Бушков Александр Александрович. Волк насторожился

   – А за Кучиным все же кто-то стоит?
   – Конечно. Эта троица – не просто кружок искателей кладов. И не играет сама по себе. А «Новый путь России» Кучиным со товарищи не ограничивается. Там собралась вся эта шиза, которую при неудаче приличные люди с превеликим удовольствием сдадут. А если сдадут, начнется следствие с подробными вопросами… Так что отступать им некуда… Официально я ничего сделать не смогу. Я тебе дам Валентина. Парень обученный, профессионал, крови не боится… Ты ведь из Судорчаги? Значит, тайгу знаешь. Валентин прошел курс «Джунгли», слышал про такой?
   – Приходилось…
   – А если ты знаешь тайгу, должен понимать – чтобы полностью блокировать тот район по-настоящему, чтобы мышь не проскользнула, нужна даже не дивизия, армия. По моим данным, у Кучина там едва наберется батальон полного состава – с техникой, конечно. Вездеходы, пара броневиков. Один вертолет. Это означает посты на главных дорогах и в ближайших населенных пунктах – только лишь. Возле самой могилы – и вовсе горстка, я уверен. Лишние свидетели им ни к чему, управиться бы с теми, что уже есть… Если у тебя есть верные люди, прихвати одного-двух, но не больше. Большая группа обязательно наследит. Стволы и снаряжение дам. Сколько смогу. Пару бесшумок, «гюрзу», маячок. В Байкальском управлении округа у меня есть надежный кореш. Он рискнет вмешаться, если будет п о л н а я уверенность. Выйдете к могиле, поставите маячок. Через час самое большее придут два вертолета с десантом. Кучинская солдатня ни во что такое не посвящена, они не рискнут связываться, да и с чего бы вдруг воевать со своими?
   – А если те, кто копает, тоже успеют вызвать подмогу? Какая-то тревожная группа у них просто обязана быть…
   – Ты профессионал или кто? Ваша с Валентином задача – нейтрализовать «копачей» и дожить до вертолетов. Дальше будет проще. Победителей не судят. Я тебе молочных рек и не обещаю, кстати…
   – Ни даже законных двадцати пяти процентов? – усмехнулся Данил.
   – Там видно будет, – сказал Глаголев. – Я с тобой играю честно, как видишь. Мог и наобещать…
   – Ценю доверие…
   – Брось. Какие тут, к лешему, проценты? Тебе шкуру надо спасать…
   – Тоже верно, – сказал Данил. – А я вообще-то оттуда вернусь?
   – Вернешься, – сказал Глаголев. – Хорошие свидетели всегда в цене, тем более в таком деле… Нет у тебя выбора, майор. Сунешься выкапывать для себя – я на тебя Валентина спущу, не успеешь дойти…
   – А если я твоего Валентина, дойдя с ним до могилки, отправлю к Чингисхану?
   – Ну, не мучайся детством, – поморщился Глаголев. – Я ж тебя держу за серьезного мужика… Куда ты потом-то денешься? Через Китай станешь уходить? Так они у тебя выгребут все золотишко до крупиночки, а самого пошлют воду возить на рисовые поля… Далеко от нас до более благополучных границ. Какую тебе машину дать?
   – Да уж не «паджеро», – сказал Данил. – На нем только по пляжу телок возить… Машина, впрочем, у меня есть. «Уазик», фургон. Для таежных тропок ничего лучше и нет. Я бы, конечно, от «хаммера» не отказался, но на него ж сбегутся смотреть все окрестные белки с соболями, не говоря уж о людях…
   – Нехай «уазик». Ну что, будем детали обговаривать?
   «А доченька нас увлеченно слушает», – подумал Данил, вздохнул и сказал:
   – Начнем о деталях…
   Через полчаса он встал с кресла, ощущая себя шансоньеткой, которую поимели без ее согласия и бесплатно. Сказал, кивнув куда-то в глубь квартиры:
   – Сильно испугалась?
   – Ларка? Да не сказал бы. То ли вся в меня, то ли детство в заднице играет, не дошло еще, что это все всерьез, – в его голосе появилось нечто человеческое. – Ничего, спрячу в гарнизоне, с мужиками уже договорился. Есть там одна хитрая казарма со своим внутренним охранением. Главное, чтобы ее оттуда не выпускали, нашла себе игры, дура… Пошли.
   Данил вышел следом за ним.
   – Выезжай завтра же утречком, – сказал Глаголев. – Лучше, конечно, ночью…
   – Лучше все же утром. Приеду, успею немного осмотреться…
   – Тоже верно. Что такое? – он упруго, как распрямившаяся пружина, развернулся к двери.
   Там с грохотом упал стул. Выскочила Лара с шалыми, совершенно дикими глазами, показала рукой:
   – Там их машина… Внизу…
   Глаголев кинулся к балкону. Лара моментально сунула Данилу в карман смятый бумажный комочек, подмигнула и убежала за папочкой.
   – Никого, – послышался голос генерала.
   – Только что стояла напротив скамейки…
   – Перепутала. Или показалось. Ничего, не рискнут они средь бела дня…
   Глаголев вышел, смущенно покрутил головой:
   – Померещилось дурехе…
   – А что ты хочешь? – честно глядя на него, сказал Данил. – Шестнадцать годков все-таки… Ты когда улетаешь?
   – В десять вечера придет машина, закинут прямо на аэродром. К одиннадцати вернется Валентин, повезет ее… – он подозрительно покосился на Данила. – Ты к чему это?
   – Значит, она час будет одна?
   Глаголев досадливо покачал головой:
   – Тут, верно, получается окно… Не рискнут. Дверь крепкая, в квартире два газовика и помповушка, да и в холле с десяти до пяти сидит нанятый сержант. Скинулись…
   – Там, между прочим, стоит подозрительная тачка, – сказал Данил. – Синяя «тойота» с двумя жлобами.
   – Да? Черт, не лететь мне никак нельзя, и Валька раньше одиннадцати не вернется…
   – Я могу подежурить, – сказал Данил.
   Глаголев впился в него внимательным взглядом:
   – Ты ничего такого не комбинируешь?
   – Да брось ты. Думаешь, если у меня нет детей, я не понимаю?
   – Ну ладно. Запомни код. Только смотри, я тебя предупредил – если начнешь чего-нибудь крутить, если вильнешь с кладом, из-под земли выкопаю…
   «Тойота» стояла на прежнем месте. Данил прошел мимо насколько мог равнодушнее. Если они связались с кем-то по рации, будет хвост…
   Через несколько кварталов он установил, что хвоста нет. Загнал машину в тихий дворик, вылез и прошелся вокруг с детектором. Не удовольствовавшись отсутствием красного огонька, облазил «жигуль», чуть ли не обнюхал.
   Нет, «маячка» ему не всадили. И хвоста не послали. Значит, не по его душу явились гости, они вообще не знают его в лицо.
   Еще сутки назад он преспокойно достал бы рацию и вызвал столько людей и машин, сколько ему заблагорассудится. «Тойоту» и ее владельцев моментально установили бы, взяли под наблюдение при нужде…
   Теперь же он прекрасно понял, что ощущают слепые и безногие. Он рискнул довериться Кондрату, доверенному лицу самого Лалетина, поручил ему стеречь Каретникова – но на этом следовало остановиться. Отнюдь не оттого, что он не доверял кому-то – просто надлежало прочно лечь на грунт и обрубить абсолютно все ведущие к нему ниточки. А поутру же сматываться из города. Бортко тоже не волшебник, и всякого начальства над ним полно…
   Он приехал в речной порт, оставил машину у вокзала, довольно нелепого серого здания сталинской постройки, чрезвычайно смахивавшего на обком в миниатюре. Вышел на набережную, свернул вправо, прошел мимо белоснежного многопалубного красавца «Федора Достоевского» – на палубе раскованно гомонили иностранцы – мимо парочки кораблей поплоше, но, в общем, столь же презентабельных. В самом конце причала стоял невидный кораблик, маленький речной теплоход с ботаническим названием «Багульник».
   Невидным кораблик был только снаружи – внутри его давно и старательно переоборудовали, и из бывшего грузопассажира, лет десять трудившегося на Шантаре, получилось что-то вроде неплохой яхты. На красавице Шантаре, протянувшейся по Сибири на четыре с лишним тысячи километров, такая игрушка просто необходима, если у тебя есть достаточно денег. Зарубежные партнеры, вроде бы привыкшие ко всему земному шарику, после пары суток прогулки по реке приходят в тихий экстаз – очень уж красивые места, сибирская Швейцария, в чем единодушно сходились, несмотря на полное несовпадение в остальном, столь разные люди, как Ленин, Сталин и Пилсудский (отбывавшие здесь ссылку, не одновременно, правда)…
   Сходни были убраны. Данил перепрыгнул на борт – и откуда-то сбоку моментально выдвинулся бдительный вахтенный, в безукоризненных черных клешах и тельняшке, чуть оттопыренной на правом бедре кобурой. На голове у него красовалась черная фуражка с эмблемой «Интеркрайта» – у Кузьмича «Багульник» был маленькой слабостью, вполне, думается, простительной, не так уж много слабостей у шефа и насчитывалось. Данил прекрасно знал, откуда это пошло – помнил, как они пацанами сидели на обрыве, смотрели на пароходы и мечтали о своих таких, но он помалкивал, конечно.
   Вахтенный приветствовал его со всем уважением, однако без малейшего удивления – сюда просто-напросто новости доходили с большим опозданием, никто не знал ни о смерти Данила, ни о его чудесном воскрешении.
   – Кэп на месте? – спросил Данил.
   – Так точно, адмирал! – вахтенный приложил к козырьку два пальца.
   – Милый, мы не в Польше… – рассеянно сказал Данил и направился знакомой дорогой.
   У двери капитанской каюты вежливо постучал.
   – Прошу! – послышалось изнутри.
   Данил вошел. Капитан Довнар, невысокий, в плечах едва ли не шире двустворчатого шкафа, украшенный великолепной рыжей шкиперской бородкой, сидел за столом и читал пухленький польский детектив, на глянцевой обложке которого красовалось некое шифрованное письмо, истекающее ярко-алой кровью – а к нему тянулась из угла определенно злодейская рука в черной перчатке.
   – «Тайна Юлии», – сказал капитан.
   – Что? – Данил невольно вздрогнул.
   – Название такое, – капитан показал книжку в захлопнутом виде. – Зейдлер-Зборовский, знаменитая серия о майоре Довнаре. Пикантно читать, знаете ли, то и дело о собственную фамилию спотыкаясь. Я вам потом дам. Коньячку хотите?
   – Наливайте, – сказал Данил. – Самую малость.
   Кабинет был в надлежащей степени эффектен: в углу красовалась модель трехмачтового парусника, одну стену занимал советский военно-морской флаг, на другой мирно соседствовали портреты адмирала Колчака, маршала Пилсудского и самого капитана в старинном кунтуше, с рукой на рукояти позлащенной сабли.
   Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, не без некоторых оснований считался личностью исторической. Как и Данил, прапраправнук сосланного сюда за которое-то из восстаний поляка. Поляков отчего-то принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за хронического недостатка грамотных великороссов частенько выходили в чиновники, а один сто тридцать лет назад даже положил в этих краях начало пивоварению, открыв первый в Шантарске пивзавод. Дедушка и отец Довнара (до тридцать одного года писавшегося Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в военно-морское училище и к тридцати одному году был уже капитаном второго ранга, имея под своей командой эсминец с классическим именем «Стерегущий».
   Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и консерватора, сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое восемнадцатое августа застало эсминец на рейде одного не самого большого, но и не самого маленького черноморского города, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружеским визитом учебный парусный корабль военного флота одной латиноамериканской страны.
   В тогдашней неразберихе штаб флота как-то забыл о «Стерегущем» и приказов ему никаких не посылал – а потому кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные сообщения московского радио и позицию военного министра. В девять часов утра он собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны держать нейтралитет, а в пять минут десятого к берегу уже пошли мотоботы с десантом. Еще через четверть часа морячки Довнара, вооруженные автоматами и разбитые на мелкие группы, заняли в городе все, что с военной точки зрения стоило занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты – дело будничное и житейское, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой устранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления не оказывали (первое время они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).
   Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды стало для отдыхающих – пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.
   Увы, Бонапарта из Довнара не вышло, ввиду известного финала всей затеи. Был шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку – стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили. Но потомок шляхтичей каяться и вилять из гонору отказался и вылетел с флота, что твоя торпеда. Вернувшись в Сибирь, он долго мыкался с клеймом «пособника путчистов», пока не попал к Лалетину, стоявшему выше таких пошлостей. По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, Данилу, помнившему свои собственные переживания, ничуть не казалось удивительным). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи Лалетина, любившего в людях безобидные странности, если они не мешали делу), стал регулярно ходить на мессы в возвращенный католической общине дореволюционной постройки костел. Ездил даже в Польшу, чтобы присмотреться к исторической родине, но нашел ее скучноватой и тесноватой.
   Данил, отставив рюмку, достал из сумки атлас, нашел нужную страницу, провел по карте авторучкой:
   – У вас есть лоции этих мест?
   – У меня есть лоции в с е й Шантары, – с достоинством сказал капитан. – Со всеми судоходными протоками.
   – Меня интересуют эти места.
   – Здесь? – капитан заглянул ему через плечо. – Второй шкаф, третья полка…
   – Доставайте.
   Данил возился минут десять, совмещая в уме речные лоции и полученные от Глаголева карты. Поднял голову:
   – Сможете пристать здесь? А здесь? Здесь? Глубина у берега неизвестна, правда…
   – Эхолот у меня японский. Как и прочее оборудование. С моей осадкой в восемьдесят сантиметров и водометом прижмусь к любому бережку, лишь бы он был не болотистый…
   – Ну и прекрасно, – сказал Данил. – Кто сейчас на борту?
   – Пятеро. Нет радиста, кока, обоих стюардов и механика.
   – С теми, что есть, в рейс выйти сможете?
   – Если будет приказ.
   – Считайте, вы его получили, – сказал Данил. – Сколько у вас оружия?
   – Охотничьего – полная стойка. В сейфе три пистолета, автомат и помповушка.
   – Горючее?
   – Полные баки.
   – Мои приказы обсуждению не подлежат?
   – Не подлежат. Пока нет отменяющих их распоряжений шефа.
   – Заприте радиорубку, – сказал Данил. Написал на листке несколько строк, вложил его в конверт и заклеил, лизнув языком. – Всякое сообщение с берегом прервать. С наступлением темноты отвалите и пойдете к устью Номочона. В шесть утра вскроете этот конверт. Если кто бы то ни было, кроме меня, попытается силой вторгнуться на борт, уходите, не дожидаясь темноты. Никаких распоряжений из «Интеркрайта», если они не подтверждены лично мной, не выполнять. В ком из экипажа не уверены?
   – Уверен во всех.
   – Раздайте оружие. С властью не воевать – просто уходите… – он чуть не ляпнул «в море», настолько этот разговор напоминал диалог из пиратского романа. – Если придут не власти, а кто-то д р у-г о й – разрешаю при необходимости открывать ответный огонь. Но не увлекайтесь, ваша задача – беспрепятственно уйти из Шантарска. Вопросы будут?
   Капитан Ежи Довнар смотрел на него истово, азартно, влюбленно.
   – Это ведь не игра? – спросил он звенящим голосом. – Не маневры? Правда?
   – Это война, – сказал Данил. – Наша маленькая война…
   …Выйдя на набережную, он вынул и перечитал украдкой сунутую Ларой в карман записку: «Одного я узнала. Раз пять видела в „Жар-Птице“. Лет сорока, зовут Батуала».
   Данил человека с такой кличкой не помнил. Не сталкивался прежде. Впрочем, как говаривал незабвенный капитан Алехин, номер документа дате выдачи соответствует. Кличка Батуала была популярна лет двадцать назад, после одного модного в то время мультика…
   Он зашел в здание речпорта, отыскал среди трех автоматов один работающий.
   Набрал номер и пару минут поговорил. Пришлось позвонить еще раз, уже по другому номеру. Поговорил и по нему. Сзади собралась небольшая очередь, и он отошел к игровым автоматам. Дождался, когда возле телефона вновь станет пусто. Набрал номер.
   – Приемная аналитического отдела, – послышался казенно-сухой голос Митрадоры.
   – Это прораб Степанко, – сказал Данил.
   Голос верной сподвижницы остался столь же бездушным:
   – Вам, товарищ Степанко, в конторе появляться совершенно незачем. Запись в трудовой книжке можете оспорить в суде согласно действующему законодательству.
   «Молодец бабка, – подумал Данил. – Значит, они уже в конторе. Началось».
   – А что там слышно под деревьями?
   – Шумят постоянно. – Ее голос отдалился, словно обращалась к кому-то в приемной. – Опять этот алкаш, никак не поймет, что тут ему не при социализме… Товарищ полковник, вы на меня зря так глазами сверкаете, хотите, послушайте сами, если он еще-трубку не бросил…
   Данил аккуратно повесил трубку и быстро направился к выходу.

Глава одиннадцатая
Беседы напоследок

   Фирмочка «Ясень», именовавшаяся на жаргоне посвященных «под деревьями», размещалась, подобно многим собратьям, в подвале, выходящем на одну из главных улиц. Как водится, пристроили лестницу, оснастили уродливыми перилами, обложили фасадик плитками под мрамор, присобачили вывеску – получилась вполне приличная по нынешним временам контора. По документам с Данилом ее никак нельзя было связать, а занималась она главным образом мелкооптовой торговлей чем попало, от бананов до колготок – и, как положено фирмам-крошкам, исправно платила дань местному бомбардиру Куте (который помер бы со страху, узнав, с кого на самом деле ежемесячно сшибает налог). Прибыль кое-какая исправно капала – потому что девять из одиннадцати трудившихся в фирме свято полагали ее настоящей и пахали соответственно.
   Данил спустился в подвал. Никто не обратил на него внимания – клиенты толпились у прилавка-витрины – прошел направо, в незаметный проходик за грудой картонных коробок, мимо крохотной комнатушки, где зарылась в ворох бумаг девочка с накрашенной недовольной мордашкой. В самом конце обнаружилась дверь. Прежде чем войти, Данил повернул черный выключатель, красовавшийся на бетонной стене вроде бы в качестве украшения, оставшегося от прежних владельцев, ни к чему на первый взгляд не подсоединенный.
   В столь же крохотной, как первая, клетушке сидели двое – усатый охранник в дешевом камуфляже и человек лет сорока, являвший воочию образ, осмеянный десятками кинокомедий – типичный советский бухгалтер в уродливых очечках и помятом отечественном костюме, разве что черных нарукавников не хватало для комплекта (Данил их запретил в свое время, сочтя дешевым перебором), сутулый и невероятно растяпистый на вид. Штирлиц эпохи неразвитого капитализма…
   – Здорово, орлы, – сказал Данил, достал из ящика зрелый банан и стал распеленывать. – Как коммерция? Как наезды?
   – Кутя, сволочь, поднял процент, – сказал «бухгалтер». – Никакой утонченности в человеке, одна ненасытная хавалка. Хлопнуть его, что ли?
   – Ну, не надо нарушать экологическое равновесие в околотке, – отмахнулся Данил. – Пусть себе играется…
   – Да ясно. Шучу от скуки.
   – Стареешь, капитан, – сказал Данил. – Помню я твои шуточки в Камдешском ущелье, там они веселее были…
   – Это когда вы фальшивую китайскую границу соорудили? – оживился «охранник».
   – Да нет, границу делали южнее, – сказал Данил. – А в ущелье этот деятель посадил пакистанского шпиончика на гранату с выдернутой чекой так, чтобы прижимал, паразит, задницей скобу.
   – А этого он мне не рассказывал, – обиженно кивнул «охранник» на «бухгалтера». – И что?
   – А ничего, – сказал Данил ностальгически. – Три часа просидел в самой неудобной позе, жить-то хотелось… Потом мышцы устали, задница и соскользнула. А может, граната вывернулась. Главное, был пакистанец – и нету.
   – Садисты, – сказал «охранник». – Все поколение у вас такое. Мы, когда сцапали в Бендерах литовскую сучку с немецкой снайперкой, пальцем ее не тронули – казак баб не забижает. В окно выкинули, и только – пущай полетает…
   – А этаж-то какой был? – поинтересовался Данил.
   – Девятый вроде. Помню, что шибко нечетный…
   Данил показал глазами на потолок:
   – Тама?
   – Да уж давно.
   – Ну ладно, – сказал он. – Прибыль в этом месяце есть? Молодцы. Выписываю премию. Быть сегодня в двадцать два ноль-ноль на углу Парковой и Гагарина. Со стволами. Будет вам развлечение, чтобы от безделья на бедного Кутю зубом не цыкали… Открывай лестницу.
   «Охранник» подошел к стене и сильно потянул за черный кованый крюк, служивший вешалкой. Плита из прессованных опилок, обитая красным кожзаменителем под цвет остальных стен, поехала на роликах в сторону, открыв узенькую металлическую лесенку, уходившую куда-то вверх. Данил поднялся по ней, нажал кнопку в потолке.
   Примерно через минуту поднялся люк. Он уперся руками в края, рывком бросил тело вверх – и оказался в однокомнатной квартире на первом этаже, расположенной как раз над фирмочкой. Ростислав, как всегда, подошел с самой неожиданной стороны, пряча пистолет. Рядом с люком, лежал скатанный в трубку ковер.
   – Вылезай уж, нелегал, – сказал столичный гость. – Ты ведь на нелегальном, как я понял?
   – Это с какой стороны смотреть, – ответил Данил, отряхивая колени. – Есть у меня самый взаправдашний польский паспорт, где я хоть и Черский, но – Дариуш…
   – Сколько стоил?
   – Пять.
   – Что-то дешево…
   – Так по знакомству, – признался Данил. – К тому же прапрадедушка кандалами гремел во имя вольности и неподлеглости…
   – Где он у тебя гремел-то? В губернской управе?
   – Вообще-то там, – сказал Данил. – До восьмого класса дослужился, один орденок в петлице, второй на шее… Но это уже детали. Сослать-то сослали.
   – И поможет тебе этот паспорт?
   – Как зайцу «Гербалайф».
   – Вот то-то. Держи, – Ростислав подал ему красную книжечку. – З д е с ь, конечно, и это тебе не поможет, поскольку ловят не документ, а конкретную физиономию, но в прилегающих областях можешь помахать при необходимости. Разрешено. Но если запорешься, милый, никто тебя знать не знает, мало ли кто может свою фотографию приклеить «Моментом» на чистые корочки да заполнить коряво на свои данные…
   – Ого… – Данил, не раскрывая удостоверения, прочитал про себя не столь уж короткую, тисненую золотом надпись, сопровождавшуюся двуглавым орлом. – В провинции, конечно, навытяжку встанут… – раскрыл корочки. – Вальяжная подпись стала у бывшего сослуживца, гляжу… Соответствующая. Интересно, а он сам-то знает?
   – Тебе совершенно незачем гадать, кто и сколько знает, – сказал Ростислав. – Твоя задача – чисто и аккуратно взять клад. И доставить все пятьдесят или там сорок пять ящиков сюда. Под «блицы» и объективы. И крайне желательно, просто жизненно необходимо, чтобы к ним в виде словоохотливого экскурсовода был присовокуплен Логун. Клад без Логуна значительно теряет в цене. Значительно… Понял?
   – Любопытное совпадение, – усмехнулся Данил. – Глаголев пару часов назад мне предлагал ту же самую прогулочку. Сулился даже подослать пару вертушек с десантом и навязал своего мальчика в напарники.
   Ростислав достал красивую авторучку, синюю с золотом:
   – Как говаривал почтальон Печкин, я принес посылку для вашего мальчика… Не бойся, не циан. Но вырубает хорошо. На часок.
   – Значит, не осталось никаких неясностей… – протянул Данил.
   – Какие тут могут быть неясности? Все пятьдесят… или сорок пять ящиков должны попасть не в кабинеты глаголевского ведомства, а сюда, в этот милый старинный город. И принести их должен в клювике ты. Это великолепнейшим образом укладывается в простую и ясную картину происшедшего: героическая частная охрана честнейшей фирмы, видного члена Гильдии, приложив титанические усилия, но ни разу не нарушив законов, возвратила нации бесценные сокровища, которые шайка коррумпированных политиканов пыталась контрабандно вывезти за рубеж для финансирования своей предвыборной кампании. Глаголевские дружки, если клад попадет к ним, будут играть ту же мелодию по той же партитуре, но они будут преследовать с в о и цели, вести с в о и торги и шахматные партии. Стратегические наши цели совпадают, но в тактике расходимся чуть ли не в каждом пункте… Никто не одалживает своих козырей попользоваться, если может выиграть с их помощью сам, и немало. – Ростислав невесело улыбнулся. – В скверном романе я бы тебе угрожал ржавым кольтом с кривым дулом. И пугал, что в случае неудачи тебя за каждым углом будут поджидать хмурые снайперы. Глупости, конечно… Просто тебе некуда будет податься, если завалишь дело. Разве что на историческую родину, корпеть на скромную ренту… Если тебе не удастся взять клад, или он уйдет к Глаголеву, фирму из ее нынешних неприятностей вытащить вообще-то удастся, но вы из баронов превратитесь в мелких лавочников, и это еще не самое скверное – здесь, как я понимаю, есть немало народу, который боялся вас сильненьких, но на слабых обязательно постарается выместить все обиды…