Буркин Юлий Сергеевич. Королева в изгнании

   Но они начали. Такого плотного грохота огнестрельного оружия Маша не слышала еще никогда. Это был, буквально, рев, закладывающий уши и выворачивающий на изнанку внутренности. Но что удивительно, все стекла "москвича" оставались целыми, и ни одна пуля даже не шаркнула о корпус.
   Начала перестрелки Маша не видела. А было оно таким. Все четыре машины остановились одновременно. При этом милицейский "уазик" вышел чуть вперед и встал не позади "москвича", а слева от него. И одновременно из "тойоты" выскочило трое, а из ментовки - четверо. И у каждого в руках было по автомату.
   Силы сравнялись буквально сразу, когда первыми же очередями (каждая команда делала ставку на внезапность) скосило двоих омоновцев и одного бандита. Оставшиеся четверо продолжали перестрелку, упав на землю под колеса своих машин.
   На мгновение наступило затишье. В этот-то момент и высунулась Маша наружу, не вынеся неизвестности. Но не увидела ничего, так как сидела-то справа и дверцу открыла правую.
   Она только услышала оглушительный взрыв, и вот тут уже стекла из окон их машины вылетели напрочь. Это один из бандитов бросил в милицейскую машину лимонку. Но сделал это "неграмотно" - не под колеса, где спрятался противник, а в лобовое стекло, так, что разорвалась она в салоне.
   Один из омоновцев был или убит, или оглушен. Из-под горящей машины из двоих выбрался только один. Чуть-чуть отполз, а затем, по-видимому совершенно ошалевший, поднялся на ноги. Согнувшись и зажав уши руками, он неверной походкой двинулся вдоль трассы.
   Осмелевший бандит встал во весь рост и вскинул автомат. Первая очередь омоновца не задела. Второй не было. За спиной Маши раздался сухой одиночный выстрел, и бандит рухнул, как подкошенный.
   - Что там происходит?!! - истерично выкрикнула Соня и тут же, поперхнувшись, закашлялась.
   Что происходит не понимала и Маша. Но она хотя бы могла видеть. И то, что она видела сейчас, поразило ее. Метрах в пяти позади их "москвича", возле белой "Волги", о которой она уже успела забыть, с пистолетом в руке стоял "автор" последнего выстрела - референт прокурора Илья Аркадьевич Берман.
   Они встретились взглядами, и Берман негромко произнес:
   - Не высовывайся. Там еще один.
   Маша глянула на дорогу. Омоновец, раскачиваясь, сидел на краю насыпи, и Маша, решив, что речь идет о нем, удивилась - чем он может быть опасен? Но, словно специально для того, чтобы прояснить ситуацию, залегший под "тойотой" бандит сделал два одиночных выстрела. Пули лязгнули об обшивку "Волги". Берман, рухнув на асфальт и держа пистолет двумя руками перед собой, сделал несколько ответных выстрелов.
   Снова настала передышка. Или битва закончилась? Тишина звенела. Позади всей этой сцены выстроилась огромная колонна машин. Ведь была перекрыта одна из артерий, связывающих Петербург с пригородом. В колонне шло невразумительное копошение: разворачиваясь одна за одной, передние автомобили пытались поскорее уйти от места побоища, двигаясь вдоль колонны в противоположную сторону. Где-то далеко взвыла милицейская сирена.
   Берман осторожно поднялся. Выполз из-под сидения и Гога. Со стороны "тойоты" послышался сдавленный стон. От пылающего "уазика" дышало жаром.
   - Сдай немного назад, - сказала Маша Гоге и не узнала своего голоса. - Там же бензин...
   Села на сидение и Соня. Зябко повела плечами и шмыгнула носом. Гога завел машину и осторожно попятился, сначала поравнявшись с "Волгой", а затем - отодвинувшись еще дальше.
   Соня увидела стоящего возле "Волги" Бермана и встрепенулась:
   - Это он все устроил! Убей его!.. Дай мне пистолет! - она хотела схватить Машу за руку, но та вовремя отдернула ее.
   - Нет, по-моему он тут ни при чем.
   Илья Аркадьевич тем временем, продолжая опасливо поглядывать в сторону "тойоты", двинулся к ним. Гога притормозил.
   - Еще раз привет, - улыбнулся Берман Маше.
   - Ваша работа? - кивнула она на следы побоища.
   - Ни в коем разе. Вы, Мария Павловна, интересуете отнюдь не только меня... У вас масса поклонников... Что за вами пристроилась "тойота", я видел из окна кабинета. А мне не хотелось бы, что бы с вами случилось что-нибудь дурное...
   - Да?! А кто мне в спину стрелял?
   - Нервы... А главное, когда после этого моего промаха, - слово ПРОМАХА он произнес с особым нажимом, - я спросил, увидимся ли мы, вы не ответили уверенным отказом, и у меня появилась надежда... Так что я склонен не убивать, а оберегать вас. Мой номер вы помните... И давайте, поскорее покинем это место, иначе неприятностей нам не миновать. Даже я вряд ли что-либо смогу сделать. - Он повернулся и быстрыми шагами направился к своей "Волге".
   Мгновение Маша смотрела ему вслед, затем, приняв неожиданное решение, сунула пистолет Гоге, со словами:
   - Я тебе позвоню. - А Соне сказала: - А ты ничего больше не бойся. Ты теперь в полной безопасности! - И, выпрыгнув из машины, крикнула вслед Берману:
   - Эй! Подождите!
   Он остановился и, обернувшись, с удивлением уставился на нее.
   - Я с вами, - сказала она, приблизившись. - Я еду с вами.
   - Прекрасно! - улыбнулся он. - Добро пожаловать в карету, - и он галантно распахнул перед ней дверцу.
   И тут яркая вспышка ударила ей в глаза. И что-то горячее вошло чуть ниже правой груди. А потом уже она услышала сухой хлопок выстрела.
   Еще не ощущая боли, она удивленно посмотрела на руки Бермана. Но ствол его пистолета смотрел в землю. Она оглянулась на звук, уже чувствуя, как замедляется ход времени, и сквозь золотистую обморочную пелену увидела, что "тойота" вдруг тронулась. (Один из бандитов был только ранен, и сейчас, воспользовавшись тем, что на него никто не обращал внимания, сумел, выбравшись из-под машины, залезть внутрь и даже сделать точный выстрел.)
   Падая на руки Берману и проваливаясь в теплую болезненную пелену, Маша услышала какие-то выстрелы еще. Кажется, стрелял Гога...
   МЕРИ
   1
   Илья Аркадьевич зевнул.
   - Хватит на сегодня, пожалуй, - кивнул он доктору Кривило, худому и печальному мужчине лет сорока пяти, - пожалейте ее.
   - Не надо меня жалеть! - Маша приподнялась на локтях. - Давайте, дальше! Я чувствую, что-то происходит, что-то такое...
   - Хватит, хватит, - нетерпеливо махнув рукой, повторил Берман.
   Кривило поднялся со стула:
   - Да вы не беспокойтесь, Мария Павловна, продолжим в следующий раз. Ваше состояние, действительно, пока не позволяет нам заниматься еще напряженней.
   Маша бессильно упала головой на подушку и, болезненно морщась, принялась массировать виски. А Кривило, врач-экстрасенс и гипнотизер мирового уровня, пожав руку Берману и мрачно подмигнув Маше, вышел из комнаты.
   Илья Аркадьевич пересел на его место, потрогал ей лоб, откинул с глаз прядь волос.
   - Могли бы начать занятия и после того, как поправишься. А с такими нагрузками ты проваляешься месяца на два больше.
   - А вы куда-то спешите?
   - Мы-то, как раз, нет. Ты куда-то спешишь. И людей смешишь.
   - Вас, что ли?
   - Еще раз повторяю, - терпеливо продолжил Берман, проигнорировав ее детский выпад, - быстрее будет, если ты сначала поправишься, а уж потом примешься за занятия.
   - Может и так. Но я должна была убедиться, что ты не врешь... - Она впервые назвала Бермана на "ты", и улыбка удовлетворения скользнула по его лицу.
   - Убедилась?
   - Нет.
   - Убедилась, убедилась. И ведь несправедливо получается: я свои пункты обязательства выполняю на сто процентов, а ты - занимаешься саботажем. Друга твоего я от суда отмазал, раз. Все документы по твоему делу отовсюду изъял, два. Познакомил тебя с Кривило, три... А ты, вместо того, чтобы стараться встать на ноги и отработать все это, сознательно подрываешь свое здоровье...
   - Ладно, хватит мораль читать, - проворчала она. - Про Атоса и про меня, это еще проверить надо. Мало ли что сказать можно...
   - Да я же приносил тебе газету...
   (Имелся в виду номер "Московского Комсомольца", в котором был опубликован полосный материал, в пух и прах разоблачающий "миф о девочке-невидимке".)
   - Газету вы могли и в одном экземпляре напечатать. Как Сталин для Ленина. И вообще, статья в газете - это еще ничего не значит. - Внезапно по всему ее телу прокатилась волна болезненного озноба, и на лбу выступила испарина. Но она, прикрыв веки, продолжала монотонно говорить: - Даже если все это правда, тут вы, как дали, так и взять можете. Если по вашей команде мое дело замяли, по вашей же команде могут и снова начать. То же и с Атосом. Единственное, чего вы не можете у меня отнять - это мой дар исчезать. Потому я и тороплюсь с занятиями.
   - Ну перестань, - Берман полотенцем утер с ее лба испарину. - Ты все никак не можешь избавиться от партизанской психологии... А мы с тобой не враги, а партнеры.
   - Партнеры! - не открывая глаз, презрительно скривилась она. - С Соней вы тоже были партнеры...
   И это замечание Берман пропустил мимо ушей.
   - Тебе и говорить столько нельзя... Может, компресс положить?
   Она помотала головой.
   - А твои способности, - продолжал он, - тоже не так уж трудно отнять...
   Она криво усмехнулась:
   - Убьете?
   - Если бы я хотел тебя убить... - терпение его лопнуло, - когда ты, в конце концов поймешь, что я играю с тобой в открытую?! Я боюсь тебя обманывать, понимаешь? А убить тебя, как ты заметила, и без меня - масса желающих.
   - Ладно, - она приподняла и снова уронила на постель руку. - Извини. Это я так... Буду стараться встать побыстрее. Но пусть он еще завтра придет. Только завтра! Я сегодня в первый раз что-то почувствовала. Я боюсь это потерять.
   - Хорошо, - неохотно согласился Берман. - Завтра он придет. А потом профилактическая пауза. Недели на две.
   Она не ответила ему ни словом, ни кивком. Он наклонился и прислушался к ее дыханию.
   Она спала.
   То ли сказалось прекрасное здоровье, то ли - профессионализм хирурга, но от ранения Маша оправлялась быстро. И сразу, лишь чуть окрепнув, начала она занятия с доктором Кривило.
   Метод его был таков. Маша давала ему установку на невидимость, но старалась делать это как можно слабее. Кривило, будучи опытным гипнотизером, "боролся" с ее установкой, фиксируя одновременно свои ощущения и мысли, чтобы, в случае "победы" передать ее алгоритм Маше. Поняв, усвоив его, Маша смогла бы сама давать установку НА ВИДИМОСТЬ.
   Первым положительным результатом было уже то, что оказалось, Маша действительно может давать СЛАБУЮ установку. Через четыре дня после первого сеанса Кривило снова видел ее. При чем, сначала даже не видел, а как бы "чувствовал" ее присутствие. Потом появился полупрозрачный зрительный образ, а уж потом - нормальный. В принципе, это было чуть ли не решением ее проблемы. Отныне она могла бы давать только СЛАБЫЕ посылы, и через некоторое время человек избавлялся бы от ее чар. Но она хотела научиться снимать чары с тех, для кого стала невидимой РАНЬШЕ.
   Опыт со слабым посылом они с Кривило проводили трижды, и каждый раз срок его действия становился все короче. Они двигались ощупью. Но двигались вместе. И Маша чувствовала, что уже близка к успеху. Более того, во время последнего сеанса с Кривило ей показалось...
   Сейчас, чтобы стать невидимой, она уже не произносила про себя никаких ключевых слов, но в первые-то разы она помнила, как твердила про себя: "Меня здесь нет... Я исчезла..." и сколько желания она вкладывала в это... И сейчас, ища, по совету Кривило, ключевые слова или ситуации в прошлом, она вспомнила, как однажды, совсем маленькая, заблудилась в скверике возле дома и, плача, твердила про себя: "Мамочка, найди меня, пожалуйста, я тут... Вот я..."
   Только вчера она дала Кривило очередную установку на невидимость, и сегодня, придя к ней, он, само-собой, не видел ее. И она, попытавшись восстановить в себе то острое детское ощущение потерянности и желания быть найденной, дала ему самый, какой только могла, слабый психический посыл... Посыл, окрашенный жаждой быть обнаруженной. И в конце сеанса Кривило вновь увидел ее!
   Совпадение? Он и без того увидел бы ее сегодня... Или главную роль сыграли его собственные способности гипнотизера? Или, может быть, все-таки, это сделала она?!
   Как бы там ни было, несмотря на послеоперационное недомогание, настроение ее было прекрасным.
   Как и обещал Берман, Кривило пришел на следующий день. И эксперимент, который Маша провела немедленно, стал их самым большим успехом. А именно: сначала она дала ему слабый посыл на исчезновение, а затем - посильнее, на появление. И все получилось! Сначала она стала для него невидимой, но тут же появилась опять.
   Голова раскалывалась от боли, но Маша чувствовала себя на вершине блаженства. Хотя, конечно, не было никаких гарантий, что она сможет теперь снять "чары" с того, кого загипнотизировала давно и сильно... Но "лед тронулся, господа присяжные заседатели!"
   Вечером того же дня Маша впервые прогулялась по парку медицинской академии, куда ее определил Берман. Прохаживаясь с ним под руку, она более всего была занята попытками преодолеть свое неприязненное к нему отношение.
   Внешне все выглядело вполне понятно: они были нужны друг другу, они заключили джентльменское соглашение. Но беспокоили Машу два дополнительных обстоятельства. Вместо того, чтобы относиться к нему с холодной деловой сдержанностью, она то ненавидела, то симпатизировала ему. Это раз. И два: она помнила о том, что рассказала о нем Соня. А ведь они с ней похожи, как две капли воды...
   Именно от этих мыслей он и отвлек ее, прикрикнув:
   - Маша! Ты не слушаешь! А ведь все, что я говорю, тебе понадобится в работе!
   - Не зовите меня Машей, - она снова перешла на "вы". - Так меня зовут только самые близкие друзья.
   - Ну извини... Как же тебя называть?
   Действительно...
   - Мария Павловна? - он поморщился. - Уж очень официально. Не хотелось бы.
   Насколько Маша поняла, ее функциями в ведомстве Бермана будет подглядывание и подслушивание. То есть, хотя и на новом, так сказать, "правительственном" уровне, но все-таки это - то, чем она занималась в Питере с самого начала, еще "до Атоса".
   - Мери. Зовите меня Мери, - она с вызовом глянула на своего спутника.
   Он пожал плечами.
   - Пусть будет. Так вот, Мери. Твоей первоочередной задачей будет...
   Да-а-а... Задачка оказалась не из простых. Нужно было постепенно стать невидимой для всех абсолютно лиц, приближенных к Президенту. Включая и его самого. Это - несколько сотен человек!
   - Но ведь я не сразу исчезаю! Они должны сначала увидеть меня! Они же сразу начнут подозревать...
   - Да-да, нужно хорошенько продумать твою тактику. Как-то этот скользкий момент обойти можно. Вопрос - как? Вот, если бы это было не правительство, а, например, коллектив завода, все было бы просто. Мы бы устроили для него цирковое представление, и в одном из номеров ты р-р-раз - и исчезаешь! И дело в шляпе.
   - Очень у вас все просто получается. Вы забыли, что с каждым я должна работать ИНДИВИДУАЛЬНО. А после трех-четырех подряд у меня начинает башка раскалываться!
   - Ох-ох-ох, - Берман сокрушенно покачал головой. - Как же быть-то?
   - Не знаю, не знаю. Вам надо, вы и думайте.
   - И придумаю. Пока ты окончательно окрепнешь, что-нибудь придумаю.
   Они присели на скамейку возле спального корпуса.
   - А когда снова появится Кривило? - поинтересовалась она.
   - Должен тебя огорчить. На днях он отправляется в Штаты, на какой-то симпозиум. И еще намерен там погастролировать. Так что это, похоже, надолго. Но как только он вернется, сразу примчится к тебе. Даю слово.
   Ей очень хотелось сказать что-нибудь язвительное по поводу цены его слову, но не признать она не могла: все свои обязательства он пока что выполняет. Потому, помолчав, она вернулась к самой насущной теме:
   - Ну ладно. Допустим, я стану невидимой для всего правительства, для охранников и всех прочих. Дальше что? Я буду за ним следить, охранять или, наоборот - убивать?
   Берман закатил глаза и скривился:
   - Мери, крошка! Много будешь знать - скоро состаришься. Твое дело стать невидимой для всего Белого дома и быть готовой выполнить любые мои указания. А охранять или убивать... Будет зависеть от его поведения. И ясность наступит уже очень-очень скоро...
   2
   - Алло! Здравствуйте! Это Соня?
   - Нет, это сонина мама. Что ей передать? Кто ее спрашивает?
   - Это Маша.
   - Маша?! Ну как ваше здоровье? Соня мне много о вас рассказывала. Как вы себя чувствуете?
   - Все хорошо. А когда она появится?
   - Часов в семь. Что ей передать?
   - Ничего, я позвоню позже еще раз. Пусть дождется моего звонка.
   - Хорошо, она обязательно дождется...
   Маша положила трубку. В кабинете Бермана стояла обычная уютная полутьма.
   - И ты уверена, что она добровольно согласится работать с нами? - с сомнением произнес Илья Борисович.
   - Конечно.
   - Я иногда просто боюсь тебя.
   - Правильно делаете.
   Созвонившись с Соней, Маша договорилась встретиться с ней завтра возле школы. На следующий день Берман отвез Машу в Репино. Оставляя ее перед школой, он явно волновался.
   - Да не сбегу я, клянусь! - сказала она, выходя из машины.
   - Ладно бы, только в этом было дело. Но ты не забывай еще, что за тобой охотятся...
   - Вы же закрыли мое дело.
   - Но Деева-то - на свободе. К тому же, не исключено, что кто-то еще желает, как я, воспользоваться твоими услугами. Думаю, мне следует наблюдать за тобой, находясь где-то неподалеку.
   - Это очень усложнит разговор с Соней. Давайте-ка, делайте, что я сказала. Подъезжайте сюда ровно через полтора часа, никуда я не денусь. Она хлопнула дверцей.
   Берман медленно, как бы нехотя, двинул машину вперед, а Маша, перейдя дорогу, направилась к школе.
   Они проговорили почти час, и Соня, в конце концов, согласилась.
   - Все это мне не нравится очень, - сказала она под конец. - И больше всего на свете я не хотела бы вспоминать Бермана и его контору... Но ты спасла меня....
   - Спасибо, - Маша слегка пожала ей руку. - Мне действительно без твоей помощи будет очень трудно...
   Когда с неделю назад Маша высказала свою идею Берману, тот засомневался: будут ли видеть Соню "очарованные" Машей люди? Ведь сходство их поразительно. Но Маша тут же напомнила: Гога Соню видит прекрасно. Скорее всего, дело тут не только в зрительном образе, но и в чем-то другом. Возможно, между ней и ее "жертвами" поддерживается какая-то телепатическая связь, или что-то еще... Как бы там ни было, факт остается фактом.
   Москва. Маша и Соня проводят первый эксперимент в Белом доме.
   В качестве нейтральной рабочей одежды они выбрали светло-голубые джинсовые костюмы и элегантные, но вместительные кожаные сумочки.
   Белый дом. Двое омоновцев с автоматами. В двери входит Соня и протягивает им выданный ей Берманом пропуск. Сразу за ней входит Маша. И тут же, без паузы, поочередно обрабатывает их.
   - Не понял, - бормочет один из них, - девушка, вас только что было двое...
   Соня мило улыбается:
   - Двое?
   Омоновец неопределенно крякает, вертя пропуск в руках.
   - Глюки, - объясняет ему и себе второй. - В этом дурдоме и не такое привидится...
   Соня, а с ней и, теперь уже невидимая, Маша, проходят дальше. Маша потирает ноющие виски.
   Через полмесяца Маша уже могла спокойно войти в Белый Дом и побродить по его этажам не замечаемая никем. Во всяком случае - охраной. Именно потому, что ее двойник-Соня оставалась видимой, ее исчезновения не вызывали обычной оторопи. В первую очередь, конечно же, были "очарованы" дежурные, сидевшие у мониторов систем слежения, хотя это и оказалось достаточно сложно: по телевидению ее чары не действовали, и Берману приходилось то под тем, то под иным предлогом водить ее с Соней непосредственно в дежурку.
   Соню все это угнетало, и работала она единственно из признательности к Маше, хотя и не одобряла ее деловой союз с Берманом. Определенную роль, наверное играл и страх лишится машиного покровительства. И - деньги: Илья Борисович еженедельно выплачивал им что-то вроде "пансиона" - сумму с государственной точки зрения невеликую, но, по сониным подсчетам, превышающую совокупный месячный заработок ее родителей.
   Девушки сдружились, с Берманом же их отношения оставались прохладно-натянутыми. Но он был достаточно мудр, что бы не пытаться навязываться им. Главное - то, что они выполняли все его требования.
   В отличии от Сони, Машу "игры в Белом доме" увлекли. Впервые она пользовалась своим даром в таком масштабе, имея официальное прикрытие, да еще напарницу-двойника. Если бы еще Кривило не уехал...
   То и дело у нее возникало желание похулиганить, но она вовремя одергивала себя. Не удержалась она один только раз, совместив, так сказать, приятное с полезным.
   Однажды, заглянув в конце рабочего дня в приемную Общего отдела аппарата Президента, она услышала противный визгливый мужской голос, явно кого-то отчитывающий. Маша прошла в кабинет. У окна с грозным видом стоял потный краснолицый сотрудник (само-собой, давно уже Машей обработанный) и орал на свою миловидную (у Маши нередко отдыхал на ней взгляд от уродливых аппаратчиков и депутатов) длинноногую секретаршу:
   - ...И запомните, Наталья Николаевна, все эти ваши штучки и перекуры, кофе и маникюры даром для вас не пройдут!
   - Какое кофе?! Какие маникюры?! Если я не исполняю своих служебных обязанностей, вынесите мне выговор, или, в конце концов, выгоните меня! Но хватать при этом меня за ноги никто вам права не давал!
   Его толстая рожа стала еще темнее:
   - Я?! Вас?! За ноги?! Что вы хотите этим сказать?! Да это шантаж, форменный шантаж!!! - И тут же, внезапно успокоившись, он сел за стол, закинул ногу за ногу и произнес вполголоса: - А свидетели где?
   И вот тут Маша не сдержалась. Прищурившись, она внимательно уставилась ему в глаза, а затем дала посыл на видимость - так, как делала на занятиях с Кривило.
   - Что это? - выпучив глаза, ткнул в ее сторону чиновник.
   - Где? - огляделась по сторонам секретарша.
   - Вот, прозрачное...
   Секретарша нерешительно улыбнулась:
   - Вы меня разыгрываете?
   А Маша, тем временем, подошла к нему вплотную и, наклонившись к самому его уху, сказала шепотом:
   - Это свидетель. Понял, козел?
   - Угу, - затравленно покивал головой дядя. А она обошла вокруг кресла и прошептала ему в другое ухо:
   - Обещай мне, старый козел, никогда больше не хватать девушек за ляжки. Обещаешь?
   - Обещаю! - пискнул он.
   - Ну, вот и славно. Прощай, милый.
   И, отойдя от него на пару шагов, она вновь дала ему посыл, но на этот раз уже обычный - на невидимость.
   Осторожно оглядевшись, козел сунул руку под стол, и в коридоре раздался оглушительный вой сирены. Через минуту в кабинет влетело трое бритоголовых спецназовцев, держа пистолеты стволами в потолок.
   - Здесь! Только что! Прозрачная! - закричал им толстяк, тыча пальцем то в одну, то в другую сторону. Охранники ошалело оглядывали комнату.
   - Тут никого не было, - еле сдерживая смех, сказала секретарша.
   - Да? Не было? - удрученно переспросил ее начальник. - Тогда ладно. Ладно. Извините, ребята. И вы, Наталья Николаевна, извините пожалуйста... - Он утер пот носовым платком, взял из под стола портфель и закончил: - Я тогда пойду, пожалуй. Ладно?
   - Идите, идите, - ласково ответила ему секретарша, и он, озираясь, в сопровождении перемигивающихся охранников, покинул кабинет.
   А Наталья Николаевна тут же уселась на его место, закинула свои точеные ноги прямо на стол и разразилась таким счастливым и заразительным смехом, что Маша, зажав рот ладонью, выскочила в коридор.
   И весь день после этого настроение у нее было отменным, даже несмотря на тот разнос, который вечером устроил ей Берман. Смутные слухи о то появляющейся, то исчезающей девушке уже ползали по Белому Дому, и сегодняшняя история с привидением, хоть и в комической интерпретации, немедленно облетела его, добравшись и до ушей референта Генерального прокурора.
   - За то я теперь знаю, что мое противоядие действует! - оправдывалась Маша. - Два-три посыла, и я стала бы совсем видимой...
   - Экспериментировать будешь на занятиях! Ты все сорвешь!..
   - А на когда это ВСЕ намечено?
   - "На когда", - передразнил Берман. - На когда надо! - Но потом добавил: - Ждать осталось не больше месяца. Точно.
   Соня и Маша жили в шикарнейшем двухместном номере "люкс" гостиницы "Россия". Свободное время проводили довольно однообразно: гуляли по Кремлю, по старому Арбату, смотрели "видики" - кассет Берман притащил целый чемодан.
   Сначала их угнетало, что от них ни на шаг не отходят четверо молчаливых мужчин, приставленных Берманом. "Это не конвой, это охрана, объяснил он. - Вы у нас, девочки, на вес золота..." Пришлось смириться.
   Несколько раз с ведома Ильи Аркадьевича Маша звонила отцу и маме, но разговоры получались какие-то бестолковые.
   Осень была в разгаре, изредка выпадал первый мокрый снежок, и к их джинсовой "спецодежде" прибавились обалденные собольи шубки.
   Новые люди в Белом Доме появлялись редко, и, по просьбе Сони, Маша сумела убедить Бермана, что двойник ей уже не нужен. Шубка эта стала для Сони последним вознаграждением за труды, в ней она и была отправлена в Ленинград.
   В аэропорту они обе неожиданно расплакались.
   - Я боюсь за тебя, - всхлипывая сказала Соня. - Мне кажется, готовится что-то страшное.
   Маша и сама чувствовала это. Хотя бы потому, что ни разу еще ее услугами не пытались воспользоваться для какого-нибудь мелкого эпизодического задания. Ее явно боялись "засветить" до того, как НАЧНЕТСЯ. А что начнется - оставалось только гадать.
   - Все будет в порядке, - обняла она Соню. - А если что... живи за меня. - И сама испугалась своих слов.
   Соня отстранилась, со страхом глядя на нее. Потом покрутила пальцем у виска: