Страница:
– Ну и ну, – сказала она, повернув голову и не вставая. – Ты меня форменным образом изнасиловал, Гай. Хотя так даже интереснее. Как ты думаешь, ребенок у меня будет?
– А черт его знает, – проворчал Гай. Бежать, бежать отсюда, наплевав на задание, дураку ясно, что выполнить его не удастся... Что-то пушистое, неуловимо голубое смялось в его душе. Данута, с запоздалым раскаянием подумал он. Совсем плохо. Правда, если верить авторитетам вроде Саввы Иваныча, даже роковые треугольники в наше время устарели, роковой двенадцатиугольник, не меньше...
Когда они вернулись в зал, драка почти утихла. Еще утюжили в углу джентльмена в импортной бороде Сукин Кот и Вырвипуп, еще Савва Иваныч доламывал о грузина сменивший виолончель контрабас, а Лихо уволакивало ту шотландскую ведьмочку, громогласно обещая на деле доказать разницу между южным человеком и исконным славянином. Но было ясно, что это финал. Славянская нежить доказала, что она всегда на высоте. Появились новые лица, оркестрантов сменили шестеро смуглых бородачей в чалмах, свистели флейты, и под булькающий зазывный ритм старинной восточной мелодии в центре зала танцевали черноволосые девушки в прозрачной кисее. За спинами гостей мелькнула длинная мизантропическая физиономия графа Дракулы.
Гай взял с подноса бокал и жадно осушил его, не ощущая вкуса и крепости. Чувствовал он себя премерзко, хотелось незаметно ускользнуть домой. Юленька, наоборот, улыбалась так невинно, словно это и не она пять минут назад изнемогала, хрипя, что ей больно и она не выдержит. Шурша платьем, на котором была еще заметна пыль комнаты, видевшей и не такое, она направилась в противоположный конец зала, увидев там, судя по улыбке, кого-то знакомого.
Упала она неожиданно. Скорее всего, выстрел был бесшумным. Алое пятно расплылось на кружевах, сотканных слепыми мастерицами в здешних подземельях. Гай успел перехватить злобный взгляд мэнского дипломата. Бессмысленно было бы искать стрелявшего, наверняка это был Слепой Выстрел – один из тех, что был сделан в какой-нибудь из сотен войн прошлого, но не нашел тогда цели. Наиболее умелые колдуны способны притягивать из прошлого такие выстрелы, копить их и направлять на свою жертву. Как сегодня.
– Ты, Гай, особо не расстраивайся, – сказал Савва Иваныч, пробившись к нему сквозь толпу. Музыка и танцы не прекратились ни на секунду. – Она, стерва, под любого ложилась, одно название – фея. Не горюй, дружище.
– Я и не горюю, – сказал Гай. – Слушай, давай напьемся?
– Давай, – согласился Савва Иваныч. – Я тут знаю один новый кабак...
Нюх на новые кабаки у него был несказанный.
Рука об руку они прошли сквозь гомонящую толпу разномастной нечисти. У колонны еще плавала в воздухе кисть руки, сжимавшая вороненый наган, – так и есть, Слепой Выстрел, мельком подумал Гай. Вышли на улицу и сели в облезлую «Победу» с откидным брезентовым верхом. На ее капоте росли бледные светящиеся поганки, крылья разъела Голубая Ржа, и кто-то спер левое переднее колесо, но машина еще ездила, когда ее материли.
Они медленно катили по темным улицам, жившим непонятной и отвратной ночной жизнью. Серебристые нетопыри в крохотных золотых коронах, с обведенными черной каймой крыльями бесшумно кружили вокруг памятника Неизвестному Подлецу. Почетный караул, днем еще кое-как притворявшийся живым, ночью стал самим собой – четырьмя скелетами в выцветших мундирах, сжимавшими ржавые винтовки. Белые фонарные столбы тоже сбросили маски, превратились в толстых пятнистых удавов, вросших хвостами в асфальт, изгибались медленно, истомно. Две команды чердачников играли на пустыре в футбол желтым человеческим мозгом. Знаменитый фонтан Лунных Радуг оказался наполненным сметаной, в которой молча тонул, барахтаясь, черный гигантский жук.
– Реальность... – вполголоса говорил Савва Иваныч. – А нужна ли она нам – вот вопрос вопросов. Почему, собственно, мы считаем, что ирреальность не существует? Только потому, что за тысячи лет нашей сознательной истории она ничем не проявила себя? По меньшей мере наивно...
– Не надо, – попросил Гай.
– Надо, – мягко, но настойчиво сказал Савва Иваныч. – Чем вас, лично, Гай, не устраивает Ирреальный Мир, в который вы попали? Да, разумеется, в нем существует большое число опасностей и ситуаций, каких вы прежде не знали. Но ведь и там, по ту сторону Круга, у вас есть шанс попасть под машину, наткнуться на нож хулигана или заболеть раком. Зато у Ирреального Мира есть весьма заманчивое отличие – здесь нет фальши. Здесь нельзя подчинить людей ложному учению или ошибочной теории, здесь нет места дутым авторитетам, здесь, по существу, бессильны начетчики, подхалимы, изрядно напакостившие в свое время и продолжающие пакостить, хотя и в неизмеримо меньших масштабах, идейные вожди... Те, кто послал вас сюда, уверены, что тут высадились какие-нибудь орионцы. А если нет? Если параллельные миры – на самом деле Ирреальный Мир? Долго, очень долго он прорывался в реальность, иногда кое-где это удавалось, и тогда появлялись алхимики, изготовлявшие золото из говна, телепаты-провидцы, колдуны, Бермудские треугольники, летающие тарелки, люди, способные читать пальцами и превращаться в зверей... Недаром люди так тянутся к ирреальному, всегда тянулись, и в результате возникали религии, общества сторонников летающих тарелок, клубы любителей фантастики...
– Это гипотеза?
– Да, – сказал Савва Иваныч. – Пожалуй, она и есть истина. Разумеется, я не всезнающий господь, так что не спрашивайте меня, каков механизм Ирреального Мира Круга и какие законы управляют им. Разве это так уж важно? Мы, по сути, до сих пор не знаем, что такое электричество и откуда при определенных условиях берется электромагнитное поле, однако широко используем и то и другое. Оставайтесь здесь, Гай. Вы еще молоды. Вы не успели закоснеть. Что вас подстегивает уйти из Круга? Страх? А он ли? Долг? Но не все долги нужно платить. Профессия, быть может? Но все, что вы еще напишете там, будет всего лишь бледным слепком, меркнущим перед Кругом, и вы отлично знаете это. Идеалы? Но не является ли вселенским идеалом место, где никаких идеалов нет? Задумайтесь над моими словами, хорошенько подумайте, Гай...
Машина остановилась перед стеклянным фасадом, над которым пылала ало-голубая вывеска: «У сорванных петлиц». Перед входом высилась статуя Сталина из белого мрамора. Великий вождь задумчиво смотрел вдаль, и у квадратного постамента сиротливо лежал один-единственный миртовый веночек с надписью на ленте: «От Сивой Кобылы». Сама Сивая Кобыла бродила тут же и о чем-то бредила вполголоса, постукивая копытами в такт.
Они вошли внутрь, оглядываясь с любопытством. Большой квадратный зал напоминал обычную столовую: столики на металлических ножках, обтянутые коричневым кожзаменителем стулья, из двадцати люстр горели всего три, и полумрак размывал четкие контуры предметов и вещей. Зал был пуст, только у двери сидел молодой Подпоручик с золотыми гусарскими погонами и, пощипывая струны гитары, тихо напевал:
– Гражданская? – мимоходом поинтересовался Савва Иваныч.
– Мазурские болота, – не глядя на него, ответил Подпоручик. – Убит наповал. – Он тронул струны и запел:
– На кой черт у вас Сталин перед входом? – грубо спросил Савва Иваныч, снова пришедший в состояние лубка.
– Как же иначе? – искренне удивился хозяин. – Шутки строите с бедного еврея? Чтобы каждый, кому захочется, мог его разбить. Для того и держим.
– Все для клиентов, – подтвердил воробей. – Вы, ребята, не сомневайтесь, он, – воробей хлопнул крылом хозяина по уху, – он не из Тель-Авива, он – Абрам из анекдотов, так что тут все чисто.
Они уселись неподалеку от Подпоручика – тот с застывшим лицом перебирал струны, но ничего уже не пел. Кровь с его щеки текла на пол и превращалась в голубых ежей, тут же убегавших куда-то в угол. Опрокинули по стаканчику водки, закусили залежавшимся до печальности минтаем. За окном грохотали Поезда, На Которые Ты Не Успел, было скучно и тягостно, слова не шли на ум, может быть потому, что зал оказался донельзя обыденным, если не считать Мертвого Подпоручика, и Гай вдруг поймал себя на том, что скучает по миру, оставшемуся за дверью. По Ирреальному Миру.
Выпили по второй. Понемногу все вставало на свои места – в зал прошмыгнула сформировавшаяся школьница, подсела к Подпоручику и стала выспрашивать, влияет ли смерть на половые способности. В углу заухал филин. Отдаленные столики украдкой шептались об эскапизме, суча ножками. На плече подпоручика пророс сквозь погон белый георгин.
– Я со всем согласен, – сказал Гай.
Они уже изрядно опьянели, мрачно и неожиданно, как умеют только славяне.
– Слушайте сюда! – крикнул хозяин, тоже успевший изрядно пригубить. – Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем тени! Наши дорогие гости, прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!
Он выбрался из-за стойки и бродил по залу, шатаясь, колотя в медный поднос, а в зале, оказывается, были уже заняты все столики – тени со звездами, ромбами, шпалами и прочей геометрией в петлицах, тени со звездами и полосками на погонах, тени в штатском, тени в платьицах довоенного и послевоенного фасона, тени в спецовках, просто тени, не было ни одного живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин:
– Да не будь я Абрам, это таки стоит обмыть! Рахилечка, еще бокалы дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно их таки весьма не обошло! Весьма! Здравствуйте, шалом, шалом и прошу без чинов! Василий Константиныч, ваше здоровье! Сергей Мироныч! Товарищ Кронин, товарищ Крумин! Товарищ Крестинский, товарищ Ломов! Кясперт! Комаров! Енукидзе! Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам повезло больше всех, вы пустили себе пулю в лоб, когда это начиналось, впрочем, это начиналось гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем влепили пятнадцать лет! Пливанов, великий русский лингвист, вашего портрета так и не удалось отыскать для посвященной вам конференции – уже потом. Но вы-то получили пулю в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим словарям! И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были славой и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого пережившего мы начинаем смотреть подозрительно – а что у вас в прошлом, мил-сдарь, как это вы уцелели? Он, конечно, объяснит вам, что при любом терроре нельзя расстрелять абсолютно всех, вы и сами это знаете, но продолжаете смотреть на него с подозрением...
Он бил в поднос, плакал, кричал что-то на скверном идише и кружился в неумелой лезгинке, а растрепанный воробей орал:
Впрочем, Крыленко сидел тут же, в этом зале...
Подпоручика хватило ненадолго. Вскоре он напился и стал кричать, что в Мазурских болотах его уложили совершенно правильно и лично он против того пулеметчика ничего не имеет, даже готов поцеловать его тевтонскую харю. Потому что иначе он по своему свободомыслию неминуемо угодил бы в Красную армию, а там, глядишь, дослужился бы до комбрига и схлопотал пулю тридцать седьмого года. Так что никакой разницы.
Дальнейшее было в тумане. В мареве. Сначала Гай с Саввой Иванычем раздобыли у пьяненького Абрама динамита и направились взрывать памятник, поскольку, по заявлению Саввы, этот тип осквернял ряды честных упырей, не маскировавших своей страстишки идейно-юридическим обоснованием; но памятник, догадавшись, что к чему, соскочил с постамента и на белых негнущихся ногах юркнул в проулок, а проклятая «Победа», современница беглеца, из солидарности с ним не завелась. Они побежали следом, но памятник, используя опыт старого подпольщика сумел надежно скрыться. Да и бегуны из них после лошадиной дозы «Экстры» стали, откровенно говоря, хреновые. Правда, не бывает худа без добра – за поворотом к ним подбежал лохматый старичок и радостно заявил, что они, вычертив на мостовой сложную кривую своего передвижения, помогли ему отыскать решение какого-то там уравнения, то ли сингулярного, то ли созвучно-непечатного. Савва Иваныч сгоряча нацелился было его бить, но старичок в благодарность в два счета вычислил им на папиросный пачке, куда скрылся беглец, – оказалось, прячется в мусорном ящике. Дальнейшее было делом техники. Динамит они ухитрились не потерять, и через пять минут ящик с памятником взлетел на воздух.
Останавливаться теперь было бы глупо, и они побрели дальше, рыча, мяуча и гогоча. Изловили молодую шлюху и собирались оформить это дело в ближайшем подъезде, но многоопытный Савва Иваныч вовремя разобрался, что это притворяющийся шлюхой профессор с Бетельгейзе, изучающий половую жизнь землян, – сам профессор был величиной с крысу и уютно разместился в синтетическом черепе блядежки, так что все остальное представляло собой набитый аппаратурой контейнер, которому была придана самая соблазнительная форма. Да и вообще, они у себя там на Бетельгейзе размножались каким-то идиотским способом, о котором Гай с Саввой Иванычем отроду не слыхивали и знать не хотели.
Профессора они спустили в канализацию, пожелав вдогонку успехов в труде и непонятной личной жизни. Некоторое время развлекались тем, что смастерили рогатку и пытались попасть завалявшейся в кармане запасливого Саввы черной дырой в повисшую над крышей Луну, но Луна, наученная горьким опытом, спряталась на чердаке, куда они не полезли.
Потом стало еще туманнее. Откуда-то вынырнула степенная кикимора-дружинница и принялась пенять. Спасаясь, они потеряли друг друга, но скоро отыскали чисто случайно. По улицам в бравом настроении фланировали компании леших и троллей, находившихся под впечатлением сегодняшней драки на балу, успевшей обрасти изумлявшими ее участников подробностями. Пронесся слух, что кобольды подожгли общежитие ведьм, обучавшихся на курсах плетения пакостей, позже оказалось, что это – то ли утка, то ли провокация, однако дом, где жили бретонские феи, успел к тому времени сгореть, а самих фей разобрали по хатам, против чего большинство из них ничего не имели – те еще стервы. Но в этой виктории Гай и Савва Иваныч участия уже не принимали – в ноги ударило.
К полуночи появились патрули на синих огненных конях – инциденты перерастали в беспорядки, и Всеадский Совет решил навести видимость порядка, чтобы соблюсти приличия.
3. Хоровод
– А черт его знает, – проворчал Гай. Бежать, бежать отсюда, наплевав на задание, дураку ясно, что выполнить его не удастся... Что-то пушистое, неуловимо голубое смялось в его душе. Данута, с запоздалым раскаянием подумал он. Совсем плохо. Правда, если верить авторитетам вроде Саввы Иваныча, даже роковые треугольники в наше время устарели, роковой двенадцатиугольник, не меньше...
Когда они вернулись в зал, драка почти утихла. Еще утюжили в углу джентльмена в импортной бороде Сукин Кот и Вырвипуп, еще Савва Иваныч доламывал о грузина сменивший виолончель контрабас, а Лихо уволакивало ту шотландскую ведьмочку, громогласно обещая на деле доказать разницу между южным человеком и исконным славянином. Но было ясно, что это финал. Славянская нежить доказала, что она всегда на высоте. Появились новые лица, оркестрантов сменили шестеро смуглых бородачей в чалмах, свистели флейты, и под булькающий зазывный ритм старинной восточной мелодии в центре зала танцевали черноволосые девушки в прозрачной кисее. За спинами гостей мелькнула длинная мизантропическая физиономия графа Дракулы.
Гай взял с подноса бокал и жадно осушил его, не ощущая вкуса и крепости. Чувствовал он себя премерзко, хотелось незаметно ускользнуть домой. Юленька, наоборот, улыбалась так невинно, словно это и не она пять минут назад изнемогала, хрипя, что ей больно и она не выдержит. Шурша платьем, на котором была еще заметна пыль комнаты, видевшей и не такое, она направилась в противоположный конец зала, увидев там, судя по улыбке, кого-то знакомого.
Упала она неожиданно. Скорее всего, выстрел был бесшумным. Алое пятно расплылось на кружевах, сотканных слепыми мастерицами в здешних подземельях. Гай успел перехватить злобный взгляд мэнского дипломата. Бессмысленно было бы искать стрелявшего, наверняка это был Слепой Выстрел – один из тех, что был сделан в какой-нибудь из сотен войн прошлого, но не нашел тогда цели. Наиболее умелые колдуны способны притягивать из прошлого такие выстрелы, копить их и направлять на свою жертву. Как сегодня.
– Ты, Гай, особо не расстраивайся, – сказал Савва Иваныч, пробившись к нему сквозь толпу. Музыка и танцы не прекратились ни на секунду. – Она, стерва, под любого ложилась, одно название – фея. Не горюй, дружище.
– Я и не горюю, – сказал Гай. – Слушай, давай напьемся?
– Давай, – согласился Савва Иваныч. – Я тут знаю один новый кабак...
Нюх на новые кабаки у него был несказанный.
Рука об руку они прошли сквозь гомонящую толпу разномастной нечисти. У колонны еще плавала в воздухе кисть руки, сжимавшая вороненый наган, – так и есть, Слепой Выстрел, мельком подумал Гай. Вышли на улицу и сели в облезлую «Победу» с откидным брезентовым верхом. На ее капоте росли бледные светящиеся поганки, крылья разъела Голубая Ржа, и кто-то спер левое переднее колесо, но машина еще ездила, когда ее материли.
Они медленно катили по темным улицам, жившим непонятной и отвратной ночной жизнью. Серебристые нетопыри в крохотных золотых коронах, с обведенными черной каймой крыльями бесшумно кружили вокруг памятника Неизвестному Подлецу. Почетный караул, днем еще кое-как притворявшийся живым, ночью стал самим собой – четырьмя скелетами в выцветших мундирах, сжимавшими ржавые винтовки. Белые фонарные столбы тоже сбросили маски, превратились в толстых пятнистых удавов, вросших хвостами в асфальт, изгибались медленно, истомно. Две команды чердачников играли на пустыре в футбол желтым человеческим мозгом. Знаменитый фонтан Лунных Радуг оказался наполненным сметаной, в которой молча тонул, барахтаясь, черный гигантский жук.
– Реальность... – вполголоса говорил Савва Иваныч. – А нужна ли она нам – вот вопрос вопросов. Почему, собственно, мы считаем, что ирреальность не существует? Только потому, что за тысячи лет нашей сознательной истории она ничем не проявила себя? По меньшей мере наивно...
– Не надо, – попросил Гай.
– Надо, – мягко, но настойчиво сказал Савва Иваныч. – Чем вас, лично, Гай, не устраивает Ирреальный Мир, в который вы попали? Да, разумеется, в нем существует большое число опасностей и ситуаций, каких вы прежде не знали. Но ведь и там, по ту сторону Круга, у вас есть шанс попасть под машину, наткнуться на нож хулигана или заболеть раком. Зато у Ирреального Мира есть весьма заманчивое отличие – здесь нет фальши. Здесь нельзя подчинить людей ложному учению или ошибочной теории, здесь нет места дутым авторитетам, здесь, по существу, бессильны начетчики, подхалимы, изрядно напакостившие в свое время и продолжающие пакостить, хотя и в неизмеримо меньших масштабах, идейные вожди... Те, кто послал вас сюда, уверены, что тут высадились какие-нибудь орионцы. А если нет? Если параллельные миры – на самом деле Ирреальный Мир? Долго, очень долго он прорывался в реальность, иногда кое-где это удавалось, и тогда появлялись алхимики, изготовлявшие золото из говна, телепаты-провидцы, колдуны, Бермудские треугольники, летающие тарелки, люди, способные читать пальцами и превращаться в зверей... Недаром люди так тянутся к ирреальному, всегда тянулись, и в результате возникали религии, общества сторонников летающих тарелок, клубы любителей фантастики...
– Это гипотеза?
– Да, – сказал Савва Иваныч. – Пожалуй, она и есть истина. Разумеется, я не всезнающий господь, так что не спрашивайте меня, каков механизм Ирреального Мира Круга и какие законы управляют им. Разве это так уж важно? Мы, по сути, до сих пор не знаем, что такое электричество и откуда при определенных условиях берется электромагнитное поле, однако широко используем и то и другое. Оставайтесь здесь, Гай. Вы еще молоды. Вы не успели закоснеть. Что вас подстегивает уйти из Круга? Страх? А он ли? Долг? Но не все долги нужно платить. Профессия, быть может? Но все, что вы еще напишете там, будет всего лишь бледным слепком, меркнущим перед Кругом, и вы отлично знаете это. Идеалы? Но не является ли вселенским идеалом место, где никаких идеалов нет? Задумайтесь над моими словами, хорошенько подумайте, Гай...
Машина остановилась перед стеклянным фасадом, над которым пылала ало-голубая вывеска: «У сорванных петлиц». Перед входом высилась статуя Сталина из белого мрамора. Великий вождь задумчиво смотрел вдаль, и у квадратного постамента сиротливо лежал один-единственный миртовый веночек с надписью на ленте: «От Сивой Кобылы». Сама Сивая Кобыла бродила тут же и о чем-то бредила вполголоса, постукивая копытами в такт.
Они вошли внутрь, оглядываясь с любопытством. Большой квадратный зал напоминал обычную столовую: столики на металлических ножках, обтянутые коричневым кожзаменителем стулья, из двадцати люстр горели всего три, и полумрак размывал четкие контуры предметов и вещей. Зал был пуст, только у двери сидел молодой Подпоручик с золотыми гусарскими погонами и, пощипывая струны гитары, тихо напевал:
На его френче правее солдатского Георгия алели три пятна, лицо с лермонтовскими усиками было бледным.
Сестричка госпитальная,
любовь моя печальная,
любовь моя кристальная,
прощальная...
– Гражданская? – мимоходом поинтересовался Савва Иваныч.
– Мазурские болота, – не глядя на него, ответил Подпоручик. – Убит наповал. – Он тронул струны и запел:
Хозяин возник за стойкой неожиданно, скорее всего, прямо из воздуха, его круглое носатое личико было профессионально гостеприимным, и на плече у него сидел взъерошенный оранжевый воробей, заменивший традиционного попугая.
С милой мы вчера расстались,
в жизни все дурман.
И с тобой вдвоем остались,
черненький наган...
– На кой черт у вас Сталин перед входом? – грубо спросил Савва Иваныч, снова пришедший в состояние лубка.
– Как же иначе? – искренне удивился хозяин. – Шутки строите с бедного еврея? Чтобы каждый, кому захочется, мог его разбить. Для того и держим.
– Все для клиентов, – подтвердил воробей. – Вы, ребята, не сомневайтесь, он, – воробей хлопнул крылом хозяина по уху, – он не из Тель-Авива, он – Абрам из анекдотов, так что тут все чисто.
Они уселись неподалеку от Подпоручика – тот с застывшим лицом перебирал струны, но ничего уже не пел. Кровь с его щеки текла на пол и превращалась в голубых ежей, тут же убегавших куда-то в угол. Опрокинули по стаканчику водки, закусили залежавшимся до печальности минтаем. За окном грохотали Поезда, На Которые Ты Не Успел, было скучно и тягостно, слова не шли на ум, может быть потому, что зал оказался донельзя обыденным, если не считать Мертвого Подпоручика, и Гай вдруг поймал себя на том, что скучает по миру, оставшемуся за дверью. По Ирреальному Миру.
Выпили по второй. Понемногу все вставало на свои места – в зал прошмыгнула сформировавшаяся школьница, подсела к Подпоручику и стала выспрашивать, влияет ли смерть на половые способности. В углу заухал филин. Отдаленные столики украдкой шептались об эскапизме, суча ножками. На плече подпоручика пророс сквозь погон белый георгин.
вновь запел Подпоручик, не обращая внимания на шуструю девчонку, нырнувшую к нему под стол.
Эта рота
наступала в сорок первом,
а потом ей приказали,
и она пошла назад, –
И кто-то новый, успевший незаметно появиться в зале, громко подхватывал припев:
Эту роту
расстрелял из пулеметов
по ошибке свой же русский
заградительный отряд...
– Черт возьми, какая колоритная страница сорок первого года – заградительные отряды... – тихо, невидяще глядя в пространство и ни к кому не обращаясь, говорил Савва Иваныч. – Вот о ком следовало бы написать пухлый роман, ну почему у них не было своего Симонова... Ты со мной согласен, Гай?
Лежат они все двести
лицами в рассвет.
Им всем вместе
Четыре тыщи лет.
Лежат с лейтенантами,
с капитаном во главе.
И ромашки растут
у старшины на голове...
– Я со всем согласен, – сказал Гай.
Они уже изрядно опьянели, мрачно и неожиданно, как умеют только славяне.
– Слушайте сюда! – крикнул хозяин, тоже успевший изрядно пригубить. – Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем тени! Наши дорогие гости, прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!
Он выбрался из-за стойки и бродил по залу, шатаясь, колотя в медный поднос, а в зале, оказывается, были уже заняты все столики – тени со звездами, ромбами, шпалами и прочей геометрией в петлицах, тени со звездами и полосками на погонах, тени в штатском, тени в платьицах довоенного и послевоенного фасона, тени в спецовках, просто тени, не было ни одного живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин:
– Да не будь я Абрам, это таки стоит обмыть! Рахилечка, еще бокалы дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно их таки весьма не обошло! Весьма! Здравствуйте, шалом, шалом и прошу без чинов! Василий Константиныч, ваше здоровье! Сергей Мироныч! Товарищ Кронин, товарищ Крумин! Товарищ Крестинский, товарищ Ломов! Кясперт! Комаров! Енукидзе! Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам повезло больше всех, вы пустили себе пулю в лоб, когда это начиналось, впрочем, это начиналось гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем влепили пятнадцать лет! Пливанов, великий русский лингвист, вашего портрета так и не удалось отыскать для посвященной вам конференции – уже потом. Но вы-то получили пулю в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим словарям! И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были славой и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого пережившего мы начинаем смотреть подозрительно – а что у вас в прошлом, мил-сдарь, как это вы уцелели? Он, конечно, объяснит вам, что при любом терроре нельзя расстрелять абсолютно всех, вы и сами это знаете, но продолжаете смотреть на него с подозрением...
Он бил в поднос, плакал, кричал что-то на скверном идише и кружился в неумелой лезгинке, а растрепанный воробей орал:
и от призраков было уже не протолкнуться. Гай с Саввой Иванычем бродили меж столиками, чокаясь с каждой подвернувшейся рюмкой, кто-то подарил им на память оборванную с мясом петлицу комбрига, кто-то объяснил, что в лагерях имели шанс выжить в первую очередь врачи и парикмахеры, кто-то доверительно рассказал, что хуже всего, когда били сапогом под копчик, а чью-то дочку хоть и вышибли из института, хоть и изнасиловали в комендатуре то ли якуты, то ли казахи, но в женский шталаг на Новую Землю ее не отправили, до пятьдесят третьего она дожила, и до шестьдесят третьего дожила, а вот дальше не захотела, и голова вскоре распухла от имен, дат и подробностей, даже водка не помогала, и только Подпоручик, для которого все это и все они ни черта не значили, тянул свое:
Звонко клацали затворы,
спецэтапом до Печоры...
А может, наоборот, он понимал больше всех, что ни к чему этот гомон, даже в Ирреальном Мире не нужен. Среди подпоручиков тоже попадаются философы неизвестной догмы, и это печально – с двумя звездочками на погонах особенно не разгуляешься, как бы ни приводили в виде завлекательного примера равных возможностей поручика Бонапарта, сержанта Батисту и прапорщика Крыленко.
Забудь, что время не течет назад,
забудь, что святу месту быть пусту...
Впрочем, Крыленко сидел тут же, в этом зале...
Подпоручика хватило ненадолго. Вскоре он напился и стал кричать, что в Мазурских болотах его уложили совершенно правильно и лично он против того пулеметчика ничего не имеет, даже готов поцеловать его тевтонскую харю. Потому что иначе он по своему свободомыслию неминуемо угодил бы в Красную армию, а там, глядишь, дослужился бы до комбрига и схлопотал пулю тридцать седьмого года. Так что никакой разницы.
Дальнейшее было в тумане. В мареве. Сначала Гай с Саввой Иванычем раздобыли у пьяненького Абрама динамита и направились взрывать памятник, поскольку, по заявлению Саввы, этот тип осквернял ряды честных упырей, не маскировавших своей страстишки идейно-юридическим обоснованием; но памятник, догадавшись, что к чему, соскочил с постамента и на белых негнущихся ногах юркнул в проулок, а проклятая «Победа», современница беглеца, из солидарности с ним не завелась. Они побежали следом, но памятник, используя опыт старого подпольщика сумел надежно скрыться. Да и бегуны из них после лошадиной дозы «Экстры» стали, откровенно говоря, хреновые. Правда, не бывает худа без добра – за поворотом к ним подбежал лохматый старичок и радостно заявил, что они, вычертив на мостовой сложную кривую своего передвижения, помогли ему отыскать решение какого-то там уравнения, то ли сингулярного, то ли созвучно-непечатного. Савва Иваныч сгоряча нацелился было его бить, но старичок в благодарность в два счета вычислил им на папиросный пачке, куда скрылся беглец, – оказалось, прячется в мусорном ящике. Дальнейшее было делом техники. Динамит они ухитрились не потерять, и через пять минут ящик с памятником взлетел на воздух.
Останавливаться теперь было бы глупо, и они побрели дальше, рыча, мяуча и гогоча. Изловили молодую шлюху и собирались оформить это дело в ближайшем подъезде, но многоопытный Савва Иваныч вовремя разобрался, что это притворяющийся шлюхой профессор с Бетельгейзе, изучающий половую жизнь землян, – сам профессор был величиной с крысу и уютно разместился в синтетическом черепе блядежки, так что все остальное представляло собой набитый аппаратурой контейнер, которому была придана самая соблазнительная форма. Да и вообще, они у себя там на Бетельгейзе размножались каким-то идиотским способом, о котором Гай с Саввой Иванычем отроду не слыхивали и знать не хотели.
Профессора они спустили в канализацию, пожелав вдогонку успехов в труде и непонятной личной жизни. Некоторое время развлекались тем, что смастерили рогатку и пытались попасть завалявшейся в кармане запасливого Саввы черной дырой в повисшую над крышей Луну, но Луна, наученная горьким опытом, спряталась на чердаке, куда они не полезли.
Потом стало еще туманнее. Откуда-то вынырнула степенная кикимора-дружинница и принялась пенять. Спасаясь, они потеряли друг друга, но скоро отыскали чисто случайно. По улицам в бравом настроении фланировали компании леших и троллей, находившихся под впечатлением сегодняшней драки на балу, успевшей обрасти изумлявшими ее участников подробностями. Пронесся слух, что кобольды подожгли общежитие ведьм, обучавшихся на курсах плетения пакостей, позже оказалось, что это – то ли утка, то ли провокация, однако дом, где жили бретонские феи, успел к тому времени сгореть, а самих фей разобрали по хатам, против чего большинство из них ничего не имели – те еще стервы. Но в этой виктории Гай и Савва Иваныч участия уже не принимали – в ноги ударило.
К полуночи появились патрули на синих огненных конях – инциденты перерастали в беспорядки, и Всеадский Совет решил навести видимость порядка, чтобы соблюсти приличия.
3. Хоровод
Пробуждение было мерзостным. Подстелив под голову куртку, он лежал посреди улицы, и редкие автомобили осторожно объезжали его. Восьмой час утра. Саввы Иваныча не видно, только бутылка шампанского лежала поодаль – видимо, ворочаясь во сне, Гай сшиб ее, и она откатилась. Гай приподнялся на локте. Во рту был медный привкус старинной дверной ручки, очередностью желаний, он принялся блевать. Потом откупорил шампанское и глотнул из горлышка. Стало легче.
Было удивительно хорошо лежать посреди улицы, прихлебывая из горлышка холодное шампанское. Вокруг не осталось и следа ночного непотребства, это была теперь стандартная улица стандартного европейского города. К сожалению, нигде не было никаких вывесок или надписей, и невозможно определить конкретно, в какой он стране. Согласно данным Совета Безопасности, Круг представлял собой дикий коктейль...
Мимо него проехал сине-желтый автобус, казавшийся снизу страшно огромным. Из окон равнодушно смотрели пассажиры, обычные европейцы. Гай закурил и вспомнил тот разговор.
Визу ему вообще не оформляли. «И правильно, – думал он потом, – куда ж визу-то, ха!» Реактивный военный самолет с опознавательньми знаками войск ООН был неизвестной марки, вели его какие-то здоровенные блондины, не понимавшие ни русского, ни английского. Приземлились на военном аэродроме, битком набитом истребителями и техникой войск ООН. На черной машине с неизменным бело-голубым флажком его привезли в город к пожилому военному, отрекомендовавшемуся как полковник Ромене. И прекрасно говорившему по-русски.
Они сидели в большой высокой комнате, обставленной старинной мебелью. Полковник Ромене, сухопарый, с толстыми седыми усами, походил на английского лорда, хотя, как мимоходом выяснилось, был валлоном, правда, натурализовавшимся в Индии.
– Перейдем сразу, к делу, – говорил полковник Ромене. – Восемнадцать часов назад на стыке границ трех государств появился Круг – пространство ста двадцати километров в диаметре, окруженное полосой двухкилометровой ширины, выложенной красным кирпичом.
Он замолчал и отхлебнул кофе. Гай изобразил вежливое внимание. Запас удивления у него кончился, и нужно было время, чтобы подзарядиться им. К тому же последняя четверть двадцатого века отучила людей удивляться, напрочь не напрочь, но отучила основательно, а взамен приучила верить, что в любую минуту может случиться та-кое... Так что некий иммунитет давно выработался.
– Молчите? – спросил полковник Ромене. На усах у него повисли крупные крошки бисквита. – Так вот, Круг... Самое интересное, что территорий данных государств не убыло ни на квадратный миллиметр. Все как прежде, но Круг ухитрился неизвестным образом «втиснуться» меж трех границ... Если не понимаете, не стесняйтесь. Никто ничего не понимает.
– А что говорят ученые? – осторожно спросил Гай.
– Да ничего существенного. Спорят между собой, так что никакого проку от них нет и, боюсь, не будет. Зато от вас, – от попытался хитро прищуриться, – от вас может быть прок. Пойдете в Круг, а?
– В Круг?
– Разумеется, разумеется, вы можете отказаться, – кивнул полковник Ромене. – Опасность существует.
– Я не о том. Что там, в вашем Круге?
– Гм... Трудно сказать. Мы провели комплекс наблюдений со спутников и высотных самолетов, используя лучшую аппаратуру. Там есть города. Несколько городов. Там... Словом, это выглядит как кусочек обычной европейской территории. Дома, одежда и автомобили в некоторых случаях идентифицируются с аналогичными образцами продукции различных отраслей земной промышленности, а в некоторых случаях мы не можем найти аналогов. Наблюдались и объекты, которым мы не в состоянии дать разумное объяснение. Например, вертолеты «Алуэтт», «Ирокез» и «Ка-28», пилотируемые обезьянами и медведями. И это далеко не самый сногсшибательный пример.
– Так... – сказал Гай. – Значит, разведку вы ведете беспрепятственно?
– Да. Кроме спутников и самолетов мы посылаем на малых высотах дистанционно управляемые вертолеты е телекамерами. За все время исследований, – полковник многозначительно поднял толстый палец, – за все время исследований Круг не причинил никакого ущерба нашим техническим средствам. Нас замечают, но игнорируют. Это придало нам смелости, и два часа назад вертолет с экипажем из добровольцев побывал в Круге, приземлился на окраине одного из городов, и один из наших людей вступил в контакт с аборигенами.
– И в чем этот контакт заключался?
– Да просто перебросились парой слов, – ухмыльнулся полковник Ромене. – Абориген, правда, не проявил никакого интереса к нашему человеку. Торопился куда-то и отвечал на ходу, со ссылкой на неизвестные нам обстоятельства, факты и объекты. Однако поражением это нельзя считать хотя бы потому, что мы выяснили: аборигены, во всяком случае некоторые, говорят на одном из европейских языков.
– Ваш вертолет с добровольцами вернулся?
– Разумеется.
– Значит, там...
– Там безусловно кусочек Европы... странной Европы. Среднестатистической Европы, если угодно.
– Контакт с параллельным миром? – вслух подумал Гай.
– Вот видите! – Полковник, казалось, был обрадован. – Теперь вы понимаете, зачем нам фантаст? Милейший Олег Николаевич, вы, фантасты, лучше, чем кто-либо, психологически подготовлены к встрече с Необычным. Вы им занимаетесь каждый день, обдумываете старое Необычное и конструируете новое.
Вам легче. Да, мы можем направить туда отлично тренированного агента, устойчивого психологически, способного свернуть горы, но... Не то, не то...
– Ну а если я откажусь? – задумчиво спросил Гай.
– Ваше право. Вы человек не военный, приказывать вам никто не имеет права. Разве что просить, но просить – это тоже, знаете ли... – Полковник Ромене улыбнулся на этот раз по-настоящему хитро. – Но Олег Николаевич! Может быть, я плохо знаю психологию фантастов, я и фантастики-то, признаться, не читал до вчерашнего дня, зато, мне кажется, я угадал вашу струнку и способен ее задеть, сыграть на ней гамму... Вы ведь всю жизнь каяться будете, если откажетесь, верно? Упустить такой случай...
– Вы совершенно правы, полковник... – медленно сказал Гай.
– Итак, вы соглашаетесь?
– Соглашаюсь, – сказал Гай. – Не знаю, вы или сходите с ума, делая мне такое предложение, или я рехнулся, приняв его, но вы правы – такой случай бывает раз на десять жизней...
Да, так оно все и было, подумал Гай, допивая остатки шампанского. Согласиться ради завораживающей возможности первым из землян столкнуться с Подлинно Необычным... чтобы просыпаться с тяжелой головой посреди улицы? Чтобы жрать водку в компании упыря-философа и мертвого подпоручика, убитого шесть – десять лет назад? Чтобы сомневаться в реальности внешнего мира и ловить себя на щекочущем желании остаться здесь, и творить что угодно, абсолютно все, что только в голову взбредет? Но можно ли ради абсолютной свободы расстаться со своим прошлым, со своей страной, со своей действительностью? Стоит ли того Ирреальный Мир?
Над самым его ухом взвизгнули тормоза. Рядом остановился черный фургон с мигалками, прожекторами и белой надписью во весь борт: «Служба безопасности». «Вот те раз, – бесшабашно подумал захмелевший Гай, – ни о чем таком слышать не доводилось, и вообще ничего подобного здесь не должно быть, об этом как-то со всей определенностью высказывался Савва...»
Было удивительно хорошо лежать посреди улицы, прихлебывая из горлышка холодное шампанское. Вокруг не осталось и следа ночного непотребства, это была теперь стандартная улица стандартного европейского города. К сожалению, нигде не было никаких вывесок или надписей, и невозможно определить конкретно, в какой он стране. Согласно данным Совета Безопасности, Круг представлял собой дикий коктейль...
Мимо него проехал сине-желтый автобус, казавшийся снизу страшно огромным. Из окон равнодушно смотрели пассажиры, обычные европейцы. Гай закурил и вспомнил тот разговор.
Визу ему вообще не оформляли. «И правильно, – думал он потом, – куда ж визу-то, ха!» Реактивный военный самолет с опознавательньми знаками войск ООН был неизвестной марки, вели его какие-то здоровенные блондины, не понимавшие ни русского, ни английского. Приземлились на военном аэродроме, битком набитом истребителями и техникой войск ООН. На черной машине с неизменным бело-голубым флажком его привезли в город к пожилому военному, отрекомендовавшемуся как полковник Ромене. И прекрасно говорившему по-русски.
Они сидели в большой высокой комнате, обставленной старинной мебелью. Полковник Ромене, сухопарый, с толстыми седыми усами, походил на английского лорда, хотя, как мимоходом выяснилось, был валлоном, правда, натурализовавшимся в Индии.
– Перейдем сразу, к делу, – говорил полковник Ромене. – Восемнадцать часов назад на стыке границ трех государств появился Круг – пространство ста двадцати километров в диаметре, окруженное полосой двухкилометровой ширины, выложенной красным кирпичом.
Он замолчал и отхлебнул кофе. Гай изобразил вежливое внимание. Запас удивления у него кончился, и нужно было время, чтобы подзарядиться им. К тому же последняя четверть двадцатого века отучила людей удивляться, напрочь не напрочь, но отучила основательно, а взамен приучила верить, что в любую минуту может случиться та-кое... Так что некий иммунитет давно выработался.
– Молчите? – спросил полковник Ромене. На усах у него повисли крупные крошки бисквита. – Так вот, Круг... Самое интересное, что территорий данных государств не убыло ни на квадратный миллиметр. Все как прежде, но Круг ухитрился неизвестным образом «втиснуться» меж трех границ... Если не понимаете, не стесняйтесь. Никто ничего не понимает.
– А что говорят ученые? – осторожно спросил Гай.
– Да ничего существенного. Спорят между собой, так что никакого проку от них нет и, боюсь, не будет. Зато от вас, – от попытался хитро прищуриться, – от вас может быть прок. Пойдете в Круг, а?
– В Круг?
– Разумеется, разумеется, вы можете отказаться, – кивнул полковник Ромене. – Опасность существует.
– Я не о том. Что там, в вашем Круге?
– Гм... Трудно сказать. Мы провели комплекс наблюдений со спутников и высотных самолетов, используя лучшую аппаратуру. Там есть города. Несколько городов. Там... Словом, это выглядит как кусочек обычной европейской территории. Дома, одежда и автомобили в некоторых случаях идентифицируются с аналогичными образцами продукции различных отраслей земной промышленности, а в некоторых случаях мы не можем найти аналогов. Наблюдались и объекты, которым мы не в состоянии дать разумное объяснение. Например, вертолеты «Алуэтт», «Ирокез» и «Ка-28», пилотируемые обезьянами и медведями. И это далеко не самый сногсшибательный пример.
– Так... – сказал Гай. – Значит, разведку вы ведете беспрепятственно?
– Да. Кроме спутников и самолетов мы посылаем на малых высотах дистанционно управляемые вертолеты е телекамерами. За все время исследований, – полковник многозначительно поднял толстый палец, – за все время исследований Круг не причинил никакого ущерба нашим техническим средствам. Нас замечают, но игнорируют. Это придало нам смелости, и два часа назад вертолет с экипажем из добровольцев побывал в Круге, приземлился на окраине одного из городов, и один из наших людей вступил в контакт с аборигенами.
– И в чем этот контакт заключался?
– Да просто перебросились парой слов, – ухмыльнулся полковник Ромене. – Абориген, правда, не проявил никакого интереса к нашему человеку. Торопился куда-то и отвечал на ходу, со ссылкой на неизвестные нам обстоятельства, факты и объекты. Однако поражением это нельзя считать хотя бы потому, что мы выяснили: аборигены, во всяком случае некоторые, говорят на одном из европейских языков.
– Ваш вертолет с добровольцами вернулся?
– Разумеется.
– Значит, там...
– Там безусловно кусочек Европы... странной Европы. Среднестатистической Европы, если угодно.
– Контакт с параллельным миром? – вслух подумал Гай.
– Вот видите! – Полковник, казалось, был обрадован. – Теперь вы понимаете, зачем нам фантаст? Милейший Олег Николаевич, вы, фантасты, лучше, чем кто-либо, психологически подготовлены к встрече с Необычным. Вы им занимаетесь каждый день, обдумываете старое Необычное и конструируете новое.
Вам легче. Да, мы можем направить туда отлично тренированного агента, устойчивого психологически, способного свернуть горы, но... Не то, не то...
– Ну а если я откажусь? – задумчиво спросил Гай.
– Ваше право. Вы человек не военный, приказывать вам никто не имеет права. Разве что просить, но просить – это тоже, знаете ли... – Полковник Ромене улыбнулся на этот раз по-настоящему хитро. – Но Олег Николаевич! Может быть, я плохо знаю психологию фантастов, я и фантастики-то, признаться, не читал до вчерашнего дня, зато, мне кажется, я угадал вашу струнку и способен ее задеть, сыграть на ней гамму... Вы ведь всю жизнь каяться будете, если откажетесь, верно? Упустить такой случай...
– Вы совершенно правы, полковник... – медленно сказал Гай.
– Итак, вы соглашаетесь?
– Соглашаюсь, – сказал Гай. – Не знаю, вы или сходите с ума, делая мне такое предложение, или я рехнулся, приняв его, но вы правы – такой случай бывает раз на десять жизней...
Да, так оно все и было, подумал Гай, допивая остатки шампанского. Согласиться ради завораживающей возможности первым из землян столкнуться с Подлинно Необычным... чтобы просыпаться с тяжелой головой посреди улицы? Чтобы жрать водку в компании упыря-философа и мертвого подпоручика, убитого шесть – десять лет назад? Чтобы сомневаться в реальности внешнего мира и ловить себя на щекочущем желании остаться здесь, и творить что угодно, абсолютно все, что только в голову взбредет? Но можно ли ради абсолютной свободы расстаться со своим прошлым, со своей страной, со своей действительностью? Стоит ли того Ирреальный Мир?
Над самым его ухом взвизгнули тормоза. Рядом остановился черный фургон с мигалками, прожекторами и белой надписью во весь борт: «Служба безопасности». «Вот те раз, – бесшабашно подумал захмелевший Гай, – ни о чем таком слышать не доводилось, и вообще ничего подобного здесь не должно быть, об этом как-то со всей определенностью высказывался Савва...»