Бурден Француаза. Хрустальное счастье

   – У вас есть время выпить аперитив? Если нет, то мы сразу перейдем к основному блюду.
   – Мы все закажем вместе, хорошо? Что вы будете?
   – Сначала бокал шампанского, потом жареный морской язык.
   Развеселившись ее манерой говорить, он подал знак официанту, который почти сразу принес им стаканы.
   – За что будем пить, мадемуазель Одье? Я думаю, мы будем говорить о Виржиле, и вы сообщите мне что-то, что он не осмелился мне сообщить сам? О чем идет речь на этот раз? Он хочет на вас жениться?
   Некоторое время она была озадачена, пока не поняла масштаб недоразумения. Если он согласился с ней идти, думая, что это касается его сына, он вернется на землю.
   – Виржиль? – медленно повторила она. – Нет, совсем нет.
   Перед недоумением, которое выражало лицо Винсена, она должна была побороть переполняющую ее панику.
   – Ваш сын мой ученик, и он стал моим другом. Это слишком сильно сказано, но я не могу найти другого слова. Я очень ему благодарна, что он представил меня своей тете Мари… и вам. Ничего больше.
   Он продолжал ждать с бокалом шампанского в руке, глядя на нее своими серыми глазами.
   – Не это явилось причиной моего появления во дворце сегодня, – уточнила она.
   Не переставая смотреть на нее, он поставил бокал, к которому не притронулся.
   – Хорошо. Я вас слушаю.
   Что он сейчас представлял себе? О чем его спросить сейчас? Она вдруг потеряла почву под ногами и начала краснеть. Ситуация становилась невыносимой, она покажется смешной и доставит ему неприятности. Или разозлит его. Или еще хуже. Как она могла подумать, что он поймет ее с полуслова и потом поддастся ее обаянию!
   – Я чувствую себя очень неловко, – призналась она разом, – я думаю, у меня было намерение вас очаровать.
   Не в силах больше ни секунды выдерживать его взгляд она опустила глаза и теперь видела только свои волосы. Очень красивые коричневые волосы, длинные, блестящие, гладкие, которые придавали ей некое сходство с азиаткой. У нее на шее было простое колье, сделанное из маленьких серебряных шариков, светящихся на ее матовой коже.
   – Вы не пьете? – спросил он почти нежно.
   Она выпрямилась, поняла, что он ей любезно улыбается.
   – За вас, – пробормотала она.
   Они молча выпили маленькими глоточками, ожидая, что ощущение неловкости уйдет.
   – Вам нужно только щелкнуть пальцами, чтобы все молодые люди вашего возраста бросились к вашим ногам, – сказал он, наконец. – Интересоваться таким, как я, было бы полной глупостью. Мы это быстро забудем и закончим обед. Кстати, это я вас приглашаю, само собой.
   Теплота его голоса была столь же неотразима, как и нежность в его глазах. Она думала, что заплачет от злости, если он продолжит на нее так смотреть, но, к счастью, он отвел взгляд на официанта, чтобы попросить еще шампанского.
   – Я хочу еще раз выпить с вами, – сообщил он. – Мне уже давно не делали такого комплимента.
   – Я не верю ни одному вашему слову! – тут же ответила она. – Вы можете соблазнить любую, вы просто этого не замечаете.
   Он разразился смехом, и она почувствовала себя немного лучше.
   – Вы, правда, очень забавная! – весело добавил он. – И очень красивая.
   Пойманная врасплох, она попыталась подстроиться под его иронический тон.
   – Вы так считаете?
   – Да.
   – Но я вам не нравлюсь, так?
   – Да нет, нравитесь.
   – Тогда скажем… не настолько?
   – Намного больше.
   Он больше не смеялся и смотрел на нее по-другому. Она ухватилась за свой шанс, убежденная, что другого у нее не будет.
   – Вы все еще торопитесь?
   – Нет, уже нет.
   Удивленный собственными словами, он попытался вспомнить все свои послеобеденные встречи. Он, может, мог еще выкроить полчаса из переполненного графика, но не более.
   – У меня есть время, чтобы как минимум выпить кофе и пригласить вас на ужин. При условии, что вы не передумаете. Вы, правда, этого хотите?
   Он дал ей шанс отступить, но она отмела его нетерпеливым жестом.
   – Скажите мне, где и когда, чтобы я могла подумать, что мне надеть.
   И снова она увидела, как он смеется, и поняла, что победила.
 
   В Провансе, несмотря на конец лета, стояла жара. Оливки еще не успели созреть, но урожай должен был быть хорошим. Ален только что закончил обследование самого старого участка, того, где оливковые деревья были многовековыми. Он их спасал уже два раза – сначала, когда он только устроился в Валлонге, двадцать пять лет назад, а потом во время морозов 1956-го.
   Он спускался по холму, посвистывая, в рубашке, промокшей от пота, но жара ему не мешала. Издали он заметил Виржиля, который поднимался к нему, спотыкаясь о камни.
   – Если ты хочешь работать со мной, тебе надо вставать раньше! – крикнул он ему.
   Не двигаясь с места, он дождался, пока молодой человек к нему подойдет.
   – Завтра утром я буду готов, обещаю. Во сколько ты начинаешь обход?
   – На рассвете, когда еще прохладно. Виржиль осмотрелся, потом вздохнул. Он был счастлив, что оказался в Валлонге.
   – Я обожаю это место!
   Он протянул руку к оливке, но не стал ее рвать, зная, что она несъедобная.
   – Сколько нужно килограммов, чтобы сделать литр масла? – спросил он.
   – Пять или шесть, если ты хочешь чистый сок.
   Ален посмотрел на Виржиля, который изучал плоды с серьезным видом, потом улыбнулся. Когда-то он задавал те же вопросы Ферреолю, старому рабочему, который терпеливо посвящал его в секреты мастерства.
   – Тебе надо многому научиться, – заключил он. – Ты, правда, решился?
   – Да! Да… Пожалуйста.
   – О, да мне это в радость, не беспокойся. Ты позвонил отцу?
   – Нет, и не буду этого делать. Мне не в чем перед ним отчитываться!
   Агрессивность его тона не удивила Алена. Он знал Виржиля с самого рождения и прекрасно представлял силу его протеста.
   – Он все равно тебя спросит, прежде чем оставить в покое.
   – Как он может быть таким ограниченным, таким эгоистичным, таким непреклонным! – взорвался Виржиль.
   – Это ему надо сказать, не мне.
   Молодой человек чуть было не ответил, но в последний момент решил промолчать. Он любил Алена по многим причинам, включая прямоту, он не мог сердиться на него за то, что он не вмешивался.
   – Хорошо, – согласился он. – Я позвоню ему сегодня вечером… Он, конечно, захочет с тобой поговорить.
   – Ну, ты мне передашь трубку.
   – Ты думаешь, он способен сюда приехать?
   – Я также думаю, что у него много работы.
   – О да! Его чертовски священная работа! Его дела, его сумбурные письма, его аресты… я слышу это годами!
   Снова он впал в ярость, и Ален перебил его.
   – Твой дедушка был намного хуже, но это не помешало мне добиться того, что я хотел. Прекрати жаловаться, Винсен мальчишка по сравнению с Шарлем.
   Я не могу даже представить, что бы он сделал, если бы я уехал не спросив его.
   – Он, тем не менее, оставил тебя в покое! Ален изобразил безрадостную улыбку.
   – Чтобы больше меня не видеть. Он меня ненавидел, в то время как твой отец тебя любит, ты не так несчастен, как ты думаешь. Пойдем…
   Они стали спускаться к равнине, покидая тень оливковых деревьев. Когда они проходили мимо плетня, Виржиль протянул руку, чтобы сорвать аппетитные красные ягоды.
   – Ты хочешь отравиться? – воскликнул Ален, ударив его по рукам.
   – Это не боярышник? Мама делает из него варенье.
   – Это тамус, он ядовитый. Я научу тебя различать. Что касается твоей матери, я напоминаю тебе, что она пригласила нас на ужин. Но с обедом нам надо справиться самим. Омлет пойдет? Завтра, я тебя предупреждаю, твоя очередь становиться за плиту.
   Их жизнь вдвоем не была еще организована, и Виржиль засмеялся, воодушевленный перспективой свободы, которая открывалась перед ним.
   – Я могу доверить тебе секрет? – спросил он веселым тоном.
   – Лучшее средство сохранить его, никому об этом не говорить, – заметил ему Ален с улыбкой.
   – Может быть, но надо кому-то это сказать, а ты, все знают, что ты не расскажешь.
   Доверие, с которым относился к нему Виржиль, тронуло его. Он умел нравиться своим племянникам и их кузенам, потому что он всегда находил время, чтобы их выслушать и постараться понять.
   – Давай…
   – Я влюблен.
   – Лучшее, что может произойти в твоем возрасте.
   – Ты считаешь?
   – Я в этом уверен.
   – И ты не хочешь знать, о ком идет речь? – настаивал Виржиль.
   – Ты скажешь мне это через две секунды. Я ее знаю?
   – Нет, ты ее никогда не видел. Ее зовут Беатрис и ей двадцать четыре года. Проблема – она живет в Париже.
   – Пригласи ее сюда на выходные.
   – Мы не слишком близки для этого, но я надеюсь, что она приедет. Она брюнетка с потрясающими голубыми глазами.
   – Браво, я всегда предпочитал брюнеток, – спокойно сказал Ален.
   Изумленный, Виржиль на мгновение остановился. Он не знал ни как сформулировать вопрос, который вертелся у него на языке, ни должен ли он был его задавать.
   – Но я думал, что…
   – Что? – спросил его Ален, поворачиваясь.
   Он снисходительно смерил Виржиля взглядом, с ироническим блеском в золотистых глазах.
   – Точнее, изначально я предпочитаю блондинов, а потом брюнеток. Так доволен?
   Они никогда не затрагивали этот вопрос, и сделать это таким образом было очень грубо.
   – Если ты хочешь задать мне вопрос, Виржиль, не сомневайся.
   Его улыбка была доброжелательной, и его искренность вызывала уважение.
   – Знаешь, – поспешил уточнить молодой человек, – никто из нас… в общем, я хочу сказать, что никто не…
   – Что касается меня, я тебя ни о чем не спрашиваю. Ты идешь или нет?
   Солнце стояло в зените. Жара была невыносима. Виржиль очень быстро догнал Алена и показал на крыши Валлонга.
   – Последний моет посуду, ладно?
   Ален ему не ответил, но первым сорвался с места.
 
   Беатрис упала на простыни вся в поту. Она отдышалась только через одну-две минуты, потом решилась открыть глаза. Ее комната показалась ей маленькой, но она никогда еще не чувствовала себя в ней так хорошо. Винсен лежал на животе, повернув голову к ней, и смотрел на нее. Импульсивным движением она приблизилась к нему и поцеловала в плечо.
   – Я хочу пить, – вздохнула она. – Схожу за водой. Ты хочешь?
   Он немного подвинулся, обнял ее и притянул к себе.
   – Останься здесь, – пробормотал он, – попьешь попозже. Я пригласил тебя на ужин, ты помнишь?
   Он искал ее губы, которыми нежно овладел. Когда он ее, наконец, отпустил, она с досадой проворчала.
   – Для мужчины, занятого исключительно своей карьерой, я нахожу тебя очень способным. На самом деле ты снимаешь девочек по ночам, так?
   – Речь идет о новом комплименте? Спасибо…
   Опершись на локоть, он рассматривал ее с ног до головы.
   – Ты больше, чем красивая, Беатрис. Настоящий подарок, свалившийся с неба. Я до сих пор не знаю, почему ты меня выбрала, но этот вечер я не забуду.
   – Я хочу еще много других! – воскликнула она. – Ты не был жертвой в моем списке, я влюблена в тебя!
   – Тут ты говоришь глупости, даже если мне приятно их слышать.
   Он взглянул на часы, которые не согласился снять. Он приехал за девушкой домой в восемь часов, как и договорились, не смог ей противостоять, когда она бросилась ему в объятия. Они оставили одежду в прихожей, в крошечном коридоре меблированной квартиры на улице Вожирар, прежде чем оказаться в ее спальне, где они сладострастно занялись любовью, в то время как наступила ночь.
   – Если мы не поедем ужинать сейчас, ресторан закроется, – сообщил он ей улыбнувшись.
   – Поехали, но при одном условии.
   – Каком?
   – Потом мы вернемся сюда.
   – Это лестно для меня, единственное, я встаю очень рано завтра утром.
   – Мне плевать!
   Она встала и на секунду задержалась у кровати. Ночник, который она должна была зажечь рано или поздно, подчеркивал ее совершенное тело. Он прошелся взглядом по ее бесконечным ногам, узким бедрам, маленькой круглой груди, которую он с таким наслаждением ласкал. Она была не просто красива, она еще хорошо занималась любовью.
   – Ванная рядом, – сказала она не двигаясь.
   – После тебя…
   – Почему не вместе?
   – Очень хорошо. В таком случае мы никогда не поужинаем, но мне все равно.
   С болью в мышцах он встал. Он подошел, прижался к ней, положил ей голову на плечо. Они долгое время стояли обнявшись, тихие, немного удивленные тем, что с ними происходило. После Магали Винсен не испытывал ни малейшего чувства в своих редких связях. Их развод его уничтожил, он больше не хотел любить. Даже если он об этом никогда не говорил, он страдал месяцами, утопая в работе, чтобы избежать чувства вины и горя. В его глазах женщины были лишь обязательным дополнением, он испытывал к ним только проходящее желание, потом однодневное удовольствие. Эгоизм, который он отлично понимал и который не удовлетворял его. Встреча с Беатрис должна была закончиться, как и все остальные, только на этот раз он не хотел уходить. Наоборот, он снова испытал странное чувство, что она тоже была такой же покинутой.
   – Я не хочу, чтобы ты уходил, – прошептала она. – Ты, должно быть, тот тип мужчин, с которыми не встречаются дважды. Дай мне шанс пойти дальше.
   – Шанс? Полно, Беатрис, ты первая пресытишься…
   – Значит, у нас есть будущее?
   Она так резко вскинула голову, что сильно ударила его по подбородку. Он почувствовал вкус крови на языке.
   – Я сделала тебе больно? – забеспокоилась она.
   – Нет. Но ты это сделаешь рано или поздно.
   – Почему?
   Она услышала, как он глубоко вздохнул, потом, наконец, прошептал:
   – Потому что ты слишком молода для меня. Значит, из нас двоих я точно проиграю.
   Она с бьющимся сердцем обвила его руками и пробормотала:
   – Я буду любить тебя всю жизнь!
   – Остановись, это глупо.
   Чтобы заставить ее отойти от него, он взял ее за плечи, но она отбивалась, пока они вместе не грохнулись на кровать.
   – Займись со мной любовью, – сказала она тихо.
   Его не надо было просить. Он уже умирал от желания.
 
   Жан-Реми скромно стоял спиной, как будто разглядывал картины, как простой посетитель, пока Магали говорила с клиентом. Услышав, что зазвенел колокольчик двери, он, наконец, обернулся.
   – Ты была великолепна! – воскликнул он.
   – Правда?
   – Клянусь. Он вернется, поверь мне. Можешь считать, что продажа состоялась.
   Магали ослепительно улыбнулась ему. Она была в брючном костюме, который ей поразительно шел, не очень мудреный, но прекрасно скроенный. Это он помогал выбирать ей одежду с тех пор, как открылась галерея, так же как он руководил оформлением магазина и выбирал художников, которые будут выставляться. Мысль о художественной галерее была не очень свежей в Сен-Реми-де-Прованс, но имя Жана-Реми Бержера, выгравированное золотыми буквами на стеклянной двери, привлекало настоящих любителей. С самого начала он предупредил Магали, что она должна предпринять большое усилие, чтобы понять, как работать в этом виде коммерции. Для нее, совершенно ничего не понимающей в живописи, это был спор, пари, заключенное между ними. Пари, которое она решила выиграть.
   – Ну, у тебя получается, наконец, я был прав, – сделал он вывод.
   Она подошла к нему с другого конца выставочного зала и поцеловала в шею.
   – Ален и, ты, вы чертовски симпатичные парни!
   Никогда она не могла их отблагодарить должным образом за то, что они для нее делали. Жан-Реми вел себя всегда очень любезно по отношению к ней, даже когда она у него убиралась и не знала еще Винсена. Конечно, она полностью сознавала, что он никогда бы не открыл эту галерею, если бы Ален его не попросил. Но так как он был готов исполнить любое желание Алена, который редко просил о чем-либо, то воспользовался ситуацией. Так как надо было заняться будущим Магали, он весело взял все в свои руки.
   – А ты удивительная женщина, я никогда не верил, что…
   – А, видишь, ты не верил!
   – Да нет, но я думал, что тебе понадобится больше времени. Тут ты меня только что поразила. Неужели мы начнем зарабатывать деньги?
   Он засмеялся и она вслед за ним, зная, что он шутит. Он абсолютно не нуждался в деньгах, его картины были на таком хорошем счету, что он мог даже прекратить писать и оставался бы богатым. В пятьдесят пять лет у него была еще фигура молодого человека. Взгляд его голубых глаз не потерял своей насыщенности, но белые пряди вперемешку с его светлыми волосами и несколько морщин выдавали его возраст. Магали, напротив, казалось, не тронуло время. Она блистала в полном расцвете, и большинство мужчин оборачивались на нее. С тех пор, как она стала работать в галерее, она обрела удивительную веру в себя. Зарплата, каждый месяц поступавшая на ее счет, была предметом ее гордости. Эта сумма была больше, чем алименты, которые переводил ей Винсен.
   – Думаю, можно закрываться, уже поздно.
   Она нажала на кнопку, закрывающую железные ставни, выключила лампочки, которые освещали картины. Они вышли на маленькую площадь, где возвышался один из многочисленных фонтанов Сен-Реми. К вечеру жара немного спала, и группы прогуливающихся еще толкались на тротуарах или задерживались на террасах кафе.
   – Став твоим начальником, я, по крайней мере, могу видеть твоего сына, – пошутил Жан-Реми. – Не будь галереи, Ален ни за что не согласился бы его мне представить!
   Несмотря на легкость тона, она почувствовала всю горечь. Она слишком хорошо понимала его проблему, пережив ее сама, и могла только пожаловаться.
   – Мне надоело постоянно держаться в стороне от этой проклятой семьи Морванов! – добавил он.
   – Успокойся. Ты не много теряешь. Кого ты хотел бы узнать? Мать Алена? Да храни тебя Бог! Это идиотка, и она злая.
   – Да, я знаю… Но иногда у меня создается впечатление… что я ничего не значу для него.
   Со временем эта претензия переросла в идею фикс. Его чувства к Алену, не ослабевающие, стали более глубокими, более напряженными, и делали его очень уязвимым.
   – Ты не прав, Жан-Реми. Он тебя любит, и ты это прекрасно знаешь.
   – Нет, я этого не знаю! Если бы я был в этом уверен, я спал бы по ночам и мог писать!
   Смущенная, она повернулась к нему и увидела, что он уже жалел о своей откровенности.
   – Ты не можешь писать? – спросила она тем не менее.
   – Нет. Но я предпочитаю об этом не говорить.
   Они подошли к черному кабриолету Жана-Реми, откидной верх которого был опущен.
   – Поедем со мной, – предложил он. – Ален довезет тебя после ужина. В любом случае он не будет спать на мельнице, он вернется в Валлонг, чтобы опекать твоего сына!
   – Виржиль совершеннолетний, он отлично может жить там один или переехать ко мне.
   Жан-Реми слегка улыбнулся, извинившись, прежде чем открыть ей дверь.
   – А пока, красавица, – сказал он любезно, – я приготовлю вам хороший ужин и не буду возражать, если ты мне поможешь. Знай, что я не имею ничего против приезда твоего сына, наоборот, я рад за тебя. Он на тебя похож?
   – Глазами, и только. В остальном он пошел, скорее, в Винсена.
   – Он должно быть очень симпатичный, – мечтательно заметил Жан-Реми. – И у нас есть право его очаровать?
   – Не рискуй, думаю, что он безумно влюблен в одну девушку, это первое, о чем он мне рассказал…
   – Жаль!
   Она рассмеялась, откинув голову, пока он садился за руль. Он поехал в Бо и вел, как обычно, слишком быстро.
   – Ты когда-нибудь разобьешься! – воспротивилась она.
   Чтобы доставить ей удовольствие, Жан-Реми был вынужден замедлить ход, но он не боялся ни несчастных случаев, ни смерти. Жизнь ему порой казалась абсурдной и бесцельной, особенно с тех пор, как он стоял без движения часами перед белым холстом. Вдохновение покинуло его, Ален продолжал его избегать, и ничто другое не имело смысла. Особенно молодые люди, с которыми он пробовал забыться во время поездок, но которые лишь возвращали его к мысли о собственной старости. Ничтожные юнцы, безнадежно молодые, часто корыстные.
   – Ты думаешь, это правда? – спросил он, повышая голос, чтобы перекрыть шум ветра.
   – Что?
   – Что любят всего один раз?
   Так как она ему не ответила, он подумал, что она не услышала вопроса. Но как только он остановился у мельницы.
   Перед тем, как выйти, она бросила ему:
   – Конечно, правда! Ты разве не знал?
   Он на мгновение задумался, держа руку на ключе зажигания, потом сказал себе, что возьмется за портрет Алена, что пришло время это сделать. Долгое время он откладывал срок платежа. Отныне у него не оставалось других средств изгнать своих демонов, успокоить невыносимую тоску, которую он испытывал, когда держал кисть. Конечно, Ален не будет ему позировать, бесполезно его просить об этом, и это мало бы помогло. Ему не нужен был натурщик, которого он знал наизусть. Если ему удастся написать свое наваждение, у него может появиться шанс вновь обрести свой талант. А также понять, каким будет лицо, которое он вытащит из головы, чтобы запечатлеть на холсте.
   Беатрис внимательно перечитала письмо Виржиля, потом положила его перед собой на столе. Это было смешно, как он мог ответить на благодарственное послание, восторженное, но дружеское, таким воодушевленным признанием в любви? Он говорит, что припозднился с ответом, потому что уехал на юг, на что ей было глубоко плевать. Пусть живет, где хочет, только оставит ее в покое!
   Озабоченная, она пробежала три страницы еще раз. О чем он думал? Что она прыгнет в поезд, чтобы приехать к нему? Конечно, он милый мальчик, и даже красивый мальчик, но она не давала ему никакой надежды, не давала повода ни для какой двусмысленности между ними. Хотеть женщину не значило ее добиться, он должен был это хорошо понимать. В любом случае не могло быть и речи о том, чтобы показать это письмо Винсену. Ни сказать ему о нем.
   Винсен… У них была назначена встреча меньше, чем через два часа, а она уже сходила с ума. Она взяла свою чашку кофе, выпила ее одним глотком, поморщившись, потому что он был холодный. Начинала чувствоваться усталость, но кофе был не лучшим средством с ней бороться. Она пила много кофе, чтобы успевать делать все одновременно. Ее работа практикантки в конторе Морван-Мейер началась, но оказалась изнуряющей и не избавляла ее от окончания диплома, не считая бессонных ночей в объятиях Винсена, который был, сверх всего остального, исключительным любовником.
   Ее всегда привлекали мужчины старше нее, и сейчас она знала почему. Опыт Винсена, его терпение, нежность, его невероятная любезность или элегантность, которую он сохранял в любой ситуации: все ее переполняло. Десять раз на день, она радовалась, что ей хватило наглости начать их связь. А вскоре она в отчаянии спрашивала себя, как ей это замедлить.
   Какое-то время она смотрела на письмо, не видя его, тем не менее, одна фраза привлекла ее внимание. Виржиль говорил о матери, поразительной женщине, по его мнению: «Самая красивая рыжая женщина планеты, ты ее полюбишь». Но о чем он думал, мелкий придурок? Неужели он помешает ей пережить самую сказочную историю в ее жизни? Во-первых, он заставлял ее ревновать, говоря об этой Магали, которую так сильно любил Винсен, потому что та родила ему троих детей. Затем он подвергал ее опасности. Винсен не станет соперником собственному сыну, не нанесет ему и малейшего ущерба. Она должна была молиться всем богам, что никогда не флиртовала с молодым человеком, что даже не целовала его, что между ними ничего никогда не было. И это была правда, даже если это письмо заставляло думать о другом!
   Беатрис схватила листы и яростно разорвала их на мелкие кусочки. Ей оставался лишь час, чтобы подготовиться, ей надо было прекратить переживать из-за бреда «мальчишки». Она решила, что не получала этой почты, что он не существовал. Она встала, пошла в ванную комнату, где энергично расчесала свои волосы, завязала их в конский хвост. Потом подвела черным карандашом глаза, добавила на скулы румяна и немного блеска на губы. Довольная результатом, она пошла в спальню, чтобы надеть маленькое черное платье, короткое и декольтированное. Винсен имел привычку по-особому смотреть на нее, что сводило ее с ума, она была готова на любую провокацию, чтобы заполучить такой взгляд.
   Она вернулась в гостиную и уже, было, собралась выключить свет, как вдруг увидела на столе конверт. Непростительная небрежность. Скоро, после ужина в ресторане, Винсен проводит ее сюда, как и каждый раз, когда они выходили вместе. При мысли, что он может наткнуться на этот мерзкий конверт и узнать на нем почерк сына, она почувствовала, как к ней снова вернулась тревога. Может, было бы лучше предупредить его, решительно позвонить Виржилю, расставить все на свои места. Но, только что, уничтожив письмо, она уничтожила номер телефона.
   Раздраженная, Беатрис скомкала конверт и пошла выбросить его в мусорное ведро на кухне. Винсен приходил всегда вовремя, а она опаздывает. Она хлопнула входной дверью, спустилась по деревянным ступенькам. Ей понадобилось почти десять минут, чтобы найти такси и устроиться на заднем сидении.
   До этого момента у нее было довольно приятное существование. Ее родители жили в Анже, где отец работал врачом. Единственная дочь, она была окружена заботой, а потом ее отправили учиться. В Париже она неплохо справлялась с учебой в университете и с разными работами. Она вцепилась в право как в настоящее призвание, не провалила ни одного экзамена, обладала теперь уймой друзей. За шесть лет она завязала некоторое количество любовных отношений, которые систематически заканчивались провалом. В силу того, что охотилась Беатрис только на мужчин в зрелом возрасте, которые единственно ей нравились, она часто попадала на женатых, которые ослепленные ее внешностью, хотели с ней только спать и ничего больше.