом, приходилось спускаться вниз,
    располагаться под сводами за скатертями с желтыми пятнами у стен, отделанных
    под мрамор, похожий на зеленую чешую. Здесь был ад.
    Представляется невероятным, но тем не менее это так, что в течение часа
    с того момента, как редактор Марк Антонович Берлиоз погиб на Патриарших, и
    вплоть до того момента, как столы оказались занятыми, ни один из пришедших в
    "Шалаш" не знал о гибели, несмотря на адскую работу Бержеракиной, Поплавкова
    и телефонный гром. Очевидно, все, кто заполнял ресторан, были в пути, шли и
    ехали в трамваях, задыхаясь, глотая пот, пыль и мучаясь жаждой.
    В служебном кабинете самого Берлиоза звонок на настольном телефоне
    работал непрерывно. Рвались голоса, хотели что-то узнать, что-то сообщить,
    но кабинет был заперт на ключ, некому было ответить, сам Берлиоз был
    неизвестно где, но во всяком случае там, где не слышны телефонные звонки, и
    забытая лампа освещала исписанную номерами телефонов промокашку с крупной
    надписью "Софья дрянь". Молчал верхний теткин этаж.
    В девять часов ударил странный птичий звук, побежал резаный петуший,
    превратясь в гром. Первым снялся из-за столика кто-то в коротких до колен
    штанах рижского материала, в очках колесами, с жирными волосами, в клетчатых
    чулках, обхватил крепко тонкую женщину с потертым лицом и пошел меж столов,
    виляя очень выкормленным задом. Потом пошел знаменитый беллетрист Копейко -
    рыжий, мясистый, затем женщина, затем лохматый беззубый с луком в бороде. В
    громе и звоне тарелок он крикнул тоскливо: "Не умею я!"
    Но снялся и перехватил девочку лет 17-ти и стал топтать ее ножки в
    лакированных туфлях без каблуков. Девочка страдала от запаха водки и луку
    изо рта, отворачивала голову, скалила зубы, шла задом... Лакеи несли севрюгу
    в блестящих блюдах с крышками, с искаженными от злобы лицами ворчали
    ненавистно: "Виноват"... В трубу гулко кричал кто-то: "Пожарские р-раз!"
    Бледный, истощенный и порочный пианист маленькими ручками бил по клавишам
    громадного рояля, играл виртуозно. Кто-то подпел по-английски, кто-то
    рассмеялся, кто-то кому-то пообещал дать в рожу, но не дал... И давно, давно
    я понял, что в дымном подвале, в первую из цепи страшных московских ночей, я
    видел ад.
    И родилось видение. В дни, когда никто, ни один человек не носил фрака
    в мировой столице, прошел человек во фраке ловко и бесшумно через ад, сквозь
    расступившихся лакеев и вышел под тент. Был час десятый, когда он сделал
    это, и стал, глядя гордо на гудевшую веранду, где не танцевали. Синева
    ложилась под глаза его, сверкал бриллиант на белой руке, гордая мудрая
    голова...
    Мне говорил Поплавков, что он явился под тент прямо из океана, где был
    командиром пиратского брига, плававшего у Антильских и Багамских островов.
    Вероятно, лжет Поплавков. Давно не ходят в Караибском море разбойничьи бриги
    и не гонятся за ними с пушечным громом быстроходные английские корветы. Лжет
    Поплавков...
    Когда плясали все в дыму и испарениях, над бледным пианистом склонилась
    голова пирата и сказала тихим красивым шепотом:
    - Попрошу прекратить фокстрот.
    Пианист вздрогнул, спросил изумленно:
    - На каком основании, Арчибальд Арчибальдович?
    Пират склонился пониже, шепнул:
    - Председатель Всеобписа Марк Антонович Берлиоз убит трамваем на
    Патриарших Прудах.
    И мгновенно музыка прекратилась. И тут застыл весь "Шалаш".
    Не обошлось, конечно, и без чепухи, без которой, как известно, ничего
    не обходится. Кто-то предложил сгоряча почтить память вставанием. И ничего
    не вышло. Кой-кто встал, кой-кто не расслышал. Словом - нехорошо. Трудно
    почтить, хмуро глядя на свиную отбивную. Поэт же Рюхин и вовсе нагробил.
    Воспаленно глядя, он предложил спеть "Вечную память". Уняли, и справедливо.
    Вечная память дело благое, но не в "Шалаше" ее петь, согласитесь сами!
    Затем кто-то предлагал послать какую-то телеграмму, кто-то в морг
    захотел ехать, кто-то зачем-то отправился в кабинет Берлиоза, кто-то куда-то
    покатил на извозчике. Все это, по сути дела, ни к чему. Ну какие уж тут
    телеграммы, кому и зачем, когда человек лежит в морге на цинковом столе, а
    голова его лежит отдельно.
    В бурном хаосе и возбуждении тут же стали рождаться слушки: несчастная
    любовь к акушерке Кандалаки, второе - впал в правый уклон. Прямо и точно
    сообщаю, что все это вранье. Не только никакой акушерки Кандалаки Берлиоз не
    любил, но и вообще никакой акушерки Кандалаки в Москве нет, есть Кондалини,
    но она не акушерка, а статистик на кинофабрике. Насчет правого уклона
    категорически заявляю - неправда. Поплавковское вранье. Если уж и впал бы
    Антон Антонович, то ни в коем случае не в правый уклон, а, скорее, в левый
    загиб. Но он никуда не впал.
    Пока веранда и внутренность гудела говором, произошло то, чего еще
    никогда не происходило. Именно: извозчики в синих кафтанах, караулившие у
    ворот "Шалаша", вдруг полезли на резные чугунные решетки. Кто-то крикнул:
    - Тю!.. Кто-то свистнул...
    Затем показался маленький тепленький огонечек, а затем от решетки
    отделилось белое привидение. Оно проследовало быстро и деловито по
    асфальтовой дорожке, мимо веранды, прямо к зимнему входу в ресторан и за
    углом скрылось, не вызвав даже особенного изумления на веранде. Ну, прошел
    человек в белом, а в руках мотнулся огонечек. Однако через минуту-две в аду
    наступило молчание, затем это молчание перешло в возбужденный говор, а затем
    привидение вышло из ада на веранду. И тут все ахнули и застыли, ахнув.
    "Шалаш" многое видел на своем веку, но такого еще не происходило ни разу.
    Привидение оказалось не привидением, а известным всей Москве поэтом
    Иванушкой Безродным, и Иванушка имел в руке зажженную церковную свечу
    зеленого воску. Огонечек метался на нем, и она оплывала. Буйные волосы
    Иванушки не были прикрыты никаким убором, под левым глазом был большой
    синяк, а щека расцарапана. На Иванушке надета была рубашка белая и белые же
    кальсоны с тесемками, ноги босые, а на груди, покрытой запекшейся кровью,
    непосредственно к коже была приколота бумажная иконка, изображающая Иисуса.
    Молчание на веранде продолжалось долго, и во время его изнутри "Шалаша"
    на веранду валил народ с искаженными лицами.
    Иванушка оглянулся тоскливо, поклонился низко и хрипло сказал:
    - Здорово, православные.
    От такого приветствия молчание усилилось.
    Затем Иванушка наклонился под столик, на котором стояла вазочка с
    зернистой икрой и торчащими из нее зелеными листьями, посветил, вздохнул и
    сказал:
    - Нету и здесь!
    Тут послышались два голоса.
    Бас паскудный и бесчеловечный сказал:
    - Готово дело. Делириум тременс {Белая горячка (лат.).}.
    А добрый тенор сказал:
    - Не понимаю, как милиция его пропустила по улицам?
    Иванушка услышал последнее и отозвался, глядя поверх толпы:
    - На Бронной мильтон вздумал ловить, но я скрылся через забор. И тут
    все увидели, что у Иванушки были когда-то коричневые глаза, а стали
    перламутровые, и все забыли Берлиоза, и страх и удивление вселились в
    сердца.
    - Друзья, - вдруг вскричал Иванушка, и голос его стал и тепел и горяч,
    - друзья, слушайте! Он появился!
    Иванушка значительно и страшно поднял свечу над головой.
    - Он появился! Православные! Ловите его немедленно, иначе погибнет
    Москва!
    - Кто появился? - выкрикнул страдальческий женский голос.
    - Инженер! - хрипло крикнул Иванушка, - и этот инженер убил сегодня
    Антошу Берлиоза на Патриарших Прудах!
    - Что? Что? Что он сказал?
    - Убил! Кто? Белая горячка. Они были друзья. Помешался.
    - Слушайте, кретины! - завопил Иванушка. - Говорю вам, что появился он!
    - Виноват. Скажите точнее, - послышался тихий и вежливый голос над ухом