Страница:
Она вернулась к себе, залезла на диван и растянулась в изнеможении. «Классно, – думала она, – вот так сама собой разрядилась эта трудная ситуация. Хочешь, чтобы тебе не поверили, говори чистую правду». А ведь она боялась этого разговора со вчерашнего дня, когда отец с мрачной решительностью заявил, что жаждет с нею серьезно побеседовать, и назначил время. Классно. Но теперь ясно, что ничего нельзя пускать на самотек. Нужно срочно сочинить какую-то правдоподобную легенду, все для отца объясняющую. Сейчас-то он отстал, но скоро опять начнет мучаться вопросами. А хорошо было бы сочинить такую байку, чтобы и маме деньги посылать…
В это время в коридоре раздался звонок телефона. Она услышала, что отец снял трубку и говорит с кем-то. Потом он постучал в дверь ее комнаты. Раньше он всегда входил без стука.
– Да! – крикнула она.
– Какой-то мужчина спрашивает Марусю…
«Козлы! – зло подумала она. – Надо же было так все испортить. Почему было не позвонить по сотовому?» Но она тут же вспомнила, что сотовый отключен, ведь это – «предмет роскоши» и отец о нем не знает… Она спрыгнула с дивана и, проскочив мимо отца, взяла трубку:
– Ну?!
– Маруся, – раздался дурашливый голос лысого Гоги, – карета подана, добро пожаловать в кабак!
О, ёлки! Про кабак-то она и забыла.
– Ладно, сейчас спущусь. Жди.
Она бросила трубку, вернулась к себе, скинула халатик, облачилась в свой опостылевший джинсовый костюм, схватила рюкзак и, заглянув в комнату к отцу, сказала ему в спину:
– Папа, перестань. Я тебе все объясню. В том, что ты там себе напридумывал, нет ни капли правды. А сейчас мне надо бежать. У одного типа день рождения.
Но отец так и не обернулся.
Уже выходя из квартиры, она крикнула в пустоту коридора:
– Пока!»
Подождала. Но никто не откликнулся. Закусив губу, она хлопнула дверью и бегом полетела вниз по лестнице.
Ресторан по сути своей и есть не что иное, как зона вечного праздника. Ну, а «Универсаль» просто лопался от самодовольства, ежедневно снова и снова празднуя великую радость избавления от мертвящего ига Сергея Ильича Деева, от его неусыпного ока, жесткой руки и неуемной алчности, за которую и был он прозван Прорвой.
Шальной ветер свободы витал в воздухе меж изящных хрустальных люстр. Доходило до того, что порой тот или иной официант у всех на глазах неожиданно опрокидывал стопарик коньячку и принимался лихо отплясывать с какой-нибудь особо сексапильной посетительницей. Раньше за такое дело он и с работы мог бы вылететь, а нынче это никого ничуть не возмущало, кроме, пожалуй, администраторши Софьи Львовны, которая при Дееве была его правой рукой, теперь же ощущала, как власть ускользает из ее цепких пальцев, и воспринимала это чуть ли не как Апокалипсис.
Атос и Маша нередко проводили вечера в ресторанах, но чаще – в небольших кафешках с национальными кухнями. Ей нравилось все это пробовать. И всегда они были только вдвоем. Сегодня же впервые гуляла ВСЯ банда. И лишь сев за стол, точнее за два сдвинутых столика, Маша из обширной речи Атоса узнала, что, собственно, послужило поводом для этого праздника.
– Итак, господа, – начал Атос, – вчера, еще не зная исхода сегодняшней операции, я взял на себя смелость заказать места в этом прекрасном зале. Потому что я верил в счастливый исход. Потому что удача продолжает сопутствовать нам. И я не ошибся. Все вы уже знаете, сколько мужества и сил потребовалось нашей Марусе, чтобы это случилось. И сегодня общий счет финансовых поступлений в кассу нашей фирмы достиг МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ!
Присутствующие нестройно, но с энтузиазмом прокричали «Ура!» и зааплодировали. Но Атос, остановив их поднятием руки, продолжил:
– Все вы знаете, что основная цель нашей деятельности – благотворительность. И, вступая в дело, каждый из нас знал, что половина общей суммы наших доходов уйдет обездоленным людям. Оставшаяся же половина снова будет поделена пополам: одна часть уходит в оборот фирмы – на обеспечение всем необходимым, другая же – поровну делится между нами. То есть сумма личного дохода каждого из нас будет составлять лишь десятую часть от четверти общей суммы. И я счастлив объявить, что именно сегодня каждый из нас впервые получит свою долю – двадцать пять тысяч баксов!..
И снова Атосу пришлось останавливать взмахом руки восторженный гвалт.
– Отличные кейсы фирмы «Кодак» из натуральной, естественно, кожи, в которых лежат ваши деньги, – подарок фирмы. Так же, как и все расходы за сегодняшний банкет.
Тут Копченый открыл вынутый из багажника «Волги», в которой они приехали, и внесенный в зал чемодан. (В багажник машины встроен сейф; Маша знала, что код его замка – ее год рождения. Атос любит такие эффектные штучки.) Копченый достал из чемодана десять аккуратных добротных кейсов и передал их по рукам. В ручку каждого из них была вшита металлическая бирка с гравировкой. Маша получила свой кейс и прочла на бирке: «Любимой Марусе». «Это безумие, – подумала она, – сейчас за нашим столом в общей сложности четверть миллиона долларов. Все кончится или стрельбой, или чем-то еще хуже». Однако Атос быстро снял ее беспокойство.
– Желающие забрать свои деньги немедленно должны выпить с нами этот бокал и сейчас же покинуть ресторан. Остальные же сдадут свои кейсы обратно, они тотчас будут отвезены в контору и помещены в сейф. За сохранность я ручаюсь. Деньги будут вам выданы по первому же требованию. Я бы очень не хотел, чтобы кто-то сейчас покинул наш стол, но повторяю, это личное дело каждого… А выпить я предлагаю за нашу дорогую Марусю. И объявляю ее Королевой полтергейста!
Все встали, грохнули пробки, холодная искристая жидкость пролилась в бокалы. Выпили. После этого восемь кейсов вернулось в чемодан к Копченому, и тот под охраной двух вооруженных человек проследовал к выходу. Двое же (клички «Слон» и «Али-Баба»), извинившись, покинули ресторан со своими кейсами в руках. Правда, они обещали вернуться по возможности скорее.
Пока за столом оставалось пятеро, в основном царила настороженная тишина. Но вот вернулись те трое, что увезли деньги, и Копченый объявил: «Порядок». Все вздохнули с облегчением. Маша, расслабившись, заметила:
– Ну, ты, Атос, и пижон…
И – понеслось!
Текли реки текилы и джина «Тичер», коньяка «Наполеон» и еще десятков жидкостей, о которых Маша доселе и не слыхивала. Снова и снова пили «за Марусю», пили «за Кису», за град Петра, выпили даже за упокой души Деева, которому все они обязаны появлением Маруси… Отчетливо пахло травкой…
– Ты не боялся отпускать их с деньгами? – между делом спросила Маша Атоса.
– Они понимают, что заработают и больше. И еще – они боятся тебя.
Маша была слегка шокирована.
Потом они танцевали. Сперва танго, а потом и ламбаду, и жигу и фокстрот, и черт еще знает, что… При этом мужики, кроме Атоса, конечно, разбрелись по всему залу и вели жестокий целенаправленный «съем» самых красивых дамочек, независимо от наличия у тех кавалеров, а потом тащили их к своему столу и опаивали французскими винами вековой выдержки, обкармливали экзотическими деликатесами… И отпускали с Богом. «От нас не уйдет».
Но каждый считал своим долгом хотя бы один раз станцевать с Машей. Она была уже порядком пьяна, чувствовала себя на вершине блаженства от внимания и почитания девяти таких разных мужчин. Но особенно понравилось ей танцевать с Гогой, который ржал как сумасшедший, ведь он танцевал с невидимкой, и самому ему казалось, что он обнимает руками довольно приятный наошупь воздух.
То, что он осязал невидимое, смешило его особенно. Крича, к примеру, что-нибудь вроде: «А где наши титечки?! Титечки-то где?!», – он клал руку ей на грудь, закрывал глаза и отвечал сам себе успокоенно: «Вот они, наши титечки…» Затем руку убирал, глаза открывал и, выкатив их из орбит, говорил: «Тю-тю…» И смеялся он так заразительно, что Маша на эти его выходки не оскорблялась, а напротив, заливалась вместе с ним.
Потом явились Слон с Али-Бабой и ко всеобщему удовольствию включились в оргию.
Потом, танцуя с кем-то еще, она краем глаза и издалека видела, что к их столику подходила очень стройная и, кажется, очень красивая женщина с густыми короткими черными волосами – под Мирей Матье (или это парик?), и о чем-то недолго говорила с Атосом. Кого-то она Маше напомнила, на кого-то она была похожа, но на кого?.. Маша, вернувшись к столу, поинтересовалась у Атоса, кто это был, но тот ответил, что впервые ее видел: попросила прикурить.
Потом Маша в порыве хмельного умиления возжелала вдруг выпить на брудершафт с вредным дядькой Копченым, которого она почему-то немного побаивалась, и, подойдя, случайно подслушала обрывок его разговора с молодым и патологически жадным головорезом Али-Бабой.
– … Да с какой радости? Какая, к херам, благотворительность? – говорил Али-Баба. – Это же деньги в задницу! Сиротки какие-то, понимаешь…
Маша с рюмкой в руках стояла за его спиной, и он не видел ее. Копченый же не видел ее в принципе.
– Сынок, – отвечал он Али-Бабе презрительно, – работай ты в другом месте, все равно больше бы не имел, а здесь – риска нет. Меньше, чем за два месяца – двадцать пять тысяч зеленых, где ты видел? А с Марусей – еще и побольше будет. Это дело верное.
– А может, нет сироток-то? Может, все – Шахине в карман? («Это они меня так прозвали», – умилилась Маша.)
– Молчи, сука, – зашипел Копченый, – ты что, забыл? – И он понизил голос до шепота: – Нет Шахини, понял? Нету. «Не ясно, – подумала Маша, – как это – меня нету?»
А Копченый сказал снова в полный голос:
– А если и в карман, тебе-то что за забота? Чего ты в чужом кармане считаешь?
– Ей-то не жалко, заслужила. А вот Киса – Кис-Кис-Киса… Кто пахан? Он пахан? Это ж чистый шестой номер. Я таких давил, как клопов в щели на нарах…
– Тупой. Тупым тебя мама родила. Завалишь ты все. Это же театр. Без Кисы нет Маруси…
«Опять меня почему-то нет», – совсем запуталась Маша и влезла в разговор:
– Кто тут Марусю вспомнил?
Спорщики подпрыгнули от неожиданности, а она полезла к Копченому обниматься, хватая его за усы:
– Ну Копченый, ну почему ты меня не любишь? Все меня любят, а ты не любишь. Давай на брудершафт?
– С привидениями не пью, – огрызнулся тот, – уйди отсюда.
Но в конце концов разомлел и выпил-таки с ней «за дружбу».
Потом Атос забашлял музыкантам, и они вместо однообразной попсы заиграли битловское «Let It Be», и Маша с Атосом пошли танцевать и целоваться. И случился маленький, но забавный эксцесс. Неожиданно перед ними выросла большая, похожая благодаря габаритам и толстому слою белой пудры на памятник самой себе женщина и заявила:
– Немедленно покиньте наш ресторан. Как вы себя ведете? У нас – культурное учреждение. В театре вы себя так же ведете? Отправляйтесь домой и делайте там все, что вам угодно. К тому же женщин в штанах мы вообще сюда не допускаем. Тем более в таких старых и рваных.
Атос хотел ответить ей что-то резкое, но Маша стала нашептывать ему на ухо, он сперва запротестовал, но она настаивала, и он, засмеявшись, сказал: «Ну, ладно. Давай».
Затем обернулся к администраторше Софье Львовне (а это была именно она):
– Где вы видите женщину в штанах?
– А это что? – почти радостно возопила та, вперив в Машу толстый морщинистый палец с массивным перстнем. А Маша внимательно и пристально посмотрела ей в глаза. И Софья Львовна увидела, как пьяная девочка в старых джинсах тихонько растворилась в душном воздухе полутемного зала.
– Извините, – сказала Софья Львовна и с огромными, как блюдца, глазами решительным шагом прошла в свой кабинет. Чтобы запереться и просидеть там до конца вечера, уныло таращась в стену.
Апокалипсис продолжается. На кого ж ты нас покинул, Деев Сергей Ильич?..
… – Слушай, давай смоемся отсюда, – шепнул Атос Маше.
– Давай, – согласилась она.
Эта толстая тетка была у нее третьей за сегодняшний день, и, хоть с утренних инкассаторов прошло уже много времени, в ушах у нее звенело и побаливала голова. И она уже пожалела о своей выходке.
Чтобы заглушить головную боль, она, вернувшись с Лешей к столу, налила себе полный фужер коньяку. Леша пытался остановить ее, но не успел, и она залпом выпила.
Она не помнила, как Атос усадил ее в машину, как вез. И очнулась уже на хате, в ванне с прохладной водой. И она услышала неразборчивые голоса – Атоса и женский.
Кое-что она сумела разобрать: видимо, говорили прямо за дверью. Атос: «Нет, нет, ничего не выйдет. Она здесь…» Голос: «О! Я хочу посмотреть, как это в воде…» После чего дверь как будто чуть-чуть приоткрылась, но Маше уже было не до того: ее вдруг дико затошнило, и она наполовину вылезла из ванны, чтобы не превратить в помои воду, в которой сидит…
Появился Атос и долго и нежно приводил ее в норму. И она спросила: «Кто у тебя был?» «Никого». «Но я же слышала. И кто-то заглядывал сюда». «Тебе привиделось. Это глюки». И Маша поняла, что это действительно была галлюцинация.
Потом ее рвало еще и еще, и она плакала, а Атос ухаживал за ней. Потом он вытер ее огромным полотенцем и укутал в свой махровый корейский халат. Потом он заставил ее проглотить две таблетки аспирина и напоил крепким-прекрепким чаем, от которого во рту стало горько и вязко. И хоть ее и начало знобить, ей стало намного лучше. А потом он налил себе и ей по пятьдесят граммов коньяку. Она пить не могла, но Атос сказал, что нужно, и она, давясь, выпила. И вправду ей снова стало совсем хорошо, знобить перестало. И Атос включил тихую музыку.
От выпитого сегодня алкоголя и пережитой психической нагрузки все ее чувства были слегка притуплены, но несмотря на это, с ними случилась такая сумасшедшая, такая красивая ночь, после которой женщина может чувствовать себя счастливой целую неделю.
Легко на душе у нее было еще и потому, что Атос, не особенно утруждаясь, решил ее проблему с отцом. Неизвестно где и за какую цену добыл он бумагу с солидной подписью и круглой печатью, в коей удостоверялось, что Маша является работником совместной франко-советской фирмы «Кристиан Диор в России».
Наиболее охотно люди верят самым беспочвенным и невероятным выдумкам.
– Шеф говорит, что мой папа – ювелир, – объявила она отцу, вручая бумагу; самое удивительное, что при этом она испытывала искреннюю гордость, – на моей внешности фирма зарабатывает миллионы. Ну и мне кое-что перепадает.
– Что только они находят в такой кобыле? – откликнулся отец, вертя в руках фирменный бланк. – Я так понимаю, что натурщица, или, как сейчас говорят, «модель», должна быть сексуальна. А ты?.. Клубника со сливками. – Но было видно, что ему приятно, да он и сам знал, что дочь у него красивая. – Тебя уже где-то печатали?
– Да, они гонорар только после этого платят.
– Ты бы хоть фото принесла, что ли. Или еще лучше результат – журнал или там плакат, что вы делаете-то?
– О, папочка, их еще и в России нету. И вообще в твоем возрасте такие вещи смотреть вредно.
– Ты что там – голая?!
– Нет. В пояске.
Услышав это, отец принял в воспитательных целях чопорный вид и прошествовал в свою комнату, а Маша кричала ему вслед:
– Да шучу я, шучу! Принесу я тебе фотографии, сам посмотришь!
«Так, так, так, – думала она, придется Атосу попыхтеть еще и с фотографиями…» И тут же вспомнила про фотографа – дружка Лизы Деевой. И подумала: «Какого черта Атос не позволяет мне поработать с ней?»
… В эти же дни она, не имея теоретического знания законов диалектики, на практике познала абсолютную верность, во всяком случае, одного из них: закона перехода количества в качество. Их с Атосом деньги перестали быть деньгами, а стали чем-то совершенно иным, как бы новым их ЛИЧНЫМ КАЧЕСТВОМ, превращающим их в полубогов или волшебников.
Когда у тебя в кармане мелочь, ты можешь выпить стакан газировки; когда штука – много стаканов… Но когда у тебя по карманам рассован миллион, которым ты не особо и дорожишь, для тебя нет закрытых дверей, нет дефицитных товаров, нет гаишников, нет проблем с комнатой «на часок» в любой гостинице, нет проблем с транспортом, нет проблем со связью… НЕТ ПРОБЛЕМ. И кажется уже, стоит лишь захотеть, как следует напрячься, и ты взмоешь в небо и полетишь без всяких глупых приспособлений.
… В субботу, часа в четыре, на журнальном столике у Атоса зазвонил телефон. Он, не одеваясь, перелез через Машу, взял трубу, что-то в ней услышал, бросил в нее – «Минуточку» – и прошлепал с ней за дверь комнаты. До того у него от Маши секретов не было, и она, слегка обидевшись, старалась не прислушиваться к бормотанию за стенкой. Но не могла не разобрать слово «бабки», произнесенное дважды, громко, отчетливо и, похоже, сердито.
Атос с телефоном вернулся в комнату. Выглядел он сумрачно.
– Черт, – сказал он, – срочное дело. Часа через полтора надо выезжать.
Она не стала спрашивать куда. Хотел бы, сказал бы сам. Но обиделась еще сильнее и отвернулась носом к стене.
– Ну перестань, – стал уговаривать он, забираясь в постель, – потом я тебе все расскажу. А пока это не моя тайна. – Говоря, он губами касался ее шеи, плеч, спины… И они пробарахтались в постели почти час, и на смену утолению приходила новая жажда, а на смену той – новая…
– Ты надолго? – крикнула Маша из ванной одевающемуся Атосу.
– Да. Мне сначала в контору надо заехать, взять кое-что, а потом уж по делам. Ты здесь будешь?
– Нет. Ты домой меня сможешь закинуть?
Он глянул на часы:
– Давай тогда бегом! – и хлопнул входной дверью.
Маша выскочила из ванны, наспех вытерлась, натянула паутиново-шелковые плавочки (не имея возможности разнообразить свой верхний туалет, она брала реванш на белье), ковбойку, джинсы, свитер, кроссовки, схватила рюкзчек (в нем – лишь почти пустой уже газовый баллончик, сотовый да деньги) и бегом скатилась вниз, где, сидя за рулем, ее ждал Атос.
Возле ближайшего цветочного ларька он тормознул, вышел на минуту и вернулся с огромным букетом роз. Он вручил ей цветы, чмокнул в щечку и продекламировал экспромт: «Ты не плачь, моя Маруся, я к тебе еще вернуся».
– Ты мне позвонишь завтра? – спросила она. Не потому, что сомневалась, а потому, что ей было приятно услышать утвердительный ответ. И она услышала его:
– Хорошо, часов в двенадцать.
«Что я буду делать до завтрашнего полудня?» – подумала она. Настроение у нее сейчас было хорошее, и омрачал его лишь этот вопрос – как убить сегодняшний вечер? Ведь она уже напрочь отвыкла жить без Атоса.
И вдруг появилась отличная идея.
– Атос, не надо меня домой, выруливай сразу в контору. А меня по дороге высадишь, я тебе скажу, где остановиться.
– Семь пятниц на неделе, – констатировал он. – Куда это ты намылилась?
– Я потом тебе все расскажу, – мстительно передразнила она его интонацию, – а пока это «не моя тайна».
Атос хмыкнул, а она добавила:
– Да, слушай, цветы придется оставить у тебя. Мне же с ними нельзя по улице ходить: вдруг кто-то из моих старых клиентов встретится. Представляешь: плывет по воздуху букет… Ну чего ты насупился? Мне самой жалко. Классные цветы. Спасибо тебе… Но не ехать же мне домой только из-за них.
– Ладно, – вздохнул Атос. – Хотя меня иногда и вышибает твой рационализм.
– Ничего, еще подаришь.
В этот момент они добрались до нужного ей перекрестка, остановились, попрощались, и Маша отправилась претворять в жизнь свою новую идею. Которая заключалась в том, чтобы посвятить сегодняшний свободный вечер слежке за Лизой Деевой. Сколько раз она говорила Атосу, что пора ей этим заняться, но он упрямо отнекивался, уверяя, что пока не время, что с самого начала, когда они затевали эту операцию, они не рассчитывали на помощь невидимки, и Слон с Вадиком не прекращают вполне сносную слежку за вдовушкой. А пускать на такие элементарные дела Марусю, которая за полчаса работы может приносить миллионы, – крайне непрактично. Если будет нужно, они непременно попросят ее о помощи, но пока в этом необходимости нет… И тому подобное.
Может быть, необходимости и нет, но Маша соскучилась по «тонкой» работе, когда, находясь в одной квартире с хозяевами, только скользя между ними, она ухитрялась сутками ничем себя не выдать. А ведь надо было как-то спать, есть, справлять естественные надобности.
… Вот и знакомая дверь. Маша нажала кнопку звонка и, дождавшись шагов (ура! дома!), поднялась на несколько ступенек вверх по лестнице, сняла кроссовки и сунула их в рюкзак. А достала оттуда подобранную по дороге консервную банку, которую приготовилась бросить вниз, в лестничный пролет. Что она и сделала в тот момент, когда Лиза открыла. Оглядевшись, укутанная в шелковое японское кимоно, фиолетовое с золотым огнедышащим драконом, Лиза шагнула от двери и заглянула вниз, в пролет: что гремело? И этого было достаточно, чтобы Маша скользнула в квартиру.
В спальне играла мягкая музыка – как бы делясь друг с другом самым сокровенным, вели неспешный диалог саксофон и гитара. На огромном экране телевизора, подключенного к видику, мерцали плавные сумеречные блики. Лиза сбросила кимоно и принялась за, похоже, прерванную звонком гимнастику. Маша уже не в первый раз залюбовалась линиями ее тела. Она и раньше ловила себя на том, что красивое женское тело впечатляет ее больше, чем мужское, но не видела в этом патологии: она ведь не испытывала при этом влечения, а наслаждалась чисто эстетически.
Невольно она принялась сравнивать Лизу с собой. Фигура у той была, конечно, более женственна: бедра шире, а талия – тоньше. Ноги – длинные, ровные и красивые. Но ногами могла похвастаться и Маша. Грудь хоть и не вздымалась так бойко, как у Маши, зато сохраняла правильные сферические формы, была больше и приковывала взгляд крупными темными сосками.
Закончив занятия и приняв душ, Лиза вновь накинула кимоно, присела возле огромного зеркала и принялась за макияж. «Вот и еще одно ее преимущество, – подумала Маша, инстинктивно пытаясь запомнить названия всех этих ослепительно красивых коробочек и флакончиков, – никогда я не научусь пользоваться косметикой так, как она… Да, но у меня есть то, что перевешивает все ее достоинства, – молодость, – успокоила она себя и тут же укорила: что за натура, почему это в любой женщине нужно обязательно видеть соперницу? Нам ведь с ней делить нечего».
Один из париков, покоящихся на болванках вдоль края зеркала, черный и густой, с короткой стрижкой, что-то напомнил Маше, но она не успела собраться с мыслями, потому что часы пробили шесть и тут же раздался звонок в дверь. «Кто это у нас такой пунктуальный? – подумала Маша с неприязнью. – Хорошо, если это ее фотограф. А если не он? Лучше спрятаться заранее». И она юркнула под обширную кровать четы Деевых, где в свое время ей пришлось коротать пару, надо заметить, абсолютно спокойных ночей.
– О, какие цветы! Ты, как всегда, на высоте, милый, – услышала она приближающийся голос Лизы.
Вот скрипнула дверь спальни. Они уже здесь, догадалась Маша, и тут сердце ее заколотилось так бешено, что она схватилась за грудь, словно не давая ему вырваться наружу. Потому что Лизе в ответ прозвучал голос… Голос АТОСА (!!!):
– Весь Питер объехал, чтобы найти самый лучший букет.
– Очень, очень мило с твоей стороны. Ну, что ты встал как истукан? Раздевайся. –
И Маша увидела, как на пол к их ногам упало сначала кимоно, а затем – одежда Атоса. (Час назад она видела, как он надевал все это!) Она, чтобы не закричать от отчаяния и стыда, что есть силы впилась зубами себе в руку.
– Что-то нечастым гостем стал ты у меня, – продолжала Лиза нежно и в то же время недобро, – ты бы и сегодня не появился, если бы я не позвонила. Так?
– За два месяца мы сделали миллион баксов. Думаешь, у меня есть свободное время?..
– Не трепыхайся, Киса, – перебила его Лиза, – я все прекрасно понимаю. Как наша Маруся?
– Она все делает, как надо.
– И в постели?
– Мне обязательно ЭТО нужно обсуждать С ТОБОЙ? В конце концов, Шахиня, не я все это придумал.
– Куда уж тебе, Киса. Точно, это Я придумала. Только ты должен был влюбить в себя девчонку, а не наоборот. Вот что ты лежишь, как деревянный? Люби меня. Делай хоть что-нибудь. Делай! – угрожающе повторила она.
В это время в коридоре раздался звонок телефона. Она услышала, что отец снял трубку и говорит с кем-то. Потом он постучал в дверь ее комнаты. Раньше он всегда входил без стука.
– Да! – крикнула она.
– Какой-то мужчина спрашивает Марусю…
«Козлы! – зло подумала она. – Надо же было так все испортить. Почему было не позвонить по сотовому?» Но она тут же вспомнила, что сотовый отключен, ведь это – «предмет роскоши» и отец о нем не знает… Она спрыгнула с дивана и, проскочив мимо отца, взяла трубку:
– Ну?!
– Маруся, – раздался дурашливый голос лысого Гоги, – карета подана, добро пожаловать в кабак!
О, ёлки! Про кабак-то она и забыла.
– Ладно, сейчас спущусь. Жди.
Она бросила трубку, вернулась к себе, скинула халатик, облачилась в свой опостылевший джинсовый костюм, схватила рюкзак и, заглянув в комнату к отцу, сказала ему в спину:
– Папа, перестань. Я тебе все объясню. В том, что ты там себе напридумывал, нет ни капли правды. А сейчас мне надо бежать. У одного типа день рождения.
Но отец так и не обернулся.
Уже выходя из квартиры, она крикнула в пустоту коридора:
– Пока!»
Подождала. Но никто не откликнулся. Закусив губу, она хлопнула дверью и бегом полетела вниз по лестнице.
3.
До «Универсаля» добирались весело. Так совпало, что заехали за ней как раз те самые трое (а всего в банде сейчас было десять человек), которые участвовали в операции по уничтожению Деева: Гога, невысокий скуластый сероглазый крепыш Вадик (раньше он был Лешиным одногруппником) и худой усатый вредный дядька – натуральный уголовник по кличке «Копченый». И для всех троих с памятных времен той операции Маша была невидима. И вот они усадили ее за руль (Атос уже месяц учит ее водить автомобиль) и умирали от жути и хохота, наблюдая за тем, как сами собой нажимаются педали сцепления и газа, вертится баранка и машина, в которой они сидят, несется БЕЗ ВОДИТЕЛЯ по вечернему Питеру…Ресторан по сути своей и есть не что иное, как зона вечного праздника. Ну, а «Универсаль» просто лопался от самодовольства, ежедневно снова и снова празднуя великую радость избавления от мертвящего ига Сергея Ильича Деева, от его неусыпного ока, жесткой руки и неуемной алчности, за которую и был он прозван Прорвой.
Шальной ветер свободы витал в воздухе меж изящных хрустальных люстр. Доходило до того, что порой тот или иной официант у всех на глазах неожиданно опрокидывал стопарик коньячку и принимался лихо отплясывать с какой-нибудь особо сексапильной посетительницей. Раньше за такое дело он и с работы мог бы вылететь, а нынче это никого ничуть не возмущало, кроме, пожалуй, администраторши Софьи Львовны, которая при Дееве была его правой рукой, теперь же ощущала, как власть ускользает из ее цепких пальцев, и воспринимала это чуть ли не как Апокалипсис.
Атос и Маша нередко проводили вечера в ресторанах, но чаще – в небольших кафешках с национальными кухнями. Ей нравилось все это пробовать. И всегда они были только вдвоем. Сегодня же впервые гуляла ВСЯ банда. И лишь сев за стол, точнее за два сдвинутых столика, Маша из обширной речи Атоса узнала, что, собственно, послужило поводом для этого праздника.
– Итак, господа, – начал Атос, – вчера, еще не зная исхода сегодняшней операции, я взял на себя смелость заказать места в этом прекрасном зале. Потому что я верил в счастливый исход. Потому что удача продолжает сопутствовать нам. И я не ошибся. Все вы уже знаете, сколько мужества и сил потребовалось нашей Марусе, чтобы это случилось. И сегодня общий счет финансовых поступлений в кассу нашей фирмы достиг МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ!
Присутствующие нестройно, но с энтузиазмом прокричали «Ура!» и зааплодировали. Но Атос, остановив их поднятием руки, продолжил:
– Все вы знаете, что основная цель нашей деятельности – благотворительность. И, вступая в дело, каждый из нас знал, что половина общей суммы наших доходов уйдет обездоленным людям. Оставшаяся же половина снова будет поделена пополам: одна часть уходит в оборот фирмы – на обеспечение всем необходимым, другая же – поровну делится между нами. То есть сумма личного дохода каждого из нас будет составлять лишь десятую часть от четверти общей суммы. И я счастлив объявить, что именно сегодня каждый из нас впервые получит свою долю – двадцать пять тысяч баксов!..
И снова Атосу пришлось останавливать взмахом руки восторженный гвалт.
– Отличные кейсы фирмы «Кодак» из натуральной, естественно, кожи, в которых лежат ваши деньги, – подарок фирмы. Так же, как и все расходы за сегодняшний банкет.
Тут Копченый открыл вынутый из багажника «Волги», в которой они приехали, и внесенный в зал чемодан. (В багажник машины встроен сейф; Маша знала, что код его замка – ее год рождения. Атос любит такие эффектные штучки.) Копченый достал из чемодана десять аккуратных добротных кейсов и передал их по рукам. В ручку каждого из них была вшита металлическая бирка с гравировкой. Маша получила свой кейс и прочла на бирке: «Любимой Марусе». «Это безумие, – подумала она, – сейчас за нашим столом в общей сложности четверть миллиона долларов. Все кончится или стрельбой, или чем-то еще хуже». Однако Атос быстро снял ее беспокойство.
– Желающие забрать свои деньги немедленно должны выпить с нами этот бокал и сейчас же покинуть ресторан. Остальные же сдадут свои кейсы обратно, они тотчас будут отвезены в контору и помещены в сейф. За сохранность я ручаюсь. Деньги будут вам выданы по первому же требованию. Я бы очень не хотел, чтобы кто-то сейчас покинул наш стол, но повторяю, это личное дело каждого… А выпить я предлагаю за нашу дорогую Марусю. И объявляю ее Королевой полтергейста!
Все встали, грохнули пробки, холодная искристая жидкость пролилась в бокалы. Выпили. После этого восемь кейсов вернулось в чемодан к Копченому, и тот под охраной двух вооруженных человек проследовал к выходу. Двое же (клички «Слон» и «Али-Баба»), извинившись, покинули ресторан со своими кейсами в руках. Правда, они обещали вернуться по возможности скорее.
Пока за столом оставалось пятеро, в основном царила настороженная тишина. Но вот вернулись те трое, что увезли деньги, и Копченый объявил: «Порядок». Все вздохнули с облегчением. Маша, расслабившись, заметила:
– Ну, ты, Атос, и пижон…
И – понеслось!
Текли реки текилы и джина «Тичер», коньяка «Наполеон» и еще десятков жидкостей, о которых Маша доселе и не слыхивала. Снова и снова пили «за Марусю», пили «за Кису», за град Петра, выпили даже за упокой души Деева, которому все они обязаны появлением Маруси… Отчетливо пахло травкой…
– Ты не боялся отпускать их с деньгами? – между делом спросила Маша Атоса.
– Они понимают, что заработают и больше. И еще – они боятся тебя.
Маша была слегка шокирована.
Потом они танцевали. Сперва танго, а потом и ламбаду, и жигу и фокстрот, и черт еще знает, что… При этом мужики, кроме Атоса, конечно, разбрелись по всему залу и вели жестокий целенаправленный «съем» самых красивых дамочек, независимо от наличия у тех кавалеров, а потом тащили их к своему столу и опаивали французскими винами вековой выдержки, обкармливали экзотическими деликатесами… И отпускали с Богом. «От нас не уйдет».
Но каждый считал своим долгом хотя бы один раз станцевать с Машей. Она была уже порядком пьяна, чувствовала себя на вершине блаженства от внимания и почитания девяти таких разных мужчин. Но особенно понравилось ей танцевать с Гогой, который ржал как сумасшедший, ведь он танцевал с невидимкой, и самому ему казалось, что он обнимает руками довольно приятный наошупь воздух.
То, что он осязал невидимое, смешило его особенно. Крича, к примеру, что-нибудь вроде: «А где наши титечки?! Титечки-то где?!», – он клал руку ей на грудь, закрывал глаза и отвечал сам себе успокоенно: «Вот они, наши титечки…» Затем руку убирал, глаза открывал и, выкатив их из орбит, говорил: «Тю-тю…» И смеялся он так заразительно, что Маша на эти его выходки не оскорблялась, а напротив, заливалась вместе с ним.
Потом явились Слон с Али-Бабой и ко всеобщему удовольствию включились в оргию.
Потом, танцуя с кем-то еще, она краем глаза и издалека видела, что к их столику подходила очень стройная и, кажется, очень красивая женщина с густыми короткими черными волосами – под Мирей Матье (или это парик?), и о чем-то недолго говорила с Атосом. Кого-то она Маше напомнила, на кого-то она была похожа, но на кого?.. Маша, вернувшись к столу, поинтересовалась у Атоса, кто это был, но тот ответил, что впервые ее видел: попросила прикурить.
Потом Маша в порыве хмельного умиления возжелала вдруг выпить на брудершафт с вредным дядькой Копченым, которого она почему-то немного побаивалась, и, подойдя, случайно подслушала обрывок его разговора с молодым и патологически жадным головорезом Али-Бабой.
– … Да с какой радости? Какая, к херам, благотворительность? – говорил Али-Баба. – Это же деньги в задницу! Сиротки какие-то, понимаешь…
Маша с рюмкой в руках стояла за его спиной, и он не видел ее. Копченый же не видел ее в принципе.
– Сынок, – отвечал он Али-Бабе презрительно, – работай ты в другом месте, все равно больше бы не имел, а здесь – риска нет. Меньше, чем за два месяца – двадцать пять тысяч зеленых, где ты видел? А с Марусей – еще и побольше будет. Это дело верное.
– А может, нет сироток-то? Может, все – Шахине в карман? («Это они меня так прозвали», – умилилась Маша.)
– Молчи, сука, – зашипел Копченый, – ты что, забыл? – И он понизил голос до шепота: – Нет Шахини, понял? Нету. «Не ясно, – подумала Маша, – как это – меня нету?»
А Копченый сказал снова в полный голос:
– А если и в карман, тебе-то что за забота? Чего ты в чужом кармане считаешь?
– Ей-то не жалко, заслужила. А вот Киса – Кис-Кис-Киса… Кто пахан? Он пахан? Это ж чистый шестой номер. Я таких давил, как клопов в щели на нарах…
– Тупой. Тупым тебя мама родила. Завалишь ты все. Это же театр. Без Кисы нет Маруси…
«Опять меня почему-то нет», – совсем запуталась Маша и влезла в разговор:
– Кто тут Марусю вспомнил?
Спорщики подпрыгнули от неожиданности, а она полезла к Копченому обниматься, хватая его за усы:
– Ну Копченый, ну почему ты меня не любишь? Все меня любят, а ты не любишь. Давай на брудершафт?
– С привидениями не пью, – огрызнулся тот, – уйди отсюда.
Но в конце концов разомлел и выпил-таки с ней «за дружбу».
Потом Атос забашлял музыкантам, и они вместо однообразной попсы заиграли битловское «Let It Be», и Маша с Атосом пошли танцевать и целоваться. И случился маленький, но забавный эксцесс. Неожиданно перед ними выросла большая, похожая благодаря габаритам и толстому слою белой пудры на памятник самой себе женщина и заявила:
– Немедленно покиньте наш ресторан. Как вы себя ведете? У нас – культурное учреждение. В театре вы себя так же ведете? Отправляйтесь домой и делайте там все, что вам угодно. К тому же женщин в штанах мы вообще сюда не допускаем. Тем более в таких старых и рваных.
Атос хотел ответить ей что-то резкое, но Маша стала нашептывать ему на ухо, он сперва запротестовал, но она настаивала, и он, засмеявшись, сказал: «Ну, ладно. Давай».
Затем обернулся к администраторше Софье Львовне (а это была именно она):
– Где вы видите женщину в штанах?
– А это что? – почти радостно возопила та, вперив в Машу толстый морщинистый палец с массивным перстнем. А Маша внимательно и пристально посмотрела ей в глаза. И Софья Львовна увидела, как пьяная девочка в старых джинсах тихонько растворилась в душном воздухе полутемного зала.
– Извините, – сказала Софья Львовна и с огромными, как блюдца, глазами решительным шагом прошла в свой кабинет. Чтобы запереться и просидеть там до конца вечера, уныло таращась в стену.
Апокалипсис продолжается. На кого ж ты нас покинул, Деев Сергей Ильич?..
… – Слушай, давай смоемся отсюда, – шепнул Атос Маше.
– Давай, – согласилась она.
Эта толстая тетка была у нее третьей за сегодняшний день, и, хоть с утренних инкассаторов прошло уже много времени, в ушах у нее звенело и побаливала голова. И она уже пожалела о своей выходке.
Чтобы заглушить головную боль, она, вернувшись с Лешей к столу, налила себе полный фужер коньяку. Леша пытался остановить ее, но не успел, и она залпом выпила.
Она не помнила, как Атос усадил ее в машину, как вез. И очнулась уже на хате, в ванне с прохладной водой. И она услышала неразборчивые голоса – Атоса и женский.
Кое-что она сумела разобрать: видимо, говорили прямо за дверью. Атос: «Нет, нет, ничего не выйдет. Она здесь…» Голос: «О! Я хочу посмотреть, как это в воде…» После чего дверь как будто чуть-чуть приоткрылась, но Маше уже было не до того: ее вдруг дико затошнило, и она наполовину вылезла из ванны, чтобы не превратить в помои воду, в которой сидит…
Появился Атос и долго и нежно приводил ее в норму. И она спросила: «Кто у тебя был?» «Никого». «Но я же слышала. И кто-то заглядывал сюда». «Тебе привиделось. Это глюки». И Маша поняла, что это действительно была галлюцинация.
Потом ее рвало еще и еще, и она плакала, а Атос ухаживал за ней. Потом он вытер ее огромным полотенцем и укутал в свой махровый корейский халат. Потом он заставил ее проглотить две таблетки аспирина и напоил крепким-прекрепким чаем, от которого во рту стало горько и вязко. И хоть ее и начало знобить, ей стало намного лучше. А потом он налил себе и ей по пятьдесят граммов коньяку. Она пить не могла, но Атос сказал, что нужно, и она, давясь, выпила. И вправду ей снова стало совсем хорошо, знобить перестало. И Атос включил тихую музыку.
От выпитого сегодня алкоголя и пережитой психической нагрузки все ее чувства были слегка притуплены, но несмотря на это, с ними случилась такая сумасшедшая, такая красивая ночь, после которой женщина может чувствовать себя счастливой целую неделю.
4.
И она чувствовала себя счастливой целую неделю. К тому же после этой ночи было еще и утро, и была еще следующая ночь, а за ней – другая. Они отдыхали на всю катушку, но без напряжения, которое, случается, возникает у того, кто решает отдохнуть «на всю катушку». Они объехали все лучшие питерские рестораны, они гуляли по ночному городу и курили, кидая огоньки окурков в темную маслянистую Неву. Они взахлеб рассказывали друг другу о своих чувствах, делясь маленькими секретами собственной физиологии. А после проверяли все это на практике, занимаясь любовью в самых неожиданных местах, где, всегда врасплох, заставал их щекочущий магнетизм взаимного влечения.Легко на душе у нее было еще и потому, что Атос, не особенно утруждаясь, решил ее проблему с отцом. Неизвестно где и за какую цену добыл он бумагу с солидной подписью и круглой печатью, в коей удостоверялось, что Маша является работником совместной франко-советской фирмы «Кристиан Диор в России».
Наиболее охотно люди верят самым беспочвенным и невероятным выдумкам.
– Шеф говорит, что мой папа – ювелир, – объявила она отцу, вручая бумагу; самое удивительное, что при этом она испытывала искреннюю гордость, – на моей внешности фирма зарабатывает миллионы. Ну и мне кое-что перепадает.
– Что только они находят в такой кобыле? – откликнулся отец, вертя в руках фирменный бланк. – Я так понимаю, что натурщица, или, как сейчас говорят, «модель», должна быть сексуальна. А ты?.. Клубника со сливками. – Но было видно, что ему приятно, да он и сам знал, что дочь у него красивая. – Тебя уже где-то печатали?
– Да, они гонорар только после этого платят.
– Ты бы хоть фото принесла, что ли. Или еще лучше результат – журнал или там плакат, что вы делаете-то?
– О, папочка, их еще и в России нету. И вообще в твоем возрасте такие вещи смотреть вредно.
– Ты что там – голая?!
– Нет. В пояске.
Услышав это, отец принял в воспитательных целях чопорный вид и прошествовал в свою комнату, а Маша кричала ему вслед:
– Да шучу я, шучу! Принесу я тебе фотографии, сам посмотришь!
«Так, так, так, – думала она, придется Атосу попыхтеть еще и с фотографиями…» И тут же вспомнила про фотографа – дружка Лизы Деевой. И подумала: «Какого черта Атос не позволяет мне поработать с ней?»
… В эти же дни она, не имея теоретического знания законов диалектики, на практике познала абсолютную верность, во всяком случае, одного из них: закона перехода количества в качество. Их с Атосом деньги перестали быть деньгами, а стали чем-то совершенно иным, как бы новым их ЛИЧНЫМ КАЧЕСТВОМ, превращающим их в полубогов или волшебников.
Когда у тебя в кармане мелочь, ты можешь выпить стакан газировки; когда штука – много стаканов… Но когда у тебя по карманам рассован миллион, которым ты не особо и дорожишь, для тебя нет закрытых дверей, нет дефицитных товаров, нет гаишников, нет проблем с комнатой «на часок» в любой гостинице, нет проблем с транспортом, нет проблем со связью… НЕТ ПРОБЛЕМ. И кажется уже, стоит лишь захотеть, как следует напрячься, и ты взмоешь в небо и полетишь без всяких глупых приспособлений.
… В субботу, часа в четыре, на журнальном столике у Атоса зазвонил телефон. Он, не одеваясь, перелез через Машу, взял трубу, что-то в ней услышал, бросил в нее – «Минуточку» – и прошлепал с ней за дверь комнаты. До того у него от Маши секретов не было, и она, слегка обидевшись, старалась не прислушиваться к бормотанию за стенкой. Но не могла не разобрать слово «бабки», произнесенное дважды, громко, отчетливо и, похоже, сердито.
Атос с телефоном вернулся в комнату. Выглядел он сумрачно.
– Черт, – сказал он, – срочное дело. Часа через полтора надо выезжать.
Она не стала спрашивать куда. Хотел бы, сказал бы сам. Но обиделась еще сильнее и отвернулась носом к стене.
– Ну перестань, – стал уговаривать он, забираясь в постель, – потом я тебе все расскажу. А пока это не моя тайна. – Говоря, он губами касался ее шеи, плеч, спины… И они пробарахтались в постели почти час, и на смену утолению приходила новая жажда, а на смену той – новая…
– Ты надолго? – крикнула Маша из ванной одевающемуся Атосу.
– Да. Мне сначала в контору надо заехать, взять кое-что, а потом уж по делам. Ты здесь будешь?
– Нет. Ты домой меня сможешь закинуть?
Он глянул на часы:
– Давай тогда бегом! – и хлопнул входной дверью.
Маша выскочила из ванны, наспех вытерлась, натянула паутиново-шелковые плавочки (не имея возможности разнообразить свой верхний туалет, она брала реванш на белье), ковбойку, джинсы, свитер, кроссовки, схватила рюкзчек (в нем – лишь почти пустой уже газовый баллончик, сотовый да деньги) и бегом скатилась вниз, где, сидя за рулем, ее ждал Атос.
Возле ближайшего цветочного ларька он тормознул, вышел на минуту и вернулся с огромным букетом роз. Он вручил ей цветы, чмокнул в щечку и продекламировал экспромт: «Ты не плачь, моя Маруся, я к тебе еще вернуся».
– Ты мне позвонишь завтра? – спросила она. Не потому, что сомневалась, а потому, что ей было приятно услышать утвердительный ответ. И она услышала его:
– Хорошо, часов в двенадцать.
«Что я буду делать до завтрашнего полудня?» – подумала она. Настроение у нее сейчас было хорошее, и омрачал его лишь этот вопрос – как убить сегодняшний вечер? Ведь она уже напрочь отвыкла жить без Атоса.
И вдруг появилась отличная идея.
– Атос, не надо меня домой, выруливай сразу в контору. А меня по дороге высадишь, я тебе скажу, где остановиться.
– Семь пятниц на неделе, – констатировал он. – Куда это ты намылилась?
– Я потом тебе все расскажу, – мстительно передразнила она его интонацию, – а пока это «не моя тайна».
Атос хмыкнул, а она добавила:
– Да, слушай, цветы придется оставить у тебя. Мне же с ними нельзя по улице ходить: вдруг кто-то из моих старых клиентов встретится. Представляешь: плывет по воздуху букет… Ну чего ты насупился? Мне самой жалко. Классные цветы. Спасибо тебе… Но не ехать же мне домой только из-за них.
– Ладно, – вздохнул Атос. – Хотя меня иногда и вышибает твой рационализм.
– Ничего, еще подаришь.
В этот момент они добрались до нужного ей перекрестка, остановились, попрощались, и Маша отправилась претворять в жизнь свою новую идею. Которая заключалась в том, чтобы посвятить сегодняшний свободный вечер слежке за Лизой Деевой. Сколько раз она говорила Атосу, что пора ей этим заняться, но он упрямо отнекивался, уверяя, что пока не время, что с самого начала, когда они затевали эту операцию, они не рассчитывали на помощь невидимки, и Слон с Вадиком не прекращают вполне сносную слежку за вдовушкой. А пускать на такие элементарные дела Марусю, которая за полчаса работы может приносить миллионы, – крайне непрактично. Если будет нужно, они непременно попросят ее о помощи, но пока в этом необходимости нет… И тому подобное.
Может быть, необходимости и нет, но Маша соскучилась по «тонкой» работе, когда, находясь в одной квартире с хозяевами, только скользя между ними, она ухитрялась сутками ничем себя не выдать. А ведь надо было как-то спать, есть, справлять естественные надобности.
… Вот и знакомая дверь. Маша нажала кнопку звонка и, дождавшись шагов (ура! дома!), поднялась на несколько ступенек вверх по лестнице, сняла кроссовки и сунула их в рюкзак. А достала оттуда подобранную по дороге консервную банку, которую приготовилась бросить вниз, в лестничный пролет. Что она и сделала в тот момент, когда Лиза открыла. Оглядевшись, укутанная в шелковое японское кимоно, фиолетовое с золотым огнедышащим драконом, Лиза шагнула от двери и заглянула вниз, в пролет: что гремело? И этого было достаточно, чтобы Маша скользнула в квартиру.
В спальне играла мягкая музыка – как бы делясь друг с другом самым сокровенным, вели неспешный диалог саксофон и гитара. На огромном экране телевизора, подключенного к видику, мерцали плавные сумеречные блики. Лиза сбросила кимоно и принялась за, похоже, прерванную звонком гимнастику. Маша уже не в первый раз залюбовалась линиями ее тела. Она и раньше ловила себя на том, что красивое женское тело впечатляет ее больше, чем мужское, но не видела в этом патологии: она ведь не испытывала при этом влечения, а наслаждалась чисто эстетически.
Невольно она принялась сравнивать Лизу с собой. Фигура у той была, конечно, более женственна: бедра шире, а талия – тоньше. Ноги – длинные, ровные и красивые. Но ногами могла похвастаться и Маша. Грудь хоть и не вздымалась так бойко, как у Маши, зато сохраняла правильные сферические формы, была больше и приковывала взгляд крупными темными сосками.
Закончив занятия и приняв душ, Лиза вновь накинула кимоно, присела возле огромного зеркала и принялась за макияж. «Вот и еще одно ее преимущество, – подумала Маша, инстинктивно пытаясь запомнить названия всех этих ослепительно красивых коробочек и флакончиков, – никогда я не научусь пользоваться косметикой так, как она… Да, но у меня есть то, что перевешивает все ее достоинства, – молодость, – успокоила она себя и тут же укорила: что за натура, почему это в любой женщине нужно обязательно видеть соперницу? Нам ведь с ней делить нечего».
Один из париков, покоящихся на болванках вдоль края зеркала, черный и густой, с короткой стрижкой, что-то напомнил Маше, но она не успела собраться с мыслями, потому что часы пробили шесть и тут же раздался звонок в дверь. «Кто это у нас такой пунктуальный? – подумала Маша с неприязнью. – Хорошо, если это ее фотограф. А если не он? Лучше спрятаться заранее». И она юркнула под обширную кровать четы Деевых, где в свое время ей пришлось коротать пару, надо заметить, абсолютно спокойных ночей.
– О, какие цветы! Ты, как всегда, на высоте, милый, – услышала она приближающийся голос Лизы.
Вот скрипнула дверь спальни. Они уже здесь, догадалась Маша, и тут сердце ее заколотилось так бешено, что она схватилась за грудь, словно не давая ему вырваться наружу. Потому что Лизе в ответ прозвучал голос… Голос АТОСА (!!!):
– Весь Питер объехал, чтобы найти самый лучший букет.
– Очень, очень мило с твоей стороны. Ну, что ты встал как истукан? Раздевайся. –
И Маша увидела, как на пол к их ногам упало сначала кимоно, а затем – одежда Атоса. (Час назад она видела, как он надевал все это!) Она, чтобы не закричать от отчаяния и стыда, что есть силы впилась зубами себе в руку.
– Что-то нечастым гостем стал ты у меня, – продолжала Лиза нежно и в то же время недобро, – ты бы и сегодня не появился, если бы я не позвонила. Так?
– За два месяца мы сделали миллион баксов. Думаешь, у меня есть свободное время?..
– Не трепыхайся, Киса, – перебила его Лиза, – я все прекрасно понимаю. Как наша Маруся?
– Она все делает, как надо.
– И в постели?
– Мне обязательно ЭТО нужно обсуждать С ТОБОЙ? В конце концов, Шахиня, не я все это придумал.
– Куда уж тебе, Киса. Точно, это Я придумала. Только ты должен был влюбить в себя девчонку, а не наоборот. Вот что ты лежишь, как деревянный? Люби меня. Делай хоть что-нибудь. Делай! – угрожающе повторила она.