Страница:
Капитан боится поверить. На смену взрыву радости приходит мрачное молчание. Кроме дыхания машины, не слышно ни звука. Вращение убыстряется. И через относительно короткое время, так как наматывание происходит без помех, над водой показывается второй конец кабеля. Он срезан так же тщательно, как и предыдущий.
Надрез, должно быть, был произведен совсем близко от прикрепленного к тросу «Крота», — длина троса по-прежнему составляет пять тысяч двести метров. На этот раз все действительно кончено. Спасение невозможно. Господин Синтез и его спутник окончательно погибли.
Убитый горем капитан Кристиан, приказав пришвартовать судно на прежнее место, передал командование первому помощнику. Затем, обезумевший, не способный ни мыслить, ни рассуждать, призывая смерть, он спустился к себе в каюту, бросился на койку и долгое время лежал в том изнеможении, которое сопутствует великим катастрофам.
— А я ведь поклялся ей, что за все отвечу головой… — пробормотал моряк в бреду. — Жизнью поклялся… Бедное дитя!.. Какое пробуждение ее ждет! Нет, у меня никогда не хватит смелости показаться ей на глаза… Жизнью клялся?.. Что ж, жизнью и отвечу! Так и будет. Мертвые ни за что не отвечают… Вот я и умру. — Кристиан бросил взгляд на револьвер, висящий среди коллекции оружия над диваном, быстрым движением снял его со стены и машинально глянул на хронометр, часы показывали двенадцать часов ночи. — Полночь!.. Уже полночь! Кошмар длился так долго, а я еще жив! Надо с этим кончать.
Капитан зарядил револьвер, приставил к виску, но тут дверь каюты тихо отворилась. Один из индусов-бхили господина Синтеза показался в свете лампы, освещающей приготовившегося к смерти честного офицера.
— Капитан, — сказал он на языке хинди, — Мэтр вас зовет.
— Что ж, пойдем, — пробормотал капитан про себя, — кошмар длится… Но это не надолго…
ГЛАВА 10
Надрез, должно быть, был произведен совсем близко от прикрепленного к тросу «Крота», — длина троса по-прежнему составляет пять тысяч двести метров. На этот раз все действительно кончено. Спасение невозможно. Господин Синтез и его спутник окончательно погибли.
Убитый горем капитан Кристиан, приказав пришвартовать судно на прежнее место, передал командование первому помощнику. Затем, обезумевший, не способный ни мыслить, ни рассуждать, призывая смерть, он спустился к себе в каюту, бросился на койку и долгое время лежал в том изнеможении, которое сопутствует великим катастрофам.
— А я ведь поклялся ей, что за все отвечу головой… — пробормотал моряк в бреду. — Жизнью поклялся… Бедное дитя!.. Какое пробуждение ее ждет! Нет, у меня никогда не хватит смелости показаться ей на глаза… Жизнью клялся?.. Что ж, жизнью и отвечу! Так и будет. Мертвые ни за что не отвечают… Вот я и умру. — Кристиан бросил взгляд на револьвер, висящий среди коллекции оружия над диваном, быстрым движением снял его со стены и машинально глянул на хронометр, часы показывали двенадцать часов ночи. — Полночь!.. Уже полночь! Кошмар длился так долго, а я еще жив! Надо с этим кончать.
Капитан зарядил револьвер, приставил к виску, но тут дверь каюты тихо отворилась. Один из индусов-бхили господина Синтеза показался в свете лампы, освещающей приготовившегося к смерти честного офицера.
— Капитан, — сказал он на языке хинди, — Мэтр вас зовет.
— Что ж, пойдем, — пробормотал капитан про себя, — кошмар длится… Но это не надолго…
ГЛАВА 10
Сетования профессора зоологии. — Луч надежды. — Фотографирование опытных образцов. — Господин Синтез спокойно признает, что спасение невозможно. — Несколько цифр. — Закон Архимеда. — Приготовления. — Господин Синтез обедает. — Легче воды. — Вес троса. — «Морской крот» и привязанный воздушный шар. — Господин Синтез все предвидел. — «Крот» вверх ногами. — «Мы поднимаемся!» — Свет по правому борту. — Матрос в шлюпке привозит «штуковину». — Изумление вахтенного лейтенанта «Инда». — На «Анне». — Господин Синтез желает завтра продолжить поиски bathybius hceckelii .
Если бы господин Артур Роже-Адамс, профессор зоологии одного из наших самых прославленных университетов, подписывая контракт с господином Синтезом, мог предполагать, что экспедиция, пусть даже иногда, будет опасной, ему бы и в голову не пришло подвергать себя риску.
Наш профессор предвидел лишь тяготы длительного путешествия и обычные для всякого дальнего морского плавания приключения, сильно смягченные, кстати говоря, тем, что его корабль принадлежал к флотилии из четырех судов. Движимый некоторой долей научной любознательности, но в большей мере честолюбием и корыстью, он принял условия, предложенные ему стариком.
Если господин зоолог и хотел выведать парочку секретов, прославивших имя господина Синтеза, то еще больше желал по возвращении получить грандиозную рекламу, на которую так падка наша эпоха интервью и репортажей. Он видел, как его именем пестрят светские и научные газеты, как репортеры толпятся у него в прихожей, а хроникеры вымаливают несколько слов.
Господин Артур представлял себе, как неделями парижские, провинциальные и иностранные издания будут восхвалять господина Роже-Адамса, «отважного ученого», «неутомимого путешественника», «знаменитого профессора» и т. д. и т. д. Коллеги усохнут от зависти, маститые профессора окажутся просто-напросто старыми хрычами, а ректор, противный старец, надувшийся, когда речь зашла об отпуске, вынужден будет с ним считаться. Награды потекут рекой, продвижение по службе не заставит себя ждать. То есть он полной мерой получит и честь и выгоду. В особенности выгоду.
Так как, истый сын науки, господин Артур питал живейшую симпатию к благам мира сего, а господин Синтез обеспечивал ему такое содержание, какое и послу не снилось, салонный зоолог счел необходимым принять все условия контракта. Подумать только: за год одним махом стать знаменитым и составить себе состояние!.. И вот внезапно все это прекрасное построение рухнуло, пошли на глубину пяти километров все планы на будущее, да и сама жизнь честолюбца почти наверняка была непоправимо загублена. Какое горчайшее сожаление испытывал зоолог, какая тоска сжимала ему сердце с того момента, когда, едва дыша и заикаясь, он выдавил из себя эти слова:
— Трос оборвался! Мы погибли!
Оцепенев, как забитое животное, он не мог даже пошевелиться. Но мысль господина зоолога работала, будто при раздвоении личности; вся его жизнь прошла перед глазами, как головокружительно мелькающее перед объективом изображение.
Ранние годы ребенка, избалованного добрым, слабым и рассеянным отцом. Обучение в такой классической школе, чей режим не мешал отцу продолжать его баловать. Первые студенческие годы. Отцова лаборатория, где маленький Артур препарировал огромное количество устриц, улиток, земноводных…
Он вспоминал свои первые научные каламбуры, заставлявшие млеть от удовольствия почтенных папашиных сотрудников, пожилых, испытывающих слабость к этому факультетскому златоусту, господ в очках и с лысинами цвета сливочного масла. Затем первые экзамены на звание бакалавра [231], полученное в результате целого шквала белых шаров [232]. Потом защита диссертации и легко одержанная победа над не представлявшими большой угрозы соперниками… Далее кафедра в провинции, чтение лекций в безукоризненном костюме ученого денди [233]. Высший свет департамента, административные приемы, чиновники, над которыми господин зоолог возвышался благодаря всем своим ученым степеням и в которых изредка принимал благосклонное участие, словно гран-сеньор [234], снисходящий до простолюдинов, словно лауреат конкурсов — до учеников начальной школы. А мягчайшие, отделанные мольтоном комнатные туфли, а дорогие стеганые халаты, а вкусные блюда, приготовленные старой Катериной…
Господин Артур вспоминал памятные времена сессий, дни экзаменов, когда перед ним проходили вызывающие жалость вереницы студентов, чьи грубые ошибки давали молодому профессору пищу для веселья и он, сперва поупражнявшись в остроумии, журил их с величественным видом.
Как же прекрасна была жизнь! Легко представить себе состояние человека, находящегося в столь отчаянном положении и вынужденного прощаться с подобными радостями!
Тем временем господин Синтез попытался вывести коллегу из затянувшейся прострации [235].
То ли старик после своих таинственных переговоров с пандитом успокоился насчет судьбы своей внучки, то ли он черпал энергию и непонятную силу в своем недюжинном характере, но на его отрешенном лице не было и тени волнения. Видя, что его ласковые подбадривающие слова не оказывают воздействия, Мэтр переменил тон и резко окликнул своего спутника.
— Давайте займемся работой. Вы слышите меня, не так ли?
Но в ответ прозвучал лишь жалобный стон.
— Я не могу… Господин… Мэтр, помилосердствуйте…
— Здесь, как и везде, даже перед лицом смерти, вы обязаны мне подчиняться. Ваша подпись стоит под контрактом. Более того, вы дали мне честное слово.
— К чему эта бесплодная работа?
— То есть как это — к чему? Даже если у нас из-за ограниченного запаса воздуха остались считанные часы для работы, считаете ли вы напрасным вырвать у природы одну из ее тайн? Не должен ли настоящий ученый до последнего вдоха продолжать свое Великое Дело?
И так как зоолог, все такой же подавленный, не двинулся с места, неотрывно глядя на лампочку, казалось его гипнотизирующую, господин Синтез заговорил еще суровей:
— Значит, вы — трус? Вы непременно хотите заслужить мое презрение, презрение труженика? Потом, когда вы, как я надеюсь, вновь предадитесь всем тем низменным радостям, о которых сейчас так сожалеете, мое отношение к вам вряд ли изменится.
При этих словах «как я надеюсь» бедолага-профессор мигом преобразился. Не думая о том, какой смысл содержится в сказанном, не учитывая настоящее положение вещей и не смущаясь тем, что вот уже некоторое время он глядит на господина Синтеза как помешанный, господин Артур почувствовал, что энергия мало-помалу возвращается к нему.
— Значит, вы надеетесь, Мэтр, выбраться отсюда? — спросил он окрепшим голосом.
— Я не говорю «прощай» ни жизни, ни Великому Делу, — загадочно ответил господин Синтез.
Зоолог, благодаря быстрым перепадам, свойственным его малодушному характеру, раньше считавший господина Синтеза безумцем, хотя тот говорил разумные вещи, теперь счел проявлением совершенно здравого рассудка слова, казалось бы, наиболее абсурдные [236] из всего, что когда-либо произносил старик. Верно и то, что это были слова надежды, а когда имеешь столько причин цепляться за жизнь, сколько их имел юный господин Артур, становишься не очень-то разборчивым в выборе аргументов. Итак, он посчитал своим долгом повиноваться.
Пока длились все эти беседы, пока происходили все эти события, монеры под микроскопом погибли. Растительная слизь высохла на хрустальной пластинке. В то же время их нынешний вид был не менее интересен, и препаратор, несмотря на нервную дрожь, продолжил опыты. Снова с помощью стеклянной палочки зоолог зачерпнул из пробирки воду, повторил описанную выше пробу и убедился в идентичности живой bathybius с той, которую он изучал, снова сфотографировал и стал молча ждать.
Старик, который вел себя так непринужденно, как будто находился в своей лаборатории, вслед за ассистентом приник глазом к окуляру микроскопа и, после долгого разглядывания представленного господином Артуром описания, знаком одобрил его точность и добавил:
— А теперь давайте побеседуем. Известно ли вам, что нам очень повезло, что трос не порвался на час позже?
Ответом ему была пантомима, могущая означать, — было бы лучше, если б он вообще не обрывался.
— К счастью, — продолжал господин Синтез, — «Морской крот» не успел обзавестись балластом в виде двух кубических метров воды. Если бы это случилось, мы с вами просто-напросто остались бы на этом месте в течение столетий.
— Значит, вы думаете, Мэтр, что нам не светит никакая помощь с поверхности? Разве не может капитан корабля попытаться для нашего спасения поднять со дна трос?
— О, не сомневайтесь в том, что славный и предприимчивый Кристиан сделает все возможное и невозможное, чтобы нас спасти. Но это ему не удастся.
— Но…
— Не перебивайте меня. Торопиться пока некуда, время терпит. Чтобы нас отсюда извлечь, надо перехватить кабель непосредственно на месте обрыва. И вот почему: только раскрученный во всю свою длину трос равен расстоянию, отделяющему нас от поверхности, то есть пяти тысячам двумстам метрам. Его можно поймать на середине, а схватить его за конец невозможно; ввиду своего значительного веса он выскользнет из любого приспособления, с помощью которого его будут пытаться «поймать на крючок».
Предположим все-таки, что с помощью аварийного троса, который заперт в трюме, капитану Кристиану удастся захватить наш кабель на середине. Он сможет поднять его на высоту двух тысяч пятисот метров, а затем невозможно будет преодолеть сопротивление, создаваемое весом «Крота». Гипотеза эта, заметьте, совершенно безосновательна, потому что подобное случается не чаще, чем раз на тысячу случаев. Капитан может прочесывать дно неделю и дольше, так и не подцепив трос и, следовательно, не подняв его на поверхность.
— Значит, нам крышка?
— Ни в коем случае. Я же вам только что говорил — наши резервуары, в которых мы должны были доставить наверх два кубометра воды, кишащей монерами, пусты.
— Я по-прежнему не понимаю.
— Когда мы оставим здесь две чугунные болванки по тысяче килограммов каждая, «Крот» станет достаточно легким.
— Но…
— Не будете ли вы так любезны сформулировать мне закон Архимеда?
— Нет ничего проще: «На всякое тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, пропорциональная весу объема вытесненной жидкости» [237].
— Превосходно. Известен ли вам объем «Морского крота»?
— Приблизительно десять кубометров.
— Ровно одиннадцать. То есть аппарат вытесняет одиннадцать кубометров воды. Из чего следует, что на него снизу вверх действует некая сила давления. Ее легко подсчитать, если вспомнить, что кубометр морской воды весит чуть больше тысячи ста килограммов. А имеете ли вы приблизительное представление, каков вес нашего снаряда?
— Судя по скорости погружения, он должен быть намного большим, чем масса вытесненной воды.
— Ошибаетесь, господин зоолог. Вернее, забываете об очень маленьком удельном весе алюминиевой бронзы. Несмотря на огромную толщину стенок, «Крот» весит всего тринадцать тонн.
— С чугунными чушками или без них? — спросил ассистент с необычайной живостью.
— Вместе с балластом.
— Но ведь болванки весят две тонны и, значит, сбросив их, он будет весить всего одиннадцать тонн, потому что, к счастью, в резервуарах нет воды! «Крот» весит всего одиннадцать тонн, следовательно, он может… может подняться со дна морского, всплыть как герметически закупоренная бутылка!
— Не спешите, господин зоолог, не спешите. Экий вы торопыга! Вы не учитываете веса аппаратуры, внутреннего убранства, резервуаров для воды, для сжатого воздуха, наконец, веса наших с вами тел… А все это вместе потянет минимум килограммов на пятьсот.
— Однако же, Мэтр, удельный вес морской воды по сравнению с пресной выше, по крайней мере на одну десятую, благодаря этому мы получаем выигрыш в подъемной силе.
— Вне всякого сомнения. Вес кубометра морской воды равняется одиннадцати сотням килограммов, то есть сила выталкивания должна, как вы говорите, превышать на шестьсот килограммов вес «Крота». Следовательно, аппарат, лишенный балласта, станет подниматься…
— Ах, Мэтр, зачем же вы медлите с нашим освобождением! Стоит только руку протянуть и…
— И, поднявшись на высоту ста пятидесяти — двухсот метров, «Крот», идущий вверх в соответствии с законом Архимеда, внезапно остановится, перевернется острием вниз и зависнет на своем тросе, как привязанный за ниточку воздушный шар. Вы забыли о тросе, господин зоолог! Этот кабель, его огромный вес, требует для подъема приложения значительной силы, которую придать ему может разве что машина.
— О Боже милосердный! — воскликнул, бледнея, зоолог, изведавший в течение последних часов все стадии отчаяния, надежды и страха.
— Что с вами?
— Теперь я слишком ясно вижу, что нам крышка, что мы действительно пропали!
— Во всяком случае, если не избавимся от троса.
— А это реально? Ах, Мэтр, приказывайте, я совершу невозможное! Даже если мне придется зубы себе сломать, ногти вырвать, руки стереть в кровь!.. Располагайте мной как инструментом, как машиной! Я повинуюсь, я все сделаю как вы скажете!
— Не надо ни ломать, ни вырывать, ни стирать в кровь. Оставайтесь на своем месте и слушайте мои инструкции. Они совсем простые. Разложите флаконы с реактивами по коробкам и проследите, чтобы они не побились. Таким же образом упакуйте микроскопы, фотоаппараты, провизию и все остальное. Когда закончите, вы найдете в этом запечатанном боковом шкафчике моток железной проволоки, щипцы и разные инструменты. Нагнитесь и загляните под сервант. Что вы видите?
— Кольца на металлической пластине, вделанной в стену «Крота».
— Верно. Зафиксируйте неподвижно все небольшие предметы, составляющие наше оборудование, на этих кольцах, с помощью железной проволоки. Цель этой работы, непривычной для профессора зоологии, состоит в том, чтобы они не попадали нам на головы, а их обломки не поранили нас, когда «Крот» перевернется.
— Значит, «Крот» перевернется?
— Обязательно. Перед тем как это произойдет, нам останется лишь вытянуться рядышком по стенкам, чтобы не оказаться в положении вверх ногами. Понятно?
— Понятно, Мэтр. Сами увидите, как ревностно я выполню все ваши приказания.
— Тогда за работу. А я пока перекушу.
И господин Синтез вынул пробки из флаконов со своими шариками, выбрал те, что составляли его сегодняшний рацион, принял их, запив водой, и сосредоточился, прислушиваясь к тому, как происходит в желудке процесс растворения.
Переждав обычные реакции, следующие за его странными трапезами, господин Синтез не без удовлетворения отметил, что его компаньон довольно ловко закрепляет багаж. Ассистент вложил в свою работу столько рвения, что меньше чем через час все было готово. Старик необычайно внимательно все осмотрел, проверил и, убедившись, что вещи зафиксированы прочно, заявил:
— Этого достаточно. Отправляемся в путь. А теперь замрите и в точности исполняйте мои команды. Вы готовы?
— Да, Мэтр.
— Внимание! — Старик быстро нагнулся и дважды нажал малозаметную кнопку слоновой кости, вмонтированную в пульт. — Отделение балласта произведено. Мы начинаем подъем!
Внезапно утратив часть веса, огромный «Морской крот» дрогнул и, сохраняя вертикальное положение, медленно пополз вверх. Через некоторое время скорость его, которую не гасил по-прежнему прикрепленный к шишаку трос, стала увеличиваться. Насколько она возросла, этого ни один из ученых не знал, но вскоре движение стало заметно слабеть.
— Внимание! — вторично скомандовал господин Синтез. — В момент, когда «Крот» примет горизонтальное положение, ложитесь, прижавшись к стене, таким образом, чтобы ваша голова находилась там, где сейчас находятся ноги. Действуйте!
Пока ассистент укладывался, господин Синтез выхватил из кольца закрепленную в нем электрическую лампу и, держа ее в руке, вытянулся на спине. «Крот» совершил поворот. Большой бак для воды, раньше служивший ему основанием, стал крышей, а головка аппарата, на которой крепился кабель, — полом. Переворот этот происходил медленно, без толчков; оба подводника оказались стоящими на плоской поверхности, служившей крышкой резервуара со сжатым воздухом.
— Ну вот, первый шаг сделан удачно, — произнес господин Синтез, вставляя электрическую лампу в такое же крепление, но расположенное, естественно, с противоположной стороны. — В данный момент нас держит на месте стальной трос и наше положение напоминает, в определенном смысле, положение воздухоплавателей, взлетевших на привязанном воздушном шаре. Воздушный шар — в морских глубинах! Оригинальная ситуация, не правда ли? Что вы думаете по этому поводу, господин зоолог?
— Я думаю, Мэтр, что мне очень бы хотелось увидеть этот шар не на привязи, а на поверхности воды.
— Терпение, молодой человек, терпение! Благодаря аварии, в которую мы с вами попали, вы будете посвящены в одну тайну, которую бережно сохраните, не так ли?
— Можете рассчитывать на мое молчание, Мэтр.
— Секрет этот не столь уж и важен в конечном итоге, и касается он системы крепления стального троса. Как ни велико мое доверие к подчиненным, но эта подробность не известна никому, даже капитану Кристиану. В моем положении приходится иногда полагаться только на себя самого. К тому же все следует предвидеть, вы слышите, — все!
— Даже возможность подобной катастрофы?!
— В особенности такую возможность, господин зоолог! Когда человек моего склада затевает какое-либо предприятие, он ничего не пускает на волю случая. Вот почему, заказывая «Морского крота», я предусмотрел возможность случайного или даже умышленного повреждения стального троса. Я также рассмотрел все последствия такого обрыва и, заранее изыскав способ их обезвредить, как видите, не ошибся!
Предвидя случай, когда я захочу по той или иной причине подняться на поверхность, не задействуя механизмы, виденные вами на борту, и зная, что трос явится основной помехой для выполнения этого маневра, я закрепил его таким образом, чтобы иметь возможность моментально от него избавиться. Система крепления троса идентична системе крепления чугунных болванок, и стоит нажать кнопку, чтобы он отделился от подводного снаряда. Кнопку эту вы не заметили, так как она замаскирована маленьким винтом. Нужна отвертка для того, чтобы его повернуть и обнаружить кнопку.
Объяснять весь механизм было бы излишним в данный момент. Если вас это заинтересовало, я объясню позже… Когда мне больше не нужен будет «Крот».
— Однако, Мэтр, позвольте заметить, что много проще было бы запустить механизм раньше, тогда не надо было бы переворачивать «Крота»…
— Когда «Крот» лежал на дне, давление снизу вверх помогло отделить болванки. А силу, необходимую для отторжения троса, мы получим благодаря его собственному весу. Вы же понимаете, что аппарат, подобный этому, не должен и не может обладать чувствительностью часовой пружины.
Говоря все это, господин Синтез отогнул отвертку своего складного перочинного ножика, отыскал винтик величиной с кончик перьевой ручки и с силой нажал на него отверткой.
— Мы снова в пути!
— Как, уже?! — воскликнул потрясенный ассистент.
— Вы недавно еще так торопились!
— Но я не чувствую подъема!
— Так же, как и воздухоплаватели, если у них нет ориентира. Они черпают сведения, следя за барометром.
— Ваша правда… Я совсем рехнулся…
— Мы поднимаемся с весьма значительной скоростью, через несколько минут вы почувствуете морскую зыбь.
— Свет впереди по правому борту! — прозвучал в темноте голос сигнальщика на борту «Инда».
— Предупреди вахтенного офицера! — отозвался старшина, спавший на полубаке.
Тотчас же появился вахтенный лейтенант и, взобравшись на мостик, заметил в указанном направлении свет, должно быть, из-за все еще не вполне успокоившегося моря, то тусклый, то более яркий.
— Что бы это могло быть? — изумился офицер, глядя в бинокль. — Обломок кораблекрушения или тонущая шлюпка? А может быть, плот? Немудрено — после такого урагана! Однако странно — в эти места так редко заходят корабли… Надо проверить для очистки совести.
Он приказал спустить на воду шлюпку и выяснить природу странного объекта. Через полчаса шум быстро работающих весел возвестил ему о том, что шлюпка возвращается.
— Причаль возле трапа, — крикнул лейтенант, перевесившись через поручни.
Обнаружив, что матросы тащат на буксире темный массивный предмет, напоминающий буй, офицер, крайне заинтригованный, прыгнул в шлюпку.
— Что это такое?
— Мы к ней причалили, что было нетрудно — ведь она светилась, и тут, бах, свет спекся. Но мы успели заметить из нее торчат два вертлюга. Я себе помозговал — раз уж мы эту штуковину нашли, надо тащить сюда. Зацепил швартовой за вертлюги — и ходу! Вот и все.
В тот миг, когда матрос закончил рапорт о своей экспедиции, загорелись прожектора и в их ярком свете стала видна «штуковина», верхушка которой сантиметров на тридцать торчала над водой. Оторопевший офицер узнал в ней «Морского крота».
Изнутри раздался грохот — кто-то сильно колотил по металлическому корпусу. Не теряя времени на поиски объяснений этого фантастического явления, офицер стал рассматривать указанные ему вертлюги. Инстинктивно он почувствовал, что именно с их помощью можно сообщаться с внутренней частью снаряда, и попробовал их отвинтить. Они легко поддались, и каждый сделал около десятка оборотов.
— Поднимайте! — крикнул вахтенный гребцам и матросам, которые столпились на площадке перед сходнями.
Очень толстую и тяжелую крышку сняли. Обнаружилась полость, а в ней — два человека. Они едва держались на ногах.
— Мэтр! — воскликнул офицер и почтительно снял фуражку.
— Поскорее поднимите нас наверх, — задыхаясь, произнес господин Синтез. — У нас образовался переизбыток углекислого газа, а кислород уже был на исходе…
В одно мгновение подводники были извлечены на поверхность. Несколько жадных глубоких вдохов, и силы вернулись к ним.
Господин Синтез, узнав вахтенного лейтенанта «Инда», приказал:
— Поднимите на борт «Морского крота» и не трогайте его до завтра. А нас пусть отвезут на «Анну».
Старик занял место в шлюпке, куда за ним спустился и ассистент, чье лицо лучилось безумной радостью.
— Вы о чем думаете, господин зоолог?! Как?! Вы позабыли взять кассеты с фотопластинами? Я надеялся, что вы их захватите с собой, а завтра с утра пораньше проявите и представите мне. А вы, ребята, налегайте на весла!
Если бы господин Артур Роже-Адамс, профессор зоологии одного из наших самых прославленных университетов, подписывая контракт с господином Синтезом, мог предполагать, что экспедиция, пусть даже иногда, будет опасной, ему бы и в голову не пришло подвергать себя риску.
Наш профессор предвидел лишь тяготы длительного путешествия и обычные для всякого дальнего морского плавания приключения, сильно смягченные, кстати говоря, тем, что его корабль принадлежал к флотилии из четырех судов. Движимый некоторой долей научной любознательности, но в большей мере честолюбием и корыстью, он принял условия, предложенные ему стариком.
Если господин зоолог и хотел выведать парочку секретов, прославивших имя господина Синтеза, то еще больше желал по возвращении получить грандиозную рекламу, на которую так падка наша эпоха интервью и репортажей. Он видел, как его именем пестрят светские и научные газеты, как репортеры толпятся у него в прихожей, а хроникеры вымаливают несколько слов.
Господин Артур представлял себе, как неделями парижские, провинциальные и иностранные издания будут восхвалять господина Роже-Адамса, «отважного ученого», «неутомимого путешественника», «знаменитого профессора» и т. д. и т. д. Коллеги усохнут от зависти, маститые профессора окажутся просто-напросто старыми хрычами, а ректор, противный старец, надувшийся, когда речь зашла об отпуске, вынужден будет с ним считаться. Награды потекут рекой, продвижение по службе не заставит себя ждать. То есть он полной мерой получит и честь и выгоду. В особенности выгоду.
Так как, истый сын науки, господин Артур питал живейшую симпатию к благам мира сего, а господин Синтез обеспечивал ему такое содержание, какое и послу не снилось, салонный зоолог счел необходимым принять все условия контракта. Подумать только: за год одним махом стать знаменитым и составить себе состояние!.. И вот внезапно все это прекрасное построение рухнуло, пошли на глубину пяти километров все планы на будущее, да и сама жизнь честолюбца почти наверняка была непоправимо загублена. Какое горчайшее сожаление испытывал зоолог, какая тоска сжимала ему сердце с того момента, когда, едва дыша и заикаясь, он выдавил из себя эти слова:
— Трос оборвался! Мы погибли!
Оцепенев, как забитое животное, он не мог даже пошевелиться. Но мысль господина зоолога работала, будто при раздвоении личности; вся его жизнь прошла перед глазами, как головокружительно мелькающее перед объективом изображение.
Ранние годы ребенка, избалованного добрым, слабым и рассеянным отцом. Обучение в такой классической школе, чей режим не мешал отцу продолжать его баловать. Первые студенческие годы. Отцова лаборатория, где маленький Артур препарировал огромное количество устриц, улиток, земноводных…
Он вспоминал свои первые научные каламбуры, заставлявшие млеть от удовольствия почтенных папашиных сотрудников, пожилых, испытывающих слабость к этому факультетскому златоусту, господ в очках и с лысинами цвета сливочного масла. Затем первые экзамены на звание бакалавра [231], полученное в результате целого шквала белых шаров [232]. Потом защита диссертации и легко одержанная победа над не представлявшими большой угрозы соперниками… Далее кафедра в провинции, чтение лекций в безукоризненном костюме ученого денди [233]. Высший свет департамента, административные приемы, чиновники, над которыми господин зоолог возвышался благодаря всем своим ученым степеням и в которых изредка принимал благосклонное участие, словно гран-сеньор [234], снисходящий до простолюдинов, словно лауреат конкурсов — до учеников начальной школы. А мягчайшие, отделанные мольтоном комнатные туфли, а дорогие стеганые халаты, а вкусные блюда, приготовленные старой Катериной…
Господин Артур вспоминал памятные времена сессий, дни экзаменов, когда перед ним проходили вызывающие жалость вереницы студентов, чьи грубые ошибки давали молодому профессору пищу для веселья и он, сперва поупражнявшись в остроумии, журил их с величественным видом.
Как же прекрасна была жизнь! Легко представить себе состояние человека, находящегося в столь отчаянном положении и вынужденного прощаться с подобными радостями!
Тем временем господин Синтез попытался вывести коллегу из затянувшейся прострации [235].
То ли старик после своих таинственных переговоров с пандитом успокоился насчет судьбы своей внучки, то ли он черпал энергию и непонятную силу в своем недюжинном характере, но на его отрешенном лице не было и тени волнения. Видя, что его ласковые подбадривающие слова не оказывают воздействия, Мэтр переменил тон и резко окликнул своего спутника.
— Давайте займемся работой. Вы слышите меня, не так ли?
Но в ответ прозвучал лишь жалобный стон.
— Я не могу… Господин… Мэтр, помилосердствуйте…
— Здесь, как и везде, даже перед лицом смерти, вы обязаны мне подчиняться. Ваша подпись стоит под контрактом. Более того, вы дали мне честное слово.
— К чему эта бесплодная работа?
— То есть как это — к чему? Даже если у нас из-за ограниченного запаса воздуха остались считанные часы для работы, считаете ли вы напрасным вырвать у природы одну из ее тайн? Не должен ли настоящий ученый до последнего вдоха продолжать свое Великое Дело?
И так как зоолог, все такой же подавленный, не двинулся с места, неотрывно глядя на лампочку, казалось его гипнотизирующую, господин Синтез заговорил еще суровей:
— Значит, вы — трус? Вы непременно хотите заслужить мое презрение, презрение труженика? Потом, когда вы, как я надеюсь, вновь предадитесь всем тем низменным радостям, о которых сейчас так сожалеете, мое отношение к вам вряд ли изменится.
При этих словах «как я надеюсь» бедолага-профессор мигом преобразился. Не думая о том, какой смысл содержится в сказанном, не учитывая настоящее положение вещей и не смущаясь тем, что вот уже некоторое время он глядит на господина Синтеза как помешанный, господин Артур почувствовал, что энергия мало-помалу возвращается к нему.
— Значит, вы надеетесь, Мэтр, выбраться отсюда? — спросил он окрепшим голосом.
— Я не говорю «прощай» ни жизни, ни Великому Делу, — загадочно ответил господин Синтез.
Зоолог, благодаря быстрым перепадам, свойственным его малодушному характеру, раньше считавший господина Синтеза безумцем, хотя тот говорил разумные вещи, теперь счел проявлением совершенно здравого рассудка слова, казалось бы, наиболее абсурдные [236] из всего, что когда-либо произносил старик. Верно и то, что это были слова надежды, а когда имеешь столько причин цепляться за жизнь, сколько их имел юный господин Артур, становишься не очень-то разборчивым в выборе аргументов. Итак, он посчитал своим долгом повиноваться.
Пока длились все эти беседы, пока происходили все эти события, монеры под микроскопом погибли. Растительная слизь высохла на хрустальной пластинке. В то же время их нынешний вид был не менее интересен, и препаратор, несмотря на нервную дрожь, продолжил опыты. Снова с помощью стеклянной палочки зоолог зачерпнул из пробирки воду, повторил описанную выше пробу и убедился в идентичности живой bathybius с той, которую он изучал, снова сфотографировал и стал молча ждать.
Старик, который вел себя так непринужденно, как будто находился в своей лаборатории, вслед за ассистентом приник глазом к окуляру микроскопа и, после долгого разглядывания представленного господином Артуром описания, знаком одобрил его точность и добавил:
— А теперь давайте побеседуем. Известно ли вам, что нам очень повезло, что трос не порвался на час позже?
Ответом ему была пантомима, могущая означать, — было бы лучше, если б он вообще не обрывался.
— К счастью, — продолжал господин Синтез, — «Морской крот» не успел обзавестись балластом в виде двух кубических метров воды. Если бы это случилось, мы с вами просто-напросто остались бы на этом месте в течение столетий.
— Значит, вы думаете, Мэтр, что нам не светит никакая помощь с поверхности? Разве не может капитан корабля попытаться для нашего спасения поднять со дна трос?
— О, не сомневайтесь в том, что славный и предприимчивый Кристиан сделает все возможное и невозможное, чтобы нас спасти. Но это ему не удастся.
— Но…
— Не перебивайте меня. Торопиться пока некуда, время терпит. Чтобы нас отсюда извлечь, надо перехватить кабель непосредственно на месте обрыва. И вот почему: только раскрученный во всю свою длину трос равен расстоянию, отделяющему нас от поверхности, то есть пяти тысячам двумстам метрам. Его можно поймать на середине, а схватить его за конец невозможно; ввиду своего значительного веса он выскользнет из любого приспособления, с помощью которого его будут пытаться «поймать на крючок».
Предположим все-таки, что с помощью аварийного троса, который заперт в трюме, капитану Кристиану удастся захватить наш кабель на середине. Он сможет поднять его на высоту двух тысяч пятисот метров, а затем невозможно будет преодолеть сопротивление, создаваемое весом «Крота». Гипотеза эта, заметьте, совершенно безосновательна, потому что подобное случается не чаще, чем раз на тысячу случаев. Капитан может прочесывать дно неделю и дольше, так и не подцепив трос и, следовательно, не подняв его на поверхность.
— Значит, нам крышка?
— Ни в коем случае. Я же вам только что говорил — наши резервуары, в которых мы должны были доставить наверх два кубометра воды, кишащей монерами, пусты.
— Я по-прежнему не понимаю.
— Когда мы оставим здесь две чугунные болванки по тысяче килограммов каждая, «Крот» станет достаточно легким.
— Но…
— Не будете ли вы так любезны сформулировать мне закон Архимеда?
— Нет ничего проще: «На всякое тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, пропорциональная весу объема вытесненной жидкости» [237].
— Превосходно. Известен ли вам объем «Морского крота»?
— Приблизительно десять кубометров.
— Ровно одиннадцать. То есть аппарат вытесняет одиннадцать кубометров воды. Из чего следует, что на него снизу вверх действует некая сила давления. Ее легко подсчитать, если вспомнить, что кубометр морской воды весит чуть больше тысячи ста килограммов. А имеете ли вы приблизительное представление, каков вес нашего снаряда?
— Судя по скорости погружения, он должен быть намного большим, чем масса вытесненной воды.
— Ошибаетесь, господин зоолог. Вернее, забываете об очень маленьком удельном весе алюминиевой бронзы. Несмотря на огромную толщину стенок, «Крот» весит всего тринадцать тонн.
— С чугунными чушками или без них? — спросил ассистент с необычайной живостью.
— Вместе с балластом.
— Но ведь болванки весят две тонны и, значит, сбросив их, он будет весить всего одиннадцать тонн, потому что, к счастью, в резервуарах нет воды! «Крот» весит всего одиннадцать тонн, следовательно, он может… может подняться со дна морского, всплыть как герметически закупоренная бутылка!
— Не спешите, господин зоолог, не спешите. Экий вы торопыга! Вы не учитываете веса аппаратуры, внутреннего убранства, резервуаров для воды, для сжатого воздуха, наконец, веса наших с вами тел… А все это вместе потянет минимум килограммов на пятьсот.
— Однако же, Мэтр, удельный вес морской воды по сравнению с пресной выше, по крайней мере на одну десятую, благодаря этому мы получаем выигрыш в подъемной силе.
— Вне всякого сомнения. Вес кубометра морской воды равняется одиннадцати сотням килограммов, то есть сила выталкивания должна, как вы говорите, превышать на шестьсот килограммов вес «Крота». Следовательно, аппарат, лишенный балласта, станет подниматься…
— Ах, Мэтр, зачем же вы медлите с нашим освобождением! Стоит только руку протянуть и…
— И, поднявшись на высоту ста пятидесяти — двухсот метров, «Крот», идущий вверх в соответствии с законом Архимеда, внезапно остановится, перевернется острием вниз и зависнет на своем тросе, как привязанный за ниточку воздушный шар. Вы забыли о тросе, господин зоолог! Этот кабель, его огромный вес, требует для подъема приложения значительной силы, которую придать ему может разве что машина.
— О Боже милосердный! — воскликнул, бледнея, зоолог, изведавший в течение последних часов все стадии отчаяния, надежды и страха.
— Что с вами?
— Теперь я слишком ясно вижу, что нам крышка, что мы действительно пропали!
— Во всяком случае, если не избавимся от троса.
— А это реально? Ах, Мэтр, приказывайте, я совершу невозможное! Даже если мне придется зубы себе сломать, ногти вырвать, руки стереть в кровь!.. Располагайте мной как инструментом, как машиной! Я повинуюсь, я все сделаю как вы скажете!
— Не надо ни ломать, ни вырывать, ни стирать в кровь. Оставайтесь на своем месте и слушайте мои инструкции. Они совсем простые. Разложите флаконы с реактивами по коробкам и проследите, чтобы они не побились. Таким же образом упакуйте микроскопы, фотоаппараты, провизию и все остальное. Когда закончите, вы найдете в этом запечатанном боковом шкафчике моток железной проволоки, щипцы и разные инструменты. Нагнитесь и загляните под сервант. Что вы видите?
— Кольца на металлической пластине, вделанной в стену «Крота».
— Верно. Зафиксируйте неподвижно все небольшие предметы, составляющие наше оборудование, на этих кольцах, с помощью железной проволоки. Цель этой работы, непривычной для профессора зоологии, состоит в том, чтобы они не попадали нам на головы, а их обломки не поранили нас, когда «Крот» перевернется.
— Значит, «Крот» перевернется?
— Обязательно. Перед тем как это произойдет, нам останется лишь вытянуться рядышком по стенкам, чтобы не оказаться в положении вверх ногами. Понятно?
— Понятно, Мэтр. Сами увидите, как ревностно я выполню все ваши приказания.
— Тогда за работу. А я пока перекушу.
И господин Синтез вынул пробки из флаконов со своими шариками, выбрал те, что составляли его сегодняшний рацион, принял их, запив водой, и сосредоточился, прислушиваясь к тому, как происходит в желудке процесс растворения.
Переждав обычные реакции, следующие за его странными трапезами, господин Синтез не без удовлетворения отметил, что его компаньон довольно ловко закрепляет багаж. Ассистент вложил в свою работу столько рвения, что меньше чем через час все было готово. Старик необычайно внимательно все осмотрел, проверил и, убедившись, что вещи зафиксированы прочно, заявил:
— Этого достаточно. Отправляемся в путь. А теперь замрите и в точности исполняйте мои команды. Вы готовы?
— Да, Мэтр.
— Внимание! — Старик быстро нагнулся и дважды нажал малозаметную кнопку слоновой кости, вмонтированную в пульт. — Отделение балласта произведено. Мы начинаем подъем!
Внезапно утратив часть веса, огромный «Морской крот» дрогнул и, сохраняя вертикальное положение, медленно пополз вверх. Через некоторое время скорость его, которую не гасил по-прежнему прикрепленный к шишаку трос, стала увеличиваться. Насколько она возросла, этого ни один из ученых не знал, но вскоре движение стало заметно слабеть.
— Внимание! — вторично скомандовал господин Синтез. — В момент, когда «Крот» примет горизонтальное положение, ложитесь, прижавшись к стене, таким образом, чтобы ваша голова находилась там, где сейчас находятся ноги. Действуйте!
Пока ассистент укладывался, господин Синтез выхватил из кольца закрепленную в нем электрическую лампу и, держа ее в руке, вытянулся на спине. «Крот» совершил поворот. Большой бак для воды, раньше служивший ему основанием, стал крышей, а головка аппарата, на которой крепился кабель, — полом. Переворот этот происходил медленно, без толчков; оба подводника оказались стоящими на плоской поверхности, служившей крышкой резервуара со сжатым воздухом.
— Ну вот, первый шаг сделан удачно, — произнес господин Синтез, вставляя электрическую лампу в такое же крепление, но расположенное, естественно, с противоположной стороны. — В данный момент нас держит на месте стальной трос и наше положение напоминает, в определенном смысле, положение воздухоплавателей, взлетевших на привязанном воздушном шаре. Воздушный шар — в морских глубинах! Оригинальная ситуация, не правда ли? Что вы думаете по этому поводу, господин зоолог?
— Я думаю, Мэтр, что мне очень бы хотелось увидеть этот шар не на привязи, а на поверхности воды.
— Терпение, молодой человек, терпение! Благодаря аварии, в которую мы с вами попали, вы будете посвящены в одну тайну, которую бережно сохраните, не так ли?
— Можете рассчитывать на мое молчание, Мэтр.
— Секрет этот не столь уж и важен в конечном итоге, и касается он системы крепления стального троса. Как ни велико мое доверие к подчиненным, но эта подробность не известна никому, даже капитану Кристиану. В моем положении приходится иногда полагаться только на себя самого. К тому же все следует предвидеть, вы слышите, — все!
— Даже возможность подобной катастрофы?!
— В особенности такую возможность, господин зоолог! Когда человек моего склада затевает какое-либо предприятие, он ничего не пускает на волю случая. Вот почему, заказывая «Морского крота», я предусмотрел возможность случайного или даже умышленного повреждения стального троса. Я также рассмотрел все последствия такого обрыва и, заранее изыскав способ их обезвредить, как видите, не ошибся!
Предвидя случай, когда я захочу по той или иной причине подняться на поверхность, не задействуя механизмы, виденные вами на борту, и зная, что трос явится основной помехой для выполнения этого маневра, я закрепил его таким образом, чтобы иметь возможность моментально от него избавиться. Система крепления троса идентична системе крепления чугунных болванок, и стоит нажать кнопку, чтобы он отделился от подводного снаряда. Кнопку эту вы не заметили, так как она замаскирована маленьким винтом. Нужна отвертка для того, чтобы его повернуть и обнаружить кнопку.
Объяснять весь механизм было бы излишним в данный момент. Если вас это заинтересовало, я объясню позже… Когда мне больше не нужен будет «Крот».
— Однако, Мэтр, позвольте заметить, что много проще было бы запустить механизм раньше, тогда не надо было бы переворачивать «Крота»…
— Когда «Крот» лежал на дне, давление снизу вверх помогло отделить болванки. А силу, необходимую для отторжения троса, мы получим благодаря его собственному весу. Вы же понимаете, что аппарат, подобный этому, не должен и не может обладать чувствительностью часовой пружины.
Говоря все это, господин Синтез отогнул отвертку своего складного перочинного ножика, отыскал винтик величиной с кончик перьевой ручки и с силой нажал на него отверткой.
— Мы снова в пути!
— Как, уже?! — воскликнул потрясенный ассистент.
— Вы недавно еще так торопились!
— Но я не чувствую подъема!
— Так же, как и воздухоплаватели, если у них нет ориентира. Они черпают сведения, следя за барометром.
— Ваша правда… Я совсем рехнулся…
— Мы поднимаемся с весьма значительной скоростью, через несколько минут вы почувствуете морскую зыбь.
— Свет впереди по правому борту! — прозвучал в темноте голос сигнальщика на борту «Инда».
— Предупреди вахтенного офицера! — отозвался старшина, спавший на полубаке.
Тотчас же появился вахтенный лейтенант и, взобравшись на мостик, заметил в указанном направлении свет, должно быть, из-за все еще не вполне успокоившегося моря, то тусклый, то более яркий.
— Что бы это могло быть? — изумился офицер, глядя в бинокль. — Обломок кораблекрушения или тонущая шлюпка? А может быть, плот? Немудрено — после такого урагана! Однако странно — в эти места так редко заходят корабли… Надо проверить для очистки совести.
Он приказал спустить на воду шлюпку и выяснить природу странного объекта. Через полчаса шум быстро работающих весел возвестил ему о том, что шлюпка возвращается.
— Причаль возле трапа, — крикнул лейтенант, перевесившись через поручни.
Обнаружив, что матросы тащат на буксире темный массивный предмет, напоминающий буй, офицер, крайне заинтригованный, прыгнул в шлюпку.
— Что это такое?
— Мы к ней причалили, что было нетрудно — ведь она светилась, и тут, бах, свет спекся. Но мы успели заметить из нее торчат два вертлюга. Я себе помозговал — раз уж мы эту штуковину нашли, надо тащить сюда. Зацепил швартовой за вертлюги — и ходу! Вот и все.
В тот миг, когда матрос закончил рапорт о своей экспедиции, загорелись прожектора и в их ярком свете стала видна «штуковина», верхушка которой сантиметров на тридцать торчала над водой. Оторопевший офицер узнал в ней «Морского крота».
Изнутри раздался грохот — кто-то сильно колотил по металлическому корпусу. Не теряя времени на поиски объяснений этого фантастического явления, офицер стал рассматривать указанные ему вертлюги. Инстинктивно он почувствовал, что именно с их помощью можно сообщаться с внутренней частью снаряда, и попробовал их отвинтить. Они легко поддались, и каждый сделал около десятка оборотов.
— Поднимайте! — крикнул вахтенный гребцам и матросам, которые столпились на площадке перед сходнями.
Очень толстую и тяжелую крышку сняли. Обнаружилась полость, а в ней — два человека. Они едва держались на ногах.
— Мэтр! — воскликнул офицер и почтительно снял фуражку.
— Поскорее поднимите нас наверх, — задыхаясь, произнес господин Синтез. — У нас образовался переизбыток углекислого газа, а кислород уже был на исходе…
В одно мгновение подводники были извлечены на поверхность. Несколько жадных глубоких вдохов, и силы вернулись к ним.
Господин Синтез, узнав вахтенного лейтенанта «Инда», приказал:
— Поднимите на борт «Морского крота» и не трогайте его до завтра. А нас пусть отвезут на «Анну».
Старик занял место в шлюпке, куда за ним спустился и ассистент, чье лицо лучилось безумной радостью.
— Вы о чем думаете, господин зоолог?! Как?! Вы позабыли взять кассеты с фотопластинами? Я надеялся, что вы их захватите с собой, а завтра с утра пораньше проявите и представите мне. А вы, ребята, налегайте на весла!