Страница:
последней, самой тощей могилы вылезает полнотелая баба... Среди
мужиков-покойников смех, восклицания:
- Фу ты пропасть! Баба! - поражается Чичиков. - Откуда она? - грозно
спрашивает Петрушку.
- Написано: Елисавет Воробей, - оправдывается Петрушка, показывая
список.
- Подлец Собакевич! Вычеркнуть! - приказывает Чичиков.
Петрушка вычеркивает... И баба, всхлипнув, под хохот мужиков
проваливается обратно.
- Смирно! - кричит Петрушка, наводя порядок. Покойники присмирели,
вытянулись...
- Здорово, братцы. - весело здоровается с ними Чичиков.
- Здравия желаем, ваше...ди...тель...ство!.. - дружно, по-солдатски
отвечают они.
- В Херсонскую губернию!.. Шагом!.. Марш! - командует Чичиков.
И вот мужики-покойники, с могильными крестами на плечах, с разухабистой
солдатской песней "Во кузнице" строем шагают за погребальной колесницей,
запряженной чичиковской тройкой. В траурном цилиндре на козлах важно сидит
Селифан, а под балдахином, со шкатулкой в руках, блаженно улыбающийся
Чичиков...
С таким же выражением лица мы видим его спящим... Утро. На постели лучи
солнца. Разухабистая песня мужиков-покойников почему-то все еще
продолжается... Вдруг Чичиков проснулся... сел на кровати и, ничего со сна
не соображая, стал испуганно прислушиваться к доносившейся песне. Затем он
вскочил с кровати и подбежал к окну...
Внизу по улице, мимо гостиницы, идут с песней "Во кузнице" солдаты...
- Фу, какая чушь приснилась... - недовольно поморщился Чичиков в,
сердито захлопнув окно, крикнул:
- Петрушка!.. Одеваться!
На крик в дверях показался Петрушка с сапогами, бельем и фраком...
Во фраке брусничного цвета с искрой, со связкой бумаг в руках Чичиков
появился в одной из общих комнат Гражданской Палаты, где за столами скрипели
перьями пожилые и юные жрецы Фемиды. Подойдя к столу какого-то старика,
Чичиков с поклоном спросил:
- Позвольте узнать, здесь дела по крепостям?
Старик медленно, как Вий, приподнял веки и произнес с расстановкой...
- Здесь нет дел по крепостям...
- А где же?
- У Ивана Антоновича...
- А где же Иван Антонович?
Старик ткнул пальцем в другой угол комнаты. И Чичиков, пройдя мимо
столов, подошел к Ивану Антоновичу.
- Позвольте узнать, - вежливо, с поклоном спросил он, - здесь
крепостной стол?
Иван Антонович как будто ничего не слышал, углубился совершенно в
бумаги. Возраст он имел далеко за сорок, волос густой, черный; вся середина
лица его выступала вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое
называют кувшинным рылом. - Позвольте узнать, - невозмутимо повторил свой
вопрос Чичиков. - Здесь крепостная экспедиция?
- Здесь... - промычал Иван Антонович и, повернув обратно свое рыло,
углубился в бумаги.
- У меня вот какое дело... - учтиво начал объяснять Чичиков. - Купил я
у здешних помещиков крестьян на вывод... купчая имеется, необходимо бы
свершить...
- А продавцы налицо? - перебило его кувшинное рыло.
- Некоторые здесь, а от других доверенность...
- А просьбу принесли?
- Принес и просьбу. Мне бы хотелось... закончить все дело сегодня...
- Сегодня нельзя.
- Видите ли... - улыбнувшись, продолжал Чичиков. - Ваш председатель
Иван Григорьевич мне большой друг, так что...
- Да ведь Иван Григорьевич не один, есть и другие... - перебило его
кувшинное рыло.
Чичиков понял "закавыку" и сказал: - Другие тоже не будут в обиде... -
тут же незаметно положил перед Иван Антоновичем какую-то бумажку. Прикрыв
бумажку книгой, кувшинное рыло повернулось к Чичикову и уже более ласковым
голосом сказало:
- Идите к Ивану Григорьевичу, пусть он дает приказ, а уж за нами дело
не станет...
- ...Значит, приобрели, Павел Иванович? - спрашивает Чичикова
председатель Палаты.
- Приобрел, Иван Григорьевич, приобрел-с... - смущенно улыбнувшись,
ответил Чичиков.
- Ну, благое дело... Благое дело!
Разговор происходит в комнате присутствия, где дирижируемые кувшинным
рылом вереница свидетелей - прокурор, инспектор врачебной управы, сын
протопопа и сам бородатый протопоп - подписывают, подходя к столу по
очереди, бумагу... В стороне, в креслах, сидят: председатель, Чичиков,
Манилов и Собакевич. Недалеко от них стоит, прислушиваясь к их беседе,
"странная личность в темных очках"...
- Но позвольте, Павел Иванович, - продолжая разговор, спрашивает
председатель. - Как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?
- На вывод...
- В какие же места?
- В места... э-э... в Херсонскую губернию...
- О, там отличные земли!
- Да, преотличные...
- У вас что же - река, пруд?
- Река... Впрочем, и пруд есть... тоже... - сказав это, Чичиков как бы
ненароком взглянул на Собакевича, и, хотя лицо того не шевельнулось, ему
показалось, будто на нем было написано: "Ой, врешь..." Зато Манилов сидел
восторженный и от удовольствия одобрительно потряхивал головой. Что же
касается "странной личности", то она почему-то при словах Чичикова "В
Херсонскую губернию"... загадочно улыбнулась, хотя, возможно, это лишь
показалось, потому что "странная личность"... Нет, подождем! Подождем пока
распространяться об этой личности...
...Вечер. Номер Чичикова. Горят свечи. Доносятся звуки трактирной
машины, играющей что-то веселое. Чичиков перед зеркалом в самом довольном
расположении духа, тщательно одевается, вырабатывая попутно на своем лице
разные выражения: то степенное, то важное, то почтительное, то почтительное
с некоторой улыбкой, то совсем без улыбки...
На всем этом голос автора:
"...Покупки Чичикова сделались в городе предметом самых различных
разговоров. Пронеслись слухи, что он не более не менее, как миллионщик!..
Слово это, как известно, магически действует и на подлецов, и на людей
хороших. Но особенно сильно оно действует на дам... Многие дамы города
прониклись к Чичикову необычайной симпатией и стали говорить в гостиных, что
он, конечно, не первый красавец, но именно таков каким следует быть
мужчине..."
На последних словах автора в комнату, прервав туалет барина, вошел
Петрушка. Глупо улыбаясь, он подал ему какое-то письмо и, странно захихикав,
тут же вышел. Распечатав письмо, Чичиков с недоумением прочел вслух:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, расскажут,
Что я умерла в слезах...
- Кудряво написано... - с интересом рассматривая письмо, произнес он.
Любопытно бы, однако, узнать, кто такая писавшая...
Задумался было Чичиков, но и комнате опять появился Петрушка.
- Там... жандарм... - заикаясь, проговорил он.
- Какой жандарм? - испуганно вскричал Чичиков.
- Такой... с усами...
И в номер, брякая шпорами, действительно вошел усатый жандарм в полном
вооружении, как будто в лице целое войско.
- Пакет от его высокопревосходительства вашему благородию! - взяв под
козырек, отрапортовал жандарм.
Вручив побелевшему от страха Чичикову пакет с сургучной печатью,
жандарм раскрыл перед ним разносную книгу.
- Прошу расписаться, ваше бродие...
Взяв перо и обмакнув его в чернила, Чичиков аккуратно расписался, сунув
при этом жандарму мелкую ассигнацию...
- Покорнейше благодарим, ваше бродие... - рявкнул жандарм и, круто
повернувшись, исчез...
Сломав печать и раскрыв дрожащими руками пакет, Чичиков облегченно
вздохнул и даже рассмеялся, увидев витиевато написанный пригласительный
билет на бал, "имеющий быть у его превосходительства губернатора"... "
...и сразу грянул бальный оркестр. Вывертывая антраша, бешено
галопируют по губернаторскому залу залихватские пары: почтмейстерша и
капитан, дама с пером и исправник, дама без пера и чиновник, девица, француз
Куку, князь Чипхайхиладзе, Перхуновский, Беребендровский... Все поднялось...
Все понеслось... Гремит оркестр... Во всю пропалую летит галопад...
И вдруг, прорезав галопад, раздался крик... другой...
- Павел Иванович! Павел Иванович!
Оборвалась музыка. Застыли пары... Все и вся обернулись к дверям... В
широком пролете дверей появился блестящий, улыбающий Павел Иванович...
Появление его произвело необыкновенное действие... Губернатор, который
стоял возле дам и держал в руке болонку, увидя его, уронил болонку... Визг
болонки и губернаторский крик...
- Ах... Павел Иванович... - был как бы сигналом к тому, что все, что
было и не было, с восторженными криками:
- Павел Иванович! Ах! Боже мой, Павел Иванович! Почтеннейший Павел
Иванович. Любезнейший Павел Иванович!
- Душа моя, Павел Иванович! - бросилось; ринулось к нему... Оркестр
грянул туш... Чичикова разом схватили в несколько объятий и чуть ли не по
воздуху стали передавать друг другу...
Из объятий губернатора он попал в объятия председателя, от председателя
он попал к полицмейстеру, полицмейстер его сдал инспектору, инспектор
прокурору, прокурор откупщику, откупщик "странной личности". Испуганно
вырвавшись от "личности", Чичиков попал к дамам...
Дамы тут же, окружив его блистающей гирляндой, наперебой защебетали
по-французски... Чичиков, утопая в дамских нарядах, раскланивается,
улыбается, целует ручки, и все это под звуки возникшего плавного менуэта...
Небольшая гостиная. Свечи. Бра. Доносится музыка. В гостиной группа
наиболее почетных гостей и губернаторша с дочкой. Неожиданно с окриком:
- Матушка! Приехал Павел Иванович! - в гостиную торопливо вбежал
возбужденный губернатор. Гости двинулись в залу, а губернатор, подойдя к
дочке, взял ее за руку и повел за собой. Ухватив дочь за другую руку,
губернаторша остановила его и, приблизившись, тихо, но четко сказала:
- Немедля веди его сюда...
- Но, матушка... - хотел было возразить губернатор, но полнотелая
супруга грозно тряхнула головой, и губернатор, оставив дочку, повернулся и
исчез...
В зале, около одной из колонн, букет дам. Среди букета сияющий Чичиков.
Одна из дам (знакомая нам Анна Григорьевна), проходя мимо Чичикова и
прикрываясь веером, тихо говорит ему:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах...
Чичиков радостно вздрагивает и, выскользнув из круга, устремляется за
Анной Григорьевной...
Оставшись одни, дамы тотчас же закрылись веерами и, сомкнувшись в
кружок, стали язвительно шептаться и хихикать...
- А где же наш любезный Павел Иванович? - подскочив к ним, спросил
вспотевший губернатор. Но дамы на его вопрос почему-то дружно рассмеялись...
На террасе, среди цветов и зелени, стоят, освещенные луной, Чичиков и
Анна Григорьевна.
- Верите ли вы в тайное сочувствие душ? - играя веером, кокетливо
спрашивает она Чичикова.
- Душ!.. - испуганно отстраняясь, спросил он - Каких душ?
Придвинувшись к нему ближе, Анна Григорьевна притиснула его к кустам и
вдруг тихонько запела.
- Так вот вы как, Павел Иванович! - прорезал вдруг пение насмешливый
голос. Чичиков обернулся, перед ним стояла сама губернаторша.
- О, помилуйте! - воскликнул Чичиков и, подскочив к губернаторше, ловко
поцеловал у нее руку.
- Вы еще не знаете моей дочери? - не без гордости спросила
губернаторша, метнув при этом в сторону Анны Григорьевны насмешливый
презрительный взгляд. Чичиков с сожалением разводит руками...
- Вот вам моя дочь... - входя в гостиную, продолжает губернаторша,
подводя Чичикова к дочери, - только что выпущена из института. Познакомься,
душенька, - обращается она к дочке, - это Павел Иванович!.. - Дочка
встает... и Чичиков узнает в ней ту самую блондинку, которую он встретил на
дороге... на мгновение он немеет... потом, овладев собой, говорит:
- Я имел уже счастье нечаянным образом познакомиться... - склоняясь, он
целует ручку дочки и присаживается с ней рядом.
В этот момент в дверях гостиной, волоча за собой прокурора, появился
пьяный Ноздрев. Чичиков беспокойно привстал... А Ноздрев, заметив его,
радостно растопырил руки и закричал:
- Ба! Ба! Ба! Херсонский помещик! Херсонский помещик! - Чичиков
двинулся было в сторону, но Ноздрев, заливаясь смехом, уже подошел к нему,
облапил и поцеловал:
- Ну что, много наторговал мертвых? - не выпуская его, громко спросил
Ноздрев.
Чичиков дернулся, изменился в лице.
- Вы знаете, ваше превосходительство! - горланил Ноздрев, обращаясь к
губернатору. - Ведь он торгует мертвыми!..
Губернатор ошалело привстал, губернаторша тоже, Сзади них откуда-то
появилась "странная личность"...
- Приезжаю сюда, - продолжает Ноздрев, - мне говорят, что он купил на
три миллиона крестьян, на вывод... Как на вывод? - обращаясь к Чичикову,
вскричал он. - Да ведь ты у меня торговал мертвых!
Чичиков растерянно улыбается... Губернатор и прокурор
переглядываются... Дочка и мамаша в ужасе... из зала на голос Ноздрева
показались гости...
- Послушай, Чичиков, - не останавливаясь, продолжал Ноздрев. - Ну
скажи, зачем ты покупал мертвых?
Чичиков молчит. Среди гостей волнение и шепот.
- Экий ты, право, двуличный человек... - обижается Ноздрев. - Ведь у
тебя нет лучшего друга, чем я! Ведь ты мне дороже отца родного! Ваше
превосходительство, прокурор... - обращается он к тому и другому, -
позвольте мне поцеловать его...
Чичиков пятится, угрожающе сжимая кулаки...
- Да уж ты не противься, - подходя к нему и пытаясь обнять его, говорит
Ноздрев. - Одну безешку позволь запечатлеть в твою белоснежную щечку.
Чичиков в бешенстве толкает Ноздрева. Тот отлетает прямо на
губернаторшу с дочкой и падает вместе с ними на пол... Гости ахают. Чичиков
бросается вон... Ноздрев вскакивает, хватает стул и с криком:
- Держи его! Держи... - бросается за Чичиковым. Гости шарахаются. Дамы
визжат. Оркестр грянул галоп. По залу проносится Чичиков. За ним, распугивая
гостей, со стулом мчится Ноздрев. Чичиков с разбегу юркает в дверь...
Ноздрев, не добежав, поскользнулся и грохнулся на пол...
Улица. Ночь. Ветер. По улице, оглядываясь, как затравленный зверь,
проносится в расстегнутой шинели Чичиков... Вбегает в ворота гостиницы...
взлетает по лестнице...
....и, появившись в номере, захлопывает дверь, набрасывает крючок и
настороженно замирает. Затем подходит к окну и, тяжело дыша,
прислушивается... Издалека ветер доносит обрывки галопада.
- Черт бы побрал всех, кто выдумал эти балы... - злобно говорит он,
сбрасывая шинель и шляпу. - И чему сдуру обрадовались... В губернии
неурожай... голод, так они за балы... Невидаль, что иная навертит на себя
тысячи и пойдет вертеть хвостом... а ведь все на счет оброков или на счет
совести нашего брата... - остервенело шипит Чичиков, срывая с себя
воротничок, галстук и фрак.
- Балы, балы... Веселость! - зло продолжает он. - А ведь просто
дрянь!.. Взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном,
общипанный, как черт, и ногою дряг, дряг, дряг, точно блохи его кусают. А
все из обезьянства, все из обезьянства! Эх... вы!.. - угрожая кому-то
кулаком, исступленно выкрикнул Чичиков и ослабело опустился на стул.
- Но Ноздрев... Ноздрев... - сжимая голову, простонал он. - Ах, подлец!
Внезапно закашлявшись, Чичиков испуганно смолк... хватается за горло,
трогает шею, разевает рот... Сразу мрачнеет, делается испуган и озабочен...
В это время на одной из отдаленных и пустынных улиц города дребезжал
весьма странный экипаж, появление которого может еще более увеличить то
неприятное положение, в какое попал наш герой.
Дело в том, что в этом экипаже, похожем скорее на толстощекий арбуз,
поставленный на колеса, среди бесчисленных ситцевых кисетов, валиков,
подушек, напичканных калачами, кренделями и кокурками, сидела рядом с
дворовой девкой знакомая нам помещица, коллежская секретарша Настасья
Петровна Коробочка.
Шум и визг железных скобок и ржавых винтов колымаги разбудил на другом
конце улицы будочника, который, подняв алебарду, закричал спросонья что
стало мочи: "Кто идет?" Но увидев, что никто не шел, а вдали проехала лишь
колымага... поймал у себя на воротнике зверя и, подойдя к фонарю, казнил его
на ногте. После чего, отставивши алебарду, он опять заснул по уставам своего
рыцарства...
Поутру, едва лишь на приходской церкви Николына-недотыках ударил к
заутрени колокол, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином
выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, Вскочила с необыкновенной
поспешностью в стоявшую у подъезда коляску, которую лакей тут же захлопнул
дверцами, и, ухватившись за ремни сзади коляски, закричал кучеру: "Пошел!"
Дама, назовем ее в отличие от других "просто приятной", везла только
что услышанную новость и чувствовала непреодолимое желание скорее сообщить
ее...
Подъехав к одноэтажному дому с белыми барельефчиками, коляска
остановилась. Выскочив из коляски, дама, торопливо пробежав узенький
палисадник с решеткой...
...появилась в передней своей приятельницы. - Вы слыхали, милочка,
прелестник-то наш каков? - звонко с ней поцеловавшись, спросила приятная
дама.
- А что, что, говорите скорее!.. - воскликнула дама-хозяйка, вводя
гостью в голубую гостиную.
- Нет, это роман, совершенный роман! - опускаясь в кресло, начала
приятная дама. Вообразите, милочка. Вдруг, в глухую полночь является он,
вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини, к помещице Коробочке
и требует продать все души, которые умерли...
- Ах, боже мой, какие страсти, - взволнованно произнесла хозяйка.
- Перепуганная насмерть Коробочка, - продолжает приятная дама, -
говорит ему, я не могу их продать, они мертвые. А это, - кричит размахивая
пиетолью, - мое дело знать, мертвые они или живые!.. и такого ужасного
скандальозу наделал. Вся деревня сбежалась... ребенки плачут... все кричат;
ну, просто оррер, оррер, оррер!..
А Чичиков, осунувшийся, больной, сидит полураздетый в кровати и,
разинув рот, со стоном рассматривает в зеркало свое горло.
В голубой же гостиной уже появилась третья дама - Софья Ивановна.
- Нет, нет! - категорически заявляет она. - Здесь не мертвые души!
Здесь что-то другое...
- Ну, а что, что вы полагаете?
- Как вы думаете, Софья Ивановна?
- Я, признаюсь, потрясена. Совершенно потрясена! - закатив глаза,
интригующе воскликнула Софья Ивановна.
- Но, однако ж, говорите...
- Не томите ради бога!.. - наперебой вскричали дамы.
- Мертвые души... - медленно начала Софья Ивановна.
- Ну, что, что? - вся в волнении, подхватила хозяйка.
- Мертвые души... выдуманы для прикрытия, а все дело в том, мои милые,
что он хочет увезти губернаторскую дочку!..
Это было так неожиданно и необыкновенно, что приятная дама и
дама-хозяйка, услышав это, так и окаменели на месте... Затем, вскрикнув в
одни голос:
- Ах, боже мой!
- Ах, как интересно! - вскочили и бросились к дверям...
...и, выбежав из дома и обмениваясь на ходу какимито восклицаниями,
возбужденные до крайности, дамы чуть ли не бегом добрались до своих
экипажей, вскочив каждая в свою коляску, они мгновенно разъехались в разные
стороны...
"...Решив так остроумно вопрос с мертвыми душами, - говорит голос
автора, - дамы полетели по городу разносить эту новость... И буквально через
час все пришло в брожение... Как вихрь, взметнулся дремавший доселе город.
Везде и всюду заговорили про мертвые души, про Чичикова и губернаторскую
дочку..."
На словах автора мы видим Чичикова. Он в халате, накинутом поверх
белья. Шея его (очевидно распухшая) повязана клетчатым платком, из-под
которого выглядывает подушечка из ромашки. Издавая какие-то
хрипло-булькающие звуки, склоняясь над тазом, Чичиков полощет горячим
молоком с фигой больное горло...
- Петрушка! - окончив полоскание, хрипло сипит он. Но на зов никто не
откликается...
...ибо Петрушка, дрожа от страха, стоял в это время в какой-то казенной
комнате с решеткой перед длинным усатым ротмистром жандармерии. В стороне у
стола "странная личность" что-то записывает...
- ...В Костроме мы были... городе Нижнем были... Ярославле... - Стирая
рукавом слезы и кровь из разбитой губы, рассказывает, заикаясь, Петрушка.
- А не покупал ли твой барин там мертвых?.. - спрашивает ротмистр.
- Не ведаю, ваше благородие... - испуганно лепечет Петрушка. - Истинный
Христос-бог, не ведаю! - крестясь, закричал он и повалился и колени.
Ротмистр взглянул на "личность", тот сделал рукой знак "убрать".
Распахнув ударом ноги дверь, ротмистр крикнул:
- Убрать!..
Вбежали два рослых жандарма и, подхватив, уволокли Петрушку за дверь,
втолкнув вместо него Селифана.
- А ну-ка скажи, любезный, - спрашивает ротмистр Селифана. - Кто твой
барин?
- Сколеский советник, ваше благородие, - вытянувшись, ответил Селифан.
- А чем он занимается, где служит?
- У его величества батюшки государя императора, ваше благородие!..
"Личность" удивленно вытягивается.
- ...А не арестовать ли нам господина Чичикова, как подозрительного
человека! - воинственно говорит полицмейстер.
- А если он нас арестует, как подозрительных людей? - ехидно спрашивает
инспектор врачебной управы сидящих и гостиной (у вице-губернатора) -
председателя палаты, прокурора и самого вице-губернатора.
- Может, он, господа, - опасливо оглядываясь, продолжает инспектор, - и
есть подосланный к нам из Петербурга чиновник для произведения тайного
следствия по делу тех, умерших...
Все испуганно приподнимаются.
- ...Помните... которых мы с вами...
Прокурор бросается к инспектору и закрывает ему рот.
- Тсс!..
- Тсс!..
Все с ужасом смотрят друг на друга.
Вдруг распахивается дверь, вбегает бледный, перепуганный почтмейстер.
- Вы знаете, господа, - с трудом переводя дыхание, заявляет он, -
говорят, что Чичиков - делатель фальшивых ассигнаций...
- ...Что за притча, мертвые души? - жалобно спрашивает сам себя
губернатор. Он стоит в кабинете на фоне портрета Николая I и непонимающе
разводит руками.
- И зачем, для чего покупать их? К какому делу их можно приткнуть...
В двери, втаскивая за руку плачущую дочь, влетает гневная губернаторша.
- Ты слышал? - трагично вопрошает она, перстом указывая на дочь.
- Но, матушка, зачем же ему покупать мертвых?..
- Дурак! - оборвала его губернаторша.
- Не мертвых... А нашу дочь... наше дитя он хочет увезти!.. - и горько
зарыдав, губернаторша прижала к себе плачущую дочь...
- Его благородие коллежский советник Чичиков, - входя в кабинет,
докладывает пожилой лакей.
- Не принимать! - закричал губернатор, затопав ногами... - Вон, вон
его!
- Не приказано... - говорит тот же лакей стоящему в передней у лестницы
Чичикову.
- Как не приказано? - удивляется Чичиков. - Да ты, видно, не признал
меня. Ты всмотрись хорошенько, - говорит он, приподнимая с лица повязку.
- Да вас-то и не велено... - посмотрев на вспухшую шею, сказал лакей, -
других можно...
- Вот тебе на! Но отчего же?
- Таков уж приказ...
- Петрушка! - через силу хрипит Чичиков, влетая в дверь своего номера.
Появляется мрачный, с подбитым глазом Петрушка.
- Ты где шляешься, сукин сын?
- В участок водили... про вас спрашивали...
- Что?! - как ужаленный, подскочил Чичиков. - Кто спрашивал? Ты что
мелешь... пьян, что ли?
- Пьян... - обиженно пробурчал Петрушка. - Вот глаз подбили и два зуба
вышибли... Пьян...
Растерянный Чичиков какое-то мгновение стоит точно окаменелый, Затем,
скинув шинель, он бросается собирать вещи.
- Тащи чемодан! - отрывисто прохрипел он. - Да крикни Селифану, чтобы
немедля запрягал...
Петрушка исчез, через секунду вернулся с чемоданом, следом за ним вошел
Селифан, тоже порядком потрепанный в жандармерии.
- Никак нельзя, барин... - остановившись у двери и почесав затылок,
робко заявил он.
- Что нельзя?
- Да запрягать-то.
- Почему?
- Да колесо малость того... его вишь... перетягивать надо...
- Подлец ты! - прохрипел Чичиков и, подскочив к Селифану, схватил его
за грудки.
- Убить! Зарезать меня хочешь! Две недели сидели... ты хоть бы
заикнулся, а теперь как ехать, так ты... Чичиков ожесточенно ударяет
Селифана.
- Пойди, найми кузнецов, - тяжело дыша, продолжал он, - да чтоб в два
часа все было сделано! Слышишь!
- Слышу... - пятясь к дверям, пробормотал Селифан.
- А коли нет, так я тебя... - угрожая, двинулся к нему Чичиков, - в рог
согну! - узлом завяжу!.. Ну, пошел, ступай!
И, потупив голову, Селифан вышел.
"...Чтобы окончательно выяснить, кто такой господин Чичиков и как с ним
поступить... - говорит автор, - чиновники, собравшись у полицмейстера,
пригласили Ноздрева, так как, по слухам, он был в тесных отношениях с
Чичиковым и без сомнения знал кое-что из обстоятельств его жизни..."
Кабинет полицмейстера. Двери заперты. Окна закрыты. Горят свечи. На
столе закуска и бутылки. За столом Ноздрев.
Полицмейстер, вице-губернатор, председатель, почтмейстер, прокурор и
инспектор врачебной управы сидят вокруг Ноздрева. Все до крайности
встревожены и очень похудевшие.
- Верно ли, господин Ноздрев, - спрашивает председатель, - что Чичиков
скупал мертвых?
- Верно, - выпивая и закусывая, отвечает Ноздрев. - Да я сам ему
продал. И не вижу причин, почему бы не продать.
Чиновники переглядываются.
- А верно ли, - опять спрашивает председатель, - что он хотел увезти
мужиков-покойников смех, восклицания:
- Фу ты пропасть! Баба! - поражается Чичиков. - Откуда она? - грозно
спрашивает Петрушку.
- Написано: Елисавет Воробей, - оправдывается Петрушка, показывая
список.
- Подлец Собакевич! Вычеркнуть! - приказывает Чичиков.
Петрушка вычеркивает... И баба, всхлипнув, под хохот мужиков
проваливается обратно.
- Смирно! - кричит Петрушка, наводя порядок. Покойники присмирели,
вытянулись...
- Здорово, братцы. - весело здоровается с ними Чичиков.
- Здравия желаем, ваше...ди...тель...ство!.. - дружно, по-солдатски
отвечают они.
- В Херсонскую губернию!.. Шагом!.. Марш! - командует Чичиков.
И вот мужики-покойники, с могильными крестами на плечах, с разухабистой
солдатской песней "Во кузнице" строем шагают за погребальной колесницей,
запряженной чичиковской тройкой. В траурном цилиндре на козлах важно сидит
Селифан, а под балдахином, со шкатулкой в руках, блаженно улыбающийся
Чичиков...
С таким же выражением лица мы видим его спящим... Утро. На постели лучи
солнца. Разухабистая песня мужиков-покойников почему-то все еще
продолжается... Вдруг Чичиков проснулся... сел на кровати и, ничего со сна
не соображая, стал испуганно прислушиваться к доносившейся песне. Затем он
вскочил с кровати и подбежал к окну...
Внизу по улице, мимо гостиницы, идут с песней "Во кузнице" солдаты...
- Фу, какая чушь приснилась... - недовольно поморщился Чичиков в,
сердито захлопнув окно, крикнул:
- Петрушка!.. Одеваться!
На крик в дверях показался Петрушка с сапогами, бельем и фраком...
Во фраке брусничного цвета с искрой, со связкой бумаг в руках Чичиков
появился в одной из общих комнат Гражданской Палаты, где за столами скрипели
перьями пожилые и юные жрецы Фемиды. Подойдя к столу какого-то старика,
Чичиков с поклоном спросил:
- Позвольте узнать, здесь дела по крепостям?
Старик медленно, как Вий, приподнял веки и произнес с расстановкой...
- Здесь нет дел по крепостям...
- А где же?
- У Ивана Антоновича...
- А где же Иван Антонович?
Старик ткнул пальцем в другой угол комнаты. И Чичиков, пройдя мимо
столов, подошел к Ивану Антоновичу.
- Позвольте узнать, - вежливо, с поклоном спросил он, - здесь
крепостной стол?
Иван Антонович как будто ничего не слышал, углубился совершенно в
бумаги. Возраст он имел далеко за сорок, волос густой, черный; вся середина
лица его выступала вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое
называют кувшинным рылом. - Позвольте узнать, - невозмутимо повторил свой
вопрос Чичиков. - Здесь крепостная экспедиция?
- Здесь... - промычал Иван Антонович и, повернув обратно свое рыло,
углубился в бумаги.
- У меня вот какое дело... - учтиво начал объяснять Чичиков. - Купил я
у здешних помещиков крестьян на вывод... купчая имеется, необходимо бы
свершить...
- А продавцы налицо? - перебило его кувшинное рыло.
- Некоторые здесь, а от других доверенность...
- А просьбу принесли?
- Принес и просьбу. Мне бы хотелось... закончить все дело сегодня...
- Сегодня нельзя.
- Видите ли... - улыбнувшись, продолжал Чичиков. - Ваш председатель
Иван Григорьевич мне большой друг, так что...
- Да ведь Иван Григорьевич не один, есть и другие... - перебило его
кувшинное рыло.
Чичиков понял "закавыку" и сказал: - Другие тоже не будут в обиде... -
тут же незаметно положил перед Иван Антоновичем какую-то бумажку. Прикрыв
бумажку книгой, кувшинное рыло повернулось к Чичикову и уже более ласковым
голосом сказало:
- Идите к Ивану Григорьевичу, пусть он дает приказ, а уж за нами дело
не станет...
- ...Значит, приобрели, Павел Иванович? - спрашивает Чичикова
председатель Палаты.
- Приобрел, Иван Григорьевич, приобрел-с... - смущенно улыбнувшись,
ответил Чичиков.
- Ну, благое дело... Благое дело!
Разговор происходит в комнате присутствия, где дирижируемые кувшинным
рылом вереница свидетелей - прокурор, инспектор врачебной управы, сын
протопопа и сам бородатый протопоп - подписывают, подходя к столу по
очереди, бумагу... В стороне, в креслах, сидят: председатель, Чичиков,
Манилов и Собакевич. Недалеко от них стоит, прислушиваясь к их беседе,
"странная личность в темных очках"...
- Но позвольте, Павел Иванович, - продолжая разговор, спрашивает
председатель. - Как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?
- На вывод...
- В какие же места?
- В места... э-э... в Херсонскую губернию...
- О, там отличные земли!
- Да, преотличные...
- У вас что же - река, пруд?
- Река... Впрочем, и пруд есть... тоже... - сказав это, Чичиков как бы
ненароком взглянул на Собакевича, и, хотя лицо того не шевельнулось, ему
показалось, будто на нем было написано: "Ой, врешь..." Зато Манилов сидел
восторженный и от удовольствия одобрительно потряхивал головой. Что же
касается "странной личности", то она почему-то при словах Чичикова "В
Херсонскую губернию"... загадочно улыбнулась, хотя, возможно, это лишь
показалось, потому что "странная личность"... Нет, подождем! Подождем пока
распространяться об этой личности...
...Вечер. Номер Чичикова. Горят свечи. Доносятся звуки трактирной
машины, играющей что-то веселое. Чичиков перед зеркалом в самом довольном
расположении духа, тщательно одевается, вырабатывая попутно на своем лице
разные выражения: то степенное, то важное, то почтительное, то почтительное
с некоторой улыбкой, то совсем без улыбки...
На всем этом голос автора:
"...Покупки Чичикова сделались в городе предметом самых различных
разговоров. Пронеслись слухи, что он не более не менее, как миллионщик!..
Слово это, как известно, магически действует и на подлецов, и на людей
хороших. Но особенно сильно оно действует на дам... Многие дамы города
прониклись к Чичикову необычайной симпатией и стали говорить в гостиных, что
он, конечно, не первый красавец, но именно таков каким следует быть
мужчине..."
На последних словах автора в комнату, прервав туалет барина, вошел
Петрушка. Глупо улыбаясь, он подал ему какое-то письмо и, странно захихикав,
тут же вышел. Распечатав письмо, Чичиков с недоумением прочел вслух:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, расскажут,
Что я умерла в слезах...
- Кудряво написано... - с интересом рассматривая письмо, произнес он.
Любопытно бы, однако, узнать, кто такая писавшая...
Задумался было Чичиков, но и комнате опять появился Петрушка.
- Там... жандарм... - заикаясь, проговорил он.
- Какой жандарм? - испуганно вскричал Чичиков.
- Такой... с усами...
И в номер, брякая шпорами, действительно вошел усатый жандарм в полном
вооружении, как будто в лице целое войско.
- Пакет от его высокопревосходительства вашему благородию! - взяв под
козырек, отрапортовал жандарм.
Вручив побелевшему от страха Чичикову пакет с сургучной печатью,
жандарм раскрыл перед ним разносную книгу.
- Прошу расписаться, ваше бродие...
Взяв перо и обмакнув его в чернила, Чичиков аккуратно расписался, сунув
при этом жандарму мелкую ассигнацию...
- Покорнейше благодарим, ваше бродие... - рявкнул жандарм и, круто
повернувшись, исчез...
Сломав печать и раскрыв дрожащими руками пакет, Чичиков облегченно
вздохнул и даже рассмеялся, увидев витиевато написанный пригласительный
билет на бал, "имеющий быть у его превосходительства губернатора"... "
...и сразу грянул бальный оркестр. Вывертывая антраша, бешено
галопируют по губернаторскому залу залихватские пары: почтмейстерша и
капитан, дама с пером и исправник, дама без пера и чиновник, девица, француз
Куку, князь Чипхайхиладзе, Перхуновский, Беребендровский... Все поднялось...
Все понеслось... Гремит оркестр... Во всю пропалую летит галопад...
И вдруг, прорезав галопад, раздался крик... другой...
- Павел Иванович! Павел Иванович!
Оборвалась музыка. Застыли пары... Все и вся обернулись к дверям... В
широком пролете дверей появился блестящий, улыбающий Павел Иванович...
Появление его произвело необыкновенное действие... Губернатор, который
стоял возле дам и держал в руке болонку, увидя его, уронил болонку... Визг
болонки и губернаторский крик...
- Ах... Павел Иванович... - был как бы сигналом к тому, что все, что
было и не было, с восторженными криками:
- Павел Иванович! Ах! Боже мой, Павел Иванович! Почтеннейший Павел
Иванович. Любезнейший Павел Иванович!
- Душа моя, Павел Иванович! - бросилось; ринулось к нему... Оркестр
грянул туш... Чичикова разом схватили в несколько объятий и чуть ли не по
воздуху стали передавать друг другу...
Из объятий губернатора он попал в объятия председателя, от председателя
он попал к полицмейстеру, полицмейстер его сдал инспектору, инспектор
прокурору, прокурор откупщику, откупщик "странной личности". Испуганно
вырвавшись от "личности", Чичиков попал к дамам...
Дамы тут же, окружив его блистающей гирляндой, наперебой защебетали
по-французски... Чичиков, утопая в дамских нарядах, раскланивается,
улыбается, целует ручки, и все это под звуки возникшего плавного менуэта...
Небольшая гостиная. Свечи. Бра. Доносится музыка. В гостиной группа
наиболее почетных гостей и губернаторша с дочкой. Неожиданно с окриком:
- Матушка! Приехал Павел Иванович! - в гостиную торопливо вбежал
возбужденный губернатор. Гости двинулись в залу, а губернатор, подойдя к
дочке, взял ее за руку и повел за собой. Ухватив дочь за другую руку,
губернаторша остановила его и, приблизившись, тихо, но четко сказала:
- Немедля веди его сюда...
- Но, матушка... - хотел было возразить губернатор, но полнотелая
супруга грозно тряхнула головой, и губернатор, оставив дочку, повернулся и
исчез...
В зале, около одной из колонн, букет дам. Среди букета сияющий Чичиков.
Одна из дам (знакомая нам Анна Григорьевна), проходя мимо Чичикова и
прикрываясь веером, тихо говорит ему:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах...
Чичиков радостно вздрагивает и, выскользнув из круга, устремляется за
Анной Григорьевной...
Оставшись одни, дамы тотчас же закрылись веерами и, сомкнувшись в
кружок, стали язвительно шептаться и хихикать...
- А где же наш любезный Павел Иванович? - подскочив к ним, спросил
вспотевший губернатор. Но дамы на его вопрос почему-то дружно рассмеялись...
На террасе, среди цветов и зелени, стоят, освещенные луной, Чичиков и
Анна Григорьевна.
- Верите ли вы в тайное сочувствие душ? - играя веером, кокетливо
спрашивает она Чичикова.
- Душ!.. - испуганно отстраняясь, спросил он - Каких душ?
Придвинувшись к нему ближе, Анна Григорьевна притиснула его к кустам и
вдруг тихонько запела.
- Так вот вы как, Павел Иванович! - прорезал вдруг пение насмешливый
голос. Чичиков обернулся, перед ним стояла сама губернаторша.
- О, помилуйте! - воскликнул Чичиков и, подскочив к губернаторше, ловко
поцеловал у нее руку.
- Вы еще не знаете моей дочери? - не без гордости спросила
губернаторша, метнув при этом в сторону Анны Григорьевны насмешливый
презрительный взгляд. Чичиков с сожалением разводит руками...
- Вот вам моя дочь... - входя в гостиную, продолжает губернаторша,
подводя Чичикова к дочери, - только что выпущена из института. Познакомься,
душенька, - обращается она к дочке, - это Павел Иванович!.. - Дочка
встает... и Чичиков узнает в ней ту самую блондинку, которую он встретил на
дороге... на мгновение он немеет... потом, овладев собой, говорит:
- Я имел уже счастье нечаянным образом познакомиться... - склоняясь, он
целует ручку дочки и присаживается с ней рядом.
В этот момент в дверях гостиной, волоча за собой прокурора, появился
пьяный Ноздрев. Чичиков беспокойно привстал... А Ноздрев, заметив его,
радостно растопырил руки и закричал:
- Ба! Ба! Ба! Херсонский помещик! Херсонский помещик! - Чичиков
двинулся было в сторону, но Ноздрев, заливаясь смехом, уже подошел к нему,
облапил и поцеловал:
- Ну что, много наторговал мертвых? - не выпуская его, громко спросил
Ноздрев.
Чичиков дернулся, изменился в лице.
- Вы знаете, ваше превосходительство! - горланил Ноздрев, обращаясь к
губернатору. - Ведь он торгует мертвыми!..
Губернатор ошалело привстал, губернаторша тоже, Сзади них откуда-то
появилась "странная личность"...
- Приезжаю сюда, - продолжает Ноздрев, - мне говорят, что он купил на
три миллиона крестьян, на вывод... Как на вывод? - обращаясь к Чичикову,
вскричал он. - Да ведь ты у меня торговал мертвых!
Чичиков растерянно улыбается... Губернатор и прокурор
переглядываются... Дочка и мамаша в ужасе... из зала на голос Ноздрева
показались гости...
- Послушай, Чичиков, - не останавливаясь, продолжал Ноздрев. - Ну
скажи, зачем ты покупал мертвых?
Чичиков молчит. Среди гостей волнение и шепот.
- Экий ты, право, двуличный человек... - обижается Ноздрев. - Ведь у
тебя нет лучшего друга, чем я! Ведь ты мне дороже отца родного! Ваше
превосходительство, прокурор... - обращается он к тому и другому, -
позвольте мне поцеловать его...
Чичиков пятится, угрожающе сжимая кулаки...
- Да уж ты не противься, - подходя к нему и пытаясь обнять его, говорит
Ноздрев. - Одну безешку позволь запечатлеть в твою белоснежную щечку.
Чичиков в бешенстве толкает Ноздрева. Тот отлетает прямо на
губернаторшу с дочкой и падает вместе с ними на пол... Гости ахают. Чичиков
бросается вон... Ноздрев вскакивает, хватает стул и с криком:
- Держи его! Держи... - бросается за Чичиковым. Гости шарахаются. Дамы
визжат. Оркестр грянул галоп. По залу проносится Чичиков. За ним, распугивая
гостей, со стулом мчится Ноздрев. Чичиков с разбегу юркает в дверь...
Ноздрев, не добежав, поскользнулся и грохнулся на пол...
Улица. Ночь. Ветер. По улице, оглядываясь, как затравленный зверь,
проносится в расстегнутой шинели Чичиков... Вбегает в ворота гостиницы...
взлетает по лестнице...
....и, появившись в номере, захлопывает дверь, набрасывает крючок и
настороженно замирает. Затем подходит к окну и, тяжело дыша,
прислушивается... Издалека ветер доносит обрывки галопада.
- Черт бы побрал всех, кто выдумал эти балы... - злобно говорит он,
сбрасывая шинель и шляпу. - И чему сдуру обрадовались... В губернии
неурожай... голод, так они за балы... Невидаль, что иная навертит на себя
тысячи и пойдет вертеть хвостом... а ведь все на счет оброков или на счет
совести нашего брата... - остервенело шипит Чичиков, срывая с себя
воротничок, галстук и фрак.
- Балы, балы... Веселость! - зло продолжает он. - А ведь просто
дрянь!.. Взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном,
общипанный, как черт, и ногою дряг, дряг, дряг, точно блохи его кусают. А
все из обезьянства, все из обезьянства! Эх... вы!.. - угрожая кому-то
кулаком, исступленно выкрикнул Чичиков и ослабело опустился на стул.
- Но Ноздрев... Ноздрев... - сжимая голову, простонал он. - Ах, подлец!
Внезапно закашлявшись, Чичиков испуганно смолк... хватается за горло,
трогает шею, разевает рот... Сразу мрачнеет, делается испуган и озабочен...
В это время на одной из отдаленных и пустынных улиц города дребезжал
весьма странный экипаж, появление которого может еще более увеличить то
неприятное положение, в какое попал наш герой.
Дело в том, что в этом экипаже, похожем скорее на толстощекий арбуз,
поставленный на колеса, среди бесчисленных ситцевых кисетов, валиков,
подушек, напичканных калачами, кренделями и кокурками, сидела рядом с
дворовой девкой знакомая нам помещица, коллежская секретарша Настасья
Петровна Коробочка.
Шум и визг железных скобок и ржавых винтов колымаги разбудил на другом
конце улицы будочника, который, подняв алебарду, закричал спросонья что
стало мочи: "Кто идет?" Но увидев, что никто не шел, а вдали проехала лишь
колымага... поймал у себя на воротнике зверя и, подойдя к фонарю, казнил его
на ногте. После чего, отставивши алебарду, он опять заснул по уставам своего
рыцарства...
Поутру, едва лишь на приходской церкви Николына-недотыках ударил к
заутрени колокол, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином
выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, Вскочила с необыкновенной
поспешностью в стоявшую у подъезда коляску, которую лакей тут же захлопнул
дверцами, и, ухватившись за ремни сзади коляски, закричал кучеру: "Пошел!"
Дама, назовем ее в отличие от других "просто приятной", везла только
что услышанную новость и чувствовала непреодолимое желание скорее сообщить
ее...
Подъехав к одноэтажному дому с белыми барельефчиками, коляска
остановилась. Выскочив из коляски, дама, торопливо пробежав узенький
палисадник с решеткой...
...появилась в передней своей приятельницы. - Вы слыхали, милочка,
прелестник-то наш каков? - звонко с ней поцеловавшись, спросила приятная
дама.
- А что, что, говорите скорее!.. - воскликнула дама-хозяйка, вводя
гостью в голубую гостиную.
- Нет, это роман, совершенный роман! - опускаясь в кресло, начала
приятная дама. Вообразите, милочка. Вдруг, в глухую полночь является он,
вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини, к помещице Коробочке
и требует продать все души, которые умерли...
- Ах, боже мой, какие страсти, - взволнованно произнесла хозяйка.
- Перепуганная насмерть Коробочка, - продолжает приятная дама, -
говорит ему, я не могу их продать, они мертвые. А это, - кричит размахивая
пиетолью, - мое дело знать, мертвые они или живые!.. и такого ужасного
скандальозу наделал. Вся деревня сбежалась... ребенки плачут... все кричат;
ну, просто оррер, оррер, оррер!..
А Чичиков, осунувшийся, больной, сидит полураздетый в кровати и,
разинув рот, со стоном рассматривает в зеркало свое горло.
В голубой же гостиной уже появилась третья дама - Софья Ивановна.
- Нет, нет! - категорически заявляет она. - Здесь не мертвые души!
Здесь что-то другое...
- Ну, а что, что вы полагаете?
- Как вы думаете, Софья Ивановна?
- Я, признаюсь, потрясена. Совершенно потрясена! - закатив глаза,
интригующе воскликнула Софья Ивановна.
- Но, однако ж, говорите...
- Не томите ради бога!.. - наперебой вскричали дамы.
- Мертвые души... - медленно начала Софья Ивановна.
- Ну, что, что? - вся в волнении, подхватила хозяйка.
- Мертвые души... выдуманы для прикрытия, а все дело в том, мои милые,
что он хочет увезти губернаторскую дочку!..
Это было так неожиданно и необыкновенно, что приятная дама и
дама-хозяйка, услышав это, так и окаменели на месте... Затем, вскрикнув в
одни голос:
- Ах, боже мой!
- Ах, как интересно! - вскочили и бросились к дверям...
...и, выбежав из дома и обмениваясь на ходу какимито восклицаниями,
возбужденные до крайности, дамы чуть ли не бегом добрались до своих
экипажей, вскочив каждая в свою коляску, они мгновенно разъехались в разные
стороны...
"...Решив так остроумно вопрос с мертвыми душами, - говорит голос
автора, - дамы полетели по городу разносить эту новость... И буквально через
час все пришло в брожение... Как вихрь, взметнулся дремавший доселе город.
Везде и всюду заговорили про мертвые души, про Чичикова и губернаторскую
дочку..."
На словах автора мы видим Чичикова. Он в халате, накинутом поверх
белья. Шея его (очевидно распухшая) повязана клетчатым платком, из-под
которого выглядывает подушечка из ромашки. Издавая какие-то
хрипло-булькающие звуки, склоняясь над тазом, Чичиков полощет горячим
молоком с фигой больное горло...
- Петрушка! - окончив полоскание, хрипло сипит он. Но на зов никто не
откликается...
...ибо Петрушка, дрожа от страха, стоял в это время в какой-то казенной
комнате с решеткой перед длинным усатым ротмистром жандармерии. В стороне у
стола "странная личность" что-то записывает...
- ...В Костроме мы были... городе Нижнем были... Ярославле... - Стирая
рукавом слезы и кровь из разбитой губы, рассказывает, заикаясь, Петрушка.
- А не покупал ли твой барин там мертвых?.. - спрашивает ротмистр.
- Не ведаю, ваше благородие... - испуганно лепечет Петрушка. - Истинный
Христос-бог, не ведаю! - крестясь, закричал он и повалился и колени.
Ротмистр взглянул на "личность", тот сделал рукой знак "убрать".
Распахнув ударом ноги дверь, ротмистр крикнул:
- Убрать!..
Вбежали два рослых жандарма и, подхватив, уволокли Петрушку за дверь,
втолкнув вместо него Селифана.
- А ну-ка скажи, любезный, - спрашивает ротмистр Селифана. - Кто твой
барин?
- Сколеский советник, ваше благородие, - вытянувшись, ответил Селифан.
- А чем он занимается, где служит?
- У его величества батюшки государя императора, ваше благородие!..
"Личность" удивленно вытягивается.
- ...А не арестовать ли нам господина Чичикова, как подозрительного
человека! - воинственно говорит полицмейстер.
- А если он нас арестует, как подозрительных людей? - ехидно спрашивает
инспектор врачебной управы сидящих и гостиной (у вице-губернатора) -
председателя палаты, прокурора и самого вице-губернатора.
- Может, он, господа, - опасливо оглядываясь, продолжает инспектор, - и
есть подосланный к нам из Петербурга чиновник для произведения тайного
следствия по делу тех, умерших...
Все испуганно приподнимаются.
- ...Помните... которых мы с вами...
Прокурор бросается к инспектору и закрывает ему рот.
- Тсс!..
- Тсс!..
Все с ужасом смотрят друг на друга.
Вдруг распахивается дверь, вбегает бледный, перепуганный почтмейстер.
- Вы знаете, господа, - с трудом переводя дыхание, заявляет он, -
говорят, что Чичиков - делатель фальшивых ассигнаций...
- ...Что за притча, мертвые души? - жалобно спрашивает сам себя
губернатор. Он стоит в кабинете на фоне портрета Николая I и непонимающе
разводит руками.
- И зачем, для чего покупать их? К какому делу их можно приткнуть...
В двери, втаскивая за руку плачущую дочь, влетает гневная губернаторша.
- Ты слышал? - трагично вопрошает она, перстом указывая на дочь.
- Но, матушка, зачем же ему покупать мертвых?..
- Дурак! - оборвала его губернаторша.
- Не мертвых... А нашу дочь... наше дитя он хочет увезти!.. - и горько
зарыдав, губернаторша прижала к себе плачущую дочь...
- Его благородие коллежский советник Чичиков, - входя в кабинет,
докладывает пожилой лакей.
- Не принимать! - закричал губернатор, затопав ногами... - Вон, вон
его!
- Не приказано... - говорит тот же лакей стоящему в передней у лестницы
Чичикову.
- Как не приказано? - удивляется Чичиков. - Да ты, видно, не признал
меня. Ты всмотрись хорошенько, - говорит он, приподнимая с лица повязку.
- Да вас-то и не велено... - посмотрев на вспухшую шею, сказал лакей, -
других можно...
- Вот тебе на! Но отчего же?
- Таков уж приказ...
- Петрушка! - через силу хрипит Чичиков, влетая в дверь своего номера.
Появляется мрачный, с подбитым глазом Петрушка.
- Ты где шляешься, сукин сын?
- В участок водили... про вас спрашивали...
- Что?! - как ужаленный, подскочил Чичиков. - Кто спрашивал? Ты что
мелешь... пьян, что ли?
- Пьян... - обиженно пробурчал Петрушка. - Вот глаз подбили и два зуба
вышибли... Пьян...
Растерянный Чичиков какое-то мгновение стоит точно окаменелый, Затем,
скинув шинель, он бросается собирать вещи.
- Тащи чемодан! - отрывисто прохрипел он. - Да крикни Селифану, чтобы
немедля запрягал...
Петрушка исчез, через секунду вернулся с чемоданом, следом за ним вошел
Селифан, тоже порядком потрепанный в жандармерии.
- Никак нельзя, барин... - остановившись у двери и почесав затылок,
робко заявил он.
- Что нельзя?
- Да запрягать-то.
- Почему?
- Да колесо малость того... его вишь... перетягивать надо...
- Подлец ты! - прохрипел Чичиков и, подскочив к Селифану, схватил его
за грудки.
- Убить! Зарезать меня хочешь! Две недели сидели... ты хоть бы
заикнулся, а теперь как ехать, так ты... Чичиков ожесточенно ударяет
Селифана.
- Пойди, найми кузнецов, - тяжело дыша, продолжал он, - да чтоб в два
часа все было сделано! Слышишь!
- Слышу... - пятясь к дверям, пробормотал Селифан.
- А коли нет, так я тебя... - угрожая, двинулся к нему Чичиков, - в рог
согну! - узлом завяжу!.. Ну, пошел, ступай!
И, потупив голову, Селифан вышел.
"...Чтобы окончательно выяснить, кто такой господин Чичиков и как с ним
поступить... - говорит автор, - чиновники, собравшись у полицмейстера,
пригласили Ноздрева, так как, по слухам, он был в тесных отношениях с
Чичиковым и без сомнения знал кое-что из обстоятельств его жизни..."
Кабинет полицмейстера. Двери заперты. Окна закрыты. Горят свечи. На
столе закуска и бутылки. За столом Ноздрев.
Полицмейстер, вице-губернатор, председатель, почтмейстер, прокурор и
инспектор врачебной управы сидят вокруг Ноздрева. Все до крайности
встревожены и очень похудевшие.
- Верно ли, господин Ноздрев, - спрашивает председатель, - что Чичиков
скупал мертвых?
- Верно, - выпивая и закусывая, отвечает Ноздрев. - Да я сам ему
продал. И не вижу причин, почему бы не продать.
Чиновники переглядываются.
- А верно ли, - опять спрашивает председатель, - что он хотел увезти