Страница:
«Татьяна Павловна, никаких документов у них не будет. Завтра же испарятся у них все документы, слово офицера. Сейчас, конечно, не прежние времена, но есть рычаги воздействия на эту контору, есть…»
«Обещаете?»
«Та-атьяна Павловна! Обижаете.»
«Ох, простите, но были бы вы на моем месте… Это же ужас! Они меня притащили в райотдел, допрашивали прямо там…»
«Милиция или Черский?»
«Черский, милиции и близко не было. Но они несколько протоколов составили…»
«Я же сказал: Татьяна Павловна, милая, не волнуйтесь. Завтра же все их бумажки будут у вас в руках, и поступите вы с ними, как хотите. Вы из дома говорите?»
«Да, только что отпустили… Я…»
«Давайте сделаем так. Я немедленно свяжусь с теми в милиции, кто способен взять за шкирку этих безобразников…»
«Но ведь полночь!»
«Татьяна Павловна…»
«Да, понятно…»
«Сейчас же. А завтра, часиков в десять, мы с вами встретимся и все обсудим. И все их поганые протоколы я вам передам из рук в руки. Вы не забыли, где у нас с вами пункт рандеву номер два?»
«Что вы! До речпорта…»
«Вот и прекрасно, что поймите. До завтра. Не беспокойтесь. Я… пожалуй, даже не буду звонить. Поеду в областное управление сам. Немедленно. Так что до утра здесь никого не будет, но вы не беспокойтесь, ложитесь спать, все забудется. Утро вечера мудренее…»
…Данил, прижавшись щекой к прохладному стеклу, задумчиво смотрел вниз, на буро-зеленую землю, рассеченную тонюсенькими ниточками дорог. Земля чуть накренилась – это «ЯК-40» ложился на крыло, готовясь идти на посадку.
После всего случившегося вчера ему чертовски не хотелось улетать в Байкальск, но поздно было переигрывать. В конце концов, при охоте на Икса, если она начнется, Каретников и его правая рука, Лобанов, справятся даже лучше. Оба бывших кагэбэшника, в отличие от него самого, не охранники, а охотники. И потом, если уж совсем честно, Данил не верил, что охота кончится удачно.
Икс будет ее мочить, это однозначно. Рамона – дура, умная непременно сообразила бы: неспроста ее «майор» даже не поинтересовался фамилиями милиционеров, сопровождавших «бандита Черского». Пусть даже он сто раз взаправдашний майор ФСБ – как он, скажите на милость, выяснит в полночь личности ментов, подыгравших Данилу? Собирался он всерьез покарать милиционеров или хотя бы пожаловаться на них, обязательно спросил бы фамилии, звания, в который райотдел ее возили – а он не спросил… Он держался как человек, прекрасно знающий, что разговор слушают чужие. Положительно, это профессионал. Во всех смыслах. Очень возможно, он и в самом деле числится в серьезной государственной конторе. Но параллельно у него отыщется еще одна работенка, вторая жизнь. Насквозь не праведная.
И Рамону он будет мочить. Вытащит на «пункт рандеву номер два», находясь где-нибудь в безопасном месте, проверит, есть ли за ней слежка – и потом непременно мочканет. Она ему больше не нужна, спаленная, как не нужны стали Фантомас с Есаулом. В Шантарске еще довольно журналистов, готовых клюнуть на «эксклюзив» – и к каждому хвоста не приставишь. Он постоянно опережает нас, что, в общем, и не удивительно – и ничего тут не поделаешь. Прятать Рамону под замок бессмысленно – расскажет о своих встречах с «майором Логуном» чуть более откровенно, и все. Тупик.
Данил поискал в себе хоть капельку жалости к Рамоне – и не нашел. Стоило представить, как эти двое с похотливыми мордами раздевают Ольгу – и всякая жалость улетучивалась, если была когда-нибудь вообще.
Тело на миг стало невесомым, ухнуло, провалилось сердце – самолет шел на посадку. Данил оглянулся, окинул взглядом своих орлов, сидевших с напряженными лицами, какие всегда бывают у людей в этот момент. Представительнее всех выглядел, конечно, мсье Березовский – импозантнейший седовласый джентльмен с настоящей жемчужиной в галстучной булавке. Старик был неплохим юристом, но сейчас на него взвалили дополнительную нагрузку – роль мнимого главы делегации и главного босса на предстоящих переговорах. Данил с Левой, притворявшиеся мальчиками на подхвате, выглядели гораздо тусклее (Лева, правда, нацепил значок сионистского культурного общества, с израильским, флагом и полудюжиной непонятных букв, маленький, но сделанный крайне изящно). Хоменко был таким, как всегда, как и четверо мальчиков из «зондеркоманды».
Самолет катился по бетонке, когда из кабины выглянул второй пилот, кивнул Данилу. Данил расстегнул ремень, прошел туда. Лицо у пилота было озабоченным:
– Данила Петрович, отгоняют на самые задворки. Только что сообщили. На полосе – милицейские машины и автоматчики, а наших тачек что-то не видно…
«ЯК» катил на отведенное место мимо «АН-24» полярной авиации с выкрашенными в ярко-алый цвет крыльями и хвостовым оперением, мимо парочки пятнисто-зеленых военных по-старорежимному украшенных красными звездами. Теперь и Данил, стоявший за спинами пилотов, видел выстроившиеся полукольцом машины, бело-голубые и сине-желтые, цепочку автоматчиков в камуфляже и черных капюшонах.
Он вернулся в салон и громко сказал:
– Полное спокойствие, господа…
Они и сами уже видели в иллюминаторы комитет по торжественной встрече. «ЯК» заглушил двигатели и замер, автоматчики рассыпались, меняя диспозицию, и тут же заорали динамики одной из машин:
– Никому не выходить из самолета! Опустить трап! Второй пилот прошел в хвост и опустил консоль. В самолет тут же поднялся высоченный мужик в пятнистом – без капюшона, но и без знаков различия. Все выжидательно смотрели на него, не вставая с мест.
– Подполковник Чунаков, – представился он, сделав небрежное движение рукой, словно собрался козырнуть, но рука на полпути передумала. – Управление по борьбе с организованной преступностью. Попрошу документы… господа.
Все предъявленное он проглядывал бегло, уделяя внимание, такое впечатление, не столько анкетным данным, сколько должностям, значившимся в их удостоверениях. Едва заглянув в Данилове, вернул половину непросмотренных корочек тому, кто сидел ближе – им оказался один из охранников.
– Давайте прогуляемся, гражданин Черский. Недалеко. Во-он туда, хотя бы.
Он отошел метров на тридцать от бетонки, к выкрашенному в жухло-красный цвет пожарному ящику с пес-Вот, здесь и покурить можно… курите?
– Свои, – сказал Данил, игнорируя протянутую пачку зеленого «Соверена». – Чему обязаны?
Подполковник не спеша закуривал. На его лице читалась легкая досада, словно предстоящее объяснение ему было не особенно по душе.
– Вот что, гражданин Черский… – сказал он медленно. – Придется попросить вас всех немедленно вернуться назад в Шантарск. Сейчас же. Если нужна дозаправка, заправят.
– Что за фокусы? Мы прибыли, чтобы разобраться с незаконным арестом…
– Гражданина Бударина?
– Именно…
– Видите ли, гражданин Бударин сегодня ночью покончил с собой в камере. Так что ваша миссия бессмысленна.
– Как? – вырвалось у Данила.
– Вскрыл вены. В камере всегда найдется захованная парочка лезвий, а у зэков в таких случаях мешать не принято – хочешь, играй в ящик, твои проблемы… Если вы мне не верите, можем пройти в машину, я вам покажу фотографии…
– Не стоит, – медленно сказал Данил. – Если потом окажется, что это вранье, я вам гарантирую…
– У меня есть более серьезные дела, чем врать вам, – сказал подполковник, но не зло – скорее еще более досадливо. – Теперь вот еще что… У нас есть достоверная информация, что определенные… структуры собираются устроить вам гораздо более шумную встречу. Со стрельбой на поражение и прочими прелестями. Насколько я понимаю, большая часть из вас вооружена тоже?
– Правильно понимаете, – сказал Данил.
– Вот видите. Мне, гражданин Черский, плевать на все ваши взаимные претензии и сложности. Но это мой город, и если я в состоянии предотвратить какие-то разборки, я их предотвращаю. Надеюсь, я достаточно ясно выразился? Собираетесь жаловаться и нажимать на кнопки – бога ради. Только – из Шантарска. В город вы не попадете. За исключением гражданина Хоменко, для которого можно сделать исключение как для постоянно проживавшего в Байкальске. Хотите высказать все, что обо мне думаете? Сделайте милость. Если уверены, что таким образом чему-то поможете…Я, знаете ли, привык.
Он стоял, чуть расставив ноги, прочно утвердившись на земле и отступать не собирался ни на миллиметр. Данил оставил все слова при себе. Подполковник прав.
… – В общем, вышвырнули, как котят, – сказал он. – Бесполезно было качать права. Отправил Хоменко с ними и улетел.
– И как ты оцениваешь ситуацию? – спросил Кузьмич негромко.
– Как тупиковую, – сказал Данил, глядя в стол. – Мы вплотную подошли к стене и уткнулись в нее лобешником. Все, наших возможностей недостаточно. Против нас работают либо государственные структуры, во что я плохо верю, либо влиятельные люди не отсюда, имеющие сильную агентуру в таковых структурах – вот в это я верю гораздо больше. Я свои возможности исчерпал Каретников тоже. Никто из его старых корешков в ФСБ человека с такими приметами и фамилией-именем-отчеством не знает. Да и не приметы это вовсе. Пышные волосы, усы и очки убираются за десять-пятнадцать секунд. В натуральном облике, я уверен, он совсем другой. И эта профессионал, только не криминалом дрессированный, а государством… Демину он завалил с тридцати метров. В лоб.
– Где?
– Видимо, это и был «пункт рандеву номер два», – сказал Данил, впервые поднимая глаза. – «Карман» со скамейкой на пешеходной дорожке меж башней речпорта и домами вдоль набережной. Она сидела на скамейке. Ребята Каретникова видели, как она вдруг упала… На ту сторону выходят окна туалетов всех одиннадцати этажей речпорта. Позиция выбрана великолепно – туалеты устроены так, что двери в них из коридора запираются на задвижки. Если открыто – значит, внутри никого нет. Если закрыто – там может сидеть один-единственный человек, и никто не забеспокоится, нет деления на женские и мужские, потому и задвижки такие… Он стрелял с третьего. А если бы третий оказался занятым, к его услугам было еще десять. Гильзы, насколько я знаю, не нашли, но в стекле дырочка от пули. Похоже, работал тот же ПСС. Он тихо работает, щелкнет не громче, чем воздушка…
– Почему он не бросил ствол на вокзале? Как думаешь?
– Видимо, у него все же твердые корочки, позволяющие избежать хлопот… Но это не может быть государство, Кузьмин! Ни одна силовая структура не стала бы так мочить Есаула с Фантомасом и Рамону. Даже если он работает на государство, сейчас он старался для хозяина… – Данил помедлил. – Мне тут пришло в голову… Возможно, пистолет он как раз потому и не бросил, что вскорости этот ствол обнаружится у меня под дверям. Или у тебя. Или у Каретникова.
– Думаешь?
– Допускаю и такой расклад. Кузьмнч, мы в тупике. Найти в миллионном городе такого профи, пользуясь только тем, что у нас есть, – это, пожалуй, и для Бортко, и для фээсбэшников неподъемная задачка… Он не отсюда. Он залетный. Только время от времени пользуется местными пешками и убирает их, как только почувствует, что мы можем их схавать. Думай обо мне, что угодно, но я не господь бог. Я не понимаю вдобавок, что ему нужно. И никто не может доискаться, что этот сраный Ивлев прокрутил такое под нашей вывеской… Понимаешь, создается впечатление, будто он ждет он нас каких-то поступков. Или наоборот, бездействия в некоем деле. Я бы плюнул на всякую гордость и сказал ему, что мы сами в заднице, что Вадька нас обставил – но кому говорить-то? Он же уверен, голову ставлю, что Вадька от нас работал… И ставки таковы, что он кладет жмуриков в череду и тратит десятки тысяч долларов… Не мог же Ивлев, в самом-то деле, выкопать в подвале булдыгинский клад?
– Будь там клад, его давно выкопали бы гэбэшники, когда углубляли подвал и мастерили бомбоубежище… Что ты, нашего подвала не видел?
– Да видел, конечно, – сказал Данил. – До сих пор комендант ломает голову, куда этот бункер приспособить… Не ломать же пол, в самом-то деле? А что? Вскроем бетон…
– Хватит! – Кузьмнч с размаху впечатал в стол кулачище.
После недолгого молчания Данил тихо спросил:
– Я что, все же виноват или выхожу крайним?
– Ничего подобного.
– Сколько я тебя знаю, впервые вижу, как лупишь кулаком по столу…
– Может, ты на моем месте еще и головой бы в стену впечатался, – сказал Лалетин, медленно остывая. – Весьма даже запросто… Как по-твоему, что у нас нынче в стране? В смысле строя?
– Ну, это просто, – сказал Данил. – Феодализм. Мужики вроде тебя – бароны. Поместные. Или как там еще назвать… Барон сидит у себя в поместье, где волен во многом: монету чеканит, золотишко роет, право первой ночи эксплуатирует до посинения и нестоячки, коров со двора сводит, мануфактуры заводит… При королевском дворе, как правило, у него есть платные заступнички, разные там герцоги и фавориты. И вольно развлекаться баронам, пока однажды не попадет который из них под сердитый взор не с той ноги вставшего короля… Или герцога, которому кланяется деньжишками и возами с сушеными карасями другой барон. И вот тогда-то начинается охота с борзыми. Только при феодализме не было персональной папочки на каждого, которую придерживают до поры. А если и была, то иначе это называлось…
– Ну, нашу папочку пока из стола определенно не извлекли.
– Что-то меня это не особенно и радует, – сказал Данил. – Потому что хвосты уже в мясорубке… Еще пара таких наездов – и придется прикрывать байкальский филиал. Тамошний «Транспорт» уже накрылся. Сколько он давал процентов от общей прибыли?
– Не более пяти. Плюс процент другой черного нала. Пустяки конечно, филиал я сдал бы хоть сегодня, но это и означает что пираньи почуют кровь… Бог ты мой! – он затейливо выругался деревенскими словами. – Я ведь уже начинаю одному радоваться: что в нашей вотчине нас пока что не трогают… Это я-то… Понимаю, все от неизвестности, она всегда страшит, но дела-то поганые… Можешь просчитать его следующий ход или?
– Или, – сказал Данил.
– Ну так посмотри и послушай… – он прошел к видеодвоике. – Телевизор был включен, самого начала я не записал, но там и не было ничего интересного…
Данил пересел поближе.
– Вторая программа. Передача с милым названьицем «Тропою криминала». – Лалетин остановил пленку, включил магнитофон.
Импозантный субъект с седыми висками, в клетчатом костюме и красивом галстуке проникновенно вещал:
– … кое-какие результаты в борьбе с перевозкой «белой смерти» внушают нешуточные надежды, что нам удалось продвинуться довольно далеко, и оттого я не разделяю пессимизма иных средств массовой информации. Всего несколько дней назад правоохранительными органами Сибири, точнее, города Байкальска, был перехвачен груз героина, стоимость которого на черном рынке, по грубым подсчетам, достигает десятков тысяч долларов. Груз прибыл в адрес некой фирмы «Интеркрайт», и любопытно – примерно в те же дни полицией Куала-Джампура был задержан высокопоставленный сотрудник той же фирмы, пытавшийся ввезти в страну героин… Столь многозначительные совпадения уверенно позволяют предположить, что мы имеем дело не с дилетантами или случайными людьми, а с представителями организованной преступности, и следственными органами был перевезен один из потаенных каналов переправки наркотиков. Следовало бы внимательнее присмотреться к тому, что творится в регионах, где иные «боссы» чувствуют себя удельными князьями. Единство России требует сильной центральной власти, способной…
– Ну, дальше пошли общие фразы, – Лалстин выключил видак и попытался улыбнуться, но получилось, честно говоря, плохо. – Как тебе?
– Что это за хрен? – спросил Данил. – Рожа часто мелькает по ящику, а фамилию что-то не помню…
– Не герцог, как ты выражаешься, но и не пешка. Папанька русской демократии и особа, приближенная к императору. Мог озвучить чью-то мысль, но мог и самостоятельно укусить… Ликутов.
– Ликутов… Из администрации Номера Первого?
– Ага.
– Но ведь не может так оказаться, что против нас – Сам?
– Сам о нас в жизни не слышал, – сказал Лалетин. – Только от этого не легче. Наоборот. Жалует царь, да не жалует псарь…
– Может, он зарабатывает очки перед выборами? – предположил Данил вслух. – Он же прет в Думу со страшной силой…
– В любом случае ясно одно: вонь идет из столицы. Правда, нет пока что высочайшего указания на наш счет… но если будет? Если всю эту бодягу, соответствующим образом украшенную кучерявыми завитушками и страшными картинками, подкинут на самый главный стол? У нас ведь самое скверное – оказаться выбранным для примера «отрицательным героем», мальчиком для битья. Будь ты хоть столичный банкир. Налетят мордовороты в пятнистом – и придется улетать для поправки нервов куда-нибудь в Лондон. И хорошо еще, если в Лондон. А половецкие пляски на Дальнем Востоке? Власть периодически обязана метать громы и молнии, а уж перед грядущими выборами…
– Вот и я говорю, – сказал Данил. – Переросла проблемка мои возможности, господин барон, пора вам самому борзого коня седлать…
– Готовь «трассу», – кивнул друг детства.
…"Трассу" в свое время проложили еще чекисты. Из подвала метров на четыреста тянулся бетонированный ход, где свободно мог проехать грузовик, и кончался в самом обыкновенною гараже, ничем не отличавшемся от двух десятков своих собратьев (понятно, счастливчики, которым удалось влепить свой гаражный кооператив в самом центре города, приписывали сей успех исключительно собственной оборотистости, ни о чем таком не подозревая…).
Ниссановскнй микробус остановился у невзрачного здания бывшей бани, облезлого и обшарпанного – правда, резким контрастом выглядели полдюжины импортных тачек, приткнувшихся во дворике. А небольшая вывеска, загадочно гласившая "ТОО «Снодер», никакой ясности не прибавляла, мало того, название было подобрано так, что в памяти не задерживалось и ни с чем определенным не ассоциировалось. Фирм к фирмочек ныне – как блох на барбоске, поди догадайся…
Внутри начинались чертоги – та же баня, только декорированная дорогим деревом, экзотическим кафелем и мебелишкой, непривычной даже для капризного зарубежного народа, избалованного буржуазной демократией. Порой навстречу попадались завернутые в простыни девочки с ангельски невинными личиками, охранников было что-то необычно много для рабочих будней, а в одной из комнат, мимо которой крепыш в сером костюме провел Лалетина, гомонили вокруг уставленного пивными банками стола с полдюжины крепких мальчиков – гомонили определенно на одном из диалектов дальнего зарубежья.
Он ждал минут пять, не притронувшись ни к бутылке «Хеннесси», ни к закускам с подноса, которым его моментально почувствовали. Во рту стоял противный привкус промокательной бумаги, и ничего не хотелось. Конечно, больше всего ситуация напоминает феодализм. Вот только прежним баронам было не в пример легче защищаться от капризов полудекоративного короля – самым житейским делом считалось, если барон запирался у себя в замке и поливал немногочисленных королевских латников кипящей смолой со стен. При удаче бароны даже брали короля за манишку и нахально диктовали условия. Английская Великая партия вольностей, сводящая с ума нашу образованщину как символ древней западной демократии, на деле была манифестом исключительно баронской вольности, подписанным загнанным в угол монархом…
Вошел Фрол – коренастый, лобастый, лысиной и в самом деле слегка напоминавший Ульяныча, в белой тройке и алой рубашке расстегнутой чуть ли не до пупа и выставлявшей на обозрение золотую цепь в палец толщиной, (наряд не каждодневный и означавший практически то же, что фрак для дипломатов в дни больших приемов).
– Саммит? – усмехнулся Лалетин.
– Делегация испанских трудящихся, – Фрол усмехнулся в ответ. – Там есть кое-что интересное и для тебя, пусть потом приедет Нугзар, поговорим… Эти забугорные – народ первобытный, честное слово. Непременно следует по этикету увешаться побрякушками и повесить на стену в холле хоть один «узник». Иначе нет того имиджа. Думаешь, эти черномазые, что толкают наркоту на Бродвее, катаются в розовых кадиллаках из-за дикарской любви к ярким краскам? Тоже имидж, полагается нанизать на пальцы десяток гаек и возить по три блондинки на заднем сиденье, иначе уважать не будут. Дети… Что у тебя стряслось?
Он слушал внимательно, изредка перебивая короткими вопросами. Пару раз в дверь заглядывали кожаные и галстучные мальчики, но тут же исчезали, отосланные небрежным жестом.
– Называется – жили-жили, не тужили… – сказал Фрол задумчиво. – Ты знаешь, про булдыгинский клад и в самом деле уже начали кружить какие-то побасенки. Только это сказочки для детей младшего рэкетирского возраста, которые даже «Бульварный листок» не читают… А вот насчет Беса твой Данил правда все сто. Хоть он и наглец, не стал бы лезть на рожон, не появись возле него крутой дяденька-провокатор… Мои тоже доносили о каком-то «джентльмене», но концов не нашли… у тебя на «заимке» все спокойно?
– Вроде все.
– На «заимку» пока никто не облизывался. У Соколика наглости не хватит, хоть он и дурак, алюминиевые контракты и прочие фабрично-заводские будни опасении не внушают, иначе ты бы знал, а из столичных «крестных батьков» никто не пытался влезть в наши угодья, иначе я бы знал… В самом деле, тупик получается? А, Кузьмич?
– Может, следовало бы Беса…
– Ну не могу я пока его выпотрошить… – досадливо поморщился Фрол. – У меня руки чешутся, но пока жив Батенька, или пока Бес не заигрался до полного беспредела, нельзя устраивать гладиаторские бои. Батенька у нас – пережиток из раньшего времени, динозавр, но нельзя идти поперек старика, общественность не поймет, он как никак живой пример, на нем молодежь воспитывают, когда учат жить по понятию… Ох мне этот старый закал… Он же в шестьдесят восемь, обормот, своим хотением на зону отправился, позарез необходимо было, видите ли, рассудить уральские скандальчики. И Бес у него под крылышком. Только плох Батенька, вести доходят, хоть и лежит в санчасти с цветным телевизором и спелыми киви, а медсестренки из вольных монетами ублажают…
– Что же нам, сидеть и ждать, когда Батенька помрет?
– Ждать, конечно, нельзя… – задумчиво сказал Фрол. Иллюзий, Кузьмич, строить не будем. Не нравятся мне эти игры. Это дурики вроде Щекоталова с его трясущимися перед объективом ручонками свято полагают, будто Система столь же организована и упорядочена, как обкомы и ЦК в былые годы. И неведомо придурку, что бардак присутствует во всех сферах… И если рука Москвы уцапает кого из нас за шиворот и решит вздрючить для примера, обязательно вздрючат… Не хочется мне что-то на старости лет пенсионерствовать на Багамах. Я хочу доживать здесь. И хочу, чтобы здесь был порядок, чтобы беспредельщики не обливали малину дерьмом на каждом шагу. Хватит, десять лет страну трясет в падучей… Если эти придурки доведут до взрыва, «бультерьерами» не отгородишься. Остаются опять же Багамы, а я не хочу… Хорошо, – он похлопал себя ладонью по колену, что-то решив. – Стая жрет слабых, но не отдает сильных. Как выражается Датико, брат для брата в черный день… Знаешь, за что я тебя уважаю, Кузьмнч? За то, что не купил коронацию за деньги, когда предлагали такую возможность.
– Не мой имидж, – усмехнулся Лалетин.
– А иные дурачки купили. И зовутся теперь ворами в законе, взбздыкнутые… Во всем должен быть порядок. И пока ты этот порядок уважаешь, ни одна сволочь не позволит тебя опустить. И не посмеет. Не ради тебя даже, а ради порядка, потому что на нем жизнь держится… Короче. Бери билет и лети в белокаменную. Пойдешь к Карему Бароеву.
– «Интернационал?»
– Он. Ну, открывает человек рабочие заседания своих структур гимном СССР, прихоть у него такая… Почему бы и нет? У каждого свои прибамбасы… Карем в московской мутной водичке плавает, что твоя акула. И стоит повыше нас с тобой на парочку порядков. Если против тебя работает какая-то столичная гнида, «Интернационал» ее вычислит, он это умеет. Не на халявку, разумеется. Что-то он от тебя потребует, ему как раз нужен человек твоего полета, имей в виду. Но насколько я могу судить, от его просьб всегда бывает прибыль. Пора тебе выходить на орбиту повыше, да и мне тоже… Ну, отправил я своего пацана в Кембридж, а ты – свою Элку, но это ж не достижения, а проза жизни… В губернаторы не думаешь подаваться? У нашего обаяшкн срок кончается.
– Мне бы сейчас разобраться с этими наездами…
– Одно другому не мешает, – сказал Фрол. – Докушать Беса, разобраться с наездами – это опять-таки проза. А поэзия как раз и заключается в установлении надежного порядка, который бы всех устроил… или большинство по крайней мере, всех-то довольными не сделаешь, как ты на голове ни прыгай… Решено, Кузьмич. Я «Интернационалу» позвоню прямо сейчас, в тебе-то я уверен – не забудешь старых друзей, как бы ни взлетел… А потом – у меня там полкурса института физкультуры, застоялись ляльки…
Глава 14
«Обещаете?»
«Та-атьяна Павловна! Обижаете.»
«Ох, простите, но были бы вы на моем месте… Это же ужас! Они меня притащили в райотдел, допрашивали прямо там…»
«Милиция или Черский?»
«Черский, милиции и близко не было. Но они несколько протоколов составили…»
«Я же сказал: Татьяна Павловна, милая, не волнуйтесь. Завтра же все их бумажки будут у вас в руках, и поступите вы с ними, как хотите. Вы из дома говорите?»
«Да, только что отпустили… Я…»
«Давайте сделаем так. Я немедленно свяжусь с теми в милиции, кто способен взять за шкирку этих безобразников…»
«Но ведь полночь!»
«Татьяна Павловна…»
«Да, понятно…»
«Сейчас же. А завтра, часиков в десять, мы с вами встретимся и все обсудим. И все их поганые протоколы я вам передам из рук в руки. Вы не забыли, где у нас с вами пункт рандеву номер два?»
«Что вы! До речпорта…»
«Вот и прекрасно, что поймите. До завтра. Не беспокойтесь. Я… пожалуй, даже не буду звонить. Поеду в областное управление сам. Немедленно. Так что до утра здесь никого не будет, но вы не беспокойтесь, ложитесь спать, все забудется. Утро вечера мудренее…»
…Данил, прижавшись щекой к прохладному стеклу, задумчиво смотрел вниз, на буро-зеленую землю, рассеченную тонюсенькими ниточками дорог. Земля чуть накренилась – это «ЯК-40» ложился на крыло, готовясь идти на посадку.
После всего случившегося вчера ему чертовски не хотелось улетать в Байкальск, но поздно было переигрывать. В конце концов, при охоте на Икса, если она начнется, Каретников и его правая рука, Лобанов, справятся даже лучше. Оба бывших кагэбэшника, в отличие от него самого, не охранники, а охотники. И потом, если уж совсем честно, Данил не верил, что охота кончится удачно.
Икс будет ее мочить, это однозначно. Рамона – дура, умная непременно сообразила бы: неспроста ее «майор» даже не поинтересовался фамилиями милиционеров, сопровождавших «бандита Черского». Пусть даже он сто раз взаправдашний майор ФСБ – как он, скажите на милость, выяснит в полночь личности ментов, подыгравших Данилу? Собирался он всерьез покарать милиционеров или хотя бы пожаловаться на них, обязательно спросил бы фамилии, звания, в который райотдел ее возили – а он не спросил… Он держался как человек, прекрасно знающий, что разговор слушают чужие. Положительно, это профессионал. Во всех смыслах. Очень возможно, он и в самом деле числится в серьезной государственной конторе. Но параллельно у него отыщется еще одна работенка, вторая жизнь. Насквозь не праведная.
И Рамону он будет мочить. Вытащит на «пункт рандеву номер два», находясь где-нибудь в безопасном месте, проверит, есть ли за ней слежка – и потом непременно мочканет. Она ему больше не нужна, спаленная, как не нужны стали Фантомас с Есаулом. В Шантарске еще довольно журналистов, готовых клюнуть на «эксклюзив» – и к каждому хвоста не приставишь. Он постоянно опережает нас, что, в общем, и не удивительно – и ничего тут не поделаешь. Прятать Рамону под замок бессмысленно – расскажет о своих встречах с «майором Логуном» чуть более откровенно, и все. Тупик.
Данил поискал в себе хоть капельку жалости к Рамоне – и не нашел. Стоило представить, как эти двое с похотливыми мордами раздевают Ольгу – и всякая жалость улетучивалась, если была когда-нибудь вообще.
Тело на миг стало невесомым, ухнуло, провалилось сердце – самолет шел на посадку. Данил оглянулся, окинул взглядом своих орлов, сидевших с напряженными лицами, какие всегда бывают у людей в этот момент. Представительнее всех выглядел, конечно, мсье Березовский – импозантнейший седовласый джентльмен с настоящей жемчужиной в галстучной булавке. Старик был неплохим юристом, но сейчас на него взвалили дополнительную нагрузку – роль мнимого главы делегации и главного босса на предстоящих переговорах. Данил с Левой, притворявшиеся мальчиками на подхвате, выглядели гораздо тусклее (Лева, правда, нацепил значок сионистского культурного общества, с израильским, флагом и полудюжиной непонятных букв, маленький, но сделанный крайне изящно). Хоменко был таким, как всегда, как и четверо мальчиков из «зондеркоманды».
Самолет катился по бетонке, когда из кабины выглянул второй пилот, кивнул Данилу. Данил расстегнул ремень, прошел туда. Лицо у пилота было озабоченным:
– Данила Петрович, отгоняют на самые задворки. Только что сообщили. На полосе – милицейские машины и автоматчики, а наших тачек что-то не видно…
«ЯК» катил на отведенное место мимо «АН-24» полярной авиации с выкрашенными в ярко-алый цвет крыльями и хвостовым оперением, мимо парочки пятнисто-зеленых военных по-старорежимному украшенных красными звездами. Теперь и Данил, стоявший за спинами пилотов, видел выстроившиеся полукольцом машины, бело-голубые и сине-желтые, цепочку автоматчиков в камуфляже и черных капюшонах.
Он вернулся в салон и громко сказал:
– Полное спокойствие, господа…
Они и сами уже видели в иллюминаторы комитет по торжественной встрече. «ЯК» заглушил двигатели и замер, автоматчики рассыпались, меняя диспозицию, и тут же заорали динамики одной из машин:
– Никому не выходить из самолета! Опустить трап! Второй пилот прошел в хвост и опустил консоль. В самолет тут же поднялся высоченный мужик в пятнистом – без капюшона, но и без знаков различия. Все выжидательно смотрели на него, не вставая с мест.
– Подполковник Чунаков, – представился он, сделав небрежное движение рукой, словно собрался козырнуть, но рука на полпути передумала. – Управление по борьбе с организованной преступностью. Попрошу документы… господа.
Все предъявленное он проглядывал бегло, уделяя внимание, такое впечатление, не столько анкетным данным, сколько должностям, значившимся в их удостоверениях. Едва заглянув в Данилове, вернул половину непросмотренных корочек тому, кто сидел ближе – им оказался один из охранников.
– Давайте прогуляемся, гражданин Черский. Недалеко. Во-он туда, хотя бы.
Он отошел метров на тридцать от бетонки, к выкрашенному в жухло-красный цвет пожарному ящику с пес-Вот, здесь и покурить можно… курите?
– Свои, – сказал Данил, игнорируя протянутую пачку зеленого «Соверена». – Чему обязаны?
Подполковник не спеша закуривал. На его лице читалась легкая досада, словно предстоящее объяснение ему было не особенно по душе.
– Вот что, гражданин Черский… – сказал он медленно. – Придется попросить вас всех немедленно вернуться назад в Шантарск. Сейчас же. Если нужна дозаправка, заправят.
– Что за фокусы? Мы прибыли, чтобы разобраться с незаконным арестом…
– Гражданина Бударина?
– Именно…
– Видите ли, гражданин Бударин сегодня ночью покончил с собой в камере. Так что ваша миссия бессмысленна.
– Как? – вырвалось у Данила.
– Вскрыл вены. В камере всегда найдется захованная парочка лезвий, а у зэков в таких случаях мешать не принято – хочешь, играй в ящик, твои проблемы… Если вы мне не верите, можем пройти в машину, я вам покажу фотографии…
– Не стоит, – медленно сказал Данил. – Если потом окажется, что это вранье, я вам гарантирую…
– У меня есть более серьезные дела, чем врать вам, – сказал подполковник, но не зло – скорее еще более досадливо. – Теперь вот еще что… У нас есть достоверная информация, что определенные… структуры собираются устроить вам гораздо более шумную встречу. Со стрельбой на поражение и прочими прелестями. Насколько я понимаю, большая часть из вас вооружена тоже?
– Правильно понимаете, – сказал Данил.
– Вот видите. Мне, гражданин Черский, плевать на все ваши взаимные претензии и сложности. Но это мой город, и если я в состоянии предотвратить какие-то разборки, я их предотвращаю. Надеюсь, я достаточно ясно выразился? Собираетесь жаловаться и нажимать на кнопки – бога ради. Только – из Шантарска. В город вы не попадете. За исключением гражданина Хоменко, для которого можно сделать исключение как для постоянно проживавшего в Байкальске. Хотите высказать все, что обо мне думаете? Сделайте милость. Если уверены, что таким образом чему-то поможете…Я, знаете ли, привык.
Он стоял, чуть расставив ноги, прочно утвердившись на земле и отступать не собирался ни на миллиметр. Данил оставил все слова при себе. Подполковник прав.
… – В общем, вышвырнули, как котят, – сказал он. – Бесполезно было качать права. Отправил Хоменко с ними и улетел.
– И как ты оцениваешь ситуацию? – спросил Кузьмич негромко.
– Как тупиковую, – сказал Данил, глядя в стол. – Мы вплотную подошли к стене и уткнулись в нее лобешником. Все, наших возможностей недостаточно. Против нас работают либо государственные структуры, во что я плохо верю, либо влиятельные люди не отсюда, имеющие сильную агентуру в таковых структурах – вот в это я верю гораздо больше. Я свои возможности исчерпал Каретников тоже. Никто из его старых корешков в ФСБ человека с такими приметами и фамилией-именем-отчеством не знает. Да и не приметы это вовсе. Пышные волосы, усы и очки убираются за десять-пятнадцать секунд. В натуральном облике, я уверен, он совсем другой. И эта профессионал, только не криминалом дрессированный, а государством… Демину он завалил с тридцати метров. В лоб.
– Где?
– Видимо, это и был «пункт рандеву номер два», – сказал Данил, впервые поднимая глаза. – «Карман» со скамейкой на пешеходной дорожке меж башней речпорта и домами вдоль набережной. Она сидела на скамейке. Ребята Каретникова видели, как она вдруг упала… На ту сторону выходят окна туалетов всех одиннадцати этажей речпорта. Позиция выбрана великолепно – туалеты устроены так, что двери в них из коридора запираются на задвижки. Если открыто – значит, внутри никого нет. Если закрыто – там может сидеть один-единственный человек, и никто не забеспокоится, нет деления на женские и мужские, потому и задвижки такие… Он стрелял с третьего. А если бы третий оказался занятым, к его услугам было еще десять. Гильзы, насколько я знаю, не нашли, но в стекле дырочка от пули. Похоже, работал тот же ПСС. Он тихо работает, щелкнет не громче, чем воздушка…
– Почему он не бросил ствол на вокзале? Как думаешь?
– Видимо, у него все же твердые корочки, позволяющие избежать хлопот… Но это не может быть государство, Кузьмин! Ни одна силовая структура не стала бы так мочить Есаула с Фантомасом и Рамону. Даже если он работает на государство, сейчас он старался для хозяина… – Данил помедлил. – Мне тут пришло в голову… Возможно, пистолет он как раз потому и не бросил, что вскорости этот ствол обнаружится у меня под дверям. Или у тебя. Или у Каретникова.
– Думаешь?
– Допускаю и такой расклад. Кузьмнч, мы в тупике. Найти в миллионном городе такого профи, пользуясь только тем, что у нас есть, – это, пожалуй, и для Бортко, и для фээсбэшников неподъемная задачка… Он не отсюда. Он залетный. Только время от времени пользуется местными пешками и убирает их, как только почувствует, что мы можем их схавать. Думай обо мне, что угодно, но я не господь бог. Я не понимаю вдобавок, что ему нужно. И никто не может доискаться, что этот сраный Ивлев прокрутил такое под нашей вывеской… Понимаешь, создается впечатление, будто он ждет он нас каких-то поступков. Или наоборот, бездействия в некоем деле. Я бы плюнул на всякую гордость и сказал ему, что мы сами в заднице, что Вадька нас обставил – но кому говорить-то? Он же уверен, голову ставлю, что Вадька от нас работал… И ставки таковы, что он кладет жмуриков в череду и тратит десятки тысяч долларов… Не мог же Ивлев, в самом-то деле, выкопать в подвале булдыгинский клад?
– Будь там клад, его давно выкопали бы гэбэшники, когда углубляли подвал и мастерили бомбоубежище… Что ты, нашего подвала не видел?
– Да видел, конечно, – сказал Данил. – До сих пор комендант ломает голову, куда этот бункер приспособить… Не ломать же пол, в самом-то деле? А что? Вскроем бетон…
– Хватит! – Кузьмнч с размаху впечатал в стол кулачище.
После недолгого молчания Данил тихо спросил:
– Я что, все же виноват или выхожу крайним?
– Ничего подобного.
– Сколько я тебя знаю, впервые вижу, как лупишь кулаком по столу…
– Может, ты на моем месте еще и головой бы в стену впечатался, – сказал Лалетин, медленно остывая. – Весьма даже запросто… Как по-твоему, что у нас нынче в стране? В смысле строя?
– Ну, это просто, – сказал Данил. – Феодализм. Мужики вроде тебя – бароны. Поместные. Или как там еще назвать… Барон сидит у себя в поместье, где волен во многом: монету чеканит, золотишко роет, право первой ночи эксплуатирует до посинения и нестоячки, коров со двора сводит, мануфактуры заводит… При королевском дворе, как правило, у него есть платные заступнички, разные там герцоги и фавориты. И вольно развлекаться баронам, пока однажды не попадет который из них под сердитый взор не с той ноги вставшего короля… Или герцога, которому кланяется деньжишками и возами с сушеными карасями другой барон. И вот тогда-то начинается охота с борзыми. Только при феодализме не было персональной папочки на каждого, которую придерживают до поры. А если и была, то иначе это называлось…
– Ну, нашу папочку пока из стола определенно не извлекли.
– Что-то меня это не особенно и радует, – сказал Данил. – Потому что хвосты уже в мясорубке… Еще пара таких наездов – и придется прикрывать байкальский филиал. Тамошний «Транспорт» уже накрылся. Сколько он давал процентов от общей прибыли?
– Не более пяти. Плюс процент другой черного нала. Пустяки конечно, филиал я сдал бы хоть сегодня, но это и означает что пираньи почуют кровь… Бог ты мой! – он затейливо выругался деревенскими словами. – Я ведь уже начинаю одному радоваться: что в нашей вотчине нас пока что не трогают… Это я-то… Понимаю, все от неизвестности, она всегда страшит, но дела-то поганые… Можешь просчитать его следующий ход или?
– Или, – сказал Данил.
– Ну так посмотри и послушай… – он прошел к видеодвоике. – Телевизор был включен, самого начала я не записал, но там и не было ничего интересного…
Данил пересел поближе.
– Вторая программа. Передача с милым названьицем «Тропою криминала». – Лалетин остановил пленку, включил магнитофон.
Импозантный субъект с седыми висками, в клетчатом костюме и красивом галстуке проникновенно вещал:
– … кое-какие результаты в борьбе с перевозкой «белой смерти» внушают нешуточные надежды, что нам удалось продвинуться довольно далеко, и оттого я не разделяю пессимизма иных средств массовой информации. Всего несколько дней назад правоохранительными органами Сибири, точнее, города Байкальска, был перехвачен груз героина, стоимость которого на черном рынке, по грубым подсчетам, достигает десятков тысяч долларов. Груз прибыл в адрес некой фирмы «Интеркрайт», и любопытно – примерно в те же дни полицией Куала-Джампура был задержан высокопоставленный сотрудник той же фирмы, пытавшийся ввезти в страну героин… Столь многозначительные совпадения уверенно позволяют предположить, что мы имеем дело не с дилетантами или случайными людьми, а с представителями организованной преступности, и следственными органами был перевезен один из потаенных каналов переправки наркотиков. Следовало бы внимательнее присмотреться к тому, что творится в регионах, где иные «боссы» чувствуют себя удельными князьями. Единство России требует сильной центральной власти, способной…
– Ну, дальше пошли общие фразы, – Лалстин выключил видак и попытался улыбнуться, но получилось, честно говоря, плохо. – Как тебе?
– Что это за хрен? – спросил Данил. – Рожа часто мелькает по ящику, а фамилию что-то не помню…
– Не герцог, как ты выражаешься, но и не пешка. Папанька русской демократии и особа, приближенная к императору. Мог озвучить чью-то мысль, но мог и самостоятельно укусить… Ликутов.
– Ликутов… Из администрации Номера Первого?
– Ага.
– Но ведь не может так оказаться, что против нас – Сам?
– Сам о нас в жизни не слышал, – сказал Лалетин. – Только от этого не легче. Наоборот. Жалует царь, да не жалует псарь…
– Может, он зарабатывает очки перед выборами? – предположил Данил вслух. – Он же прет в Думу со страшной силой…
– В любом случае ясно одно: вонь идет из столицы. Правда, нет пока что высочайшего указания на наш счет… но если будет? Если всю эту бодягу, соответствующим образом украшенную кучерявыми завитушками и страшными картинками, подкинут на самый главный стол? У нас ведь самое скверное – оказаться выбранным для примера «отрицательным героем», мальчиком для битья. Будь ты хоть столичный банкир. Налетят мордовороты в пятнистом – и придется улетать для поправки нервов куда-нибудь в Лондон. И хорошо еще, если в Лондон. А половецкие пляски на Дальнем Востоке? Власть периодически обязана метать громы и молнии, а уж перед грядущими выборами…
– Вот и я говорю, – сказал Данил. – Переросла проблемка мои возможности, господин барон, пора вам самому борзого коня седлать…
– Готовь «трассу», – кивнул друг детства.
…"Трассу" в свое время проложили еще чекисты. Из подвала метров на четыреста тянулся бетонированный ход, где свободно мог проехать грузовик, и кончался в самом обыкновенною гараже, ничем не отличавшемся от двух десятков своих собратьев (понятно, счастливчики, которым удалось влепить свой гаражный кооператив в самом центре города, приписывали сей успех исключительно собственной оборотистости, ни о чем таком не подозревая…).
Ниссановскнй микробус остановился у невзрачного здания бывшей бани, облезлого и обшарпанного – правда, резким контрастом выглядели полдюжины импортных тачек, приткнувшихся во дворике. А небольшая вывеска, загадочно гласившая "ТОО «Снодер», никакой ясности не прибавляла, мало того, название было подобрано так, что в памяти не задерживалось и ни с чем определенным не ассоциировалось. Фирм к фирмочек ныне – как блох на барбоске, поди догадайся…
Внутри начинались чертоги – та же баня, только декорированная дорогим деревом, экзотическим кафелем и мебелишкой, непривычной даже для капризного зарубежного народа, избалованного буржуазной демократией. Порой навстречу попадались завернутые в простыни девочки с ангельски невинными личиками, охранников было что-то необычно много для рабочих будней, а в одной из комнат, мимо которой крепыш в сером костюме провел Лалетина, гомонили вокруг уставленного пивными банками стола с полдюжины крепких мальчиков – гомонили определенно на одном из диалектов дальнего зарубежья.
Он ждал минут пять, не притронувшись ни к бутылке «Хеннесси», ни к закускам с подноса, которым его моментально почувствовали. Во рту стоял противный привкус промокательной бумаги, и ничего не хотелось. Конечно, больше всего ситуация напоминает феодализм. Вот только прежним баронам было не в пример легче защищаться от капризов полудекоративного короля – самым житейским делом считалось, если барон запирался у себя в замке и поливал немногочисленных королевских латников кипящей смолой со стен. При удаче бароны даже брали короля за манишку и нахально диктовали условия. Английская Великая партия вольностей, сводящая с ума нашу образованщину как символ древней западной демократии, на деле была манифестом исключительно баронской вольности, подписанным загнанным в угол монархом…
Вошел Фрол – коренастый, лобастый, лысиной и в самом деле слегка напоминавший Ульяныча, в белой тройке и алой рубашке расстегнутой чуть ли не до пупа и выставлявшей на обозрение золотую цепь в палец толщиной, (наряд не каждодневный и означавший практически то же, что фрак для дипломатов в дни больших приемов).
– Саммит? – усмехнулся Лалетин.
– Делегация испанских трудящихся, – Фрол усмехнулся в ответ. – Там есть кое-что интересное и для тебя, пусть потом приедет Нугзар, поговорим… Эти забугорные – народ первобытный, честное слово. Непременно следует по этикету увешаться побрякушками и повесить на стену в холле хоть один «узник». Иначе нет того имиджа. Думаешь, эти черномазые, что толкают наркоту на Бродвее, катаются в розовых кадиллаках из-за дикарской любви к ярким краскам? Тоже имидж, полагается нанизать на пальцы десяток гаек и возить по три блондинки на заднем сиденье, иначе уважать не будут. Дети… Что у тебя стряслось?
Он слушал внимательно, изредка перебивая короткими вопросами. Пару раз в дверь заглядывали кожаные и галстучные мальчики, но тут же исчезали, отосланные небрежным жестом.
– Называется – жили-жили, не тужили… – сказал Фрол задумчиво. – Ты знаешь, про булдыгинский клад и в самом деле уже начали кружить какие-то побасенки. Только это сказочки для детей младшего рэкетирского возраста, которые даже «Бульварный листок» не читают… А вот насчет Беса твой Данил правда все сто. Хоть он и наглец, не стал бы лезть на рожон, не появись возле него крутой дяденька-провокатор… Мои тоже доносили о каком-то «джентльмене», но концов не нашли… у тебя на «заимке» все спокойно?
– Вроде все.
– На «заимку» пока никто не облизывался. У Соколика наглости не хватит, хоть он и дурак, алюминиевые контракты и прочие фабрично-заводские будни опасении не внушают, иначе ты бы знал, а из столичных «крестных батьков» никто не пытался влезть в наши угодья, иначе я бы знал… В самом деле, тупик получается? А, Кузьмич?
– Может, следовало бы Беса…
– Ну не могу я пока его выпотрошить… – досадливо поморщился Фрол. – У меня руки чешутся, но пока жив Батенька, или пока Бес не заигрался до полного беспредела, нельзя устраивать гладиаторские бои. Батенька у нас – пережиток из раньшего времени, динозавр, но нельзя идти поперек старика, общественность не поймет, он как никак живой пример, на нем молодежь воспитывают, когда учат жить по понятию… Ох мне этот старый закал… Он же в шестьдесят восемь, обормот, своим хотением на зону отправился, позарез необходимо было, видите ли, рассудить уральские скандальчики. И Бес у него под крылышком. Только плох Батенька, вести доходят, хоть и лежит в санчасти с цветным телевизором и спелыми киви, а медсестренки из вольных монетами ублажают…
– Что же нам, сидеть и ждать, когда Батенька помрет?
– Ждать, конечно, нельзя… – задумчиво сказал Фрол. Иллюзий, Кузьмич, строить не будем. Не нравятся мне эти игры. Это дурики вроде Щекоталова с его трясущимися перед объективом ручонками свято полагают, будто Система столь же организована и упорядочена, как обкомы и ЦК в былые годы. И неведомо придурку, что бардак присутствует во всех сферах… И если рука Москвы уцапает кого из нас за шиворот и решит вздрючить для примера, обязательно вздрючат… Не хочется мне что-то на старости лет пенсионерствовать на Багамах. Я хочу доживать здесь. И хочу, чтобы здесь был порядок, чтобы беспредельщики не обливали малину дерьмом на каждом шагу. Хватит, десять лет страну трясет в падучей… Если эти придурки доведут до взрыва, «бультерьерами» не отгородишься. Остаются опять же Багамы, а я не хочу… Хорошо, – он похлопал себя ладонью по колену, что-то решив. – Стая жрет слабых, но не отдает сильных. Как выражается Датико, брат для брата в черный день… Знаешь, за что я тебя уважаю, Кузьмнч? За то, что не купил коронацию за деньги, когда предлагали такую возможность.
– Не мой имидж, – усмехнулся Лалетин.
– А иные дурачки купили. И зовутся теперь ворами в законе, взбздыкнутые… Во всем должен быть порядок. И пока ты этот порядок уважаешь, ни одна сволочь не позволит тебя опустить. И не посмеет. Не ради тебя даже, а ради порядка, потому что на нем жизнь держится… Короче. Бери билет и лети в белокаменную. Пойдешь к Карему Бароеву.
– «Интернационал?»
– Он. Ну, открывает человек рабочие заседания своих структур гимном СССР, прихоть у него такая… Почему бы и нет? У каждого свои прибамбасы… Карем в московской мутной водичке плавает, что твоя акула. И стоит повыше нас с тобой на парочку порядков. Если против тебя работает какая-то столичная гнида, «Интернационал» ее вычислит, он это умеет. Не на халявку, разумеется. Что-то он от тебя потребует, ему как раз нужен человек твоего полета, имей в виду. Но насколько я могу судить, от его просьб всегда бывает прибыль. Пора тебе выходить на орбиту повыше, да и мне тоже… Ну, отправил я своего пацана в Кембридж, а ты – свою Элку, но это ж не достижения, а проза жизни… В губернаторы не думаешь подаваться? У нашего обаяшкн срок кончается.
– Мне бы сейчас разобраться с этими наездами…
– Одно другому не мешает, – сказал Фрол. – Докушать Беса, разобраться с наездами – это опять-таки проза. А поэзия как раз и заключается в установлении надежного порядка, который бы всех устроил… или большинство по крайней мере, всех-то довольными не сделаешь, как ты на голове ни прыгай… Решено, Кузьмич. Я «Интернационалу» позвоню прямо сейчас, в тебе-то я уверен – не забудешь старых друзей, как бы ни взлетел… А потом – у меня там полкурса института физкультуры, застоялись ляльки…
Глава 14
Ход конем по голове
…Он в конце концов решил развеяться, а потому и выпито было немало, и отдано должное длинноногим гимнасткам (физкультурный институт недавно по новой моде переименовали в академию, но благонравнее студенточки от этого не стали), и с «испанскими товарищами», пока они еще не ужрались в полном восторге от сибирской экзотики, удалось провести парочку перспективных разговоров. Голова, правда, была почти что ясная, за четыре часа перелета прояснилась окончательно, и в самолете он не выпил ни капли из того, что щедро носили обходительные стюардессы бизнес-салона. Два телохранителя не пили по должности.