Бушков Александр Александрович. Волчье солнышко (Сборник)

   Отель назывался «Вереск». Три этажа в шесть окон по фасаду, вывеска, торчавшая перпендикулярно стене на затейливом литом кронштейне, – старинная орфография и вполне приемлемо нарисованный куст цветущего вереска. Любителей древностей здание непременно умилило бы. Савин не причислял себя к таковым. Старинные дома ему просто нравились. Не больше.
   – Но некому готовить вересковый мед... – пробормотал он задумчиво, взял с заднего сиденья чемодан и вошел в отель.
   Портье (он же наверняка владелец и все остальное) сидел за старомодной конторкой и читал выходившую в Глазго газету. Он был стар, но немощным не выглядел. Ему же просто нечем заняться, подумал Савин, никакого другого дела у него нет, вот и торчит здесь, отель наверняка приносит дохода на самую малость больше, чем автомат, торгующий в Гренландии льдом...
   Старичок молча отложил газету и раскрыл солидный гроссбух.
   – Константин Савин, – скучным голосом сказал Савин. – Журналист. В отпуске.
   – Ну конечно, работы вам здесь не найдется...
   Старик сказал то, что и должен был сказать, но Савин, предусмотрительно глядевший в сторону, на высокие старинные часы, ощутил быстрый взгляд – уколовший, изучающий, настороженный. «Так, – сказал себе Савин. – Запомним».
   – Распишитесь, пожалуйста.
   Почерк у старичка был мелкий, но очень разборчивый. Перед Савиным зарегистрировалось пятеро постояльцев. Двое давно съехали. Третий не интересовал Савина – он прибыл две недели назад и, следовательно, никак не мог оказаться тем человеком. А вот остальные двое... Один приехал три дня назад, другой – вчера. Имена незнакомые, но ничего это не доказывает – паспортов старикан не спрашивает, можно назваться хоть Наполеоном Бонапартом...
   – Вы какой этаж предпочитаете?
   – Первый. – Он взял ключ и поднял чемодан. Только зеленый новичок стал бы в первую же минуту соваться к старику с расспросами...
   Легонько стукнула дверь.
   – Ваш ключ, мистер Геспер, – сказал старик.
   Савин лениво обернулся. Импозантный сухопарый джентльмен из тех, что довольно долго и устойчиво выглядят не более чем на пятьдесят. Безукоризненная черная тройка, булавка с жемчужиной в темно-синем галстуке. Итак, один из двух отпадает – мистер Герберт Геспер, как успел прочитать Савин, начальник отдела некоей лондонской частной торговой фирмы «Смизерс и сыновья».
   Вот только что он здесь делает? Может быть, интересы Смизерса с чадами простираются и на Инвернесс, а может, он здесь родился и отдыхает после трудов праведных – какое это имеет значение?
   Постучать в номер к тому, второму, попросить, скажем, спички? Нет, и это довольно примитивный ход. Как бы там ни было, Гралев мог уехать из Монгеруэлла только сюда...
   На корректный поклон Савина Геспер ответил столь же корректно и удалился вверх по лестнице умопомрачительно светской походкой.
   Савин вошел в свой маленький номер, чистый той самой стандартно-безликой чистотой отелей и гостиниц, от мыса Нордкап до Новой Зеландии, которую терпеть не мог. И сразу постарался разрушить ее, обжиться – повесил в шкаф одежду, разложил на столике и в ванной всякие мужские мелочи, достал и без особой необходимости проверил аппаратуру. Было удручающе тихо, простучала за окном тележка, запряженная одной лошадью, и снова наступила тишина. И серое небо над узкими острыми крышами.
   Он лег на кровать, положил рядом блестящий пенальчик «Стилоса». Курил, глядя в потолок. Потом тихо сказал:
   – Здравствуй, родная. Пишу из ужасной глуши – северо-западная Шотландия на этот раз, края непуганых эльфов у границы Инвернесса и Аргайла.
   «Стилос» едва слышно засвиристел, из прорези выполз белый язычок бумажной ленты, исписанной размашистым почерком Савина.
   Никакой романтически-тягостной истории в прошлом, ничего несбывшегося – адресата у письма не было. Просто... Просто те, кто придумал некогда исповедь, знали, что делали. Современный атеист, отринув бога, отринул заодно и исповедь, но довольно быстро сообразил, что потерял очень многое, утратил возможность выговориться перед другим человеком и снять с души груз, немалую подчас тяжесть... А разве одни лишь преступления, злодеяния лежат на душе тягостным грузом?
   Словом, человек, который за годы странствий встречал сотни, тысячи людей, может со спокойной совестью поселить среди них одного выдуманного исповедника, чье лицо, если постараться, даже смутно припомнится, как лица сотен случайных знакомых; в реальном полузабытом многолюдье, череде прошлых встреч и разговоров уютно будет чувствовать себя насквозь вымышленный адресат, про которого к тому же вспоминаешь редко, очень редко... Но почему бы не написать ему, коли он вспомнился, и времени свободного хоть отбавляй?
   – Вот я и побил все рекорды, – сказал Савин. – Десять фильмов за последние четыре года, и не какая-нибудь халтура. Неплохо, верно? И Золотое Перо, которое, как любая регалия, волнует всего несколько минут – пока длится вручение. И дороги, дороги, отели, города, люди, встречи. И – вперед, вперед, вперед! Так быстро и так долго, что иногда кажется, будто погоня за целью и стала самой целью, давно. Слава богу, в этой погоне мы щадим других, мы не щадим только самих себя. Мы не можем жить иначе, нам нравится так жить, и представить другую жизнь мы не в состоянии. Бойтесь желаний своих, ибо они сбываются. И потому возникает неразрешимый вопрос: что лучше – несколько желаний, которые могут исполниться, пусть после долгих трудов, или одно, заведомо невыполнимое? Так что же?. Может быть, это не тот вопрос, которым стоит задаваться. Скорее всего так. Есть другие вопросы, более важные. Но как быть с тем, что мы живем так, будто постоянно ожидаем чего-то? Все время ждем. Вот придет апрель, и можно будет ехать на съемки. Вот придет сентябрь, и выйдет новый фильм. Вот придет декабрь... Вечное ожидание, в котором песком сквозь пальцы протекает, уходит день сегодняшний, не оставляя памяти и следа. И ведь не хотим мы другой жизни; дай нам ее, иную, – честное слово, мы заскучаем, не будем знать, что с ней делать...
   Легким прикосновением он выключил «Стилос» и долго лежал, уставясь в потолок, покрытый едва заметными трещинами, похожими на карту неизвестного государства. Встал, оторвал ленту, положил ее в массивную глиняную пепельницу, щелкнул зажигалкой. Вспыхнуло, заколыхалось и опало неяркое пламя, оставив сморщенную полоску пепла. Савин тщательно примял пепел авторучкой и растер – иначе и не поступают с письмами, которые некуда отправлять и некому получать. Через пять минут он вышел на улицу – джинсы, легкая спортивная курточка, тонкий свитер с воротником под горло. Беззаботное лицо, беззаботная походка.
   Он легко и быстро нашел полицейский участок. Перед входом задержался, прикрепил к лацкану Золотое Перо и уверенно толкнул дверь с лаконичной черной надписью «Полиция».
   Маленькая комната. Слева дверь с зарешеченным окошечком – камера, в которой наверняка, как мельком подумал Савин, давным-давно завелись мыши, грибы и привидения. Справа, у окна, девственно чистый стол. Какие-то печатные таблицы на стене над ним. Портрет премьер-министра.
   Услышав стук двери, стоявший у окна человек в свитере вопросительно обернулся. Белобрысый парень, года на три моложе Савина. На кожаном поясе – светло-коричневая кобура с никелированной застежкой. Это же не Мак-Тиг, немного смятенно подумал Савин. Мак-Тиг – пожилой человек, он сам писал, кто же это такой и почему здесь?
   Однако на лице его эти мысли не отразились.
   – Здравствуйте, – с простецкой улыбкой сказал Савин, протягивая красивое удостоверение Глобовидения. – Константин Савин. Обычно меня зовут Кон.
   – Сержант Лесли. Обычно меня зовут Роб. Садитесь. Хотите пива?
   – С удовольствием.
   Лесли достал из стола картонку с шестью банками, ловко сорвал жестяные язычки.
   – Я вас знаю, – сказал он. – Вернее, знаю ваши фильмы. Сами понимаете, провинции в «информационном» значении этого слова не существует. Трудами вашего Глобовидения в первую очередь.
   – Стараемся, – сказал Савин. Жестянка холодила пальцы, – видимо, холодильник был вмонтирован в ящик стола. – Хорошее пиво. Местное?
   – Да, завод в Эндердейле. – Лесли взглянул на него: – Часа два назад по стерео говорили о вас, очень интригующе говорили, а вы вот объявились у нас...
   – И вас, конечно, интересует, зачем и почему я объявился здесь?
   – А как же, – сказал Лесли. – Разумеется, как прилежного зрителя, а не полицейского. Новый фильм?
   – Да, – сказал Савин. – Чтобы не интриговать вас – мне нужны чудаки. Роб. Анахореты не от мира сего, которые за наглухо запертыми дверями чертят проекты вечных двигателей или разгадывают письмена атлантов.
   – Зачем они вам?
   – Как бы вам объяснить... Помните известное присловье «Чудаки украшают жизнь»? И ведь украшают, черти... И даже тем, кто подсмеивается над ними на людях, интересно узнать о них побольше – один на один с экраном. Потому что, мне кажется, чудаки воплощают в себе что-то не случившееся с нами, то, от чего мы отказались ради налаженного благонравного благополучия, но не перестали хранить в потаенных уголках памяти. Чудаки – воплощенная, живущая отдельно от нас наша романтическая юность, наши былые безрассудства... Это очень интересная тема, Роб.
   – Очень интересная тема, – задумчиво повторил Лесли. – И разумеется, где-нибудь поблизости, скажем в Баллахулише или Монгеруэлле, в пивной или редакции, вы услышали от кого-то, что и у нас живет один из героев вашего будущего фильма? Или как?
   Они долго смотрели друг другу в глаза. Стояла тягостная тишина.
   – Вот даже как, – сказал Савин. – Вот даже как...
   – Будете предлагать более приемлемую версию? – не без ехидства поинтересовался Лесли.
   – Нет, – сказал Савин. – К чему?
   – Ну и правильно. Вы ведь, как-никак, из асов... – Лесли встал и, заложив руки за спину, наискосок прошелся по комнате. – Что ж, для старины Мак-Тига, насколько я его знал, вернее, насколько я о нем слышал, ваша версия была бы идеальной. Бесхитростный был старикан, он с почтением взирал бы на одного из королей объектива и не подумал бы искать несоответствия...
   – Вы из Лондона?
   – Из Эдинбурга, – ответил Лесли, не прекращая размеренной ходьбы. – Кого вы ищете, Кон? Только не нужно... скороспелых версий. Вы ехали к нам крайне целеустремленно, не задерживаясь ни в каких редакциях и пивных...
   – За мной следили? – безмятежно спросил Савин.
   – Ну что вы, с чего бы вдруг? Простая прикидка во времени. Кое-кто из наших задал себе тот же вопрос, что и комментатор: «Что он здесь ищет?»
   – Что случилось с Мак-Тигом? – резко спросил Савин. – Вы ведь машинально упомянули о нем в прошедшем времени, Роб. Даже если он слег с инфарктом, вряд ли на замену ему прислали бы человека аж из Эдинбурга. Можно было найти и поближе.
   Лесли присел на угол стола, склонился над Савиным:
   – Интересно, что мне с вами делать, Кон? Никаких оснований для того, чтобы задержать и допросить. А хотелось бы, признаюсь...
   – Разве мы не сможем договориться по-хорошему? – Савин решил взять инициативу в свои руки. – Почему бы и нет?
   – Если бы я был уверен, что выгода будет обоюдной...
   – То же самое могу сказать и я, Роб.
   – Ладно. – Лесли придвинулся ближе. – Кон, вы не мелкий ловец сенсаций, вы серьезная фигура. Это меня и привлекает...
   – Ну что ж, – кивнул Савин. – Воспользуемся обычной формулой; я, обещаю использовать все, что узнаю, только после консультации с вашим начальством в Эдинбурге. Устроит?
   – Устроит, – сказал Лесли.
   – Вы ведь не простой полицейский?
   – Сержант уголовной полиции. Кого вы здесь ищете?
   – У меня ничего криминального, – сказал Савин. – Недавно в одной из лабораторий темпоральной физики произошла очередная катастрофа, к счастью без жертв. Это четвертая за год. В конце концов, такое случается особенно часто, когда научная дисциплина насчитывает всего несколько лет от роду и поиски ведутся методами проб и ошибок...
   – Темпоральная физика – это та, что занимается проникновением в четвертое измерение?
   – Да, – сказал Савин. – Так вот, начальник лаборатории оставил странное письмо – смесь глубокого пессимизма, разочарованности и неверия в будущее. И сбежал – сначала мы не знали куда, потом донеслись слухи, что он где-то здесь, в Шотландии. У следственных органов нет и не было никаких оснований его искать. Зато у меня были основания – последнее время я занимался Т-физикой.
   – Как его фамилия?
   – Гралев.
   – Тот самый? – с интересом спросил Лесли.
   – Тог самый, – сказал Савин. – Основоположник, лауреат Нобелевской премии и все такое прочее. Вы знаете его в лицо?
   – Помню только, что он – с бородой.
   – Вот фото.
   – Ну-ка... – Лесли присмотрелся и вдруг воскликнул: – Кон, это же Гролл, турист из Лондона! Он здесь снимает комнату. Может быть, ошибка?
   – Он великолепно владеет английским, – сказал Савин. – Так что вполне мог выдать себя за англичанина.
   – Вот как... – В голосе Лесли послышалось разочарование, – видимо, Савин не оправдал его надежд. – И все? Больше вы ничего не можете сообщить?
   – Все, что имею, – развел руками Савин.
   – В самом деле, Кон? Неужели мне придется колоть вас как банального воришку?
   Его глаза были насмешливыми и жесткими. Разочарование и равнодушие оказались притворными, и Савин понял, что сержант переиграл его, что придется раскрыться до конца...
   – Вы думаете, что у меня имеется еще что-то? – спросил он скорее утверждающе.
   – Думаю, – сказал Лесли. – Когда я упомянул о Мак-Тиге, у вас на лице не мелькнуло и тени удивления, хотя так естественно было бы спросить: «А кто это – Мак-Тиг?» Вы этого не спросили, а минутой позже упомянули о нем как о моем предшественнике. Вы его знали, знали, чем он здесь занимается. Меж тем в этой части Шотландии вы никогда прежде не бывали, а Мак-Тиг за последние десять лет ни разу не выезжал за пределы графства – домосед был и нелюдим. Откуда же вы его знаете? Вы жили в разных плоскостях, Кон. Снова фантастическое совпадение?
   – Если хотите, да, – сказал Савин. – Фантастическое совпадение в том, что в этой части Шотландии, в этом городке оказались и Гралев, которого я ищу, и Мак-Тиг, который написал мне письмо.
   – Оно у вас с собой?
   – Вот.
   Савин помнил письмо почти наизусть, знал, что сейчас читает сержант.

   «Уважаемый мистер Савин! Я смотрел все ваши фильмы и решил, что обратиться следует именно к вам как к наиболее подходящему человеку. Дело в том, что в нашем городке происходят донельзя странные и загадочные события, настолько странные, что меня могут объявить сумасшедшим, расскажи я об этом кому-нибудь постороннему. Вы, я думаю, не посторонний – вы давно занимаетесь загадками и тайнами. Я гарантирую, что мои сведения позволят вам создать фильм, превосходящий все ваши прежние. Очень прошу, больше того – умоляю вас приехать. Я не могу долее оставаться единственным хозяином тайны, но и не решаюсь предпринимать какие-либо шаги, прежде всего потому, что человеку в моем возрасте трудно предпринимать действия, которые на моем месте обязательно бы предпринял какой-нибудь юнец. Но и устраняться я не вправе. Я надеюсь, что ваш приезд положит конец неопределенности».

   – Вот так, – сказал Савин, когда сержант положил письмо на стол. – К письму прилагалась медицинская карта – за неделю до его отправки Мак-Тиг ездил в Баллахулиш, в тамошнюю психоневрологическую клинику, и потребовал скрупулезного обследования, которое показало, что он полностью нормален. Прилагался и чек – стоимость билета в оба конца.
   – И что же вы?
   – Сначала не обратил особого внимания, честно говоря, – сказал Савин. – Глобовидение получает массу подобных писем, и в девяноста случаях из ста дело либо оказывается высосанным из пальца, либо не представляет никакого интереса. Потом я задумался – знаете, крайне редко прилагают медицинские карты и еще реже оплачивают проезд... И все равно я хотел вернуть чек и переслать в Шотландию, и я решил все же заглянуть попутно к Мак-Тигу. Вот теперь у меня действительно все.
   – Очень интересно, – глухо сказал Лесли.
   – Что же все-таки с Мак-Тигом? Вы уже дважды упомянули о нем в прошедшем времени. И вы представляете не просто полицию, а полицию уголовную, вас направили сюда из Эдинбурга...
   – Мак-Тиг убит, – кривя губы, сказал Лесли. – Пять дней назад. Тело найдено милях в десяти от городка.
   – Уголовщина?
   – Если бы! – Лесли соскочил со стола, достал пачку фотографий и бросил Савину. – Во время путча в Санта-Кроче вы насмотрелись всякого, и нервы, думаю, у вас крепкие.
   – Но это... Это... – Савин не узнал своего голоса в этом сиплом хрипе. Он кое-как сложил фотографии в стопку и положил ее на стол изображением вниз.
   – Вот так. Это зверь, Кон. По мнению экспертов, так изувечить человека может только хищный зверь... которому просто неоткуда взяться в стране-острове, где даже волков извели начисто лет двести назад...
   – Но следы-то? – поднял на него глаза Савин.
   – Не было там следов, Кон, земля – почти сплошной камень. Труп в двадцати метрах от воды, вот здесь. – Он ткнул пальцем в карту. – Одежда сухая, так что исключаем ненароком заплывшую в залив акулу. Летающее чудище? Да откуда ему взяться в первой половине двадцать первого века, в стране без белых пятен? С Марса, что ли, прилетело? Так ведь нет там жизни... Молчите?
   Савин молчал – сейчас он вновь был мальчишкой, бежавшим темным осенним утром в школу. Безлюдная улочка залита туманом, в котором прячутся мохнатые страхи и кто-то крадется следом на мягких лапах...
   – Теперь, надеюсь, вы понимаете мое состояние и положение, в котором я нахожусь? – спросил Лесли. – Зверь, которого по всем божеским и человеческим законам не должно быть. Труп, которого не должно было быть. И тут еще вы... Спасибо вам, разумеется, за письмо, но ведь ничего оно не объясняет – сплошные недомолвки, еще больше запутывает...
   – Роб, вам не нужен добровольный помощник? – спросил Савин с надеждой. – Я не за приключениями гонюсь, я...
   – Ну да, у вас – работа... А что, собственно, вы собираетесь делать? В чем мне помогать? Сидеть со мной рядом, чтобы мне не было скучно бессмысленно пялиться в окно? Выставить вас отсюда я не имею права, посадить до раскрытия дела – тем более... – Он задумчиво прикусил губу. – Вы умеете стрелять?
   – И довольно неплохо, – пожал плечами Савин.
   – Пишите расписку. Номер оружия, номер вашего паспорта. – Лесли положил на стол черный пистолет.
   – А вы не нарушаете никаких правил? Не нагорит? – спросил Савин.
   – Самое смешное – нет, – бледно улыбнулся Лесли. – Сейчас я вам еще и временное удостоверение выпишу. Видите ли, в особых случаях закон позволяет полиции временно привлекать в помощь себе так называемых «специальных констеблей» из числа благонамеренных граждан. И даже вооружать их. Закону лет двести, и о нем крепко забыли, но отменять его никто не отменял, – мы с вами находимся в стране стойких традиций... Выставить вас я отсюда не могу, так что хотя бы вооружу, не преступая закон, – для очистки совести...
   – Но что мне может угрожать?
   – Господи, да хотя бы то, что убило Мак-Тига! Чем бы или кем бы оно ни было, оно способно убивать...
   – Послушайте, почему бы не установить там автоматические кинокамеры вроде тех, которые применяют биологи? Я в таких вещах немного разбираюсь...
   – Об этом думали, – сказал Лесли. – Но датчики камер начинают съемку при появлении любого живого существа, обладающего тепловым излучением, а там часто бывают рыбаки, в тех местах бродят лошади. Кстати, это запутывает дело. Мы обыскивали берег, на десятке квадратных миль копошились оперативники. Там негде спрятаться – нет никаких пещер, нет леса. Обитай там гипотетический хищник – непременно пострадали бы рыбаки или лошади. Но получается, что никого там нет...
   – И тем не менее вы даете мне пистолет.
   – Я не могу вовсе ничего не делать, – сказал Лесли, и горькая усмешка на мгновение сделала его лицо по-детски беспомощным, незащищенным. – И о вашей безопасности следует подумать...
   – Вы живете здесь все эти пять дней?
   – Да, – сказал Лесли. – Под видом туриста сюда внедрен еще один наш человек – вот, посмотрите. – Он протянул фотографию. – Он будет знать о вас.
   – Ловко вы зачислили меня в сотрудники. Специальный констебль Савин – звучит...
   – Кон, разве я вас принуждал или вербовал?
   Савин сосредоточенно рассматривал пистолет.
   – Я могу чем-нибудь помочь? – спросил он, не поднимая глаз. – У меня есть знакомые в Интерполе и Международной службе безопасности...
   – Думаете, мы быстрее добьемся успеха, если сюда прибудет взвод оперативников и следствие будет вести не сержант, а майор? Разумеется, мы поставили в известность и Интерпол, и МСБ. Может быть, и их люди тоже здесь. Хотя не уверен...
   – Простите...
   – А, не за что... Пейте пиво, пока холодное. – Подавая пример, Лесли взял банку. – Вы верите в чутье, нюх, интуицию?
   – В моей работе они играют большую роль, хотя и подводят иногда – например, случай с письмом Мак-Тига...
   – Тогда вы меня поймете. – Лесли придвинулся к нему вплотную. – Начальство считает, что не стоит волновать население. Поэтому человек, нашедший тело Мак-Тига, будет молчать о... звере. Местным мы сообщили, что Маг-Тиг убит. Просто убит – без каких-либо подробностей. Но я хожу по улицам, сижу в кабачках, заглядываю людям в глаза и сам ловлю их взгляды, разговариваю о пустяках – и меня не покидает впечатление, что они ЗНАЮТ. Все поголовно. И никогда не расскажут. Допускаю, что все это мне только кажется, бывает такое от бессилия, и тем не менее чутье...
   Он переплел длинные сильные пальцы, ссутулился. В углу рта появилась злая складочка. Савину хотелось сказать этому парню что-то хорошее, теплое, но он понимал, что любые слова бесполезны. Нужны были другие слова – конкретные, четкие, несущие информацию, влекущие за собой поступки, дела, результаты...
   – Ну, я пошел? – осторожно спросил Савин.
   – А знаете что? – Лесли понял голову. – К вопросу о совпадениях. Как это ни странно, здесь действительно есть свой чудак.
   – Да? – больше из вежливости спросил Савин. – Кто такой? И что у него – вечный двигатель? Или пытается подвести научную базу под ангелов?
   – Он пытается подвести научную базу под «Летучего Голландца», – сказал Лесли. – Не знаю подробностей – не до него было, да и не интересуюсь я такими. Хотите адрес?
   – Давайте, – сказал Савин. – И адрес Гралева-Гролла.
   – Вот, держите. Да, а верхом вы умеете ездить?
   – Умею.
   – Тем лучше. Вы ведь все равно будете мотаться по окрестностям...
   – У меня вообще-то машина, но «гарольд» – не для бездорожья.
   – Вот видите. Здесь многие держат лошадей, однако советую вам обратиться к Беннигану, хозяину кабачка «Лепрекон». У него очень хороший конь, сошлитесь на меня. – Лесли вымученно улыбнулся, и его лицо застыло. – Помимо всего прочего – лошадь издали учует зверя...
   – До свидания. – Савин быстро встал.
   На улице он выругал себя за эту торопливость, но сделанного не воротишь. Ему стало страшно на секунду, правда не за себя – за Лесли...
   Он Медленно шагал по безлюдной улочке. Дурацкий пистолет неприятно оттягивал карман, солнце идиллически садилось за далекие горы, мир вокруг, да и он сам, Савин, – все казалось чем-то нереальным, чьим-то бредово-зыбким сном. Дело тут было не в риске – он рисковал чистой случайностью было, что миньокао, ужас болот, осколок юрского периода, уволок в гнилую трясину Паки-то, а не его; рисковал жизнью, когда остался в занятом путчистами Санта-Кроче; рисковал жизнью, когда искавшая клады Атаульпы группа угодила под камнепад, потеряла продукты и рацию и жребий идти в селение за помощью выпал ему, – в те закутанные туманом шаткие овринги... Нет, к риску ему не привыкать. Тогда что же? Эта история ни на что не похожа – вот что. Ее и быть-то не должно, а она существует, проклятая...
   Позвонить в штаб-квартиру? Сюда охотно примчатся двое-трое хватких парней из тех, кто сдал фильм и болтается без дела в поисках очередного сюжета. И станет гораздо легче.
   Нет, не стоит. И не потому, что следует, подобно золотоискателю, держать в секрете свой «карман», свою жилу. Просить помощи, еще не зная, понадобится ли она, – признак слабости, идущей к тому же вразрез с профессиональной этикой. На такое пойти никак нельзя...
   Он остановился перед кабачком Беннигана – полуподвал, очевидно бывший склад. Окна, на треть выступавшие над тротуаром, были ярко освещены, играла музыка. На вывеске ухмылялся толстенький лепрекон – шотландский гномик, безобидный, если не трогать его и не приставать к нему. Савин отцепил Золотое Перо, положил его вместе с пистолетом во внутренний карман и, осторожно ставя ноги, спустился по каменным, сбитым посредине ступенькам.
   В зале стояло штук двадцать столиков, и занята была едва половина. Модно одетые парни, подгулявший блондин в форме моряка торгового флота, двое стариков, забывшие за шахматами о своем эле, компания оживленно толковавших о своих рыбацких делах мужчин в грубых свитерах – обычная публика. Только сероглазая девушка, лениво листавшая какой-то журнал, не вписывалась в стандартную картинку захолустья. Ox ты, восхищенно подумал Савин, и что ей тут делать?
   Сидящие за столиками равнодушно оглядели Савина и вроде бы перестали обращать на него внимание.
   На стойке выстроились именные пивные кружки, по старой традиции украшенные портретами владельцев-завсегдатаев. Над кружками возвышался бармен, внушающий своей комплекцией оптимизм мужчина, – посмотрев на него, хотелось жить долго и насыщенно. Вряд ли заведение такого невеликого масштаба нуждалось в официанте, так что это, надо полагать, и был сам Бенниган.