Бурков Георгий Иванович. Хроника сердца

 
   Иногда меня посещает беспричинный страх. Я думаю – а что, если я внезапно умру и не успею сделать запись о самом главном?! У меня нет уверенности, что после моей смерти записи попадут в чистые и бескорыстные руки. И все-таки я не снимаю с себя обязанности записать свои чувства, с которыми теперь уж не расстаюсь никогда. Они устойчиво поселились во мне, стали частью моего организма.
   Я очень люблю свою мать и своего отца. Вот и все, и казалось бы, дальше говорить об этом не надо. Если бы именно сейчас, в зрелом возрасте, я не догадался, что любовь моя (буду обозначать мое чувство этим словом «любовь», т. к. другого не знаю) вернее, обоюдная любовь-связь – явление исключительное и редкое. Оно случилось с нами. Могло случиться с другими. Да и случилось, наверное. Но уверен твердо – нас, людей связанных такой любовью, мало на земле. Какая-то загадка природы спрятана в такой любви, загадка не открытая пока, не объясненная. Если откроют, к примеру, эту злополучную частицу «пси», о которой говорят сейчас как о страшном военном оружии, то против такого оружия существует уже противоядие, которое я сейчас называю любовью. Может быть, придет время, и над «любовью» будут работать секретные институты, тоже военные. Но это новое оружие будет стоить гораздо больше, чем то, над которым работают сейчас. Нет во всем мире таких денежных средств, чтоб заплатить за такое оружие, как «любовь». Думаю, ученые наши начали с опытов над матерями. Мне самому в минуты абсолютного одиночества кажется, что в этот момент фиксируют изменения в организме моей матери. Добро и Зло.
 
   Запомнился мне один случай. Снимался я в короткометражном фильме режиссера Андрея Смирнова «Ангел». Действие происходило во время гражданской войны. И был в нем такой эпизод: крушение поезда. Массовка для него требовалась огромная, человек 400, полный поезд. Костюмерная бедная, такого количества костюмов в ней, по-моему, отродясь не было. Вот и объявили людям, чтобы оделись они самостоятельно в стиле 20-х годов. Оделись, разумеется, кто во что горазд. Вдруг подходит ко мне человек, который так в память мне на всю жизнь и врезался: в старой шинели, под ней майка, в каких-то комнатных брюках, на ногах – парусиновые ботинки, а на голове – соломенная шляпа. И с детским гробиком на плече… Была в нем какая-то особенная приметность: седой такой мальчишка. Подошел и просит меня поговорить с оператором и режиссером, чтобы его крупно сняли. Зачем? – спрашиваю. Для внуков, говорит. Будут они когда-нибудь фильм этот смотреть, а там их дед, живой. Но говорить об этом и не понадобилось. Его и без меня заметили – очень уж живописен. Стали снимать: идут люди с поезда друг за другом, цепочкой, подходит он к камере и вдруг прямо в нее смотрит. «Стоп! – закричали. – Не смотреть в камеру!» Если вспомнить документальные фильмы, хронику – там все смотрят в камеру, и это не раздражает. Они смотрят в нас. Жадно смотрят… И не думают о том, что нарушают важный принцип кино, запрещающий смотреть в камеру. Лучшие из этих фильмов смотрят нам, потомкам, в душу, волнуя нас.
 
   Пройдет время… И Доронина будет вспоминать, что играла со мной в одном спектакле. С гордостью. Много на моем пути встречалось борцов со мной, подчинителей, соревнователей и т. д.
   Чернь, дорвавшаяся до власти, крайне опасна. И когда я подам заявление об уходе, мне следует вести себя (ведь придется доигрывать) крайне осторожно. От сталинистов, от людей, свободных от морали, можно ждать всего. Да еще в момент нервный для таких людей: они чувствуют свою политическую и художественную гибель и скорый уход в небытие, и поэтому перед духовной агонией они крайне ядовиты и опасны для окружающих.
 
   Сравнительные жизнеописания моих сценических героев. Например, Бутузов и Иван Климов. У первого есть даже исторический прототип – Кутузов, рабочий. Знал ли я своих прототипов? Были ли в моем опыте такие люди? Конечно, Иван Климов – из всенародного опыта, значит и моего тоже. Секрет был в том, чтобы переосмыслить и переоценить то, что давно, казалось бы, оценено. В этом состояла новизна работы, открытие. Но мой «народный взгляд» опять, в который уж раз (вспомнить хотя бы Рябого из «Анны»), не был замечен. Вернее, его отметили как талантливое частное явление и всё.
   Бутузов – явление особое. В народном опыте такие люди известны. Это глупый, даже тупой человек, начинающий постигать известные истины и радующийся, что они ему понятны. Я бы назвал эту сцену так: ученик ликбеза у Ленина. И здесь возникает вопрос об авторе. Шатров постигает тонкость юмора, которого у него не было. Но это и не юмор. Сцена, на которой он проговорился, ставит сразу под сомнение всю «пьесу».
   Мне кажется, я играл Бутузова единственно верным путем: развлекая Ленина, дурачился.
   Иначе этот случай сразу же становился больше клиническим, нежели художественным.
 
   Другу.
   Есть ли пределы… были ли пределы, за которые нельзя было ступать?
   Вопрос, возникающий, когда думаешь о сталинщине… Бухарин, Рыков, Раскольников и др. вожди. Где, на каком пределе, они должны были бы остановиться?
   Вопрос глупый. Дело не в границах, а в направлении. Раз пошли в эту сторону, то уж говорить о том, до каких пор идти, не приходится.
   Это мелочи.
 
   Другу.
   Сталин знал, что есть такие чувства, как страх и любовь. Где не действует страх, надо давить на любовь. «Сознайся», и будут жить близкие, которых любишь. Это очень важно: знать об этом.
   «Оттенки террора» – так назовем главу?
   Революция оказалась в конечном счете заложницей уголовного мира, бесячества. Все пытаюсь постичь тот абсурд, в создании которого активно, страстно (!) участвовали жертвы.
 
   Меня всегда удивляла классовая наша надменность. Подчеркиваю, всегда. С детства. Т. е. я знал, что вот здесь что-то неладно, что-то нечестно. И так происходило со многими, не со мной одним. Но постоянно наша идеология наши предмыслия и наши предчувствия гасила. Стойкий аргумент нашей идеологии состоял и состоит в следующем: подлый характер капитализма вынуждает нас хитрить Некоторые эффектные ходы нашего государства вызывали восторженный националистический порыв. Именно националистический, а не социалистический.
   Но мы, обираемые и унижаемые, всегда чувствовали, что нас обманывают. Вопрос стоял так: кто перейдет за флажки совести. Таких оказалось больше, чем ожидал даже Сталин.
   Поэтому и среди них был отстрел.
 
   Оборотни. Очень кстати вспомнился фильм «Вий».
   Компания, захватившая МХАТ, это не что иное, как оборотни, притворяющиеся художниками. И дело тут совсем не в ограниченности или бездарности. Как и государственные беды наши не в бюрократизме только. Нас хотят остановить на этом рубеже: боритесь с бюрократами, боритесь с бездарностью, избавляйтесь от балласта.
   На самом деле происходят с государством, с народом и с людьми вещи чудовищные – бесы, оборотни утвердили свою власть на земле. И народ в массе своей усвоил бесовский способ жизни.
   Теперь о МХАТе. Это уже и не сталинизм. Потому что они сейчас уязвимы и, значит, еще более ядовиты и опасны для окружающих.
   Отбор шел строгий, обмануть практически было невозможно. Оборотни чуют нормального человека за версту.
   Разве это плохо, когда один режиссер, пусть очень талантливый, лишен возможности подмять под себя и обезличить другого, молодого и неокрепшего?
   Разве плохо, когда актриса лишена возможности играть в театре все главные роли и когда репертуар театра практически зависит от ее хотения или возможностей? Разве плохо, если театр станет «многоликим», если «лицо» постаревшего и уставшего главного, пусть и великого в недавнем прошлом, не будет уже считаться «лицом театра»? Театра, изнывающего от избытка молодых и новых сил, изнывающих под гнетом этого «лица»? Театр в семье художника, может быть, самое живое и самое быстротечное дело и, значит, самое ранимое. То, что упущено сегодня, порой уже никогда не удастся осуществить. А если все-таки запоздало осуществится, то при больших потерях. Настало время высокой трагедии и высокой комедии.
 
   Я, наверное, никогда не засяду за подробную историю своего рода. Не потому, что нет интереса к этому или стыдно рассказывать по какой-то причине. У каждого человека какие-то таинственные связи и счеты со своим родом. У меня – театральные, скоморошьи. Или шире – художественные, свободные. Почему? Пока не знаю. Догадываюсь. Взаимоотношения с родом, с историей у человека таинственные, интимные. Они есть! Но о них не принято говорить, как не принято рассказывать о подробностях половой жизни. Да и 70 лет жизни под коммунистами дают о себе знать. Нарушены семейные, родовые связи людей. Стало быть, истреблены исторические связи. У рабов нет истории. И не может быть. Но и у палачей она истончается, уходит в песок. Цивилизации гибнут поэтому. Желание восстановить родовые связи – это первый шаг к свободе. Большую часть жизни я прожил в рабстве, в полном бесправии. Я не был репрессирован, но ведь Брежнев принял (и довел до логического краха) страну-концлагерь. Охрана и капо открыто гуляли на глазах у всех. И я спонтанно начал восстанавливать родовые связи единственным возможным способом – театральным. В анкете писалось другое. Как у всех – неправда.
   Сдерживание или направление по ложному пути творческих сил – антипартийное дело. Молодежь, ее опыт, ее энергия – предмет особого внимания. Молодежь должна проявиться, привносить новое в наш опыт. Мы в начале пути. Но чтобы двинуться, надо правильно построиться, и в одну сторону. Впереди должны быть творческие вожаки, с талантом и опытом. Но мы должны определить и способ передвижения. Что мы исповедуем? Театр переживания? Представления? (Станиславский? Мейерхольд? Таиров, Вахтангов). Пока ремесло. Выбор средств – не от того только, кого больше. Переживание – это конечный результат. Но надо знать, что это. Тогда не будет метаний между Бруком, Эфросом, Гротовским, Арто. И, конечно же, главный должен быть главным. Проблема очередной режиссуры надуманная. Ее, режиссуры, не хотят. Лучше обходиться наемными, проточными режиссерами. Взять, скажем, реж. для работы с молодежью. И вдруг он возьмется серьезно за это дело. Конфликт. Погубим молодежь. Наберем курс – и будет избиение младенцев. Сами же не заметим, как станем Иродом. Борьба за власть порождает одну общую темную силу, которая давит все живое. За безоговорочную, пусть временную, власть борются обычно люди с изъяном.
 
   На каком этапе развития нашего общества мы сейчас находимся? О чем это я? Мы стоим на пороге того, что выборы превратятся впервые в истории нашей страны в выборы, а не будут формальным голосованием. За одного, рекомендованного сверху, кандидата. Мы только в начале пути. Но уже сейчас можно догадаться, что из двух предложенных (опять же пока сверху) малознакомых избирателям кандидатов – партийного и беспартийного – выберут второго. О чем это говорит? Пока что ни о чем. Все знают, что партия таким хитрым маневром долго еще будет контролировать власть в стране. И у партии будет возможность долго еще не пускать народ к власти и… к коммунизму. Во что выльется это опасное противостояние, неизвестно. Но теоретически на повестку дня вышел вопрос перехода к всенародному Государству. Переход будет мучительным и жестким. Это гражданская война. Будет ли кровопролитие? А оно уже совершается. Только его удается скрыть. Пока. А дальше?
 
   Чтобы не забывать и не отрекаться. Ну и чтобы самому себе определить одну из главных тем для размышлений. Не верю! Не верю, что из того трагического положения, в котором мы находимся, нас выведут, как обещается, те люди и те силы, кто нас в этот тупик завел. И еще: возводить мемориал памяти в честь большевиков, павших в борьбе за власть, безнравственно! Ибо это помогает скрывать всю тайну о большевистском заговоре и терроре против народа.
 
   Наконец-то наступает ясность. Наконец-то можно предположить, что может быть с моей Родиной.
   Кончается длинный и мучительный отрезок пути. Кончается власть глупых и бездарных людей, длившаяся так долго. Кончается фашизм на моей Земле. С чем же, с каким багажом подошли мы к рубежу, дальше которого ступать опасно? Алкоголизм, проституция, наркомания, олигофрения, детская смертность, жилищный кризис, отказ от детей и бешенство молодежи, поголовное воровство и поголовный цинизм, организованная преступность и мн. др., но, пожалуй, самый печальный и опасный итог – духовная нищета и политическая малограмотность. Созданы все предпосылки для беспрепятственного доступа к власти – через партию! – откровенных дураков и уголовников. Преступники пришли к власти давно, лет 60-50 назад. За этот отрезок времени они совершили невообразимое: истребили весь цвет народа! Страшные пророчества Ф. М. Достоевского подтвердились. Но даже Достоевский не мог себе представить такого откровенного и наглого разгула бесов.
 
   Дискриминация в театральном деле.
   Наконец, я могу об этом говорить определенно, ибо дискриминация коснулась и меня лично. И я сразу же начал понимать тонкости дискриминации. Оказывается, дело не только в том, что ничтожным руководителям сверху крайне необходимо держать часть театров (колониальная политика!) на низком уровне, материальном и духовном, для того, чтобы не потерять личного контроля над ситуацией и соответствовать занимаемой должности.
   Главный вопрос материальный. Надо, чтобы актеры перегрызлись из-за десятки. Разделяй и властвуй, и чтобы при удобном случае можно было сказать: да бросьте вы идеализировать! Посмотрите, как актеры ничтожны!
   Цинизм за пазухой, как камень на всякий случай. Цинизм. Но при помощи критики держать в узде, чтоб некоторым театрам и актерам не взбрело в голову, что они личности. Критика охотно выполняет роль капо. Но… вот тут-то и возникает сговор.
 
   Сегодня я буду говорить про себя. Я вырос из оперы, из цирка, из войны (из войны с немцами и из войны против своего народа). Божественная музыка – так зарождалась во мне каждая роль: вот вам и ханыги! Волшебство книги («Малютка Рок», «Муму»). Волшебство музыки («Риголетто», «Евгений Онегин», «Иван Сусанин», «Князь Игорь», «Увертюра 1812 г.»).
 
   Мы воспитали поколение нигилистов. Воспитали в брезгливости к русской культуре и в восторге от Запада. Воспитатели не мы, но мы позволили воспитать целое поколение, значит, мы причастны к этой диверсии!
 
   Возникла странная общность в нашей стране. В обстановке спокойной, ничего не предвещающей, тебя уважают, считают чуть ли не гением. А попади на собрание, где расправляются с кем-нибудь, или в очередь за дефицитом (распределение иностранного барахла в МХАТе – никогда не забуду, коммунисты – вперед!) или в водоворот квартирных страстей. Тебя в упор никто не узнает. Наоборот, твоя популярность рассматривается как отягощающее вину обстоятельство. И это когда ты не за себя хлопочешь!

1989

   Идеология разрушает ноосферу. И всегда разрушала. Но пока она, идеология, орудовала в высших слоях общества, опасность, исходящая от нее, не замечалась. Как только в идеологическую войну вовлекаются массы, ноосфера начинает разрушаться. Людей, их энергию срывают с места, бросают в прорыв там, где подключать людскую энергию бессмысленно.
   Афганцы, бряцая колонизаторским оружием у себя на родине, обескровливают, обессиливают ее бессмысленными завоевательскими призывами к патриотизму, к защите идей социализма и коммунизма от происков империализма. Как это старо! Одно к одному – религиозные войны, кровавые походы крестоносцев и прочие кишки на кулак. Как в боксе говорят: «Главное – эффектно провести концовку».
   Концовку века на разных рингах (глаза разбегаются!) многие бойцы проводят больно эффектно: коммунисты вырезают афганцев, Хомейни взвинчивает истерию священной войны против неверных (для начала бей своих, чтоб чужие боялись), американцы зализывают раны вьетнамской войны и т. д.
 
   Дом культуры. Что это? Что это за монстр? Терем-теремок? Культурный комбайн? Коммуналка? Духовный концлагерь? Мертвый Дом? Раскрыть абсурдность строительства таких мертвых домов. Показать это наглядно. Это зона. Со всеми законами и особенностями зоны.
   Школа Переживания не может жить при несвободе. Для Школы, рожденной из природы (Станиславский открыл закон природы), соц. реализм – смертелен. Школа эта может существовать сейчас, как секта, подпольное братство. Здесь, конечно, уместно вспомнить о том, как Шукшин хотел взять курс Ромма и как у него не получилось. И как мы с ним хотели создать студию в деревне, чтобы снять фильм о моквичах.
   Как, каким образом передать, что коммунисты с самого начала ни с кем не спорили по существу. Разговор шел всегда не по делу, а по принципу: ты меня уважаешь? Ты меня признаешь? И все!!!
   Вот этот душу выматывающий «спор», за который они, коммунисты, получают привилегии и живут при коммунизме, и есть тот абсурд, то наваждение, от которого мы не можем отвязаться, как от дешевой мелодии, сводящей с ума или в могилу.
 
   Надо ли говорить об измене Родине, когда люди догадывались, что их ждет, если они останутся. И бежали за границу. Телевидение изобрел русский. Нетрудно догадаться, что бы с ним сделали, если бы он остался. Но сейчас о нем не говорят широко, чтобы не подвергать сомнению концепцию советского (и русского!) патриотизма. Это все равно по нашим понятиям индивидуалисты. Но советский патриотизм всегда верность Вождю, Хозяину. Одному! Вон он, патриотизм первобытный.
 
   Я ни в коей мере не идеализирую людей. Знаю, есть масса людей, их сейчас большинство, которые смеются над «слабыми», теми которые каются. Жизнь в Государстве – жизнь потусторонняя для человека. Жизнь в Государстве – жизнь в духовной тюрьме, во вселенской резервации. Государство – неизбежная война между людьми, война постоянная и ненасытная. По отношению к духовности человеческой Государство и все, что с ним связано, губительно и преступно. Единственное спасение Государства – в Театре. Государственная жизнь сверху донизу густо пропитана Театром, театрализована. Театр – единственное спасение Государства. Но государственный театр украден и оскоплен. Театр не есть порождение государства, Театр возник в сферах духовных. Государственный театр – омерзительное кривляние и самовосхваление.
 
   Максимилиан Волошин и Антон Сорокин. И многие другие выдумыватели и строители общества Будущего. Со стороны они производят впечатление авантюристов. Но с чьей стороны? С какой стороны? Со стороны Государства и обывателя, что одно и то же.
   Общество Будущего (новое христианство), возникающее из братств, из Коктебелей, из странных сект поэтов и художников, и есть единственная реальность жизни. «Буря» Шекспира.
   Духовная карьера. Можно ли в наше время сделать духовную карьеру? Пожалуйста: поступай в духовную семинарию, академию, закончи ее и «валяй» делай духовную карьеру. Чего проще?
   Карьера духовная стоит в одном ряду с партийной, научной, литературной, политической, дипломатической, актерской и пр. карьерами.
   Что я имею в виду, когда говорю о «духовной карьере»? Термин очень условный. И все же что? Я имею в виду предрасположенность человека к определенной деятельности (опять условно) среди людей. Помогать другому человеку – для этого нужен талант. И талант не просто исполнителя, а талант сотрудника, единомышленника, соучастника.
   Гуманоиды вступают в контакт с отдельными людьми, как с представителями всех остальных людей. Им не приходит в их гуманоидные головы мысли о том, что в контакт надо вступать с Государством, а не с людьми, иначе их никогда не заметят на Земле.
 
   «Клевета» Сахарова об афганских событиях (расстрел своих же окруженных) и десятки (сотни) не захороненных еще (!) со времен второй мировой. А ведь под это сотни тысяч, миллионы (!) людей прожили, задавленные подозрением, что их отцы, деды, сыны сдались в плен. Эти люди были выведены из активного участия в общественной борьбе и финансово обобраны. Оказалось, Государство и не собиралось восстанавливать истину. Под государством я имею в виду военное ведомство.
   Не сразу мы узнали и о «смершах». Конечно, никто не найдет ни одного приказа о том, чтоб стреляли в спину. Однако стреляли. Детдомовец Матросов бросился на амбразуру. Зоя Космодемьянская, дочь врага народа, приняла мученическую смерть. Никто не узнает истинных причин, истинных подробностей.
   Однако есть масса документов типа «прошу считать меня коммунистом». Бюрократизм в нашей армии, дедовщина (уголовщина), выросшая на партийной уголовщине и на неспособности контролировать армию, шкурничество и равнодушие, спекуляция и контрабанда…
   Все это пришло на смену террору сверху и рабству, сталинщине.
 
   Зона.
   СССР – это огромная зона.
   С посылками, свиданиями, родственными вызовами и выездами. И совсем не оттого, что мы чего-то добились, нас не сажают в лагеря. Просто из страны выкачали все, что было возможно. Теперь стали качать оттуда. Дали послабление, т. е. создали возможности спасать и выкупать нас (менять Буковского на Корвалана, например).
 
   Большевикам нужна атомная бомба для того, чтобы удержаться у власти, т. е. против своего же народа. Пройдет немного времени, и они начнут шантажировать весь мир, чтобы весь мир умолял нас, народ, не делать революции и терпеть этих упырей и содержать их.
 
   Так вот я готовился к обращению к народу по поводу восстановления храма Христа Спасителя. Через «Взгляд». Переговоры с А. Пономаревым затянулись, зашли в тупик. Я для них пока не фигура. Вот когда… Впрочем, скучно об этом.
 
   Сижу в Надыме, в хорошенькой деревянной гостинице, явно для больших людей построенной, смотрю прямую трансляцию со съезда народных депутатов и печально думаю о невозможности остановить этих вурдалаков мирными методами. Резню они начали. Армения, Грузия и мн. другое. Форма непротивленческой революции наметилась и складывается уже. Но они, большевики, вошли когтями в народ слишком далеко. Не оторвать. У них масса самых неожиданных способов и приспособлений имитировать, что они и есть народ. И что они (!) и начали эту революцию: антихрист Горбачев хитер, жесток и очень дерзок, рискованно дерзок. Душу мотать будут они, похоже, долго.
   Народные депутаты растерялись от блатного напора и откровенной наглости. Многие из них видят это впервые. И ошеломлены. Есть бойцы, точно знающие, с какой гидрой вышли на схватку. Сахаров, например. И у Горбачева глаза горят бесовским блеском. Предчувствие близкой крови пьянит. Видимо, люди выйдут на улицы.
   Но вот я о чем еще думаю. Неужели коммунисты оттягивают время оттого, что у них есть идея спасения? Неужели, к примеру, они всерьез надеются накормить и одеть народ за счет малых уступок? Или, проще, оборонная промышленность спасет ситуацию тем, что вместо танков – одноразовые шприцы? Ведь если всерьез захотеть помочь народу, надо прежде всего признать, что деяния партии были преступны с самого начала. Преступны по отношению к народу! Именно поэтому убили царскую семью. Шпана куражилась. И боялась, конечно.
 
   Народный парламент (меньшинство, новые заложники) в нокдауне после первого дня.
   Новые заложники. Развить разговор. Партия нуждается постоянно в новых заложниках. Как и в новых жертвах. Это что-то уже вроде ритуальных жертвоприношений стало. Заложники потом становятся жертвами. Или наоборот (опять же Сахаров). Проследить это исторически – Твардовский, сам будучи заложником, предложил в надежные заложники бывшую жертву Солженицына. Рекомендация в заложники, поручительство даже. Но Солженицын снова стал жертвой. Как, кстати, и сам Твардовский. Игра с Булгаковым, Пастернаком, Мандельштамом, Королевым, Туполевым.
 
   Заложничество не путать с добровольным рабством. Рабы злые, агрессивные. Иногда даже независимые, «неуправляемые». Хозяев кусают. Но это видимость. Потом, в назначенный час, входит такой раб к хозяину с веселой улыбкой: напугал? Поверили?
 
   Непрекращающаяся гражданская война против своего народа, колониальный режим, незаметное военное положение, а проще – всесоюзная зона. Все это измотало народ. Он уже понял, что сегодняшняя передышка (ухудшение) несет нечто новое для него, народа-то. Новое и страшно. Если раньше разбазаривали природные ресурсы и культуру, то теперь, похоже, собираются торговать нами. Ищут марксистско-ленинское обоснование. И найдут!
 
   Коммунисты ситуацию в стране не контролируют. Но и никогда не контролировали. Они воюют с нашими народами, стравливают их. Оккупанты ситуацию не контролируют. Они ее создают, усугубляют. Но сейчас ситуация странная. Создавая особое положение для себя, партия вступила в сговор (в долю взяла) обслугу, охрану и т. д. Халявщиков очень много. Рабский труд еле-еле их кормит. Надо отпускать рабов на заработки (на живца ловить – называется) за границу. Но так, чтобы валюта шла хозяевам. Сложностей мно-о-го!
 
   Так что делать?
   Восстанавливать храм Христа Спасителя, воссоединяться с диаспорой и выводить детей из рабства. Надо делать духовную работу. Но делать ее надо так, как она выходит из тебя, чтоб работа увлекла и захватила многих правдой, исповедью.
   Надо раз и навсегда уяснить себе: партия не пощадит ни одного народа. Русский страдает и будет страдать больше всех.