– Потому что лезть если и стоит, то через дверь, – закончил за него Воскобойников. – Кстати, вместо пулемета там может и пушка стоять, мнится мне, что именно против бронетанковой техники этот дот здесь поставлен, больно лощинка удобная... Ладно, политрук. Мы шестеро обходим эту хатку сзади, а вы, товарищи младшие командиры, остаетесь наблюдать, что будут делать финны. Попробуем к ним в гости зайти. Хотя... постойте. Есть у меня одна идея.
...Воскобойников шел к доту, спокойно, неторопливо, с ленивой аккуратностью опуская ноги в снег и столь же аккуратно вытаскивая их. Полушубок он вывернул наизнанку, шапку вовсе оставил, взятый у Каримова автомат закинул за спину, а сам невозмутимо дымил взятой у мертвого финна трубкой.
Понятно, что рисковать подобным образом полковой комиссар не мог, не имел права. Но после того как он чудом выбрался из давешней каши, можно было и рискнуть.
Из дота вышел финский солдат, маленький, сутулый, и с удивлением уставился на незнакомца. Постоял, что-то крикнул. Воскобойников вынул изо рта дымящуюся трубку и приветственно помахал ему. Финн, казалось, удовлетворился этим и принялся озираться вокруг – не идет ли еще кто.
Воскобойников всё так же медленно шел вперед, зная, что из-под елей за ним наблюдают готовые открыть огонь спутники. Но если придется стрелять – значит, финны спрячутся в доте, а тогда поди открой эту консервную банку... А если еще и подкрепление на выстрелы набежит, и подавно невесть что придется делать.
Поэтому Воскобойников продолжал идти. Остановился, с озабоченным видом попыхал трубкой, которая и в самом деле приугасла... Табак у финна-покойничка, кстати, оказался шибко крепок.
– Ну что ж он... – прошептал политрук.
– Умный товарищ командир, – убежденно сказал Каримов. – Правильно делает.
Торчавший возле входа в дот финн уже устал от зрелища бредущего по колено в снегу охотника – именно за него он принял Воскобойникова и ожидал, что тот идет попросить или табаку, или сахару, или просто поинтересоваться, что творится. В здешних местах водились такие лесовики, что могли и не знать о войне, вот и взволновался небось, когда артиллерию-то заслышал.
Когда Воскобойников подошел совсем близко, шагов на пять, что-то насторожило финского солдата. То ли нетипичное для местных лицо, еще совсем недавно гладко выбритое, то ли аккуратная стрижка, то ли... Черт его ведает, что насторожило финна, только он сделал шаг к входу, к бронированной двери, и открыл рот, потому Воскобойникову ничего не осталось, как стрелять.
Правую руку с «браунингом» он держал в кармане и выстрелил прямо сквозь полушубок. Финн еще заваливался на спину, а Воскобойников уже метнулся к дверному проему, который не должен был закрыться. Комиссар не мог допустить, чтобы дот задраили изнутри.
Кто-то суматошно заорал внутри, но Воскобойников пару раз выстрелил во тьму. От леса бежали красноармейцы во главе с политруком, но Воскобойников не стал их дожидаться – вбежал в душный полумрак, наугад выстрелил еще раз.
Если бы это был огромный «миллионер», они попросту заблудились бы в лабиринтах комнат и переходов. Собственно, в «миллионере» сидело бы до полусотни человек, драться с которыми означало непременно погибнуть. Но этот дот был маленький, простой – жилое помещение с двухъярусными нарами (выстрел, выстрел, прямо по сонным кулям на них), бронеколпак со шведским «бофорсом», рация (выстрел, человек в наушниках падает, удар ногой по мигающему огоньками металлическому ящику), тарахтящий бензиновый движок, тень в углу (выстрел! снова выстрел!).
Короткая очередь из «суоми» отшвырнула к стене совсем молодого финна, потянувшегося к стойке с винтовками.
Всё кончилось неожиданно быстро, в воздухе пахло пороховой гарью, в ушах позванивало – всё же вредно палить под железобетонным потолком, среди таких же стен, как в коробке, звуки резонируют...
– Не успел помощь позвать, – хмыкнул политрук, кивая на убитого радиста. Руки его заметно подрагивали.
– Сколько их? – сипло спросил Воскобойников. После рывка, на который организм, казалось, истратил все свои силы, и у него ноги противно дрожали, под одеждой выступила липкая испарина. Он не стал жеманничать и сел на табурет возле рации. Еще завалиться тут не хватало... Или наблевать – тошнило, к горлу подкатывал тяжелый липкий ком.
– Трое спали, один на улице, радист, еще один вот он... Шестеро?
– Маловато.
– Может, неполный состав или пошли куда-то, – предположил Чибисов.
– Вы дверь прикройте там, – сказал Воскобойников. Направление тут в самом деле второстепенное, может, и в самом деле состав был неполный. Но мало ли...
Задраив вход, они сложили мертвых финнов к стене – не стоило выволакивать их наружу, даже того, что Воскобойников убил у входа, затащили внутрь. И тут обнаружился еще один обитатель дота. Он вышел на свет божий сам, подняв руки. Мужичок лет сорока, с заметным брюшком, с трясущимися от страха отвислыми щеками, седоватый...
– Не стреляйте, господа русские, – взмолился он. На чистом русском языке, практически без акцента.
– Опа! – сказал политрук. – Это еще кто?
– Опа... Куриная жопа! Саданул бы он сейчас нам в спину из автомата, было бы тебе «кто».
Воскобойников злобно сплюнул – в самом деле, то, что финн так перепугался, было счастливой случайностью, мог бы и погеройствовать. И полегли бы все, как куропатки, а финну медаль бы дали.
– Я лежал наверху, на нарах, – сказал финн опять же по-русски, прищелкивая от ужаса зубами, приседая. – Не убивайте меня, пожалуйста!
– Откуда русский знаешь? – спросил Воскобойников беззлобно.
– В Финляндии много кто знает русский. Я долго жил в Санкт... в Ленинграде, еще маленький. В Петрозаводске потом жил.
– Садись, маленький. Это всё? Больше никого нет? – Воскобойников указал на мертвецов у стены.
Финн покосился туда, передернулся.
– Нет, господин офицер. Двое ушли в деревню.
– А ты кто? Как звать?
– Юкки Керьялайнен, господин офицер. Я резервист, господин офицер. Меня совсем недавно призвали, я на хуторе жил, у меня свой хутор... маленький совсем. Я не помещик, не имел работников! Всё сам, всё сам!
– Местный?
– Нет, господин офицер, из-под Ювяскюля.
– Говоришь, батраков держишь?
– Батраков? О, я понял, господин офицер! Я не капиталист, я работал сам – жена, дети, брат... Никаких работников, нет батраков! Я не хочу воевать.
– А что же ты тут делал?
– Топил печку, – с невесть откуда появившимся достоинством сказал Керьялайнен. – Готовил кушать. Рубил дрова для печки, носил воду...
– А кто старший?
– Вот, вянрикки Мякеля.
Керьялайнен показал пальцем на молодого, которого убил Каримов, когда тот тянулся к винтовке. Только сейчас Воскобойников заметил на ремне убитого кобуру, потянулся, расстегнул ремень, снял его с трупа и положил на низенький дощатый стол.
– Не надо меня убивать, – сказал Керьялайнен. Он вроде бы уже не боялся, видать, сообразил, что, если бы русским надобно было его убить, давно бы убили.
– Руки ему свяжите, пусть посидит пока, поговорим, после решим, что с ним делать, – сказал красноармейцам Воскобойников.
Те поискали, чем связать, потом разодрали простыню, управились. Керьялайнен сел прямо на бетонный пол у печурки.
Каримов и еще один красноармеец, Потапчук, не дожидаясь распоряжений, принялись собирать на стол, благо ящики с консервами стояли здесь же. Жесть резали ножами, грубо. В теплом доте запахло жирным мясом.
– Куда ушли остальные? – спросил Воскобойников.
Финн торопливо ответил:
– В деревню. Километров десять.
– Зачем? За самогоном?
– Да, господин офицер. Так сказали, хотя самогон у нас есть, вот стоит, в бачке.
– Где вблизи расположены другие подразделения?
– Я не знаю, господин офицер. Откуда же мне знать?
– В самом деле... – пробормотал Воскобойников.
Он сбросил на пол полушубок, в доте было жарко.
– А не врешь?
– Не вру, господин офицер. Для чего мне врать?
– Надолго мы тут, товарищ полковой комиссар? – спросил политрук, перебиравший винтовки в стойке.
– Переночуем, поспим в тепле, там видно будет. Только эти двое с самогонкой... Надо с ними разобраться поаккуратней. Слушай, Керьялайнен!
– Что, господин офицер?
– У нас господ нет, отвыкай понемногу! Выкинем вашего Каяндера, будет вместо него товарищ Куусинен. Скоро должны вернуться эти двое?
– Они на лыжах, господин офицер, очень скоро.
– Одевайся. Развяжите его, винтовку дайте, только без патронов. Да не бойся, ничего с тобой не сделается. Только помни: вход открыт, а я с автоматом, чуть что – стреляю. Так что не шути, Керьялайнен.
– Что мне надо делать, господин офицер?
– Да ничего. Стой себе снаружи, по сторонам смотри. Когда появятся ваши гонцы, не волнуйся, спросят что – отвечай, но с умом. Дальше уже наше дело.
– Вы их будете убивать, господин офицер?
– А что, не стоит? Ненужно? Хорошие люди?
– Один – капрал Вуоринен – очень плохой человек. Другой, Теппо Риихиланти, хороший человек, добрый, раньше в Мюллюмяки учителем был, господин офицер.
– Ничего не поделаешь. Попробуем живыми взять, особенно капрала, но если что – война, брат Керьялайнен... Не обессудь.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К БУДУЩЕМУ-3
– А тут можно машину оставлять? – поинтересовалась Юлька, хлопая дверцей.
Я осмотрелся. Обычная площадка с утоптанной землей, огороженная деревянными столбиками. После долгой проселочной дороги, окруженной со всех сторон деревьями, поляна выглядела странно. Словно посреди леса кто-то огромный вырезал аккуратный квадрат. Причем цель этого деяния была совершенно не ясна. Дорога, петлявшая между вековых сосен, то выскакивающая к лесным озерам, то снова углубляющаяся в чащу, вдруг обрывалась на этом квадрате. Слабым оправданием блестела через ветки вода круглого озерка, расположившегося неподалеку. Но вряд ли кто-то решится гнать в эти края автомобиль ради удовольствия искупаться. Конечно, такие дикие места становятся всё большей редкостью. Многочисленные туристы ухитряются загадить всё и вся, и найти место, где есть возможность, не боясь судебного иска о нарушении нравственности, искупаться голышом, всё труднее. Может быть, эта поляна поддерживалась какими-то местными хуторянами, которые, в традиционной финской манере, хотели иметь место для культурного отдыха. Однако что-то мне подсказывало, что тут не купаются.
– Можно. – Я махнул рукой.
– Откуда ты знаешь?
– Есть у меня знакомые черные следопыты.
– И что?
– А то, что про это место они говорили. Тем более что дальше на машине не проехать. Пешком пойдем. – Я вытаскивал из багажника объемный рюкзак.
– Это так необходимо? – Юлька вытерла мокрый лоб. – Искупаемся, может быть?
– Воспаление легких давно не ловила? Тут вода из-под земли идет.
– Ну и что, мы же не долго...
– Не сейчас, зайчик. Завтра. – Юлька огорченно опустила плечи.
– Не расстраивайся. Успеем.
– Ну, хорошо. А куда идем?
Я посмотрел на компас. Приблизительно прикинул направление и махнул рукой в лес.
– Вон туда!
– Ничего себе! Это ж чаща настоящая! Там, наверное, комары...
– По странному стечению обстоятельств комары в Финляндии в этом году не уродились.
– А... – Юлька посмотрела на свои голые ноги.
– Учел. – Я бросил на траву еще одну сумку. – Переодевайся.
Юлька расстегнула «молнию» и вытянула из нее несколько пакетов. Ее глаза удивленно расширились, когда на свет показались черно-белая тельняшка и ботинки с высокими берцами.
– Что это?
– Одежда, – ответил я, пользуясь железобетонной мужской логикой. – Как раз то, что тебе необходимо в данный момент. Там еще ремень должен быть.
Она покопалась в сумке и вытянула широкий солдатский ремень с двумя рядами дырок.
– Надевай, – скомандовал я. – У нас времени мало. Лучше добраться до места до наступления темноты.
– Мы там еще и ночевать будем?!
– Не дрейфь, всё учтено. – Я встряхнул рюкзак. – Поторопись. Сначала тельняшку...
Юлька непонимающе хмыкнула, но с решительностью бывалого эксгибициониста ухватилась за края своего сарафанчика. Передо мной мелькнули ноги, узкие черные трусики, упруго качнулась грудь. Скомканный сарафанчик полетел в машину.
Тельняшка была ей немного длинна. Получилось полосатое платьице в стиле милитари.
– Тебе идет. Хоть сейчас на разворот журнала «Тебе, моряк».
– Разве такой есть?
– Если бы там фотографировались такие девушки, как ты, то его стоило бы создать. У солдата тяжелая служба, как нужна ему девичья дружба... А уж такие веселые картинки и подавно. Особенно если солдат не дурак и кисель в столовой выливает в раковину.
Юлька фыркнула и развернула пакет.
– Костюм «Бекас», цвет черный. Водонепроницаемая пропитка. Усиливающие подкладки на локтях и коленях.
– А почему черный? – Юлькин взгляд был критичен.
– Ты даже не представляешь, зайчик, как идет девушке, особенно красивой, черный цвет. Вамп-гирла, натурально. А какой же мужчина устоит?.. Рекомендую начать со штанов.
В ответ прозвучало неопределенное «Хм», но тем не менее юный женский организм был упакован в черный новенький «Бекас» и подтянут ремнем, Юлька огладила форму, посмотрела на меня, крутанулась на месте.
– Чего-то не хватает. – Я почесал лоб. – Пожалуй, этого...
И я кинул ей берет.
– Вот теперь всё. Твои фотографии, безусловно, можно забрасывать в тыл к врагу. Для достижения полного и окончательного морального разложения армии противника.
– Ладно ерунду городить. Мне вот ботинки чуть-чуть велики. – Юлька неуверенно потыкала носком в землю. – Натрут.
– Оп, извини, забыл. Снимай. – Я вытащил две стельки. – Запихаешь это хозяйство внутрь, будет полегче. Уж прости, но не пускать же тебя в лес в туфельках. Очень негармонично смотрится.
– Трепло ты всё-таки, болтун – находка для шпиона. Птица-говорун.
– Угу. Я и есть. Программа «Говорун» – это первое оружие каждого бешеного кобеля.
– Я так и подумала. Ну ладно. Готова, – Юлька помахала руками. – Может, понести чего?
– Вот еще, взваливать на женские плечи... – Я сделал вид, что задумался. – Но раз уж ты просишь, то захвати в багажнике второй рюкзак.
– Ну ты и нахал! – топнула она ножкой. Но рюкзак все же взяла.
– За это ты меня и любишь, – резюмировали. – Кстати, знаешь, чем отличается натовский спецназовец от нашего?
– Нет.
– В снаряжение натовского входит шлем, бронежилет, разгрузочный жилет, масса прибамбасов для выживания, закрученная штурмовая винтовка. GPSы всякие. И выглядит он, в своем походном варианте, как Колобок, вышедший на тропу войны. Наш же спецназовец имеет в своем распоряжении только автомат Калашникова, костюм типа «Бекаса», разгрузку, нож и бандану. И не приведи господи увидеть его в действии.
– Почему?
– Потому что он понимает, что каждую минуту, каждую секунду рискует своей жизнью. И надеяться, в случае ошибки или оплошности, ему не на что. Значит, единственный путь – это ошибок и оплошностей не совершать. Бить – наверняка. Стрелять – максимум два раза. Его деятельность держится на идейных соображениях. Он выполняет свою работу, потому что ее должен кто-то выполнять. Натовец – он другой. Совсем другая психология. Так-то. Пошли.
Я повязал вокруг головы косынку, и мы вошли в лес. Где-то там к востоку лежал, постепенно разрушаясь, дот № 167.
Юлька в очередной раз споткнулась, и я решил остановиться.
– Привал!
Идти по лесу было не так трудно. Но Юлька, как женщина городская, не была на сто процентов готова к такому путешествию. Ее удивляло слишком многое, чтобы внимательно смотреть под ноги. Где-то она увидела дятла, настороженно глядевшего на нее одним глазом. Где-то дорогу перебежал перепуганный заяц, вызвавший визг и следом бурю восторга. Куковала в глубине леса кукушка, Юлька слушала ее, как зачарованная, даже пыталась считать, пока не сбилась и не хлопнулась носом в мох. Вокруг был незнакомый мир, живущий по своим законам, спокойно воспринимающий любое вторжение, дружелюбный, но вместе с тем равнодушный, абсолютно незнакомый.
Сначала я даже раздражался, вынимая девушку из очередных кустов, в которых она ухитрилась запутаться, а потом сообразил, что всё это только от общей восторженности, охватывавшей ее при каждом новом знакомстве с дикой природой. Это было очень мило. Но отнимало массу сил. Прежде всего у нее самой.
По моим расчетам, мы должны были выйти на дот уже час назад.
– Японский какой-то пейзаж, – выдохнула Юлька.
– Почему? – Мне стало смешно.
– То-яма-то-канава.
Она как раз сидела на краю огромной ямы, сплошь поросшей земляникой.
Я огляделся, и смеяться расхотелось. Мне даже стало удивительно, как же я раньше этого не заметил. Дот был где-то близко.
– Это не ямы. Это воронки. 152-миллиметровые бетонобойные болванки часто рикошетили и уходили в сторону. Орудия надо было пристреливать... Видишь, длинная яма?
– Да.
– Окоп. Точнее, то, что от него осталось.
Юлька встала, вытянулась, озираясь. Вокруг, насколько хватало глаз, земля была разворочена, перекручена. Десятки лет, пронесшиеся над этими местами, не смогли полностью скрыть разрушения. Огромные воронки превратились в овраги, окопы осыпались и превратились в глубокие борозды, отовсюду торчали осколки гранита, выбитого из-под земли. Даже деревья вокруг нас были низкими, слабыми, словно изуродованными.
Собственно, это был совсем другой дот. Я знал о нем только по рассказам человека, которого звали Ципкес, Наум Ципкес, старший майор ГБ, в то время носивший петлицы полкового комиссара, счастливо избежавший смерти от своих же только потому, что его взяли в плен финны – раненого, обессилевшего от потери крови, потерявшего в снегу свой «браунинг» с последним патроном... Человек, который шел к озеру Сайма. Он был очень стар, передвигался в инвалидном кресле с моторчиком, у него действовала только одна рука – левая, – и ею он нарисовал на листке бумаги с логотипом отеля нехитрый план. Нарисовал, показал мне и тут же бросил в камин, пробормотав что-то по-еврейски. Кажется, старик уже спятил, если только он не был таким с тридцать девятого года...
– Кажется, мы пришли. Подъем. Немного осталось.
И действительно, всего в нескольких метрах от места привала обнаружились торчащие из земли бетонные трубы дымоходов. Дальше чернел в земле острыми зубами сломанного бетона взорванный вход.
– Боже мой, где мы?
– Не буду претендовать на роль всевышнего, но, пожалуй, отвечу. Это дот 167. Он же Le7. Он был отмечен в дневниках. Если хочешь, я тебе вечером прочитаю.
– Мы что, тут заночуем?
– Да. – Я посмотрел в ее испуганные глаза. – Наверху и в палатке. Внутрь... схожу я один.
– Зачем?
– Ты же со мной не пойдешь?
– Ну уж нет, я тут не останусь одна!
– Хорошо, как скажешь. Давай разобьем лагерь. – Я с наслаждением бросил рюкзак на землю.
– Войти можно только с восточной стороны. Бронеплиты здесь были демонтированы, поэтому легко проникнуть внутрь. На полу еще можно видеть остатки противоосколочной защиты. – Я подал Юльке руку. – Однако двигаться особенно далеко нельзя.
– Почему?
– Там дальше, за поворотом, одно из самых опасных мест на Линии Маннергейма. Потолок может обрушиться в любой момент.
Внутри было темно и сыро. Стены, покрытые конденсатом, влажно блестели. Под ногами перекатывались камни, осколки той давней трагедии. Куски бетона, выброшенные взрывом последней болванки, пробившей, наконец, внешнюю защиту. Что творилось внутри, страшно было представить. Обваливающийся потолок, осколки, летящие в разные стороны, огонь, жгучий дым. Уцелевшие люди уходили в глубину каземата, чувствуя, как от прямых попаданий дрожит потолок над головой.
Они заперлись в дальнем конце убежища. Все те, кто выжил. Здоровые, раненые, умирающие. Они до конца держали оборону. Они не сдали дот, хотя в победном рапорте значилось иное. Финны взорвали за собой вход в каземат, обрушили потолок и оказались заперты в подземелье.
– Видишь? – Я осторожно высунулся в коридор-ловушку.
С потолка свисали на проржавевших арматуринах бетонные глыбы. В некоторых местах через камень пробились корни деревьев.
– Страшно тут, – прошептала Юлька, прижимаясь ближе ко мне. – Уйдем...
Ее голос был настолько просящим, что я согласился.
Ночью, откуда ни возьмись, налетели комары. Юлька отмахивалась, как могла, а потом залезла с головой в спальный мешок, застегнула «молнию», да так и сидела, напоминая огромную синюю гусеницу.
– Говорят, один черный археолог остался ночевать в этих краях. Планировал раскопать именно этот дот... – История была страшненькая, а путать девушек обычно не в моих правилах, но соблазн оказался велик. – И как только он заснул, услышал пение, доносящееся из-под земли. Как будто кто-то поет там, в засыпанном каземате. Он, говорят, даже слова разобрал. И язык, финский. И вот, как только часы показали три часа ночи...
Я сделал паузу, и Юлька повелась:
– Ну...
– Что-то вдруг как закричит страшным голосом сзади! Археолог, как был в одних трусах, так и побежал. Говорят, всю ночь до ближайшего хутора через кусты пер. – Я пошевелил палкой в гаснущих углях костра, якобы теряя интерес к истории.
– А кто кричал? – Я молчал, тогда Юлька подобрала сосновую шишку и швырнула ею в меня. – Хватит меня путать! Говори, кто кричал?
– Кто, кто... – Мне было смешно. – Филин, конечно!
– Вранье это всё!
– Совсем нет.
– А кто же пел?
– Кто-кто... Вот на том хуторе и пели. Свадьбу там гуляли. Тут знаешь, как звуки разносятся... Такой вот местный фольклор.
Юлька проворчала что-то неодобрительное и полезла в палатку, а я еще долго сидел, наблюдая за костром. Искры поднимались вверх, к звездам. Моя девушка, самая лучшая женщина на земле, потому что только самая лучшая потащится за своим мужчиной в эти края, уже спала. А я всё сидел, сидел... пока наконец не услышал.
Они пели. Так, как тогда, давным-давно. И, кажется, я даже разбирал слова. Они пели, пока хватало воздуха. Вспоминали свои песни, те, что пелись у них на хуторах и в деревнях. Там, в той далекой от них жизни.
Тогда я встал, спустился вниз по склону холма, внутри которого располагался дот, и вошел внутрь.
12
РАСПОРЯЖЕНИЕ
народного комиссара обороны
члену Военного Совета
9-й армии Л.З.Мехлису
о проверке наличия
валенок в 163-й дивизии
По полученным ЛВО данным, 163-я дивизия получила более 14 тыс. пар валенок. Кроме того, имеется резерв в армии 18,5 тыс. пар. Примите меры по выяснению правильности сообщения командования округом и доставке валенок в дивизию.
ТХТ = К. ВОРОШИЛОВ
13
Четверо лыжников быстро бежали по снежному склону. Воскобойников даже протер глаза – мало ли, вдруг двоится от постоянной белизны... Нет, в самом деле четверо.
– Кто-то с ними к нам едет, – поторопился сказать Керьялайнен. – Не знаю, кто, господин офицер! Уходили двое, честное слово!
– Черт... Ладно, хоть один да уцелеет для допроса... Стой, и чтоб всё тихо, понял?
– Понял, господин офицер.
Воскобойников спрятался внутри, оставив вход открытым. Керьялайнен стоял в паре метров от него, спокойно курил трубочку. Странно – финн, кажется, вовсе уже не боялся, хотя вначале, казалось, в штаны наложит от страха. Наверное, окончательно уверился, что русские его убивать не будут. А что с ним делать, когда они будут уходить?..
Ладно, потом, сказал себе Воскобойников, Может, в качестве проводника сгодится, переводчика. А сейчас главное – эти четверо.
Лыжники приближались. Что-то с ними не так, подумал Воскобойников, и тут же понял, что именно – трое бежали без палок, как обычно и бегают с детства привычные к лыжам финны, а четвертый двигался менее сноровисто и отталкивался палками.
Вот они съехали с холма и пропали из поля зрения, сейчас поднимутся и будут совсем рядом... Судя по всему, кто-то из приближавшихся окликнул Керьялайнена, потому что тот приветственно помахал рукой. Всё, мол, в порядке.
Молодец, Керьялайнен. Молодец. Зачтется тебе.
– Стрелять только в крайнем случае, – шепнул полковой комиссар Вершинину.
– А если они сами стрелять начнут?
– В самом крайнем случае, я сказал! А в того, что с палками, вообще не стрелять. Живой нужен.
Керьялайнен что-то крикнул по-фински, и Воскобойников напрягся – не подведет ли финн, но четверка уже появилась из-за снежного гребня. Они снимали лыжи, когда полковой комиссар и Вершинин вышли изнутри, и Воскобойников сказал негромко:
– Руки вверх!
Винтовки у всех четверых были закинуты за спины, толстые рукавицы не позволяли быстро выхватить пистолеты из кобур, поэтому всё произошло спокойно, без шума. Керьялайнен философски взирал, как его соплеменников разоружили и повели внутрь дота.
– Я всё правильно сделал, господин офицер? – спросил он.
– Молодец, – кивнул Воскобойников.
– Вы не станете меня, убивать, господин офицер?
– Не станем, не станем. За переводчика побудешь?
– Отчего же нет, господин офицер, – согласился Керьялайнен.
Финн указал капрала Вуоринена и бывшего учителя Риихиланти, человека с приятным, интеллигентным лицом.
– Двоих других не знаю, господин офицер, – сказал он.
– Кто вы? – спросил Воскобойников, жестом сделав Керьялайнену знак переводить.
Оба незнакомца молчали.
– Это лейтенант Ахо, – поспешил сказать капрал, мордастый низенький дядька. Очень плохой человек, вспомнил Воскобойников слова Керьялайнена.
– Что за лейтенант Ахо? Откуда?
– Я знаю только, что он вчера прибыл из Оулу, и с ним этот немец.
– Немец?! – удивился Воскобойников и внимательно посмотрел на пленного. Тот сидел на корточках, вытянув перед собой связанные руки, таращился в пол. Бритая голова, усики ниточкой, маленький шрам на подбородке. Что тут делать немцу? У них отношения с Финляндией вроде бы не ахти... Хотя разные есть сведения, опять же мало ли что случилось за последнее время.