Страница:
– Вы? – с откровенным презрением бросил Аугусто.
– Мы, – сказал Лаврик. – И не нужно кривить губы, как-никак мы уже повязали тебя вместе с твоим часовым… Думаю, и на теплоходе пройдет… Только раньше ты мне подробно расскажешь, сколько там твоих революционеров, чем они вооружены, и так далее… А потом, легко догадаться, ты побудешь здесь под присмотром наших ребят – чтобы в случае чего с тобой можно было разобраться как следует…
– Нет, я не понимаю… – в голосе Аугусто звучало откровенное удивление и даже некий намек на веселость. – Вы что, хотите сказать, что намерены взять корабль? С нашими людьми?
– До тебя удивительно туго доходит, – сказал Лаврик. – Вот именно, взять. Так, чтобы твои ребята и пискнуть не успели. Что ты так таращишь глаза, недоносок? Знаешь, чем отличаются деловые люди вроде нас от возмутителей спокойствия вроде тебя? Да тем, что у нас при нужде найдутся специалисты на любой вкус. Если понадобится, и космический корабль запустим, вопрос только в деньгах, а для нас и это не вопрос… Ладно, некогда рассусоливать. Либо ты мне внятно и без промедления ответишь на все вопросы, либо мы с тобой начнем забавляться так, как ни одна полиция не посмеет из-за страха перед адвокатами и общественным мнением…
– А вы хорошо понимаете, с кем связываетесь? Если нет, советую для начала проконсультироваться у знающего человека. Наш Фронт – отнюдь не кучка авантюристов. Мы – серьезная и масштабная организация…
– Парень, – перебил Лаврик с ухмылкой, – так ведь то же самое можно сказать и о нас… А, в общем, мы в равном положении. Если ты провалишь дело – с тебя снимет три шкуры твое революционное командование. Если что-то случится с порошочком – наши боссы нас пустят поплавать в бетонных ластах. Вот только есть одна немаловажная деталь. Все неприятности, которые нам могут грозить от твоих разобиженных товарищей по борьбе за светлое будущее – еще где-то далеко впереди, в совершеннейшей неизвестности. А вот ты целиком и полностью у нас в руках. И, если мы не договоримся, покостыляешь на тот свет, не увидевши заката. Ну, я не знаю, может, тебе и приятно будет смотреть с того света, как нам пытаются отплатить… Ну, а если ты не особенно веришь в тот свет? Если для тебя сейчас кончится все и навсегда, то какое тебе удовольствие в том, что нас, возможно, и достанут? А ведь могут и не достать…
– Определенно, не достанут, – сказал Мазур.
– Одним словом, для нас реальной опасности нет, а вот для тебя… – сказал Лаврик. – Ну, будешь ты красиво петь, птаха божья? Для начала, из чистого любопытства, мне хотелось бы знать, какие требования твои скоты намерены выдвинуть. Мне просто интересно…
Лежавшая в углу женщина вдруг что-то затараторила по-испански. Мазур не разобрал ни словечка, а Лаврик, неплохо владевший кастильским наречием, наоборот, прислушался внимательно. Обернулся к Мазуру:
– Девочка испугалась, но голова у нее работает. Она говорит своему фельдмаршалу, что мы, точно, не из полиции – иначе бы не стали спрашивать про требования. Требования те, на судне, выдвинули еще час назад, и полиция о них пока что не сообщала газетчикам…
– А она у тебя совсем не глупая, Аугусто, – сказал Лаврик, небрежно дернув подбородком в сторону пленницы. – Моментально сообразила, что к чему… Ты ее, случайно, не трахаешь? Если трахаешь, это отлично. Мы за нее сначала возьмемся, чтобы тебе стало неуютно и мерзко, дружище!
Перехватив его взгляд, Мазур без всякого внутреннего сопротивления поднялся. Огляделся в поисках подходящего реквизита, взял пустую бутылочку из-под какого-то местного прохладительного, примерился и грохнул ею об угол подоконника. Получилось именно то, к чему он стремился: горлышко осталось целым, и из него торчал, как штык, длинный острый осколок самого жуткого вида.
Вразвалочку он подошел к лежащей, присел на корточки и, помаячив у нее перед глазами жуткой стеклянной занозой, сказал прямо-таки задушевно:
– Ты только не подумай, детка, ничего личного… Но нам, знаешь ли, и в самом деле оторвут головы, если мы нынче же ночью не заберем оттуда нашего парня с порошочком. Где уж тут оставаться джентльменами… Короче, ты сама догадаешься, куда я тебе сейчас засуну это стеклышко, или тебе сказать по буквам?
И бесцеремонно задрал ей юбку, по-прежнему маяча осколком у ее лица. Она отчаянно попыталась вжаться в стену, что ей, разумеется, не удалось.
– Там восемь человек! – закричала она отчаянно, на неплохом английском. – Но я не знаю плана, правда! Я только готовила эту квартиру под штаб, у нас каждый отвечает за свой участок… Я не знаю подробностей! И у меня с ним ничего нет! Я просто квартирьер! Там восемь человек! Аугусто!
«Восемь, – подумал Мазур. – Ну, это еще на так страшно. При некотором проворстве…»
– Ну-ну! – сказал он поощряюще.
– Требования… Десять миллионов долларов и освобождение всех наших товарищей… Больше я ничего не знаю!
– Я отчего-то склонен ей верить, – сказал Лаврик. – Ну конечно, очередная убогость – чемодан с баксами и товарищей из тюрем…
– Вы не спрашиваете, как обстоит дело с заложниками, – сказал Аугусто, кривя разбитые губы.
– А мне на них плевать, сколько можно тебе разжевывать? – сказал Лаврик безмятежно. – Нас интересует один-единственный человек, а за остальных пусть болит голова у полиции и властей… Ну, так мы нашли общий язык?
– Провались ты!
– Значит, не нашли, – печально покивал Лаврик. – Ну что же, придется перейти от разговоров к играм в доктора-садиста… Объясняю детали. У человека, как известно, ровным счетом два яйца… Бывают, конечно, инвалиды и мутанты. Ты не из них, Аугусто? Нет? Вот и прекрасно. Мы тебе сначала отрежем одно яйцо, чтобы показать: шутки кончились. Кровью не истечешь, если перевязать вовремя, – а вон тот молчаливый в углу умеет перевязывать не хуже дипломированного фельдшера. Потом отхватим второе. Если ты и после этого будешь изображать революционную несгибаемость, начнем шутить еще более замысловато, Это все вопрос времени, человече. Рано или поздно все скажешь… Но то, что от тебя останется, придется добить из чистого гуманизма… Давайте, – сказал он, не оборачиваясь и не повышая голоса.
Двое смуглых молчаливых сподвижников бросились на сеньора Аугусто, мигом вздернули с пола, завалили физиономией на стол, содрали белоснежные портки. Мягко щелкнуло узкое лезвие выкидного ножа.
Продолжения Мазур лицезреть не стал – отвернулся к девушке, вновь присел возле нее на корточки и светским тоном спросил:
– Вы любите оперу? Или ваши вкусы ограничиваются кинематографом по воскресеньям?
За спиной у него продолжалась возня, мычание, пыхтение – и вдруг Аугусто заорал так, словно из него тянули жилы ржавыми пассатижами. Ему тут же зажали рот – тряпкой, должно быть, очень уж тихо стало – и раздался спокойный голос Лаврика:
– Продолжать? Или убедился, что шутки кончились? Если будешь петь, моргни три раза…
Короткое молчание.
– Так-то лучше, – сказал Лаврик. – Только не ори ты так, в ушах звенит…
– Перевяжите, вы, твари!
– Ладно, давайте вату, – сказал Лаврик. – Клиент согласен сотрудничать…
Мазур повернулся. Сеньора Аугусто вновь завалили на стол, на сей раз спиной. Он охал, шипел и корячился, пытаясь рассмотреть, что за повреждения ему нанесли. Но один из смуглолицых согнутой рукой закинул ему башку, что было весьма предусмотрительно. Ухмылявшийся Мазур разглядел со своего места, что никто, конечно же, не стал ничего отрезать, попросту на внутренней стороне бедра протянулась длинная царапина. Она кровоточила и, несомненно, болела, так что ощущения пораненного наверняка были не из приятных…
– Кровь! Я же чувствую!
– Не скули, – прикрикнул Лаврик. – Совершенно пустяковый надрезик, сосуды не задеты… Восемь человек, значит?
– Восемь… Автомат у каждого…
– Ну да, никаких базук, – сказал Лаврик. – Они ведь, как легко догадаться, прикинулись мирными туристами с минимумом багажа…
– Идиоты! Вы не понимаете! Они прихватили с собой четыре мины! Небольшие, но мощные, прекрасно уместились в сумках… Их должны заложить на судне, в разных точках, и, если на теплоход попытается напасть спецназ… Дистанционный взрыватель…
– Один?
– Да.
– Это уже легче, – сказал Лаврик. – Меньше хлопот. А теперь давай-ка подробнее, в деталях и частностях…
– Перевяжите скорее, скоты! Я же чувствую, кровь хлещет!
– Да ну, скорее сочится, – сказал Лаврик. – Ну, а если перевяжем, разговор будет продолжаться столь же конструктивно?
– Да…
– Хорошо, – сказал Лаврик. – Давайте сюда аптечку. А чтобы не терять времени, ты мне прямо сейчас расскажешь о…
И посыпались точные, деловые вопросы, на которые уже без малейшей заминки следовали вполне удовлетворительные ответы. Мазур слушал внимательно, все это было невероятно важно для будущей работы. Но какая-то частичка сознания, жившая сейчас самостоятельно, была преисполнена не деловых забот, а угрюмой тоски. Он давным-давно расстался с иллюзиями – но все равно, почему так вышло, что революционеры из романтических стран так недвусмысленно и массово подешевели?
Вот когда-то… Он прекрасно помнил себя пионером-первогодком. Помнил, как звенели голоса: «Куба, любовь моя! Остров зари багровой… Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…»
И ведь тогда все было правильно! Повстанцы были правильные, молодые, белозубые, бескорыстные. Они сбрасывали диктатора и вступали в столицу под невероятное ликование толпы. Они устроили все так, что жить народу стало лучше. Они воевали так, что Мазур не боялся доверять им свою спину в знойной жаркой Африке. Они были правы, потому что побеждали. И невозможно было себе представить, чтобы Фидель или Че захватывали совершенно непричастных людей, мирных обывателей, трясущихся от страха, требовали потом чемодан с долларами. Почему же нынешние стали дешевыми, мелкими, безвозвратно утратившими что-то очень важное? Из этих рассуждений естественным образом вытекало неприятное ощущение некоей растущей, огромной неправильности. И она, неправильность эта, еще не оформившись в четкие выводы, уже настолько пугала и была Мазуру не по нутру, что он отогнал эти мысли, притворяясь перед самим собой, будто вовсе ни о чем подобном не думал, полностью переключился на то, что говорил пленный.
– Ну, впечатления? – спросил Лаврик минут через пятнадцать, когда они вышли из домика и, уже не стараясь двигаться бесшумно, зашагали через кустарник.
– Подонок редкостный, – поморщился Мазур. – Достаточно было нажать чуток…
– Э нет, родной, ни черта ты не понял в психологии, – сказал Лаврик уверенно. – Субъекты вроде него так быстро ломаются отнюдь не потому, что трусливые или гнилые. Тут другое. Мотай на ус, где-нибудь да пригодится… Понимаешь ли, они не живут обыкновенной жизнью, они борются. А будущее отложено на потом. Запрятано, как клад. В этом будущем у них самые ослепительные перспективы. Они все – министры, генералы, сенаторы, властители судеб и новые хозяева страны. Это чертовски завлекательно, согласись – истово верить, что в будущем ты будешь новым хозяином страны. И когда вдруг заявляются черти вроде нас, и человек понимает, что ему сейчас выпустят кишки, а значит, лично у него уже никогда не будет персонального светлого завтра… Он слишком долго жил с мечтой о грядущем торжестве и преуспеянии. Невыносимо сознавать, что со смертью всего этого лишишься… Вот и ломаются. Довольно быстро, как ты убедился.
– А ты можешь себе представить Фиделя на его месте?
– Ну, Фидель… – сказал Лаврик с задумчивым и, похоже, грустным лицом. – Фидель – это наше пионерское детство. Время было другое, неприкрыто романтичное. Нынешний революционер – циничный и насквозь прагматичный… А впрочем, ты и сам не похож на комиссара в пыльном шлеме, а уж я тем более. Я себя слишком высоко не ставлю, но думается мне, что товарищ Дзержинский, узревши бы меня во всей красе, слег с инфарктом. И точно так же грянулся бы с апоплексией товарищ Ворошилов, познакомься он с тобой. Времена другие, прогресс шагает семимильными шагами – везде и во всем… Опа!
Мазур взглянул в ту сторону, куда он показывал, и по спине прошло нечто вроде короткой ледяной судороги, не имевшей ничего общего со страхом – этакое профессиональное встряхивание, как у строевого коня, заслышавшего рев боевой трубы. У каждого проявляется по-разному, вот и все…
Довольно далеко от них над столичным аэропортом заходил на посадку внушительный вертолет – прекрасно обоим знакомый «Чинук спешиал», он же «эм-эйч-сорок седьмой». Транспортно-десантная громадина, способная дозаправляться в воздухе, перевозить в брюхе «лендроверы» и чесать над землей метрах в тридцати, не выше, автоматически огибая препятствия и следуя рельефу местности. Именно такие машины использует собственная эскадрилья двадцать второго полка САС, базирующаяся в Херфорде.
«Вот они и объявились, – подумал Мазур. – Судя по времени, из Колумбии. Как только приземлятся, начнут работать в ударном ритме, как мы бы на их месте: короткая рекогносцировка, на позиции выдвигаются снайперы, начинаются переговоры, а параллельно штаб разрабатывает план штурма…»
Вот только есть некоторые нюансы, известные лишь посвященным. Ребятки из САС при всем их опыте и серьезности – классические сухопутчики, и акваланги – не их рабочий инструмент…
У ее величества королевы есть другие. Специальная лодочная служба, СБС, свое секретное подразделение британской армии, о котором мало кто слышал и в самом туманном Альбионе. Проще говоря, «морские дьяволы». Единственные на планете спецы, которых Мазур наравне с американскими «котиками» готов был поставить на одну доску с собой. Эти способны, следует отдать им должное, в три секунды поставить на уши теплоход с террористами не менее качественно, чем это сделал бы сам Мазур со своими орлами.
Но вот их как раз в Колумбии и нет. Им придется переться сюда с далекой родины. И в игру они вступят не раньше, чем будут исчерпаны все другие возможности, когда станет ясно, что переговоры зашли в тупик… А ведь еще не факт, что переговоры непременно закончатся тупиком. Одним словом, как ни крути, все сводится к простой истине: в любом случае Мазуру со товарищи придется торчать на берегу пару-тройку дней в условиях, когда каждый час бесценен. Ведь эти ограничения уж никак не распространяются на американцев, разыскивающих своего «Ската» с прежним пылом… Следовательно, придется взяться за теплоход первыми и обезвредить тамошнюю шоблу, и, как велела ум, честь и совесть нашей эпохи, не сломать при этом ни единой косточки, не отшибить ни единой печенки. Мало того, устроить так, чтобы вся восьмерка оказалась в безопасном месте, не попала в лапы здешних карающих органов. Сплетение несовместимых, взаимоисключающих требований, какого никогда прежде не было…
За время их отсутствия в доме с привидениями ничего особенного не произошло. Обитатели так и сидели в холле перед работающим телевизором, показывавшим ту же нехитрую картинку, ничуть не изменившуюся: белый теплоход на синей глади моря. Разве что к ним присоединилась неразлучная парочка, лорд Шелтон и Дюфре, поначалу исчезнувшая было в городе по своим делам.
– Что новенького? – спросил Мазур без особого интереса.
– Все то же, – ответил лорд. – Журналисты уверяют, будто ходят слухи, что власти все же ведут переговоры по радио. Но полиция ничего не подтверждает и не опровергает, как обычно… Черт бы их всех побрал! Невозможно даже предсказать, насколько это затянется. А у меня как раз замаячил на горизонте крайне интересный информатор, мне необходимо вывести «Элизабет» в море… Потрясающие данные! Если они подтвердятся…
«Мне бы твои заботы, лысый, – чуть ли не с отвращением подумал Мазур. – Твои-то марсиане никуда не убегут, потому что их ведь и не существует…»
Милорд, прихлебывая из бутылки с пивом, пустился ему рассказывать уже слышанную Мазуром в «Флибустьерской гавани» историю: как он однажды обследовал в одной африканской стране место приземления «летающей тарелки», и надо же было такому случиться, чтобы аккурат в этот день грянул военный переворот, как-то совершенно незаметно перетекший в гражданскую войну с не менее чем полудюжиной участников, не считая иностранного контингента. Однако лорд Шелтон ухитрился не только уцелеть, что само по себе было нешуточным подвигом, но и увезти катушки с фотопленкой, а также пробы грунта с места…
Мазур только притворялся, что слушает, но вдруг зацепился за слово «Гварумба» и навострил уши. В прошлый раз он выслушал сокращенный вариант этой эпопеи, без точных названий. Ну конечно, Гварумба…
Самое смешное, они попали в переплет в одной и той же стране, в одно и то же время. Только его сиятельство дурью там маялся, а Мазур в совершенно невозможных условиях пытался хоть что-то сделать. И кое-что смог. Забавно. Если расспросить подробно, вполне может случиться, что где-то они пересекались, проходили мимо друг друга, но ведь нельзя расспрашивать…
«Как вышло, что они ко мне прилепились? – подумал он со вновь вспыхнувшей настороженностью. – Он и лягушатник? Словно само собой, как по маслу – выпили пивка, познакомились, перекинулись в покер, и теперь оба липнут, то и дело самым естественным образом забредая в гости, болтая по часу. Вообще, как получилось, что неразлучной парочкой стали лорд и Дюфре – пиво и покер чересчур слабая связка… Или все же не стоит подозревать всех и вся, оставив это Лаврику?»
– Ну, явился, наконец, – тоном супруги-собственницы сказала подкравшаяся сзади Кимберли. – Разобрались с бумагами?
Она была очаровательна и безмятежна, и дурное настроение Мазура хоть и не пропало совсем, но все же стало не таким уж угнетающим. Кимберли потянула его в сторону, в дальний угол зала, и он подчинился.
– Ты знаешь, я себя чувствую хозяйкой пансиона из какой-то комедии, – сказала она, морща носик. – Честное слово…
Мазур оглянулся. Мозговитый и Крошка Паша отсутствовали, как и один из матросов с «Русалки», но все остальные были налицо, торчали перед телевизором и посасывали кто пиво, кто прохладительное за неимением других занятий. Счастье еще, что Кимберли совершенно не представляет потаенного сюрреализма этого сборища: в трогательном единении помирают от скуки советские спецназовцы и американские морячки, слушая болтовню взаправдашнего английского лорда, охотника на инопланетян, и происходит все это в доме с привидениями, снятом восходящей звездой Голливуда. Как говорится, жизнь обгоняет фантастику…
Она нахмурилась с некоторой озабоченностью.
– Только вот что… Ваш Дерек, он, вообще-то, нормальный?
– А что? – мгновенно насторожился Мазур.
Дерек у них был один – он же товарищ Мозговитый, он же балласт долбанный, навязанный по известным лишь начальству соображениям.
– Полное впечатление, что накурился или нанюхался какой-то дряни, – сказала Кимберли, растерянно пожимая плечами. – Бродил по дому, как чумовой, глаза какие-то странные, спиртным вроде не пахнет… Я, знаешь, насмотрелась… Очень похоже. Как сон… сомбал… сомнамбула, ага! Вечно мне не удавались длинные ученые слова… Короче, он часа полтора бродил по всему дому, как эта самая сомнамбула, совал нос во все комнаты, мне даже показалось…
– Что?
– Что он спер твой револьвер, который ты отобрал у Аугусто. Или ты его сам забрал?
Мазур промолчал и не сделал ни единого жеста. Он, конечно, ходил в город без всякого оружия – в нынешних непростых исторических условиях не стоило таскать при себе пушку. Револьвер лежал в его комнате, в старинном шкафчике у старинной кровати.
Кимберли прилежно продолжала:
– Потом подошел ко мне и стал задавать дурацкие вопросы – есть ли здесь американское посольство, а если нет, где ближайшее. Не знаю ли я телефонов полиции. Я ему объяснила, что посольства тут, точно, нет, один консул на полдюжины островов, да и то он не здесь держит штаб-квартиру, а на Барбадосе, кажется. Капитан Монро говорил, но я точно не запомнила… А телефонной книги здесь отроду не бывало, дом стоял запертым восемьдесят лет, откуда тут телефон… Он опять начал бродить… Джонни, с ним, точно, что-то не то, поверь женской интуиции. Может, он у вас ширяльщик? Сам посмотри!
Мазур обернулся. Появившийся в зале Мозговитый и точно, выглядел как-то странно, хотя и не удавалось с первого взгляда понять, в чем эта странность заключается. Лицо у него казалось застывшим, как маска, и двигался он как-то незнакомо – суетливо, резко. Мазуру он чем-то напомнил птицу – это у птиц самые простые движения состоят из нескольких резких рывков…
Он подошел к Дюфре, что-то сказал. Француз поднял брови, но все же встал, и они двинулись к выходу. Мозговитый что-то тихо и напряженно говорил собеседнику, Дюфре хмурился…
Ни черта Мазур не понимал, но нутром чувствовал некую неправильность. Он растерянно огляделся и, перехватив взгляд Лаврика, энергично ему замахал. Парочка уже скрылась…
– Точно, ширнулся, – убежденно сказала Кимберли. – Все признаки. Что же ты не предупредил? Дело житейское, но я, по крайней мере, голову бы не ломала, что с ним такое…
– Сейчас, сейчас… – сказал Мазур, схватил Лаврика за локоть и прямо-таки поволок к выходу.
– Что такое? – тихонько спросил тот, покорно следуя в кильватере.
– Сам не знаю, – сказал Мазур. – Но что-то не то…
Выскочив на огромное крыльцо – широкие ступени, резные столбики темного дерева, поддерживающие вычурный навес – он огляделся.
Ага! Они стояли за углом дома. Мозговитый и Дюфре, и товарищ засекреченный инженер все так же что-то горячо втолковывал, а француз хмурился с прежним унылым недоверием…
Мазур решительно направился в их сторону, сам еще толком не представляя, что намерен предпринять, и нужно ли вообще предпринимать что-то…
– Стой!
Он остановился, конечно – поскольку то ли в лоб ему, то ли промеж глаз был нацелен тот самый трофейный револьвер. И рука Мозговитого хоть и подрагивала, но все же не настолько, чтобы кургузый ствол ходил ходуном. Мазур прекрасно знал такие лица – бледные, решительные. С таким лицом человек предпринимает нечто заранее обдуманное, сжигает мосты, это не нахлынувшая волна, не минутная истерика, ничего подобного… Лучше в таких случаях не дергаться зря, пока ситуация не прояснится полностью. Потому что далеко для броска…
Стоя на месте, прилежно разведя руки – и краешком глаза видя рядом замершего Лаврика – Мазур сказал самым благожелательным тоном:
– Дерек, старина, не глупи. Не надо было тебе столько пить, сам знаешь, не первый раз заклинивает…
– Стой на месте, сволочь! – сказал Мозговитый.
Его тон полностью соответствовал выражению лица – он не кричал истерически, не особенно и повысил голос, спокойно, даже холодно цедил слова. «Совсем плохо, – смятенно подумал Мазур. – Как раз оттого, что это не истерика, не срыв, это, без сомнения, претворение в жизнь чего-то заранее задуманного…»
– Месье Дюфре, убедительно вас прошу, сбегайте за полицией, – сказал Мозговитый, не отводя от Мазура ни ствола, ни жесткого взгляда. – Я постараюсь их придержать… Это советские шпионы, понятно вам?
Мазур в землю врос – до того все это было дико, неправильно.
– Ну, Дерек! – успокаивающе сказал Дюфре, по-прежнему грустный, меланхоличный. – По-моему, вы переутомились, старина… Вы ничего такого не употребляли? Это же ваши друзья, Джонни и Бен….
– Никакие это не Джонни и не Бен, – сказал Мозговитый, прожигая взглядом упомянутых. – Это советские шпионы, ясно вам? Бегите за полицией, что вы стоите? Я серьезно!
Дюфре с величайшим терпением сказал:
– Дерек, Дерек… Всякое случается. Мне лично думается, что вы все же переусердствовали с травкой… Иногда, знаете ли, вокруг чудятся то черти, то советские шпионы… Прямо-таки везде. Меня вы не считаете советским шпионом?
– Да нет, конечно! – нетерпеливо вскрикнул Мозговитый.
– А зря, – только и сказал Дюфре.
В следующий миг… Мазур от удивления заморгал – никак невозможно было предположить, чтобы низенький, в годах француз, скучный коммивояжер по продаже то ли пылесосов, то ли кофемолок, смог в секунду, молниеносно извернуться, взять стоявшего рядом Мозговитого на прием, вышибить пушку, завалить наземь, надежно выкручивая руку, ребром ладони оглушить безжалостно… И, тем не менее все это произошло на глазах Мазура, так и оцепеневшего на своем месте. Зато Лаврик, не теряя времени и, такое впечатление, ничему не удивившись, бросился вперед, проворно подхватил револьвер, сунул себе в карман. Дюфре, как ни в чем не бывало, с натугой поднял лежащего и абсолютно непринужденно повернулся к Мазуру:
– Что вы стоите? Быстрее! Тяжелый…
Опомнившись, Мазур ринулся вперед, подхватил тяжелое тело с другой стороны, а там и Лаврик подключился. Француз с Лавриком тащили бесчувственного куда-то за угол дома, и Мазур поневоле двигался в том же направлении. Спросил только:
– Куда мы?
– Не тащить же через парадное! – пропыхтел Лаврик. – В старые времена в таких особняках непременно полагался черный ход, я с ходу озаботился изучить, когда мы сюда переехали…
– Мы, – сказал Лаврик. – И не нужно кривить губы, как-никак мы уже повязали тебя вместе с твоим часовым… Думаю, и на теплоходе пройдет… Только раньше ты мне подробно расскажешь, сколько там твоих революционеров, чем они вооружены, и так далее… А потом, легко догадаться, ты побудешь здесь под присмотром наших ребят – чтобы в случае чего с тобой можно было разобраться как следует…
– Нет, я не понимаю… – в голосе Аугусто звучало откровенное удивление и даже некий намек на веселость. – Вы что, хотите сказать, что намерены взять корабль? С нашими людьми?
– До тебя удивительно туго доходит, – сказал Лаврик. – Вот именно, взять. Так, чтобы твои ребята и пискнуть не успели. Что ты так таращишь глаза, недоносок? Знаешь, чем отличаются деловые люди вроде нас от возмутителей спокойствия вроде тебя? Да тем, что у нас при нужде найдутся специалисты на любой вкус. Если понадобится, и космический корабль запустим, вопрос только в деньгах, а для нас и это не вопрос… Ладно, некогда рассусоливать. Либо ты мне внятно и без промедления ответишь на все вопросы, либо мы с тобой начнем забавляться так, как ни одна полиция не посмеет из-за страха перед адвокатами и общественным мнением…
– А вы хорошо понимаете, с кем связываетесь? Если нет, советую для начала проконсультироваться у знающего человека. Наш Фронт – отнюдь не кучка авантюристов. Мы – серьезная и масштабная организация…
– Парень, – перебил Лаврик с ухмылкой, – так ведь то же самое можно сказать и о нас… А, в общем, мы в равном положении. Если ты провалишь дело – с тебя снимет три шкуры твое революционное командование. Если что-то случится с порошочком – наши боссы нас пустят поплавать в бетонных ластах. Вот только есть одна немаловажная деталь. Все неприятности, которые нам могут грозить от твоих разобиженных товарищей по борьбе за светлое будущее – еще где-то далеко впереди, в совершеннейшей неизвестности. А вот ты целиком и полностью у нас в руках. И, если мы не договоримся, покостыляешь на тот свет, не увидевши заката. Ну, я не знаю, может, тебе и приятно будет смотреть с того света, как нам пытаются отплатить… Ну, а если ты не особенно веришь в тот свет? Если для тебя сейчас кончится все и навсегда, то какое тебе удовольствие в том, что нас, возможно, и достанут? А ведь могут и не достать…
– Определенно, не достанут, – сказал Мазур.
– Одним словом, для нас реальной опасности нет, а вот для тебя… – сказал Лаврик. – Ну, будешь ты красиво петь, птаха божья? Для начала, из чистого любопытства, мне хотелось бы знать, какие требования твои скоты намерены выдвинуть. Мне просто интересно…
Лежавшая в углу женщина вдруг что-то затараторила по-испански. Мазур не разобрал ни словечка, а Лаврик, неплохо владевший кастильским наречием, наоборот, прислушался внимательно. Обернулся к Мазуру:
– Девочка испугалась, но голова у нее работает. Она говорит своему фельдмаршалу, что мы, точно, не из полиции – иначе бы не стали спрашивать про требования. Требования те, на судне, выдвинули еще час назад, и полиция о них пока что не сообщала газетчикам…
– А она у тебя совсем не глупая, Аугусто, – сказал Лаврик, небрежно дернув подбородком в сторону пленницы. – Моментально сообразила, что к чему… Ты ее, случайно, не трахаешь? Если трахаешь, это отлично. Мы за нее сначала возьмемся, чтобы тебе стало неуютно и мерзко, дружище!
Перехватив его взгляд, Мазур без всякого внутреннего сопротивления поднялся. Огляделся в поисках подходящего реквизита, взял пустую бутылочку из-под какого-то местного прохладительного, примерился и грохнул ею об угол подоконника. Получилось именно то, к чему он стремился: горлышко осталось целым, и из него торчал, как штык, длинный острый осколок самого жуткого вида.
Вразвалочку он подошел к лежащей, присел на корточки и, помаячив у нее перед глазами жуткой стеклянной занозой, сказал прямо-таки задушевно:
– Ты только не подумай, детка, ничего личного… Но нам, знаешь ли, и в самом деле оторвут головы, если мы нынче же ночью не заберем оттуда нашего парня с порошочком. Где уж тут оставаться джентльменами… Короче, ты сама догадаешься, куда я тебе сейчас засуну это стеклышко, или тебе сказать по буквам?
И бесцеремонно задрал ей юбку, по-прежнему маяча осколком у ее лица. Она отчаянно попыталась вжаться в стену, что ей, разумеется, не удалось.
– Там восемь человек! – закричала она отчаянно, на неплохом английском. – Но я не знаю плана, правда! Я только готовила эту квартиру под штаб, у нас каждый отвечает за свой участок… Я не знаю подробностей! И у меня с ним ничего нет! Я просто квартирьер! Там восемь человек! Аугусто!
«Восемь, – подумал Мазур. – Ну, это еще на так страшно. При некотором проворстве…»
– Ну-ну! – сказал он поощряюще.
– Требования… Десять миллионов долларов и освобождение всех наших товарищей… Больше я ничего не знаю!
– Я отчего-то склонен ей верить, – сказал Лаврик. – Ну конечно, очередная убогость – чемодан с баксами и товарищей из тюрем…
– Вы не спрашиваете, как обстоит дело с заложниками, – сказал Аугусто, кривя разбитые губы.
– А мне на них плевать, сколько можно тебе разжевывать? – сказал Лаврик безмятежно. – Нас интересует один-единственный человек, а за остальных пусть болит голова у полиции и властей… Ну, так мы нашли общий язык?
– Провались ты!
– Значит, не нашли, – печально покивал Лаврик. – Ну что же, придется перейти от разговоров к играм в доктора-садиста… Объясняю детали. У человека, как известно, ровным счетом два яйца… Бывают, конечно, инвалиды и мутанты. Ты не из них, Аугусто? Нет? Вот и прекрасно. Мы тебе сначала отрежем одно яйцо, чтобы показать: шутки кончились. Кровью не истечешь, если перевязать вовремя, – а вон тот молчаливый в углу умеет перевязывать не хуже дипломированного фельдшера. Потом отхватим второе. Если ты и после этого будешь изображать революционную несгибаемость, начнем шутить еще более замысловато, Это все вопрос времени, человече. Рано или поздно все скажешь… Но то, что от тебя останется, придется добить из чистого гуманизма… Давайте, – сказал он, не оборачиваясь и не повышая голоса.
Двое смуглых молчаливых сподвижников бросились на сеньора Аугусто, мигом вздернули с пола, завалили физиономией на стол, содрали белоснежные портки. Мягко щелкнуло узкое лезвие выкидного ножа.
Продолжения Мазур лицезреть не стал – отвернулся к девушке, вновь присел возле нее на корточки и светским тоном спросил:
– Вы любите оперу? Или ваши вкусы ограничиваются кинематографом по воскресеньям?
За спиной у него продолжалась возня, мычание, пыхтение – и вдруг Аугусто заорал так, словно из него тянули жилы ржавыми пассатижами. Ему тут же зажали рот – тряпкой, должно быть, очень уж тихо стало – и раздался спокойный голос Лаврика:
– Продолжать? Или убедился, что шутки кончились? Если будешь петь, моргни три раза…
Короткое молчание.
– Так-то лучше, – сказал Лаврик. – Только не ори ты так, в ушах звенит…
– Перевяжите, вы, твари!
– Ладно, давайте вату, – сказал Лаврик. – Клиент согласен сотрудничать…
Мазур повернулся. Сеньора Аугусто вновь завалили на стол, на сей раз спиной. Он охал, шипел и корячился, пытаясь рассмотреть, что за повреждения ему нанесли. Но один из смуглолицых согнутой рукой закинул ему башку, что было весьма предусмотрительно. Ухмылявшийся Мазур разглядел со своего места, что никто, конечно же, не стал ничего отрезать, попросту на внутренней стороне бедра протянулась длинная царапина. Она кровоточила и, несомненно, болела, так что ощущения пораненного наверняка были не из приятных…
– Кровь! Я же чувствую!
– Не скули, – прикрикнул Лаврик. – Совершенно пустяковый надрезик, сосуды не задеты… Восемь человек, значит?
– Восемь… Автомат у каждого…
– Ну да, никаких базук, – сказал Лаврик. – Они ведь, как легко догадаться, прикинулись мирными туристами с минимумом багажа…
– Идиоты! Вы не понимаете! Они прихватили с собой четыре мины! Небольшие, но мощные, прекрасно уместились в сумках… Их должны заложить на судне, в разных точках, и, если на теплоход попытается напасть спецназ… Дистанционный взрыватель…
– Один?
– Да.
– Это уже легче, – сказал Лаврик. – Меньше хлопот. А теперь давай-ка подробнее, в деталях и частностях…
– Перевяжите скорее, скоты! Я же чувствую, кровь хлещет!
– Да ну, скорее сочится, – сказал Лаврик. – Ну, а если перевяжем, разговор будет продолжаться столь же конструктивно?
– Да…
– Хорошо, – сказал Лаврик. – Давайте сюда аптечку. А чтобы не терять времени, ты мне прямо сейчас расскажешь о…
И посыпались точные, деловые вопросы, на которые уже без малейшей заминки следовали вполне удовлетворительные ответы. Мазур слушал внимательно, все это было невероятно важно для будущей работы. Но какая-то частичка сознания, жившая сейчас самостоятельно, была преисполнена не деловых забот, а угрюмой тоски. Он давным-давно расстался с иллюзиями – но все равно, почему так вышло, что революционеры из романтических стран так недвусмысленно и массово подешевели?
Вот когда-то… Он прекрасно помнил себя пионером-первогодком. Помнил, как звенели голоса: «Куба, любовь моя! Остров зари багровой… Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…»
И ведь тогда все было правильно! Повстанцы были правильные, молодые, белозубые, бескорыстные. Они сбрасывали диктатора и вступали в столицу под невероятное ликование толпы. Они устроили все так, что жить народу стало лучше. Они воевали так, что Мазур не боялся доверять им свою спину в знойной жаркой Африке. Они были правы, потому что побеждали. И невозможно было себе представить, чтобы Фидель или Че захватывали совершенно непричастных людей, мирных обывателей, трясущихся от страха, требовали потом чемодан с долларами. Почему же нынешние стали дешевыми, мелкими, безвозвратно утратившими что-то очень важное? Из этих рассуждений естественным образом вытекало неприятное ощущение некоей растущей, огромной неправильности. И она, неправильность эта, еще не оформившись в четкие выводы, уже настолько пугала и была Мазуру не по нутру, что он отогнал эти мысли, притворяясь перед самим собой, будто вовсе ни о чем подобном не думал, полностью переключился на то, что говорил пленный.
– Ну, впечатления? – спросил Лаврик минут через пятнадцать, когда они вышли из домика и, уже не стараясь двигаться бесшумно, зашагали через кустарник.
– Подонок редкостный, – поморщился Мазур. – Достаточно было нажать чуток…
– Э нет, родной, ни черта ты не понял в психологии, – сказал Лаврик уверенно. – Субъекты вроде него так быстро ломаются отнюдь не потому, что трусливые или гнилые. Тут другое. Мотай на ус, где-нибудь да пригодится… Понимаешь ли, они не живут обыкновенной жизнью, они борются. А будущее отложено на потом. Запрятано, как клад. В этом будущем у них самые ослепительные перспективы. Они все – министры, генералы, сенаторы, властители судеб и новые хозяева страны. Это чертовски завлекательно, согласись – истово верить, что в будущем ты будешь новым хозяином страны. И когда вдруг заявляются черти вроде нас, и человек понимает, что ему сейчас выпустят кишки, а значит, лично у него уже никогда не будет персонального светлого завтра… Он слишком долго жил с мечтой о грядущем торжестве и преуспеянии. Невыносимо сознавать, что со смертью всего этого лишишься… Вот и ломаются. Довольно быстро, как ты убедился.
– А ты можешь себе представить Фиделя на его месте?
– Ну, Фидель… – сказал Лаврик с задумчивым и, похоже, грустным лицом. – Фидель – это наше пионерское детство. Время было другое, неприкрыто романтичное. Нынешний революционер – циничный и насквозь прагматичный… А впрочем, ты и сам не похож на комиссара в пыльном шлеме, а уж я тем более. Я себя слишком высоко не ставлю, но думается мне, что товарищ Дзержинский, узревши бы меня во всей красе, слег с инфарктом. И точно так же грянулся бы с апоплексией товарищ Ворошилов, познакомься он с тобой. Времена другие, прогресс шагает семимильными шагами – везде и во всем… Опа!
Мазур взглянул в ту сторону, куда он показывал, и по спине прошло нечто вроде короткой ледяной судороги, не имевшей ничего общего со страхом – этакое профессиональное встряхивание, как у строевого коня, заслышавшего рев боевой трубы. У каждого проявляется по-разному, вот и все…
Довольно далеко от них над столичным аэропортом заходил на посадку внушительный вертолет – прекрасно обоим знакомый «Чинук спешиал», он же «эм-эйч-сорок седьмой». Транспортно-десантная громадина, способная дозаправляться в воздухе, перевозить в брюхе «лендроверы» и чесать над землей метрах в тридцати, не выше, автоматически огибая препятствия и следуя рельефу местности. Именно такие машины использует собственная эскадрилья двадцать второго полка САС, базирующаяся в Херфорде.
«Вот они и объявились, – подумал Мазур. – Судя по времени, из Колумбии. Как только приземлятся, начнут работать в ударном ритме, как мы бы на их месте: короткая рекогносцировка, на позиции выдвигаются снайперы, начинаются переговоры, а параллельно штаб разрабатывает план штурма…»
Вот только есть некоторые нюансы, известные лишь посвященным. Ребятки из САС при всем их опыте и серьезности – классические сухопутчики, и акваланги – не их рабочий инструмент…
У ее величества королевы есть другие. Специальная лодочная служба, СБС, свое секретное подразделение британской армии, о котором мало кто слышал и в самом туманном Альбионе. Проще говоря, «морские дьяволы». Единственные на планете спецы, которых Мазур наравне с американскими «котиками» готов был поставить на одну доску с собой. Эти способны, следует отдать им должное, в три секунды поставить на уши теплоход с террористами не менее качественно, чем это сделал бы сам Мазур со своими орлами.
Но вот их как раз в Колумбии и нет. Им придется переться сюда с далекой родины. И в игру они вступят не раньше, чем будут исчерпаны все другие возможности, когда станет ясно, что переговоры зашли в тупик… А ведь еще не факт, что переговоры непременно закончатся тупиком. Одним словом, как ни крути, все сводится к простой истине: в любом случае Мазуру со товарищи придется торчать на берегу пару-тройку дней в условиях, когда каждый час бесценен. Ведь эти ограничения уж никак не распространяются на американцев, разыскивающих своего «Ската» с прежним пылом… Следовательно, придется взяться за теплоход первыми и обезвредить тамошнюю шоблу, и, как велела ум, честь и совесть нашей эпохи, не сломать при этом ни единой косточки, не отшибить ни единой печенки. Мало того, устроить так, чтобы вся восьмерка оказалась в безопасном месте, не попала в лапы здешних карающих органов. Сплетение несовместимых, взаимоисключающих требований, какого никогда прежде не было…
За время их отсутствия в доме с привидениями ничего особенного не произошло. Обитатели так и сидели в холле перед работающим телевизором, показывавшим ту же нехитрую картинку, ничуть не изменившуюся: белый теплоход на синей глади моря. Разве что к ним присоединилась неразлучная парочка, лорд Шелтон и Дюфре, поначалу исчезнувшая было в городе по своим делам.
– Что новенького? – спросил Мазур без особого интереса.
– Все то же, – ответил лорд. – Журналисты уверяют, будто ходят слухи, что власти все же ведут переговоры по радио. Но полиция ничего не подтверждает и не опровергает, как обычно… Черт бы их всех побрал! Невозможно даже предсказать, насколько это затянется. А у меня как раз замаячил на горизонте крайне интересный информатор, мне необходимо вывести «Элизабет» в море… Потрясающие данные! Если они подтвердятся…
«Мне бы твои заботы, лысый, – чуть ли не с отвращением подумал Мазур. – Твои-то марсиане никуда не убегут, потому что их ведь и не существует…»
Милорд, прихлебывая из бутылки с пивом, пустился ему рассказывать уже слышанную Мазуром в «Флибустьерской гавани» историю: как он однажды обследовал в одной африканской стране место приземления «летающей тарелки», и надо же было такому случиться, чтобы аккурат в этот день грянул военный переворот, как-то совершенно незаметно перетекший в гражданскую войну с не менее чем полудюжиной участников, не считая иностранного контингента. Однако лорд Шелтон ухитрился не только уцелеть, что само по себе было нешуточным подвигом, но и увезти катушки с фотопленкой, а также пробы грунта с места…
Мазур только притворялся, что слушает, но вдруг зацепился за слово «Гварумба» и навострил уши. В прошлый раз он выслушал сокращенный вариант этой эпопеи, без точных названий. Ну конечно, Гварумба…
Самое смешное, они попали в переплет в одной и той же стране, в одно и то же время. Только его сиятельство дурью там маялся, а Мазур в совершенно невозможных условиях пытался хоть что-то сделать. И кое-что смог. Забавно. Если расспросить подробно, вполне может случиться, что где-то они пересекались, проходили мимо друг друга, но ведь нельзя расспрашивать…
«Как вышло, что они ко мне прилепились? – подумал он со вновь вспыхнувшей настороженностью. – Он и лягушатник? Словно само собой, как по маслу – выпили пивка, познакомились, перекинулись в покер, и теперь оба липнут, то и дело самым естественным образом забредая в гости, болтая по часу. Вообще, как получилось, что неразлучной парочкой стали лорд и Дюфре – пиво и покер чересчур слабая связка… Или все же не стоит подозревать всех и вся, оставив это Лаврику?»
– Ну, явился, наконец, – тоном супруги-собственницы сказала подкравшаяся сзади Кимберли. – Разобрались с бумагами?
Она была очаровательна и безмятежна, и дурное настроение Мазура хоть и не пропало совсем, но все же стало не таким уж угнетающим. Кимберли потянула его в сторону, в дальний угол зала, и он подчинился.
– Ты знаешь, я себя чувствую хозяйкой пансиона из какой-то комедии, – сказала она, морща носик. – Честное слово…
Мазур оглянулся. Мозговитый и Крошка Паша отсутствовали, как и один из матросов с «Русалки», но все остальные были налицо, торчали перед телевизором и посасывали кто пиво, кто прохладительное за неимением других занятий. Счастье еще, что Кимберли совершенно не представляет потаенного сюрреализма этого сборища: в трогательном единении помирают от скуки советские спецназовцы и американские морячки, слушая болтовню взаправдашнего английского лорда, охотника на инопланетян, и происходит все это в доме с привидениями, снятом восходящей звездой Голливуда. Как говорится, жизнь обгоняет фантастику…
Она нахмурилась с некоторой озабоченностью.
– Только вот что… Ваш Дерек, он, вообще-то, нормальный?
– А что? – мгновенно насторожился Мазур.
Дерек у них был один – он же товарищ Мозговитый, он же балласт долбанный, навязанный по известным лишь начальству соображениям.
– Полное впечатление, что накурился или нанюхался какой-то дряни, – сказала Кимберли, растерянно пожимая плечами. – Бродил по дому, как чумовой, глаза какие-то странные, спиртным вроде не пахнет… Я, знаешь, насмотрелась… Очень похоже. Как сон… сомбал… сомнамбула, ага! Вечно мне не удавались длинные ученые слова… Короче, он часа полтора бродил по всему дому, как эта самая сомнамбула, совал нос во все комнаты, мне даже показалось…
– Что?
– Что он спер твой револьвер, который ты отобрал у Аугусто. Или ты его сам забрал?
Мазур промолчал и не сделал ни единого жеста. Он, конечно, ходил в город без всякого оружия – в нынешних непростых исторических условиях не стоило таскать при себе пушку. Револьвер лежал в его комнате, в старинном шкафчике у старинной кровати.
Кимберли прилежно продолжала:
– Потом подошел ко мне и стал задавать дурацкие вопросы – есть ли здесь американское посольство, а если нет, где ближайшее. Не знаю ли я телефонов полиции. Я ему объяснила, что посольства тут, точно, нет, один консул на полдюжины островов, да и то он не здесь держит штаб-квартиру, а на Барбадосе, кажется. Капитан Монро говорил, но я точно не запомнила… А телефонной книги здесь отроду не бывало, дом стоял запертым восемьдесят лет, откуда тут телефон… Он опять начал бродить… Джонни, с ним, точно, что-то не то, поверь женской интуиции. Может, он у вас ширяльщик? Сам посмотри!
Мазур обернулся. Появившийся в зале Мозговитый и точно, выглядел как-то странно, хотя и не удавалось с первого взгляда понять, в чем эта странность заключается. Лицо у него казалось застывшим, как маска, и двигался он как-то незнакомо – суетливо, резко. Мазуру он чем-то напомнил птицу – это у птиц самые простые движения состоят из нескольких резких рывков…
Он подошел к Дюфре, что-то сказал. Француз поднял брови, но все же встал, и они двинулись к выходу. Мозговитый что-то тихо и напряженно говорил собеседнику, Дюфре хмурился…
Ни черта Мазур не понимал, но нутром чувствовал некую неправильность. Он растерянно огляделся и, перехватив взгляд Лаврика, энергично ему замахал. Парочка уже скрылась…
– Точно, ширнулся, – убежденно сказала Кимберли. – Все признаки. Что же ты не предупредил? Дело житейское, но я, по крайней мере, голову бы не ломала, что с ним такое…
– Сейчас, сейчас… – сказал Мазур, схватил Лаврика за локоть и прямо-таки поволок к выходу.
– Что такое? – тихонько спросил тот, покорно следуя в кильватере.
– Сам не знаю, – сказал Мазур. – Но что-то не то…
Выскочив на огромное крыльцо – широкие ступени, резные столбики темного дерева, поддерживающие вычурный навес – он огляделся.
Ага! Они стояли за углом дома. Мозговитый и Дюфре, и товарищ засекреченный инженер все так же что-то горячо втолковывал, а француз хмурился с прежним унылым недоверием…
Мазур решительно направился в их сторону, сам еще толком не представляя, что намерен предпринять, и нужно ли вообще предпринимать что-то…
– Стой!
Он остановился, конечно – поскольку то ли в лоб ему, то ли промеж глаз был нацелен тот самый трофейный револьвер. И рука Мозговитого хоть и подрагивала, но все же не настолько, чтобы кургузый ствол ходил ходуном. Мазур прекрасно знал такие лица – бледные, решительные. С таким лицом человек предпринимает нечто заранее обдуманное, сжигает мосты, это не нахлынувшая волна, не минутная истерика, ничего подобного… Лучше в таких случаях не дергаться зря, пока ситуация не прояснится полностью. Потому что далеко для броска…
Стоя на месте, прилежно разведя руки – и краешком глаза видя рядом замершего Лаврика – Мазур сказал самым благожелательным тоном:
– Дерек, старина, не глупи. Не надо было тебе столько пить, сам знаешь, не первый раз заклинивает…
– Стой на месте, сволочь! – сказал Мозговитый.
Его тон полностью соответствовал выражению лица – он не кричал истерически, не особенно и повысил голос, спокойно, даже холодно цедил слова. «Совсем плохо, – смятенно подумал Мазур. – Как раз оттого, что это не истерика, не срыв, это, без сомнения, претворение в жизнь чего-то заранее задуманного…»
– Месье Дюфре, убедительно вас прошу, сбегайте за полицией, – сказал Мозговитый, не отводя от Мазура ни ствола, ни жесткого взгляда. – Я постараюсь их придержать… Это советские шпионы, понятно вам?
Мазур в землю врос – до того все это было дико, неправильно.
– Ну, Дерек! – успокаивающе сказал Дюфре, по-прежнему грустный, меланхоличный. – По-моему, вы переутомились, старина… Вы ничего такого не употребляли? Это же ваши друзья, Джонни и Бен….
– Никакие это не Джонни и не Бен, – сказал Мозговитый, прожигая взглядом упомянутых. – Это советские шпионы, ясно вам? Бегите за полицией, что вы стоите? Я серьезно!
Дюфре с величайшим терпением сказал:
– Дерек, Дерек… Всякое случается. Мне лично думается, что вы все же переусердствовали с травкой… Иногда, знаете ли, вокруг чудятся то черти, то советские шпионы… Прямо-таки везде. Меня вы не считаете советским шпионом?
– Да нет, конечно! – нетерпеливо вскрикнул Мозговитый.
– А зря, – только и сказал Дюфре.
В следующий миг… Мазур от удивления заморгал – никак невозможно было предположить, чтобы низенький, в годах француз, скучный коммивояжер по продаже то ли пылесосов, то ли кофемолок, смог в секунду, молниеносно извернуться, взять стоявшего рядом Мозговитого на прием, вышибить пушку, завалить наземь, надежно выкручивая руку, ребром ладони оглушить безжалостно… И, тем не менее все это произошло на глазах Мазура, так и оцепеневшего на своем месте. Зато Лаврик, не теряя времени и, такое впечатление, ничему не удивившись, бросился вперед, проворно подхватил револьвер, сунул себе в карман. Дюфре, как ни в чем не бывало, с натугой поднял лежащего и абсолютно непринужденно повернулся к Мазуру:
– Что вы стоите? Быстрее! Тяжелый…
Опомнившись, Мазур ринулся вперед, подхватил тяжелое тело с другой стороны, а там и Лаврик подключился. Француз с Лавриком тащили бесчувственного куда-то за угол дома, и Мазур поневоле двигался в том же направлении. Спросил только:
– Куда мы?
– Не тащить же через парадное! – пропыхтел Лаврик. – В старые времена в таких особняках непременно полагался черный ход, я с ходу озаботился изучить, когда мы сюда переехали…