– Вот уж нет. Куда не хотел, туда не хотел. Мы вон даже, Борька кивнул на Олега, – несколько раз на какие-то диссидентские сборища ходили. – Теперь будете в мемуарах писать о борьбе с режимом. – Веселов поставил на стол пустой стакан. – Это мы с дуру на такие сборища поперлись, – ответил Борька. – Да-а, чего-то тянет меня в связи с последними событиями на самокритику. Как говаривали у нас в Первой конной: «Иногда не всегда получается». Троллейбус мягко качнулся, перевалил через трамвайные рельсы и покатил, звеня на ходу, вдоль черной, узорчатой ограды сквера. Олег будто по привычке посмотрел на дома на другой стороне улицы. Та девчонка жила в каком-то из них. Жалел, что выбросил ее письмо и, успокаивая себя, подумал, что это ничего не изменило бы. Не звонить же спустя столько времени. Или вышла замуж, или переехала. И о ней только известно, что номер квартиры – восемнадцать. Троллейбус подкатил к остановке. Олег стал пробираться к выходу. Было тесно. Заворчали недовольные. Двери успели захлопнуться. Троллейбус тронулся и через несколько метров встал на светофоре. На следующей остановке Олег вышел и зашагал обратно к метро. В небольшом, вытянутом дворе стояли два дома. Можно было запомнить номера и позвонить в справочную. Но это казалось слишком долгим. Ждать было некогда. По тротуару прогуливалась полная пожилая женщина. – Не знаете, Аня в восемнадцатой квартире живет? – спросил Олег. – Что? Гм… – женщина посмотрела недовольно. – Там – Наумовы! – Она произнесла это таким тоном, будто не знать, кто живет в этой квартире, было глупо. Олег повернулся, чтобы уйти. Женщина сказала ему вслед: – Аня в двадцать восьмой живет. Третий подъезд. А что надо? Он поднимался на четвертый этаж и думал: «Ну, тетка! Прислала сюда! Не нужно было идти. А, ладно, скажу, что ищу кого-то». – И он нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Олег повернулся к лестнице, чтобы уйти. Зазвенела цепочка. Дверь открылась. Олег увидел Аню. Она вытирала руки маленьким белым полотенцем и говорила: – Да? Вот так? Я не догадалась, что это ты, когда выглянула и посмотрела… – А… – Он чуть было не спросил: «А здесь живет…». – Я картошку чищу. Пришла, в холодильник посмотрела… Надо было что-нибудь купить. «А для кого – картошку?», – подумал он. – Ты здесь просто случайно? – спросила она. – Или картошку будешь? – Я прямо с работы, – ответил он. На вешалке висел белый плащ. На полу валялись туфли и тапочки. Коридор вел в маленькую кухню с белым шкафчиком и столом у окна. На холодильнике стояла ваза с алыми флоксами. Аня вошла за ним, несколькими секундами позже. Ему показалось, что в прихожей она посмотрелась в зеркало. – Я изменилась? – Пополнела немного… – Ну, это как-то даже… Сказать такое! – Это я да… Из другой оперы. Я шел сюда и не думал, что тебя найду. Она чистила картошку, стоя у раковины, вполоборота к нему, а он сидел на табурете и смотрел то на нее, то в окно – на угол дома напротив, на площадь с памятником, круглую крышу станции метро и заполненную машинами улицу. – Пишешь песенки? – спросил он. – Совсем редко. – Она смахнула со лба прядь волос и посмотрела на него. Лицо раскраснелось, а глаза были чуть уставшими. – Времени на стихи не стало? – Просто что-то произошло. Люди плохо стали песни слушать. Я ведь два года по распределению в Тульской области в училище работала. Маленький такой поселок у станции. Одно время мы с ребятами часто концерты устраивали, а потом люди перестали ходить. – А кто-нибудь из новых бардов появился? – Появляются. Но мне никто не нравится. А ты чем занимаешься? – В НИИ. – И диссертацию пишешь? – Давно написал. – Я и не думала, что ты такой важный. – Что ж я, впечатление легковесного человека произвожу? – В общем-то – да! – ответила она, помолчав. – Вот-те на! А я-то надеялся, что у вас на хорошем счету. – В общем-то – да! – Она включила воду и стала промывать картошку. – Но что-то насторожило. – Что именно! – Я тогда не знала, что ты диссертацию пишешь. В дверь позвонили. Аня смутилась. Быстро пошла открывать. Из прихожей доносились голоса. – Заходите! – говорила Аня. – А у меня гость. Олег вышел в коридор. В тесной прихожей стояли высокий лысеющий мужчина с бородкой, красивая черноволосая женщина и щекастый мальчик лет двенадцати. – Вот, мой гость! – Аня оглянулась и посмотрела на него. Олег представился. Мужчина протянул ему руку и улыбнулся, а женщина посмотрела пристально, будто усмехаясь. – Это мой папа – Николай Петрович. И его супруга Елена Викторовна. А вот – мой братик! – Только не родной, а сводный, – буркнул мальчишка. – Но ведь брат! – назидательно сказал Николай Петрович. – Много о вас слышали! Самого лестного и хорошего! – Елена Викторовна обращалась к Олегу: – Очень приятно, что можем, наконец, познакомиться. – И мне очень приятно! – ответил он. – Ой, не…! Я вам ничего о нем не могла рассказывать! – обиженно говорила Аня. – Зачем же… – Ну, что вы, Анечка! – оборвала ее Елена Викторовна. – Молодые люди должны знать, что о них помнят. Им это нравится. – А обо мне? – спросил мальчик. – И о тебе! Но не сейчас, а позже, – ответила Елена Викторовна. – Мы в «Башмачок» приехали и решили зайти просто так, без звонка. – Мы пойдем за ботинками? – спросил мальчик, посмотрев на мать. – Подожди, потом. – Она поправила ему воротничок куртки. Прошли в комнату, обставленную старой мебелью: комод с зеркальцем и маленькими ящиками, и большой шкаф с резной дверцей, столик для цветов на высокой ножке. А в больших и маленьких рамочках на стенах – фотографии, рисунки готических соборов, китайская графика и северные пейзажи. Мальчишка посмотрелся в зеркало комода, показал себе язык и повернулся к матери: – Ух, какое здесь все! Ничего интересного! Одна музей-щина! Да? – Помолчи! – Мать дернула его за рукав. – Сейчас картошка закипит, если кто хочет, – предложила Аня. – И чай будем пить. Олег, помоги мне стол на середину поставить. Аня доставала чашки из серванта, а женщина стояла рядом, рассматривала посуду и говорила: – Как мне вот это блюдо подошло бы. Прямо под цвет моему синему сервизу. Давай поменяемся на мое белое блюдо? – Это – бабушкино, – ответила Аня. – Мое тоже старинное. – Наше лучше, чем ее, – заявил мальчишка. Олег сказал, что ему пора уходить. Аня помолчала, а женщина усмехнулась и посмотрела на нее: – Что же вы так быстро! Мы ведь ненадолго. Чуть посидим и уйдем. – Далеко живете, наверное? – спросил Анин отец. – Почти рядом. На Стрельбищенском. – А, соседи! – Это там, у кладбища, – заметила дама. Аня подошла к комоду и что-то быстро написала на листочке бумаги. Открыла Олегу дверь, вышла за ним на лестничную клетку и передала свернутый листок: – Это тебе! Ты позвонишь? Да? Он не ответил, только прикрыл на миг глаза в знак согласия. За дверью мальчишка закричал: – Робкие какие женихи! На улице было темно и ветрено. Пахло пылью. По мостовой несло листву. Домой идти не хотелось. Олег свернул в сквер и зашагал к Шмитовскому проезду. За зданием исполкома свернул в переулок и по узкому разбитому тротуару добрался до Звенигородского шоссе. За черным забором в сплошной темени шумели на ветру деревья Ваганьковского кладбища. Звенел трамвай на повороте. Начинал накрапывать дождь. Вдруг полило как из ведра, так, что ветер оказался будто прибитым к земле и засуетился у самых ног. Из дома Олег позвонил Ане. Услышал ее голос и сказал: – Алло! Решил проверить связь. Вы там одна или с гостями? – Все ушли. – Ты на меня не обиделась, что я смотался? – Наоборот, спасибо тебе. – За что? – спросил он. – За деликатность. – Ну, это – пожалуйста. Этого у нас сколько угодно. Но только не бросайте меня одного. – Это не от нас зависит. Это время покажет. Ирина заглянула в комнату и заулыбалась: – Привет! Как хорошо, что вы тут оба! Я пришла вас проведать. Борька раскинул руки и закричал: – Ой, красавица наша! Совсем нас забыла! Ирина была в длинной, с отливом, норковой шубе. Запахнула ее, села на стул, предварительно оглядев сидение: – Я у себя в офисе такой ремонт провернула! Столько денег ухлопала, но почти все, что хотела, сделала. Только с ковролином меня, кажется, надули. А у вас тут чего? – Как пчелки работаем! – закричал Борька. – Установку новую готовим. Ах, что за шуба! Тепло, поди в ней. – На улице было на нуле. – Она у меня – новая. А вы лучше бы ремонт сделали. – Ирина посмотрела на стены. – У вас в здании кругом такая зашарпанность, что заходить в хорошей одежде даже как-то неудобно. – В такой-то шубе – и к пролетариям умственного труда! – Борька покачал головой. – Конечно, неудобно, – повторила Ирина. – Сразу начинают на тебя странно поглядывать. – А ты как увидишь кого в спецовке, – говорил Олег, – сразу руку вверх вот эдак поднимай: «Рот фронт!». Чтобы своих знали. Борька захихикал, а Ирина посмотрела на них и сказала: – Вы тут сидите и развлекаетесь за государственный счет. Вам бы покрутиться часиков пятнадцать в день. Да среди всякого жулья, которое только и норовит надуть. Поесть нормально – и то некогда. Хоть завела себе домохозяйку. В квартире убирается и ужин нам с маман готовит. – А не боишься? – спросил Олег. – Чего? – Мало ли как… В ходе классовой борьбы… – Знаешь, не надо мне тут…, – прервала его Ирина. – Но работа тебе на пользу пошла, – серьезным тоном заявил Борька. – Выглядишь, ну просто обворожительно! Обволакивающе как-то. И ничуть не амбициозно. Даже в шубе – вполне демократично. – А что это у вас теперь справа от ворот? – спросила Ирина. – Сделали дырку в заборе и киоск открыли? – Это вот я! – оживился Борька. – Моя творческая идея, поддержанная начальством. Но покамест бизнес не заладился. И теперь я вам точно могу сказать, в чем главная угроза капитализму! В прожорливости пролетариата! Кого ни возьми на работу, сжирают шоколадных конфет по полкило в день. Как в них только влезает! Они кого угодно на этих конфетах разорят. – Послезавтра у меня в офисе – презентация. – Ирина объявила об этом с важным видом. – Приходите оба. Посмотрите, что за народ теперь вокруг. Жульены я в ресторане заказала. С вами хоть похихикать можно будет. Хотя вы и гадости любите говорить. – И обратилась к Олегу: – Переведи мне здесь с английского про поставки. Я никак не разберу. В холле бывшего НИИ удобрений Олега и Борьку остановила любезная дама и спросила, куда они направляются. Проверила по списку и проводила до начала коридора. Возле белой двери висела табличка «Зал приемов», а рядом – выцветший, незакрашенный прямоугольник. Скорее всего, раньше там было написано «Столовая». За дверью была большая комната с зеркалами и гардеробом. У вешалок красовался здоровенный мужик в фуражке с кокардой. Борька передал ему свою куртку и спросил: – Мил человек! А что за кокарда такая? Из какой армии? – Хрен ее знает, – признался мужик. – А фуражка мне впору. Ирина стояла у входа в зал. На ней было черное платье с бахромой ниже колен. В руке она держала маленькую лакированную сумочку. – Здравствуйте, господа! – важно сказала она. – Рады приветствовать! – также важно ответил Борька. – Разрешите представиться. Представители научно-исследовательских кругов на вашем балу: статс-сотрудник Мешков и господин Залесов. Ирина успела шепнуть Олегу: – Присмотри, пожалуйста, за другом, чтобы не напился. Столы были накрыты в правой части зала и отгорожены ширмами. В левой части толпились гости. Артамонов что-то рассказывал двум молодым женщинам. Олег не сразу его узнал, – поэт был одет в строгий темный костюм и коротко пострижен. – У вас тут и творческая элита. – Олег обернулся к Ирине. – Он у меня помещение на складе арендует, – шепнула она. – Сейчас швейные машины завозит. Собирается что-то шить. Оказывается, все свои джинсовки он сам себе шил. – Талант! – Олег чуть приподнял брови. – Еще бы! – А стихи? – Там и стихи будет писать. На складе… Только бы деньги за аренду платил. Это меня больше всего волнует. Стали прибывать важные люди. Здоровались с хозяйкой, внимательно разглядывали присутствующих и выбирали себе собеседников по представлениям о собственной значимости. Появился Сергей Павлович. Расцеловался с сестрой, подошел к Олегу и спросил: – Как поживаете? Приватизируетесь или до вашего ведомства это еще не дошло? Тут дело такое! Надо быть начеку! Вовремя успеть. – Увидел кого-то из знакомых и ушел. Борька спросил: – Это кто такой? – Не видишь, что ли…, – недовольно ответил Олег. – По образованию – идеолог; по убеждениям – служащий. – Далеко пойдет, – отозвался Борька и узнал кого-то среди проходящих мимо: – Во! Из нашего министерства! Сан Саныч! Привет тебе, привет! Подошла Ирина, серьезная и раскрасневшаяся: – Вроде бы все собрались. Главное, что клиенты в сборе. Знаешь, в старом анекдоте: если в контору забрались воры, пусть что угодно выносят, но только, чтобы список клиентов оставили… Из министерства тоже много народу. Братец туда переходит. – А депутатство? – удивился Олег. – Не до того! Сейчас такая дележка начинается. Надо быть поближе к этому самому. А то можно без всего остаться. Вернулся Борька и громко объявил: – Сан Саныч здесь! Отличный мужик! Мы с ним раз пять в командировки ездили. Втолковать ему чего-нибудь, правда, нелегко. Ему что игнорирование, что интегрирование, – все едино. Началось основное действо. Ирина, осторожно вышагивая на высоких каблуках, поднялась на сценку в углу зала, натянуто-радушно заулыбалась и заговорила о том, что, наконец-то, удалось собрать вместе друзей, коллег, уважаемых партнеров, и что теперь все знают, где офис их фирмы. Выступили Сергей Павлович и невысокий кругленький человек, отрекомендовавшийся деловым партнером. Сергей Павлович энергично заявил: – Хочу выразить всем присутствующим большое человеческое и вместе с тем депутатское спасибо! – И дальше, видимо по привычке, о том, как много сделано и предстоит сделать. Кругленький человек сказал, что хочет «высказаться в порядке соображений» и долго рассуждал о трудностях ремонта в холодном климате. Борька наклонился к Олегу и зашептал: – Это – бывший здешний хозяйственник. Брался проповедовать пьяному дворнику трезвый образ жизни. Бывший хозяйственник вдруг заявил: – Как сказал недавно наш президент…, – и стал зачитывать длинную цитату. – Вот, люди! – изумился Борька. – Надо же! Даже из этого, из нынешнего цитаты выщипывают. – Вообще-то, – отозвался Олег, – президент без царя в голове, конечно, не особо смотрится. – Тебе бы только критику навести, – буркнул Борька. Официанты начали убирать ширмы, и присутствующим открылась вторая половина зала. Борька подтолкнул Олега и шепнул: – В таких делах главное – не теряться. За мной! Их соседями оказались два средних лет мужчины в темных костюмах, но без галстуков. Борька услужливо налил им коньяку, расспросил, кто они такие и даже попытался найти общего знакомого, но запамятовал его фамилию. Ирина поговорила с Артамоновым и подошла к ним. Откуда ни возьмись, появился Михаил Борисович Вейтер и спросил: – Ирочка, а вы говорили, что будут люди с вашей прежней работы. Она немного растерялась, помедлила, будто соображая, слышал ли кто-нибудь их разговор, и нехотя ответила: – Вот, собственно. – И показала на Олега. – А! – удивился Вейтер. – Я думал, что это ваш сотрудник. – И обратился к Олегу: – Вот моя визитка. Я консультирую комиссию по приватизации. Мы разрабатываем проекты нормативных документов. – Высмотрел на столе подходящий бутербродик и налил в бокал белого вина. – Процессы сейчас очень быстро развиваются. Времени на адаптацию мало. Частный интерес очень мощно заработает. Ведь либеральные принципы универсальны. Они расставят все на свои места достаточно скоро. Рост потребления элиты – это важный пример для остальных. – А вдруг социалисты правы окажутся, – влез в разговор Борька. – Это в чем? – развеселился Вейтер. – В том, что демократия – это форма найма парламентариев крупным капиталом. – При чем тут найм? – удивился Вейтер. – При чем тут это? Собственники – сами по себе; парламентарии – сами по себе. Дикость какая-то представлять, что одни других нанимают. Это, молодой человек, вы сильно путаете реальные вещи. – А поконкретнее можно сформулировать, что мы путаем? – спросил Борька, нежно улыбаясь после четырех рюмок коньяка. – Да как же! Либерализм, демократия – это этика и свобода каждого, кто хочет реализовывать свои устремления. – Вейтер всем видом показал, что продолжать разговор ему неинтересно и окликнул кого-то у соседнего столика. Ирина тоже ушла. Борька подлил себе коньяку: – Началось с колбасизации экономики, а закончиться может фиг знает чем. На другой стороне широкого стола весело проводила время компания из трех человек. Один из приятелей говорил другому: – Яков! Всегда будь таким, какой ты есть! А можешь быть лучше – будь! Откуда-то сбоку донесся громкий бас: – Не, ребята, в ближайшие годы золотого сечения не предвидится! Олег подумал, что пора уходить; тем более что Борька налил себе еще одну рюмку. В фойе Ирина провожала гостей и обещала, что на днях обязательно к ним заедет. Сергей Павлович стоял у стойки вахтера и раздраженно разговаривал по телефону: – Как это?! Как кобель сбежал? Да ты что! – И пояснил Ирине: – На даче пес решетку сломал. – И опять в телефонную трубку: – А вы чего там все смотрели?! Прогрыз даже? И куда? К соседской суке? И еще забор разворотил! Вот, зараза! А сука большая или маленькая? Борька оглянулся и шепнул Олегу: – А это для кого значение имеет? Я что-то не врубился… А в целом компания здесь подобралась интересная и поучительная. Как говорилось у нас в красном эскадроне: «Позор пессимизму мрачных!» Хи-и! Олег позвонил Ане в воскресенье утром и предложил: – Пойдем куда-нибудь. В кино или кафе. Хочешь? – Ко мне сегодня приехать должны, – сказала она. – Картошку привезут. Девочки посылают, а наш бывший ученик привезет. Не знаю, сможет ли он целый мешок до квартиры донести. – Если двоек ему не ставила, донесет. В Анином дворе Олег опять столкнулся с недовольной женщиной и поздоровался. Она посмотрела на него подозрительно и что-то шепнула подруге, с которой прогуливалась. Аня открыла дверь, и Олег сразу спросил: – Привезли? Нет еще? А картошка какая? Что за сорт? В коровняк сажали-то, али как? – Все расскажут, когда привезут. Олег прошел в комнату. Окно было приоткрыто. Ветер трепал занавеску. Она стелилась по журнальному столику, задевала высокую вазу. – Садись. – Аня показала на кресло у журнального столика. – А ты? Она отодвинула стул из-под накрытого скатертью стола и села: – Ну и как дела? – Так удачно на этой неделе получилось, что расчеты пошли. Сам рот разинул от удивления. В общем, оказался в лидерах. – А я опять думала: как-то стремительно ты возник. Не было, не было – и вдруг! – Это плохо или хорошо? – В том-то и дело, что я не знаю. – Она отвернулась к окну. – Это я тебе не могу объяснить – чем не угодил. – Не в тебе, конечно, дело, – тихо говорила она. – Просто я тебя другим представляла. Или нафантазировала. – Ты хочешь сказать, что в людях не разбираешься, и поэтому обо мне ничего путного подумать не можешь. – Почему не разбираюсь? – удивилась она. – Потому что считаешь меня темной личностью. – Если бы так было, я бы тебя в гости не пригласила. Но ты красуешься, если ловишь меня на словах. Раздался звонок в дверь. На пороге стоял здоровенный детина. Перед ним на полу лежали два почти полных мешка. – Анна Николавна! – выкрикнул детина. – Здрасьте! Во! Доставил! Еле вас нашел! – И вытер нос рукой. – Здравствуй, Толя! Проходи! – строго сказала Аня. – Картошку, пожалуйста, вот сюда, в угол. А теперь руки мыть и обедать. – Не, я уж поеду. – Толя отрицательно покачал головой. – Поешь и поедешь. Она кормила ученика куриной лапшой. Олег сидел за столом за компанию и пил чай. – Вы, если чего, всегда знайте, что уж картошки-то мы вам привезем, – говорил Толя. – Время какое-то стремное настало. Всё впопыхах. То одно, то другое. – А у тебя как дела? – спросила его Аня. – Были тут всякие неприятные вещи, да вроде бы пронесло. Ведь, по правде сказать, я в школе книжек не читал. А тут – во! Каких две толстенных прочел! На две недели хватило. Одна – про морские сражения; другая – про Африку. – Я всегда вам говорила, что читать интересно. – Аня стояла у окна, сложив руки на груди. – Еще бы! – Толя доедал лапшу. – А так просто сидеть – через два дня тошно стало. – Где сидеть? – не поняла Аня. – Да ехали мы с Димкой на его машине возле рынка. Идут какие-то двое. Не наши! Не понравилось им, что мы близко ехали. И бац! Ногой по крылу. Ну, мы вылезли и поговорили. Потом оказалось, что они в больницу попали. А вечером нас наряд забрал. Вот я книжки и читал. – А дальше как? – спросил Олег.
– Покамест мы там, это, с Димкой книжки читали, те двое в больнице лекарства сперли и вдарились в бега. Их потом по всему району ловили. Они, до того, как к нам задраться, телушку в совхозе стащили. Толя прощался долго. Стоял в дверях, пригнув голову и повторял: – Я вам, Анна Николавна, своей картохи привезу. Чего мне! Я тут раз в месяц бываю. С предприятия сюда часто машины гоняют. Аня мыла посуду и говорила: – Помню, придешь в школу, у крыльца все заплевать успели, а в коридорах даже девочки жутко ругаются. Я думала, буду им стихи на уроках читать, и они другими станут. – Может быть и стали, – сказал Олег. – Почему бы и нет. – Не знаю. Вечер был ветреным и сырым. В конце аллеи фонари светили из белесой жижи тумана. Таял недавно выпавший снег, сходил с дорожек и с еще зеленых газонов сквера. – Я здесь с бабушкой всегда гуляла, – говорила Аня. – Когда маленькой была – по полдня. С одной стороны до другой. Вот оттуда, от Пресненского вала всегда несся какой-то гул. Будто там что-то рушилось. А в той стороне, – она показала в сторону Звенигородского шоссе, – только звон трамваев. И как будто – с той стороны все плохо, а с этой – хорошо. И я всегда гадала – уйдет плохое или нет. – А мне казалось – плохое – это пока мы еще не выросли. – Олег ступил чуть в сторону, обходя большую лужу. – А как мы вырастим – все исправится. Наверное, в детстве всем так кажется. – Я об этом не думала. Мне часто тревожно бывало. – О чем? – О том, что дальше будет. Даже по ночам казалось, будто откуда-то с той стороны гул нарастает. – Впечатлительная вы барышня. – На то и барышни. Борька отложил газеты на край заваленного книгами и папками длинного стола и посмотрел на Олега: – Если бы люди не писали статей в газеты, осталось бы неизвестным, каким мусором у них головы забиты. – Это ты по какому-нибудь поводу или в общефилософском плане? – спросил Олег. – И вид у тебя какой-то несобранный. Научный работник, знаешь, каким должен быть? Как артиллерист! Чисто выбрит и полон творческих замыслов! – Я тут вчера расположил к себе одну даму. – Борька зевнул и откинулся в кресле. – Ну, и расположился у нее до утра. Лучше бы домой спать поехал. Терпеть не могу чужие диваны. Вчера еще в парке гуляли, и я ей руку на плечо положил. А теперь у меня плечо болит. Вот уж, действительно: время обнимать, а время – уклоняться от объятий. А на той неделе ездили к ней на дачу. Я печку топил. Правда, малость надымил. Хи-и! Она мне и говорит: «Все дрова сжег! Гиппократ вы эдакий!» Хи-и! – Зато ты у дам – на хорошем счету, – заметил Олег. – Мне один мудрый мужик говорил: к сорока пяти годам для нормального человека самым необходимым актом становится акт познания. – Это ты к тому, что надо об установке поговорить? – спросил Олег. – Не, это я просто так. – Слушай, а зачем нас Ляшко вызывает? – Ясно, что не к добру, – буркнул Борька. – Чем-нибудь да озадачит. Ой, как мне к нему идти не хочется! Ляшко показал, чтобы они садились за большой стол, а сам прошелся по кабинету, скрипя паркетом, и невзначай проверил, плотно ли закрыта дверь. Уселся напротив и провел рукой по ежику седых волос: – Ну, дело вот в чем! Варягов на наш институт не нашли. Не до нас, видно. Сегодня подписали приказ о моем назначении… А знаете, что ночью было? – Что? – спросил Олег. – В Минске эти трое подписали соглашение о ликвидации Союза. – Ну, это еще ничего не значит, – ответил Борька. – Не, союзные органы деморализованы и разгромлены. Да-а, кто бы мог такое подумать! А весной на референдуме сколько процентов за союз было? Семьдесят шесть? Вот вам и мнение народа! Эх, как тогда Брежнев ошибся. Уж какой был по молодости орел! Как в шестьдесят четвертом переворотом раскрутил! А такого дела не заметил. Зачем-то при себе Юрия Владимировича держал. А казалось, что мы это когда еще пережевали да выплюнули… Это все старое. А вот сейчас самая буза и пойдет. Вы меня поймите: я тут ненадолго. Тоже, в моем возрасте надо и честь знать. Но когда у нас здесь буза начнется, я с ней не справлюсь. Поэтому думайте и через пару дней ко мне с соображениями приходите.
– Покамест мы там, это, с Димкой книжки читали, те двое в больнице лекарства сперли и вдарились в бега. Их потом по всему району ловили. Они, до того, как к нам задраться, телушку в совхозе стащили. Толя прощался долго. Стоял в дверях, пригнув голову и повторял: – Я вам, Анна Николавна, своей картохи привезу. Чего мне! Я тут раз в месяц бываю. С предприятия сюда часто машины гоняют. Аня мыла посуду и говорила: – Помню, придешь в школу, у крыльца все заплевать успели, а в коридорах даже девочки жутко ругаются. Я думала, буду им стихи на уроках читать, и они другими станут. – Может быть и стали, – сказал Олег. – Почему бы и нет. – Не знаю. Вечер был ветреным и сырым. В конце аллеи фонари светили из белесой жижи тумана. Таял недавно выпавший снег, сходил с дорожек и с еще зеленых газонов сквера. – Я здесь с бабушкой всегда гуляла, – говорила Аня. – Когда маленькой была – по полдня. С одной стороны до другой. Вот оттуда, от Пресненского вала всегда несся какой-то гул. Будто там что-то рушилось. А в той стороне, – она показала в сторону Звенигородского шоссе, – только звон трамваев. И как будто – с той стороны все плохо, а с этой – хорошо. И я всегда гадала – уйдет плохое или нет. – А мне казалось – плохое – это пока мы еще не выросли. – Олег ступил чуть в сторону, обходя большую лужу. – А как мы вырастим – все исправится. Наверное, в детстве всем так кажется. – Я об этом не думала. Мне часто тревожно бывало. – О чем? – О том, что дальше будет. Даже по ночам казалось, будто откуда-то с той стороны гул нарастает. – Впечатлительная вы барышня. – На то и барышни. Борька отложил газеты на край заваленного книгами и папками длинного стола и посмотрел на Олега: – Если бы люди не писали статей в газеты, осталось бы неизвестным, каким мусором у них головы забиты. – Это ты по какому-нибудь поводу или в общефилософском плане? – спросил Олег. – И вид у тебя какой-то несобранный. Научный работник, знаешь, каким должен быть? Как артиллерист! Чисто выбрит и полон творческих замыслов! – Я тут вчера расположил к себе одну даму. – Борька зевнул и откинулся в кресле. – Ну, и расположился у нее до утра. Лучше бы домой спать поехал. Терпеть не могу чужие диваны. Вчера еще в парке гуляли, и я ей руку на плечо положил. А теперь у меня плечо болит. Вот уж, действительно: время обнимать, а время – уклоняться от объятий. А на той неделе ездили к ней на дачу. Я печку топил. Правда, малость надымил. Хи-и! Она мне и говорит: «Все дрова сжег! Гиппократ вы эдакий!» Хи-и! – Зато ты у дам – на хорошем счету, – заметил Олег. – Мне один мудрый мужик говорил: к сорока пяти годам для нормального человека самым необходимым актом становится акт познания. – Это ты к тому, что надо об установке поговорить? – спросил Олег. – Не, это я просто так. – Слушай, а зачем нас Ляшко вызывает? – Ясно, что не к добру, – буркнул Борька. – Чем-нибудь да озадачит. Ой, как мне к нему идти не хочется! Ляшко показал, чтобы они садились за большой стол, а сам прошелся по кабинету, скрипя паркетом, и невзначай проверил, плотно ли закрыта дверь. Уселся напротив и провел рукой по ежику седых волос: – Ну, дело вот в чем! Варягов на наш институт не нашли. Не до нас, видно. Сегодня подписали приказ о моем назначении… А знаете, что ночью было? – Что? – спросил Олег. – В Минске эти трое подписали соглашение о ликвидации Союза. – Ну, это еще ничего не значит, – ответил Борька. – Не, союзные органы деморализованы и разгромлены. Да-а, кто бы мог такое подумать! А весной на референдуме сколько процентов за союз было? Семьдесят шесть? Вот вам и мнение народа! Эх, как тогда Брежнев ошибся. Уж какой был по молодости орел! Как в шестьдесят четвертом переворотом раскрутил! А такого дела не заметил. Зачем-то при себе Юрия Владимировича держал. А казалось, что мы это когда еще пережевали да выплюнули… Это все старое. А вот сейчас самая буза и пойдет. Вы меня поймите: я тут ненадолго. Тоже, в моем возрасте надо и честь знать. Но когда у нас здесь буза начнется, я с ней не справлюсь. Поэтому думайте и через пару дней ко мне с соображениями приходите.