Страница:
Мазур взглянул на дом, увенчивавший вершину невысокого холма, за которым и располагалось их очередное временное пристанище. В самом деле, особняк был добротный, трехэтажный, каменный, обнесенный практически не разрушенной стеной.
– Вот то-то, – сказал он. – Видишь, дорожка к воротам травой заросла? Это, друг мой Константин Кимович, классический дом с привидениями, согласно «Приключениям Гекльберри Финна». Стоит необитаемым уже лет восемьдесят. То есть, по бумагам, он, конечно, кому-то до сих пор принадлежит, но никто там давненько не живет. Мне, как новичку, в первый же вечер во «Флибустьерской гавани» все рассказали подробнейшим образом. На этой гасиенде, говорят, жил когда-то некий герцог. Ну, не настоящий, а негритянский. Какой-то герцог из приближенных одного из черных императоров Гаити. Когда императора свергли, герцог сбежал сюда вместе с казной – и тут-то развернулся на полную. Черной магией баловался, ихним пресловутым вуду, черти чуть ли не батальонами шастали, упыри, там, всякие... Потом герцог то ли сам помер, то ли его придушили те caмые черти. И, что характерно, сколько дом ни переходил из рук в руки, ни один последующий владелец не смог ужиться с привидениями, которыми домик набит от подвала до чердака. Священников водили, мессы служили – без толку. В конце концов плюнули и отступились. Лет восемьдесят дом стоит необитаемым.
– Черт знает, что за мистика мохнорылая...
– За что купил, за то и продаю, – сказал Мазур, разглядывая огромное темное строение с высокой остроконечной крышей. – Сам я привидений поблизости не видел, но дом, точно, давненько уж заколочен, и ни один местный туда после захода солнца не сунется. Между прочим, домик, который мы сняли, потому и обошелся процентов на тридцать дешевле, что примыкает к холму, граничит с «проклятой гасиендой».
– Рассуждая логично, надо было снять саму гасиенду, – заключил Лаврик. – Обошлось бы еще дешевле, я думаю.
– Да я тоже об этом думал, – сказал Мазур. – Но потом решил, что это к нам привлечет лишнее внимание. Не то что весь город, а весь остров пальцами бы тыкал: вот они, те самые, что в чертовом доме поселились...
– Тоже верно.
– А вообще, – сказал Мазур, – привидения уже появились на горизонте. Только они из плоти и крови...
Лаврик мгновенно подобрался:
– Это как?
Он молча, без единой реплики или вопроса выслушал короткий рассказ Мазура. Пожал плечами, скупо отхлебнул из бутылки:
– А знаешь, твой кабатчик прав. Не похоже это на державу. Спецслужбы и полиция работают изящнее...
– Ну, а кто они тогда?
– Научно выражаясь, хрен их знает, – сказал Лаврик, задумчиво созерцая дом с привидениями. – Мало данных. Ничего, не огорчайся. Теперь тут я, за моей широкой спиной будете в безопасности...
Мазур, чуточку подумав, взял у него бутылку и сделал добрый глоток. На душе стало чуточку спокойнее – все заботы о безопасности отныне лежали не на нем самом, и даже не на загадочных кубинцах, невидимками маячивших неизвестно в какой стороне. Его посетила шкурная, быть может, но понятная каждому служивому человеку нечаянная радость – изрядная доля ответственности свалилась с плеч. Теперь он отвечал исключительно за купание, а все прочие претензии следовало адресовать кап-два товарищу Самарину.
– У меня гениальная версия, – сказал Лаврик, перехватывая у него сосуд. – А что, если там кто-то примитивно устроил склад контрабанды, прикрываясь призраками?
Мазур не без злорадства сказал:
– Чересчур киношный оборот. Затрепанный романистами еще лет сто назад. Говорю тебе, дом стоит пустой восемьдесят лет, что-то не верится, чтобы контрабандисты, пусть даже династия, продержались столько, и никто ничего не узнал. И потом, местные всерьез опасаются этого домишки. Говорю же, даже арендная плата...
Он машинально присел, втянул голову в плечи, и то же сделал Лаврик, не выпустив, впрочем, зажатую мертвой хваткой бутылку – совсем рядом раскатисто грохнуло посреди ночной тишины, проем меж пологим склоном холма и крайним домом соседней улочки вдруг на миг высветился изнутри ослепительной вспышкой, отбросившей неправдоподобно резкие тени лохматых пальм и островерхих крыш.
Уже чуть ли не в следующую секунду Мазур с его немалым опытом определил, что взрыв раздался если и не в домишке, где квартировала его команда, то в непосредственной близости.
Оба, переглянувшись, припустили бегом.
...Полицейских было двое, словно нарочно подобранных каким-то циником разительного контраста ради. Имелся еще и третий, рядовой обмундированный, но он не встревал в расследование, с самого начала торчал на темной улице, вяло делая вид, будто уговаривает сбежавшихся зевак разойтись.
Зато двое чинов старались вовсю. Инспектор Пэриш, белый, как раз и выглядел патентованным английским лордом, коему Шелтон в подметки не годился: этакая меланхоличная жердь шести футов ростом, с лошадиной физиономией и незажженной трубкой во рту. Сержант де ла Вега, негр, был на две головы длиннее шефа и на несколько футов пошире – громадина с рожей то ли профессионального боксера, то ли ночного душителя.
Мазур очень быстро просек распределение ролей у этой парочки – один злой, другой, соответственно... нет, не добрый, просто чуточку добрее, малость на человека похож. Громила-сержант старательно изображал злыдня – он таращился на Мазура так, словно подозревал его в совершении всех нераскрытых в стране преступлений за последнюю пятилетку, сердито сопел и недоверчиво фыркал в ответ на все, что Мазур ни говорил; порой недвусмысленно давал понять, что ни единому слову не верит и вот-вот защелкнет на Мазуре наручники. Прямо этого не говорилось, но де ла Вега, похоже, питавший врожденную ненависть ко всем приезжим вообще и кладоискателям в частности, давал понять, будто уверен, что это сам Мазур прятал во дворе криминальную взрывчатку, которая и бабахнула отчего-то посреди ночи.
Инспектор Пэриш добросовестно отрабатывал свою часть программы. В моменты наивысшего напряжения он деликатно осаживал не в меру расходившегося подчиненного, взывая к рассудительности и напоминая о презумпции невиновности – но между делом с невинным видом подбрасывал вопросики с подковырочкой, что было даже похуже грозного сопения и людоедских взоров сержанта. В какой-то момент Мазур всерьез стал опасаться, что остаток ночи придется провести в участке – тем более что абсолютно все имевшиеся у них официальные бумаги вкупе с паспортами инспектор после вдумчивого изучения сложил в стопочку и зажал ее в руке, не проявляя ни малейших поползновений вернуть.
Хотя дело, если рассудить, яйца выеденного вроде бы не стоило. Во дворе домика, почти посередине меж хлипким, чисто символическим заборчиком и стеной, рвануло нечто, по мощности примерно равное граммам ста тротила. Если не считать небольшой ямки и вырванных с корнем местных лопухов, ни малейшего материального ущерба не последовало, даже стекла не вылетели, потому что их и не имелось ни в доме, ни у ближайших соседей, в здешнем климате обходились и без стекол, заменяя их плетеными занавесками и москитными сетками...
Все члены команды Мазура, включая Лаврика, смирнехонько разместились по углам скудно освещенной керосиновой лампой комнатушки, игравшей роль гостиной. Мазур сидел у древнего стола, по другую сторону разместился инспектор, а за спиной у него грозным монументом возвышался сержант, сверкавший белками глаз в полумраке, как самое натуральное привидение из «проклятой гасиенды». На улице все еще толпились и лениво гомонили соседи, обрадованные незатейливому развлечению, слышно было, как оставленный на стреме мундирный полисмен время от времени уныло бубнит, что ничего интересного тут нет и не предвидится, кого надо, того и взорвали, так что шли бы вы досыпать...
– Итак, вы никого не подозреваете и не выдвигаете обвинений в адрес конкретных персон... – протянул инспектор с таким видом, что невозможно было понять, радует его такое положение дел или же удручает. – Следует понимать так, что вы не намерены подавать заявление?
– А если я даже и подам, какие у расследования будут перспективы? – спросил Мазур.
– По чести признаюсь, унылые. Очевидцев нет, а вы сами не даете в руки следствия никаких нитей...
– Значит, и время тратить не стоит.
– Вы настолько проникнуты духом христианского всепрощения?
Мазур пожал плечами:
– А что изменится, если я стану орать и ругаться? Решительно не представляю, в чем тут дело. Нет у меня никаких врагов – ни здесь, ни там, откуда я приехал. Какая-то дурацкая шутка, хулиганы развлекались...
– Это ваше окончательное решение?
– Пожалуй, – сказал Мазур.
– Ну что же... – инспектор Пэриш долго и мастерски держал зловещую паузу. – Хулиганы есть и у нас, согласен, молодежь иногда ведет себя отвратительно... И все же это несколько странно. Не в обычаях нашего острова ночью швырять взрывчатку во двор. Случаются досадные недоразумения... Скажем, в День независимости, когда с петардами и шутихами порой обращаются безответственно и крайне неосмотрительно. Однако День независимости праздновали четыре месяца назад...
Мазур в двадцатый, наверное, раз пожал плечами со всей выразительностью, на какую был способен. Тем временем инспектор перебирал паспорта и бумаги с таким видом, словно распознал в них фальшивки все до единой.
Вот этого опасаться не стоило. Все бумаги были настоящими – всевозможные разрешения, дозволения, лицензии, арендные и прочие договоры, законным образом выправленные Мазуром в здешних присутственных местах. Вот паспорта, конечно, фальшивые, но изготовленные не умельцами из портовых притонов, а державой —так что не рядовому инспектору раскусить такую липу...
– Мы здесь радушно, дружелюбно и терпимо относимся к иностранцам, мистер Марчич, – почти задушевно признался инспектор. – Что скрывать, экономика нашей страны в значительной степени зависит от иностранцев – как туристов, так и… э-э... прочих приезжих, хотя бы, например, кладоискателей с оформленными лицензиями. Никому не возбраняется искать затонувшие корабли с испанским золотом...
– По-моему, у нас все документы в порядке, – смиренно сказал Мазур.
– Да, мне тоже так кажется, – небрежно кивнул инспектор. – Но, мистер Марчич! Мы здесь очень не любим иностранцев, которые нарушают законы или сводят на нашей территории свои счеты. Наша страна входит в британское Содружество наций, мы долгие годы находились в сфере влияния британских традиций... А одна из этих традиций – неотвратимость и эффективность правосудия. Впрочем, вам, как гражданину Австралийского Союза, это должно быть прекрасно известно...
– Не надо строить иллюзий, будто у нас тут все чуточку ненастоящее, – произнес де ла Вега, явно раздосадованный тем, что ему так долго пришлось молчать. – Ну да, у нас тут растут пальмы, а всю страну можно обойти за день. Но тюрьмы у нас, парень, самые настоящие, и судьи тоже. И полицейские не пальцем деланы, так что смотри у меня, шустрик, а я, со своей стороны, буду за тобой приглядывать...
Мазур воззрился на инспектора со страдальческим, как он надеялся, выражением лица:
– Извините, но я решительно не понимаю...
– Сержант, не перегибайте палку, – равнодушно бросил инспектор, не оборачиваясь. – У нас пока что нет претензий к мистеру Марчичу... Из чего отнюдь не вытекает, что их не возникнет в дальнейшем...
Лаврик нейтральным тоном сообщил из своего угла:
– Вообще-то толковый адвокат вполне может посчитать такое заявление угрозой...
Обрадованный сержант покинул свой пост за креслом шефа, бесшумной кошачьей походкой, неожиданной для такой громады, приблизился к Лаврику и грозно навис над ним:
– А ты что, парень, из законников?
– Где там, – сказал Лаврик. – Я просто занимаюсь организационными вопросами, если вы понимаете, что я имею в виду...
– Понимаю, – сказал сержант, грозно сопя. – Бумагами шуршишь, ага... Как мне жизненный опыт диктует, таким вот бумажным крысам за решеткой особенно тяжело...
Вид у него был по-настоящему жуткий – но вряд ли он мог всерьез испугать товарища Самарина с его обширным личным кладбищем...
– Сержант, – без выражения произнес инспектор. – Бросьте, что вы, как маленький... Итак, мистер Марчич... – определенно колеблясь, он покачал в воздухе стопкой бумаг, но в конце концов все же протянул их Мазуру. – Инцидент, думаю, следует считать исчерпанным, полиция не имеет к вам претензий... Но я все же остаюсь при своем убеждении: эта история выглядит несколько странно. Почему именно вам бросили во двор взрывчатку?
– Хотел бы я и сам это знать, – сказал Мазур искренне. – Послушайте... – добавил он с таким видом, словно его осенило. – А если всему виной – «проклятая гасиенда»? – он покосился в окно, выходившее как раз на темный холм с темным особняком на вершине. – Мало ли в какой форме могут выражаться проказы тех, кто там, как меня уверяли, обитает...
– Вы серьезно?
– Кто его знает, – сказал Мазур. – Я такого наслушался...
– Подобные проказы, даже если вы и правы, полиции не подвластны, – сухо сказал инспектор. – Всего хорошего, господа...
Он величественно кивнул и вышел, прямой, как рельс, зажимая в зубах трубку – неплохая имитация Шерлока Холмса, по крайней мере, внешне. Следом, тяжко переваливаясь, направился сержант – вовсе уж ублюдочная пародия на доктора Ватсона. «Сейчас погрозит кулаком на прощанье», – подумал Мазур. И ошибся ненамного – де ла Вега обернулся в дверях и грозно покачал указательным пальцем, причем в его глазах читалось: «Всех посажу, один останусь». Часовой с облегчением покинул свой не нужный никому пост, и троица полицейских гусиной вереницей направилась к оставленному неподалеку открытому джипу.
Тут только соседи стали разбредаться, окончательно убедившись, что ничего интересного более не предвидится. Судя по опасливым взглядам, которые иные бросали в сторону «проклятой гасиенды», версию взрыва, выдуманную Мазуром шутки ради, и ныне некоторые вполне готовы были принять всерьез...
Мазур так и стоял в дверном проеме, задумчиво глядя на темную улицу. Лаврик появился рядом, протянул:
– Колоритная парочка...
– А ты чего лез на рожон? – сердито спросил Мазур. – Самое время было про адвокатов ввернуть...
– Изучал их реакции, – серьезно сказал Лаврик. – Это, знаешь ли, странно.
– Что именно?
– Их настрой, – сказал Лаврик. – Все выглядело так, словно оба с самого начала подозревают нас во всех мыслимых грехах. А это неправильно. Насквозь неправильно. Обычно полиция в таких вот странах ведет себя иначе. Любой приезжий с твердой валютой в кармане – поилец и кормилец, в том числе и кладоискатель вроде тебя: ты ж им кучу денег за лицензии заплатил и еще заплатишь... Кормильцу обычно хамят и угрожают лишь в том случае, когда против него есть твердые улики или серьезные подозрения. А эти два клоуна с самого начала клыками щелкали, разве что один потише, а другой погромче. Неправильно...
– И что ты этим хочешь сказать?
– Сам не знаю пока, – сказал Лаврик. – Одно могу определить совершенно точно: если они до этого мало что о нас знали, то теперь, перерыв бумаги и паспорта, знают гораздо больше.
– Полагаешь, ради этого и затеяно? Но ведь они – вроде бы настоящие полицейские. Кто мешал посмотреть дубликаты в соответствующих конторах?
– Родной, я тебе не Штирлиц, – сказал Лаврик. – Поживем – увидим, к чему все эти сюрпризы...
Глава четвертая
– Вот то-то, – сказал он. – Видишь, дорожка к воротам травой заросла? Это, друг мой Константин Кимович, классический дом с привидениями, согласно «Приключениям Гекльберри Финна». Стоит необитаемым уже лет восемьдесят. То есть, по бумагам, он, конечно, кому-то до сих пор принадлежит, но никто там давненько не живет. Мне, как новичку, в первый же вечер во «Флибустьерской гавани» все рассказали подробнейшим образом. На этой гасиенде, говорят, жил когда-то некий герцог. Ну, не настоящий, а негритянский. Какой-то герцог из приближенных одного из черных императоров Гаити. Когда императора свергли, герцог сбежал сюда вместе с казной – и тут-то развернулся на полную. Черной магией баловался, ихним пресловутым вуду, черти чуть ли не батальонами шастали, упыри, там, всякие... Потом герцог то ли сам помер, то ли его придушили те caмые черти. И, что характерно, сколько дом ни переходил из рук в руки, ни один последующий владелец не смог ужиться с привидениями, которыми домик набит от подвала до чердака. Священников водили, мессы служили – без толку. В конце концов плюнули и отступились. Лет восемьдесят дом стоит необитаемым.
– Черт знает, что за мистика мохнорылая...
– За что купил, за то и продаю, – сказал Мазур, разглядывая огромное темное строение с высокой остроконечной крышей. – Сам я привидений поблизости не видел, но дом, точно, давненько уж заколочен, и ни один местный туда после захода солнца не сунется. Между прочим, домик, который мы сняли, потому и обошелся процентов на тридцать дешевле, что примыкает к холму, граничит с «проклятой гасиендой».
– Рассуждая логично, надо было снять саму гасиенду, – заключил Лаврик. – Обошлось бы еще дешевле, я думаю.
– Да я тоже об этом думал, – сказал Мазур. – Но потом решил, что это к нам привлечет лишнее внимание. Не то что весь город, а весь остров пальцами бы тыкал: вот они, те самые, что в чертовом доме поселились...
– Тоже верно.
– А вообще, – сказал Мазур, – привидения уже появились на горизонте. Только они из плоти и крови...
Лаврик мгновенно подобрался:
– Это как?
Он молча, без единой реплики или вопроса выслушал короткий рассказ Мазура. Пожал плечами, скупо отхлебнул из бутылки:
– А знаешь, твой кабатчик прав. Не похоже это на державу. Спецслужбы и полиция работают изящнее...
– Ну, а кто они тогда?
– Научно выражаясь, хрен их знает, – сказал Лаврик, задумчиво созерцая дом с привидениями. – Мало данных. Ничего, не огорчайся. Теперь тут я, за моей широкой спиной будете в безопасности...
Мазур, чуточку подумав, взял у него бутылку и сделал добрый глоток. На душе стало чуточку спокойнее – все заботы о безопасности отныне лежали не на нем самом, и даже не на загадочных кубинцах, невидимками маячивших неизвестно в какой стороне. Его посетила шкурная, быть может, но понятная каждому служивому человеку нечаянная радость – изрядная доля ответственности свалилась с плеч. Теперь он отвечал исключительно за купание, а все прочие претензии следовало адресовать кап-два товарищу Самарину.
– У меня гениальная версия, – сказал Лаврик, перехватывая у него сосуд. – А что, если там кто-то примитивно устроил склад контрабанды, прикрываясь призраками?
Мазур не без злорадства сказал:
– Чересчур киношный оборот. Затрепанный романистами еще лет сто назад. Говорю тебе, дом стоит пустой восемьдесят лет, что-то не верится, чтобы контрабандисты, пусть даже династия, продержались столько, и никто ничего не узнал. И потом, местные всерьез опасаются этого домишки. Говорю же, даже арендная плата...
Он машинально присел, втянул голову в плечи, и то же сделал Лаврик, не выпустив, впрочем, зажатую мертвой хваткой бутылку – совсем рядом раскатисто грохнуло посреди ночной тишины, проем меж пологим склоном холма и крайним домом соседней улочки вдруг на миг высветился изнутри ослепительной вспышкой, отбросившей неправдоподобно резкие тени лохматых пальм и островерхих крыш.
Уже чуть ли не в следующую секунду Мазур с его немалым опытом определил, что взрыв раздался если и не в домишке, где квартировала его команда, то в непосредственной близости.
Оба, переглянувшись, припустили бегом.
...Полицейских было двое, словно нарочно подобранных каким-то циником разительного контраста ради. Имелся еще и третий, рядовой обмундированный, но он не встревал в расследование, с самого начала торчал на темной улице, вяло делая вид, будто уговаривает сбежавшихся зевак разойтись.
Зато двое чинов старались вовсю. Инспектор Пэриш, белый, как раз и выглядел патентованным английским лордом, коему Шелтон в подметки не годился: этакая меланхоличная жердь шести футов ростом, с лошадиной физиономией и незажженной трубкой во рту. Сержант де ла Вега, негр, был на две головы длиннее шефа и на несколько футов пошире – громадина с рожей то ли профессионального боксера, то ли ночного душителя.
Мазур очень быстро просек распределение ролей у этой парочки – один злой, другой, соответственно... нет, не добрый, просто чуточку добрее, малость на человека похож. Громила-сержант старательно изображал злыдня – он таращился на Мазура так, словно подозревал его в совершении всех нераскрытых в стране преступлений за последнюю пятилетку, сердито сопел и недоверчиво фыркал в ответ на все, что Мазур ни говорил; порой недвусмысленно давал понять, что ни единому слову не верит и вот-вот защелкнет на Мазуре наручники. Прямо этого не говорилось, но де ла Вега, похоже, питавший врожденную ненависть ко всем приезжим вообще и кладоискателям в частности, давал понять, будто уверен, что это сам Мазур прятал во дворе криминальную взрывчатку, которая и бабахнула отчего-то посреди ночи.
Инспектор Пэриш добросовестно отрабатывал свою часть программы. В моменты наивысшего напряжения он деликатно осаживал не в меру расходившегося подчиненного, взывая к рассудительности и напоминая о презумпции невиновности – но между делом с невинным видом подбрасывал вопросики с подковырочкой, что было даже похуже грозного сопения и людоедских взоров сержанта. В какой-то момент Мазур всерьез стал опасаться, что остаток ночи придется провести в участке – тем более что абсолютно все имевшиеся у них официальные бумаги вкупе с паспортами инспектор после вдумчивого изучения сложил в стопочку и зажал ее в руке, не проявляя ни малейших поползновений вернуть.
Хотя дело, если рассудить, яйца выеденного вроде бы не стоило. Во дворе домика, почти посередине меж хлипким, чисто символическим заборчиком и стеной, рвануло нечто, по мощности примерно равное граммам ста тротила. Если не считать небольшой ямки и вырванных с корнем местных лопухов, ни малейшего материального ущерба не последовало, даже стекла не вылетели, потому что их и не имелось ни в доме, ни у ближайших соседей, в здешнем климате обходились и без стекол, заменяя их плетеными занавесками и москитными сетками...
Все члены команды Мазура, включая Лаврика, смирнехонько разместились по углам скудно освещенной керосиновой лампой комнатушки, игравшей роль гостиной. Мазур сидел у древнего стола, по другую сторону разместился инспектор, а за спиной у него грозным монументом возвышался сержант, сверкавший белками глаз в полумраке, как самое натуральное привидение из «проклятой гасиенды». На улице все еще толпились и лениво гомонили соседи, обрадованные незатейливому развлечению, слышно было, как оставленный на стреме мундирный полисмен время от времени уныло бубнит, что ничего интересного тут нет и не предвидится, кого надо, того и взорвали, так что шли бы вы досыпать...
– Итак, вы никого не подозреваете и не выдвигаете обвинений в адрес конкретных персон... – протянул инспектор с таким видом, что невозможно было понять, радует его такое положение дел или же удручает. – Следует понимать так, что вы не намерены подавать заявление?
– А если я даже и подам, какие у расследования будут перспективы? – спросил Мазур.
– По чести признаюсь, унылые. Очевидцев нет, а вы сами не даете в руки следствия никаких нитей...
– Значит, и время тратить не стоит.
– Вы настолько проникнуты духом христианского всепрощения?
Мазур пожал плечами:
– А что изменится, если я стану орать и ругаться? Решительно не представляю, в чем тут дело. Нет у меня никаких врагов – ни здесь, ни там, откуда я приехал. Какая-то дурацкая шутка, хулиганы развлекались...
– Это ваше окончательное решение?
– Пожалуй, – сказал Мазур.
– Ну что же... – инспектор Пэриш долго и мастерски держал зловещую паузу. – Хулиганы есть и у нас, согласен, молодежь иногда ведет себя отвратительно... И все же это несколько странно. Не в обычаях нашего острова ночью швырять взрывчатку во двор. Случаются досадные недоразумения... Скажем, в День независимости, когда с петардами и шутихами порой обращаются безответственно и крайне неосмотрительно. Однако День независимости праздновали четыре месяца назад...
Мазур в двадцатый, наверное, раз пожал плечами со всей выразительностью, на какую был способен. Тем временем инспектор перебирал паспорта и бумаги с таким видом, словно распознал в них фальшивки все до единой.
Вот этого опасаться не стоило. Все бумаги были настоящими – всевозможные разрешения, дозволения, лицензии, арендные и прочие договоры, законным образом выправленные Мазуром в здешних присутственных местах. Вот паспорта, конечно, фальшивые, но изготовленные не умельцами из портовых притонов, а державой —так что не рядовому инспектору раскусить такую липу...
– Мы здесь радушно, дружелюбно и терпимо относимся к иностранцам, мистер Марчич, – почти задушевно признался инспектор. – Что скрывать, экономика нашей страны в значительной степени зависит от иностранцев – как туристов, так и… э-э... прочих приезжих, хотя бы, например, кладоискателей с оформленными лицензиями. Никому не возбраняется искать затонувшие корабли с испанским золотом...
– По-моему, у нас все документы в порядке, – смиренно сказал Мазур.
– Да, мне тоже так кажется, – небрежно кивнул инспектор. – Но, мистер Марчич! Мы здесь очень не любим иностранцев, которые нарушают законы или сводят на нашей территории свои счеты. Наша страна входит в британское Содружество наций, мы долгие годы находились в сфере влияния британских традиций... А одна из этих традиций – неотвратимость и эффективность правосудия. Впрочем, вам, как гражданину Австралийского Союза, это должно быть прекрасно известно...
– Не надо строить иллюзий, будто у нас тут все чуточку ненастоящее, – произнес де ла Вега, явно раздосадованный тем, что ему так долго пришлось молчать. – Ну да, у нас тут растут пальмы, а всю страну можно обойти за день. Но тюрьмы у нас, парень, самые настоящие, и судьи тоже. И полицейские не пальцем деланы, так что смотри у меня, шустрик, а я, со своей стороны, буду за тобой приглядывать...
Мазур воззрился на инспектора со страдальческим, как он надеялся, выражением лица:
– Извините, но я решительно не понимаю...
– Сержант, не перегибайте палку, – равнодушно бросил инспектор, не оборачиваясь. – У нас пока что нет претензий к мистеру Марчичу... Из чего отнюдь не вытекает, что их не возникнет в дальнейшем...
Лаврик нейтральным тоном сообщил из своего угла:
– Вообще-то толковый адвокат вполне может посчитать такое заявление угрозой...
Обрадованный сержант покинул свой пост за креслом шефа, бесшумной кошачьей походкой, неожиданной для такой громады, приблизился к Лаврику и грозно навис над ним:
– А ты что, парень, из законников?
– Где там, – сказал Лаврик. – Я просто занимаюсь организационными вопросами, если вы понимаете, что я имею в виду...
– Понимаю, – сказал сержант, грозно сопя. – Бумагами шуршишь, ага... Как мне жизненный опыт диктует, таким вот бумажным крысам за решеткой особенно тяжело...
Вид у него был по-настоящему жуткий – но вряд ли он мог всерьез испугать товарища Самарина с его обширным личным кладбищем...
– Сержант, – без выражения произнес инспектор. – Бросьте, что вы, как маленький... Итак, мистер Марчич... – определенно колеблясь, он покачал в воздухе стопкой бумаг, но в конце концов все же протянул их Мазуру. – Инцидент, думаю, следует считать исчерпанным, полиция не имеет к вам претензий... Но я все же остаюсь при своем убеждении: эта история выглядит несколько странно. Почему именно вам бросили во двор взрывчатку?
– Хотел бы я и сам это знать, – сказал Мазур искренне. – Послушайте... – добавил он с таким видом, словно его осенило. – А если всему виной – «проклятая гасиенда»? – он покосился в окно, выходившее как раз на темный холм с темным особняком на вершине. – Мало ли в какой форме могут выражаться проказы тех, кто там, как меня уверяли, обитает...
– Вы серьезно?
– Кто его знает, – сказал Мазур. – Я такого наслушался...
– Подобные проказы, даже если вы и правы, полиции не подвластны, – сухо сказал инспектор. – Всего хорошего, господа...
Он величественно кивнул и вышел, прямой, как рельс, зажимая в зубах трубку – неплохая имитация Шерлока Холмса, по крайней мере, внешне. Следом, тяжко переваливаясь, направился сержант – вовсе уж ублюдочная пародия на доктора Ватсона. «Сейчас погрозит кулаком на прощанье», – подумал Мазур. И ошибся ненамного – де ла Вега обернулся в дверях и грозно покачал указательным пальцем, причем в его глазах читалось: «Всех посажу, один останусь». Часовой с облегчением покинул свой не нужный никому пост, и троица полицейских гусиной вереницей направилась к оставленному неподалеку открытому джипу.
Тут только соседи стали разбредаться, окончательно убедившись, что ничего интересного более не предвидится. Судя по опасливым взглядам, которые иные бросали в сторону «проклятой гасиенды», версию взрыва, выдуманную Мазуром шутки ради, и ныне некоторые вполне готовы были принять всерьез...
Мазур так и стоял в дверном проеме, задумчиво глядя на темную улицу. Лаврик появился рядом, протянул:
– Колоритная парочка...
– А ты чего лез на рожон? – сердито спросил Мазур. – Самое время было про адвокатов ввернуть...
– Изучал их реакции, – серьезно сказал Лаврик. – Это, знаешь ли, странно.
– Что именно?
– Их настрой, – сказал Лаврик. – Все выглядело так, словно оба с самого начала подозревают нас во всех мыслимых грехах. А это неправильно. Насквозь неправильно. Обычно полиция в таких вот странах ведет себя иначе. Любой приезжий с твердой валютой в кармане – поилец и кормилец, в том числе и кладоискатель вроде тебя: ты ж им кучу денег за лицензии заплатил и еще заплатишь... Кормильцу обычно хамят и угрожают лишь в том случае, когда против него есть твердые улики или серьезные подозрения. А эти два клоуна с самого начала клыками щелкали, разве что один потише, а другой погромче. Неправильно...
– И что ты этим хочешь сказать?
– Сам не знаю пока, – сказал Лаврик. – Одно могу определить совершенно точно: если они до этого мало что о нас знали, то теперь, перерыв бумаги и паспорта, знают гораздо больше.
– Полагаешь, ради этого и затеяно? Но ведь они – вроде бы настоящие полицейские. Кто мешал посмотреть дубликаты в соответствующих конторах?
– Родной, я тебе не Штирлиц, – сказал Лаврик. – Поживем – увидим, к чему все эти сюрпризы...
Глава четвертая
Сюрпризы и знакомства
Частый металлический звон пронизал воду, когда они уже проплыли половину расстояния до того места, где стояла «Черепаха» – от очередного объекта, на который отреагировала электроника, показав металлический объект немалых размеров, покоящийся на глубине четырнадцати с лишним метров. Вот только при ближайшем изучении этот объект оказался очередной пустышкой – мятый и ржавый бак, смахивавший на автоцистерну, неведомо как попавшую в пучины...
Махнув остальным, Мазур наддал, ожесточенно колыша ластами. Частый и долгий звон был сигналом тревоги, свидетельствовавшим, что наверху образовалась нештатная ситуация. Издавало его самое примитивное устройство из двух крышек от кастрюль, соответствующим образом закрепленных на длинном лине – этого вполне достаточно, техническая сложность ни к чему, лишь бы звук был достаточно громким...
Положив руку на рукоять ножа, Мазур вертикально шел к поверхности. Над головой у него уже маячил темный овал – днище «Ла Тортуги», – но за кормой провиделось нечто новое, что-то вроде огромного кома водорослей или мотка веревок, свободно свисавших в районе винта. А ведь, пожалуй, это...
Он свернул с вертикальной траектории. Подплыл к этому слегка колыхавшемуся, просвечивающему кому. Хватило одного взгляда. Тронув рукой крупные ячейки – положительно, капроновые, – потянул. Затейливо выругался про себя. «Черепаху» угораздило запутаться винтом в самой обыкновенной рыбацкой сети... Стоп, стоп, но откуда тут, в открытом море, рыбаки? За всю неделю они ни разу не попадались у Безымянного, а там, где кто-то из местных и забрасывал невод в синее море, он непременно, как и полагается, обозначал его «махалками» – поплавками с длинными палками и кусками яркой материи...
Мазур пошел к поверхности, готовый к любым неожиданностям. Викинг, получив недвусмысленный жест в качестве приказа, зашел с другого борта – мало ли что...
Однако на палубе «Черепахи» не обнаружилось никаких агрессоров, там были только свои. Пеший-Леший, качая головой и тихо матерясь, перевесился через борт на корме, разглядывая опутавшую винт сеть; Крошка Паша и Лаврик, наоборот, уставились в направлении Безымянного.
– Что у вас тут? – спросил Мазур, освобождаясь от баллонов и прочего. – На минуту нельзя оставить...
И тут же осекся – лица у них были чересчур серьезные для простой досадной случайности...
– Два катера, – сказал Лаврик, нехорошо щурясь. – Появились откуда-то из-за острова, со стороны рифов, прошли впритык, и с одного бросили сеть, да так ловко, падлы, что винт моментально намотал ее чуть ли не целиком. Паша как раз, согласно твоему приказу, менял точку... Человек восемь. Оружия я не заметил, на виду, во всяком случае, не держали...
Мазур посмотрел в ту сторону. Остров Безымянный, необитаемый и, по большому счету, никому не нужный – клад там не спрячешь, сплошной камень, – оставался на первый взгляд нетронутым кусочком дикой природы. Судя по спокойному полету диких птиц над буйным зеленым переплетением крон, лиан и кустарника, людей на суше не было.
– Незаметно, чтобы они ушли, – сказал Лаврик. – За скалой прячутся... Ждем указаний, адмирал.
Мазур помедлил, пытаясь сформулировать ценные указания. Это все же не походило на прямое нападение – никто не стрелял, не шел на абордаж. Вообще-то в тайнике в трюме «Черепахи», устроенном еще прежним хозяином, честно показавшим захоронку, лежала парочка револьверов, американский «Кольт» и аргентинский «Шериф», да вдобавок самозарядный карабин, опять-таки американский «Гаранд». Насквозь незаконный арсенал – но такой примерно набор отыщется в тайнике у каждого второго мореплавателя, попади он в руки полиции. Неприятностей, конечно, не оберешься, однако никто не примет ни за мафиозо, ни за контрабандиста оружия; при некоторой изворотливости и наличии денег можно замять инцидент...
Он так и не отдал приказ вооружиться – не было пока что прямой угрозы, не стоит и рисковать. Более всего случившееся походило на некую демонстрацию – как и ночной взрыв невеликого количества взрывчатки...
– Чего стоите? – сказал он хмуро. – Двое за борт, освободить винт!
Крошка Паша и Викинг, к которым он прямо и обращался, шумно обрушились в воду с ножами в руках, принялись полосовать зеленоватые капроновые ячейки.
– Слева! – тихо предупредил Лаврик.
Мазур мгновенно развернулся в ту сторону. Слева на полной скорости приближался вынырнувший из-за скалы деревянный катер, не особенно и новый, вовсе не роскошный, но, судя по тому, как он пер, оснащенный новехоньким отличным мотором. Шел чуть ли не на редане, подобно торпедному катеру...
«Идиоты! – промелькнуло в голове у Мазура. – Что они делают? Сейчас ведь вмажутся...»
Инстинктивно он ухватился за планшир, чтобы устоять на ногах, когда кораблик сотрясет удар. Краем глаза увидел перекошенную физиономию Мозговитого.
Обошлось. Мастерски отвернув в последний миг, катер пронесся мимо в каких-то миллиметрах, мелькнули несколько хохочущих физиономий, черных и белых, посудина развернулась, вздымая белопенный бурун, сбавила ход, подошла совсем близко, все медленнее и медленнее. Мотор замолк. Катер покачивался на глади морской метрах в десяти от борта «Ла Тортуги».
Мазур мрачно смотрел на них, покачивая в руке увесистый гаечный ключ на двадцать два – из инструментария, стоявшего на палубе возле компрессора. С такого расстояния он ни за что не промахнулся бы – хоть одному, да в лоб, ежели что...
Пятеро прямо-таки помирали со смеху – веселые попались ребятишки, чтобы им утонуть на мелком месте... Двое белых, загорело продубленные рожи коих ничуть не походили на физиономии туристов, трое негров. Bсe пятеро одеты незамысловато и небогато, по первому впечатлению – классические аборигены.
– Ваша сеть, уроды?! – крикнул Мазур.
Пятеро ржали, уставясь на него, мало того – показывали на него друг другу пальцами с видом поддавших посетителей зоопарка. Мазур многозначительно покачал ключом. Тогда сидевший у штурвала здоровенный негр, не переставая жизнерадостно ржать, запустил руку куда-то себе под ноги, извлек и положил на колени классический винчестер со скобой рычагом. Пищаль выглядела далеко не новой, но ухоженной – и вполне настоящей.
– Схожу за самопалом? – тихонько, одними губами спросил Лаврик.
– Давай, – сказал Мазур. – Самое время. Но на вид не выставляй, неизвестно еще, как обернется...
Кивнув, Лаврик исчез в трюме. Двое за кормой продолжали свою работу, справедливо рассудив, что именно так в сложившихся условиях и следует поступать.
– Что вам нужно? – крикнул Мазур, опустив бесполезную железяку, совершенно не «плясавшую» против винчестера.
– Моя твоя не понимай, большой белый парень! – крикнул негр с винчестером, захлебываясь от жизнерадостного смеха.
– А остальные – понимай? – спросил Мазур, твердо решив, что из равновесия они его не выведут.
– Ни одна моя твоя не понимай, белый человек! – на столь же ломаном английском, этаком «пиджине», крикнул один из белых.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что над ним издеваются самым беззастенчивым образом, валяют ваньку. Как будто житель острова, последние двести лет принадлежавшего Британской империи, тем более белый, мог лепетать по-английски столь примитивно...
Справа послышался треск мотора – показался второй катер, с двумя белыми и негром. Негр, одетый лишь в юбочку из пальмовых листьев, приплясывал на носу, размахивая тонкой жердиной, словно копьем. Один из белых, заливаясь хохотом, аккомпанировал ему, стуча кулаком по пустой жестянке из-под масла.
Второй катер остановился примерно на том же расстоянии, что и первый. Из трюма показался Лаврик, спокойно присел у борта, положив рядом сверток материи, в котором таился карабин.
– Моя зовут Большая Осьминога! – орал негр с жердью. – Моя – великий вождь этой земля, этой вода! Твоя белая морда, большой парень борода метлой, привела свою лодку прямо в святилище великого бога Мусумба! Твоя белая морда осквернять священные воды! Твоя убираться быстро-быстро, пока не гневается великий Мусумба!
И вся орава, мотаясь от хохота, заорала довольно слаженно:
– Му-сум-ба, Му-сум-ба, Му-сум-ба!
– Великий Мусумба гневаться! – орал негр в пальмовых листьях. – Твоя убираться быстро-быстро, пока не стало плохо-плохо!
Мазур исподлобья смотрел на них и молчал. Не осталось никаких сомнений, что все это – самая беззастенчивая и дешевая комедия. Никто на острове и словечком не упоминал о «священных водах», а равно и «великом Мусумбе». Никакого такого великого вождя не могло быть у этих вод и безымянного островка. Эти, в катерах, откровенно валяли дурака. Но сеть-то они бросили всерьез...
Крошка Паша шумно перевалился на палубу, за ним последовал Викинг. Мельком глянув в ту сторону, Мазур убедился, что винт свободен. За кормой плавала масса зеленоватых обрезков.
– Твоя убираться подальше от святилища великий Мусумба! – орал негр, патетически потрясая жердью. – Или будет плохо-плохо!
– Слушайте, ребята, – сказал Мазур громко и убедительно. – Объясните по-хорошему, в чем дело...
Катер справа, рокотнув мотором, сорвался с места. Белый, отбросив жестянку, достал канистру, открыл ее и, перегнувшись за борт, стал лить в волны прозрачную жидкость. Моментально донесся резкий запах бензина.
– Заводи мотор, – сквозь зубы проговорил Мазур.
Викинг кивнул и кинулся в рубку. Катер подошел еще ближе, человек на носу сосредоточенно плескал из канистры – так, что бензин попал уже не только в воду, но и на борт «Ла Тортуги».
Второй держал на виду большую зажигалку, многозначительно маяча ею перед Мазуром.
Второй катер вдруг дернулся и унесся к острову. Швырнув опорожненную канистру в воду, белый прыгнул за штурвал. Второй поднял большим пальцем крышку зажигалки, сверкнул огонек... Катер умчался – а зажигалка полетела в воду, и над ней моментально взвилось прозрачное пламя...
Махнув остальным, Мазур наддал, ожесточенно колыша ластами. Частый и долгий звон был сигналом тревоги, свидетельствовавшим, что наверху образовалась нештатная ситуация. Издавало его самое примитивное устройство из двух крышек от кастрюль, соответствующим образом закрепленных на длинном лине – этого вполне достаточно, техническая сложность ни к чему, лишь бы звук был достаточно громким...
Положив руку на рукоять ножа, Мазур вертикально шел к поверхности. Над головой у него уже маячил темный овал – днище «Ла Тортуги», – но за кормой провиделось нечто новое, что-то вроде огромного кома водорослей или мотка веревок, свободно свисавших в районе винта. А ведь, пожалуй, это...
Он свернул с вертикальной траектории. Подплыл к этому слегка колыхавшемуся, просвечивающему кому. Хватило одного взгляда. Тронув рукой крупные ячейки – положительно, капроновые, – потянул. Затейливо выругался про себя. «Черепаху» угораздило запутаться винтом в самой обыкновенной рыбацкой сети... Стоп, стоп, но откуда тут, в открытом море, рыбаки? За всю неделю они ни разу не попадались у Безымянного, а там, где кто-то из местных и забрасывал невод в синее море, он непременно, как и полагается, обозначал его «махалками» – поплавками с длинными палками и кусками яркой материи...
Мазур пошел к поверхности, готовый к любым неожиданностям. Викинг, получив недвусмысленный жест в качестве приказа, зашел с другого борта – мало ли что...
Однако на палубе «Черепахи» не обнаружилось никаких агрессоров, там были только свои. Пеший-Леший, качая головой и тихо матерясь, перевесился через борт на корме, разглядывая опутавшую винт сеть; Крошка Паша и Лаврик, наоборот, уставились в направлении Безымянного.
– Что у вас тут? – спросил Мазур, освобождаясь от баллонов и прочего. – На минуту нельзя оставить...
И тут же осекся – лица у них были чересчур серьезные для простой досадной случайности...
– Два катера, – сказал Лаврик, нехорошо щурясь. – Появились откуда-то из-за острова, со стороны рифов, прошли впритык, и с одного бросили сеть, да так ловко, падлы, что винт моментально намотал ее чуть ли не целиком. Паша как раз, согласно твоему приказу, менял точку... Человек восемь. Оружия я не заметил, на виду, во всяком случае, не держали...
Мазур посмотрел в ту сторону. Остров Безымянный, необитаемый и, по большому счету, никому не нужный – клад там не спрячешь, сплошной камень, – оставался на первый взгляд нетронутым кусочком дикой природы. Судя по спокойному полету диких птиц над буйным зеленым переплетением крон, лиан и кустарника, людей на суше не было.
– Незаметно, чтобы они ушли, – сказал Лаврик. – За скалой прячутся... Ждем указаний, адмирал.
Мазур помедлил, пытаясь сформулировать ценные указания. Это все же не походило на прямое нападение – никто не стрелял, не шел на абордаж. Вообще-то в тайнике в трюме «Черепахи», устроенном еще прежним хозяином, честно показавшим захоронку, лежала парочка револьверов, американский «Кольт» и аргентинский «Шериф», да вдобавок самозарядный карабин, опять-таки американский «Гаранд». Насквозь незаконный арсенал – но такой примерно набор отыщется в тайнике у каждого второго мореплавателя, попади он в руки полиции. Неприятностей, конечно, не оберешься, однако никто не примет ни за мафиозо, ни за контрабандиста оружия; при некоторой изворотливости и наличии денег можно замять инцидент...
Он так и не отдал приказ вооружиться – не было пока что прямой угрозы, не стоит и рисковать. Более всего случившееся походило на некую демонстрацию – как и ночной взрыв невеликого количества взрывчатки...
– Чего стоите? – сказал он хмуро. – Двое за борт, освободить винт!
Крошка Паша и Викинг, к которым он прямо и обращался, шумно обрушились в воду с ножами в руках, принялись полосовать зеленоватые капроновые ячейки.
– Слева! – тихо предупредил Лаврик.
Мазур мгновенно развернулся в ту сторону. Слева на полной скорости приближался вынырнувший из-за скалы деревянный катер, не особенно и новый, вовсе не роскошный, но, судя по тому, как он пер, оснащенный новехоньким отличным мотором. Шел чуть ли не на редане, подобно торпедному катеру...
«Идиоты! – промелькнуло в голове у Мазура. – Что они делают? Сейчас ведь вмажутся...»
Инстинктивно он ухватился за планшир, чтобы устоять на ногах, когда кораблик сотрясет удар. Краем глаза увидел перекошенную физиономию Мозговитого.
Обошлось. Мастерски отвернув в последний миг, катер пронесся мимо в каких-то миллиметрах, мелькнули несколько хохочущих физиономий, черных и белых, посудина развернулась, вздымая белопенный бурун, сбавила ход, подошла совсем близко, все медленнее и медленнее. Мотор замолк. Катер покачивался на глади морской метрах в десяти от борта «Ла Тортуги».
Мазур мрачно смотрел на них, покачивая в руке увесистый гаечный ключ на двадцать два – из инструментария, стоявшего на палубе возле компрессора. С такого расстояния он ни за что не промахнулся бы – хоть одному, да в лоб, ежели что...
Пятеро прямо-таки помирали со смеху – веселые попались ребятишки, чтобы им утонуть на мелком месте... Двое белых, загорело продубленные рожи коих ничуть не походили на физиономии туристов, трое негров. Bсe пятеро одеты незамысловато и небогато, по первому впечатлению – классические аборигены.
– Ваша сеть, уроды?! – крикнул Мазур.
Пятеро ржали, уставясь на него, мало того – показывали на него друг другу пальцами с видом поддавших посетителей зоопарка. Мазур многозначительно покачал ключом. Тогда сидевший у штурвала здоровенный негр, не переставая жизнерадостно ржать, запустил руку куда-то себе под ноги, извлек и положил на колени классический винчестер со скобой рычагом. Пищаль выглядела далеко не новой, но ухоженной – и вполне настоящей.
– Схожу за самопалом? – тихонько, одними губами спросил Лаврик.
– Давай, – сказал Мазур. – Самое время. Но на вид не выставляй, неизвестно еще, как обернется...
Кивнув, Лаврик исчез в трюме. Двое за кормой продолжали свою работу, справедливо рассудив, что именно так в сложившихся условиях и следует поступать.
– Что вам нужно? – крикнул Мазур, опустив бесполезную железяку, совершенно не «плясавшую» против винчестера.
– Моя твоя не понимай, большой белый парень! – крикнул негр с винчестером, захлебываясь от жизнерадостного смеха.
– А остальные – понимай? – спросил Мазур, твердо решив, что из равновесия они его не выведут.
– Ни одна моя твоя не понимай, белый человек! – на столь же ломаном английском, этаком «пиджине», крикнул один из белых.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что над ним издеваются самым беззастенчивым образом, валяют ваньку. Как будто житель острова, последние двести лет принадлежавшего Британской империи, тем более белый, мог лепетать по-английски столь примитивно...
Справа послышался треск мотора – показался второй катер, с двумя белыми и негром. Негр, одетый лишь в юбочку из пальмовых листьев, приплясывал на носу, размахивая тонкой жердиной, словно копьем. Один из белых, заливаясь хохотом, аккомпанировал ему, стуча кулаком по пустой жестянке из-под масла.
Второй катер остановился примерно на том же расстоянии, что и первый. Из трюма показался Лаврик, спокойно присел у борта, положив рядом сверток материи, в котором таился карабин.
– Моя зовут Большая Осьминога! – орал негр с жердью. – Моя – великий вождь этой земля, этой вода! Твоя белая морда, большой парень борода метлой, привела свою лодку прямо в святилище великого бога Мусумба! Твоя белая морда осквернять священные воды! Твоя убираться быстро-быстро, пока не гневается великий Мусумба!
И вся орава, мотаясь от хохота, заорала довольно слаженно:
– Му-сум-ба, Му-сум-ба, Му-сум-ба!
– Великий Мусумба гневаться! – орал негр в пальмовых листьях. – Твоя убираться быстро-быстро, пока не стало плохо-плохо!
Мазур исподлобья смотрел на них и молчал. Не осталось никаких сомнений, что все это – самая беззастенчивая и дешевая комедия. Никто на острове и словечком не упоминал о «священных водах», а равно и «великом Мусумбе». Никакого такого великого вождя не могло быть у этих вод и безымянного островка. Эти, в катерах, откровенно валяли дурака. Но сеть-то они бросили всерьез...
Крошка Паша шумно перевалился на палубу, за ним последовал Викинг. Мельком глянув в ту сторону, Мазур убедился, что винт свободен. За кормой плавала масса зеленоватых обрезков.
– Твоя убираться подальше от святилища великий Мусумба! – орал негр, патетически потрясая жердью. – Или будет плохо-плохо!
– Слушайте, ребята, – сказал Мазур громко и убедительно. – Объясните по-хорошему, в чем дело...
Катер справа, рокотнув мотором, сорвался с места. Белый, отбросив жестянку, достал канистру, открыл ее и, перегнувшись за борт, стал лить в волны прозрачную жидкость. Моментально донесся резкий запах бензина.
– Заводи мотор, – сквозь зубы проговорил Мазур.
Викинг кивнул и кинулся в рубку. Катер подошел еще ближе, человек на носу сосредоточенно плескал из канистры – так, что бензин попал уже не только в воду, но и на борт «Ла Тортуги».
Второй держал на виду большую зажигалку, многозначительно маяча ею перед Мазуром.
Второй катер вдруг дернулся и унесся к острову. Швырнув опорожненную канистру в воду, белый прыгнул за штурвал. Второй поднял большим пальцем крышку зажигалки, сверкнул огонек... Катер умчался – а зажигалка полетела в воду, и над ней моментально взвилось прозрачное пламя...