Страница:
В вопросе была ирония, а не злость: Ален часто сам противостоял Шарлю и прекрасно понимал Винсена.
– Не бойся, – добавил он, – она очень красива, а Шарль не слепой, он поймет.
– Ты так думаешь?
– Да. Она не может не понравиться.
От этих слов Винсену стало не по себе. Ален, что, притворялся? Если то, что сказал Даниэль – правда, то красивые девушки не интересовали кузена.
– А тебе она нравится? – невинно спросил он.
– Нет. Она твоя невеста, и, потом, я не люблю рыженьких.
– А каких ты любишь?
– Черненьких. По-моему, в них больше характера. Если я обращаю внимание на девушку, то она, как на заказ, обязательно брюнетка.
– Ты ни с одной меня не знакомил.
Настаивать было неловко, но Винсен не мог остановиться. Удивленный Ален молча посмотрел на него, потом медленно спросил:
– Ты хочешь мне что-то сказать?
– Нет, просто…
Повисло неловкое молчание, и Винсен решился на прямой разговор.
– Ты ни разу не влюблялся, ни с кем не встречался… Я тебе все рассказываю, даже о самом сокровенном. Я хочу, чтобы ты тоже мне все рассказал.
– Ладно, последнюю звали Од, она ничем особым не выделялась, и о ней не стоит рассказывать такому умному человеку, как ты. Но я спал с ней три раза. История без слов.
Ошеломленный Винсен только кивнул. Искренность Алена не вызывала сомнений, и он уже ничего не понимал. У него пропало всякое желание выпытывать что-либо, но было поздно.
– А то, о чем ты боишься спросить, тоже правда, – закончил Ален.
Он встал, подошел к Винсену, положил руки ему на плечи и ожидал реакции.
– До тебя можно дотронуться? Ты ничего дурного не подумаешь? Не почувствуешь отвращения или опасности?
В его сердитом голосе не было и следа веселья. Винсен понял: то, что сближало их до сих пор, может мигом разлететься вдребезги. Подняв голову, он встретился с настойчивым взглядом Алена.
– Нет, я не чувствую себя в опасности, – твердо произнес он. – Но разозлюсь, если ты будешь продолжать говорить глупости. Ты мой лучший друг. Разве это что-то изменило?
– Для меня – ничего.
Ален провел рукой по шее Винсена, потрепал его волосы. Теперь любой дружеский жест можно было понять неправильно, и Винсен старался не выдать себя. Они годами веселились, дрались, катались в траве, вместе спали. В их физическом контакте не было ничего необычного или двусмысленного. Однако Винсену вдруг вспомнились кое-какие детали. Мог ли он утверждать, что Ален ни разу не смущал его в детстве и юности? Даже если не считать забав подростков, достигших половой зрелости.
Они молча смотрели друг на друга. Лицо Алена было жестким, непроницаемым. Винсен не хотел высвобождаться сам, но тут кузен отпустил его.
– Да, и для тебя это ничего не изменило, – сказал он, отступая. – Спасибо.
Винсен тоже встал, они оказались лицом к лицу – они были одного роста – и не было никакой неловкости, а только радость, что их дружба вышла из этого столкновения целой и невредимой.
– Мне надо было раньше сказать, – проговорил Ален.
– Ты всегда был неразговорчивый.
– Так или иначе, мне особо нечего тебе рассказать. Даже если покопаться. Не знаю, что будет дальше… но сейчас я живу вот для этого.
Он указал на контракты, лежавшие на столе, на видном месте – заказ «Фошона». Только сейчас Винсен заметил стопки папок, громоздкую пишущую машинку «Ундервуд» и кучу бухгалтерских книг на этажерке.
– Почему ты работаешь здесь? – удивился он.
– Твой отец не хочет, чтобы я вторгался в «его» кабинет на первом этаже.
– Ты мог бы работать в библиотеке или комнате для гостей…
– Ты забыл? Когда я переселялся в Валлонг, одним из условий было не оккупировать дом. Я и так получил свое.
Он говорил без гнева, как о неизбежности, с которой успел смириться за годы.
– Зимой собираюсь перестроить маленькую овчарню. Клара разрешила. Там будет отличное помещение.
– Но это смешно! Наша хибара пустует десять месяцев из двенадцати. Валлонг – это твой дом, Ален, а не наш! Валлонг – это ты.
– Ты так считаешь? Спроси отца, узнаешь, что он думает об этом. Это владение когда-нибудь достанется ему.
Нахмурившись, Винсен задумался, потом скорчил озабоченную гримасу. Будущее Алена казалось ему туманным. Мадлен его презирала, Шарль игнорировал, а Клара… сколько ей осталось?
– Ты беспокоишься обо мне? Это приятно! Но лучше сходи к Магали, время идет.
Взгляд Алена был дружелюбным и приветливым, Винсен без всякой задней мысли весело оттолкнул его и выкрикнул:
– Иду, как на первое причастие!
– Ты очень похож…
– И я боюсь…
– Понимаю.
Они обменялись улыбками, одной рукой Ален открыл дверь и пальцами другой изобразил букву «V» – знак победы.
Час спустя Винсен ввел Магали в гостиную, где их поджидал Шарль. Винсен привез девушку на машине и всю дорогу пытался шутить, чтобы как-то успокоить ее. Лучше уж пусть смеется: никакая подготовка не смягчит удар от встречи с Морванами, это он знал точно. При виде Валлонга она оцепенела. Одетта, конечно, рассказывала про большой дом, но Магали не думала, что он такой роскошный. На крыльце Винсену пришлось взять ее под руку, чтобы она смогла идти дальше.
Поднявшись с кресла, Шарль наблюдал с другого конца гостиной, как девушка приближается к нему. Он не сводил глаз с поношенного платья и матерчатых сандалий.
– Это мой отец, – представил Винсен, – а это Магали, папа…
Ошеломленная Магали молча пожала руку Шарля, не зная, что сказать.
– Очень рад, мадемуазель, – холодно произнес он.
Через несколько секунд добавил:
– Прошу садиться.
В смущении она села на краешек кресла «жабы»[21], и Винсен попытался оживить беседу.
– Я рад, что вы встретились! Магали так хотела с тобой познакомиться…
Шарль даже не потрудился ответить: он не стал помогать сыну и молча ждал продолжения.
– Как я уже говорил, папа, мы хотели бы пожениться… Шарль кивнул и обратился к Магали:
– Сколько вам лет, мадемуазель?
– Двадцать.
– Прекрасный возраст, – с легкой улыбкой одобрил Шарль, – но я не вижу причин для спешки… Следует дождаться вашего совершеннолетия…
Не в силах подыскать подходящий ответ, Магали не могла произнести ни слова, и Винсен бросился ей на помощь.
– Мы не хотим больше расставаться. А я учусь в Париже и…
– Да, – перебил его Шарль, – ты учишься.
Он по-прежнему внимательно рассматривал Магали. Голые загорелые ноги, натруженные руки с неухоженными ногтями, великолепные и непослушные рыжие волосы.
– Ну что же, – вздохнул он. – Если вы и вправду решили пожениться, мне придется заняться всеми остальными вопросами.
Он хотел быть вежливым и подавлял в себе раздражение от этой нелепой ситуации. Магали была мила, но неуклюжа и с несмываемой печатью той среды, из которой вышла. Неужели его сын думает, что из нее получится хорошая жена? Ему придется всему ее научить, полностью изменить, а вдруг она изменится до неузнаваемости?
– Какими вопросами? – осторожно спросил Винсен.
Поведение отца не удивляло, но все-таки он был недоволен. Надо было привыкнуть к Шарлю, чтобы в разговоре с ним не хотелось провалиться сквозь землю, Магали наверняка испугалась.
– Решить, где и – в особенности – на что вы будете жить. Сам ты это решить не сможешь. Я не хочу, чтобы ты бросил учебу из-за женитьбы. Магали, вы согласны со мной?
Она открыла было рот, но он не дал ей сказать и продолжил:
– Ты окончишь университетский курс, а пока я буду содержать вас… вашу семью.
– Но я могу работать! – воскликнула Магали: тон Шарля начинал ее сердить.
Винсен прикусил губу: Магали попалась в ловушку.
– Уж лучше не надо, – ответил его отец. Намек был унизительный, и девушка замолчала.
Шарль не мог допустить, чтобы его будущая невестка занималась уборкой, это было ясно, и она сама могла бы догадаться. Растерянная Магали взглянула на Винсена, тот сел на подлокотник кресла, будто желая ее защитить. Неожиданно Шарль улыбнулся: этот жест понравился ему, его сын стал зрелым и умел отстаивать свой выбор.
– Одетта – ваша единственная родственница? – спросил он.
– Да. Она моя тетя и крестная, – ответила Магали.
Она не могла вести себя естественно в присутствии Шарля. Девушка с самого начала рассматривала его исподтишка, и он показался ей ужасным. Холодным, надменным, еще хуже, чем она себе представляла. И это ее будущий свекор; совершенно ясно, что он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь ей освоиться в этой семье.
– Тогда я сам сообщу Одетте, – процедил он сквозь зубы.
Магали хотела было сказать, что Одетту очень просто найти, что она в Валлонге все время, около плиты, надо только открыть дверь на кухню. Но не посмела. Пока она тщетно придумывала что-нибудь вежливое, дверь открылась и решительным шагом вошла Клара.
– Так вот вы где! Могли бы позвать меня, раз у нас такая хорошая новость… А ты все скрытничаешь, мой маленький Винсен!
По-прежнему улыбаясь, она подошла к Магали и протянула ей руки.
– Так вы и есть Магали? Меня зовут Клара. Я очень рада…
Как и Шарль несколькими минутами раньше, она заметила и дешевое платье, и разношенные сандалии, и то, что Винсен подталкивает ее в спину, чтобы она встала.
– Сидите, сидите! – воскликнула Клара. – Сидите так: вы оба такие милые…
Быстро взглянув на Шарля, она поняла, что тот с самого начала проявил себя не с лучшей стороны. Ален хорошо сделал, что попросил ее вмешаться.
– Я опоздала? Все уже решено?
– Винсен хочет немедленно жениться, – без энтузиазма пояснил Шарль.
Повернувшись к сыну, Клара произнесла:
– Чудесно! Эта свадьба возвращает меня на двадцать лет назад!
Эти слова были неприятны Шарлю, но по-другому она никак не могла напомнить ему, что сам он проявил такую же поспешность, когда женился на Юдифи.
– О чем договорились? – ласково спросила она.
– Папа будет помогать нам, пока я не закончу учебу, – ответил Винсен.
Он сидел на подлокотнике кресла, держа Магали за руку, и чувствовал себя крайне неловко. Согласие отца, даже данное с такой неохотой, обязывало его быть благодарным, но от этой встречи он ожидал чего-то большего.
– Вы поужинаете с нами, Магали? – предложила Клара. – Можно называть вас Магали? Вы ведь скоро станете членом семьи…
Она как бы извинялась за холодность Шарля, и Винсен понемногу успокаивался.
– Спасибо, мадам, – выдохнула девушка. Приглашение потрясло ее до глубины души.
При мысли, что она окажется за одним столом с Морванами, ее охватывал трепет. Неужели ужин будет подавать Одетта? Это будет выглядеть странно и нелепо. Кроме того, Магали не успела подготовиться к поездке в Валлонг и слишком поздно это поняла. Надо было одеться по-другому, заготовить несколько дежурных фраз, кое о чем спросить Винсена. С чего она взяла, что ее встретят тут с распростертыми объятиями, ласково, как родную? Одетта всегда утверждала, что Клара исключительная, волевая женщина, а Шарль – потрясающий мужчина. Ее чрезмерное уважение к Морванам вызывало улыбку у Магали. Но здесь, в огромной гостиной, под язвительным взглядом Шарля, девушке было вовсе не до смеха. Она была испугана, унижена, чувствовала, что ее с трудом терпят. Хорошее настроение Клары ничего не могло изменить.
– Сними квартиру рядом с юридическим факультетом, – обреченно начал Шарль.
– Да, – продолжила Клара, – и обставьте ее по своему вкусу, я оплачу, это мой свадебный подарок!
Она хотя бы пыталась вовлечь Магали в разговор, а Шарль продолжал игнорировать девушку, обращаясь только к сыну.
– А дату назначай сам, – заключил Шарль, – но я бы предпочел, чтобы это было на каникулах, а не во время экзаменов.
– Хотите, я все устрою сама, – предложила Клара. – Обожаю такие мероприятия!
В Магали вдруг проснулась гордость, и она нашла в себе силы сказать:
– Думаю, церемония может быть простой… скромной.
Она не могла слушать, как за нее принимают решения, не считаясь с ней.
– Вы хотите свадьбу на скорую руку? – спросил Шарль.
– Нет, я…
– Вот и прекрасно! У нас много друзей, они станут и вашими…
Поднявшись, он раздраженно кивнул Магали.
– Прошу прощения, у меня дела. Раз мы все решили… Встретимся за ужином.
Стараясь не смотреть сыну в глаза, он вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Магали замерла на месте, Винсен перевел дыхание.
– Итак, дети мои, – не спеша произнесла Клара, – испытание закончилось, и вы его выдержали.
Заметив в глазах девушки слезы, она похлопала ее по колену.
– Не бойтесь, он не всегда бывает… приветлив… но когда вы узнаете его получше…
– Наверное, я произвела на него не очень хорошее впечатление, – робко ответила Магали.
Ее слова ошеломили Клару. Произвести хорошее впечатление? Это было желание работницы, которая хочет, чтобы ее наняли, но отнюдь не лучший способ завоевать Шарля. Клара знала, что Шарль сейчас, должно быть, мечет громы и молнии у себя в кабинете и горько сожалеет о том, что уступил Винсену. Пройдет немало времени, пока он примет Магали. Более того, не раньше, чем она превратится в сложившуюся светскую даму.
– Я вас покину, пойду… займусь ужином. Клара чуть не сказала «дам указания Одетте».
Сегодня она попросит кухарку приготовить холодные закуски и отпустит ее домой. В отличие от Шарля, выбор внука ее не печалил, переубеждать его все равно уже поздно и лучше все сделать так, чтобы избежать трудностей. Увы, было понятно, что недостатка в них не будет.
VII
– Не бойся, – добавил он, – она очень красива, а Шарль не слепой, он поймет.
– Ты так думаешь?
– Да. Она не может не понравиться.
От этих слов Винсену стало не по себе. Ален, что, притворялся? Если то, что сказал Даниэль – правда, то красивые девушки не интересовали кузена.
– А тебе она нравится? – невинно спросил он.
– Нет. Она твоя невеста, и, потом, я не люблю рыженьких.
– А каких ты любишь?
– Черненьких. По-моему, в них больше характера. Если я обращаю внимание на девушку, то она, как на заказ, обязательно брюнетка.
– Ты ни с одной меня не знакомил.
Настаивать было неловко, но Винсен не мог остановиться. Удивленный Ален молча посмотрел на него, потом медленно спросил:
– Ты хочешь мне что-то сказать?
– Нет, просто…
Повисло неловкое молчание, и Винсен решился на прямой разговор.
– Ты ни разу не влюблялся, ни с кем не встречался… Я тебе все рассказываю, даже о самом сокровенном. Я хочу, чтобы ты тоже мне все рассказал.
– Ладно, последнюю звали Од, она ничем особым не выделялась, и о ней не стоит рассказывать такому умному человеку, как ты. Но я спал с ней три раза. История без слов.
Ошеломленный Винсен только кивнул. Искренность Алена не вызывала сомнений, и он уже ничего не понимал. У него пропало всякое желание выпытывать что-либо, но было поздно.
– А то, о чем ты боишься спросить, тоже правда, – закончил Ален.
Он встал, подошел к Винсену, положил руки ему на плечи и ожидал реакции.
– До тебя можно дотронуться? Ты ничего дурного не подумаешь? Не почувствуешь отвращения или опасности?
В его сердитом голосе не было и следа веселья. Винсен понял: то, что сближало их до сих пор, может мигом разлететься вдребезги. Подняв голову, он встретился с настойчивым взглядом Алена.
– Нет, я не чувствую себя в опасности, – твердо произнес он. – Но разозлюсь, если ты будешь продолжать говорить глупости. Ты мой лучший друг. Разве это что-то изменило?
– Для меня – ничего.
Ален провел рукой по шее Винсена, потрепал его волосы. Теперь любой дружеский жест можно было понять неправильно, и Винсен старался не выдать себя. Они годами веселились, дрались, катались в траве, вместе спали. В их физическом контакте не было ничего необычного или двусмысленного. Однако Винсену вдруг вспомнились кое-какие детали. Мог ли он утверждать, что Ален ни разу не смущал его в детстве и юности? Даже если не считать забав подростков, достигших половой зрелости.
Они молча смотрели друг на друга. Лицо Алена было жестким, непроницаемым. Винсен не хотел высвобождаться сам, но тут кузен отпустил его.
– Да, и для тебя это ничего не изменило, – сказал он, отступая. – Спасибо.
Винсен тоже встал, они оказались лицом к лицу – они были одного роста – и не было никакой неловкости, а только радость, что их дружба вышла из этого столкновения целой и невредимой.
– Мне надо было раньше сказать, – проговорил Ален.
– Ты всегда был неразговорчивый.
– Так или иначе, мне особо нечего тебе рассказать. Даже если покопаться. Не знаю, что будет дальше… но сейчас я живу вот для этого.
Он указал на контракты, лежавшие на столе, на видном месте – заказ «Фошона». Только сейчас Винсен заметил стопки папок, громоздкую пишущую машинку «Ундервуд» и кучу бухгалтерских книг на этажерке.
– Почему ты работаешь здесь? – удивился он.
– Твой отец не хочет, чтобы я вторгался в «его» кабинет на первом этаже.
– Ты мог бы работать в библиотеке или комнате для гостей…
– Ты забыл? Когда я переселялся в Валлонг, одним из условий было не оккупировать дом. Я и так получил свое.
Он говорил без гнева, как о неизбежности, с которой успел смириться за годы.
– Зимой собираюсь перестроить маленькую овчарню. Клара разрешила. Там будет отличное помещение.
– Но это смешно! Наша хибара пустует десять месяцев из двенадцати. Валлонг – это твой дом, Ален, а не наш! Валлонг – это ты.
– Ты так считаешь? Спроси отца, узнаешь, что он думает об этом. Это владение когда-нибудь достанется ему.
Нахмурившись, Винсен задумался, потом скорчил озабоченную гримасу. Будущее Алена казалось ему туманным. Мадлен его презирала, Шарль игнорировал, а Клара… сколько ей осталось?
– Ты беспокоишься обо мне? Это приятно! Но лучше сходи к Магали, время идет.
Взгляд Алена был дружелюбным и приветливым, Винсен без всякой задней мысли весело оттолкнул его и выкрикнул:
– Иду, как на первое причастие!
– Ты очень похож…
– И я боюсь…
– Понимаю.
Они обменялись улыбками, одной рукой Ален открыл дверь и пальцами другой изобразил букву «V» – знак победы.
Час спустя Винсен ввел Магали в гостиную, где их поджидал Шарль. Винсен привез девушку на машине и всю дорогу пытался шутить, чтобы как-то успокоить ее. Лучше уж пусть смеется: никакая подготовка не смягчит удар от встречи с Морванами, это он знал точно. При виде Валлонга она оцепенела. Одетта, конечно, рассказывала про большой дом, но Магали не думала, что он такой роскошный. На крыльце Винсену пришлось взять ее под руку, чтобы она смогла идти дальше.
Поднявшись с кресла, Шарль наблюдал с другого конца гостиной, как девушка приближается к нему. Он не сводил глаз с поношенного платья и матерчатых сандалий.
– Это мой отец, – представил Винсен, – а это Магали, папа…
Ошеломленная Магали молча пожала руку Шарля, не зная, что сказать.
– Очень рад, мадемуазель, – холодно произнес он.
Через несколько секунд добавил:
– Прошу садиться.
В смущении она села на краешек кресла «жабы»[21], и Винсен попытался оживить беседу.
– Я рад, что вы встретились! Магали так хотела с тобой познакомиться…
Шарль даже не потрудился ответить: он не стал помогать сыну и молча ждал продолжения.
– Как я уже говорил, папа, мы хотели бы пожениться… Шарль кивнул и обратился к Магали:
– Сколько вам лет, мадемуазель?
– Двадцать.
– Прекрасный возраст, – с легкой улыбкой одобрил Шарль, – но я не вижу причин для спешки… Следует дождаться вашего совершеннолетия…
Не в силах подыскать подходящий ответ, Магали не могла произнести ни слова, и Винсен бросился ей на помощь.
– Мы не хотим больше расставаться. А я учусь в Париже и…
– Да, – перебил его Шарль, – ты учишься.
Он по-прежнему внимательно рассматривал Магали. Голые загорелые ноги, натруженные руки с неухоженными ногтями, великолепные и непослушные рыжие волосы.
– Ну что же, – вздохнул он. – Если вы и вправду решили пожениться, мне придется заняться всеми остальными вопросами.
Он хотел быть вежливым и подавлял в себе раздражение от этой нелепой ситуации. Магали была мила, но неуклюжа и с несмываемой печатью той среды, из которой вышла. Неужели его сын думает, что из нее получится хорошая жена? Ему придется всему ее научить, полностью изменить, а вдруг она изменится до неузнаваемости?
– Какими вопросами? – осторожно спросил Винсен.
Поведение отца не удивляло, но все-таки он был недоволен. Надо было привыкнуть к Шарлю, чтобы в разговоре с ним не хотелось провалиться сквозь землю, Магали наверняка испугалась.
– Решить, где и – в особенности – на что вы будете жить. Сам ты это решить не сможешь. Я не хочу, чтобы ты бросил учебу из-за женитьбы. Магали, вы согласны со мной?
Она открыла было рот, но он не дал ей сказать и продолжил:
– Ты окончишь университетский курс, а пока я буду содержать вас… вашу семью.
– Но я могу работать! – воскликнула Магали: тон Шарля начинал ее сердить.
Винсен прикусил губу: Магали попалась в ловушку.
– Уж лучше не надо, – ответил его отец. Намек был унизительный, и девушка замолчала.
Шарль не мог допустить, чтобы его будущая невестка занималась уборкой, это было ясно, и она сама могла бы догадаться. Растерянная Магали взглянула на Винсена, тот сел на подлокотник кресла, будто желая ее защитить. Неожиданно Шарль улыбнулся: этот жест понравился ему, его сын стал зрелым и умел отстаивать свой выбор.
– Одетта – ваша единственная родственница? – спросил он.
– Да. Она моя тетя и крестная, – ответила Магали.
Она не могла вести себя естественно в присутствии Шарля. Девушка с самого начала рассматривала его исподтишка, и он показался ей ужасным. Холодным, надменным, еще хуже, чем она себе представляла. И это ее будущий свекор; совершенно ясно, что он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь ей освоиться в этой семье.
– Тогда я сам сообщу Одетте, – процедил он сквозь зубы.
Магали хотела было сказать, что Одетту очень просто найти, что она в Валлонге все время, около плиты, надо только открыть дверь на кухню. Но не посмела. Пока она тщетно придумывала что-нибудь вежливое, дверь открылась и решительным шагом вошла Клара.
– Так вот вы где! Могли бы позвать меня, раз у нас такая хорошая новость… А ты все скрытничаешь, мой маленький Винсен!
По-прежнему улыбаясь, она подошла к Магали и протянула ей руки.
– Так вы и есть Магали? Меня зовут Клара. Я очень рада…
Как и Шарль несколькими минутами раньше, она заметила и дешевое платье, и разношенные сандалии, и то, что Винсен подталкивает ее в спину, чтобы она встала.
– Сидите, сидите! – воскликнула Клара. – Сидите так: вы оба такие милые…
Быстро взглянув на Шарля, она поняла, что тот с самого начала проявил себя не с лучшей стороны. Ален хорошо сделал, что попросил ее вмешаться.
– Я опоздала? Все уже решено?
– Винсен хочет немедленно жениться, – без энтузиазма пояснил Шарль.
Повернувшись к сыну, Клара произнесла:
– Чудесно! Эта свадьба возвращает меня на двадцать лет назад!
Эти слова были неприятны Шарлю, но по-другому она никак не могла напомнить ему, что сам он проявил такую же поспешность, когда женился на Юдифи.
– О чем договорились? – ласково спросила она.
– Папа будет помогать нам, пока я не закончу учебу, – ответил Винсен.
Он сидел на подлокотнике кресла, держа Магали за руку, и чувствовал себя крайне неловко. Согласие отца, даже данное с такой неохотой, обязывало его быть благодарным, но от этой встречи он ожидал чего-то большего.
– Вы поужинаете с нами, Магали? – предложила Клара. – Можно называть вас Магали? Вы ведь скоро станете членом семьи…
Она как бы извинялась за холодность Шарля, и Винсен понемногу успокаивался.
– Спасибо, мадам, – выдохнула девушка. Приглашение потрясло ее до глубины души.
При мысли, что она окажется за одним столом с Морванами, ее охватывал трепет. Неужели ужин будет подавать Одетта? Это будет выглядеть странно и нелепо. Кроме того, Магали не успела подготовиться к поездке в Валлонг и слишком поздно это поняла. Надо было одеться по-другому, заготовить несколько дежурных фраз, кое о чем спросить Винсена. С чего она взяла, что ее встретят тут с распростертыми объятиями, ласково, как родную? Одетта всегда утверждала, что Клара исключительная, волевая женщина, а Шарль – потрясающий мужчина. Ее чрезмерное уважение к Морванам вызывало улыбку у Магали. Но здесь, в огромной гостиной, под язвительным взглядом Шарля, девушке было вовсе не до смеха. Она была испугана, унижена, чувствовала, что ее с трудом терпят. Хорошее настроение Клары ничего не могло изменить.
– Сними квартиру рядом с юридическим факультетом, – обреченно начал Шарль.
– Да, – продолжила Клара, – и обставьте ее по своему вкусу, я оплачу, это мой свадебный подарок!
Она хотя бы пыталась вовлечь Магали в разговор, а Шарль продолжал игнорировать девушку, обращаясь только к сыну.
– А дату назначай сам, – заключил Шарль, – но я бы предпочел, чтобы это было на каникулах, а не во время экзаменов.
– Хотите, я все устрою сама, – предложила Клара. – Обожаю такие мероприятия!
В Магали вдруг проснулась гордость, и она нашла в себе силы сказать:
– Думаю, церемония может быть простой… скромной.
Она не могла слушать, как за нее принимают решения, не считаясь с ней.
– Вы хотите свадьбу на скорую руку? – спросил Шарль.
– Нет, я…
– Вот и прекрасно! У нас много друзей, они станут и вашими…
Поднявшись, он раздраженно кивнул Магали.
– Прошу прощения, у меня дела. Раз мы все решили… Встретимся за ужином.
Стараясь не смотреть сыну в глаза, он вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Магали замерла на месте, Винсен перевел дыхание.
– Итак, дети мои, – не спеша произнесла Клара, – испытание закончилось, и вы его выдержали.
Заметив в глазах девушки слезы, она похлопала ее по колену.
– Не бойтесь, он не всегда бывает… приветлив… но когда вы узнаете его получше…
– Наверное, я произвела на него не очень хорошее впечатление, – робко ответила Магали.
Ее слова ошеломили Клару. Произвести хорошее впечатление? Это было желание работницы, которая хочет, чтобы ее наняли, но отнюдь не лучший способ завоевать Шарля. Клара знала, что Шарль сейчас, должно быть, мечет громы и молнии у себя в кабинете и горько сожалеет о том, что уступил Винсену. Пройдет немало времени, пока он примет Магали. Более того, не раньше, чем она превратится в сложившуюся светскую даму.
– Я вас покину, пойду… займусь ужином. Клара чуть не сказала «дам указания Одетте».
Сегодня она попросит кухарку приготовить холодные закуски и отпустит ее домой. В отличие от Шарля, выбор внука ее не печалил, переубеждать его все равно уже поздно и лучше все сделать так, чтобы избежать трудностей. Увы, было понятно, что недостатка в них не будет.
VII
Париж, 1958
Мари изо всех сил пыталась сохранить достоинство. Несколько минут назад зал накрыла волна смеха, и председатель суда, сдерживая улыбку, звонил в колокольчик, требуя тишины. Шарль не просто мастерски опровергал доказательства, но и отпускал шуточки в адрес общего и гражданского обвинителей. Гражданским обвинителем сегодня была его племянница, но это обстоятельство никак на него не повлияло. Он не изменил ни одной фразы в своей защитительной речи, не смягчил резкость слов. Нападки Шарля могли бы уничтожить и более сильного противника, а у Мари он просто выбил почву из-под ног. Дважды она пыталась парировать его удары, но он лишь с новой силой обрушивался на нее. Мари прекрасно понимала, что надо рассердиться, потребовать порядка, обвинить защиту в том, что, отстаивая интересы подсудимого, она унижает пострадавшего, но Мари как будто потеряла дар речи. Инициативу подхватил было прокурор, но и он не имел успеха.
Мари была не в состоянии противостоять Шарлю. Разрываясь между гневом и восхищением, она одновременно хотела и уничтожить его, и зааплодировать ему. Сколько раз она с удовольствием наблюдала, как он разносит в клочья противников? И как она могла подумать, что сама избежит этой участи? Пришла ее очередь попасть под пресс его язвительных вопросов, стать посмешищем.
Вчера она тщательно репетировала обвинительную речь, пытаясь учесть предполагаемые аргументы Шарля, ведь он имел преимущество выступать последним. Она прекрасно изучила его профессиональную стратегию: он любил лирические нотки, играл на чувствах аудитории, умел ее растрогать. Но Мари никак не ожидала, что Шарль противопоставит ей хлесткую иронию. Его блестящее чувство юмора и сатирические выпады вызывали симпатию судей и сеяли сомнения у присяжных. Как же можно разбирать дело, если защитник позволяет себе такой бездушный цинизм? Быть может, он считает, что обвинение в лице Мари не стоит принимать всерьез? Шарль был профессионалом и в заключительной части речи вдруг заговорил драматическим тоном: он бичевал тех, кто потащил невинного на скамью подсудимых, и настоятельно требовал его оправдания.
Покидая зал суда, Мари видела, как за Шарлем бегут судебные репортеры, – это был последний удар. Еще одна публикация будет посвящена Шарлю Морвану-Мейеру; он низвел ее до уровня сопливой девчонки – и это перед судом, перед прессой, перед коллегами.
В гардеробе она сдернула мантию, в которую с таким восторгом облачилась всего несколько часов назад. Надела вместо нее свой серый пиджак и причесалась. Никогда больше она не будет противостоять Шарлю, отныне она будет сразу же отказываться от исков, если в процессе участвует Шарль. Иначе она окончательно утратит веру в себя и возненавидит свою профессию! А теперь ей предстояло выйти и мужественно пройти по коридорам Дворца правосудия, выдержать понимающие улыбки, снисходительные взгляды. Глубоко вздохнув, Мари решила, что ей нет дела до мнения коллег, и открыла дверь.
– Мари? Я боялся, что ты уже ушла.
Шарль стоял в коридоре, прислонившись к стене, и выглядел скорее смущенным, чем торжествующим.
– Тебе придется сталкиваться с более сильными противниками, чем я, – примирительно сказал он. – Надо было биться со мной. Здесь я тебе не дядя, Мари, таковы правила игры.
Независимо дернув плечом, она хотела пройти мимо, но он поймал ее за руку.
– Подожди! Я хочу поговорить с тобой. Это важно. Ты моя ученица и…
– И ты искрошил меня, как капусту! – воскликнула она. – Ты даже не взглянул на меня, вел себя, как чужой, как враг, как…
– Противник. Мы были противниками, разве нет?
– Шарль, зачем было заходить так далеко? Ты должен был говорить только о деле. Но эти намеки на мой возраст, на неопытность, на то, что я женщина. Эти удары ниже пояса совсем не нужны.
– В речи защитника нет ничего ненужного. Главное – доказать! Как бы там ни было, я выполнял свою работу, только и всего. Но я бы хотел, чтобы ты защищалась сильнее.
– Ладно, ты слишком силен для меня! Ты это хотел услышать?
Повысив голос, она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее.
– Ты поужинаешь со мной? – спросил он.
– Конечно, нет! Я обещала детям…
И тут же, рассердившись, вспомнила, что Сирил и Лея были на авеню Малахов: они всегда там ночевали, когда ей предстояло выступление в суде. Для таких случаев Клара нанимала приходящую няню и была счастлива принимать у себя правнуков.
– Послушай, Шарль, мне надо вернуться домой, переодеться, я хочу вообще забыть об этом заседании.
– Вот уж нет! Напротив, нам надо обсудить его. Идем же, я хочу есть.
Он резко потянул ее, и она чуть не потеряла равновесие.
– Пусти, мне больно! Я ухожу, ну, пусти меня… Но Шарль всегда любой ценой получал то, что хотел. И вся независимость Мари оказалась бессильной.
– Я поведу тебя в «Пре Катлан», – с улыбкой пообещал он.
Рука Мари покраснела, пальцы покалывало, она ненавидяще смотрела на дядю – в ответ тот только смеялся.
– Если бы ты разозлилась несколько минут назад…
– То что? Что бы я ответила? Зал суда – не место для сведения счетов!
– О чем ты, Мари? Разве у нас с тобой есть счеты?
Больше она не могла ему сопротивляться и сдалась. Она преклонялась перед ним и не могла долго сердиться: она знала, что всем своим, пусть небольшим, талантом была обязана ему.
Она успокоилась, и они вышли из Дворца правосудия под руку. Шарль пустил племянницу за руль новенького «Ягуара» и всю дорогу разбирал ее ошибки.
– Ты сказала себе: «Я знаю Шарля, мы не будем ставить друг другу палки в колеса». Как только ты занервничала, я получил зеленую улицу. Я ни о чем подобном не просил! Никогда не иди на поводу у эмоций. Я дал бы этот совет каждому, но тебе он просто необходим.
– Мне? – взвилась она. – Почему это?
– Ты женщина, а когда женщина нервничает, то сразу начинает кричать. Голос срывается на визг, и председатель суда затыкает уши! Припаркуйся вон там…
Выбрав профессию адвоката, Мари пошла нелегкой дорогой и не должна была пасовать перед трудностями.
Они вошли в ресторан, и Мари с удовольствием отметила, что у многих Шарль по-прежнему вызывает интерес. Во-первых, он был знаменит, во-вторых, несмотря на свои пятьдесят лет, остался очень привлекательным. Седина в каштановых волосах смягчала его лицо, одевался он элегантно, да и улыбался теперь гораздо чаще, чем раньше.
– Похоже, женщины мне завидуют… – весело сказала она.
Мари и подумать не могла, что вечер этого кошмарного дня проведет с Шарлем и при этом получит удовольствие.
– Разве твои воздыхатели не водили тебя сюда?
– Воздыхатели?..
Личная жизнь Мари была тайной для всей семьи, не исключая и Шарля. Дочь Лея, как и Сирил, родилась от никому не известного отца, и Мари не давала никаких объяснений. Винсен и Ален относились к роли крестных очень серьезно: оба понимали, что на них лежит большая ответственность.
– Ну да. Ты не рассказываешь об этих типах, но они ведь существуют, правда? – пошутил он.
– Это мое дело!
– Однажды оно коснется твоих детей. Тебе придется отвечать на их вопросы. Что ты им скажешь?
– Что-нибудь придумаю.
Шарль пронзительно посмотрел на Мари, и она закусила губу, опасаясь, что пустится в откровения. Если он возьмется за нее, как брался за свидетелей в суде, то она все ему выложит. Надо переключить его внимание, перейти в наступление.
– Тебе его не хватало? – медленно спросила Мари.
– Кого?
– Отца. Анри.
– Не так чтобы сильно.
– Вот видишь!
– Мари, это нельзя сравнивать! В отличие от тебя моя мать всегда была рядом со мной. Кроме того, отец погиб на войне. Он не был каким-то незнакомцем. Я всегда мог представить себе героя.
Мари обратила внимание, что Шарль говорит так, будто он единственный сын в семье, ни словом не упоминая брата. Она вообще не слышала, чтобы Шарль произносил имя Эдуарда после его смерти.
– Странная у нас семья, – произнесла она.
– И ты изрядно добавляешь странности, – ответил Шарль. – Эти твои тайны, эти суфражистские[22] наклонности…
– Ты пригласил меня, чтобы читать мораль? А я думала, ты хотел меня утешить. Я столько пережила сегодня по твоей милости.
Подошел метрдотель, и Шарль сделал заказ. Когда они снова остались одни, он ответил:
– Не утешить, а отругать. Ты носишь имя Морван. Ты – мэтр Мари Морван. Каждый раз, когда ты будешь не на высоте, я буду напоминать тебе об этом. Мне не доставляет удовольствия делать из тебя посмешище в юридическом мире.
– Какая забота…
Это была шутка, но он вдруг так стукнул кулаком по столу, что Мари вздрогнула.
– Я серьезно, Мари! Если ты не уверена в себе, нечего позориться в суде. Сиди в своем кабинете, пролистывай дела и тихо мечтай о блестящих выступлениях на публике.
Его резкий тон был обидным, и она тут же парировала.
– Не бойся, тебя зовут Морван-Мейер, это всем известно. Так что нас не перепутают. Особенно если я ничтожество! И скажи мне, чего ради ты так возишься со мной? Мои братья могли хоть циркачами стать, ты бы и пальцем не шевельнул! Моего отца ты вычеркнул из памяти, мою мать ты открыто презираешь, но со мной ты так заботлив…
С потемневшим лицом Шарль молча смотрел на нее. Враждебность дяди заставила ее замолчать, она не боялась его, просто знала границы, которые нельзя переходить. Перед ними поставили блюдо с морепродуктами, сомелье[23] подал шабли.
– Великолепное… – сказал Шарль, пригубив вино. Он озадаченно посмотрел на племянницу. Этот спор совсем не привлекал его. Он не очень любил детей Эдуарда, еще меньше Мадлен. Если Мари тронула его сердце, то только потому, что в ней было что-то от Клары. И еще она была молодой, одинокой, беззащитной женщиной, и, видя ее с детьми на руках, Шарль думал о Юдифи.
Юдифь… Он вспоминал о ней, когда Мари ласкала маленькую Лею. Или когда встречал на улице темноволосую женщину, чем-то похожую на его жену. Однако Шарль был уже не так одержим, и терзался меньше, чем несколько лет назад, – и это очень не нравилось ему. Память о Юдифи и Бет не может исчезнуть: если он хотя бы один день не вспомнит о них, это будет предательством по отношению к ним.
– Я расстроила тебя, Шарль? Прости…
Она с искренним беспокойством смотрела на него и ждала, что он рассердится, но он мягко ответил:
– Я не отстану от тебя до тех пор, пока ты не станешь настоящим тенором. По-моему, у нас не говорят «сопрано» адвокатуры? Угощайся.
Взяв устрицу, Мари полила ее уксусом из лука шалота и осмотрелась. Зал был полон, между столами неслышно скользили официанты. Одна женщина, встретившись с ней взглядом, отвернулась, и Мари рассмеялась.
– Похоже, меня принимают за твою любовницу, – вполголоса сообщила она.
В ответ он только рассеянно улыбнулся, и она добавила уже серьезно:
– Я хотела бы встретить мужчину, похожего на тебя.
Мари сама удивилась тому, как легко прозвучало это признание. Шарль нахмурился.
– На меня? Странная мысль. Ведь меня всегда считали мрачным и ты, и твои братья, и даже мои сыновья! Я слышал краем уха ваши характеристики, приятного мало…
Мари покраснела и поспешно глотнула вина, пытаясь скрыть неловкость. Что могло донестись до дяди из всех гадостей, которые в те времена позволяли себе отпускать пятеро беззаботных подростков? В ее памяти возникало множество прозвищ, одно хуже другого.
Мари изо всех сил пыталась сохранить достоинство. Несколько минут назад зал накрыла волна смеха, и председатель суда, сдерживая улыбку, звонил в колокольчик, требуя тишины. Шарль не просто мастерски опровергал доказательства, но и отпускал шуточки в адрес общего и гражданского обвинителей. Гражданским обвинителем сегодня была его племянница, но это обстоятельство никак на него не повлияло. Он не изменил ни одной фразы в своей защитительной речи, не смягчил резкость слов. Нападки Шарля могли бы уничтожить и более сильного противника, а у Мари он просто выбил почву из-под ног. Дважды она пыталась парировать его удары, но он лишь с новой силой обрушивался на нее. Мари прекрасно понимала, что надо рассердиться, потребовать порядка, обвинить защиту в том, что, отстаивая интересы подсудимого, она унижает пострадавшего, но Мари как будто потеряла дар речи. Инициативу подхватил было прокурор, но и он не имел успеха.
Мари была не в состоянии противостоять Шарлю. Разрываясь между гневом и восхищением, она одновременно хотела и уничтожить его, и зааплодировать ему. Сколько раз она с удовольствием наблюдала, как он разносит в клочья противников? И как она могла подумать, что сама избежит этой участи? Пришла ее очередь попасть под пресс его язвительных вопросов, стать посмешищем.
Вчера она тщательно репетировала обвинительную речь, пытаясь учесть предполагаемые аргументы Шарля, ведь он имел преимущество выступать последним. Она прекрасно изучила его профессиональную стратегию: он любил лирические нотки, играл на чувствах аудитории, умел ее растрогать. Но Мари никак не ожидала, что Шарль противопоставит ей хлесткую иронию. Его блестящее чувство юмора и сатирические выпады вызывали симпатию судей и сеяли сомнения у присяжных. Как же можно разбирать дело, если защитник позволяет себе такой бездушный цинизм? Быть может, он считает, что обвинение в лице Мари не стоит принимать всерьез? Шарль был профессионалом и в заключительной части речи вдруг заговорил драматическим тоном: он бичевал тех, кто потащил невинного на скамью подсудимых, и настоятельно требовал его оправдания.
Покидая зал суда, Мари видела, как за Шарлем бегут судебные репортеры, – это был последний удар. Еще одна публикация будет посвящена Шарлю Морвану-Мейеру; он низвел ее до уровня сопливой девчонки – и это перед судом, перед прессой, перед коллегами.
В гардеробе она сдернула мантию, в которую с таким восторгом облачилась всего несколько часов назад. Надела вместо нее свой серый пиджак и причесалась. Никогда больше она не будет противостоять Шарлю, отныне она будет сразу же отказываться от исков, если в процессе участвует Шарль. Иначе она окончательно утратит веру в себя и возненавидит свою профессию! А теперь ей предстояло выйти и мужественно пройти по коридорам Дворца правосудия, выдержать понимающие улыбки, снисходительные взгляды. Глубоко вздохнув, Мари решила, что ей нет дела до мнения коллег, и открыла дверь.
– Мари? Я боялся, что ты уже ушла.
Шарль стоял в коридоре, прислонившись к стене, и выглядел скорее смущенным, чем торжествующим.
– Тебе придется сталкиваться с более сильными противниками, чем я, – примирительно сказал он. – Надо было биться со мной. Здесь я тебе не дядя, Мари, таковы правила игры.
Независимо дернув плечом, она хотела пройти мимо, но он поймал ее за руку.
– Подожди! Я хочу поговорить с тобой. Это важно. Ты моя ученица и…
– И ты искрошил меня, как капусту! – воскликнула она. – Ты даже не взглянул на меня, вел себя, как чужой, как враг, как…
– Противник. Мы были противниками, разве нет?
– Шарль, зачем было заходить так далеко? Ты должен был говорить только о деле. Но эти намеки на мой возраст, на неопытность, на то, что я женщина. Эти удары ниже пояса совсем не нужны.
– В речи защитника нет ничего ненужного. Главное – доказать! Как бы там ни было, я выполнял свою работу, только и всего. Но я бы хотел, чтобы ты защищалась сильнее.
– Ладно, ты слишком силен для меня! Ты это хотел услышать?
Повысив голос, она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее.
– Ты поужинаешь со мной? – спросил он.
– Конечно, нет! Я обещала детям…
И тут же, рассердившись, вспомнила, что Сирил и Лея были на авеню Малахов: они всегда там ночевали, когда ей предстояло выступление в суде. Для таких случаев Клара нанимала приходящую няню и была счастлива принимать у себя правнуков.
– Послушай, Шарль, мне надо вернуться домой, переодеться, я хочу вообще забыть об этом заседании.
– Вот уж нет! Напротив, нам надо обсудить его. Идем же, я хочу есть.
Он резко потянул ее, и она чуть не потеряла равновесие.
– Пусти, мне больно! Я ухожу, ну, пусти меня… Но Шарль всегда любой ценой получал то, что хотел. И вся независимость Мари оказалась бессильной.
– Я поведу тебя в «Пре Катлан», – с улыбкой пообещал он.
Рука Мари покраснела, пальцы покалывало, она ненавидяще смотрела на дядю – в ответ тот только смеялся.
– Если бы ты разозлилась несколько минут назад…
– То что? Что бы я ответила? Зал суда – не место для сведения счетов!
– О чем ты, Мари? Разве у нас с тобой есть счеты?
Больше она не могла ему сопротивляться и сдалась. Она преклонялась перед ним и не могла долго сердиться: она знала, что всем своим, пусть небольшим, талантом была обязана ему.
Она успокоилась, и они вышли из Дворца правосудия под руку. Шарль пустил племянницу за руль новенького «Ягуара» и всю дорогу разбирал ее ошибки.
– Ты сказала себе: «Я знаю Шарля, мы не будем ставить друг другу палки в колеса». Как только ты занервничала, я получил зеленую улицу. Я ни о чем подобном не просил! Никогда не иди на поводу у эмоций. Я дал бы этот совет каждому, но тебе он просто необходим.
– Мне? – взвилась она. – Почему это?
– Ты женщина, а когда женщина нервничает, то сразу начинает кричать. Голос срывается на визг, и председатель суда затыкает уши! Припаркуйся вон там…
Выбрав профессию адвоката, Мари пошла нелегкой дорогой и не должна была пасовать перед трудностями.
Они вошли в ресторан, и Мари с удовольствием отметила, что у многих Шарль по-прежнему вызывает интерес. Во-первых, он был знаменит, во-вторых, несмотря на свои пятьдесят лет, остался очень привлекательным. Седина в каштановых волосах смягчала его лицо, одевался он элегантно, да и улыбался теперь гораздо чаще, чем раньше.
– Похоже, женщины мне завидуют… – весело сказала она.
Мари и подумать не могла, что вечер этого кошмарного дня проведет с Шарлем и при этом получит удовольствие.
– Разве твои воздыхатели не водили тебя сюда?
– Воздыхатели?..
Личная жизнь Мари была тайной для всей семьи, не исключая и Шарля. Дочь Лея, как и Сирил, родилась от никому не известного отца, и Мари не давала никаких объяснений. Винсен и Ален относились к роли крестных очень серьезно: оба понимали, что на них лежит большая ответственность.
– Ну да. Ты не рассказываешь об этих типах, но они ведь существуют, правда? – пошутил он.
– Это мое дело!
– Однажды оно коснется твоих детей. Тебе придется отвечать на их вопросы. Что ты им скажешь?
– Что-нибудь придумаю.
Шарль пронзительно посмотрел на Мари, и она закусила губу, опасаясь, что пустится в откровения. Если он возьмется за нее, как брался за свидетелей в суде, то она все ему выложит. Надо переключить его внимание, перейти в наступление.
– Тебе его не хватало? – медленно спросила Мари.
– Кого?
– Отца. Анри.
– Не так чтобы сильно.
– Вот видишь!
– Мари, это нельзя сравнивать! В отличие от тебя моя мать всегда была рядом со мной. Кроме того, отец погиб на войне. Он не был каким-то незнакомцем. Я всегда мог представить себе героя.
Мари обратила внимание, что Шарль говорит так, будто он единственный сын в семье, ни словом не упоминая брата. Она вообще не слышала, чтобы Шарль произносил имя Эдуарда после его смерти.
– Странная у нас семья, – произнесла она.
– И ты изрядно добавляешь странности, – ответил Шарль. – Эти твои тайны, эти суфражистские[22] наклонности…
– Ты пригласил меня, чтобы читать мораль? А я думала, ты хотел меня утешить. Я столько пережила сегодня по твоей милости.
Подошел метрдотель, и Шарль сделал заказ. Когда они снова остались одни, он ответил:
– Не утешить, а отругать. Ты носишь имя Морван. Ты – мэтр Мари Морван. Каждый раз, когда ты будешь не на высоте, я буду напоминать тебе об этом. Мне не доставляет удовольствия делать из тебя посмешище в юридическом мире.
– Какая забота…
Это была шутка, но он вдруг так стукнул кулаком по столу, что Мари вздрогнула.
– Я серьезно, Мари! Если ты не уверена в себе, нечего позориться в суде. Сиди в своем кабинете, пролистывай дела и тихо мечтай о блестящих выступлениях на публике.
Его резкий тон был обидным, и она тут же парировала.
– Не бойся, тебя зовут Морван-Мейер, это всем известно. Так что нас не перепутают. Особенно если я ничтожество! И скажи мне, чего ради ты так возишься со мной? Мои братья могли хоть циркачами стать, ты бы и пальцем не шевельнул! Моего отца ты вычеркнул из памяти, мою мать ты открыто презираешь, но со мной ты так заботлив…
С потемневшим лицом Шарль молча смотрел на нее. Враждебность дяди заставила ее замолчать, она не боялась его, просто знала границы, которые нельзя переходить. Перед ними поставили блюдо с морепродуктами, сомелье[23] подал шабли.
– Великолепное… – сказал Шарль, пригубив вино. Он озадаченно посмотрел на племянницу. Этот спор совсем не привлекал его. Он не очень любил детей Эдуарда, еще меньше Мадлен. Если Мари тронула его сердце, то только потому, что в ней было что-то от Клары. И еще она была молодой, одинокой, беззащитной женщиной, и, видя ее с детьми на руках, Шарль думал о Юдифи.
Юдифь… Он вспоминал о ней, когда Мари ласкала маленькую Лею. Или когда встречал на улице темноволосую женщину, чем-то похожую на его жену. Однако Шарль был уже не так одержим, и терзался меньше, чем несколько лет назад, – и это очень не нравилось ему. Память о Юдифи и Бет не может исчезнуть: если он хотя бы один день не вспомнит о них, это будет предательством по отношению к ним.
– Я расстроила тебя, Шарль? Прости…
Она с искренним беспокойством смотрела на него и ждала, что он рассердится, но он мягко ответил:
– Я не отстану от тебя до тех пор, пока ты не станешь настоящим тенором. По-моему, у нас не говорят «сопрано» адвокатуры? Угощайся.
Взяв устрицу, Мари полила ее уксусом из лука шалота и осмотрелась. Зал был полон, между столами неслышно скользили официанты. Одна женщина, встретившись с ней взглядом, отвернулась, и Мари рассмеялась.
– Похоже, меня принимают за твою любовницу, – вполголоса сообщила она.
В ответ он только рассеянно улыбнулся, и она добавила уже серьезно:
– Я хотела бы встретить мужчину, похожего на тебя.
Мари сама удивилась тому, как легко прозвучало это признание. Шарль нахмурился.
– На меня? Странная мысль. Ведь меня всегда считали мрачным и ты, и твои братья, и даже мои сыновья! Я слышал краем уха ваши характеристики, приятного мало…
Мари покраснела и поспешно глотнула вина, пытаясь скрыть неловкость. Что могло донестись до дяди из всех гадостей, которые в те времена позволяли себе отпускать пятеро беззаботных подростков? В ее памяти возникало множество прозвищ, одно хуже другого.