Страница:
– Очень хорошо, – сказал обрадованный Фрикэ. – Если вы успокоились и не собираетесь меня растерзать сию же минуту, то я и подавно не сделаю вам зла. Напротив, я о вас позабочусь.
Место, где находился молодой человек и его дикие товарищи, представляло лесную глушь. Кругом высились огромные деревья, а почва была покрыта гниющими остатками растений. Фрикэ очень быстро нашел, чем утолить голод обезьяны. Тут росло множество хвойных деревьев из породы Docrydium, выделявшихся своей пирамидальной формой и темной зеленью. На нижних ветвях их торчало множество спелых шишек с вкусными, сочными ядрами внутри.
Не спуская глаз с тигра, свирепость которого внушала беспокойство, парижанин подполз к деревьям, нарвал обильный запас плодов и вернулся к обезьяне, которая смотрела на него, выразительно гримасничая от удовольствия.
– А, душа моя, ты, видно, жесты понимаешь лучше слов, – сказал Фрикэ. – Хорошо. Так как мне здесь, может быть, долго придется пробыть, я постараюсь завоевать твое сердце с помощью твоего желудка. Кушайте, господин орангутанг, насыщайтесь.
Обезьяна, увидав свои любимые плоды, радостно заволновалась. Она протянула лапы, безбоязненно схватила поданную ей шишку, положила в рот и разгрызла мощными челюстями.
– Возьми еще. Кушай на здоровье. А теперь, господин любитель мяса, так как вы вели себя умненько, я позабочусь и о вас. На дне ямы еще много оленины, и я принесу вам перекусить. До скорого свиданья.
Не обращая внимания на страшную боль в ноге, Фрикэ полез в узкий проход, который проделал из опасной ямы. Отрезав огромный кусок оленины, он положил его себе на голову и медленно потащился назад. Обливаясь потом, добрался он до отверстия и тут почувствовал сильный толчок в голову, сопровождавшийся ужасным воем. Кто-то с силой сдернул мясо с головы парижанина.
– Наверное, это опять проклятый тигр, – пробормотал Фрикэ, выбираясь из отверстия.
Это было совершенно верно. Почуяв запах сырого мяса, тигр встал со своего места и улегся возле отверстия с обычными повадками кошки, стерегущей добычу. Как только кусок показался из отверстия, тигр протянул лапу, ловко подхватил его и принялся пожирать.
– А! Так ты вот как! – воскликнул парижанин. – Ты норовишь все забрать себе! Постой же. Я тебя проучу!
Он взвел курок револьвера и до безрассудства смело схватил рукой мясо, в которое тигр запустил уже свои громадные зубы. Парижанин выстрелил. Тигр не уступил и зарычал.
– Рычишь? Сколько угодно! Дело в том, что я тоже хочу позавтракать. Если это тебе не нравится, я размозжу тебе башку. Ну же, раз! .. Два! ..
Зверь зарычал на весь лес. Он уже хотел броситься на Фрикэ, несмотря на свою рану. Парижанину оставалось только спустить курок, но вдруг тигра подбросило вверх какой-то неведомой силой, он покатился кубарем и выпустил добычу.
Гнев парижанина сменился хохотом, когда он понял, в чем дело. Обезьяна, обеспокоенная сердитыми взмахами хвоста своего свирепого соседа, схватилась за хвост и, когда тигр подскочил, дернула изо всей силы, так что тигр перекувыркнулся и, упав на землю, жалобно застонал.
Радуясь своей шутке, обезьяна уперлась лапами в бока, согнула спину и растянула рот до ушей, что очень походило на смех.
– Спасибо тебе, орангутанг. Ты для меня настоящий добрый дедушка. Я тебе очень благодарен. Хочешь, будем друзьями? А ловко ты с ним расправился, право, ловко. Взгляни, как он на нас смотрит… Что, хорошо? Так тебе и надо. А теперь я буду завтракать у тебя под носом, а когда наемся, покормлю и тебя. Авось это тебя научит быть умнее и прилично держать себя в обществе.
Покуда обезьяна лущила свои шишки, Фрикэ основательно закусил олениной, хотя мясо было жесткое, как подошва, и сырое. Проученный тигр терпеливо дожидался своей очереди на почтительном расстоянии и с таким жалким видом, что человек сжалился, наконец, над неразумным зверем и сократил ему срок наказания. Он бросил тигру приличный кусок, и хищник проглотил его с жадностью, понятной после долгого поста.
– Ну вот, на этот раз довольно. И постарайся, чтобы подобные дикие выходки впредь не повторялись: я их не люблю. Вероятно, тебе до смерти хочется пить? Я бы мог, пожалуй, промочить тебе горло, но боюсь, что ты откусишь мне руку. Тебя же, милый «дедушка», я с удовольствием напою. Подожди немножко.
Среди роскошных папоротников Борнео Фрикэ давно заметил одно полуползучее растение, кустами цепляющееся за стволы. Листья у таких кустарников очередные, овальные или ланцетовидные. Жилки этих листьев продолжаются в виде спиральных усиков и оканчиваются кувшинчиком, внутри окрашенным в синий цвет, а снаружи прикрытым гладкой, непроницаемой оболочкой. Отверстие кувшинчика, имеющего очень изящную форму, снабжено крышечкой, открывающейся и закрывающейся в определенное время. В кувшинчике содержится чистая, прозрачная вода, вполне годная для питья; это не роса, собранная в листе, а выделение самого листа. Растение выделяет воду ночью, и днем крышка бывает так крепко закрыта, что вода не высыхает вся даже при солнечном зное. С восходом солнца кувшинчики опускаются вниз, и в это время крышку невозможно открыть без разрыва тканей. К восьми часам вечера кувшинчик начинает открываться, вода испаряется, и листья поднимаются вверх по мере высыхания воды. По окончании этого процесса, продолжающегося часов пять, крышечки закрываются вновь, и тогда снова начинается выделение влаги в кувшинчики, которые к утру опять полны.
Фрикэ хорошо знал это любопытное растение, известное в ботанике под названием Nepenthes Distillatoria. Он знал, что влага кувшинчиков может заменить обыкновенную воду, если поблизости нет ручья.
Жидкость эта не отличается особой свежестью, но приходилось довольствоваться и этим. Фрикэ выпил содержимое кувшинчика, если и не с большим удовольствием, то все-таки радуясь, что у него есть чем промочить горло.
Обезьяна тоже, видимо, знала о свойствах растения и, увидав, что Фрикэ пьет из кувшинчика с умоляющим выражением в глазах протянула к парижанину лапы.
– Возьми, «дедушка», возьми! Напейся. А когда ты напьешься, я смастерю себе костыль. Я пострадал меньше всех, и потому мне следует заботиться о наших общих нуждах.
Обезьяна взяла поданный ей кувшинчик, выпила всю жидкость до капли и легла на землю, положив сломанную ногу так, чтобы было поудобнее спать.
Тем временем тигр доел свою порцию с глухим ворчаньем насыщающегося хищника. Свирепый зверь жадно поводил носом в сторону кувшинчиков, но Фрикэ не собирался близко подходить к его страшным когтям и клыкам, чтобы влить несколько капель влаги в покрытую пеной пасть.
«Кто их знает, этих зверей, – думал Фрикэ, – они как горькие пьяницы. Дай пьянице воды – он рассердится. Ему нужно вина, а не воды. А кровь – это вино для тигра. Если я дам ему воды, он, пожалуй, в меня вцепится… А впрочем, знаю. Догадался».
Фрикэ опять подошел к растению, срезал самый большой лист, вскрыл кувшинчик и положил его на землю в двух шагах от тигра, а сам отошел в сторону.
Тигр перестал рычать. Тихо махая хвостом, подполз он к растению и помочил свой шершавый язык в жидкости, которая как будто освежила его.
– Ну что, хищник? Видишь, как хорошо жить в дружбе со всеми? Молодец, хорошо лакаешь. Чисто. Ничего не осталось… А, и ты спать надумал. Спи, я то же самое собираюсь сделать. Идти к друзьям я не в состоянии, поэтому буду ждать, пока они сами меня отыщут. Если же, в чем я почти уверен, они со мной не встретятся, то я и один найду дорогу в столицу раджи, как только выздоровею. А пока надо немножко поспать.
Новый приятель Фрикэ – разумеется, мы говорим не о тигре, – был ни кто иной, как большая человекообразная обезьяна, живущая на острове Борнео. Эта обезьяна называется у натуралистов simia satyrus, а у туземцев – орангутанг, в переводе: лесной человек.
Это огромное животное более метра высоты от головы до пят и покрыто густой рыжей шерстью. Сила этой обезьяны огромна. Живет она преимущественно в девственных лесах: там ее родина, там она бродит, как араб по пустыне, как краснокожий индеец по прерии. Очень любопытен способ передвижения орангутанга, когда он, объев все плоды в одном месте, переселяется в другое, где провизии еще непочатый край. Идет ли животное по земле или путешествует по вершинам деревьев, прежде всего бросается в глаза удивительная решительность его походки. Он ходит, держась не прямо, а наклонив верхнюю половину тела под углом градусов в сорок пять. Это происходит оттого, что ноги орангутанга коротки, а руки длинны и почти доходят до земли. Кроме того, он ступает на пальцы, а не на всю подошву или, скорее, ладонь. Упоминая о физической силе орангутанга, даяки рассказывают, что на него почти никогда не нападают дикие звери. Когда в лесу не остается плодов, орангутанг отыскивает себе пищу на берегах рек, где много любимых им молодых побегов и прибрежных растений. Здесь иногда выходит крокодил и бросается на него, но зверь не робеет, бьет крокодила лапами и разрывает ему пасть.
Если же на него осмелится напасть удав, орангутанг обхватывает его руками, давит, душит и раздирает зубами. Лесной человек силен. Нет в лесах зверя сильнее его.
Свирепо, отчаянно защищаясь, если на него нападут, орангутанг с острова Борнео в обычное время довольно робок. Он сам никогда не нападает ни на человека, ни на животных, но не любит, чтоб его трогали. При встрече с людьми, если те не ищут с ним ссоры, он с любопытством оглядывает их, останавливается на минуту и как ни в чем не бывало идет дальше.
Молодые орангутанги легко делаются ручными и демонстрируют удивительную понятливость. Во многих даякских деревнях есть, по крайней мере, по одному ручному орангутангу, которым очень дорожит все племя, среди которого он живет, как у себя дома, совершенно освоившись с нехитрой цивилизацией туземцев.
Не только молодые, но и взрослые звери привыкают к человеку. Приводят много примеров, когда раненые орангутанги, будучи вылечены даяками, сильно привязывались к своим благодетелям. Они свободно уходили из кампонга в лес, долго не показывались, потом вдруг приходили в гости, как добрые соседи.
Если услуга, оказанная парижанином обезьяне, действительно тронула ее сердце, то можно надеяться, что дружеские отношения между ними будут продолжаться долго, и новый друг, которого Фрикэ прозвал «дедушкой», окажется со временем очень полезен.
ГЛАВА XI
– Я появлюсь, когда уже все будет сделано, – говаривал он вслух, словно для того, чтобы не позабыть звуков человеческой речи. – Они будут смеяться надо мной, глядя, как я ковыляю подобно водовозной кляче. А чем я виноват? .. Уже скоро три недели, как я здесь мучаюсь, голодая и злясь… Э, все равно! Чего ждать? Хромота моя почти прошла. Пойду. Кто меня любит, пусть следует за мной. Правда, «дедушка»?
Последние слова относились к орангутангу, который лениво лежал на траве и грыз свой любимый плод. Обезьяна медленно потянулась, встала и присела возле молодого человека, устремив на него нежный, почти человеческий взгляд.
– Да, – продолжал Фрикэ ласковым голосом, – ты вправду наилучшее из животных. Хотя твой перелом еще не залечен, ты уже сам ходишь за провизией и отдаешь мне лучшую долю. Как жаль, что у тигра такой отвратительный характер, а то он был бы очень полезен нашему отряду. Ну, да я еще его приручу!
Фрикэ недаром провел в лесу так много времени: он успел приручить к себе обезьяну, а это вещь нешуточная. Подождав два дня, он убедился, что тропический ливень смыл его следы и друзья не могут его найти. Тогда он устроил себе, по возможности удобный лагерь в лесу, рассчитанный на длительное пребывание.
Благодаря его заботам, обезьяна скоро привыкла к нему. Видя, что человек делится с ней каждым куском, она, со свойственным всем обезьянам подражанием, стала платить ему тем же. Хотя ей было трудно ходить, она все-таки стала бродить понемногу вокруг лагеря и приносила своему товарищу съедобные почки, сочные плоды и вкусные ягоды. Чтобы не ложиться по ночам на сырую землю, Фрикэ устроил себе на нижних ветках нечто вроде висячей койки из пальмовых листьев. Обезьяна сейчас же все переняла у него, сделала себе точно такую же койку и стала спать рядом с ним.
Фрикэ ходил в лес, перемогая боль и опираясь на палку, обезьяна ходила за ним, неуклюже потрясая дубиной и стараясь подражать всем его движениям. Когда на пути встречалось дерево дуриан, «дедушка» ловко влезал на него и сбрасывал на землю плоды.
Несмотря на постоянный голод, молодой человек до сих пор не мог превозмочь отвращения к плоду этого дерева. Его превосходное, питательное содержимое обладает отвратительным запахом гнилого чеснока, к которому, впрочем, можно в конце концов привыкнуть. Плод дуриана представляет собой, так сказать, растительный парадокс. Яйцеобразной формы, величиною с голову, он усажен острыми крупными колючками и наполнен питательною мякотью сливочного цвета и самого аппетитного вида. Одним словом, все было бы хорошо, если бы не запах.
Вскрыть плод довольно трудно: кожа на нем очень твердая и, как сказано выше, усажена колючками. Разрезать его, держа в руках, небезопасно: можно очень сильно проколоть руку. Его нужно положить на землю и разрубить ножом. В ту же минуту чувствуется крепкий, острый, противный запах, который у человека слабонервного даже может вызвать рвоту. Но как только положишь в рот вонючую мякоть, отвратительный вкус пропадает, мякоть тает во рту, – одним словом, к этому блюду можно так же привыкнуть, как привыкают к гнилому сыру.
Орангутанг до безумия любит этот плод, но лакомиться его содержимым зверю приходится довольно редко из-за сложности вскрытия. Заметив, что Фрикэ сравнительно легко справляется с трудной операцией, «дедушка» то и дело таскал к нему свою добычу.
Таким образом, Фрикэ жил как настоящий вегетарианец. Пища его была почти исключительно растительная, так что он был постоянно полуголодный. Зато обезьяна купалась в изобилии и быстро поправлялась, перелом ее почти совершенно сросся. Она была безмятежно счастлива и не выказывала желания покинуть своего нового друга.
Нельзя было сказать того же о тигре, желудок которого требовал пищи совсем другого рода. Мясо оленя очень быстро испортилось и «батюшка-тигр» возжелал свежатинки. Он начал так странно похаживать вокруг Фрикэ, что молодой человек вынужден был несколько раз отгонять тигра от себя.
Однажды тигр, не евший более суток, внезапно кинулся на Фрикэ, но тот очень ловко ударил его палкой по морде. Обезьяне это понравилось. Сообразив, что у ее друга были веские причины для такого решительного поступка, она схватила дубинку и со всего размаха ударила тигра по спине. Зверь моментально притих.
На другой день тигр опять разворчался, и обезьяна опять его отшлепала. Фрикэ смеялся до упаду над таким способом кормить завтраками, но напоследок остановил расходившегося «дедушку».
– Довольно, «дедушка», хватит, – сказал он, сопровождая речь жестами. – Мы уже проучили зверя да и пожалеть его надо: ты с утра до вечера лущишь плоды, а у него желудок пуст, как сапожное голенище. Лучше давай покормим его. Раздобудем бифштекс. Строгость должна чередоваться с лаской. Нельзя же кормить тигра одними колотушками.
В это время, точно нарочно, на опушку выбежало, неловко переваливаясь, как все стопоходящие, небольшое странное животное с черной шкурой и белой головой. Фрикэ прицелился из револьвера и выстрелил. Смертельно раненное животное повалилось на землю, чрезвычайно удивив обезьяну. Схватив издыхающее животное, Фрикэ бросил его тигру, говоря:
– На, ешь. «Дедушка» предложил тебе легкую закуску, а это уже настоящий завтрак. Поешь и успокойся.
Тигр с довольным мурлыканьем принялся пожирать дичь, так что только кости захрустели.
К счастью, этих белоголовых животных оказалось в окрестных местах очень много. Фрикэ научился их выслеживать с ловкостью краснокожего индейца, и тигр, хотя и не каждый день, стал получать свою порцию мяса, в результате чего стал довольно кроток. Когда же буйная натура его проступала наружу, «дедушка» – это имя окончательно утвердилось за орангутангом, – свирепо скрежетал на него зубами и гневно фыркал, что заставляло тигра покорно и робко ложиться на землю.
Но вдруг однажды, дня за два до того, как Фрикэ решил тронуться в путь, тигр исчез. Должно быть, ему надоела однообразная пища и муштра, которой подвергал его орангутанг. Накануне парижанин убил двух каких-то неизвестных животных, представлявших нечто среднее между свиньей и хомяком. В зоологии этот вид известен под названием Gymnurus Rafflesii. Тигр, вероятно, тогда уже замышлявший бегство, с большим аппетитом съел одного из них и улегся с самым невинным видом, далеко не походившим на обычную его угрюмость. Фрикэ, никогда не оставлявший надежды его приручить, очень обрадовался такой перемене. Разочарование парижанина, на другой день утром заметившего исчезновение тигра, было велико.
«Дедушка» тоже был поставлен в тупик, когда, проснувшись, не нашел рядом своего подопечного. Он сердито запыхтел и взял в лапы дубину.
– Это все ты, – сказал Фрикэ огорченно. – Ты слишком уж нападал на него, вот он и убежал.
– Уф! Уф! – фыркнула обезьяна как-то сконфуженно, словно поняв всю серьезность упрека.
– Нечего фукать-то; ты не паровик. Этим его не вернешь.
– Уф! .. Уф! ..
– Да будет тебе кашлять! Задохнешься. Сделанного не изменишь, и я буду теперь охотиться за зайцами без тигра. А я так долго отказывался ради него от своей порции мяса! Обидно! Ну, да что говорить. Нет худа без добра: зато сегодня поем жареного… Все-таки мне жалко тигра, хоть и окаянный он был зверь. Я в конце концов к нему привык.
После этого Фрикэ очистил своего gumnurus'a, разложил огонь и принялся жарить мясо, к великому удовольствию обезьяны, с любопытством глядевшей на эту процедуру. После сытного обеда Фрикэ захотелось спать, и он отправился на свою висячую койку. Проснувшись, он увидел, что солнце уже начинало склоняться к западу. Молодому человеку стало совестно за столь долгий сон.
– Я обленился до невозможного, – пробормотал он. – Это просто ни на что не похоже. Будь у меня пища посытнее, я превратился бы в жирную тушу. Хорошо, что нога моя почти выздоровела и «дедушкина» лапа тоже. Теперь можно продолжать путь. Мы пойдем вместе к городу Борнео. Вот удивятся-то Андрэ и доктор, когда мы явимся вдвоем! Пьер, так тот совсем остолбенеет, а Князек воскликнет: «Не сон ли это? »… Ах, да где же он? Куда он девался?
Он щелкнул раза два или три языком, как всегда делал, когда подзывал обезьяну. Видя, что обезьяна не идет, Фрикэ встал и пронзительно свистнул. Обезьяна не показывалась.
– Вот беда! – воскликнул он с непритворным огорчением, когда убедился, что обезьяна действительно исчезла. – Уж от «дедушки»-то я этого не ожидал. Как только выздоровел, так и наутек. Нехорошо… А впрочем… Все понятно: он соскучился за своими милыми лесами. Ведь и я, как только поправился, сейчас же решил вернуться к своим. Чем же обезьяна виновата? Но все-таки грустно: я так к ней привык, она была такая славная, преданная.
Ночью Фрикэ не спалось, и он до утра ворочался с боку на бок не в силах сомкнуть глаза. Под утро он вдруг услыхал треск сучьев в лесной чаще и вооружился, не зная, что ему предстоит. То ли защищаться от хищного зверя, то ли самому нападать на дичь, пригодную для завтрака. Шум слышался все ближе и ближе. Уже можно было различить чьи-то легкие, неторопливые шаги, сопровождаемые тяжелой, неуклюжей поступью.
Парижанин, вглядываясь в полумрак, прицелился в ту сторону, откуда слышался шорох, и вдруг залился неудержимым смехом.
И было над чем рассмеяться.
К нему приближалась уморительная процессия. Важно подняв голову, невозмутимый, как представитель власти, с палкой в руке, шел орангутанг, подгоняя тигра, который крался, опустив хвост и уши, с униженным видом пойманного дезертира.
Фрикэ разом стряхнул с себя сон, соскочил с койки и выкинул самое фантастическое коленце, далеко не соответствующее величию человеческого рода, единственным представителем которого здесь был он.
– Браво, «дедушка»! Браво, друг! Ах ты, Барбантон этакий! Ах ты, образец жандармов! Да что Барбантон: ты лучше всякого Барбантона… А я-то на тебя сердился! Ну, извини. Оказывается, ты и не думал уходить от меня, а бегал ловить дезертира. Молодец, молодец! Ну, теперь мы никогда не расстанемся. Вот так история! .. А ты, дурачина, – обратился он к тигру, – хитрости свои брось. Оставайся с нами. Честное слово, мы будем хорошо с тобой обращаться. Тебе, понятно, не нравятся колотушки, и я прошу «дедушку» оставить тебя в покое. А теперь будь умницей и подойди ко мне. Так, хорошо. Когда у меня будет сахар, я тебя угощу.
Под страшным взглядом орангутанга тигр стал кротким, как овечка. Он боязливо подошел к Фрикэ и прижался к земле с самым покорным видом, что означало безусловную капитуляцию. Фрикэ забыл прежнюю досаду на зверя и стал ласково гладить его по голове. Окончательно укрощенный тигр ласково замурлыкал.
– Вот и хорошо. Мир, значит, заключен. Завтра мы отправляемся.
На следующее утро парижанин покинул лесную прогалину в сопровождении двух своих друзей-животных.
Трудное решение принял Фрикэ: пройти одному через знойную дикую страну, населенную хищными зверями, ядовитыми гадами и вредными насекомыми. Такое путешествие было бы и здоровому едва под силу, а у парижанина болела нога, что сильно сковывало его движения. Но он, несмотря ни на что, смело двинулся в опасный и трудный путь. Провизии у него не было, зато в лесу можно найти плоды, – так, по крайней мере, он рассуждал сам с собою. Сегодня нечего поесть, зато завтра найдется. Так утешал он себя, когда шел, слегка прихрамывая и опираясь на палку. За ним важно и медленно шествовали тигр и обезьяна, очень довольные, что меняют свое местопребывание.
– Если вам захочется есть, друзья мои, – сказал он весело, – обходитесь сами, как знаете.
Тигр, окрещенный именем Бартоломео или попросту Мео, в память известного читателю португальского мулата из Макао, еще ни разу не был наказан после возвращения. Он, по-видимому, окончательно отбросил мысли о побеге и покорно шел под бдительным надзором «дедушки», неуклюже махавшего дубиной. Неизвестно как, но орангутанг понял, что драться без нужды не следует, и не трогал больше тигра, разумеется, при условии, что тот вел себя смирно и покорно.
Фрикэ держал путь на север, не заботясь о возможных препятствиях. Он намеревался, перейдя экватор в месте его пересечения 112° меридианом, дойти до 3° северной широты и берегом реки Борнео направиться к городу с тем же названием. Самая большая трудность заключалась не в том, чтобы перебраться через горную цепь, пересекающую остров, – для этого требовалось лишь время, – а в том, чтобы переправиться через многочисленные ручейки и реки, которых очень много в этой части острова, и их низкие берега представляют собой нескончаемые болота.
Решимость Фрикэ с самого начала подверглась тяжелому испытанию. Прежде чем достичь гор, синевших вдали зубчатым профилем, ему несколько дней подряд приходилось вязнуть по колена в мутных ручьях, болотах и стоячих водах. Обезьяна следовала за человеком без колебания и храбро барахталась в вонючей воде, но тигр, испытывавший водобоязнь, как все кошки, входил в нее с большим отвращением, и то подгоняемый сердитым фырканьем обезьяны.
Время от времени три приятеля надолго останавливались, призадумавшись, над черной, как чернила, медленно текущей водою. Нет ничего угрюмее этих неподвижных рек, около которых не видно ни птиц, ни насекомых. Только роскошная растительность оживляет их грустные берега.
Черный цвет воды был замечен Гумбольдом у рек Южной Америки, но это явление встречается очень часто и на Борнео. Объясняют его по-разному. Некоторые говорят, что черный цвет появляется от листьев, падающих на речное дно с огромных прибрежных деревьев. Эти листья будто бы гниют там и окрашивают воду. Такое мнение оспаривается потому что на Борнео много рек с водою обычного цвета, хотя берега их точно также поросли громадными вековыми деревьями.
Гумбольд заметил, кроме того, что в американских черноводных реках нет ни крокодилов, ни рыб. А на Борнео в таких реках водится множество и рыб, и кайманов, и водяных змей.
Место, где находился молодой человек и его дикие товарищи, представляло лесную глушь. Кругом высились огромные деревья, а почва была покрыта гниющими остатками растений. Фрикэ очень быстро нашел, чем утолить голод обезьяны. Тут росло множество хвойных деревьев из породы Docrydium, выделявшихся своей пирамидальной формой и темной зеленью. На нижних ветвях их торчало множество спелых шишек с вкусными, сочными ядрами внутри.
Не спуская глаз с тигра, свирепость которого внушала беспокойство, парижанин подполз к деревьям, нарвал обильный запас плодов и вернулся к обезьяне, которая смотрела на него, выразительно гримасничая от удовольствия.
– А, душа моя, ты, видно, жесты понимаешь лучше слов, – сказал Фрикэ. – Хорошо. Так как мне здесь, может быть, долго придется пробыть, я постараюсь завоевать твое сердце с помощью твоего желудка. Кушайте, господин орангутанг, насыщайтесь.
Обезьяна, увидав свои любимые плоды, радостно заволновалась. Она протянула лапы, безбоязненно схватила поданную ей шишку, положила в рот и разгрызла мощными челюстями.
– Возьми еще. Кушай на здоровье. А теперь, господин любитель мяса, так как вы вели себя умненько, я позабочусь и о вас. На дне ямы еще много оленины, и я принесу вам перекусить. До скорого свиданья.
Не обращая внимания на страшную боль в ноге, Фрикэ полез в узкий проход, который проделал из опасной ямы. Отрезав огромный кусок оленины, он положил его себе на голову и медленно потащился назад. Обливаясь потом, добрался он до отверстия и тут почувствовал сильный толчок в голову, сопровождавшийся ужасным воем. Кто-то с силой сдернул мясо с головы парижанина.
– Наверное, это опять проклятый тигр, – пробормотал Фрикэ, выбираясь из отверстия.
Это было совершенно верно. Почуяв запах сырого мяса, тигр встал со своего места и улегся возле отверстия с обычными повадками кошки, стерегущей добычу. Как только кусок показался из отверстия, тигр протянул лапу, ловко подхватил его и принялся пожирать.
– А! Так ты вот как! – воскликнул парижанин. – Ты норовишь все забрать себе! Постой же. Я тебя проучу!
Он взвел курок револьвера и до безрассудства смело схватил рукой мясо, в которое тигр запустил уже свои громадные зубы. Парижанин выстрелил. Тигр не уступил и зарычал.
– Рычишь? Сколько угодно! Дело в том, что я тоже хочу позавтракать. Если это тебе не нравится, я размозжу тебе башку. Ну же, раз! .. Два! ..
Зверь зарычал на весь лес. Он уже хотел броситься на Фрикэ, несмотря на свою рану. Парижанину оставалось только спустить курок, но вдруг тигра подбросило вверх какой-то неведомой силой, он покатился кубарем и выпустил добычу.
Гнев парижанина сменился хохотом, когда он понял, в чем дело. Обезьяна, обеспокоенная сердитыми взмахами хвоста своего свирепого соседа, схватилась за хвост и, когда тигр подскочил, дернула изо всей силы, так что тигр перекувыркнулся и, упав на землю, жалобно застонал.
Радуясь своей шутке, обезьяна уперлась лапами в бока, согнула спину и растянула рот до ушей, что очень походило на смех.
– Спасибо тебе, орангутанг. Ты для меня настоящий добрый дедушка. Я тебе очень благодарен. Хочешь, будем друзьями? А ловко ты с ним расправился, право, ловко. Взгляни, как он на нас смотрит… Что, хорошо? Так тебе и надо. А теперь я буду завтракать у тебя под носом, а когда наемся, покормлю и тебя. Авось это тебя научит быть умнее и прилично держать себя в обществе.
Покуда обезьяна лущила свои шишки, Фрикэ основательно закусил олениной, хотя мясо было жесткое, как подошва, и сырое. Проученный тигр терпеливо дожидался своей очереди на почтительном расстоянии и с таким жалким видом, что человек сжалился, наконец, над неразумным зверем и сократил ему срок наказания. Он бросил тигру приличный кусок, и хищник проглотил его с жадностью, понятной после долгого поста.
– Ну вот, на этот раз довольно. И постарайся, чтобы подобные дикие выходки впредь не повторялись: я их не люблю. Вероятно, тебе до смерти хочется пить? Я бы мог, пожалуй, промочить тебе горло, но боюсь, что ты откусишь мне руку. Тебя же, милый «дедушка», я с удовольствием напою. Подожди немножко.
Среди роскошных папоротников Борнео Фрикэ давно заметил одно полуползучее растение, кустами цепляющееся за стволы. Листья у таких кустарников очередные, овальные или ланцетовидные. Жилки этих листьев продолжаются в виде спиральных усиков и оканчиваются кувшинчиком, внутри окрашенным в синий цвет, а снаружи прикрытым гладкой, непроницаемой оболочкой. Отверстие кувшинчика, имеющего очень изящную форму, снабжено крышечкой, открывающейся и закрывающейся в определенное время. В кувшинчике содержится чистая, прозрачная вода, вполне годная для питья; это не роса, собранная в листе, а выделение самого листа. Растение выделяет воду ночью, и днем крышка бывает так крепко закрыта, что вода не высыхает вся даже при солнечном зное. С восходом солнца кувшинчики опускаются вниз, и в это время крышку невозможно открыть без разрыва тканей. К восьми часам вечера кувшинчик начинает открываться, вода испаряется, и листья поднимаются вверх по мере высыхания воды. По окончании этого процесса, продолжающегося часов пять, крышечки закрываются вновь, и тогда снова начинается выделение влаги в кувшинчики, которые к утру опять полны.
Фрикэ хорошо знал это любопытное растение, известное в ботанике под названием Nepenthes Distillatoria. Он знал, что влага кувшинчиков может заменить обыкновенную воду, если поблизости нет ручья.
Жидкость эта не отличается особой свежестью, но приходилось довольствоваться и этим. Фрикэ выпил содержимое кувшинчика, если и не с большим удовольствием, то все-таки радуясь, что у него есть чем промочить горло.
Обезьяна тоже, видимо, знала о свойствах растения и, увидав, что Фрикэ пьет из кувшинчика с умоляющим выражением в глазах протянула к парижанину лапы.
– Возьми, «дедушка», возьми! Напейся. А когда ты напьешься, я смастерю себе костыль. Я пострадал меньше всех, и потому мне следует заботиться о наших общих нуждах.
Обезьяна взяла поданный ей кувшинчик, выпила всю жидкость до капли и легла на землю, положив сломанную ногу так, чтобы было поудобнее спать.
Тем временем тигр доел свою порцию с глухим ворчаньем насыщающегося хищника. Свирепый зверь жадно поводил носом в сторону кувшинчиков, но Фрикэ не собирался близко подходить к его страшным когтям и клыкам, чтобы влить несколько капель влаги в покрытую пеной пасть.
«Кто их знает, этих зверей, – думал Фрикэ, – они как горькие пьяницы. Дай пьянице воды – он рассердится. Ему нужно вина, а не воды. А кровь – это вино для тигра. Если я дам ему воды, он, пожалуй, в меня вцепится… А впрочем, знаю. Догадался».
Фрикэ опять подошел к растению, срезал самый большой лист, вскрыл кувшинчик и положил его на землю в двух шагах от тигра, а сам отошел в сторону.
Тигр перестал рычать. Тихо махая хвостом, подполз он к растению и помочил свой шершавый язык в жидкости, которая как будто освежила его.
– Ну что, хищник? Видишь, как хорошо жить в дружбе со всеми? Молодец, хорошо лакаешь. Чисто. Ничего не осталось… А, и ты спать надумал. Спи, я то же самое собираюсь сделать. Идти к друзьям я не в состоянии, поэтому буду ждать, пока они сами меня отыщут. Если же, в чем я почти уверен, они со мной не встретятся, то я и один найду дорогу в столицу раджи, как только выздоровею. А пока надо немножко поспать.
Новый приятель Фрикэ – разумеется, мы говорим не о тигре, – был ни кто иной, как большая человекообразная обезьяна, живущая на острове Борнео. Эта обезьяна называется у натуралистов simia satyrus, а у туземцев – орангутанг, в переводе: лесной человек.
Это огромное животное более метра высоты от головы до пят и покрыто густой рыжей шерстью. Сила этой обезьяны огромна. Живет она преимущественно в девственных лесах: там ее родина, там она бродит, как араб по пустыне, как краснокожий индеец по прерии. Очень любопытен способ передвижения орангутанга, когда он, объев все плоды в одном месте, переселяется в другое, где провизии еще непочатый край. Идет ли животное по земле или путешествует по вершинам деревьев, прежде всего бросается в глаза удивительная решительность его походки. Он ходит, держась не прямо, а наклонив верхнюю половину тела под углом градусов в сорок пять. Это происходит оттого, что ноги орангутанга коротки, а руки длинны и почти доходят до земли. Кроме того, он ступает на пальцы, а не на всю подошву или, скорее, ладонь. Упоминая о физической силе орангутанга, даяки рассказывают, что на него почти никогда не нападают дикие звери. Когда в лесу не остается плодов, орангутанг отыскивает себе пищу на берегах рек, где много любимых им молодых побегов и прибрежных растений. Здесь иногда выходит крокодил и бросается на него, но зверь не робеет, бьет крокодила лапами и разрывает ему пасть.
Если же на него осмелится напасть удав, орангутанг обхватывает его руками, давит, душит и раздирает зубами. Лесной человек силен. Нет в лесах зверя сильнее его.
Свирепо, отчаянно защищаясь, если на него нападут, орангутанг с острова Борнео в обычное время довольно робок. Он сам никогда не нападает ни на человека, ни на животных, но не любит, чтоб его трогали. При встрече с людьми, если те не ищут с ним ссоры, он с любопытством оглядывает их, останавливается на минуту и как ни в чем не бывало идет дальше.
Молодые орангутанги легко делаются ручными и демонстрируют удивительную понятливость. Во многих даякских деревнях есть, по крайней мере, по одному ручному орангутангу, которым очень дорожит все племя, среди которого он живет, как у себя дома, совершенно освоившись с нехитрой цивилизацией туземцев.
Не только молодые, но и взрослые звери привыкают к человеку. Приводят много примеров, когда раненые орангутанги, будучи вылечены даяками, сильно привязывались к своим благодетелям. Они свободно уходили из кампонга в лес, долго не показывались, потом вдруг приходили в гости, как добрые соседи.
Если услуга, оказанная парижанином обезьяне, действительно тронула ее сердце, то можно надеяться, что дружеские отношения между ними будут продолжаться долго, и новый друг, которого Фрикэ прозвал «дедушкой», окажется со временем очень полезен.
ГЛАВА XI
После трехнедельного ожидания. – Дружелюбие обезьяны и неблагодарность тигра. – Лазарет в лесу. – Противный запах превосходного плода. – Дедушка и его палка. – Среднее между свиньей и хорьком. – Фрикэ отдает свою порцию мяса тигру. – Дезертир. – Одиночество в лесу. – Орангутанг проявляет себя отличным жандармом. – На пути в Борнео. – Мрачные виды. – Черные реки. – Воспоминание о доне Бартоломео ди Монте. – Истинная дружба…
Вывих вынудил Фрикэ сидеть на месте и в течение нескольких бесконечных дней и ночей дожидаться выздоровления. Разумеется, он сдался не скоро, а лишь тогда, когда окончательно убедился в невозможности продолжать путь. О себе он заботился мало, терзаясь беспокойными думами об ужасных опасностях, которым подвергались его друзья. Слышали ли они его призыв? Вовремя ли приготовились отразить коварное нападение? Не погибла ли их экспедиция в самую решительную минуту? Вот о чем только и думал парижанин, живя день за днем в густом, непроходимом лесу, куда его занесла судьба. Иногда на него находили минуты успокоения, когда он вспоминал об энергии своих друзей и ему представлялось, как европейцы и даяки победоносно переходить границу владений раджи, который трепещет на своем троне, колеблющемся под ударами всеобщей революции.– Я появлюсь, когда уже все будет сделано, – говаривал он вслух, словно для того, чтобы не позабыть звуков человеческой речи. – Они будут смеяться надо мной, глядя, как я ковыляю подобно водовозной кляче. А чем я виноват? .. Уже скоро три недели, как я здесь мучаюсь, голодая и злясь… Э, все равно! Чего ждать? Хромота моя почти прошла. Пойду. Кто меня любит, пусть следует за мной. Правда, «дедушка»?
Последние слова относились к орангутангу, который лениво лежал на траве и грыз свой любимый плод. Обезьяна медленно потянулась, встала и присела возле молодого человека, устремив на него нежный, почти человеческий взгляд.
– Да, – продолжал Фрикэ ласковым голосом, – ты вправду наилучшее из животных. Хотя твой перелом еще не залечен, ты уже сам ходишь за провизией и отдаешь мне лучшую долю. Как жаль, что у тигра такой отвратительный характер, а то он был бы очень полезен нашему отряду. Ну, да я еще его приручу!
Фрикэ недаром провел в лесу так много времени: он успел приручить к себе обезьяну, а это вещь нешуточная. Подождав два дня, он убедился, что тропический ливень смыл его следы и друзья не могут его найти. Тогда он устроил себе, по возможности удобный лагерь в лесу, рассчитанный на длительное пребывание.
Благодаря его заботам, обезьяна скоро привыкла к нему. Видя, что человек делится с ней каждым куском, она, со свойственным всем обезьянам подражанием, стала платить ему тем же. Хотя ей было трудно ходить, она все-таки стала бродить понемногу вокруг лагеря и приносила своему товарищу съедобные почки, сочные плоды и вкусные ягоды. Чтобы не ложиться по ночам на сырую землю, Фрикэ устроил себе на нижних ветках нечто вроде висячей койки из пальмовых листьев. Обезьяна сейчас же все переняла у него, сделала себе точно такую же койку и стала спать рядом с ним.
Фрикэ ходил в лес, перемогая боль и опираясь на палку, обезьяна ходила за ним, неуклюже потрясая дубиной и стараясь подражать всем его движениям. Когда на пути встречалось дерево дуриан, «дедушка» ловко влезал на него и сбрасывал на землю плоды.
Несмотря на постоянный голод, молодой человек до сих пор не мог превозмочь отвращения к плоду этого дерева. Его превосходное, питательное содержимое обладает отвратительным запахом гнилого чеснока, к которому, впрочем, можно в конце концов привыкнуть. Плод дуриана представляет собой, так сказать, растительный парадокс. Яйцеобразной формы, величиною с голову, он усажен острыми крупными колючками и наполнен питательною мякотью сливочного цвета и самого аппетитного вида. Одним словом, все было бы хорошо, если бы не запах.
Вскрыть плод довольно трудно: кожа на нем очень твердая и, как сказано выше, усажена колючками. Разрезать его, держа в руках, небезопасно: можно очень сильно проколоть руку. Его нужно положить на землю и разрубить ножом. В ту же минуту чувствуется крепкий, острый, противный запах, который у человека слабонервного даже может вызвать рвоту. Но как только положишь в рот вонючую мякоть, отвратительный вкус пропадает, мякоть тает во рту, – одним словом, к этому блюду можно так же привыкнуть, как привыкают к гнилому сыру.
Орангутанг до безумия любит этот плод, но лакомиться его содержимым зверю приходится довольно редко из-за сложности вскрытия. Заметив, что Фрикэ сравнительно легко справляется с трудной операцией, «дедушка» то и дело таскал к нему свою добычу.
Таким образом, Фрикэ жил как настоящий вегетарианец. Пища его была почти исключительно растительная, так что он был постоянно полуголодный. Зато обезьяна купалась в изобилии и быстро поправлялась, перелом ее почти совершенно сросся. Она была безмятежно счастлива и не выказывала желания покинуть своего нового друга.
Нельзя было сказать того же о тигре, желудок которого требовал пищи совсем другого рода. Мясо оленя очень быстро испортилось и «батюшка-тигр» возжелал свежатинки. Он начал так странно похаживать вокруг Фрикэ, что молодой человек вынужден был несколько раз отгонять тигра от себя.
Однажды тигр, не евший более суток, внезапно кинулся на Фрикэ, но тот очень ловко ударил его палкой по морде. Обезьяне это понравилось. Сообразив, что у ее друга были веские причины для такого решительного поступка, она схватила дубинку и со всего размаха ударила тигра по спине. Зверь моментально притих.
На другой день тигр опять разворчался, и обезьяна опять его отшлепала. Фрикэ смеялся до упаду над таким способом кормить завтраками, но напоследок остановил расходившегося «дедушку».
– Довольно, «дедушка», хватит, – сказал он, сопровождая речь жестами. – Мы уже проучили зверя да и пожалеть его надо: ты с утра до вечера лущишь плоды, а у него желудок пуст, как сапожное голенище. Лучше давай покормим его. Раздобудем бифштекс. Строгость должна чередоваться с лаской. Нельзя же кормить тигра одними колотушками.
В это время, точно нарочно, на опушку выбежало, неловко переваливаясь, как все стопоходящие, небольшое странное животное с черной шкурой и белой головой. Фрикэ прицелился из револьвера и выстрелил. Смертельно раненное животное повалилось на землю, чрезвычайно удивив обезьяну. Схватив издыхающее животное, Фрикэ бросил его тигру, говоря:
– На, ешь. «Дедушка» предложил тебе легкую закуску, а это уже настоящий завтрак. Поешь и успокойся.
Тигр с довольным мурлыканьем принялся пожирать дичь, так что только кости захрустели.
К счастью, этих белоголовых животных оказалось в окрестных местах очень много. Фрикэ научился их выслеживать с ловкостью краснокожего индейца, и тигр, хотя и не каждый день, стал получать свою порцию мяса, в результате чего стал довольно кроток. Когда же буйная натура его проступала наружу, «дедушка» – это имя окончательно утвердилось за орангутангом, – свирепо скрежетал на него зубами и гневно фыркал, что заставляло тигра покорно и робко ложиться на землю.
Но вдруг однажды, дня за два до того, как Фрикэ решил тронуться в путь, тигр исчез. Должно быть, ему надоела однообразная пища и муштра, которой подвергал его орангутанг. Накануне парижанин убил двух каких-то неизвестных животных, представлявших нечто среднее между свиньей и хомяком. В зоологии этот вид известен под названием Gymnurus Rafflesii. Тигр, вероятно, тогда уже замышлявший бегство, с большим аппетитом съел одного из них и улегся с самым невинным видом, далеко не походившим на обычную его угрюмость. Фрикэ, никогда не оставлявший надежды его приручить, очень обрадовался такой перемене. Разочарование парижанина, на другой день утром заметившего исчезновение тигра, было велико.
«Дедушка» тоже был поставлен в тупик, когда, проснувшись, не нашел рядом своего подопечного. Он сердито запыхтел и взял в лапы дубину.
– Это все ты, – сказал Фрикэ огорченно. – Ты слишком уж нападал на него, вот он и убежал.
– Уф! Уф! – фыркнула обезьяна как-то сконфуженно, словно поняв всю серьезность упрека.
– Нечего фукать-то; ты не паровик. Этим его не вернешь.
– Уф! .. Уф! ..
– Да будет тебе кашлять! Задохнешься. Сделанного не изменишь, и я буду теперь охотиться за зайцами без тигра. А я так долго отказывался ради него от своей порции мяса! Обидно! Ну, да что говорить. Нет худа без добра: зато сегодня поем жареного… Все-таки мне жалко тигра, хоть и окаянный он был зверь. Я в конце концов к нему привык.
После этого Фрикэ очистил своего gumnurus'a, разложил огонь и принялся жарить мясо, к великому удовольствию обезьяны, с любопытством глядевшей на эту процедуру. После сытного обеда Фрикэ захотелось спать, и он отправился на свою висячую койку. Проснувшись, он увидел, что солнце уже начинало склоняться к западу. Молодому человеку стало совестно за столь долгий сон.
– Я обленился до невозможного, – пробормотал он. – Это просто ни на что не похоже. Будь у меня пища посытнее, я превратился бы в жирную тушу. Хорошо, что нога моя почти выздоровела и «дедушкина» лапа тоже. Теперь можно продолжать путь. Мы пойдем вместе к городу Борнео. Вот удивятся-то Андрэ и доктор, когда мы явимся вдвоем! Пьер, так тот совсем остолбенеет, а Князек воскликнет: «Не сон ли это? »… Ах, да где же он? Куда он девался?
Он щелкнул раза два или три языком, как всегда делал, когда подзывал обезьяну. Видя, что обезьяна не идет, Фрикэ встал и пронзительно свистнул. Обезьяна не показывалась.
– Вот беда! – воскликнул он с непритворным огорчением, когда убедился, что обезьяна действительно исчезла. – Уж от «дедушки»-то я этого не ожидал. Как только выздоровел, так и наутек. Нехорошо… А впрочем… Все понятно: он соскучился за своими милыми лесами. Ведь и я, как только поправился, сейчас же решил вернуться к своим. Чем же обезьяна виновата? Но все-таки грустно: я так к ней привык, она была такая славная, преданная.
Ночью Фрикэ не спалось, и он до утра ворочался с боку на бок не в силах сомкнуть глаза. Под утро он вдруг услыхал треск сучьев в лесной чаще и вооружился, не зная, что ему предстоит. То ли защищаться от хищного зверя, то ли самому нападать на дичь, пригодную для завтрака. Шум слышался все ближе и ближе. Уже можно было различить чьи-то легкие, неторопливые шаги, сопровождаемые тяжелой, неуклюжей поступью.
Парижанин, вглядываясь в полумрак, прицелился в ту сторону, откуда слышался шорох, и вдруг залился неудержимым смехом.
И было над чем рассмеяться.
К нему приближалась уморительная процессия. Важно подняв голову, невозмутимый, как представитель власти, с палкой в руке, шел орангутанг, подгоняя тигра, который крался, опустив хвост и уши, с униженным видом пойманного дезертира.
Фрикэ разом стряхнул с себя сон, соскочил с койки и выкинул самое фантастическое коленце, далеко не соответствующее величию человеческого рода, единственным представителем которого здесь был он.
– Браво, «дедушка»! Браво, друг! Ах ты, Барбантон этакий! Ах ты, образец жандармов! Да что Барбантон: ты лучше всякого Барбантона… А я-то на тебя сердился! Ну, извини. Оказывается, ты и не думал уходить от меня, а бегал ловить дезертира. Молодец, молодец! Ну, теперь мы никогда не расстанемся. Вот так история! .. А ты, дурачина, – обратился он к тигру, – хитрости свои брось. Оставайся с нами. Честное слово, мы будем хорошо с тобой обращаться. Тебе, понятно, не нравятся колотушки, и я прошу «дедушку» оставить тебя в покое. А теперь будь умницей и подойди ко мне. Так, хорошо. Когда у меня будет сахар, я тебя угощу.
Под страшным взглядом орангутанга тигр стал кротким, как овечка. Он боязливо подошел к Фрикэ и прижался к земле с самым покорным видом, что означало безусловную капитуляцию. Фрикэ забыл прежнюю досаду на зверя и стал ласково гладить его по голове. Окончательно укрощенный тигр ласково замурлыкал.
– Вот и хорошо. Мир, значит, заключен. Завтра мы отправляемся.
На следующее утро парижанин покинул лесную прогалину в сопровождении двух своих друзей-животных.
Трудное решение принял Фрикэ: пройти одному через знойную дикую страну, населенную хищными зверями, ядовитыми гадами и вредными насекомыми. Такое путешествие было бы и здоровому едва под силу, а у парижанина болела нога, что сильно сковывало его движения. Но он, несмотря ни на что, смело двинулся в опасный и трудный путь. Провизии у него не было, зато в лесу можно найти плоды, – так, по крайней мере, он рассуждал сам с собою. Сегодня нечего поесть, зато завтра найдется. Так утешал он себя, когда шел, слегка прихрамывая и опираясь на палку. За ним важно и медленно шествовали тигр и обезьяна, очень довольные, что меняют свое местопребывание.
– Если вам захочется есть, друзья мои, – сказал он весело, – обходитесь сами, как знаете.
Тигр, окрещенный именем Бартоломео или попросту Мео, в память известного читателю португальского мулата из Макао, еще ни разу не был наказан после возвращения. Он, по-видимому, окончательно отбросил мысли о побеге и покорно шел под бдительным надзором «дедушки», неуклюже махавшего дубиной. Неизвестно как, но орангутанг понял, что драться без нужды не следует, и не трогал больше тигра, разумеется, при условии, что тот вел себя смирно и покорно.
Фрикэ держал путь на север, не заботясь о возможных препятствиях. Он намеревался, перейдя экватор в месте его пересечения 112° меридианом, дойти до 3° северной широты и берегом реки Борнео направиться к городу с тем же названием. Самая большая трудность заключалась не в том, чтобы перебраться через горную цепь, пересекающую остров, – для этого требовалось лишь время, – а в том, чтобы переправиться через многочисленные ручейки и реки, которых очень много в этой части острова, и их низкие берега представляют собой нескончаемые болота.
Решимость Фрикэ с самого начала подверглась тяжелому испытанию. Прежде чем достичь гор, синевших вдали зубчатым профилем, ему несколько дней подряд приходилось вязнуть по колена в мутных ручьях, болотах и стоячих водах. Обезьяна следовала за человеком без колебания и храбро барахталась в вонючей воде, но тигр, испытывавший водобоязнь, как все кошки, входил в нее с большим отвращением, и то подгоняемый сердитым фырканьем обезьяны.
Время от времени три приятеля надолго останавливались, призадумавшись, над черной, как чернила, медленно текущей водою. Нет ничего угрюмее этих неподвижных рек, около которых не видно ни птиц, ни насекомых. Только роскошная растительность оживляет их грустные берега.
Черный цвет воды был замечен Гумбольдом у рек Южной Америки, но это явление встречается очень часто и на Борнео. Объясняют его по-разному. Некоторые говорят, что черный цвет появляется от листьев, падающих на речное дно с огромных прибрежных деревьев. Эти листья будто бы гниют там и окрашивают воду. Такое мнение оспаривается потому что на Борнео много рек с водою обычного цвета, хотя берега их точно также поросли громадными вековыми деревьями.
Гумбольд заметил, кроме того, что в американских черноводных реках нет ни крокодилов, ни рыб. А на Борнео в таких реках водится множество и рыб, и кайманов, и водяных змей.