Страница:
– Я уж думал, скажете, что душу погублю…
– Очень уж не н а ш е золото-то. К такому страхи о погублении души вроде бы и не относятся, однако палка бывает о двух концах – поди угадай, что ч у ж о е к тебе потом привяжется. Один сагаец его называл «буруш-олтун» – «пачканое золото». Это он не о грязи…
Данил стоял среди избы. Вновь, не впервые уже, окружающее показалось ему нереальным, но теперь знаки были переставлены – сейчас именно он, если подумать, был для этого не менявшегося столетиями мира чем-то призрачным и мимолетным, как ползущий между кедров утренний туман.
Резко мотнул головой, стряхивая наваждение, вышел на крыльцо. Пропустил в избу Валентина с рюкзаком на правом плече, за ним Лару, задержал Корявого:
– Пойдем-ка… – Отвел к машине, понизил голос: – Дядя Миша, нужно в темпе провернуть маленький шмон. Сможешь?
– Смотря что.
– Слушай сюда…
От баньки они отказались, от «кваску» тоже. Старуха уселась разбирать принесенные из тайги травки. Лара, узрев такое занятие, начала увиваться вокруг с деликатными расспросами о колдовстве, и Данила такой поворот событий как нельзя лучше устраивал – обе сидели в дальней комнате, а рюкзаки остались в сенях… Он подошел к Валентину и сказал многозначительно:
– А не прогуляться ли нам по деревне?
– Зачем? А, да, понял.
Они вышли со двора. Корявый, которому Данил за спиной белобрысого показал большим пальцем через плечо, нырнул в избу. В деревне стояла тишина. Светились окна, у забора шумно вздохнула корова, почти невидимая в сумерках. Дома были разбросаны вольно, так что единственная улица была не такая уж и короткая. Стараясь не спешить, оба прошли до самого конца, развернулись и направились обратно. В доме, возле которого приткнулся комитетский «уазик», орал магнитофон. Окна занавешены плохо, и Данил увидел, что солдатики, все шестеро, сидят у стола вокруг трехлитровой банки с жидкостью цвета какао. Действительно, по возрасту – определенно контрактники. Лейтенант притулился тут же в уголке, и лицо у него выдавало борение самых разных желаний. Можно биться об заклад, что сегодня-то он все же не вытерпит…
– Что это там у них?
– Бражка с какао, – сказал Данил. – Приятная штука.
– Это не засада.
– Конечно, – сказал Данил. – Засада так беззаботно не балдеет. Но рация у них есть, вон, видите? Уголок торчит. Не знаю, что там за беспорядки в Тохаре, есть они на самом деле или нет, но под этим соусом нас любой патруль хлопнет в два счета, как гипотетических боевиков, и никому потом не докажешь…
– Ничего, – спокойно сказал Валентин. – Главное – добраться. Пойдемте?
– Подождите. – Данил прикинул: следовало дать Корявому побольше времени. – Постоим пару минут, у меня чисто личный разговор…
– Успокойтесь. Я не собираюсь ябедничать папочке. Вы ведь это имели в виду?
«Быстрый, сволочь», – подумал Данил.
– Именно это я и имею в виду, – сказал он.
И пошел вслед за спутником к дому – ничего нельзя было придумать, чтобы задержать его еще хотя бы на пару минут…
Однако, вернувшись, они застали в избе сущее благолепие – Лара со старухой заканчивали вязать траву в пучки, а дядя Миша подкладывал полешки в печку. Кот устроился под столом, зорко оглядывая оттуда незнакомых людей. Демонического в нем ничего не было, а поскольку в избе горели самые обыкновенные электрические лампочки, вокруг не пахло и каплей мистики – и все равно Данил не мог отвязаться от мысли, что время и пространство вдруг лопнут чудовищной трещиной, разодрав теплую ночь сверху донизу, до неба, до звезд, и с т о й стороны хлынет дневной свет, затопочут копыта, по улице проскачут всадники, посланные переловить последних улизнувших свидетелей погребения…
– Спать у нас рано ложатся, – намекающе бросила старуха.
– Нам, пожалуй, тоже пора, – сказал Данил. – Выезжать будем по рассвету… Готовьтесь спать, гвардия.
– А где у вас сараюшка? – спросила хозяйку Лара.
– Никаких сараюшек, – заявил Данил мрачно. – Диспозицией не предусмотрены.
Он вышел во двор, закурил, подошел к «уазику». Вскоре скрипнула дверь, с крыльца сбежал дядя Миша:
– Бабка сказала белесому, чтоб заносил автомат в избу. Углядела же, клюка… Неси уж, говорит, чего уж…
– Она такая, – сказал Данил.
– Командир, ты молитву какую-нибудь не помнишь? На сон грядущий бы?
– Да ладно тебе…
– А все ж таки. Та еще бабулька, гадом буду. Кто ее знает, что ей в голову взбредет насчет нас…
– Ладно тебе, – повторил Данил. – Взял?
– А там и так пусто, как на Северном полюсе…
Глава четырнадцатая
– Очень уж не н а ш е золото-то. К такому страхи о погублении души вроде бы и не относятся, однако палка бывает о двух концах – поди угадай, что ч у ж о е к тебе потом привяжется. Один сагаец его называл «буруш-олтун» – «пачканое золото». Это он не о грязи…
Данил стоял среди избы. Вновь, не впервые уже, окружающее показалось ему нереальным, но теперь знаки были переставлены – сейчас именно он, если подумать, был для этого не менявшегося столетиями мира чем-то призрачным и мимолетным, как ползущий между кедров утренний туман.
Резко мотнул головой, стряхивая наваждение, вышел на крыльцо. Пропустил в избу Валентина с рюкзаком на правом плече, за ним Лару, задержал Корявого:
– Пойдем-ка… – Отвел к машине, понизил голос: – Дядя Миша, нужно в темпе провернуть маленький шмон. Сможешь?
– Смотря что.
– Слушай сюда…
От баньки они отказались, от «кваску» тоже. Старуха уселась разбирать принесенные из тайги травки. Лара, узрев такое занятие, начала увиваться вокруг с деликатными расспросами о колдовстве, и Данила такой поворот событий как нельзя лучше устраивал – обе сидели в дальней комнате, а рюкзаки остались в сенях… Он подошел к Валентину и сказал многозначительно:
– А не прогуляться ли нам по деревне?
– Зачем? А, да, понял.
Они вышли со двора. Корявый, которому Данил за спиной белобрысого показал большим пальцем через плечо, нырнул в избу. В деревне стояла тишина. Светились окна, у забора шумно вздохнула корова, почти невидимая в сумерках. Дома были разбросаны вольно, так что единственная улица была не такая уж и короткая. Стараясь не спешить, оба прошли до самого конца, развернулись и направились обратно. В доме, возле которого приткнулся комитетский «уазик», орал магнитофон. Окна занавешены плохо, и Данил увидел, что солдатики, все шестеро, сидят у стола вокруг трехлитровой банки с жидкостью цвета какао. Действительно, по возрасту – определенно контрактники. Лейтенант притулился тут же в уголке, и лицо у него выдавало борение самых разных желаний. Можно биться об заклад, что сегодня-то он все же не вытерпит…
– Что это там у них?
– Бражка с какао, – сказал Данил. – Приятная штука.
– Это не засада.
– Конечно, – сказал Данил. – Засада так беззаботно не балдеет. Но рация у них есть, вон, видите? Уголок торчит. Не знаю, что там за беспорядки в Тохаре, есть они на самом деле или нет, но под этим соусом нас любой патруль хлопнет в два счета, как гипотетических боевиков, и никому потом не докажешь…
– Ничего, – спокойно сказал Валентин. – Главное – добраться. Пойдемте?
– Подождите. – Данил прикинул: следовало дать Корявому побольше времени. – Постоим пару минут, у меня чисто личный разговор…
– Успокойтесь. Я не собираюсь ябедничать папочке. Вы ведь это имели в виду?
«Быстрый, сволочь», – подумал Данил.
– Именно это я и имею в виду, – сказал он.
И пошел вслед за спутником к дому – ничего нельзя было придумать, чтобы задержать его еще хотя бы на пару минут…
Однако, вернувшись, они застали в избе сущее благолепие – Лара со старухой заканчивали вязать траву в пучки, а дядя Миша подкладывал полешки в печку. Кот устроился под столом, зорко оглядывая оттуда незнакомых людей. Демонического в нем ничего не было, а поскольку в избе горели самые обыкновенные электрические лампочки, вокруг не пахло и каплей мистики – и все равно Данил не мог отвязаться от мысли, что время и пространство вдруг лопнут чудовищной трещиной, разодрав теплую ночь сверху донизу, до неба, до звезд, и с т о й стороны хлынет дневной свет, затопочут копыта, по улице проскачут всадники, посланные переловить последних улизнувших свидетелей погребения…
– Спать у нас рано ложатся, – намекающе бросила старуха.
– Нам, пожалуй, тоже пора, – сказал Данил. – Выезжать будем по рассвету… Готовьтесь спать, гвардия.
– А где у вас сараюшка? – спросила хозяйку Лара.
– Никаких сараюшек, – заявил Данил мрачно. – Диспозицией не предусмотрены.
Он вышел во двор, закурил, подошел к «уазику». Вскоре скрипнула дверь, с крыльца сбежал дядя Миша:
– Бабка сказала белесому, чтоб заносил автомат в избу. Углядела же, клюка… Неси уж, говорит, чего уж…
– Она такая, – сказал Данил.
– Командир, ты молитву какую-нибудь не помнишь? На сон грядущий бы?
– Да ладно тебе…
– А все ж таки. Та еще бабулька, гадом буду. Кто ее знает, что ей в голову взбредет насчет нас…
– Ладно тебе, – повторил Данил. – Взял?
– А там и так пусто, как на Северном полюсе…
Глава четырнадцатая
Шумные встречи на тихой войне
Вопреки суеверным опасениям Корявого, ночь прошла спокойно, домовой никого не душил, хозяйка ни во что жуткое не превращалась. Утро выдалось прекрасное, старуха на прощанье даже напоила их парным молоком. Правда, молоко в городские глотки шло плохо. Данил его давно забыл, Валентин, оказавшийся хуторским, тоже, Лара раньше не пробовала вообще, отхлебнула пару глотков и округлила глаза:
– Такое впечатление, оно живое…
Один дядя Миша браво опростал двухлитровую банку, заявив, что вкус парного молочка он тоже забыл, но продукт полезный, а потому следует пить, сколько влезет.
И уехали.
…Патруль им преградил путь часа через полтора.
Дорога раздваивалась, огибая необъятную гору, влево уходила широкая, наезженная колея, где прошла бы бок о бок парочка грузовиков, вправо – однорядка, подобная той, что вела в деревню. Поперек широкой стоял «уазик» цвета хаки, свободное пространство меж ним и обочинами было перекрыто аккуратно поваленными сосенками. Рядом, на полянке, стояла выцветшая палатка. Судя по выжженному пятну под большим черным треножником с подвешенным к нему чайником, по куче пустых консервных банок в сторонке, застава обитала тут не первый день. Несмотря на раннюю пору, возле машины прогуливался стриженный под ноль детина в кепочке-«афганке» и камуфляже с нашивками ФКГЗ, с АКСУ на плече. У полога палатки красовалось пять пар кросовок, а на растяжке сохла тельняшка-безрукавка.
Детинушка браво шагнул вперед, энергично отмахивая рукой. Дядя Миша принял вправо и не спеша поехал себе дальше по свободной дороге, но сзади вдруг послышался свист, и часовой потрусил следом, махая рукой к себе, разок многозначительно показав автомат.
– Вариант «Иностранец», – сказал Данил спокойно. Расстегнул ремешок кобуры, опустил предохранитель. – Давай задний.
«Уазик» пополз задним ходом. Рядом с часовым торчал еще один коротко стриженный, постарше лет на пять, с защитными звездочками на погонах незастегнутой форменки – старший лейтенант. Кобура у него на поясе осталась нерасстегнутой, а часовой держал автомат довольно небрежно.
– Ну чего, мужики? – Дядя Миша выгл янул с недовольной физиономией. – Вот те крест, не шпионы. Хочешь, подошвы посмотри, никакой там рации не заделано…
– Кто такие? – спросил старлей лениво-бдительно.
– Интуриста с дочкой за медведем везем, – доверительно поведал Корявый. – Валютой платит, мля, тут повезешь…
Данил открыл дверцу и выпрыгнул, обозрел патрульных и палатку с бессмысленно-радостной улыбкой импортного человека, всю сознательную жизнь бродившего по асфальту. Больше из палатки никто не вышел. Два автомата к тому же висят у входа, под пологом – караульщики, мать вашу…
Лейтенант дернулся было к нему, но проскочил взглядом мимо и даже немножко отвесил челюсть. Часовой реагировал столь же гетеросексуально.
Лара выпорхнула из боковой дверцы, как ослепительное видение. Роскошные золотистые волосы, просвеченные солнцем, струились по плечам, невесомая маечка наглядно свидетельствовала, что в буржуазном мире лифчики давно сочли пережитком. Потянулась, походкой манекенщицы прошлась возле машины и, очаровательно улыбаясь, сказала Данилу по-английски:
– Смотри, у этого офицерика такая же педерастическая физиономия, как у дяди Джека, наверное, тоже…
Данил ей мысленно поаплодировал – вплоть до овации. Сей маленький экспромт, имевший целью выяснить, понимает ли старлей по-английски, достиг цели мгновенно: офицер таращился на девушку столь же умиленно-обалдело, определенно не поняв ни слова. Данил тем временем подошел вплотную к часовому – тот, глядя на Лару, непроизвольно проглотил слюну с громким чмоком – обозрел его спереди, с боков, заулыбался:
– Рашен командос? Велл, велл…
И, войдя в образ, потрогал указательным пальцем дуло автомата, праздно болтавшегося у детины на плече. Тот и внимания не обратил, сказал завороженно:
– Ох, Серега, я бы ей вдул…
Старлей цыкнул на него, но дядя Миша с понимающей ухмылкой успокоил:
– Да не понимают они ни хрена, переводчик вон сидит, только он с похмелья, в деревне бражки обожрался, пошевелиться не может… Чего тормозили-то?
– Ох, я бы ей… – повторил простяга-часовой.
Данил с милой улыбкой сказал ему на английском:
– Почеши себе яйца битой бутылкой, дитя мое, и жопу не забудь…
И, обойдя его, с раскованностью патентованного иностранца направился к палатке, стал озираться с видом крайнего любопытства.
– Куда едете? – спросил старлей, косясь на Лару.
– Сказали, вот сюда. – Дядя Миша показал ему карту и ткнул пальцем. – Говорили, тут есть медведь. Нам, честно тебе скажу, интереснее его по тайге покружить подольше, он, английская морда, поденно платит, вот я его четвертый день вокруг деревень кручу… Да заскучал что-то, в чащобу хочет. Вы что тут делаете-то, а?
Лара, склоняя головку то к правому плечу, то к левому, разглядывала часового. Часовой млел. Данил, повернувшись вполоборота к машине, внимательно слушал.
– Сюда не надо, – тыкал пальцем в карту старлей, – тут запретка, сюда тоже соваться не стоит…
– А что вы там крутите? Спускаемый аппарат, что ли, упал?
Лейтенант поманил его пальцем и сказал потише:
– Утечка радиации, понял? Везли там одну херню на точку, а она с откоса кувыркнулась. Так что забирай в сторонку. Вот здесь чтоб вас и близко не было. Мы сами в ту сторону до ветру сходить боимся, хоть дозиметр пока и не шевелится…
Судя по его лицу, он искренне верил во все, что говорил – сам попал на обманку.
– Ну, спасибо, что предупредил, – сказал Корявый облегченно. – Где, говоришь, безопаснее? Ага… Туда вжарю, покручу его еще пару деньков…
– Только смотри, на тохарцев не напорись.
– Так это что, по радио не звездели?
– Точно тебе говорю. Возле Шеломаихи; местные с ними стрелялись. Заходят на нашу сторону, только так, знаешь ихних лошадок? Везде пройдет, по горам лазит, как кошка…
– Да у меня карабин при себе.
– Они тоже не пустые, – сказал старлей.
– Слышь, Серега, – обрадовался часовой. – А может, кого из нас послать одного с иностранным гостем? Чтобы ненароком узкоглазые не обидели. Я бы съездил ради такого случая, согласно дружбе народов. Все тишком, и полкаш не узнает…
– Подтянись! – Старлей окинул его уничтожающим взглядом. – Хорошо, они по-русски не секут, а то писал бы этот потом у себя насчет нашей дисциплинки… Ну куда тебе щемиться? Так она тебе и дала, ты ж полгода не подмывался, а у них на каждое время дня свой дезодорант.
– Все равно, положить бы ее голой попкой в мягкие лопухи…
– Сиди уж, страдалец. Марш на пост!
Часовой вздохнул:
– Может, она хоть с нами сфотается?
– Пошел, говорю!
Старлей уже стремился побыстрее от них избавиться – пока не вылезли из палатки остальные, и дисциплина в подразделении не оказалась подорванной на весь оставшийся день. К тому же Данил, отвечая на яростные взгляды старлея детской улыбкой, бродил возле палатки, недвусмысленно намереваясь поиграться автоматами.
– Забирай ты их и вали, хрен с тобой, – посоветовал он Корявому. – А насчет тохарцев – поглядывай. Погонишься за валютой, без головы останешься…
– Да чего они там…
– Вот тебе «чего»… Я вчера выходил на связь, сказали, что подойдет еще батальон. Понял? По пустякам в тайгу не погонят. Они, говорят, в лесничестве всех вырезали.
– Эй, мистер! – заорал Корявый Данилу, усиленно помогая себе жестами, стуча пальцем по стеклу часов: – Ком, ком! Время! Ту-ту-ту! Медведь – бух-бух!
– Ну, чтоб ты только мне на дороге не попался… – сказал Данил по-английски, похлопав старлея по плечу. – Пошли, доченька иностранца, а то у часового скоро казенные штаны по шву лопнут…
– Не все же равнодушны к моей прелести, как ты, болван, – очаровательно улыбаясь, бросила Лара на том же наречии и сделала ручкой часовому. – Гуд бай, мал-шик!
«Вряд ли они будут сообщать Логуну, – подумал Данил, когда машина тронулась. – А если и доложат по рации, будут упорно талдычить насчет „ненашего человека“ с очаровательной дочкой, приметы у них, можно биться об заклад, в памяти не отложились – вот разве что параметры Лариной фигурки могут описать с точностью до миллиметра… Значит, подходит еще батальон? Интересно, означает ли это, что раскопки близятся к концу?»
Валентин достал процессор – они уже захватили начало запрограммированного маршрута. Хитроумная штучка старательно попискивала и свиристела, отмечая короткими пунктирами все отклонения машины от вколоченной в память процессора трассы.
Данил пересел за руль. С ровной дорогой пришлось распрощаться, машина перла по редколесью, раскачиваясь, словно лодка на волнах, взревывая мотором, прыгая на толстых корнях. «Уазик» способен творить в тайге чудеса, лишь бы хватило места проехать… Валентина с Ларой швыряло на жестких лавочках, автоматы им пришлось взять в руки, а запалы от гранат Данил напихал себе в карманы. Рюкзаки ездили то вдоль, то поперек, хорошо еще, в их вещах не было ничего стеклянного, иначе давно разбилось бы к чертовой матери…
Примерно через час такой эквилибристики Данил остановил машину, решительно выключил мотор. «Уазик», накренясь на левую сторону, приткнулся на отлогом склоне. Дальше не проехать. Тайга становится все гуще, петлять пришлось бы так загогулисто, что пешком все равно быстрее…
– Приехали, господа, – сказал он, распахивая дверцу. – Дальше придется ножками…
Вокруг стояла тишина. Мошка моментально окутала их мельтешащим облачком. Данил побрызгал вокруг импортным аэрозолем, на пару минут воздух очистился, но вскоре крохотный таежный гнус вернулся, щекотал лицо, назойливо лез в уголки глаз.
– Ну откуда они берутся? – Лара громко выругалась, устав отмахиваться.
– Ручками не махай, не поможет… – сказал Данил. – Это еще ничего, бывает похуже. – Он достал флакон с отечественным гнусобоем. – Придется мазаться. Только сначала косу заплети, да потуже, чтоб за ветки не цепляться такой гривой.
– А воняет… – Лара недовольно повертела флакон.
– Смотри, чтобы в глаза не попало. – Данил щелкнул затвором, забросил автомат на плечо и прицепил нож к поясу.
Валентин извлек шикарный нож разведчика в зеленых ножнах-кусачках, с зеленой рифленой ручкой. Данил присмотрелся – так и есть, перышко с фокусом. От обычного армейского ничем вроде бы на первый взгляд не отличается, но в торец заделано стреляющее устройство на один патрон, с двадцати метров можно прошибить каску…
Лара старательно упрятала косу под капюшон ветровки, завязала под подбородком шнурок. Нести ей ничего не пришлось, рюкзаков было только два, да и те не особенно тяжелые, впрочем, – камуфляж, десятка два консервных банок (сухой паек на неделю), по четыре автоматных магазина, гранаты, аптечка. У Валентина было еще большое, но легчайшее синтетическое полотнище, из которого можно было соорудить подобие палатки. Пара биноклей, пара фонариков, топорик – вот и все.
Данил велел Ларе снять кроссовки, проверил подошвы – нет, скользить не должны – для надежности пилкой своего ножа сделал несколько надрезов, там и сям выпилив зубцы. Вздохнул:
– Вроде бы – пойдет… Запомни, техника безопасности простая. Смотри, куда ставишь ногу. Не спеши. На поваленные стволы подошвой не опирайся – переступай их. Если вывихнешь ногу, не знаю, что и делать…
– Пристрелишь? – Лара улыбалась, но немножко посерьезнела все же, общее настроение действовало.
– Пристрелить, конечно, не пристрелю, – сказал Данил. – Но придется оставить тебя с Мишей дожидаться нас, будете сидеть посреди тайги черт знает сколько, нервишками скрипеть… Так что ты уж постарайся осторожнее. Ну, готовы?
Он отошел метров на двадцать. Порядок, уже с такого расстояния машины не видно, а с воздуха тем более не заметят… Вернулся к своим, докурил сигарету и аккуратно затоптал окурок, снова вздохнул:
– Пошли?
В общем, было не так уж трудно: погода стояла прекрасная, болот и топей по пути не предвиделось. Валентина с дядей Мишей Данил пустил вперед, а сам встал в хвост, позади Лары, как-то незаметно зашевелились в памяти старые навыки, и он без особого напряжения стерег каждый ее шаг. Было даже легче нежели встарь: потому что сосредоточился на одном – подхватить, если споткнется.
Многочасовая ходьба по тайге – предприятие не то чтобы особенно изматывающее, но однообразное и нудное. Обзора нет никакого, глаз утыкается в сплошную стену деревьев, сухие веточки легко ломаются, хрустя, когда ты их задеваешь, от сучьев покрупнее, живых, приходится уворачиваться, то и дело лицо встречает невесомо-липкую паутину. Хорошо еще, почти не попадается на пути непроходимого бурелома, но иногда все же приходилось огибать высоченные выворотни. Гнуса то ли стало поменьше во второй половине дня, то ли с ним немного свыклись, и он перестал раздражать – но все равно через каждый час мазались вонючей дрянью, испарявшейся столь же быстро, как основатели «пирамид» с денежками вкладчиков.
Живности вокруг хватало – то непуганые белки, винтом взмыв по стволу, цокали сверху, то с фырчаньем взлетал табунок рябчиков и приземлялся не особенно далеко – дичь словно чуяла, что палить по ней не будут. Зверье покрупнее и пообстоятельнее на глаза себя, понятно, не выставляло – успевало услышать шаги издали и бесшумно растаять в чаще. Узенькие звериные тропки встречались раза четыре, по одной они даже прошли с полкилометра, очень удачно была протоптана, почти совпадая с их маршрутом. Неширокий ручей перешли, свалив поперек молодую сосну, отталкиваясь от дна двумя специально вырубленными слегами.
В два часа дня Данил объявил привал. Валентин ни словечком не протестовал против того, что командование как-то незаметно перешло к Данилу, вообще хлопот с белобрысым не было ни малейших – рта почти не разевал, двигался мягко и бесшумно, без единого лишнего движения, казался неутомимым и безостановочным, словно робот. Но именно это, признаться, Данилу и не нравилось – он не ощущал рядом с собой присутствия ч е л о в е к а, рослый блондин с бесшумным автоматом на плече был отделен неким силовым полем, тормозившим все эмоции и выпускавшим наружу лишь снисходительное равнодушие. И Данил до сих пор ломал голову, прикидывая: прав он или нет, у ж е вынеся решение и поставив точку?
Слава богу, Лара причинила меньше хлопот, чем он опасался сначала. Час за часом топала след в след за белобрысым, не пища и не жалуясь, первое время немного замедляла ход всей цепочки, но довольно быстро приладилась не спотыкаться. И Данил успокоился, ухмыльнувшись про себя: что делает с людьми золото…
На привале она облегченно охнула и повалилась навзничь, даже не подумав сбегать в кустики. Корявый разжег крохотный костерок, отгоняя дымком поредевшую мошку. Данил вновь заставил девчонку снять кроссовки и тщательно исследовал кожу на ногах, шлепая ладонью, когда начинала попискивать и заявлять, что ей щекотно.
– Ну, ничего, – сказал он облегченно. – Не стал бы я тебя брать в долгий маршрут, но день-другой с тобой неприятностей не будет…
– Совершенно бесполезные пространства, – обронил Валентин. – При одной мысли, что э т о тянется на тысячи километров, цивилизованному человеку становится не по себе.
– А как насчет «зеленых легких планеты»? – с ленивой подначкой бросил Данил.
– Ну разве что.
Они устроились на отлогом склоне, под кедром. Ощущения трудно было описать словами: вокруг все было, как п р е ж д е, как сто тысяч лет назад, когда человек ютился по пещерам. З д е с ь не изменилось ничего, и в мощь оставшейся где-то вдали цивилизации верилось с трудом – впрочем, в ее разумность не верилось вообще…
Съели по банке тушенки на двоих. Выпили кофе из отыскавшихся в рюкзаке у Валентина английских банок – армейских, саморазогревающихся. И минут через двадцать Данил поднял группу, наплевав на умоляющие взгляды Лары.
– Ничего, – ухмыльнулся он, забрасывая автомат на плечо. – Чем больше протопаем до темноты, тем меньше останется на завтра. Так что – форвертс, фройляйн…
И вновь – липкая паутина на щеках, шуршат крыльями взлетающие рябчики, мелькнул черный хвост удирающего за дерево соболя, чуть слышно хрустнув, ломается черно-серый, словно бы из затвердевшего пепла, сучок, расступаются сочные ветви папоротника, порой достающие тебе до макушки, россыпи огромных червивых маслят, которым так и суждено сгнить. Иногда обходишь темноватый сырой овраг, иногда осторожно перелезаешь через поваленное ветром подтрухлявевшее дерево, щебечут птицы, названия которых ты, как городской человек, давно забыл, а то и не знал вовсе…
Сжалившись, он на четверть часа остановил группу, чтобы Лара могла вдоволь попастись в малиннике, а сам все это время стоял с автоматом под рукой – где малинник, там может оказаться и медведь, сейчас они сытые и спокойные, но зверь есть зверь, следует бдить…
Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот б е з л е с н ы е горы – те, точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья. Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось, пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете?!
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта больше.
– Значит, я стою первым, – сказал Данил. – Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
Ручей лопотал поблизости, журчал, позвякивал, протяжно булькал. Никаких загадочных звуков из тайги почти и не доносилось – мыши, зайцы и совы, выходившие с темнотой на ночную жизнь, шуметь не привыкли. Ночные страхи, в общем, близко не подступали, и он сидел, расслабившись, без особых мыслей в буйной головушке.
Потом тишину разорвало могучее мяуканье – точь-в-точь кошка на крыше, только раз в десять посильнее. Мяв пронесся над тайгой, утих. И снова заорала лесная кошка, словно приветствуя показавшуюся над вершинами деревьев луну.
Полог приподнялся, выбралась Лара:
– Это кто? – Она подсела вплотную, зябко собрала пригоршней под горлом куртку.
– Ничего особенного, – сказал Данил. – Рысь орет. От нечего делать. Сидит на суку и упражняется…
– А она на нас не полезет?
– Не полезет. Серьезно. Вокруг, может, и походит…
Рысь заорала снова.
– То-то деревья были когтями изодраны… – сказал Данил. – Мы у нее на квартире, то бишь на участке. Обижается.
– Бог ты мой, небо какое…
В самом деле, было на что полюбоваться. Млечный Путь протянулся косой полосой, звезды казались величиной с вишню – а вокруг, везде, где достает взгляд, россыпь огоньков-одиночек.
– Я такого в жизни не видела…
– Ничего удивительного, – сказал Данил. – В городах такого не увидишь.
– Такое впечатление, оно живое…
Один дядя Миша браво опростал двухлитровую банку, заявив, что вкус парного молочка он тоже забыл, но продукт полезный, а потому следует пить, сколько влезет.
И уехали.
…Патруль им преградил путь часа через полтора.
Дорога раздваивалась, огибая необъятную гору, влево уходила широкая, наезженная колея, где прошла бы бок о бок парочка грузовиков, вправо – однорядка, подобная той, что вела в деревню. Поперек широкой стоял «уазик» цвета хаки, свободное пространство меж ним и обочинами было перекрыто аккуратно поваленными сосенками. Рядом, на полянке, стояла выцветшая палатка. Судя по выжженному пятну под большим черным треножником с подвешенным к нему чайником, по куче пустых консервных банок в сторонке, застава обитала тут не первый день. Несмотря на раннюю пору, возле машины прогуливался стриженный под ноль детина в кепочке-«афганке» и камуфляже с нашивками ФКГЗ, с АКСУ на плече. У полога палатки красовалось пять пар кросовок, а на растяжке сохла тельняшка-безрукавка.
Детинушка браво шагнул вперед, энергично отмахивая рукой. Дядя Миша принял вправо и не спеша поехал себе дальше по свободной дороге, но сзади вдруг послышался свист, и часовой потрусил следом, махая рукой к себе, разок многозначительно показав автомат.
– Вариант «Иностранец», – сказал Данил спокойно. Расстегнул ремешок кобуры, опустил предохранитель. – Давай задний.
«Уазик» пополз задним ходом. Рядом с часовым торчал еще один коротко стриженный, постарше лет на пять, с защитными звездочками на погонах незастегнутой форменки – старший лейтенант. Кобура у него на поясе осталась нерасстегнутой, а часовой держал автомат довольно небрежно.
– Ну чего, мужики? – Дядя Миша выгл янул с недовольной физиономией. – Вот те крест, не шпионы. Хочешь, подошвы посмотри, никакой там рации не заделано…
– Кто такие? – спросил старлей лениво-бдительно.
– Интуриста с дочкой за медведем везем, – доверительно поведал Корявый. – Валютой платит, мля, тут повезешь…
Данил открыл дверцу и выпрыгнул, обозрел патрульных и палатку с бессмысленно-радостной улыбкой импортного человека, всю сознательную жизнь бродившего по асфальту. Больше из палатки никто не вышел. Два автомата к тому же висят у входа, под пологом – караульщики, мать вашу…
Лейтенант дернулся было к нему, но проскочил взглядом мимо и даже немножко отвесил челюсть. Часовой реагировал столь же гетеросексуально.
Лара выпорхнула из боковой дверцы, как ослепительное видение. Роскошные золотистые волосы, просвеченные солнцем, струились по плечам, невесомая маечка наглядно свидетельствовала, что в буржуазном мире лифчики давно сочли пережитком. Потянулась, походкой манекенщицы прошлась возле машины и, очаровательно улыбаясь, сказала Данилу по-английски:
– Смотри, у этого офицерика такая же педерастическая физиономия, как у дяди Джека, наверное, тоже…
Данил ей мысленно поаплодировал – вплоть до овации. Сей маленький экспромт, имевший целью выяснить, понимает ли старлей по-английски, достиг цели мгновенно: офицер таращился на девушку столь же умиленно-обалдело, определенно не поняв ни слова. Данил тем временем подошел вплотную к часовому – тот, глядя на Лару, непроизвольно проглотил слюну с громким чмоком – обозрел его спереди, с боков, заулыбался:
– Рашен командос? Велл, велл…
И, войдя в образ, потрогал указательным пальцем дуло автомата, праздно болтавшегося у детины на плече. Тот и внимания не обратил, сказал завороженно:
– Ох, Серега, я бы ей вдул…
Старлей цыкнул на него, но дядя Миша с понимающей ухмылкой успокоил:
– Да не понимают они ни хрена, переводчик вон сидит, только он с похмелья, в деревне бражки обожрался, пошевелиться не может… Чего тормозили-то?
– Ох, я бы ей… – повторил простяга-часовой.
Данил с милой улыбкой сказал ему на английском:
– Почеши себе яйца битой бутылкой, дитя мое, и жопу не забудь…
И, обойдя его, с раскованностью патентованного иностранца направился к палатке, стал озираться с видом крайнего любопытства.
– Куда едете? – спросил старлей, косясь на Лару.
– Сказали, вот сюда. – Дядя Миша показал ему карту и ткнул пальцем. – Говорили, тут есть медведь. Нам, честно тебе скажу, интереснее его по тайге покружить подольше, он, английская морда, поденно платит, вот я его четвертый день вокруг деревень кручу… Да заскучал что-то, в чащобу хочет. Вы что тут делаете-то, а?
Лара, склоняя головку то к правому плечу, то к левому, разглядывала часового. Часовой млел. Данил, повернувшись вполоборота к машине, внимательно слушал.
– Сюда не надо, – тыкал пальцем в карту старлей, – тут запретка, сюда тоже соваться не стоит…
– А что вы там крутите? Спускаемый аппарат, что ли, упал?
Лейтенант поманил его пальцем и сказал потише:
– Утечка радиации, понял? Везли там одну херню на точку, а она с откоса кувыркнулась. Так что забирай в сторонку. Вот здесь чтоб вас и близко не было. Мы сами в ту сторону до ветру сходить боимся, хоть дозиметр пока и не шевелится…
Судя по его лицу, он искренне верил во все, что говорил – сам попал на обманку.
– Ну, спасибо, что предупредил, – сказал Корявый облегченно. – Где, говоришь, безопаснее? Ага… Туда вжарю, покручу его еще пару деньков…
– Только смотри, на тохарцев не напорись.
– Так это что, по радио не звездели?
– Точно тебе говорю. Возле Шеломаихи; местные с ними стрелялись. Заходят на нашу сторону, только так, знаешь ихних лошадок? Везде пройдет, по горам лазит, как кошка…
– Да у меня карабин при себе.
– Они тоже не пустые, – сказал старлей.
– Слышь, Серега, – обрадовался часовой. – А может, кого из нас послать одного с иностранным гостем? Чтобы ненароком узкоглазые не обидели. Я бы съездил ради такого случая, согласно дружбе народов. Все тишком, и полкаш не узнает…
– Подтянись! – Старлей окинул его уничтожающим взглядом. – Хорошо, они по-русски не секут, а то писал бы этот потом у себя насчет нашей дисциплинки… Ну куда тебе щемиться? Так она тебе и дала, ты ж полгода не подмывался, а у них на каждое время дня свой дезодорант.
– Все равно, положить бы ее голой попкой в мягкие лопухи…
– Сиди уж, страдалец. Марш на пост!
Часовой вздохнул:
– Может, она хоть с нами сфотается?
– Пошел, говорю!
Старлей уже стремился побыстрее от них избавиться – пока не вылезли из палатки остальные, и дисциплина в подразделении не оказалась подорванной на весь оставшийся день. К тому же Данил, отвечая на яростные взгляды старлея детской улыбкой, бродил возле палатки, недвусмысленно намереваясь поиграться автоматами.
– Забирай ты их и вали, хрен с тобой, – посоветовал он Корявому. – А насчет тохарцев – поглядывай. Погонишься за валютой, без головы останешься…
– Да чего они там…
– Вот тебе «чего»… Я вчера выходил на связь, сказали, что подойдет еще батальон. Понял? По пустякам в тайгу не погонят. Они, говорят, в лесничестве всех вырезали.
– Эй, мистер! – заорал Корявый Данилу, усиленно помогая себе жестами, стуча пальцем по стеклу часов: – Ком, ком! Время! Ту-ту-ту! Медведь – бух-бух!
– Ну, чтоб ты только мне на дороге не попался… – сказал Данил по-английски, похлопав старлея по плечу. – Пошли, доченька иностранца, а то у часового скоро казенные штаны по шву лопнут…
– Не все же равнодушны к моей прелести, как ты, болван, – очаровательно улыбаясь, бросила Лара на том же наречии и сделала ручкой часовому. – Гуд бай, мал-шик!
«Вряд ли они будут сообщать Логуну, – подумал Данил, когда машина тронулась. – А если и доложат по рации, будут упорно талдычить насчет „ненашего человека“ с очаровательной дочкой, приметы у них, можно биться об заклад, в памяти не отложились – вот разве что параметры Лариной фигурки могут описать с точностью до миллиметра… Значит, подходит еще батальон? Интересно, означает ли это, что раскопки близятся к концу?»
Валентин достал процессор – они уже захватили начало запрограммированного маршрута. Хитроумная штучка старательно попискивала и свиристела, отмечая короткими пунктирами все отклонения машины от вколоченной в память процессора трассы.
Данил пересел за руль. С ровной дорогой пришлось распрощаться, машина перла по редколесью, раскачиваясь, словно лодка на волнах, взревывая мотором, прыгая на толстых корнях. «Уазик» способен творить в тайге чудеса, лишь бы хватило места проехать… Валентина с Ларой швыряло на жестких лавочках, автоматы им пришлось взять в руки, а запалы от гранат Данил напихал себе в карманы. Рюкзаки ездили то вдоль, то поперек, хорошо еще, в их вещах не было ничего стеклянного, иначе давно разбилось бы к чертовой матери…
Примерно через час такой эквилибристики Данил остановил машину, решительно выключил мотор. «Уазик», накренясь на левую сторону, приткнулся на отлогом склоне. Дальше не проехать. Тайга становится все гуще, петлять пришлось бы так загогулисто, что пешком все равно быстрее…
– Приехали, господа, – сказал он, распахивая дверцу. – Дальше придется ножками…
Вокруг стояла тишина. Мошка моментально окутала их мельтешащим облачком. Данил побрызгал вокруг импортным аэрозолем, на пару минут воздух очистился, но вскоре крохотный таежный гнус вернулся, щекотал лицо, назойливо лез в уголки глаз.
– Ну откуда они берутся? – Лара громко выругалась, устав отмахиваться.
– Ручками не махай, не поможет… – сказал Данил. – Это еще ничего, бывает похуже. – Он достал флакон с отечественным гнусобоем. – Придется мазаться. Только сначала косу заплети, да потуже, чтоб за ветки не цепляться такой гривой.
– А воняет… – Лара недовольно повертела флакон.
– Смотри, чтобы в глаза не попало. – Данил щелкнул затвором, забросил автомат на плечо и прицепил нож к поясу.
Валентин извлек шикарный нож разведчика в зеленых ножнах-кусачках, с зеленой рифленой ручкой. Данил присмотрелся – так и есть, перышко с фокусом. От обычного армейского ничем вроде бы на первый взгляд не отличается, но в торец заделано стреляющее устройство на один патрон, с двадцати метров можно прошибить каску…
Лара старательно упрятала косу под капюшон ветровки, завязала под подбородком шнурок. Нести ей ничего не пришлось, рюкзаков было только два, да и те не особенно тяжелые, впрочем, – камуфляж, десятка два консервных банок (сухой паек на неделю), по четыре автоматных магазина, гранаты, аптечка. У Валентина было еще большое, но легчайшее синтетическое полотнище, из которого можно было соорудить подобие палатки. Пара биноклей, пара фонариков, топорик – вот и все.
Данил велел Ларе снять кроссовки, проверил подошвы – нет, скользить не должны – для надежности пилкой своего ножа сделал несколько надрезов, там и сям выпилив зубцы. Вздохнул:
– Вроде бы – пойдет… Запомни, техника безопасности простая. Смотри, куда ставишь ногу. Не спеши. На поваленные стволы подошвой не опирайся – переступай их. Если вывихнешь ногу, не знаю, что и делать…
– Пристрелишь? – Лара улыбалась, но немножко посерьезнела все же, общее настроение действовало.
– Пристрелить, конечно, не пристрелю, – сказал Данил. – Но придется оставить тебя с Мишей дожидаться нас, будете сидеть посреди тайги черт знает сколько, нервишками скрипеть… Так что ты уж постарайся осторожнее. Ну, готовы?
Он отошел метров на двадцать. Порядок, уже с такого расстояния машины не видно, а с воздуха тем более не заметят… Вернулся к своим, докурил сигарету и аккуратно затоптал окурок, снова вздохнул:
– Пошли?
В общем, было не так уж трудно: погода стояла прекрасная, болот и топей по пути не предвиделось. Валентина с дядей Мишей Данил пустил вперед, а сам встал в хвост, позади Лары, как-то незаметно зашевелились в памяти старые навыки, и он без особого напряжения стерег каждый ее шаг. Было даже легче нежели встарь: потому что сосредоточился на одном – подхватить, если споткнется.
Многочасовая ходьба по тайге – предприятие не то чтобы особенно изматывающее, но однообразное и нудное. Обзора нет никакого, глаз утыкается в сплошную стену деревьев, сухие веточки легко ломаются, хрустя, когда ты их задеваешь, от сучьев покрупнее, живых, приходится уворачиваться, то и дело лицо встречает невесомо-липкую паутину. Хорошо еще, почти не попадается на пути непроходимого бурелома, но иногда все же приходилось огибать высоченные выворотни. Гнуса то ли стало поменьше во второй половине дня, то ли с ним немного свыклись, и он перестал раздражать – но все равно через каждый час мазались вонючей дрянью, испарявшейся столь же быстро, как основатели «пирамид» с денежками вкладчиков.
Живности вокруг хватало – то непуганые белки, винтом взмыв по стволу, цокали сверху, то с фырчаньем взлетал табунок рябчиков и приземлялся не особенно далеко – дичь словно чуяла, что палить по ней не будут. Зверье покрупнее и пообстоятельнее на глаза себя, понятно, не выставляло – успевало услышать шаги издали и бесшумно растаять в чаще. Узенькие звериные тропки встречались раза четыре, по одной они даже прошли с полкилометра, очень удачно была протоптана, почти совпадая с их маршрутом. Неширокий ручей перешли, свалив поперек молодую сосну, отталкиваясь от дна двумя специально вырубленными слегами.
В два часа дня Данил объявил привал. Валентин ни словечком не протестовал против того, что командование как-то незаметно перешло к Данилу, вообще хлопот с белобрысым не было ни малейших – рта почти не разевал, двигался мягко и бесшумно, без единого лишнего движения, казался неутомимым и безостановочным, словно робот. Но именно это, признаться, Данилу и не нравилось – он не ощущал рядом с собой присутствия ч е л о в е к а, рослый блондин с бесшумным автоматом на плече был отделен неким силовым полем, тормозившим все эмоции и выпускавшим наружу лишь снисходительное равнодушие. И Данил до сих пор ломал голову, прикидывая: прав он или нет, у ж е вынеся решение и поставив точку?
Слава богу, Лара причинила меньше хлопот, чем он опасался сначала. Час за часом топала след в след за белобрысым, не пища и не жалуясь, первое время немного замедляла ход всей цепочки, но довольно быстро приладилась не спотыкаться. И Данил успокоился, ухмыльнувшись про себя: что делает с людьми золото…
На привале она облегченно охнула и повалилась навзничь, даже не подумав сбегать в кустики. Корявый разжег крохотный костерок, отгоняя дымком поредевшую мошку. Данил вновь заставил девчонку снять кроссовки и тщательно исследовал кожу на ногах, шлепая ладонью, когда начинала попискивать и заявлять, что ей щекотно.
– Ну, ничего, – сказал он облегченно. – Не стал бы я тебя брать в долгий маршрут, но день-другой с тобой неприятностей не будет…
– Совершенно бесполезные пространства, – обронил Валентин. – При одной мысли, что э т о тянется на тысячи километров, цивилизованному человеку становится не по себе.
– А как насчет «зеленых легких планеты»? – с ленивой подначкой бросил Данил.
– Ну разве что.
Они устроились на отлогом склоне, под кедром. Ощущения трудно было описать словами: вокруг все было, как п р е ж д е, как сто тысяч лет назад, когда человек ютился по пещерам. З д е с ь не изменилось ничего, и в мощь оставшейся где-то вдали цивилизации верилось с трудом – впрочем, в ее разумность не верилось вообще…
Съели по банке тушенки на двоих. Выпили кофе из отыскавшихся в рюкзаке у Валентина английских банок – армейских, саморазогревающихся. И минут через двадцать Данил поднял группу, наплевав на умоляющие взгляды Лары.
– Ничего, – ухмыльнулся он, забрасывая автомат на плечо. – Чем больше протопаем до темноты, тем меньше останется на завтра. Так что – форвертс, фройляйн…
И вновь – липкая паутина на щеках, шуршат крыльями взлетающие рябчики, мелькнул черный хвост удирающего за дерево соболя, чуть слышно хрустнув, ломается черно-серый, словно бы из затвердевшего пепла, сучок, расступаются сочные ветви папоротника, порой достающие тебе до макушки, россыпи огромных червивых маслят, которым так и суждено сгнить. Иногда обходишь темноватый сырой овраг, иногда осторожно перелезаешь через поваленное ветром подтрухлявевшее дерево, щебечут птицы, названия которых ты, как городской человек, давно забыл, а то и не знал вовсе…
Сжалившись, он на четверть часа остановил группу, чтобы Лара могла вдоволь попастись в малиннике, а сам все это время стоял с автоматом под рукой – где малинник, там может оказаться и медведь, сейчас они сытые и спокойные, но зверь есть зверь, следует бдить…
Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот б е з л е с н ы е горы – те, точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья. Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось, пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете?!
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта больше.
– Значит, я стою первым, – сказал Данил. – Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
Ручей лопотал поблизости, журчал, позвякивал, протяжно булькал. Никаких загадочных звуков из тайги почти и не доносилось – мыши, зайцы и совы, выходившие с темнотой на ночную жизнь, шуметь не привыкли. Ночные страхи, в общем, близко не подступали, и он сидел, расслабившись, без особых мыслей в буйной головушке.
Потом тишину разорвало могучее мяуканье – точь-в-точь кошка на крыше, только раз в десять посильнее. Мяв пронесся над тайгой, утих. И снова заорала лесная кошка, словно приветствуя показавшуюся над вершинами деревьев луну.
Полог приподнялся, выбралась Лара:
– Это кто? – Она подсела вплотную, зябко собрала пригоршней под горлом куртку.
– Ничего особенного, – сказал Данил. – Рысь орет. От нечего делать. Сидит на суку и упражняется…
– А она на нас не полезет?
– Не полезет. Серьезно. Вокруг, может, и походит…
Рысь заорала снова.
– То-то деревья были когтями изодраны… – сказал Данил. – Мы у нее на квартире, то бишь на участке. Обижается.
– Бог ты мой, небо какое…
В самом деле, было на что полюбоваться. Млечный Путь протянулся косой полосой, звезды казались величиной с вишню – а вокруг, везде, где достает взгляд, россыпь огоньков-одиночек.
– Я такого в жизни не видела…
– Ничего удивительного, – сказал Данил. – В городах такого не увидишь.