Страница:
Так, а где у нас контрнаблюдение? А вот оно, родимое, и работает, следует отметить с законной гордостью, не в пример профессиональнее, достойные выкормыши Черского, знаете ли…
Он заметил Веру Климову в последний момент еще миг – и она вошла бы в здание прокуратуры. Ага, вышла из-за угла, значит, общественным транспортом добиралась, там, помнится, остановка…
– Вера! – окликнул он.
Она обернулась – красивая молодая женщина из категории натуральных длинноволосых блондинок, хранящих верность коротким юбкам, но не всегда хранящих верность законным мужьям. Правда, все, что Данил о ней знал по должности своей, из рамок не особенно и выбивалось: так, мелкие грешки, чужие постельки пару раз в год, что мы, люди современные, должны воспринимать философски, поелику муженек сам отнюдь не был образцом верности…
– Вы, значит, прилетели… – тихо произнесла она, уставясь на Данила чуть припухшими глазами, – тем не менее аккуратно подведенными, стоит отметить.
Ее без нужды поддерживал под локоток лощеный молодой человек, чья физиономия смутно ассоциировалась у Данила с «Клейнодом». Видел эту вывеску в котором-то из личных дел.
– Друг мой, погуляйте пару минут в некотором отдалении, – тихо распорядился Данил.
Лощеный, вопреки ожиданиям, не проронил ни слова – очень понятливо кивнул и отошел в сторонку, под дерево.
– Вы за мной? – вырвалось у нес.
– Ну, как сказать, Вера… – произнес Данил со всей необходимой в данной печальной ситуации мягкостью. – Я, так сказать, в широком смысле…
Порасспросить, осмотреться, уладить формальности… Дела, как гром с ясного неба…
– Как гром… – повторила она с гримасой вместо улыбки.
Данил ее в свое время неплохо изучил, в профессиональном смысле понятно, поскольку жена человека типа Климова – это, помимо прочего, еще и Фактор.
Тот самый фактор, что наряду со многими другими просто не может не влиять на работу данного профессионала. Хороший шеф обязан просчитывать все факторы, влияющие на работу подчиненных, и знать их назубок…
Сейчас она не походила па себя. И дело тут не в печальных новостях, ошеломлении, горе…
Она боялась. И вот так, с ходу, пока что решительно не определить: кого? чего? Но страх был, несомненно. Ее, вульгарно выражаясь, едва ли не колотило от страха – уж такие-то реакции Данил должен был отмечать и опознавать.
Боялась. Человек его опыта не мог не заключить с ходу: Вера Климова-человек, охваченный страхом. Что автоматически открывает простор для домыслов, версий и комбинаций…
– Меня вызывали, вот повестка… – принялась она рыться в сумочке. – Говорят, нужно забрать…
– Не надо, – сказал Данил, накрыв ладонью ее запястье. – Мы все сделаем сами, уже есть договоренность… Багловский сделает…
При упоминании о Багловском у нее ни одна жилочка на лице не дрогнула не в Багловском тут дело…
– И все? – спросил он. – Они вас только за этим вызывали?
– Да, насчет другого уже вроде бы все обговорено… Вчера чуть ли не весь день…
– Как вообще все случилось? – спросил Данил мягко.
– Представления не имею…
Ага! Существуй какой-то прибор, которым можно на манер градусника измерять страх, стрелка непременно скакнула бы на несколько делений… У Данила знакомо и неприятно ворохнулось в груди что-то холодное, уж никак не сердце. Каждый по-своему переживает ощущение нехорошего предчувствия – лично у него именно так и происходило.
Что-то тут нечисто. Ох как нечисто. Тривиальные штампы, сплошь и рядом влекущие самые нетривиальные ситуации и последствия. Как бы там ни было, здесь с ней работать никак нельзя.
– Молодой человек! – Данил поманил лощеного и, когда тот с достоинством приблизился, тихо распорядился:
– Поймайте такси, отвезите даму в «Клейнод».
Я там скоро буду.
Тот кивнул и скрылся за углом. Достав монету и держа ее так, чтобы хмыри из «девятки» не видели, что у него в руке, Данил спросил:
– Вера, это вам знакомо?
Она всмотрелась –Данил повернул монету сначала одной, потом другой стороной, – пожала плечами:
– В первый раз вижу…
Монета, такое впечатление, у нее как раз не вызывала ни тени нового страха и уж, безусловно, не усиливала страхи прежние.
Данил двумя пальцами опустил монету в карман:
– Сергей, часом, в последнее время нумизматикой не увлекся?
– Нумизматикой он как раз не увлекся…
– Судя по тону, увлекся чем-то другим? Или – кем?
Молчание. И снова – ни тени страха. Нового, имеется в виду.
– Ну ладно, – сказал Данил. – Побудьте на фирме, идет? Я туда приеду чуть попозже, мы поговорим…
– О чем? – опять-таки вырвалось у нее. Пресловутый крик души, как выражались иные классики. Любопытно…
– О случившемся и о будущем, – мягко сказал Данил. – Вера, я понимаю: что тут ни скажи, все будет не то… Вы уж крепитесь, сделаем все, что в наших силах…
Он помог ей сесть в подогнанный лощеным синий «москвичок» и еще несколько минут курил возле крыльца, пока не дождался Пашу, лучившегося самодовольством.
– Ну что, синьор Казанова? – спросил Данил, чтобы сделать помощнику приятное.
– Порядок. Сегодня вечером отправляемся в дансинг…
– Сиречь?
– В клуб «Янина», потанцевать, а далее по обстоятельствам.
– Что так убого? – спросил Данил. – Звал бы уж в «Короля Яна» или «Жемчужину», что я тебя, ради дела в бабках ограничиваю?
– Олеська – девочка чопорная. Не та, видишь ли, репутация у названных вами, шеф, заведений. Следователю прокуратуры там показываться невместно.
– Господи, куда мы попали… – хмыкнул Данил. – Сплошные буквы «пы» – патриархальность, пастораль… Пошли за машиной.
Они без хлопот отыскали пожилого капитана Модзелевича, усатого и меланхоличного, и всего через пять минут, подмахнув пару бумажек, были допущены к белой «четверке», стоявшей в дальнем углу обширного внутреннего двора.
– Вот, – констатировал вислоусый капитан. – Передний бамперочек слева помят, так оно так и было. Такой ее и нашли, в протоколе должным образом отражено. Бензина в баке имеется примерно четверть, можете уезжать своим ходом. Конечно, если права имеются…
– Имеются, – сказал Данил. – Предъявить?
– А предъявите для порядка, – кивнул капитан-буквоед. – Мало ли, еще с гаишниками неприятности получатся…
Паша полез было в карман, но Данил опередил, достал свою черную книжечку с пластиковыми прозрачными кармашками и подал капитану. Тот изучил документы с таким видом, словно надеялся, не сходя с места, разоблачить фальшивку, но, не усмотрев ничего криминального, вернул.
– В порядочке. Вот вам справка, что имеете право управлять данным конкретным транспортным средством, а постового я сейчас предупрежу…
Козырнул и вразвалочку направился к высоким железным воротам.
– Как я понимаю, сами поедете, шеф? – тихо спросил Паша.
– Ну конечно, – сказал Данил. – Как подчиненному и полагается. Заодно проверим реакцию хвостов на то, что мы разделились, аки амебы… Поезжай первым, а я задержусь.
– Медведь…
– Сам вижу насчет ведмедя…
Паша энергично направился к воротам, уже раздвигавшимся с тягучим скрипом, а Данил еще раз оглянулся на плюшевого медведика. Он восседал у заднего стекла – небольшой, рыжий, плюшевый, абсолютно ничем не примечательный.
Вот только цветные ленточки на шее данного медведика часто менялись, и это всегда что-нибудь да означало. Сейчас плюшевый щеголял в белой ленточке.
Что ни день в условленное время Серега Климов оставлял машину в строго оговоренном месте, причем цвет ленточки на шее медведя был кодовым сигналом для тех самых законспирированных в отдалении от «Клейнода» людей Данила, которые и волокли на себе основную работу касаемо скользкой нивы безопасности. Белый цвет как раз и означал, что Климову нынче же вечером необходимо встретиться с «призраками» – не передать сообщение, не принять сообщение через систему «почтовых ящиков», а именно встретиться лично. Что, в свою очередь, никогда не касалось пустяков либо рутины.
Встречи не было – иначе «призраки» незамедлительно сообщили бы о ней Данилу. В поведении Климова прослеживалась четкая система, по справедливости ради стоит уточнить, что и сраженные белой горячкой подчиняют свое поведение строгой системе.
Данил включил мотор, потихоньку поехал к воротам. Снаружи, на стоянке, уже не было ни «Волги», ни «девятки». Он поехал знакомой дорогой – все-таки неплохо знал этот город, – дождался зеленого сигнала светофора и свернул на широкий проспект Независимости.
Посмеиваясь внутренне, хорошо представлял, сколько матерков в его адрес отпускают под нос двигавшиеся в том же направлении, – он ехал, словно неделю назад получивший права «чайник»: то полз в крайнем правом ряду, то отваживался высунуться в левый, заранее, с пугливой предупредительностью включая поворот. Временами мотор у него глох на светофоре, а пару раз даже включил аварийку перед особенно дурацким маневром. Одним словом, держался, как взмокший от напряжения новичок, – но, понятное дело, следил, чтобы никого не задеть и не устроить аварию.
Его финты очень скоро оказались вознаграждены – выяснилось, что сзади тащится бежевая «Тойота», пусть и не повторявшая его неуклюжие маневры, но определенно привязанная к нему некой невидимой веревочкой. Любой мало-мальски опытный водитель, окажись он за рулем этой «Тойоты», двадцать раз мог бы обогнать и скрыться из виду, но «японка» отчего-то приклеилась к Данилу, словно робкий юноша, тащившийся за предметом своих воздыханий. Что ж, учтем данный факт и присовокупим к уже имеющимся… При нашем безрыбье рады любому раку…
Глава 2
Он заметил Веру Климову в последний момент еще миг – и она вошла бы в здание прокуратуры. Ага, вышла из-за угла, значит, общественным транспортом добиралась, там, помнится, остановка…
– Вера! – окликнул он.
Она обернулась – красивая молодая женщина из категории натуральных длинноволосых блондинок, хранящих верность коротким юбкам, но не всегда хранящих верность законным мужьям. Правда, все, что Данил о ней знал по должности своей, из рамок не особенно и выбивалось: так, мелкие грешки, чужие постельки пару раз в год, что мы, люди современные, должны воспринимать философски, поелику муженек сам отнюдь не был образцом верности…
– Вы, значит, прилетели… – тихо произнесла она, уставясь на Данила чуть припухшими глазами, – тем не менее аккуратно подведенными, стоит отметить.
Ее без нужды поддерживал под локоток лощеный молодой человек, чья физиономия смутно ассоциировалась у Данила с «Клейнодом». Видел эту вывеску в котором-то из личных дел.
– Друг мой, погуляйте пару минут в некотором отдалении, – тихо распорядился Данил.
Лощеный, вопреки ожиданиям, не проронил ни слова – очень понятливо кивнул и отошел в сторонку, под дерево.
– Вы за мной? – вырвалось у нес.
– Ну, как сказать, Вера… – произнес Данил со всей необходимой в данной печальной ситуации мягкостью. – Я, так сказать, в широком смысле…
Порасспросить, осмотреться, уладить формальности… Дела, как гром с ясного неба…
– Как гром… – повторила она с гримасой вместо улыбки.
Данил ее в свое время неплохо изучил, в профессиональном смысле понятно, поскольку жена человека типа Климова – это, помимо прочего, еще и Фактор.
Тот самый фактор, что наряду со многими другими просто не может не влиять на работу данного профессионала. Хороший шеф обязан просчитывать все факторы, влияющие на работу подчиненных, и знать их назубок…
Сейчас она не походила па себя. И дело тут не в печальных новостях, ошеломлении, горе…
Она боялась. И вот так, с ходу, пока что решительно не определить: кого? чего? Но страх был, несомненно. Ее, вульгарно выражаясь, едва ли не колотило от страха – уж такие-то реакции Данил должен был отмечать и опознавать.
Боялась. Человек его опыта не мог не заключить с ходу: Вера Климова-человек, охваченный страхом. Что автоматически открывает простор для домыслов, версий и комбинаций…
– Меня вызывали, вот повестка… – принялась она рыться в сумочке. – Говорят, нужно забрать…
– Не надо, – сказал Данил, накрыв ладонью ее запястье. – Мы все сделаем сами, уже есть договоренность… Багловский сделает…
При упоминании о Багловском у нее ни одна жилочка на лице не дрогнула не в Багловском тут дело…
– И все? – спросил он. – Они вас только за этим вызывали?
– Да, насчет другого уже вроде бы все обговорено… Вчера чуть ли не весь день…
– Как вообще все случилось? – спросил Данил мягко.
– Представления не имею…
Ага! Существуй какой-то прибор, которым можно на манер градусника измерять страх, стрелка непременно скакнула бы на несколько делений… У Данила знакомо и неприятно ворохнулось в груди что-то холодное, уж никак не сердце. Каждый по-своему переживает ощущение нехорошего предчувствия – лично у него именно так и происходило.
Что-то тут нечисто. Ох как нечисто. Тривиальные штампы, сплошь и рядом влекущие самые нетривиальные ситуации и последствия. Как бы там ни было, здесь с ней работать никак нельзя.
– Молодой человек! – Данил поманил лощеного и, когда тот с достоинством приблизился, тихо распорядился:
– Поймайте такси, отвезите даму в «Клейнод».
Я там скоро буду.
Тот кивнул и скрылся за углом. Достав монету и держа ее так, чтобы хмыри из «девятки» не видели, что у него в руке, Данил спросил:
– Вера, это вам знакомо?
Она всмотрелась –Данил повернул монету сначала одной, потом другой стороной, – пожала плечами:
– В первый раз вижу…
Монета, такое впечатление, у нее как раз не вызывала ни тени нового страха и уж, безусловно, не усиливала страхи прежние.
Данил двумя пальцами опустил монету в карман:
– Сергей, часом, в последнее время нумизматикой не увлекся?
– Нумизматикой он как раз не увлекся…
– Судя по тону, увлекся чем-то другим? Или – кем?
Молчание. И снова – ни тени страха. Нового, имеется в виду.
– Ну ладно, – сказал Данил. – Побудьте на фирме, идет? Я туда приеду чуть попозже, мы поговорим…
– О чем? – опять-таки вырвалось у нее. Пресловутый крик души, как выражались иные классики. Любопытно…
– О случившемся и о будущем, – мягко сказал Данил. – Вера, я понимаю: что тут ни скажи, все будет не то… Вы уж крепитесь, сделаем все, что в наших силах…
Он помог ей сесть в подогнанный лощеным синий «москвичок» и еще несколько минут курил возле крыльца, пока не дождался Пашу, лучившегося самодовольством.
– Ну что, синьор Казанова? – спросил Данил, чтобы сделать помощнику приятное.
– Порядок. Сегодня вечером отправляемся в дансинг…
– Сиречь?
– В клуб «Янина», потанцевать, а далее по обстоятельствам.
– Что так убого? – спросил Данил. – Звал бы уж в «Короля Яна» или «Жемчужину», что я тебя, ради дела в бабках ограничиваю?
– Олеська – девочка чопорная. Не та, видишь ли, репутация у названных вами, шеф, заведений. Следователю прокуратуры там показываться невместно.
– Господи, куда мы попали… – хмыкнул Данил. – Сплошные буквы «пы» – патриархальность, пастораль… Пошли за машиной.
Они без хлопот отыскали пожилого капитана Модзелевича, усатого и меланхоличного, и всего через пять минут, подмахнув пару бумажек, были допущены к белой «четверке», стоявшей в дальнем углу обширного внутреннего двора.
– Вот, – констатировал вислоусый капитан. – Передний бамперочек слева помят, так оно так и было. Такой ее и нашли, в протоколе должным образом отражено. Бензина в баке имеется примерно четверть, можете уезжать своим ходом. Конечно, если права имеются…
– Имеются, – сказал Данил. – Предъявить?
– А предъявите для порядка, – кивнул капитан-буквоед. – Мало ли, еще с гаишниками неприятности получатся…
Паша полез было в карман, но Данил опередил, достал свою черную книжечку с пластиковыми прозрачными кармашками и подал капитану. Тот изучил документы с таким видом, словно надеялся, не сходя с места, разоблачить фальшивку, но, не усмотрев ничего криминального, вернул.
– В порядочке. Вот вам справка, что имеете право управлять данным конкретным транспортным средством, а постового я сейчас предупрежу…
Козырнул и вразвалочку направился к высоким железным воротам.
– Как я понимаю, сами поедете, шеф? – тихо спросил Паша.
– Ну конечно, – сказал Данил. – Как подчиненному и полагается. Заодно проверим реакцию хвостов на то, что мы разделились, аки амебы… Поезжай первым, а я задержусь.
– Медведь…
– Сам вижу насчет ведмедя…
Паша энергично направился к воротам, уже раздвигавшимся с тягучим скрипом, а Данил еще раз оглянулся на плюшевого медведика. Он восседал у заднего стекла – небольшой, рыжий, плюшевый, абсолютно ничем не примечательный.
Вот только цветные ленточки на шее данного медведика часто менялись, и это всегда что-нибудь да означало. Сейчас плюшевый щеголял в белой ленточке.
Что ни день в условленное время Серега Климов оставлял машину в строго оговоренном месте, причем цвет ленточки на шее медведя был кодовым сигналом для тех самых законспирированных в отдалении от «Клейнода» людей Данила, которые и волокли на себе основную работу касаемо скользкой нивы безопасности. Белый цвет как раз и означал, что Климову нынче же вечером необходимо встретиться с «призраками» – не передать сообщение, не принять сообщение через систему «почтовых ящиков», а именно встретиться лично. Что, в свою очередь, никогда не касалось пустяков либо рутины.
Встречи не было – иначе «призраки» незамедлительно сообщили бы о ней Данилу. В поведении Климова прослеживалась четкая система, по справедливости ради стоит уточнить, что и сраженные белой горячкой подчиняют свое поведение строгой системе.
Данил включил мотор, потихоньку поехал к воротам. Снаружи, на стоянке, уже не было ни «Волги», ни «девятки». Он поехал знакомой дорогой – все-таки неплохо знал этот город, – дождался зеленого сигнала светофора и свернул на широкий проспект Независимости.
Посмеиваясь внутренне, хорошо представлял, сколько матерков в его адрес отпускают под нос двигавшиеся в том же направлении, – он ехал, словно неделю назад получивший права «чайник»: то полз в крайнем правом ряду, то отваживался высунуться в левый, заранее, с пугливой предупредительностью включая поворот. Временами мотор у него глох на светофоре, а пару раз даже включил аварийку перед особенно дурацким маневром. Одним словом, держался, как взмокший от напряжения новичок, – но, понятное дело, следил, чтобы никого не задеть и не устроить аварию.
Его финты очень скоро оказались вознаграждены – выяснилось, что сзади тащится бежевая «Тойота», пусть и не повторявшая его неуклюжие маневры, но определенно привязанная к нему некой невидимой веревочкой. Любой мало-мальски опытный водитель, окажись он за рулем этой «Тойоты», двадцать раз мог бы обогнать и скрыться из виду, но «японка» отчего-то приклеилась к Данилу, словно робкий юноша, тащившийся за предметом своих воздыханий. Что ж, учтем данный факт и присовокупим к уже имеющимся… При нашем безрыбье рады любому раку…
Глава 2
КРАСНЫЕ ЛЕНТЫ, БЕЛЫЕ ЛЕНТЫ…
Фирма «Клейнод» располагалась в тихом дворике, в небольшом двухэтажном особнячке, построенном сразу после войны блудливыми, но мастеровитыми рученьками немецких военнопленных. Данил сам в свое время выбрал этот домик – разумеется, с точки зрения шефа службы безопасности. С одной стороны исправно функционирующий детский сад, с другой – высоченная глухая стена какого-то склада, с третьей и четвертой – обширный пустырь, где пока что не намечалось никакого строительства. Очень трудно было бы, оставаясь незамеченным, вести наблюдение за особнячком либо нацеливать на него какие-нибудь громоздкие приборы из тех, что применяются любителями подслушивать и подсматривать. И посторонняя машина, и посторонний человек сразу привлекут к себе внимание, ближайшие пятиэтажки метрах в пятистах ну, а родителей, направляющихся в детсад, предельно легко отличить от топтунов.
Вот и теперь, едва он свернул на единственную асфальтированную дорожку, ведущую к особнячку, «Тойота» остановилась – прямо-таки растерянно.
Ухмыльнувшись про себя, Данил подрулил к крыльцу.
В небольшом вестибюле Паша в компании с пожилым охранником смотрел телевизор (в здешних патриархальных палестинах не было нужды пугать входящих откормленными быками в камуфляже, свободно обходились пенсионером, обученным, правда, обращению с кое-какими дозволенными здешними законами средствами самообороны). На экране маячили старые знакомые – крикливые «возняки» с флагами и плакатами, деликатно вытесняемые милицией с площади.
Вопли, визги, слюни, суетятся телеоператоры, пытаются гордо реять когда-то осенявшие полицаев флаги…
– Ну, как там? – поинтересовался Данил.
– Тихо сегодня что-то, – сказал Паша. – Ни вывертов, ни обиженных дамочек с мужскими причиндалами в штанах…
Данил громко хмыкнул, сообразив, о чем речь: пару месяцев назад неутомимый Чемерет продемонстрировал по ОРТ самые что ни на есть документальные кадры, наглядно повествующие, как «президентские опричники» волокут в милицейскую машину хрупкую длинноволосую девушку, безжалостно заломив ей за спину белы рученьки. Шум поднялся до небес, но вскоре выяснилось, что изобиженная девушка была вовсе не девушкой, а длинноволосым японцем, увлеченно кидавшим увесистые каменюги в парней из «Ястреба» (а такого поведения, как известно, ни одна полиция мира демонстрантам не прощает и старается насовать в ответ по сусалам). Увы, Чемерет прекрасно усвоил старую сентенцию насчет огня, не имеющего ничего общего с дымом…
– Ладно, пошли, – сказал Данил, шагая к лестнице.
Паша догнал его и негромко сказал:
– Довнар здесь.
– Тоже неплохо. Приемничек мой импортный доставай-ка…
Большой японский транзистор, извлеченный Пашей из дорожной сумки, лишь внешне выглядел мирным агрегатом, предназначенным якобы для безмятежного слушанья музыки или последних известий. На деле же от него остался лишь корпус, а замененные полностью потроха состояли из нескольких хитрых приборов, порой в работе Данила просто-таки незаменимых. Стоила эта начинка не менее иной новенькой иномарки, но затраты оправдывала с лихвой…
Бородатый капитан Ежи Довнар, скучавший в компании бутылки с минералкой, хотел поприветствовать Данила со всей приязнью, но тот поднял руки:
– Посиди пока, кэп, профилактику сделаем… И привычно стал нажимать кнопки. Стояла покойная тишина, в здании кроме них и вахтера, да еще Веры, не было ни души – Данил по телефону попросил директора объявить выходной в связи с известными печальными событиями. В основе сего решения, понятно, лежали не эмоции, а простой расчет. Не хотелось, чтобы под ногами в первый же день работы путались посторонние, сиречь персонал «Клейнода». Что ж, прав оказался, неизвестно еще, как будет протекать теплая дружественная беседа с Верочкой, так что лишние глаза и уши ни к чему…
Минут через десять он убедился, что в комнате нет ни одной из тех крохотных штучек, с помощью коих иные тешат свое отнюдь не праздное любопытство. Чтобы и дальше сохранить статус-кво (мало ли какую гадость могли направить на окна издали), включил надежную глушилку и поставил мнимый транзистор на подоконник. Только теперь, выполнив все необходимые формальности, подошел и крепко тряхнул Довнару руку:
– Ну, здорово, кэп. Как Варшава?
– Скука, – кратко проинформировал Довнар. – Я так понимаю, судя по твоим манипуляциям, у нас опять веселуха с половецкими плясками?
– Телепат ты мой водоплавающий… – фыркнул Данил, достал загадочную монету и вручил старому другу:
– Напряги-ка пресловутое нумизматическое чутье и определи мне этот гривенник… – Повернулся к Паше:
– Веру ты куда определил?
– Сидит в комнате отдыха. Странное у нее состояньице, знаешь ли, – не вполне укладывается в однозначное понятие «убитая горем вдова»…
– Ага, и ты заметил, сокол? – осклабился Данил. – Вот что, первым делом дай знать «кротам», что я у них в скором времени буду, а потом покопайся в аптечке и выпои Верочке в стакане воды, подсунутом заботливой рукой… так, что-нибудь не особенно сильное, но малость подавляющее и снимающее тормоза… На твое усмотрение.
– Понял, – кратко ответствовал Паша и достал аптечку, где в самых обычных пузырьках и стеклянных трубочках хранились не самые обычные снадобья, ничуть не соответствовавшие надписям.
– Нет, с «кротами» свяжись сначала… – решительно сказал Данил.
Налил себе минералки – горло, оказывается, успело пересохнуть – и нетерпеливо уставился на изучавшего монету Довнара.
Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, был в некотором роде личностью исторической. Был он прапраправнуком поляка, сосланного в Шантарск за какое-то из многочисленных восстаний (поляков отчего-то некогда принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за хронической нехватки грамотных великороссов частенько выходили в чиновники, а один сто тридцать лет назад даже положил в оной губернии начало пивоварению, основав первый в Восточной Сибири пивной завод). Дедушка и отец Довнара (до тридцати одного года значившиеся во всех документах не Ежи, а Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в питерскую (тогда еще, пардон, ленинградскую) Дзержинку и к своему тридцать первому году был уже капитаном второго ранга, имея под командой эсминец с классическим имечком «Стерегущий».
Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и стойкого консерватора сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое кое для кого восемнадцатое августа девяносто первого года застало эсминец на рейде знаменитого черноморского города, не самого большого, но и не самого маленького, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружественным визитом учебный парусник военного флота одной латиноамериканской страны.
В тогдашней трехдневной неразберихе военно-морское ведомство как-то забыло о «Стерегущем», приказов ему никто никаких не посылал, а потому кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные сообщения московского радио и позицию министра обороны. В девять часов утра Довнар собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны соблюдать нейтралитет, – а в десять минут десятого к берегу уже пошли журавлиным клином мотоботы с десантом. Через четверть часа вооруженные автоматами морячки Довнара, разбившись на мелкие группы, заняли в городе все, что с военной точки зрения следовало занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты – дело житейское, прямо-таки будничное, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой отстранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления силам реакции не оказывали (поначалу они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).
Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды для отдыхающих стало – пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.
Увы, Бонапарта из Довнара не вышло ввиду известного финала всей затеи.
Был, правда, шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку – стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили, взлетев в генералы из майоров, но потомок шляхтичей не стал каяться и вилять, а потому вылетел с флота, что твоя торпеда. Вернувшись в родной Шантарск, он долго мыкался с клеймом «пособника гэкачепистов», пока не попал к хозяину «Интеркрайта», стоявшему выше таких пошлостей…
По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, ничуть не казалось удивительным Данилу Черскому, помнившему свои собственные мыканья – и после прихода Горбачева, и после октября девяносто третьего). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи главы «Интеркрайта», любившего в людях безобидные странности, если они не мешали делу), стал ходить на мессы в возвращенный католической общине костел дореволюционной постройки.
Потом, как это сплошь и рядом случается, романтика столкнулась с реальностью и под безжалостным влиянием последней увяла. Выехав пару раз в Польшу и присмотревшись к исторической родине, Довнар после сибирских просторов нашел ее тесноватой и скучноватой, переселяться туда категорически передумал, и пресловутая внутренняя эмиграция постепенно сошла па нет, ограничившись демонстративным напоминанием о корнях, да и то не часто.
А в общем и целом мужик был лихой и рисковый, что в свое время блестяще продемонстрировал, когда кипели явные и тайные баталии вокруг клада Чингисхана…
– Ну? – не выдержал Данил.
– Тебе ее продать нужно или купить предлагают?
– Просто определи, что это за денежка.
– Да что тут определять, – скучным голосом сказал Довнар, вертя монету с нескрываемым пренебрежением. – Великое княжество Рутенское, точнее, уже Жечь Посполитая. Так называемый орт, или четверть талера. Сигизмунд Третий, предположительно тысяча шестьсот двадцать третий, судя по знаку, – видишь, вот тут стрела с двумя звездочками? – чеканена в Вильно подскарбием Яном Гевелло. У каждой мастерской был свой знак. Низкопробное серебро.
– Редкая?
– Ни в малейшей степени, – авторитетно заявил Довнар. – Ежели в идеальном состоянии, понимающий человек за нее выложит самое большее пятнадцать баксов. Пентюху, конечно, можно впарить и гораздо дороже, но я о понимающих… Вот эта, твоя, в таком вот убогом состоянии, тянет не более чем на пятерку. Баксов. Сгодится для начинающего, у которого пока что нет лучших экземпляров.
– Уверен? – спросил Данил. – Бывают ведь дорогущие разновидности, ты сам рассказывал, что австро-венгерская крона которого-то года стоит в десять раз дороже всех прочих…
– Так то крона, – сказал Довнар. – А у сигизмундовских ортов не было никаких дорогущих разновидностей. Авторитетно тебе говорю, пятерка баксов, утеха для начинающего. И то по шантарским ценам, в Рутении даже дешевле…
– Понятно, что ничего не понятно… – задумчиво сказал Данил.
Во всем, что касалось монет, Довнару следовало верить безоговорочно. Если дешевка, значит – дешевка. Тогда? Нарочно оставленный Климовым некий ключ или попросту безделушка, чисто случайно оказавшаяся в кармане по самым что ни на есть бытовым причинам?
Несмотря на все происшедшее с момента выхода из самолета, нет стопроцентной уверенности, что Климова убрали. В жизни возможны самые невероятные совпадения. И недооценить опасность – чревато, и всполошиться раньше времени – не есть верно…
Забрав со стола монету, Данил задумчиво поскреб ее ногтем, сунул в нагрудный карман.
– Похоже, придется мне сдать билет и остаться, а? – спросил Довнар почти безмятежно.
– Сдать билет тебе придется, факт, – все так же задумчиво протянул Данил, не поднимая головы. – А вот оставаться не следует.
– Да?
– Жора, хватит, – поморщился Данил. – Прекрасно знаю, кэп, как вы любите позвенеть шпагой и нанизать на оную полдюжины супостатов… Согласен, порой это у тебя неплохо получается. Но сейчас не тот случай.
– Серега был нормальным мужиком. Нельзя таких мужиков мочить безнаказанно. А у тебя не так уж много верного народа.
– Вовсе даже мало, – согласился Данил. – Но тут и начинаются бардзо принципиальные нюансы. Во-первых, я пока что не уверен на все сто, что Климова убрали. Что бы ни писали авторы бестселлеров, в наших играх людей просто так не убирают, должны быть серьезнейшие основания. А я пока что не вижу никакой предыстории. Я не верю, что Серега мог, гуляючи на воле, развинтиться и разболтаться, и ты не веришь, и Паша не верит… Это лирика.
А мы все же представители точной науки… Далее. Во-вторых, если это все же не случайная пьяная смерть, а грамотное устранение, ты мне тем более бесполезен. И не нужно обиженно фыркать. Ты, Жора, морской офицер со специфическим опытом, а сие для данного случаю бесполезно. Мне не нужны боевики… пока что. Мне нужны профессионалы тайной войны. Ты таковым не являешься. Будут обиды и гордые позы?
– Нет, сукин ты кот, – после короткого молчания сказал Довнар с грустной покорностью судьбе.
– Вот за это я тебя и ценю, – ухмыльнулся Данил. – Нет в тебе капризности… Жора, ты мне все же понадобишься, и немедленно. Без дураков.
Тело мы сегодня же отправим в Москву, к Тогоеву, поскольку это наш единственный шанс. Если какая-то химия все же применялась, Тогоев ее найдет, он специалист от Бога. Не всем доступна хитрая химия, быстро исчезающая из организма покойного. Далее. У нас есть еще одна соломинка. Здешние эксперты ограничились тем, что констатировали «воду в легких». Абстрактную воду. Меж тем спецам вроде Тогоева нетрудно будет отличить хлорированную водопроводную воду от воды из озерца.
– Думаешь?..
– Говорю же, это одна из двух соломинок, – сказал Данил. – Если это все же было устранение, гораздо проще, приведя человека в состояние полной отключки, сначала утопить его в ванной, а уж потом отвезти тело к озеру, куда быстренько и спустить, не рискуя, что одержимая бессонницей бабуля успеет встревожиться. Топить бесчувственного в озере, на месте – значит потратить гораздо больше времени, да и риск несравним… В общем, я тебе не пустячки поручаю. Да, и еще одно поручение будет…
Минут через пять, когда все обговорили до мельчайших деталей, он вышел из комнаты. С подоконника встал Паша, кивнул:
– Полная икебана. Дама выпила «заряженной» водички, часок подремлет, а потом еще долго будет пребывать в нужном психологическом состоянии… Что дальше?
– Сиди здесь, – сказал Данил. – Проконтролируй Багловского, пусть попроворнее крутится. Через часок я, наверное, вернусь от «кротов» и поработаю с Верочкой… Что мнешься?
Паша покрутил головой, оглядев пустой коридор, понизил голос до конспиративного шепота:
Вот и теперь, едва он свернул на единственную асфальтированную дорожку, ведущую к особнячку, «Тойота» остановилась – прямо-таки растерянно.
Ухмыльнувшись про себя, Данил подрулил к крыльцу.
В небольшом вестибюле Паша в компании с пожилым охранником смотрел телевизор (в здешних патриархальных палестинах не было нужды пугать входящих откормленными быками в камуфляже, свободно обходились пенсионером, обученным, правда, обращению с кое-какими дозволенными здешними законами средствами самообороны). На экране маячили старые знакомые – крикливые «возняки» с флагами и плакатами, деликатно вытесняемые милицией с площади.
Вопли, визги, слюни, суетятся телеоператоры, пытаются гордо реять когда-то осенявшие полицаев флаги…
– Ну, как там? – поинтересовался Данил.
– Тихо сегодня что-то, – сказал Паша. – Ни вывертов, ни обиженных дамочек с мужскими причиндалами в штанах…
Данил громко хмыкнул, сообразив, о чем речь: пару месяцев назад неутомимый Чемерет продемонстрировал по ОРТ самые что ни на есть документальные кадры, наглядно повествующие, как «президентские опричники» волокут в милицейскую машину хрупкую длинноволосую девушку, безжалостно заломив ей за спину белы рученьки. Шум поднялся до небес, но вскоре выяснилось, что изобиженная девушка была вовсе не девушкой, а длинноволосым японцем, увлеченно кидавшим увесистые каменюги в парней из «Ястреба» (а такого поведения, как известно, ни одна полиция мира демонстрантам не прощает и старается насовать в ответ по сусалам). Увы, Чемерет прекрасно усвоил старую сентенцию насчет огня, не имеющего ничего общего с дымом…
– Ладно, пошли, – сказал Данил, шагая к лестнице.
Паша догнал его и негромко сказал:
– Довнар здесь.
– Тоже неплохо. Приемничек мой импортный доставай-ка…
Большой японский транзистор, извлеченный Пашей из дорожной сумки, лишь внешне выглядел мирным агрегатом, предназначенным якобы для безмятежного слушанья музыки или последних известий. На деле же от него остался лишь корпус, а замененные полностью потроха состояли из нескольких хитрых приборов, порой в работе Данила просто-таки незаменимых. Стоила эта начинка не менее иной новенькой иномарки, но затраты оправдывала с лихвой…
Бородатый капитан Ежи Довнар, скучавший в компании бутылки с минералкой, хотел поприветствовать Данила со всей приязнью, но тот поднял руки:
– Посиди пока, кэп, профилактику сделаем… И привычно стал нажимать кнопки. Стояла покойная тишина, в здании кроме них и вахтера, да еще Веры, не было ни души – Данил по телефону попросил директора объявить выходной в связи с известными печальными событиями. В основе сего решения, понятно, лежали не эмоции, а простой расчет. Не хотелось, чтобы под ногами в первый же день работы путались посторонние, сиречь персонал «Клейнода». Что ж, прав оказался, неизвестно еще, как будет протекать теплая дружественная беседа с Верочкой, так что лишние глаза и уши ни к чему…
Минут через десять он убедился, что в комнате нет ни одной из тех крохотных штучек, с помощью коих иные тешат свое отнюдь не праздное любопытство. Чтобы и дальше сохранить статус-кво (мало ли какую гадость могли направить на окна издали), включил надежную глушилку и поставил мнимый транзистор на подоконник. Только теперь, выполнив все необходимые формальности, подошел и крепко тряхнул Довнару руку:
– Ну, здорово, кэп. Как Варшава?
– Скука, – кратко проинформировал Довнар. – Я так понимаю, судя по твоим манипуляциям, у нас опять веселуха с половецкими плясками?
– Телепат ты мой водоплавающий… – фыркнул Данил, достал загадочную монету и вручил старому другу:
– Напряги-ка пресловутое нумизматическое чутье и определи мне этот гривенник… – Повернулся к Паше:
– Веру ты куда определил?
– Сидит в комнате отдыха. Странное у нее состояньице, знаешь ли, – не вполне укладывается в однозначное понятие «убитая горем вдова»…
– Ага, и ты заметил, сокол? – осклабился Данил. – Вот что, первым делом дай знать «кротам», что я у них в скором времени буду, а потом покопайся в аптечке и выпои Верочке в стакане воды, подсунутом заботливой рукой… так, что-нибудь не особенно сильное, но малость подавляющее и снимающее тормоза… На твое усмотрение.
– Понял, – кратко ответствовал Паша и достал аптечку, где в самых обычных пузырьках и стеклянных трубочках хранились не самые обычные снадобья, ничуть не соответствовавшие надписям.
– Нет, с «кротами» свяжись сначала… – решительно сказал Данил.
Налил себе минералки – горло, оказывается, успело пересохнуть – и нетерпеливо уставился на изучавшего монету Довнара.
Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, был в некотором роде личностью исторической. Был он прапраправнуком поляка, сосланного в Шантарск за какое-то из многочисленных восстаний (поляков отчего-то некогда принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за хронической нехватки грамотных великороссов частенько выходили в чиновники, а один сто тридцать лет назад даже положил в оной губернии начало пивоварению, основав первый в Восточной Сибири пивной завод). Дедушка и отец Довнара (до тридцати одного года значившиеся во всех документах не Ежи, а Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в питерскую (тогда еще, пардон, ленинградскую) Дзержинку и к своему тридцать первому году был уже капитаном второго ранга, имея под командой эсминец с классическим имечком «Стерегущий».
Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и стойкого консерватора сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое кое для кого восемнадцатое августа девяносто первого года застало эсминец на рейде знаменитого черноморского города, не самого большого, но и не самого маленького, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружественным визитом учебный парусник военного флота одной латиноамериканской страны.
В тогдашней трехдневной неразберихе военно-морское ведомство как-то забыло о «Стерегущем», приказов ему никто никаких не посылал, а потому кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные сообщения московского радио и позицию министра обороны. В девять часов утра Довнар собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны соблюдать нейтралитет, – а в десять минут десятого к берегу уже пошли журавлиным клином мотоботы с десантом. Через четверть часа вооруженные автоматами морячки Довнара, разбившись на мелкие группы, заняли в городе все, что с военной точки зрения следовало занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты – дело житейское, прямо-таки будничное, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой отстранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления силам реакции не оказывали (поначалу они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).
Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды для отдыхающих стало – пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.
Увы, Бонапарта из Довнара не вышло ввиду известного финала всей затеи.
Был, правда, шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку – стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили, взлетев в генералы из майоров, но потомок шляхтичей не стал каяться и вилять, а потому вылетел с флота, что твоя торпеда. Вернувшись в родной Шантарск, он долго мыкался с клеймом «пособника гэкачепистов», пока не попал к хозяину «Интеркрайта», стоявшему выше таких пошлостей…
По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, ничуть не казалось удивительным Данилу Черскому, помнившему свои собственные мыканья – и после прихода Горбачева, и после октября девяносто третьего). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи главы «Интеркрайта», любившего в людях безобидные странности, если они не мешали делу), стал ходить на мессы в возвращенный католической общине костел дореволюционной постройки.
Потом, как это сплошь и рядом случается, романтика столкнулась с реальностью и под безжалостным влиянием последней увяла. Выехав пару раз в Польшу и присмотревшись к исторической родине, Довнар после сибирских просторов нашел ее тесноватой и скучноватой, переселяться туда категорически передумал, и пресловутая внутренняя эмиграция постепенно сошла па нет, ограничившись демонстративным напоминанием о корнях, да и то не часто.
А в общем и целом мужик был лихой и рисковый, что в свое время блестяще продемонстрировал, когда кипели явные и тайные баталии вокруг клада Чингисхана…
– Ну? – не выдержал Данил.
– Тебе ее продать нужно или купить предлагают?
– Просто определи, что это за денежка.
– Да что тут определять, – скучным голосом сказал Довнар, вертя монету с нескрываемым пренебрежением. – Великое княжество Рутенское, точнее, уже Жечь Посполитая. Так называемый орт, или четверть талера. Сигизмунд Третий, предположительно тысяча шестьсот двадцать третий, судя по знаку, – видишь, вот тут стрела с двумя звездочками? – чеканена в Вильно подскарбием Яном Гевелло. У каждой мастерской был свой знак. Низкопробное серебро.
– Редкая?
– Ни в малейшей степени, – авторитетно заявил Довнар. – Ежели в идеальном состоянии, понимающий человек за нее выложит самое большее пятнадцать баксов. Пентюху, конечно, можно впарить и гораздо дороже, но я о понимающих… Вот эта, твоя, в таком вот убогом состоянии, тянет не более чем на пятерку. Баксов. Сгодится для начинающего, у которого пока что нет лучших экземпляров.
– Уверен? – спросил Данил. – Бывают ведь дорогущие разновидности, ты сам рассказывал, что австро-венгерская крона которого-то года стоит в десять раз дороже всех прочих…
– Так то крона, – сказал Довнар. – А у сигизмундовских ортов не было никаких дорогущих разновидностей. Авторитетно тебе говорю, пятерка баксов, утеха для начинающего. И то по шантарским ценам, в Рутении даже дешевле…
– Понятно, что ничего не понятно… – задумчиво сказал Данил.
Во всем, что касалось монет, Довнару следовало верить безоговорочно. Если дешевка, значит – дешевка. Тогда? Нарочно оставленный Климовым некий ключ или попросту безделушка, чисто случайно оказавшаяся в кармане по самым что ни на есть бытовым причинам?
Несмотря на все происшедшее с момента выхода из самолета, нет стопроцентной уверенности, что Климова убрали. В жизни возможны самые невероятные совпадения. И недооценить опасность – чревато, и всполошиться раньше времени – не есть верно…
Забрав со стола монету, Данил задумчиво поскреб ее ногтем, сунул в нагрудный карман.
– Похоже, придется мне сдать билет и остаться, а? – спросил Довнар почти безмятежно.
– Сдать билет тебе придется, факт, – все так же задумчиво протянул Данил, не поднимая головы. – А вот оставаться не следует.
– Да?
– Жора, хватит, – поморщился Данил. – Прекрасно знаю, кэп, как вы любите позвенеть шпагой и нанизать на оную полдюжины супостатов… Согласен, порой это у тебя неплохо получается. Но сейчас не тот случай.
– Серега был нормальным мужиком. Нельзя таких мужиков мочить безнаказанно. А у тебя не так уж много верного народа.
– Вовсе даже мало, – согласился Данил. – Но тут и начинаются бардзо принципиальные нюансы. Во-первых, я пока что не уверен на все сто, что Климова убрали. Что бы ни писали авторы бестселлеров, в наших играх людей просто так не убирают, должны быть серьезнейшие основания. А я пока что не вижу никакой предыстории. Я не верю, что Серега мог, гуляючи на воле, развинтиться и разболтаться, и ты не веришь, и Паша не верит… Это лирика.
А мы все же представители точной науки… Далее. Во-вторых, если это все же не случайная пьяная смерть, а грамотное устранение, ты мне тем более бесполезен. И не нужно обиженно фыркать. Ты, Жора, морской офицер со специфическим опытом, а сие для данного случаю бесполезно. Мне не нужны боевики… пока что. Мне нужны профессионалы тайной войны. Ты таковым не являешься. Будут обиды и гордые позы?
– Нет, сукин ты кот, – после короткого молчания сказал Довнар с грустной покорностью судьбе.
– Вот за это я тебя и ценю, – ухмыльнулся Данил. – Нет в тебе капризности… Жора, ты мне все же понадобишься, и немедленно. Без дураков.
Тело мы сегодня же отправим в Москву, к Тогоеву, поскольку это наш единственный шанс. Если какая-то химия все же применялась, Тогоев ее найдет, он специалист от Бога. Не всем доступна хитрая химия, быстро исчезающая из организма покойного. Далее. У нас есть еще одна соломинка. Здешние эксперты ограничились тем, что констатировали «воду в легких». Абстрактную воду. Меж тем спецам вроде Тогоева нетрудно будет отличить хлорированную водопроводную воду от воды из озерца.
– Думаешь?..
– Говорю же, это одна из двух соломинок, – сказал Данил. – Если это все же было устранение, гораздо проще, приведя человека в состояние полной отключки, сначала утопить его в ванной, а уж потом отвезти тело к озеру, куда быстренько и спустить, не рискуя, что одержимая бессонницей бабуля успеет встревожиться. Топить бесчувственного в озере, на месте – значит потратить гораздо больше времени, да и риск несравним… В общем, я тебе не пустячки поручаю. Да, и еще одно поручение будет…
Минут через пять, когда все обговорили до мельчайших деталей, он вышел из комнаты. С подоконника встал Паша, кивнул:
– Полная икебана. Дама выпила «заряженной» водички, часок подремлет, а потом еще долго будет пребывать в нужном психологическом состоянии… Что дальше?
– Сиди здесь, – сказал Данил. – Проконтролируй Багловского, пусть попроворнее крутится. Через часок я, наверное, вернусь от «кротов» и поработаю с Верочкой… Что мнешься?
Паша покрутил головой, оглядев пустой коридор, понизил голос до конспиративного шепота: