Страница:
– Без понятия, – коротко ответил Виржиль.
Он тоже был в шоке, но не хотел это показывать.
– Я боялась, что они подерутся, – на одном дыхании сказала Тифани.
Когда Ален оскорбил ее отца, обвинив его в подлости и высокомерии, она схватилась за Лею, готовая расплакаться и выдать их присутствие. Она поймала нежный взгляд Сирила и почувствовала себя немного лучше.
– Речь идет о наших дедушках. Было бы хорошо, если бы мы хоть что-то поняли! – бросила Лея.
Ночь постепенно спускалась на парк, Мистраль не успокаивался с самого утра.
– Единственное, что можно сказать – в стенном шкафу есть скелет! – воскликнул Лукас.
Ему было всего тринадцать лет, но он не упустил ни одного слова из разговора двух разъяренных мужчин на крыльце.
Он добавил чуть тише:
– Блевать на их могилы, и ничего больше…
– Легче всего спросить у них, – предложил Виржиль.
– У кого? – возразил Сирил.
Он сам не осмелился бы подойти с вопросами к матери и сомневался, что Виржиль решится заговорить об этом со своим отцом. Что же касается Алена, который был для них богом, они увидели его в другом свете, и это обеспокоило их.
– Кто кого убил? – спросил Поль.
Они снова замолчали, сознавая, что не должны были находиться здесь. И уж в любом случае не должны были прятаться.
– Я всегда думал, что они скрывают от нас кучу всего, – заключил Виржиль. – Никто мне никогда не объяснял причину взаимной неприязни между Аленом и отцом, но, когда видишь их вместе, понимаешь, что тут что-то кроется! На самом деле, я думал, что… что…
Он понял, что не сможет закончить, признаться, что он подозревал мать и Алена в более чем дружеских отношениях, и надеялся, что это была правда.
– Все это не объясняет, кто умер, – настаивал Поль. – Мой дедушка покончил с собой, а ваш перевернулся в автобусе… Это не так?
Они все в замешательстве повернулись к нему. Разговор, который их удивил, был на самом деле не понятен. До сих пор они не особо интересовались старыми семейными историями. Депортация Юдифи с ее дочерью, их гибель в концлагере, жестокое нравственное страдание Шарля по возвращении с войны составляли особую часть прошлого Морванов, но ни один из этих трагических эпизодов не объяснял разговора Винсена и Алена.
– Хорошо, – решил Виржиль, – я не хочу, чтобы в шестнадцать лет меня принимали за мальчишку. Надо будет спросить у мамы, она вне всего этого, но должна знать ответ.
– Она тебе ничего не скажет, и оставь ее в покое! – воскликнула Тифани.
Развод родителей потряс ее, и она отлично знала, что ее мать не хотела, чтобы при ней говорили о Морван-Мейерах или Морванах.
– О да, ты увидишь! – заключил ее брат. – Она менее зажата, чем папа, и, по-моему, больше не участвует в их разборках!
– Папа не…
– Да, нет. Господин судья слишком большой зануда.
– Виржиль!
– Что? Приоткрой глаза, милочка! И не говори, что находишь его забавным.
Он, играя, толкнул сестру так, что она чуть не упала, но рука, протянутая Сирилом, удержала ее.
– А, твой рыцарь-слуга здесь, скаут всегда наготове!
Он хотел пошутить, но увидел, что Тифани по уши покраснела, и тупо на нее уставился.
– Это было ради смеха, Тиф…
– Не называй меня так больше! – крикнула она в ярости.
В этот момент прямо над ними зажглись фонари, резко осветив фасад, и голос Мари пригвоздил их к месту.
– Что вы раскричались? Вам пора спать, уже поздно.
Силуэт высветился на крыльце, но лицо оставалось в тени. Сирил предусмотрительно отстранился от Тифани, прежде чем ответить матеря.
– Мы идем через пять минут. Добрый вечер, мама. Вместо того чтобы уйти, Мари спустилась к ним.
– Никаких пяти минут, возвращайтесь сейчас же. Я закрываю дверь… Как прошел вечер?
Она чередовала приказы и дипломатию с невиданным искусством и не позволила бы своим детям и даже их кузенам ответить. На самом деле они привыкли слышать, что их зовут кузенами, хотя они и были ими только во втором поколении. Все члены семьи воспринимали их как единую группу, группу детей.
Разочарованный тем, что его не считают взрослым, Виржиль позволил себе пренебрежительный смешок.
– В один прекрасный день ты поймешь, что мы выросли, Мари…
Он остановился возле нее, в то время как все остальные вошли в дом, он на самом деле был на добрую голову выше ее. С холодной улыбкой она подняла на него глаза.
– Не волнуйся, я заметила… Ты такой высокий и сильный, что сделаешь милость и закроешь ставни на железные задвижки. Твой отец забыл это сделать. Спасибо, дорогой.
Она взглядом позволила ему возразить, но он не осмелился.
С намеренной медлительностью Сирил ласкал Тифани спину, затылок, он массировал сейчас ложбинки ее поясницы, и она вздрагивала каждый раз, когда он опускался чуть ниже. В Валлонге, как и в Париже, продолжались его предрассветные визиты, он тихо проскальзывал к ней в кровать, обнимал. Сначала действительно напуганная, она соглашалась только лежать с ним неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом она поняла, что он боится так же, как и она. Но с каждой ночью страх и вина отступали перед желанием, которое они испытывали друг к другу и которое стали шаг за шагом выражать.
Сирилу было семнадцать лет, но у него не было никакого опыта, и он не мог пойти к Виржилю просить совета. Ален, которому он осмелился задать несколько скромных вопросов, лишь улыбнулся, заключив, что ласка, нежность и терпение, хорошие качества для начала отношений с девушкой. Хотя Сирил и сгорал от желаний довериться дяде, он удержался от намеков на Тифани. Ведь ей еще не было и пятнадцати, и он оказался достаточно разумным, чтобы промолчать.
Сейчас он слегка касался внутренней части ее бедер, там, где кожа была невероятно нежной. Она свободно передвинула ноги, чтобы он мог продолжить. Удовольствие подступало, она уже чувствовала, как оно поднимается, и постаралась заглушить свои стоны, уткнувшись в подушку.
– Сирил, – вздохнула она.
Едва успокоившись, она, в свою очередь, принялась ласкать его. Она это обожала. Чувствовать его дрожь, скрежет зубов, потом прижаться к нему и создать впечатление, что она обладает необыкновенной силой. Конечно, они никогда не зажигали свет и старались не шуметь, но это открытие тела другого, совершаемое на ощупь, сводило их обоих с ума.
– Подожди немного, – прошептал он.
Он осторожно ее перевернул, как хрупкую куклу, и положил на спину. Кончиком языка он стал ласкать ее груди одну, потом другую, не торопясь. Как только он услышал ее учащенное дыхание, он тихо раздвинул ее колени и добрался рукой до половых органов. Вместо того чтобы сопротивляться, она открылась под его пальцами. Он довел ее до высшей точки наслаждения, она скоро перестала контролировать себя. Он каждый раз очень гордился этим.
– Я хочу попробовать, – пробормотал он. – Ты хочешь?
Три раза за эти последние недели он пытался проникнуть в нее, но она уклонялась, удивленная болью. Ему это было неважно, у него была вся жизнь впереди, он был готов посвятить этому все ночи, начинать снова пока она не согласится и не будет счастлива.
– Я не сделаю тебе больно, я тебе обещаю…
Он, наконец, понял, что это был момент, которым он должен воспользоваться, – прежде чем она достигнет наслаждения и пока умирает от желания. Его вожделение было мучительным, но ему было на это плевать, и он заставил себя терпеть, вытянувшись на ней, пока она не пойдет навстречу. Когда он начал углубляться в нее, а она его не отвергла, он понял, что становится ее любовником. И эта мысль потрясла его. Он безнадежно попытался сдержаться, чтобы уберечь ее, но было уже слишком поздно.
Пораженная Мари внимательно рассматривала лицо своего собеседника, потом опустила глаза на визитную карточку, прикрепленную к делу. Если имя до сих пор ни о чем ей не говорило, то черты лица человека, сидящего перед ней, казались до боли знакомыми.
Глядя на стол, она искала за что ухватиться. Стол Шарля, за которым ее дядя проработал столько ночей, составляя защитительные речи, стол, на котором она не изменила ни бювар ни часы, вдруг перестал ее вдохновлять.
– Я очень рад тебя видеть, – сказал Эрве. – Я издалека следил за твоей карьерой… Сложно не слышать о Морван-Мейерах во Дворце правосудия!
Она любезно улыбнулась, немного обеспокоенная своим молчанием, она все еще не знала что сказать.
– Ты не сильно изменилась, ты такая же красивая, какой я тебя помню.
Формула вежливости, которую он должен был произнести и которая, наконец, заставила Мари поднять голову.
– Не преувеличивай, мы все постарели на пятнадцать лет! – ответила она слишком сухо.
Сейчас она его очень хорошо вспомнила. Тогда она выбрала его не случайно, а именно потому, что у него были красивые голубые глаза, спортивная фигура и отличные результаты экзаменов. Таковы были критерии выбора мужчин, которые имели право лечь с ней в постель. С тех пор Эрве не потолстел, его взгляд остался обаятельным, и список его наград, который она долго изучала, был впечатляющ. Из хорошего в прошлом студента получился отличный адвокат.
– Холост, как я вижу, – произнесла она, открывая дело.
– Разведен.
– И без детей…
Полная катастрофа. Если бы он еще был женат, с кучей детей, сидевших у него на шее, она почувствовала бы себя немного лучше.
– Да. К сожалению, – заключил он. – Но я предполагаю, что это будет дополнительным козырем, чтобы войти к вам в дом. Я знаю, что вы принципиальны в выборе кандидатов и что лучше быть свободным, если есть желание здесь работать!
Она улыбнулась, полная надежды. Представлял ли он, что их старая история каким-либо образом отразится на решении, которое она примет? Никто не отрицал, что в легендарной конторе Морван-Мейер окончательный приговор выносила она. К тому же она занимала комнату основателя, и это было не случайно.
– Кстати о капиталах, – прибавил он, – нет никаких проблем, мой банкир предоставил мне все требующиеся гарантии.
– Очень хорошо… – сказала она, делая вид, что листает разные бумаги, разложенные перед ней.
Не могло быть и речи, что он будет принят. Что будет видеть ее каждое утро, ни тем более заметит однажды Лею.
– Послушай, Эрве, я не могу решить сегодня, я должна посоветоваться с остальными членами коллектива.
На этот раз она посмотрела ему в глаза не моргая. Она не испытывала ни сожаления, ни угрызений совести, но смутная боль появилась у нее в желудке.
– Естественно, – поспешил он заключить. – Но могу я, по крайней мере, пригласить тебя на обед, чтобы мы смогли заново познакомиться?
– Нет, извини, у меня куча встреч.
Чем больше она на него смотрела, тем больше осознавала проблему. Это была безнадежная очевидность: Лея была похожа на него как две капли воды.
– Давай назначим день, – предложил он не оскорбляясь – Завтра? Послезавтра?
Она мягко поднялась, обошла стол.
– Я тебе позвоню, – сказала она очень быстро. – Твой номер есть в деле? Тогда отлично! А сейчас извини…
Она поцеловала его в обе щеки, потом проводила до обитой двойной двери.
– До скорого, Эрве.
Оставшись одна, она с облегчением вздохнула. Ей оставалось продиктовать письмо, в котором она укажет причины отказа. Она могла бы придумать что угодно, спрятаться за спиной любого члена конторы, чтобы оправдать свое решение. И отдать приказание, чтобы его никогда с ней не соединяли по телефону! Как и всегда, все зависело от встречи. Они, должно быть, пересеклись в коридорах Дворца правосудия, но она его не узнала. Она была безразлична к тому, что забыла отца Леи. И отца Сирила. Как он теперь выглядел, кем стал? Она никогда не хотела этого знать, она их начисто забыла. Однажды ее сын и дочь зададут вопросы, это неизбежно, но ответы, которые она приготовила, исключали Эрве и другого, как его? Нахмурив брови, она сделала попытку вспомнить, и имя почти сразу пришло ей на ум.
– Этьен, – сказала она вполголоса.
Другой милый студент со всеми данными, конечно. Три года разницы, но она использовала одну и ту же стратегию, что с первым, что со вторым. Короткое приключение, две недели страсти под простыней, высчитав дни месячных, на которые приходилась овуляция. Запланированные беременности, решительные с двумя красивыми самцами, к которым она испытывала только проходящую симпатию. Два мальчика, которых она никому не представила, тем более Шарлю. Потому что она хотела найти такого человека, как он, желала этого изо всех сил, но так и не встретила. Другие были слишком молоды, чтобы их брать в расчет, незначительны, призрачны.
«Я издалека следил за твоей карьерой». Что именно это значило? Знал ли Эрве, что у нее два внебрачных ребенка? Достаточно ли хороша была его память, чтобы установить связь? Она не думала, что настолько запомнилась ему, но ни в коем случае не хотела ошибиться.
Сейчас ее не покидал ужас, ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Она подошла к столу, чтобы нажать на кнопку селектора.
– Соедините меня как можно быстрее с судьей Морван-Мейером, – попросила она своего секретаря. – Он должен быть во Дворце правосудия, постарайтесь его найти и соединить со мной. Это важно.
Винсену удастся ее успокоить, он был единственным, кому она могла довериться. Ален находился слишком далеко и к тому же слишком удален от всей семьи, что касается Готье, она не чувствовала его близким себе.
– Господин судья на линии, мэтр, – уведомил голос секретаря.
Она сняла трубку так быстро, что чуть не уронила телефон.
– Винсен? О, как я рада тебя слышать! Я боялась, что ты заседаешь, я… У меня большая проблема…
– В твоей конторе?
– Нет, личное дело, которое касается только меня.
– Это серьезно? – забеспокоился кузен с привычной любезностью.
– Скажем, это может стать серьезным. Ты свободен в обед?
– Я освобожусь. Давай встретимся на набережной Гран-Агустен в нашем ресторане, но не раньше половины второго. Закажи столик.
Неожиданное желание заплакать вдруг охватило Мари. Она была вынуждена несколько раз сглотнуть слюну, чтобы ответить:
– Ты самый симпатичный парень, какого я знаю.
Стоя на пороге будуара, Винсен не смел двинуться дальше. Он на ощупь нашел выключатель, и люстра резко осветила комнату. Так же как и ее комната, этот уголок таил еще присутствие Клары. Может, благодаря заботе Хелен, которая поставила несколько букетов свежих цветов, как это было при жизни старой дамы.
Пастельная обивка английских диванов ярко блестела на свету. Держа спину прямо, его бабушка сидела здесь почти каждый раз после обеда. Клара никогда не держала в руках журналов мод в противоположность Мадлен, которая вечно вышивала в маленькой гостиной на первом этаже. Она предпочитала болтать, смеяться, задавать вопросы. Либо она принимала гостей, звонила, отдавала приказания персоналу, смотрела пьесу по телевизору. Отсюда, как с пульта управления, она правила этим домом, который называла своим кораблем.
Он сделал несколько шагов и, наконец, сел на большой пуф. На этом месте он сидел, когда был юношей и листал старые альбомы фотографий, когда хотел знать, как одеться, чтобы пойти с ней в Комеди Франсез. И также каждый вечер по пятницам, когда он приносил отцу подписывать дневник и переживал при одной только мысли об этом. В то время как Даниэль добивался без усилий блестящих результатов, ему приходилось бороться за каждый предмет, просиживая ночи над учебниками. Подростком он на самом деле работал, как сумасшедший, чтобы быть всегда в первых рядах в классе. Ален ничего не делал, он плевал на все, у него была единственная цель: Валлонг.
При мысли, что его бабушка больше никогда здесь не появится, он чуть не заплакал. Но нет, до сих пор он не проронил ни одной слезы, сдержится и сейчас. К тому же Клара редко плакала, она умела показать пример. Шарль тоже никогда не давал воли эмоциям. Достоинство обоих приговорило его быть, в свою очередь, достойным, если он хотел стать их продолжателем.
Горькая улыбка вызвала морщинки в уголках его губ. Стать главой клана? Даже если Клара хотела, чтобы это был он, другие не были того же мнения. Каждый мог отлично справляться в своем углу, особенно Ален, который был агрессивен и независим в день похорон. Правда, Мари обратилась к нему, введенная в замешательство визитом этого Эрве Рено, убежденная, что только Винсен сможет ей помочь. Готье тоже звонил ему накануне вечером, чтобы сообщить ужасно растроганным голосом о рождении сына, названного Пьером. Именно Винсену он хотел сказать первому, прежде чем родителям жены, прежде чем кому-либо. Ребенок, который явился на свет через четыре года после гибели Филиппа, представлял собой реванш, полученный у судьбы, вызов смерти. Готье надеялся, что их сын Поль будет тронут появлением нового младшего брата, может даже утешится и снова возьмет на себя ответственность «старшего», как раньше. Он говорил долго, казался одновременно счастливым и грустным. Перед тем как положить трубку, он попросил Винсена заниматься всем для общего блага. Чем всем? Делами семьи именно. И Даниэль, который плавал в реке счастья с Софией, считал естественным, что его старший брат решает. Мадлен не принималась в расчет. Все были правы, когда спрашивали его мнение, значит, он оставался один.
Встав с пуфа, он стал ходить вдоль и поперек комнаты. Прежде всего, этот особняк, по поводу которого надо принять приемлемое решение. Как только нотариус закончит подсчеты наследства, все станет яснее. Невозможно жульничать с цифрами.
– Я не хочу отсюда уходить, – сказал он вслух.
По крайней мере, в одном он был уверен. Где он мог лучше закончить воспитание детей, как не в этих стенах? Через несколько лет будет еще возможность продать, но не сейчас. К тому же его карьера, он обязан был продолжать принимать уйму людей, он нуждался в присутствии Мари. То, как она на него полагалась, он это знал, символизировало мужской авторитет для Сирила и Леи. К сожалению, у Мари могли возникнуть денежные затруднения. Ее часть наследства, один раз оплаченные права были бы постепенно поглощены содержанием особняка, а потом у нее останутся лишь адвокатские гонорары. Винсен и Даниэль, они были уже наследниками Шарля, это им помогало. Наконец, оставался Валлонг, которым они должны были все пятеро владеть.
«Я попрошу Мадлен тоже вложиться, нет никаких причин…»
Она подчинится его власти без возражений, она любила вверять свою судьбу другим, она перейдет с удовольствием от Клары к Винсену точно так же, как перешла от Эдуарда к Шарлю.
Негромкое сдержанное покашливание заставило его обернуться. Хелен не решалась войти. Смущенная его неожиданным присутствием в этой комнате, она нежно ему улыбнулась.
– Грустно, не правда ли? – сказала она тихо.
– Да, это худшее, что могло с нами произойти, но это было в распоряжении… Спасибо, что вы поставили эти цветы, я думаю, эта комната все равно должна остаться уютной несмотря ни на что.
Она, казалось, хотела поговорить, не зная как это сделать, и он попробовал ей помочь.
– Вы хотели увидеть лично меня или просто поднялись отдохнуть?
– Нет, я… Ладно, это удобный случай, я думаю… Вся дрожа, она сделала два шага к нему и остановилась.
– Я думаю, что уйду от вас, – сообщила она твердым голосом.
– Что? Вы не можете этого сделать, Хелен! Куда вы пойдете?
Он пересек границу, которая их еще разделяла. Неожиданно он взял ее за руки. Это прикосновение заставило ее содрогнуться, но она подняла на него глаза.
– Лукасу тринадцать лет, он не нуждается в присмотре.
– Но вы помогаете ему делать уроки, и Тифани тоже!
– Я им больше не нужна, они уже большие. Вы, должно быть, думаете, что я выбрала не тот момент, чтобы уйти, после этого горя… Но я… У меня больше нет…
Она внезапно замолчала. У нее встал ком в горле. Винсен был слишком близко от нее, его взгляд был слишком мягок, она не могла удержаться от желания прислониться к нему головой.
– Хелен!
Он позволил ей сделать это, не пошевельнувшись, не очень удивившийся, только немного смущенный. Она почувствовала своей горячей щекой мягкость ткани его куртки и спросила себя, как она могла иметь такую наглость, чтоб поступить подобным образом. Тем более что он, конечно, не обнял ее, не воспользовался случаем, чтобы ее поцеловать. Когда она, наконец, решилась отойти от него, она услышала, как он пробормотал.
– Мне очень жаль.
Она была жутко красива и вызвала только что в нем некое желание.
– Вы очаровательны, и я польщен, но на самом деле я слишком стар для вас, Хелен! – сказал он смеясь.
Сделав незаметно шаг назад, он прикурил сигарету, потом протянул ее ей. Движением головы она отказалась, уставившись глазами в ковер. Стар? Ему еще не было сорока, и он был самым соблазнительным мужчиной, которого она видела.
– Не хотите выпить чего-нибудь? Нам надо поговорить о вашем будущем. Если вы хотите нас бросить, пусть это, по крайней мере, будет ради интересной работы, и я вам могу помочь ее найти. Если вы, конечно, не имеете уже что-то на примете…
Со своей обычной любезностью он хотел сгладить инцидент, заставить ее забыть то унижение, которое она только что испытала. Она услышала, как он открыл графин, и бросила на него скромный взгляд. Он стоял около сервировочного столика, где Клара держала несколько редких алкогольных напитков и хрустальные стаканы, выставленные на серебряном подносе.
– Подойдите, Хелен.
Невозможно было ему противостоять, когда он говорил таким чарующим голосом. Она приблизилась к нему, взяла армоньяк, который он ей налил, и согласилась выпить.
– Дети очень расстроятся, если вы уйдете, но они, правда, уже большие. Что вы хотели бы делать? Вы отлично говорите на двух языках, это уже преимущество.
– Я об этом еще не думала серьезно, – неохотно призналась она.
Избавиться от искушения, которое он представлял для нее, от терзаний проживания в одном доме без надежд на будущее – она об этом часто думала, но сохраняла иллюзию, что однажды он ее все-таки заметит. Она даже была убеждена, что, если сделает первый шаг, все устроится.
– Мари легко может устроить вас секретаршей в конторе и обучить стенографии. Они ведут много международных дел, и вы будете им полезны с вашими знаниями английского, не говоря уже об обаятельных молодых адвокатах, которые упадут к вашим ногам!
Она должна была почувствовать себя довольной тем, что он предлагал, но она сердилась на него за юмор, за безразличие, с которым он принимал уход, за скорость принятия решения.
– Я вам очень благодарна, – сказала она низким голосом.
Он поставил пустой стакан на поднос и улыбнулся.
– Нет, это я вам благодарен. Спасибо за все, что вы сделали для моих сыновей и дочери за все эти годы. Особенно тогда, когда их мать была немного… неполноценна.
Он никогда так внимательно на нее не смотрел и с удивлением увидел, что она такая волнующая, такая соблазнительная.
– Доброго вечера, Хелен. Mapи будет держать вас в курсе.
Он уже развернулся, пересек комнату большими шагами. Он надеялся, что она не почувствовала этого резкого влечения, хотя он не испытывал к ней никаких чувств, но с удовольствием занялся бы с ней любовью тут же, на одном из обитых диванов. Но он вовремя вспомнил предупреждение Клары и не был готов снова совершать ошибку, как с Магали. «Не с персоналом», – сказала ему старая дама цинично, но ясно.
Он шел по коридору мимо комнат своих детей не останавливаясь. Они уже давно не были в нежном возрасте, кроме Тифани, которой все еще не хватало ласки. Он постоял какое-то время около ее двери, но передумал стучаться, боясь ее разбудить.
V
Он тоже был в шоке, но не хотел это показывать.
– Я боялась, что они подерутся, – на одном дыхании сказала Тифани.
Когда Ален оскорбил ее отца, обвинив его в подлости и высокомерии, она схватилась за Лею, готовая расплакаться и выдать их присутствие. Она поймала нежный взгляд Сирила и почувствовала себя немного лучше.
– Речь идет о наших дедушках. Было бы хорошо, если бы мы хоть что-то поняли! – бросила Лея.
Ночь постепенно спускалась на парк, Мистраль не успокаивался с самого утра.
– Единственное, что можно сказать – в стенном шкафу есть скелет! – воскликнул Лукас.
Ему было всего тринадцать лет, но он не упустил ни одного слова из разговора двух разъяренных мужчин на крыльце.
Он добавил чуть тише:
– Блевать на их могилы, и ничего больше…
– Легче всего спросить у них, – предложил Виржиль.
– У кого? – возразил Сирил.
Он сам не осмелился бы подойти с вопросами к матери и сомневался, что Виржиль решится заговорить об этом со своим отцом. Что же касается Алена, который был для них богом, они увидели его в другом свете, и это обеспокоило их.
– Кто кого убил? – спросил Поль.
Они снова замолчали, сознавая, что не должны были находиться здесь. И уж в любом случае не должны были прятаться.
– Я всегда думал, что они скрывают от нас кучу всего, – заключил Виржиль. – Никто мне никогда не объяснял причину взаимной неприязни между Аленом и отцом, но, когда видишь их вместе, понимаешь, что тут что-то кроется! На самом деле, я думал, что… что…
Он понял, что не сможет закончить, признаться, что он подозревал мать и Алена в более чем дружеских отношениях, и надеялся, что это была правда.
– Все это не объясняет, кто умер, – настаивал Поль. – Мой дедушка покончил с собой, а ваш перевернулся в автобусе… Это не так?
Они все в замешательстве повернулись к нему. Разговор, который их удивил, был на самом деле не понятен. До сих пор они не особо интересовались старыми семейными историями. Депортация Юдифи с ее дочерью, их гибель в концлагере, жестокое нравственное страдание Шарля по возвращении с войны составляли особую часть прошлого Морванов, но ни один из этих трагических эпизодов не объяснял разговора Винсена и Алена.
– Хорошо, – решил Виржиль, – я не хочу, чтобы в шестнадцать лет меня принимали за мальчишку. Надо будет спросить у мамы, она вне всего этого, но должна знать ответ.
– Она тебе ничего не скажет, и оставь ее в покое! – воскликнула Тифани.
Развод родителей потряс ее, и она отлично знала, что ее мать не хотела, чтобы при ней говорили о Морван-Мейерах или Морванах.
– О да, ты увидишь! – заключил ее брат. – Она менее зажата, чем папа, и, по-моему, больше не участвует в их разборках!
– Папа не…
– Да, нет. Господин судья слишком большой зануда.
– Виржиль!
– Что? Приоткрой глаза, милочка! И не говори, что находишь его забавным.
Он, играя, толкнул сестру так, что она чуть не упала, но рука, протянутая Сирилом, удержала ее.
– А, твой рыцарь-слуга здесь, скаут всегда наготове!
Он хотел пошутить, но увидел, что Тифани по уши покраснела, и тупо на нее уставился.
– Это было ради смеха, Тиф…
– Не называй меня так больше! – крикнула она в ярости.
В этот момент прямо над ними зажглись фонари, резко осветив фасад, и голос Мари пригвоздил их к месту.
– Что вы раскричались? Вам пора спать, уже поздно.
Силуэт высветился на крыльце, но лицо оставалось в тени. Сирил предусмотрительно отстранился от Тифани, прежде чем ответить матеря.
– Мы идем через пять минут. Добрый вечер, мама. Вместо того чтобы уйти, Мари спустилась к ним.
– Никаких пяти минут, возвращайтесь сейчас же. Я закрываю дверь… Как прошел вечер?
Она чередовала приказы и дипломатию с невиданным искусством и не позволила бы своим детям и даже их кузенам ответить. На самом деле они привыкли слышать, что их зовут кузенами, хотя они и были ими только во втором поколении. Все члены семьи воспринимали их как единую группу, группу детей.
Разочарованный тем, что его не считают взрослым, Виржиль позволил себе пренебрежительный смешок.
– В один прекрасный день ты поймешь, что мы выросли, Мари…
Он остановился возле нее, в то время как все остальные вошли в дом, он на самом деле был на добрую голову выше ее. С холодной улыбкой она подняла на него глаза.
– Не волнуйся, я заметила… Ты такой высокий и сильный, что сделаешь милость и закроешь ставни на железные задвижки. Твой отец забыл это сделать. Спасибо, дорогой.
Она взглядом позволила ему возразить, но он не осмелился.
С намеренной медлительностью Сирил ласкал Тифани спину, затылок, он массировал сейчас ложбинки ее поясницы, и она вздрагивала каждый раз, когда он опускался чуть ниже. В Валлонге, как и в Париже, продолжались его предрассветные визиты, он тихо проскальзывал к ней в кровать, обнимал. Сначала действительно напуганная, она соглашалась только лежать с ним неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом она поняла, что он боится так же, как и она. Но с каждой ночью страх и вина отступали перед желанием, которое они испытывали друг к другу и которое стали шаг за шагом выражать.
Сирилу было семнадцать лет, но у него не было никакого опыта, и он не мог пойти к Виржилю просить совета. Ален, которому он осмелился задать несколько скромных вопросов, лишь улыбнулся, заключив, что ласка, нежность и терпение, хорошие качества для начала отношений с девушкой. Хотя Сирил и сгорал от желаний довериться дяде, он удержался от намеков на Тифани. Ведь ей еще не было и пятнадцати, и он оказался достаточно разумным, чтобы промолчать.
Сейчас он слегка касался внутренней части ее бедер, там, где кожа была невероятно нежной. Она свободно передвинула ноги, чтобы он мог продолжить. Удовольствие подступало, она уже чувствовала, как оно поднимается, и постаралась заглушить свои стоны, уткнувшись в подушку.
– Сирил, – вздохнула она.
Едва успокоившись, она, в свою очередь, принялась ласкать его. Она это обожала. Чувствовать его дрожь, скрежет зубов, потом прижаться к нему и создать впечатление, что она обладает необыкновенной силой. Конечно, они никогда не зажигали свет и старались не шуметь, но это открытие тела другого, совершаемое на ощупь, сводило их обоих с ума.
– Подожди немного, – прошептал он.
Он осторожно ее перевернул, как хрупкую куклу, и положил на спину. Кончиком языка он стал ласкать ее груди одну, потом другую, не торопясь. Как только он услышал ее учащенное дыхание, он тихо раздвинул ее колени и добрался рукой до половых органов. Вместо того чтобы сопротивляться, она открылась под его пальцами. Он довел ее до высшей точки наслаждения, она скоро перестала контролировать себя. Он каждый раз очень гордился этим.
– Я хочу попробовать, – пробормотал он. – Ты хочешь?
Три раза за эти последние недели он пытался проникнуть в нее, но она уклонялась, удивленная болью. Ему это было неважно, у него была вся жизнь впереди, он был готов посвятить этому все ночи, начинать снова пока она не согласится и не будет счастлива.
– Я не сделаю тебе больно, я тебе обещаю…
Он, наконец, понял, что это был момент, которым он должен воспользоваться, – прежде чем она достигнет наслаждения и пока умирает от желания. Его вожделение было мучительным, но ему было на это плевать, и он заставил себя терпеть, вытянувшись на ней, пока она не пойдет навстречу. Когда он начал углубляться в нее, а она его не отвергла, он понял, что становится ее любовником. И эта мысль потрясла его. Он безнадежно попытался сдержаться, чтобы уберечь ее, но было уже слишком поздно.
Пораженная Мари внимательно рассматривала лицо своего собеседника, потом опустила глаза на визитную карточку, прикрепленную к делу. Если имя до сих пор ни о чем ей не говорило, то черты лица человека, сидящего перед ней, казались до боли знакомыми.
Глядя на стол, она искала за что ухватиться. Стол Шарля, за которым ее дядя проработал столько ночей, составляя защитительные речи, стол, на котором она не изменила ни бювар ни часы, вдруг перестал ее вдохновлять.
– Я очень рад тебя видеть, – сказал Эрве. – Я издалека следил за твоей карьерой… Сложно не слышать о Морван-Мейерах во Дворце правосудия!
Она любезно улыбнулась, немного обеспокоенная своим молчанием, она все еще не знала что сказать.
– Ты не сильно изменилась, ты такая же красивая, какой я тебя помню.
Формула вежливости, которую он должен был произнести и которая, наконец, заставила Мари поднять голову.
– Не преувеличивай, мы все постарели на пятнадцать лет! – ответила она слишком сухо.
Сейчас она его очень хорошо вспомнила. Тогда она выбрала его не случайно, а именно потому, что у него были красивые голубые глаза, спортивная фигура и отличные результаты экзаменов. Таковы были критерии выбора мужчин, которые имели право лечь с ней в постель. С тех пор Эрве не потолстел, его взгляд остался обаятельным, и список его наград, который она долго изучала, был впечатляющ. Из хорошего в прошлом студента получился отличный адвокат.
– Холост, как я вижу, – произнесла она, открывая дело.
– Разведен.
– И без детей…
Полная катастрофа. Если бы он еще был женат, с кучей детей, сидевших у него на шее, она почувствовала бы себя немного лучше.
– Да. К сожалению, – заключил он. – Но я предполагаю, что это будет дополнительным козырем, чтобы войти к вам в дом. Я знаю, что вы принципиальны в выборе кандидатов и что лучше быть свободным, если есть желание здесь работать!
Она улыбнулась, полная надежды. Представлял ли он, что их старая история каким-либо образом отразится на решении, которое она примет? Никто не отрицал, что в легендарной конторе Морван-Мейер окончательный приговор выносила она. К тому же она занимала комнату основателя, и это было не случайно.
– Кстати о капиталах, – прибавил он, – нет никаких проблем, мой банкир предоставил мне все требующиеся гарантии.
– Очень хорошо… – сказала она, делая вид, что листает разные бумаги, разложенные перед ней.
Не могло быть и речи, что он будет принят. Что будет видеть ее каждое утро, ни тем более заметит однажды Лею.
– Послушай, Эрве, я не могу решить сегодня, я должна посоветоваться с остальными членами коллектива.
На этот раз она посмотрела ему в глаза не моргая. Она не испытывала ни сожаления, ни угрызений совести, но смутная боль появилась у нее в желудке.
– Естественно, – поспешил он заключить. – Но могу я, по крайней мере, пригласить тебя на обед, чтобы мы смогли заново познакомиться?
– Нет, извини, у меня куча встреч.
Чем больше она на него смотрела, тем больше осознавала проблему. Это была безнадежная очевидность: Лея была похожа на него как две капли воды.
– Давай назначим день, – предложил он не оскорбляясь – Завтра? Послезавтра?
Она мягко поднялась, обошла стол.
– Я тебе позвоню, – сказала она очень быстро. – Твой номер есть в деле? Тогда отлично! А сейчас извини…
Она поцеловала его в обе щеки, потом проводила до обитой двойной двери.
– До скорого, Эрве.
Оставшись одна, она с облегчением вздохнула. Ей оставалось продиктовать письмо, в котором она укажет причины отказа. Она могла бы придумать что угодно, спрятаться за спиной любого члена конторы, чтобы оправдать свое решение. И отдать приказание, чтобы его никогда с ней не соединяли по телефону! Как и всегда, все зависело от встречи. Они, должно быть, пересеклись в коридорах Дворца правосудия, но она его не узнала. Она была безразлична к тому, что забыла отца Леи. И отца Сирила. Как он теперь выглядел, кем стал? Она никогда не хотела этого знать, она их начисто забыла. Однажды ее сын и дочь зададут вопросы, это неизбежно, но ответы, которые она приготовила, исключали Эрве и другого, как его? Нахмурив брови, она сделала попытку вспомнить, и имя почти сразу пришло ей на ум.
– Этьен, – сказала она вполголоса.
Другой милый студент со всеми данными, конечно. Три года разницы, но она использовала одну и ту же стратегию, что с первым, что со вторым. Короткое приключение, две недели страсти под простыней, высчитав дни месячных, на которые приходилась овуляция. Запланированные беременности, решительные с двумя красивыми самцами, к которым она испытывала только проходящую симпатию. Два мальчика, которых она никому не представила, тем более Шарлю. Потому что она хотела найти такого человека, как он, желала этого изо всех сил, но так и не встретила. Другие были слишком молоды, чтобы их брать в расчет, незначительны, призрачны.
«Я издалека следил за твоей карьерой». Что именно это значило? Знал ли Эрве, что у нее два внебрачных ребенка? Достаточно ли хороша была его память, чтобы установить связь? Она не думала, что настолько запомнилась ему, но ни в коем случае не хотела ошибиться.
Сейчас ее не покидал ужас, ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Она подошла к столу, чтобы нажать на кнопку селектора.
– Соедините меня как можно быстрее с судьей Морван-Мейером, – попросила она своего секретаря. – Он должен быть во Дворце правосудия, постарайтесь его найти и соединить со мной. Это важно.
Винсену удастся ее успокоить, он был единственным, кому она могла довериться. Ален находился слишком далеко и к тому же слишком удален от всей семьи, что касается Готье, она не чувствовала его близким себе.
– Господин судья на линии, мэтр, – уведомил голос секретаря.
Она сняла трубку так быстро, что чуть не уронила телефон.
– Винсен? О, как я рада тебя слышать! Я боялась, что ты заседаешь, я… У меня большая проблема…
– В твоей конторе?
– Нет, личное дело, которое касается только меня.
– Это серьезно? – забеспокоился кузен с привычной любезностью.
– Скажем, это может стать серьезным. Ты свободен в обед?
– Я освобожусь. Давай встретимся на набережной Гран-Агустен в нашем ресторане, но не раньше половины второго. Закажи столик.
Неожиданное желание заплакать вдруг охватило Мари. Она была вынуждена несколько раз сглотнуть слюну, чтобы ответить:
– Ты самый симпатичный парень, какого я знаю.
Стоя на пороге будуара, Винсен не смел двинуться дальше. Он на ощупь нашел выключатель, и люстра резко осветила комнату. Так же как и ее комната, этот уголок таил еще присутствие Клары. Может, благодаря заботе Хелен, которая поставила несколько букетов свежих цветов, как это было при жизни старой дамы.
Пастельная обивка английских диванов ярко блестела на свету. Держа спину прямо, его бабушка сидела здесь почти каждый раз после обеда. Клара никогда не держала в руках журналов мод в противоположность Мадлен, которая вечно вышивала в маленькой гостиной на первом этаже. Она предпочитала болтать, смеяться, задавать вопросы. Либо она принимала гостей, звонила, отдавала приказания персоналу, смотрела пьесу по телевизору. Отсюда, как с пульта управления, она правила этим домом, который называла своим кораблем.
Он сделал несколько шагов и, наконец, сел на большой пуф. На этом месте он сидел, когда был юношей и листал старые альбомы фотографий, когда хотел знать, как одеться, чтобы пойти с ней в Комеди Франсез. И также каждый вечер по пятницам, когда он приносил отцу подписывать дневник и переживал при одной только мысли об этом. В то время как Даниэль добивался без усилий блестящих результатов, ему приходилось бороться за каждый предмет, просиживая ночи над учебниками. Подростком он на самом деле работал, как сумасшедший, чтобы быть всегда в первых рядах в классе. Ален ничего не делал, он плевал на все, у него была единственная цель: Валлонг.
При мысли, что его бабушка больше никогда здесь не появится, он чуть не заплакал. Но нет, до сих пор он не проронил ни одной слезы, сдержится и сейчас. К тому же Клара редко плакала, она умела показать пример. Шарль тоже никогда не давал воли эмоциям. Достоинство обоих приговорило его быть, в свою очередь, достойным, если он хотел стать их продолжателем.
Горькая улыбка вызвала морщинки в уголках его губ. Стать главой клана? Даже если Клара хотела, чтобы это был он, другие не были того же мнения. Каждый мог отлично справляться в своем углу, особенно Ален, который был агрессивен и независим в день похорон. Правда, Мари обратилась к нему, введенная в замешательство визитом этого Эрве Рено, убежденная, что только Винсен сможет ей помочь. Готье тоже звонил ему накануне вечером, чтобы сообщить ужасно растроганным голосом о рождении сына, названного Пьером. Именно Винсену он хотел сказать первому, прежде чем родителям жены, прежде чем кому-либо. Ребенок, который явился на свет через четыре года после гибели Филиппа, представлял собой реванш, полученный у судьбы, вызов смерти. Готье надеялся, что их сын Поль будет тронут появлением нового младшего брата, может даже утешится и снова возьмет на себя ответственность «старшего», как раньше. Он говорил долго, казался одновременно счастливым и грустным. Перед тем как положить трубку, он попросил Винсена заниматься всем для общего блага. Чем всем? Делами семьи именно. И Даниэль, который плавал в реке счастья с Софией, считал естественным, что его старший брат решает. Мадлен не принималась в расчет. Все были правы, когда спрашивали его мнение, значит, он оставался один.
Встав с пуфа, он стал ходить вдоль и поперек комнаты. Прежде всего, этот особняк, по поводу которого надо принять приемлемое решение. Как только нотариус закончит подсчеты наследства, все станет яснее. Невозможно жульничать с цифрами.
– Я не хочу отсюда уходить, – сказал он вслух.
По крайней мере, в одном он был уверен. Где он мог лучше закончить воспитание детей, как не в этих стенах? Через несколько лет будет еще возможность продать, но не сейчас. К тому же его карьера, он обязан был продолжать принимать уйму людей, он нуждался в присутствии Мари. То, как она на него полагалась, он это знал, символизировало мужской авторитет для Сирила и Леи. К сожалению, у Мари могли возникнуть денежные затруднения. Ее часть наследства, один раз оплаченные права были бы постепенно поглощены содержанием особняка, а потом у нее останутся лишь адвокатские гонорары. Винсен и Даниэль, они были уже наследниками Шарля, это им помогало. Наконец, оставался Валлонг, которым они должны были все пятеро владеть.
«Я попрошу Мадлен тоже вложиться, нет никаких причин…»
Она подчинится его власти без возражений, она любила вверять свою судьбу другим, она перейдет с удовольствием от Клары к Винсену точно так же, как перешла от Эдуарда к Шарлю.
Негромкое сдержанное покашливание заставило его обернуться. Хелен не решалась войти. Смущенная его неожиданным присутствием в этой комнате, она нежно ему улыбнулась.
– Грустно, не правда ли? – сказала она тихо.
– Да, это худшее, что могло с нами произойти, но это было в распоряжении… Спасибо, что вы поставили эти цветы, я думаю, эта комната все равно должна остаться уютной несмотря ни на что.
Она, казалось, хотела поговорить, не зная как это сделать, и он попробовал ей помочь.
– Вы хотели увидеть лично меня или просто поднялись отдохнуть?
– Нет, я… Ладно, это удобный случай, я думаю… Вся дрожа, она сделала два шага к нему и остановилась.
– Я думаю, что уйду от вас, – сообщила она твердым голосом.
– Что? Вы не можете этого сделать, Хелен! Куда вы пойдете?
Он пересек границу, которая их еще разделяла. Неожиданно он взял ее за руки. Это прикосновение заставило ее содрогнуться, но она подняла на него глаза.
– Лукасу тринадцать лет, он не нуждается в присмотре.
– Но вы помогаете ему делать уроки, и Тифани тоже!
– Я им больше не нужна, они уже большие. Вы, должно быть, думаете, что я выбрала не тот момент, чтобы уйти, после этого горя… Но я… У меня больше нет…
Она внезапно замолчала. У нее встал ком в горле. Винсен был слишком близко от нее, его взгляд был слишком мягок, она не могла удержаться от желания прислониться к нему головой.
– Хелен!
Он позволил ей сделать это, не пошевельнувшись, не очень удивившийся, только немного смущенный. Она почувствовала своей горячей щекой мягкость ткани его куртки и спросила себя, как она могла иметь такую наглость, чтоб поступить подобным образом. Тем более что он, конечно, не обнял ее, не воспользовался случаем, чтобы ее поцеловать. Когда она, наконец, решилась отойти от него, она услышала, как он пробормотал.
– Мне очень жаль.
Она была жутко красива и вызвала только что в нем некое желание.
– Вы очаровательны, и я польщен, но на самом деле я слишком стар для вас, Хелен! – сказал он смеясь.
Сделав незаметно шаг назад, он прикурил сигарету, потом протянул ее ей. Движением головы она отказалась, уставившись глазами в ковер. Стар? Ему еще не было сорока, и он был самым соблазнительным мужчиной, которого она видела.
– Не хотите выпить чего-нибудь? Нам надо поговорить о вашем будущем. Если вы хотите нас бросить, пусть это, по крайней мере, будет ради интересной работы, и я вам могу помочь ее найти. Если вы, конечно, не имеете уже что-то на примете…
Со своей обычной любезностью он хотел сгладить инцидент, заставить ее забыть то унижение, которое она только что испытала. Она услышала, как он открыл графин, и бросила на него скромный взгляд. Он стоял около сервировочного столика, где Клара держала несколько редких алкогольных напитков и хрустальные стаканы, выставленные на серебряном подносе.
– Подойдите, Хелен.
Невозможно было ему противостоять, когда он говорил таким чарующим голосом. Она приблизилась к нему, взяла армоньяк, который он ей налил, и согласилась выпить.
– Дети очень расстроятся, если вы уйдете, но они, правда, уже большие. Что вы хотели бы делать? Вы отлично говорите на двух языках, это уже преимущество.
– Я об этом еще не думала серьезно, – неохотно призналась она.
Избавиться от искушения, которое он представлял для нее, от терзаний проживания в одном доме без надежд на будущее – она об этом часто думала, но сохраняла иллюзию, что однажды он ее все-таки заметит. Она даже была убеждена, что, если сделает первый шаг, все устроится.
– Мари легко может устроить вас секретаршей в конторе и обучить стенографии. Они ведут много международных дел, и вы будете им полезны с вашими знаниями английского, не говоря уже об обаятельных молодых адвокатах, которые упадут к вашим ногам!
Она должна была почувствовать себя довольной тем, что он предлагал, но она сердилась на него за юмор, за безразличие, с которым он принимал уход, за скорость принятия решения.
– Я вам очень благодарна, – сказала она низким голосом.
Он поставил пустой стакан на поднос и улыбнулся.
– Нет, это я вам благодарен. Спасибо за все, что вы сделали для моих сыновей и дочери за все эти годы. Особенно тогда, когда их мать была немного… неполноценна.
Он никогда так внимательно на нее не смотрел и с удивлением увидел, что она такая волнующая, такая соблазнительная.
– Доброго вечера, Хелен. Mapи будет держать вас в курсе.
Он уже развернулся, пересек комнату большими шагами. Он надеялся, что она не почувствовала этого резкого влечения, хотя он не испытывал к ней никаких чувств, но с удовольствием занялся бы с ней любовью тут же, на одном из обитых диванов. Но он вовремя вспомнил предупреждение Клары и не был готов снова совершать ошибку, как с Магали. «Не с персоналом», – сказала ему старая дама цинично, но ясно.
Он шел по коридору мимо комнат своих детей не останавливаясь. Они уже давно не были в нежном возрасте, кроме Тифани, которой все еще не хватало ласки. Он постоял какое-то время около ее двери, но передумал стучаться, боясь ее разбудить.
V
Париж, сентябрь 1974
Виржиль просмотрел список три раза, прежде чем смирился с очевидным: его имени там не было. Он получил переэкзаменовку, и ему нужно повторять этот год права, который стал настоящим кошмаром. Может, придется повторять и еще раз. И все это впустую. Ведь он никогда не пройдет конкурс на адвоката, которым он не имел никакого желания становиться.
Он резко отошел от доски объявлений, толкая проходящих студентов. Он ненавидел этот факультет, этих профессоров и студентов, эти занятия и экзамены. Он не должен был соглашаться: лучше было бы противостоять недовольству отца, чем продолжать терять здесь время. Единственной проблемой было то, что у него не было другой идеи, что его не привлекала ни медицина ни литература, что он хотел только, чтобы ему дали жить, как он хочет. Что было совершенно неприемлемо в его семье, это понятно. У Морванов все работали не покладая рук, успех был обязателен.
После бакалавра, полученного с минимальным перевесом и по чистой случайности, Виржиль наслаждался целое лето в Валлонге, потом очутился на скамейке лекционного зала, где какой-то старикашка разглагольствовал по поводу римского права. Ужас. Почему он туда записался? Чтобы Сирил был не единственным, кто несет факел? Сирил, который после своего бакалавра с отличием, естественно, решил стать адвокатом, как и его мать. При мысли, что он будет однажды править конторой Морван-Мейер, Виржиль пришел в бешенство. Эта ярость вместе с непоколебимой позицией отца привели его в право. Первый год был ужасен, но второй оказался хуже.
Сейчас он должен был сообщить о катастрофе. В то время как Сирил блестяще получил звание лиценциата, он не сдал право. Гонки были окончательно проиграны. Только Тифани могла спасти ситуацию, потому что она выбрала тот же путь. Удастся ли ей? Ей было только семнадцать лет, и она только что сдала на бакалавра, но она могла быть очень упрямой, если этого хотела.
Виржиль просмотрел список три раза, прежде чем смирился с очевидным: его имени там не было. Он получил переэкзаменовку, и ему нужно повторять этот год права, который стал настоящим кошмаром. Может, придется повторять и еще раз. И все это впустую. Ведь он никогда не пройдет конкурс на адвоката, которым он не имел никакого желания становиться.
Он резко отошел от доски объявлений, толкая проходящих студентов. Он ненавидел этот факультет, этих профессоров и студентов, эти занятия и экзамены. Он не должен был соглашаться: лучше было бы противостоять недовольству отца, чем продолжать терять здесь время. Единственной проблемой было то, что у него не было другой идеи, что его не привлекала ни медицина ни литература, что он хотел только, чтобы ему дали жить, как он хочет. Что было совершенно неприемлемо в его семье, это понятно. У Морванов все работали не покладая рук, успех был обязателен.
После бакалавра, полученного с минимальным перевесом и по чистой случайности, Виржиль наслаждался целое лето в Валлонге, потом очутился на скамейке лекционного зала, где какой-то старикашка разглагольствовал по поводу римского права. Ужас. Почему он туда записался? Чтобы Сирил был не единственным, кто несет факел? Сирил, который после своего бакалавра с отличием, естественно, решил стать адвокатом, как и его мать. При мысли, что он будет однажды править конторой Морван-Мейер, Виржиль пришел в бешенство. Эта ярость вместе с непоколебимой позицией отца привели его в право. Первый год был ужасен, но второй оказался хуже.
Сейчас он должен был сообщить о катастрофе. В то время как Сирил блестяще получил звание лиценциата, он не сдал право. Гонки были окончательно проиграны. Только Тифани могла спасти ситуацию, потому что она выбрала тот же путь. Удастся ли ей? Ей было только семнадцать лет, и она только что сдала на бакалавра, но она могла быть очень упрямой, если этого хотела.