Бушков Александр Александрович. След пираньи

   – А потом?
   – Смотря по обстановке, – сказал он. – Главное – попасть внутрь. Дальше либо попробую установить контакт с братьями по разуму, либо… Ну, там будет видно.
   – Я, пожалуй, на ходу не смогу вскочить…
   – А кто тебя заставляет? – пожал он плечами. – Мы и не будем на ходу прыгать, еще чего…
   Через несколько минут они вышли к дороге – широкой просеке, размолоченной колесами грузовиков до самого жалкого состояния. Мазур зажег сигарету, прикрывая ее ладонью, жадно затянулся. Вокруг было темно и тихо, лишь изредка с автострады комариным звоном доносился шум машин.
   – Присядь под деревом, – заботливо сказал он. – Подожди, куртку подстелю…
   Не мешало бы вколоть ей «Прилив» – но совершенно неизвестно, как он на нее подействует в ее нынешнем состоянии. Ручаться можно, разработчики в жизни не думали, что их адское варево может понадобиться женщине, одолеваемой исконно дамской хворью. Так что лучше не экспериментировать…
   – Сколько там еще, четверо? – тихо спросила она, усаживаясь на расстеленную изнанкой вверх куртку. – Бог ты мой, сплошные трупы вместо дорожных указателей, и полицейский вдобавок…
   – Коррумпированный, – усмехнулся Мазур.
   – Думаешь, эту разницу учтут? – резонно спросила она.
   – Отсюда вывод: не попадаться, – сказал Мазур. – Знаешь, у меня временами бывает идиотское ощущение: словно ничего вокруг и нет. Я имею в виду, кажется порой, что на свете есть только диверсанты, те, кто за ними гонится, – и, конечно, цель. Объект. А все остальное и все остальные – некий подвижной фон, неодушевленный, этакая живая декорация.
   – Рехнуться можно, – сказала она.
   – Ау тебя что, такого ощущения не бывает?
   – Бог миловал.
   – Это от молодости, – сказал Мазур. – Как только… Ага!
   Вдали показались желтые огни – приближалась колонна. Вскоре раздался и шум моторов, три «шестьдесят шестых», те самые, шли с небольшими интервалами, переваливаясь на колдобинах, натужно взревывая. Слышно было, как в кузове первого то и дело шумно перекатывается что-то тяжелое, похоже, ящики – груз не закрепили, работнички, нет на них хорошего старорежимного старшины. Эта армейская разновидность жизни ныне практически вымерла – но Мазур ее еще застал…
   Он пропустил мимо первый грузовик, второй… Стоял метрах в десяти от обочины, чтобы не попасть под луч света, – водители беззаботно врубили дальний, благо встречного движения не было и ослепить никого не ослепишь.
   Поднял автомат, положив ствол на сук, тщательно прицелился и плавно потянул спуск. И еще раз.
   Сначала ничего не произошло – третий грузовик как ни в чем ни бывало прошумел мимо, колыхаясь по-утиному. Промахнуться Мазур не мог и потому терпеливо ждал.
   Красный огонек над номерным знаком последней машины удалился метров на пятьдесят, когда впереди раздался скрип скверно отрегулированных тормозов, гудки вразнобой. Гудки почти сразу же стихли, колонна остановилась.
   – Пошли!! – шепотом распорядился Мазур.
   Уже издали можно было разобрать яростный затейливый мат. Второй грузовик стоял, самую чуточку накренившись на правое переднее колесо, в лучах фар мелькали фигуры в выцветших бушлатах, неторопливо стекавшиеся к пострадавшей машине. Ее шофера можно было определить издали – он один, пиная безвинное колесо, суетился, и сыпал проклятьями. Остальные взирали вполне философски.
   Мазур насчитал восемь человек – надо полагать, все. Они крались в темноте к последней машине. Ясно было, что ни одна живая душа не заподозрила злодейского умысла, дела человеческих рук, Мазур на их месте тоже не заподозрил бы. Войны в этих местах не случалось лет семьдесят, со времен последних крестьянских восстаний против красных, а вражеских диверсантов здесь никто не ожидает – и правильно делает, в общем…
   Мазур подхватил Джен за бока, подкинул вверх. Она перевалилась через борт, исчезла под тентом. Прыгнул следом. Присел и зажег фонарик – так, чтобы луч оказался ниже уровня брезентового тента.
   Похоже, они, отправляясь в город, рассчитывали на гораздо больший груз уже вторая машина шла полупустой, иначе не катались бы так ящики. А здесь, кроме вороха брезентовых полотнищ у кабины, больше ничего и не было.
   Выключив фонарик, Мазур на ощупь устроил Джен в уголке кузова, прикрыл ее до горла брезентом, ожесточенно вонявшим соляркой и пылью. Подумал, что выглядеть они оба будут, как черти после субботника по чистке котлов, – но выбора не было.
   Выпрямился. Целлулоидные окошечки тента были мутными, увидеть сквозь них ничего не удалось бы, не мыты сто лет. Впрочем, пока что и не было нужды.
   Совсем близко кто-то плаксиво тянул:
   – Нет, ребята, ну давайте елку срубим, вагой поднимем, топор же есть… Мне что, до утра куковать?
   Его перекрыл целый хор протестующих голосов – похоже, никому не хотелось возиться, да еще в темноте. Нет сомнений, они и впрямь затарились в забегаловке водочкой – очень уж страстно вопили, упрекая раззяву, а тот отругивался, уверяя, что, когда отъезжали от придорожного гадюшника, старательно попинал все покрышки, но ничего подозрительного не заметил:
   – Железяка какая-нибудь валялась…
   – Ага, из леса прилетела, – хмыкнул кто-то, не подозревая, насколько был близок к истине. – Ну ты и чмо болотное, Козырь, из-за тебя теперь дедушки за стол и в полночь не сядут…
   – Ребята, если вагой…
   – Цыц! – рявкнул кто-то. – Еще вертолет вызовем… Ладно, так: все едут на точку, а Козырь остается стеречь казенное имущество. Сам виноват, домкрат в кузове возить надо… Не хнычь, Козырь, разбужу кого из скворцов, пошлю к тебе с домкратом… Па-а машинам, господа деды, водяра прокиснет!
   Под обрадованные возгласы все кинулись по машинам, застучали сапоги. В кузов к Мазуру и Джен никто не сел. «ГАЗ» дернулся, взял влево, объезжая пострадавший грузовик, у которого все еще матерился в голос бедняга Козырь.
   Заорал вслед:
   – Вадька, пошли скворца, не забу-удь!
   Мазур проделал ножом дыру в брезенте и стал смотреть вперед. Довольно долго тянулся однообразный пейзаж – стена елей, по которым скользили лучи фар, дорога почти не петляла, шла, как по ниточке.
   Машину подбрасывало. Встав на корточки и пытаясь рассмотреть в темноте лицо девушки, Мазур сказал:
   – Все, никакой погони уже не будет…
   – А за шпионаж нас не посадят?
   – Ты что?
   – Ты же сам сказал: военная база… – в ее голосе сквозила явная настороженность.
   – А… – тихо отозвался Мазур. – Это ты фильмов насмотрелась насчет бедных американцев, которых за шпионаж гонят в Сибирь… Во-первых, мы и так в Сибири, а во-вторых – у нас в понятие «военная база» иногда вкладывается совсем не тот смысл, что у вас, сама убедишься… – он не боялся, что в кабине услышат тихий разговор, мотор ревел во всю ивановскую. – Чует мое сердце, ты не кары за шпионаж испугаешься, а самой базы…
   Встал и проделал справа и слева еще по отверстию, чтобы иметь полный обзор. Минут двадцать по обе стороны была только надоевшая до чертиков тайга, потом слева открылся широкий пустырь, и на нем при тускловатом свете давно пошедшей на ущерб луны чернел некий апокалипсический курган из огромных серых глыб. Мазур даже заморгал от неожиданности. Вокруг громоздились какие-то коробчатые конструкции, косо ушедшие в землю.
   Он понял, в чем тут дело, увидев оставшийся нетронутым «грибок», кубик с бетонной крышей. А это, конечно же, пулеметная башня – кирпичный полуовал, на котором громоздится стальной колпак, все сооружение похоже на крохотную копию одной из башен Псковского кремля и давненько уже заброшено…
   Это была взорванная ракетная шахта, от которой остались одни руины да вентиляционные выходы, те самые «грибки». Когда-то здесь под землей таилось грозившее супостату ядерное чудовище – но потом его изничтожили свои же; когда наверху решили, что на данном историческом отрезке вокруг державы супостатов более не имеется, а есть лишь загадочные друзья. Саму ракету, конечно, вывезли, а все подземные сооружения, влетевшие в дикие миллионы, пошли на слом. Картина знакомая. Любому толковому офицеру от нее хочется блевать…
   Впереди показались огни. Высоченный забор из колючей проволоки, распахнутые железные ворота, кирпичный кубик КПП. Грузовики проскочили в ворота, почти не снижая скорости, свернули влево, вправо…
   Длинная трехэтажная казарма определенно заброшена – такой уж у нее угрюмый вид. Заброшен и детский городок – резные деревянные фигурки гномов и зверюшек, частокол, горки, теремки… А здесь, похоже, живут – окна светятся.
   «Точка», как легко рассмотрел Мазур при свете редких фонарей, являла собою причудливую смесь дотлевавших остатков жизни и разрушения. Проехали мимо бэтээра без колес, мимо грузовика, от которого осталась лишь проржавевшая кабина на остатках шасси. Дальше – вновь казарма, где светится пара окошек. И еще одна. Мазур искал в душе хотя бы тень мимолетного умиления оттого, что снова оказался по другую сторону забора, отделявшего штатскую жизнь от военной, но, кроме горестной брезгливости, ничего не мог отыскать. Забор, такое впечатление; давно рухнул, и все смешалось в причудливом бардаке…
   Машины остановились у здания без окон, с высокими железными воротами гараж, несомненно. Из кабин и кузова соседней машины, радостно гомоня, хлынули господа деды. Зазвенело стекло.
   – Тщательней, тщательней вынимай! – распоряжался давешний командный голос. – Свое кантуешь, не дядино! Ширенко, ты куда запропал?
   Скрипнула половинка железных ворот, затопотали чьи-то торопливые шаги. Испуганный тенорок доложил:
   – Товарищ старший сержант, «бригада ух» в лице четырех салабонов занята ночным ремонтом материальной части! Дежурный по бригаде скворец Ширенко!
   – Вольна-а… – протянул сержант. – Кругом и продолжать. И чтоб ни одна зараза наружу до утра и носа не казала!
   Затопотали удаляющиеся шаги.
   – Вадька, – позвал кто-то. – Разгружать-то будем? Схожу, подниму молодых?
   – А пошло оно все на хер, – философски сказал сержант. – Куда до утра денется? Так, Серега, ты проследи, чтобы горючее дотащили в темпе и скрытно… там у меня сверток на сиденье, не трогай, пусть лежит. Масаев где? Давай к поварам, погляди, как там мясцо, дошло, нет? Остальные шагом марш в расположение лейб-гвардии славных дедов! Кому сказал?
   Несколько человек, чуть слышно звеня бутылками, двинулись прочь.
   – Вадька…
   – Шагай! Сгоняй-ка мне мухой в каптерку и роди полдюжинки бушлатиков, да поновее, непачканых…
   – Вадька, ты не борзей. А если застукает?
   – Друг Миша, а не пошли бы вы, на хер, в каптерку? Моя проблема. Или завидушки берут?
   – Вадьк, а если успеет проспаться?
   – Сказал, мои хлопоты. Дергай в темпе.
   – Ладно, я предупредил… – и зазвучали удаляющиеся шаги.
   Сержант Вадька, как понял Мазур по звукам, остался возле машины. Чиркнула спичка, потянуло сигаретным дымком. Мазур бесшумно скользнул под брезент, к Джен. Приложил ей палец и губам, гадая, что все эти мизансцены означают.
   Пора было подумать, как непринужденнее и естественнее себя объявить.
   Поискать здешнего командира? Особиста? Хотя какой тут особист… Или, не мудрствуя, дождаться, пока сержант смоется, завести грузовик ключом или без ключа – и катить себе ночной порой, обходными дорогами, в Вишнегорск? Сердце чует, пропажу машины здесь заметят не раньше, чем через недельку… Ворота настежь, часовой признаков жизни не подавал, если он вообще там имеется…
   Клятый сержант все бродил возле машины. Застучали шаги.
   – За смертью посылать… – вяло ругнулся сержант. – Что слышно?
   – Да вроде лежит нажравшись… – и через задний борт стали переваливаться какие-то легкие предметы, должно быть, те самые бушлаты. – Держи новые. Говорю тебе, не нарвись…
   – Иди, Мишаня, к толпе, и в темпе…
   – Ох, смотри, Вадька…
   Сержант, оставшись в одиночестве, вновь принялся нетерпеливо расхаживать вокруг машины, прищелкивая подошвами. Мазур про себя обозвал его на все буквы двух алфавитов, сначала русского, потом латинского, и даже добросовестно попытался протелепатировать несложную мысль: «А не пойти ли тебе на хрен»?
   То ли из него телепат был неважный, то ли из сержанта – ничего не получилось и получиться не могло, сержант не собирался бросать свой неведомый замысел.
   – Вадик…
   «Ах, во-от оно что, – подумал Мазур, услышав тихий женский голос. – А кто-то, значит, лежит, нажравшись… Это что, прямо тут вы и собрались?»
   Рядом ворохнулась Джен. Он ободряюще пожал кончики пальцев – и накрылся с головой, отодвинувшись в самый угол.
   – Нет, там грязно, тряпье в соляре, сюда прыгай…
   – Вадик…
   Какое-то время в противоположном конце кузова длилось легко объясняемое молчание – тихие шорохи, прерывистое дыхание, бессвязный лепет…
   – Водки хочешь?
   – А ничего?
   – Я тебе купил «Тик-така», зажуешь…
   Шуршание бумаги. Вкусно запахло чем-то копченым, захрустела металлическая пробка водочной бутылки, потянуло спиртным.
   Мазур завистливо втянул ноздрями воздух. «Не перевелись еще ухари в славных вооруженных силах», – подумал он, ухмыляясь в темноте.
   – Вадька, мочи нет…
   – Я тебе сказал, заберу? Вот и заберу, подумаешь, перетерпеть… Сколько там дедушке до дембеля? Слезки…
   – Вадик…
   – Галка, я тебе что сказал? Ты ж у меня одна, все всерьез, ты не думай…
   Из отрывочных реплик не так уж трудно было извлечь суть и домыслить остальное. Девочка скоропостижно выскочила замуж за бравого офицера, оказавшегося по прибытии к очередному месту службы не столь уж и бравым, все быстренько пошло наперекос, ей это надоело выше крыши, зато муженек принимал жизнь такой, как она есть, и после водочки поучал молодую жену старым казачьим способом, благо нынче не водилось ни замполитов, ни бдящей общественности, да и суд офицерской чести в этой глуши отыскать было бы трудновато. А потом возник классический треугольник с участием сержанта Вадьки, которого Мазур так и не видел еще в лицо, но примерно себе представлял. Практически та же история, что у достопамятного боцмана Барадаша, или…
   – Вадик, да я с ним ложиться уже не могу, а он, наоборот, как нажрется…
   – А как насчет кого другого? Который тебя любит пламенно и нежно?
   – Ох, Вадька…
   Дальше, как нетрудно было предвидеть, началось то, что в старых романах стыдливо прикрывали многоточиями. Мазур и не слушал бы тихие стоны вперемежку со счастливым шепотом – но куда от них деться, не уши же пальцами затыкать? Черт его знает, что там за муж, но у этой парочки все происходило так самозабвенно, пылко и долго, что Мазур невольно ощутил самую черную зависть. Пожалуй, и впрямь увезет… На второй круг пошли, прелюбодеи, едва передохнув, все это прекрасно, и дай вам бог удачи, но сколько же можно тут торчать, слушая ваши разнеженные шепотки? И не холодно им, обормотам…
   – Галь…
   – Вадик, ну хватит…
   Мазура так и подмывало откашляться басом, все прежнее напряжение схлынуло. Кажется, Джен чуть слышно фыркнула – не нужно было знать языка, чтобы прекрасно разобраться в происходящем.
   – А этот придурок орет, я фригидная…
   – Задница у него фригидная.
   – Ой, ну… Так-то…
   – Но ты ж у меня не фригидная…
   – Все равно, неудобно как-то, я ни разу…
   – Ох ты невинная моя… а так…
   – О-ох…
   «Лучше бы ты была фригидная, – грустно подумал Мазур, – Положеньице насквозь идиотское…»
   Он добросовестно попытался задремать, но ничего не получалось.
   Парочка немного угомонилась, но что-то там у них, судя по возне и стонам, продолжалось, лениво уже, затухающе. Мазур первым услышал громкие шаги шаркающие, принадлежавшие, очень похоже, крепенько поддавшему индивидууму.
   И, подчиняясь мужской солидарности, едва не предупредил вслух об опасности.
   Но они и сами уже услышали, притихли, как мышки, и две парочки по разным концам кузова затаили дыхание. Шаркающие шаги долго звучали вокруг грузовиков, возникая то справа, то слева. Потом в недолгой тишине Мазур явственно расслышал знакомый звук – щелканье отводимого пистолетного затвора. И забеспокоился не на шутку – если полезет искать, может завертеться такая карусель, с пальбой и мордобоем, что вся точка сбежится…
   Может, вырубить его? Но как это сделать незаметно для нежданных соседей?
   Шаги немного отдалились. Раздался вопль:
   – Щуренко!
   – Щиренко, тарищ капитан! Внеплановый ремонт техники согласно приказа…
   – Чьего приказа, мать твою?
   – Сержанта Колымаева, тарищ капитан!
   – О! А где эта сука?
   – Кто, тарищ капитан?
   – Сержант Колымаев где? Ур-рою суку… Что видишь?
   – Пистолет системы Макарова, тарищ капитан!
   – Ты колымаевскую смерть видишь, скворец!
   – Так точно!
   – С-смерть видишь?
   – Так точн!
   – Чью?
   – Колымаевскую.
   – Так достань мне эту суку из-под земли! Ну что стоишь, что? Бегом марш мне доставать Колымаева!
   – Тарищ капитан! Тарищ капитан! – судя по голосу, бедолага Щиренко осторожненько отступал, то и дело оглядываясь. – Есть доставать…
   – Бегом марш! Ну?
   Застучали шаги. Отойдя на безопасную дистанцию, Щиренко рванул быстрее лани. Интересно, сколько пройдет времени, пока до капитана дойдет, что Колымаева ему никто доставлять не собирается?
   – К-колымаев… – бормотал капитан, бродя вокруг машины. – На К-колыму… посмертно… Блядь долбаная, нашла с кем тереться, с гандоном деревенским… – и из него хлынул такой поток эпитетов по адресу присутствующей здесь же парочки, что Мазуру захотелось вылезти и набить капитану морду.
   Похоже, не ему одному…
   – Вадька!
   Поздно. По асфальту шлепнули босые ноги. Что-то металлическое громко упало, и над самой землей хлестнул выстрел – нельзя так ронять «Макарку» со взведенным курком…
   – Вадька! – отчаянный женский визг рядом едва не оглушил Мазура.
   Нет, похоже, никого не задело. Там уже орали, топчась – видимо, вошли в клинч:
   – Кто гандон? Кто блядь? Н-на! Н-на! (о кабину словно ударили тяжелым мешком) Н-на!
   – Р-рота… бьют!
   – Н-на!
   – Вадька!
   – Н-на, сука!
   – Вадька, убьешь!
   «Увезет, точно, – подумал Мазур. – Если уж на принцип пошло…» Слышно было, как от дверей гаража робко подают голос выскочившие первогодки:
   – Тарищ капитан… тарищ сержант…
   – Н-на! Командир завтра приедет похмельный – пожалуешься…
   «Нежности во вкусе Ромео и Джульетты смешны, если они происходят в армейском пехотном полку», – по памяти процитировал Мазур. А драка тем временем продолжалась без малейшего вмешательства со стороны. Однако вскоре то ли отчаянно взывавшей Галочке удалось привести в разум нежного друга, то ли капитан уже пришел в столь плачевное состояние, что бить его дальше было просто противно. Сержант залез в кузов, ворча и матерясь, стал одеваться.
   Рядом, всхлипывая, возилась Галочка.
   – Ох, а завтра…
   – Да ни черта он не вспомнит. Как в тот раз. Пусть лежит…
   – Замерзнет же…
   – И хер с ним. Будешь молодая вдова, еще проще, с разводом проблем не будет…
   – Ох, Вадька…
   – Все, исчезай. Старлей бежит…
   Она перелезла через борт и растворилась в ночной тиши.
   – Что такое?
   – Да ничего такого, – все еще остывая, пробасил сержант из кузова. – Капитан опять нажрался, шпионов под машиной ловил. Палить начал, да споткнулся, упал. Очнулся – гипс…
   – Хорошо он падал…
   – Да уж как повезло… 
   – Колымаев!
   – Что – Колымаев? Я ж ему не нянька.
   – …твою! Тебя сколько можно покрывать? Земляк хренов! Погоди до дембеля, хоть трех баб увози…
   – Толя, так все путем. Не вспомнит. Пусть похмельную головенку поломает, откуда нагар в стволе… Ты ему скажи, что повара вчера по пьянке хлопнул, а?
   – Пошел ты… Щиренко! Возьми двоих, волоките капитана на квартиру. А ты исчезни, Ромео. Ладно, я Лидке скажу, пусть ей у нас постелит… все, разошлись!
   «Родная армия, – умиленно подумал Мазур, когда вокруг настала совершеннейшая тишина. – Земляк за земляка, да здравствует любовь…» Но ясно уже, что искать в этом заведении кого-то, кому можно доверить свою тайну или просто попроситься на легальный ночлег, повертев удостоверением, – дело чреватое. Рискованно связываться с этой махновщиной в каком бы то ни было качестве.
   Он достал процессор, нажал несколько кнопок. Экран зеленовато фосфоресцировал во мраке.
   – Кончилось? – шепнула Джен.
   – Сдается мне… Много поняла?
   – Почти все, наверное… Это кто, муж? Или ревнивый соперник?
   – Ревнивый муж, – сказал Мазур. – Все легко узнаваемо, а? Какого черта мы с вами друг друга ракетами пугали полсотни лет, если этакие вот сцены из жизни без перевода понять можно…
   – А дальше?
   – Ты про них или про нас?
   – Про нас.
   – Сейчас поедем, – сказал он. – На этой самой машине. Нам и сотни километров не придется одолеть, авось проскочим… Есть тут пара дорог, хотя, боюсь, поплутать придется…
   – На этой?
   Мазур хмыкнул:
   – А что, опасаешься проверки у ворот или военной полиции? Или поняла, что нравы здесь самые непринужденные?
   – Поняла…
   – Тогда пошли в кабину.
   Ключа зажигания он не нашел, но не особенно этому опечалился: ловко соединил провода, и мотор заработал. С наслаждением сунул в рот сигарету, снова переживая щекочущее чувство, будто нацепил шапку-невидимку. Вдали светились окна в казарме – похоже, там и гуляли деды. Показались возвращавшиеся первогодки, Щиренко с товарищами. До них было метров Пятьдесят. Машина у них на глазах медленно развернулась, тронулась прочь.
   Они попытались рассмотреть, кто сидит за рулем (девушке Мазур велел пока что пригнуться пониже), но этим и ограничились. Никто не кинулся наперерез, никто не стал играть в пограничника Карацупу.
   В будке КПП тускло светилось окошко, но никто не вышел на крыльцо.
   Ворота, похоже, пребывали в нынешнем распахнутом состоянии не один месяц – у нижних кромок росла высокая трава, уже, конечно, высохшая и побуревшая.
   Мазур, держа не больше тридцати, выехал в ворота, чуть прибавил газу и на развилке повернул налево, в сторону, противоположную той, откуда пришла колонна. Над лесом стояли крупные звезды, мотор пару раз подозрительно чихнул, но снова заработал ровно.
   – Бензинчику маловато, – сказал Мазур. – Не говорю, что не хватит, но маловато… Да, а Козырь-то, судя по всему, так там и кукует.
   – Кто? И где?
   – Тьфу ты, – сказал он. – Все время забываю, что ты не понимаешь ни словечка… На твоих глазах развернулась сущая драма…
   – Ну, это-то я поняла… Можно неприятный вопрос?
   – Да?
   – У вас что, вся армия…
   – Ты это брось, – сказал Мазур. – Не настолько же мы превратились в Верхнюю Вольту… По-моему, в отдаленных гарнизонах испокон веков все обстояло одинаково. Под любыми широтами.
   – Извини, я не хотела…
   – Да ладно, – усмехнулся он. – В конце концов… Что ты думаешь о сыскарях из секретной службы вашего министерства финансов?
   – Эти-то? – с невыразимым презрением протянула Джен. – Жалкое подобие секретной службы, но самомнения хоть отбавляй, смеют себя конкурентами считать…
   – Ну вот, тогда ты меня прекрасно поймешь, – сказал Мазур. – В конце концов, все это, – он очертил широкую дугу левой рукой, – все это – сухопутные войска. И с точки зрения морского офицера… Иного от них и ждать не следовало. Пехота-с.
   – А у вас все прекрасно?
   – Ну, мы все-таки флот… Как самочувствие?
   – Могло быть хуже, – дипломатично сказала она. – Отдохнула немного, полежала под крышей, хотя отдых был, надо сказать, полон самых ярких впечатлений…
   – Но было весело… – сказал Мазур.
   – У меня уже все путается, – призналась она. – Уже не понимаю, сплю или вокруг реальность. Трупы, бег без памяти, коллеги предают…
   – Он тебе, кстати, дома сможет напакостить? – спросил Мазур.
   – Да уж наверняка попытается. А я-то, дура, ломала голову, зачем мне дали дублирующий канал для подачи отчета…
   – В обход Маллисона?
   – Ага.
   – Кто-то у вас умный сидит, – сказал Мазур. – Предусмотрел неожиданности. А то и знал. Мы ж с тобой и понятия не имеем, кто еще в эти игры впутан…
   «И не обсуждаем все возможные варианты», – мысленно добавил он. Он не удивился бы, окажись потом, что Глаголев использовал их группу в качестве приманки, а тем временем другие хваткие ребята без лишнего шума изымали из каких-то далеких сейфов еще один комплект кассет, пока за Мазуром с Джен, высунув язык, гоняются натасканные гончие. И даже не возмущался бы ничуть – у войны свои законы…
   – И все равно, противно, – пожаловалась она. – Я же его пять лет знаю, он меня и вербовал в колледже…
   – Бывает, – сказал Мазур. – Думаешь, мне не обидно? Прослужить двадцать пять лет – а потом, едва пало подозрение, на тебя начинают орать последним матом твои же старые сослуживцы…
   – Когда это?
   – А, ерунда, – спохватился он. – Был такой поганый эпизод… В общем, зеркальная война. Как справедливо… Стоп!
   Он остановил машину, свернув к самым елям, – так, что по крыше кабины и тенту заскребли густые ветви, выключил мотор и фары. Покрутил ручку, опустив донизу стекло со своей стороны.
   – Что такое?
   – Тихо. Прислушайся.
   Скоро никаких сомнений не осталось – высоко над головой в темном небе прошел вертолетный гул. Мазур высунул голову в окно, но проблескового огня не увидел.