Данил покосился влево – в коридоре появилась Лара, тащившая две цинки, за ней Корявый с карабином. Он высунул голову в дверь:
– Командир, где та пушка? Если прыгать начнут…
– Мы с этой пушкой сами себя спалим, – зло откликнулся Данил. – Ребята где?
– Похватали, что было, ждут…
– Убери ее вниз! – рявкнул Данил. – В трюм убери!
Коридор тоже был из стекла и просматривался во всю ширь.
И тут вертолет открыл огонь по-настоящему. В проеме сверкало с полдюжины пульсирующих ослепительно-желтых бабочек, палуба наполнилась звоном и дребезгом, летело стекло, куски алюминиевых рам, Данил успел увидеть, как Корявый, отшвырнув карабин, валит Лару на пол, закрывая ее собой – и тут же его тело нелюдски подпрыгнуло под ударом косой очереди, прошедшей прямо по упавшим…
Данил за приклад выдернул пулемет из двери, упер приклад в живот, разворачивая ствол навстречу. Сам уперся посильнее ногами в палубу и нажал на спуск, стоя на открытом месте, давил стальной крючок, превратившись в живую машину, живой прицел. Вертолет, уже коршуном упавший было к палубе, дернулся, нелепо покачнулся, клюнул носом… Чертя синусоиду, заваливаясь на правый борт, метнулся прочь…
Туманные полосы косо потянулись от него к воде – пробило баки. А секундой позже вертолет вспыхнул, совсем не так красиво, как это можно видеть в кино, удаляясь к берегу, он жирно чадил, огненные языки лохматыми клочьями срывались по ветру, уже не видно ни алого, ни голубого, все затянуло дымом, но видно, как мотает «Алуэтт» вокруг оси, зеленая пылающая фигурка выпала из проема и отвесно полетела в воду, высокий всплеск… Пылающий вертолет дотянул почти до самого берега. Взорвался он уже на мелководье, горящий остов погрузился наполовину и дымил, дымил…
Данил положил пулемет и кинулся в коридор. Двое лежали неподвижно, по черному бушлату Корявого от левого плеча к поясу пролегла цепочка опаленных дырок. Данил перевернул его и сразу понял, что перед ним мертвец.
Осторожно перевалил Лару на спину. Левый рукав ее тельняшки сплошь залит кровью, густой волной ползущей от плеча к локтю, и правая нога ниже колена задета, натекает пятно… Он растерянно оглянулся, хотел заорать на всю реку – но выскочивший из противоположной двери старпом оттолкнул его, кинул рядом зеленую брезентовую сумку, опустился на колени. Бросил через плечо:
– Нож!
Данил сделал шаг неизвестно куда, опомнился, полез в карман штанов Корявого, помнил, что тот без пера не выходил и в сортир. Тело было еще теплым… В левом кармане отыскалась выкидушка с широким, похожим на акулу лезвием. Старпом уже вытаскивал шприцы-тюбики и резиновые жгуты…
…В капитанской рубке все стекла по правому борту были сокрушены, и ветерок гулял по ней свободно. Правое плечо у Довнара прямо поверх тельняшки замотано бинтом с расплывшимся по нему темно-алым пятном – но он браво стоял у руля, время от времени прикладываясь к бутылке с коньяком. Не глядя, протянул ее Данилу, тот взял и хлебнул, как горькое лекарство. Капитан спросил:
– Как она?
– Могло быть хуже, – мертвым голосом ответил Данил. – В руку навылет, а вот в ноге застряла. Жгуты сняли, сделали все… Должны довезти… Вызывали?
– Да. Не отвечает ваш «Полюс». Может, запросим штаб-квартиру?
– А зачем? – сказал Данил, глядя перед собой. – Чем они помогут, хотел бы я знать? Она спит, вкололи что было… Когда придем, через полчаса?
– Минут через сорок пять. Больше ничего не могу сделать, и так пар на марке. Однако…
Он замолчал, кивнул вперед. Там уже показался серый красавец мост, тот самый, соединявший берега Шантарской и Байкальской областей. Данил поднял к глазам бинокль.
– Поздравляю, – сказал он глухо. – Не меньше роты нагнали, бездельники…
Он прекрасно различал, как с двух сторон бегут к середине моста цепочки людей в защитной форме, как на выступающих балкончиках, где помещаются бочки с песком, возятся кучки солдат, наружу высунулись пулеметные стволы, у въезда на мост зеленеют крытые грузовики…
– Ну, это еще не смерть, – сказал капитан Довнар. – Есть шанс.
Данил не шевельнулся. Шанс был, конечно, но крайне дохленький – предстояло пройти по прямой под огнем сотни стволов, огрызаясь всего из трех, но капитан прав, это еще не смерть. Он прищелкнул полную цинку, примерился, куда поставить сошки.
– Рано, – сказал Довнар. – Еще с полкилометра.
– Не учи отца стебаться… – бросил сквозь зубы Данил, приложив приклад к плечу, расставив ноги.
Серый мост надвигался на него плавно и неотвратимо, как судьба. На фоне косых ферм зеленели напряженно застывшие фигурки солдат. Посверкивали солнечные зайчики на линзах биноклей.
– Хорошо еще, у них нет пушек, – сказал капитан. – И жаль, что у меня нет, говорил же вам, запрячьте в трюме, обормоты…
Он наклонился к переговорной трубе, что-то коротко приказал – и из палубных динамиков рванулся какой-то старинный, царских времен, марш. Торжественно ухали трубы, звенели литавры, «Багульник» шел по идеальной прямой, как торпеда, под простреленным советским военно-морским флагом, в сопровождении гремящего победной медью военного марша времен н а с т о я щ е г о двуглавого орла – сочетание диковатое, но такова уж наша жизнь… Данил поплотнее прижал приклад – еще пара минут, и начнется…
И заметил далеко слева два продолговатых предмета, приближавшихся с небывалой быстротой.
Два пятнисто-зеленых вертолета огневой поддержки, сверкая двойными пузырями кабин, неслись к мосту с той стороны, навстречу теплоходу. Данил моментально узнал «Барракуды», новейшие камовские модели, и отстраненно, словно все происходящее его ничуть не касалось, подумал: «Ну вот нам и полный звиздец, против вертушек не побрыкаешься…»
Вертолеты разомкнулись, сбрасывая скорость, сделали «горку» над мостом, на миг показав себя снизу со всеми грозными бортовыми причиндалами, по инерции прошли над «Багульником» и вернулись в боевом развороте, повисли хвостами к теплоходу, нацелившись на мост. Высоко над головами стоявших у перил плеснула по фермам череда искристых вспышек, предупредительные очереди – и зеленые фигурки рассыпали шеренгу, побежали кто куда, падали, прикрывая головы. Правый вертолет косо выпустил зеленую ракету. Данил поставил пулемет на пол и тихо выругался.
– Это еще кто? – спросил капитан.
– Это признание наших заслуг, – сказал Данил. – Только и всего.
Глава восемнадцатая
– Командир, где та пушка? Если прыгать начнут…
– Мы с этой пушкой сами себя спалим, – зло откликнулся Данил. – Ребята где?
– Похватали, что было, ждут…
– Убери ее вниз! – рявкнул Данил. – В трюм убери!
Коридор тоже был из стекла и просматривался во всю ширь.
И тут вертолет открыл огонь по-настоящему. В проеме сверкало с полдюжины пульсирующих ослепительно-желтых бабочек, палуба наполнилась звоном и дребезгом, летело стекло, куски алюминиевых рам, Данил успел увидеть, как Корявый, отшвырнув карабин, валит Лару на пол, закрывая ее собой – и тут же его тело нелюдски подпрыгнуло под ударом косой очереди, прошедшей прямо по упавшим…
Данил за приклад выдернул пулемет из двери, упер приклад в живот, разворачивая ствол навстречу. Сам уперся посильнее ногами в палубу и нажал на спуск, стоя на открытом месте, давил стальной крючок, превратившись в живую машину, живой прицел. Вертолет, уже коршуном упавший было к палубе, дернулся, нелепо покачнулся, клюнул носом… Чертя синусоиду, заваливаясь на правый борт, метнулся прочь…
Туманные полосы косо потянулись от него к воде – пробило баки. А секундой позже вертолет вспыхнул, совсем не так красиво, как это можно видеть в кино, удаляясь к берегу, он жирно чадил, огненные языки лохматыми клочьями срывались по ветру, уже не видно ни алого, ни голубого, все затянуло дымом, но видно, как мотает «Алуэтт» вокруг оси, зеленая пылающая фигурка выпала из проема и отвесно полетела в воду, высокий всплеск… Пылающий вертолет дотянул почти до самого берега. Взорвался он уже на мелководье, горящий остов погрузился наполовину и дымил, дымил…
Данил положил пулемет и кинулся в коридор. Двое лежали неподвижно, по черному бушлату Корявого от левого плеча к поясу пролегла цепочка опаленных дырок. Данил перевернул его и сразу понял, что перед ним мертвец.
Осторожно перевалил Лару на спину. Левый рукав ее тельняшки сплошь залит кровью, густой волной ползущей от плеча к локтю, и правая нога ниже колена задета, натекает пятно… Он растерянно оглянулся, хотел заорать на всю реку – но выскочивший из противоположной двери старпом оттолкнул его, кинул рядом зеленую брезентовую сумку, опустился на колени. Бросил через плечо:
– Нож!
Данил сделал шаг неизвестно куда, опомнился, полез в карман штанов Корявого, помнил, что тот без пера не выходил и в сортир. Тело было еще теплым… В левом кармане отыскалась выкидушка с широким, похожим на акулу лезвием. Старпом уже вытаскивал шприцы-тюбики и резиновые жгуты…
…В капитанской рубке все стекла по правому борту были сокрушены, и ветерок гулял по ней свободно. Правое плечо у Довнара прямо поверх тельняшки замотано бинтом с расплывшимся по нему темно-алым пятном – но он браво стоял у руля, время от времени прикладываясь к бутылке с коньяком. Не глядя, протянул ее Данилу, тот взял и хлебнул, как горькое лекарство. Капитан спросил:
– Как она?
– Могло быть хуже, – мертвым голосом ответил Данил. – В руку навылет, а вот в ноге застряла. Жгуты сняли, сделали все… Должны довезти… Вызывали?
– Да. Не отвечает ваш «Полюс». Может, запросим штаб-квартиру?
– А зачем? – сказал Данил, глядя перед собой. – Чем они помогут, хотел бы я знать? Она спит, вкололи что было… Когда придем, через полчаса?
– Минут через сорок пять. Больше ничего не могу сделать, и так пар на марке. Однако…
Он замолчал, кивнул вперед. Там уже показался серый красавец мост, тот самый, соединявший берега Шантарской и Байкальской областей. Данил поднял к глазам бинокль.
– Поздравляю, – сказал он глухо. – Не меньше роты нагнали, бездельники…
Он прекрасно различал, как с двух сторон бегут к середине моста цепочки людей в защитной форме, как на выступающих балкончиках, где помещаются бочки с песком, возятся кучки солдат, наружу высунулись пулеметные стволы, у въезда на мост зеленеют крытые грузовики…
– Ну, это еще не смерть, – сказал капитан Довнар. – Есть шанс.
Данил не шевельнулся. Шанс был, конечно, но крайне дохленький – предстояло пройти по прямой под огнем сотни стволов, огрызаясь всего из трех, но капитан прав, это еще не смерть. Он прищелкнул полную цинку, примерился, куда поставить сошки.
– Рано, – сказал Довнар. – Еще с полкилометра.
– Не учи отца стебаться… – бросил сквозь зубы Данил, приложив приклад к плечу, расставив ноги.
Серый мост надвигался на него плавно и неотвратимо, как судьба. На фоне косых ферм зеленели напряженно застывшие фигурки солдат. Посверкивали солнечные зайчики на линзах биноклей.
– Хорошо еще, у них нет пушек, – сказал капитан. – И жаль, что у меня нет, говорил же вам, запрячьте в трюме, обормоты…
Он наклонился к переговорной трубе, что-то коротко приказал – и из палубных динамиков рванулся какой-то старинный, царских времен, марш. Торжественно ухали трубы, звенели литавры, «Багульник» шел по идеальной прямой, как торпеда, под простреленным советским военно-морским флагом, в сопровождении гремящего победной медью военного марша времен н а с т о я щ е г о двуглавого орла – сочетание диковатое, но такова уж наша жизнь… Данил поплотнее прижал приклад – еще пара минут, и начнется…
И заметил далеко слева два продолговатых предмета, приближавшихся с небывалой быстротой.
Два пятнисто-зеленых вертолета огневой поддержки, сверкая двойными пузырями кабин, неслись к мосту с той стороны, навстречу теплоходу. Данил моментально узнал «Барракуды», новейшие камовские модели, и отстраненно, словно все происходящее его ничуть не касалось, подумал: «Ну вот нам и полный звиздец, против вертушек не побрыкаешься…»
Вертолеты разомкнулись, сбрасывая скорость, сделали «горку» над мостом, на миг показав себя снизу со всеми грозными бортовыми причиндалами, по инерции прошли над «Багульником» и вернулись в боевом развороте, повисли хвостами к теплоходу, нацелившись на мост. Высоко над головами стоявших у перил плеснула по фермам череда искристых вспышек, предупредительные очереди – и зеленые фигурки рассыпали шеренгу, побежали кто куда, падали, прикрывая головы. Правый вертолет косо выпустил зеленую ракету. Данил поставил пулемет на пол и тихо выругался.
– Это еще кто? – спросил капитан.
– Это признание наших заслуг, – сказал Данил. – Только и всего.
Глава восемнадцатая
Четыре трети пути
Черный БМВ остановился у зеленой больничной ограды, и главный волкодав «Интеркрайта» вылез под хмуроватое осеннее небо. Жестом остановил ребят, дернувшихся было от «скорпио» за ним следом, поднял воротник куртки, хоть ветра и не было, зашагал в одиночестве по усыпанной облетевшими листьями дорожке.
…Генерал-майора Игоря Матвеевича Кучина, бывшего директора Федерального комитета гражданской защиты, приняли на довольствие в «Матросской тишине» – как гласила молва, в той самой исторической камере, где холил бороду женераль Руцкой. По той же молве, говорил Кучин охотно и много.
Генерал-полковник Решетов выстрелил себе в висок из «Вальтера», пребывая на даче на Николиной Горе, и потому сказать ничего не мог.
Обаятельнейший седовласый Сергей Ликутов в телебеседе с Андреем Шмарауловым все отрицал и уверял, что с занимаемых им постов ушел из-за желания сосредоточиться на парламентской деятельности. Государственная Дума, свято придерживавшаяся принципа «с Дона выдачи нет», подавляющим большинством голосов отклонила предложение о лишении его депутатской неприкосновенности. Так она из принципа поступала всегда, даже с теми, кого терпеть не могла.
Избирательный блок «Новый путь России» рассыпался, не успев начать предвыборную борьбу. Зубры и динозавры перестройки, выступая по ящику и в газетах, дружно клялись, что представления не имели ни о какой операции «Тайга», а в Ликутове, Кучине и Решетове еще десять лет назад подозревали коррупционеров и бандитов, но как-то не находили времени об этом сказать публично.
Кипрская компания «Бренто» растворилась в воздухе, не оставив нового адреса.
Генерал-майор милиции Скаличев шмальнул себе в рот прямо в служебном кабинете из табельного «макарова», когда секретарша доложила, что в приемной появился подполковник Бортко в сопровождении прокурора города и пары мальчиков в штатском.
Впрочем, Бортко был уже полковником. Он все-таки нашел бронетранспортер-призрак – и на некоторых газетных снимках стоял рядом с ним, положив руку на борт, словно охотник возле заваленного кабана. Броня оказалась комитетская.
Господина Филимонова, заместителя губернатора, отвечавшего в области за драгметаллы, обнаружили у подъезда случайные прохожие. Насколько удалось установить, со своего восьмого этажа он летел вниз, не издав ни малейшего звука, что, безусловно, работало на выдвинутую следствием версию самоубийства.
Максима Каретникова, верного сотрудника АО «Интеркрайт», убитого неизвестными злоумышленниками, фирма похоронила пышно и торжественно.
Платиновое месторождение на речке Беде, выставленное на аукцион, досталось АО «Интеркрайт». Иван Кузьмич Лалетин, вернувшийся из Англии самую чуточку похудевшим, сообщая по телевизору эту новость, заодно продемонстрировал бравшей интервью журналистке уникального бесхвостого кота, какие по непонятному капризу природы рождаются исключительно на острове Мэн, и нигде больше.
Генерал-майор Глаголев в Москву переведен не был, но, как утверждали надежные источники, вернулся из столицы веселым, хотя и не особенно.
Господин Гордеев, Фрол Степанович, вскоре появился на презентации новой картинной галереи.
Напротив, господина Милютина, известного в узких кругах как Принц, вышколенная прислуга одного из кипрских отелей вытащила из ванны бездыханным, без каких бы то ни было внешних повреждений. По странному стечению обстоятельств, почти в то же время в далеком Шантарске скончался от инфаркта прокурорский чин по фамилии Антонов и попал в автокатастрофу со смертельным исходом коммерсант по фамилии Дробышев.
О финале жизненного пути майора Валентина Повиласа широкой публике не сообщалось, потому что покойный был человеком совершенно общественности не известным.
Обыкновенная история, в общем, – если бы не клад Чингисхана и не правила игры, требовавшие огласки.
Огласка получилась грандиозная и шумная, девятым валом выплеснувшаяся за ближние и дальние рубежи. Даже сейчас, две недели спустя, накал страстей и не думал спадать – и о том, сколько трудов пришлось приложить Данилу, чтобы ускользать от журналистов, никто не знал лучше его самого…
Он поднялся на третий этаж, постучал, толкнул дверь. Больничка была не рядовая, и Лара, конечно же, пребывала в отдельной палате, надежно отделенная от шакалов пера постом на лестничной площадке (Данилом же и поставленным). Он и не рассчитывал увидеть худенькое, бледненькое, изнуренное и тихое создание – не тот ребенок, не тот типаж. Но и не рассчитывал, что она будет выглядеть так, словно ничего не произошло. Однако, если не всматриваться, повязок под широкой пижамой не заметишь, а Лара, сидевшая в кресле у телевизора, была разве что самую чуточку бледнее обычного, ну, все-таки две недели спокойного лежания, медицинские светила и птичье молоко ведрами…
На экране прокручивалась в записи последняя передача «Совершенно секретно» – посвященная, как легко догадаться, операции «Тайга» и ее бесславному для организаторов завершению. Данил решительно выключил видак, сел и спросил:
– Курят тут?
– Ага, я сама дымлю…
Он закурил. Оба, странное дело, ощутили некую неловкость, как совершенно чужие люди, никогда прежде не видевшиеся. Молчание затянулось надолго. Данил, глядя в окно, пытался сосчитать и вспомнить, сколько жизней унес таежный клад, но все время сбивался.
– Бананов хочешь? – спросила Лара, показав на заваленный разнообразнейшей фруктой столик.
Он мотнул головой и спросил:
– Как ты?
– Да пустяки, – тем же вежливо-безразличным тоном ответила она, словно выполняя некую обязанность. – Все нормально, обещают шрамы заштопать так, что ни следочка не останется.
И вновь – молчание.
Потом Лара, глянув на него дерзко и насмешливо, сказала:
– А ты поросенок, Черский, жуткий свин. Я-то ему отдалась со всем пылом романтической юности, а он с самого начала собрался сдать золотишко в закрома Родины…
И словно невидимая струна лопнула, все мгновенно вернулось на свои места, все стало прежним. Данил, ухмыляясь, подошел и взъерошил ей волосы. Достал черную коробочку, поводил ею в воздухе и, убедившись в полном отсутствии лишних ушей, сказал:
– Милая, ты разве не поняла, что никак не удалось бы его вывезти?
– Понять-то поняла, но второго такого шанса больше не представится…
– Эти идиоты, – сказал он, кивнув на телевизор, – как раз оттого и погорели, что хотели захапать все. А в жизни так не бывает… по крайней мере в этом веке, – и вытащил из кармана листок бумаги. – Прочти вслух. Это телеграмма, если ты поняла…
– «Дюжина поздравлений с днем рождения. Януш». И как сие понимать?
– Я, конечно, свин, – сказал Данил. – Хоть ты и лежала в бледном виде, пораженная злодейскими пулями, все же задержал теплоход на четверть часика у берега и булькнул за борт полтора десятка ящиков. Глубина приличная, течение там медленное, а дно твердое. Преспокойно пролежали двое суток… – и осклабился, видя, каким радостным и удивленным стало ее личико. – Конечно, это не двадцать пять процентов, от которых я отказался, как гражданин и патриот, это не миллионы, но все же что-то.
– А почему в телеграмме «дюжина»?
– А что, бравые моряки ничего не заслужили? – прищурился Данил. – Самое смешное, что совесть у меня спокойна. Столица не возражала в свое время, чтобы я отщипнул кусочек за труды, мне это дали понять совершенно недвусмысленно, им так даже лучше, а что до науки – ей еще много осталось. Да и тангуты, я проверял по книгам, в самом деле считались колдунами, чем меньше ихнего заклятого золота будет обретаться в пределах Отечества, тем лучше… Конечно, все пополам. Так что ты все же богатая невеста. И в связи с этим, хоть я прекрасно и сознаю, сколь опасна глаголевская кровь, есть разговор…
…Генерал-майора Игоря Матвеевича Кучина, бывшего директора Федерального комитета гражданской защиты, приняли на довольствие в «Матросской тишине» – как гласила молва, в той самой исторической камере, где холил бороду женераль Руцкой. По той же молве, говорил Кучин охотно и много.
Генерал-полковник Решетов выстрелил себе в висок из «Вальтера», пребывая на даче на Николиной Горе, и потому сказать ничего не мог.
Обаятельнейший седовласый Сергей Ликутов в телебеседе с Андреем Шмарауловым все отрицал и уверял, что с занимаемых им постов ушел из-за желания сосредоточиться на парламентской деятельности. Государственная Дума, свято придерживавшаяся принципа «с Дона выдачи нет», подавляющим большинством голосов отклонила предложение о лишении его депутатской неприкосновенности. Так она из принципа поступала всегда, даже с теми, кого терпеть не могла.
Избирательный блок «Новый путь России» рассыпался, не успев начать предвыборную борьбу. Зубры и динозавры перестройки, выступая по ящику и в газетах, дружно клялись, что представления не имели ни о какой операции «Тайга», а в Ликутове, Кучине и Решетове еще десять лет назад подозревали коррупционеров и бандитов, но как-то не находили времени об этом сказать публично.
Кипрская компания «Бренто» растворилась в воздухе, не оставив нового адреса.
Генерал-майор милиции Скаличев шмальнул себе в рот прямо в служебном кабинете из табельного «макарова», когда секретарша доложила, что в приемной появился подполковник Бортко в сопровождении прокурора города и пары мальчиков в штатском.
Впрочем, Бортко был уже полковником. Он все-таки нашел бронетранспортер-призрак – и на некоторых газетных снимках стоял рядом с ним, положив руку на борт, словно охотник возле заваленного кабана. Броня оказалась комитетская.
Господина Филимонова, заместителя губернатора, отвечавшего в области за драгметаллы, обнаружили у подъезда случайные прохожие. Насколько удалось установить, со своего восьмого этажа он летел вниз, не издав ни малейшего звука, что, безусловно, работало на выдвинутую следствием версию самоубийства.
Максима Каретникова, верного сотрудника АО «Интеркрайт», убитого неизвестными злоумышленниками, фирма похоронила пышно и торжественно.
Платиновое месторождение на речке Беде, выставленное на аукцион, досталось АО «Интеркрайт». Иван Кузьмич Лалетин, вернувшийся из Англии самую чуточку похудевшим, сообщая по телевизору эту новость, заодно продемонстрировал бравшей интервью журналистке уникального бесхвостого кота, какие по непонятному капризу природы рождаются исключительно на острове Мэн, и нигде больше.
Генерал-майор Глаголев в Москву переведен не был, но, как утверждали надежные источники, вернулся из столицы веселым, хотя и не особенно.
Господин Гордеев, Фрол Степанович, вскоре появился на презентации новой картинной галереи.
Напротив, господина Милютина, известного в узких кругах как Принц, вышколенная прислуга одного из кипрских отелей вытащила из ванны бездыханным, без каких бы то ни было внешних повреждений. По странному стечению обстоятельств, почти в то же время в далеком Шантарске скончался от инфаркта прокурорский чин по фамилии Антонов и попал в автокатастрофу со смертельным исходом коммерсант по фамилии Дробышев.
О финале жизненного пути майора Валентина Повиласа широкой публике не сообщалось, потому что покойный был человеком совершенно общественности не известным.
Обыкновенная история, в общем, – если бы не клад Чингисхана и не правила игры, требовавшие огласки.
Огласка получилась грандиозная и шумная, девятым валом выплеснувшаяся за ближние и дальние рубежи. Даже сейчас, две недели спустя, накал страстей и не думал спадать – и о том, сколько трудов пришлось приложить Данилу, чтобы ускользать от журналистов, никто не знал лучше его самого…
Он поднялся на третий этаж, постучал, толкнул дверь. Больничка была не рядовая, и Лара, конечно же, пребывала в отдельной палате, надежно отделенная от шакалов пера постом на лестничной площадке (Данилом же и поставленным). Он и не рассчитывал увидеть худенькое, бледненькое, изнуренное и тихое создание – не тот ребенок, не тот типаж. Но и не рассчитывал, что она будет выглядеть так, словно ничего не произошло. Однако, если не всматриваться, повязок под широкой пижамой не заметишь, а Лара, сидевшая в кресле у телевизора, была разве что самую чуточку бледнее обычного, ну, все-таки две недели спокойного лежания, медицинские светила и птичье молоко ведрами…
На экране прокручивалась в записи последняя передача «Совершенно секретно» – посвященная, как легко догадаться, операции «Тайга» и ее бесславному для организаторов завершению. Данил решительно выключил видак, сел и спросил:
– Курят тут?
– Ага, я сама дымлю…
Он закурил. Оба, странное дело, ощутили некую неловкость, как совершенно чужие люди, никогда прежде не видевшиеся. Молчание затянулось надолго. Данил, глядя в окно, пытался сосчитать и вспомнить, сколько жизней унес таежный клад, но все время сбивался.
– Бананов хочешь? – спросила Лара, показав на заваленный разнообразнейшей фруктой столик.
Он мотнул головой и спросил:
– Как ты?
– Да пустяки, – тем же вежливо-безразличным тоном ответила она, словно выполняя некую обязанность. – Все нормально, обещают шрамы заштопать так, что ни следочка не останется.
И вновь – молчание.
Потом Лара, глянув на него дерзко и насмешливо, сказала:
– А ты поросенок, Черский, жуткий свин. Я-то ему отдалась со всем пылом романтической юности, а он с самого начала собрался сдать золотишко в закрома Родины…
И словно невидимая струна лопнула, все мгновенно вернулось на свои места, все стало прежним. Данил, ухмыляясь, подошел и взъерошил ей волосы. Достал черную коробочку, поводил ею в воздухе и, убедившись в полном отсутствии лишних ушей, сказал:
– Милая, ты разве не поняла, что никак не удалось бы его вывезти?
– Понять-то поняла, но второго такого шанса больше не представится…
– Эти идиоты, – сказал он, кивнув на телевизор, – как раз оттого и погорели, что хотели захапать все. А в жизни так не бывает… по крайней мере в этом веке, – и вытащил из кармана листок бумаги. – Прочти вслух. Это телеграмма, если ты поняла…
– «Дюжина поздравлений с днем рождения. Януш». И как сие понимать?
– Я, конечно, свин, – сказал Данил. – Хоть ты и лежала в бледном виде, пораженная злодейскими пулями, все же задержал теплоход на четверть часика у берега и булькнул за борт полтора десятка ящиков. Глубина приличная, течение там медленное, а дно твердое. Преспокойно пролежали двое суток… – и осклабился, видя, каким радостным и удивленным стало ее личико. – Конечно, это не двадцать пять процентов, от которых я отказался, как гражданин и патриот, это не миллионы, но все же что-то.
– А почему в телеграмме «дюжина»?
– А что, бравые моряки ничего не заслужили? – прищурился Данил. – Самое смешное, что совесть у меня спокойна. Столица не возражала в свое время, чтобы я отщипнул кусочек за труды, мне это дали понять совершенно недвусмысленно, им так даже лучше, а что до науки – ей еще много осталось. Да и тангуты, я проверял по книгам, в самом деле считались колдунами, чем меньше ихнего заклятого золота будет обретаться в пределах Отечества, тем лучше… Конечно, все пополам. Так что ты все же богатая невеста. И в связи с этим, хоть я прекрасно и сознаю, сколь опасна глаголевская кровь, есть разговор…