Бушков Александр Александрович. Пиранья. Флибустьерские волны

   – Не переживайте, – сказал Мазур. – Не всем же быть кладоискателями, верно? Зато, могу спорить, доход у вас не в пример обильнее и стабильнее, чем у нас, ловцов фортуны...
   – Я не жалуюсь, – спокойно кивнул Флорес.
   Мазур разглядывал его открыто, с благодушной улыбкой неотесанного провинциала. Крепко сложенный брюнет примерно того же возраста, что и Мазур, невозмутимый, как удав...
   Вот только зачем респектабельному бизнесмену, отправившемуся на морскую прогулку с кинозвездой, прихватывать с собой пушку? Мирный обыватель этого не заметил бы, но Мазур моментально засек надежно укрытую под белоснежной рубашкой навыпуск кобуру скрытого ношения, где угнездилась пушечка отнюдь не дамского калибра. Трудно делать выводы с ходу, даже у «морского дьявола» взгляд не рентгеновский, но, судя по некоторым наблюдениям, речь идет скорее о револьвере, чем о пистолете, что-то типа «кольта-спешиал» или «лламы». Интересно. Может, он нервный, мнительный, пиратов боится? Нет, чересчур уж невозмутимая рожа для нервного и мнительного...
   Жаль, что Мазур не специализировался на испанском. Иначе можно было бы завязать разговор и, послушав, в два счета определить, откуда красавец родом – Эквадор, Аргентина, Парагвай... Что из Южной Америки – это точно.
   – Вы тоже собираетесь ловить привидений, сеньор Флорес? – светским тоном поинтересовался Мазур.
   – Вот уж чем бы я стал заниматься в последнюю очередь...
   – Жаль, – сказал Мазур. – Под руководством столь очаровательного фельдмаршала, как мисс Стентон, я бы призраков ловил хоть целый год...
   – Ваше дело, – едва шевеля губами, сказал Флорес.
   «Эге, – подумал Мазур, перехватив его взгляд. – Призраки тебя, красавчик, конечно же, не интересуют вовсе, интерес у тебя в другом, дураку ясно – как бы половчее снять белые шортики с мисс Стентон... Ну, что поделать, желание вполне понятное и естественное... но зачем тебе все же пушечка даже здесь?»
   Зато помянутая мисс Стентон оживилась:
   – Джонни, а если я вас поймаю на слове? Касаемо призраков? Вы, кстати, не забыли, что приглашены на новоселье?
   – Еще бы я забыл, – сказал Мазур. – Но, по-моему, речь не шла о сроках...
   – Сегодня вечером.
   – Фрак? Смокинг?
   – Да ну, ерунда какая! – протянула она с этим своим очаровательным южным акцентом. – Приходите запросто.
   Чем дольше Мазур к ней присматривался и приглядывался, тем сильнее убеждался, что девочка определенно, как говорится, из простых. Институтов не кончала, а по происхождению, точно, не из джентльменов-плантаторов, южных аристократов. Очень уж примечательное сочетание простоватости и цепкости – с самого низа карабкается, жемчужными зубками выгрызает просперити и паблисити... Ну что ж, ничего в этом нет плохого, наоборот.
   – Непременно приду, – сказал он, притворяясь, будто не замечает неприязненного взгляда сеньора Флореса. – Жаль только, что до этого времени мне не удастся отыскать галеон, иначе с шиком и звоном высыпал бы к вашим ногам целую бочку пиастров и прочих реалов. Представляете, как это было бы красиво? Яркий свет, общество во фраках и вечерних платьях – и к вашим ногам рекой течет золото, а вы стоите, гордая и загадочная, как королева...
   Ей это понравилось, глаза стали мечтательно-глупые. Зато сеньор Флорес, вне всякого сомнения, с превеликой охотой заехал бы Мазуру в челюсть за подобные дерзкие фантазии, выпади удобный случай...
   – И не жалко было бы золота? – с желчной улыбкой спросил означенный сеньор.
   – О чем вы говорите? – лихо пожал плечами Мазур. – Это у вас, бизнесменов, все построено на расчете и рассудке, а? Мы, кладоискатели, признаюсь по секрету, натуры, наоборот, романтические. Ну, сами понимаете: флибустьерские традиции... – он залихватски повел рукой. – Плащи в грязь, если вы понимаете, о чем я, золото у ног красавиц... Звон клинков, опасность...
   – Так можно и шею свернуть, – сказал Флорес.
   – Да ну, глупости! – сказал Мазур. – Мы, романтики, тоже умеем сворачивать шеи, и качественно...
   Они обменялись откровенными взглядами, уже прекрасно понимая друг друга – словно две шпаги звонко скрестились, аж искры брызнули. В следующий миг Мазур констатировал, что красавица Ким отлично все просекла, моментально уразумела, что за безмолвный такой поединок происходит между ее гостями. И ничуть этим не обеспокоилась: судя по реакции, она была из тех девочек, которые обожают, когда мужики из-за них начищают друг другу физиономии.
   Сеньор Флорес, лениво растягивая слова, сказал:
   – Искать затонувшие корабли – это, должно быть, чертовски романтично... Но непохоже, чтобы это увлекательное занятие приносило хорошую прибыль.
   Мазур не хотел особенно обострять ситуацию – но, в конце концов, обязан был помнить о психологическом рисунке принятой на себя роли. Тот, кого он изображал, вряд ли стал бы стоять на задних лапках перед надутым дельцом в рубашечке из лучшего магазина – вот он, зеленый крокодильчик «Лакоета» на кармашке – и покорно сносить пренебрежительный тон...
   – Ну и что? – пожал он плечами, задорно, с вызовом усмехаясь. – Важен сам процесс. Или ты останешься по уши в дерьме, или поднимаешь бочку с золотом. Вот уж чего бы я не смог, так это корпеть в офисе, складывая грошик к грошику – и сегодня, и завтра, и всю жизнь... Удавиться лучше, чем заниматься столь ублюдочным занятием...
   Аугусто прямо-таки сверкнул на него глазами – и гордо промолчал, хотя внутренне, несомненно, кипел.
   «А ведь это неправильно, – подумал Мазур. – Психологически неверно – именно такая реакция. Преуспевающий бизнесмен не стал бы так закипать, наоборот, смотрел бы на авантюриста с пустым карманом снисходительно, свысока, благодушно ухмыляясь... Или этот тип – бизнесмен с нетипичными реакциями, или... Или он тоже в личине, а потому вынужден продолжать роль, которая ему совсем не нравится. На этом острове столько людей, которые на деле совсем не те, кем кажутся...»
   Показался Билли Бат с ворохом сухой одежды, и Мазур отошел переодеться, укрывшись за парусом. Когда он натягивал штаны, рядом объявился старый капитан. Постоял рядом, задумчиво теребя седые жидкие усы, тихонько сказал:
   – Слушай, парень... Если ты какой-нибудь такой... путаный... отстань от девчонки по-хорошему, усек? Не хотелось бы мне, чтобы она влипла во что-нибудь этакое... А стреляю я хорошо.
   – Так... – сказал Мазур. – Будем прикидывать. На воздыхателя вы не похожи, чересчур стары. Преданный дворецкий, а?
   – Не свисти, – сказал капитан невозмутимо. – Мы с ее отцом были хорошими друзьями. И я ее знаю с вот таких лет, – он показал ладонью, отмерив от палубы сантиметров тридцать. – Она хорошая девочка. Но за ней надо приглядывать.
   – Понятно, – сказал Мазур. – А кем был ее папа?
   – У него была примерно такая же посудина. Зарабатывал чем придется, – но честно.
   – Понятно, – повторил Мазур. – Мне как-то сразу так и показалось, что она не в особняке миллионера росла...
   – Она еще всем покажет, дай срок... Упрямая девочка и работящая.
   – Верю, – сказал Мазур. – Капитан, простите?..
   – Монро.
   – Капитан Монро, – продолжил Мазур. – Вижу, вы – человек с немалым жизненным опытом. Как по-вашему, вон тот тип, – он мотнул головой в сторону кормы, – и в самом деле респектабельный бизнесмен?
   – Плохо верится, – отрезал капитан Монро. – Темная лошадка... Хочешь сказать, ты гораздо приличнее?
   – Кто его знает, – сказал Мазур, глядя простодушно. – По крайней мере, я никем таким не прикидываюсь, каков есть, таков есть, а это, согласитесь, плюс...
   ...Еще издали, когда «Русалка» подходила к пирсу, он узрел на палубе «Ла Тортуги» явные признаки делового оживления. Викинг возился у шумящего компрессора, заряжал баллоны, а на корме торчал Лаврик в обществе кого-то незнакомого, по виду – местного.
   Усмехнувшись с нехорошим предвкушением, Мазур наскоро попрощался с Ким, спрыгнул на пирс, прошел несколько метров и, остановившись напротив «Черепахи», жизнерадостно рявкнул:
   – Порядок на борту? Благодарю за службу!
   Викинг выпрямился с ветошью в руке, таращась на него восхищенно – бравый подчиненный еще ничегошеньки не знал, но заранее предполагал, зная отца-командира, что тот посреди очередных передряг лицом в грязь не ударил, и где-то далеко отсюда, уж это непременно, дымятся головешки, уныло громоздятся развалины и повсюду поскуливают по углам чудом уцелевшие супостаты... Мазур почувствовал даже некоторый стыд оттого, что далекий Сан-Лабарро остался целехонек. «А ведь и точно, ни одного жмурика за собой не оставил! – подумал он озабоченно. – Старею, что ли?»
   Лаврик, наоборот, смотрел так, словно они расстались пять минут назад у стойки «Флибустьерской гавани».
   – Приехал наконец? – сказал он преспокойно. – Вот кстати, есть разговор...
   Перепрыгнул на пирс и, сунул руки в карманы, насвистывая что-то из битлов, беззаботной походочкой направился в сторону города. Мазур догнал его в несколько прыжков, и они медленно пошли рядом.
   – Жертвы? – спросил Лаврик деловитым, бухгалтерским тоном. – Разрушения? Количество ног, торчащих из кустов, на один погонный метр?
   Мазур ответил ядовито:
   – Ты, наверное, удивишься, но – ничего подобного. Я ушел культурно и тихо, удивительно даже...
   – Откуда?
   – Из Сан-Лабарро.
   – Они тебя аж туда затащили?
   – Ага. За ними была погоня... а потом тамошний босс хотел от меня избавиться.
   – Но ты его, понятное дело, опередил... – кивнул Лаврик.
   – Не в том смысле. Ни единого жмура.
   – Ну? Стареете, сударь мой...
   – Мне тоже так иногда кажется... – Мазур не выдержал, сбился с этого гладкого тона. – Слушай, черт тебя подери! Ты твердо обещал, что в том гадюшнике, у Натальи, я буду под надежным прикрытием. А кончилось все тем, что меня повязали, как пучок редиски, и уволокли черт-те куда, чтобы я им таскал наркотики со дна морского, как дрессированный баклан – рыбку...
   Лаврик остановился, поддел носком ботинка пустую жестянку, задумчиво, одухотворенно улыбнулся.
   – Друг мой, – сказал он проникновенно. – Ты великий супермен, кто бы сомневался. Ты, извини за выражение, ас. Я, честное слово, несказанно горжусь, что мне, лаптю, выпало в паре-тройке операций с тобой героически сражаться бок о бок... но, я тебя умоляю, позволь в делах шпионских оставаться спецом мне...
   Он стоял перед Мазуром, едва заметно улыбаясь, взгляд его был ясен, чист, светел, а лицо озарено, просветлено, исполнено неземной благодати – хоть ангела господня с него пиши для иконы. В голове у Мазура понемногу рождалось нечто сродни озарению. Он слишком хорошо знал, что означает подобного рода выражение на физиономии старого приятеля, друга заклятого.
   – Ах ты, чекистская морда... – сказал он ошарашено. – Ты снова крутил комбинацию... Я по роже вижу.
   – Мне ваши беспочвенные подозрения очень даже странны, – ханжеским тоном сказал Лаврик с оскорбленным видом седоусого служаки, облыжно обвиненного в том, что он злодейски пропил полковое знамя.
   – С-сука, – сказал Мазур. – Тварь. Прохиндей. Ты крутил комбинацию – моим горбом...
   – Ну, вообще-то я не обязан перед тобой отчитываться, – сказал Лаврик уже нормальным голосом. – Но, поскольку ты человек надежный и зарекомендовавший себя... Крутил, извини. Нужно смотреть дальше своего носа. Вы, ихтиандры бесхитростные, без затей режете глотки, а я обязан не только вас при этом оборонять от козней вражеских, но еще и комбинации крутить... Ну да. Я тебе всобачил микрофончик – импортная штучка, совсем крохотная, идеально прилипает к любой поверхности... И через пару минут после того, как ты уехал на грузовичке, мы туда нагрянули – я, вон тот компаньеро, – он кивнул в сторону «Ла Тортуги», – и его барбудос. Состоялся сложный, душевный и крайне результативный разговор. Твой Ричард, как ни был крут, пообещал работать на нас – и будь уверен, пахать будет исправно и добросовестно. Крутые парни – они сплошь и рядом еще и разумные... Так-то. Как говорится, под давлением неопровержимых аргументов и улик... Вытаскивать тебя оттуда было бы слишком простым решением. Жизнь требовала комбинаций посложнее. Нужно было освоить некий участок – и мы его освоили. И при чем тут наши с тобой переживания? Кого интересуют эмоции, когда речь идет о деле?
   – Меня же сто раз могли там угрохать, – сказал Мазур.
   – Не могли, – ответил Лаврик. – Не для того тебя так старательно учили, не для того над тобой бились лучшие специалисты, чтобы ты дал себя прихлопнуть каким-то вшивым гангстерам... Ведь, по большому счету, не ухлопали же? А польза вышла нешуточная. Те, кому надлежит, еще такой урожай снимут с этой веревочки, что ты, простая душа, и представить себе не можешь, может быть, и я тоже... Разобиделся?
   – Не дождешься, – угрюмо сказал Мазур.
   Ни злости, ни обиды у него и в самом деле не было. Притерпелся уже к Лавриковым штучкам. И, самое главное и самое печальное, прекрасно его понимал, как бы дико это ни казалось. Лаврик был сугубый профессионал, и когда начиналось дело, у него где-то внутри щелкал невидимый миру тумблер, отключавший все человеческое – как и у самого Мазура при других обстоятельствах... Глупо и неразумно сердиться на человека, стремящегося сделать свою работу – пусть даже при этом тобой сыграли втемную. Обычный человек отшатнулся бы от таких рассуждений в ужасе и омерзении, пылая благородным возмущением – но они-то с Лавриком были надежно и качественно искалечены своей профессией...
   – А как же наш подводный луноход? – спросил он язвительно.
   – Ничего ему не сделается, – сказал Лаврик. – Плюс-минус сутки... Сам же видишь, перерывчик вышел небольшой, как и рассчитано. А в общем начальство, конечно, торопит. Где-то там, – он неопределенно повел рукой, указывая на океан, – обретается подводная лодка... Не наша, кубинская. Для надежности аппарат погрузим прямо на нее, он слишком большой, чтобы тащить его сюда, в город. Вот только... – он вновь повернулся к морю, лицо стало озабоченным. – Если эта хренотень усилится, завтра в море не выйдешь.
   – Да уж, – согласился Мазур, глядя на затянутое серым небо. Налетавший ветер уже не на шутку раскачивал и трепал верхушки пальм, гонял по пирсу обрывки газет и пустые банки.
   – Меня терзают угрызения совести, – сказал Лаврик вполне веселым тоном. – Я, правда, перед тобой ужасно виноват... Хочешь литр виски в качестве моральной компенсации?
   – Ни хрена, – сказал Мазур. – У меня есть идея получше. Найди мне в городе местечко, где можно взять напрокат смокинг моего размера – и считай, что мы квиты, я все прощу...

Глава вторая
Мишура светской жизни

   – Я себя чувствую форменным идиотом, – честно и откровенно признался Мазур, вертя пустой бокал. – Кто же знал...
   – Не переживай, – сказала Ким. – Мне во всяком случае ты сделал приятное. Честное слово. Получилось очень даже стильно. Ты, правда, импозантно выглядишь. Меня уже кое-кто спрашивал с уважением в голосе, что это за парень – не дипломат ли, не здешний ли министр...
   – А ты?
   – А я загадочно улыбалась, – сказала она. – Отчего они еще больше отвешивали челюсти... Извини, я поговорю с тем вон старым хреном, нужно же хозяйке о важных гостях позаботиться...
   Она подмигнула и направилась к кучке гостей, окруживших какого-то мрачного пожилого типа, торчавшего в уголке с таким видом, словно он шел на молитвенное собрание и был ужасно шокирован, попав на развеселую пьянку. На нее оглядывались, она и в самом деле выглядела великолепно – в черном вечернем платье, раскрасневшаяся, успевшая пропустить пару бокалов.
   Мазур остался стоять в другом углу, в своем дурацком смокинге. Бесшумно подкравшийся пожилой местный тип в красном пиджаке и с черной бабочкой проворно наполнил его бокал. Судя по нешуточной сноровке, он был из нанятых на сегодняшний вечер профессиональных официантов из какого-то городского заведения.
   Пришлось изрядно пригубить – не пропадать же халявному добру?
   Почти сразу же, заявившись в «проклятую гасиенду», Мазур убедился, что свалял дурака, проявив то ли невежество, то ли наивность. Поскольку он один-единственный из полусотни гостей оказался в смокинге. Половина дамочек, правда, щеголяла в вечерних платьях – но вот мужская половина приглашенных красовалась в самых обычных костюмах, главным образом белых, а кое-кто и вовсе по-простецки – в джинсах и футболке.
   Ничего удивительного, что на Мазура украдкой оглядывались – правда, без малейшей насмешки, вполне уважительно, но все равно он выглядел здесь белой вороной.
   Что поделать, хотелось соответствовать. Он-то полагал, что все будет, как в том самом голливудском кино: белые нежные манишки, бабочки, фалды... Жизнь безжалостно разнесла вдребезги взлелеянные импортным кинематографом штампы. По сути это была обычная вечеринка: гремела музыка, гости толпами слонялись по дому, гомонили, хохотали, плясали. Никаких тебе бокалов с шампанским и чинных бесед. Как он ни присматривался, не отыскал ни одного, к кому бы подходил эпитет «светский». Самая обычная публика, собравшаяся похлебать виски на халяву. Какие-то штатовские знакомые Кимберли, явно не из миллионеров и сенаторов, знакомые знакомых, вообще непонятно кто – и добрая дюжина местных репортеров, которых сразу удавалось опознать, потому что они расхаживали с видом изголодавшихся гиен, озабоченные тем, чтобы и выпить как следует, и высмотреть или услышать нечто, способное хотя бы отдаленно сойти за сенсацию.
   Среди них – в чем не было ничего удивительного – обнаружилась и Наталья свет Пушкина. Узрев Мазура, она сначала не на шутку испугалась, вид у нее был такой, словно Мазур сию секунду собирался отпилить ей голову ржавой пилой. Потом она чуточку успокоилась, но все равно старательно держалась подальше, глядя испуганно-затравленным взором то ли раненой газели, то ли умирающего лебедя. Сначала Мазур хотел завязать с ней непринужденную светскую беседу и посмотреть, как будет извиваться, но тут же передумал – противно было, вот и все...
   «Проклятая гасиенда», увиденная изнутри, оказалась, как и следовало ожидать, абсолютно ничем не примечательным, скучным домом с рассохшимися полами, громоздкой старой мебелью и потемневшими портретами на стенах, выполненными отнюдь не мастерами кисти. Изображали они опять-таки ничем не примечательных людей: мужчины со скучными физиономиями мелких чиновников, бабы с рожами кухонных сплетниц. По крайней мере, именно так обстояли дела на первом этаже, который с появлением Кимберли кое-как привели в порядок, очистив от паутины и пыли. Второй остался в неприкосновенности, но Мазур подозревал, что там то же самое. Время от времени кое-кто из гостей, хохоча и заранее настраивая себя на жуть, удалялся туда по скрипучей лестнице, но вскоре возвращался с разочарованным видом. Иные парочки, правда, исчезали надолго, но вряд ли стоило подозревать в этих исчезновениях потусторонние силы.
   Одним словом, Мазуру происходящее больше всего напоминало танцевальный вечер в окраинном Доме культуры – сходство порой было такое, что оторопь брала. Разве что здесь обходилось без матов и кулачных потасовок – хотя, судя по иным, могло и тут до этого докатиться...
   Мазур ничего не имел бы против своего собственного участия в этой народной забаве – разумеется, при условии, что противной стороной окажется сеньор Аугусто Флорес. Каковой появился буквально через пару минут после Мазура, в белоснежном костюме при умопомрачительном галстуке. И, что характерно, снова с пушкой под полой – ну, никаких манер у человека, в хлеву, должно быть, воспитывался, если на устроенный звездой Голливуда прием со стволом приперся...
   Мазуру этот субъект категорически не нравился. Бывает такое: возникнет неведомо откуда стойкая антипатия, вот и все. Судя по взгляду Аугусто, Мазур у него вызывал схожие чувства. Но оба по некоему неписаному уговору держались поодаль друг от друга, и столкновения не последовало. А там хлыщ и вовсе куда-то запропастился.
   Зато объявилась парочка знакомых, ничуть не вызывавших антипатии – лорд Шелтон с меланхоличным лягушатником Дюфре. Как обычно, лорд выглядел мелким клерком в помятом костюмчике, зато мусью сверкал лаковыми штиблетами и щеголял при безукоризненной темно-синей паре самой натуральной бабочкой, темно-красной, в белый горошек. Не смокинг, конечно, но Мазур, узрев француза, чуточку воспрянул духом – теперь их было двое в бабочках – официанты, разумеется, не в счет. Положительно, с явлением Дюфре светскость мероприятия укрепилась...
   Веселья, правда, не прибавилось. Помянутые полсотни гостей толкались в большом зале, прилегающем к нему зальчике поменьше, вокруг столов, уставленных всем необходимым, а часть давно переместилась во двор, где тоже стояла парочка столов под тремя большими светильниками и тянулась меж пальмами цепочка крохотных разноцветных лампочек. Никто, строго говоря, сборищем не руководил, не нашлось хорошего тамады, и вечеринка разбилась на множество группочек – если пользоваться военными аналогиями, классическое средневековое рыцарское сражение, распавшееся на кучу поединков...
   Понемногу Мазуром овладевала скука смертная, и он уже плохо представлял, зачем, собственно, сюда заявился. Совершенно ничего интересного, даже не выпало случая потанцевать с Кимберли или просто поболтать. Пару раз его пытались брать на абордаж подвыпившие дамочки – одна страшная, как смертный грех, другая очень даже ничего, – но он решил не размениваться на пошлости. Где-то в глубине души еще сохранялась магия волшебного слова «прием у кинозвезды». Вот и дурак. Насмотрелся в дальних странствиях голливудской фигни... Ничего отдаленно похожего.
   Лорд Шелтон задумчиво озирался, прищуренным взором опытного охотника выбирая легкую добычу. Карманы его мятого пиджачка оттопыривались от совершенно достоверных фотографий. Мазур на всякий случай отошел подальше – прекрасно знал уже, что бывает с попавшим к лорду в лапы бедолагой. Раньше, чем через два часа, не вырвешься...
   – Ну, парень, ты вообще хан! Шейх, чтоб мне лопнуть, из сраных Эмиратов...
   Мазур спокойно оглянулся. Перед ним ритмично раскачивался, словно морская водоросль на глубине, мистер Билли Бат – уже не просто пьяный, а нажравшийся совершенно по-советски, со съехавшим под левое ухо галстуком и пронзительно пахнущим пролитым виски пиджаком.
   – Мистер Бат? – светским тоном спросил Мазур. – Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении... Как ни больно мне это говорить, но вы, сэр, вашим предосудительным видом, сдается мне, опошляете прием... Совершенно уже не гармонируете с обществом, как ни прискорбно...
   Он говорил все это без особой насмешки, просто-напросто развлекаясь – Билли Бат был мужиком простым и безобидным, ярко выраженным плебеем, вовсе не пытавшимся притворяться джентльменом. Вот с такими вполне можно сесть в сторонке и, плюнув на лирические фантазии, совершенно по-русски нажраться...
   – Поди ты к черту, Джонни, – столь же беззлобно отозвался мистер Бат, качаясь в медленном ритме. – И как у тебя язык поворачивается этак краснобайствовать...
   – Мои родители меня хотели видеть образованным человеком, – сказал Мазур. – И заставляли читать толстые скучные книги... Но я безжалостно обманул их ожидания, подавшись в искатели удачи.
   – Понятно, – сказал Билли, еще более-менее воспринимавший окружающую действительность. – Та же картина. А мои предки из кожи вон лезли, чтобы я стал владельцем аптеки. По их глубокому мнению, это было ужасно респектабельно – владелец аптеки. По крайней мере, в нашей дыре так и обстояло... Этот хрыч Фентон был столпом... столпом респектабельности... И знаешь, Джонни, иногда я думаю, когда особенно хреново – а может, старики были и правы? Понесло придурка в Голливуд...
   – По-моему, неплохой бизнес, – сказал Мазур.
   – Ага! Когда умеешь быть помесью компьютера с крокодилом. Смекаешь? А что делать, если из старины Билли не получилось означенной помеси? Ни компьютера, мать его, ни крокодила... Вот так, Джонни. У тебя, по крайней мере, есть твой галеон... Очень может быть, что он все же есть, точно?
   – Лично я на это чертовски надеюсь, – сказал Мазур серьезно.
   – Вот... А у меня нет галеона. У меня есть Ким... Но мало одной Ким, если нет компьютера и крокодила... – он смотрел глазами побитой собаки и был не столь уж пьян, как сначала казалось. – Ты не думай, Ким способная девочка, она вполне могла бы махнуть, – он сделал волнообразное движение рукой снизу вверх. – Понимаешь?
   – Вроде бы.
   – Вот... Она может, точно. Старательная девка, целеустремленная, как-никак дочь капитана шхуны, вроде нашего Монро... Воля и упрямство, ага... Она, ты знаешь, не нюхает ничего такого и пьет мало, и любовников не особенно много... Она талантливая, Джонни, верно тебе говорю, из нее еще может получиться такая... такое... Короче, она может махнуть...
   – Билли, – задушевно сказал Мазур. – Я тебе верю, но я-то не продюсер и нет у меня миллионов...
   – Я знаю. А те, у кого миллионы есть, как-то упорно с Ким не пересекаются. Толчочка не хватает, понимаешь? Нужен какой-то толчок, чего-то этакое... А знаешь, что самое печальное? Да то, что старина Билли не в состоянии выдумать толчок... Как Ким меня еще не наладила ко всем чертям, сам удивляюсь... Она хорошая девка, у нее тоже нет ни компьютера, ни крокодила... Во подобралась парочка! Она бы могла – но нету толку от Билли, который не может... Господи ты боже мой, как я пролетел с этим чертовым домом! Я серьезно думал, будет реклама, соберутся шишки, впалил кучу денег... А что получилось? Собралась куча пустомель, которых можно встретить на любой тусовке – но от них ничегошеньки не зависит, и не будет толчка... – он стал почти прямо, в глазах сверкнула злость. – Это все местные, мать их... Я их не просчитал. У нас дома, в Штатах, в такой вот сто лет стоявший бесхозным дом с привидениями непременно набилась бы куча серьезного народа, потому что это ново и оригинально, точно тебе говорю. А местные... Они всерьез боятся. Я, дурак, не рассчитал, что настолько всерьез. Ни единой местной шишки, которая придала бы шарм и заставила встрепенуться серьезные газеты... Журналисты – как на подбор шушера. Все прахом, Джонни. Денежки ухнули зря. Толку – ничуть. Никакого толку, я уже врубился, но не говорю пока что Ким, а она сама еще не доперла... И возвращаться в Штаты придется ни с чем, опять не получится звонкого, шумного толчка, снова совершеннейшая неизвестность...