Страница:
Профессору зоологии по неизвестным мне причинам пришлось отправиться в довольно продолжительную научную экспедицию. Господин Синтез предоставил в его распоряжение паровой баркас и необходимое количество матросов.
Так как мы уже долгое время томились в бездействии, а у остальных членов экипажа дел было по горло, нас послали в экспедицию в качестве кочегаров. Такое вот продвижение вверх по служебной лестнице. Капитан нашего корабля принимал участие в экспедиции как зоолог-любитель и, ясное дело, командовал баркасом.
Мне понадобилось совсем мало времени, чтобы заметить, какая близкая дружба связывает капитана и Роже-Адамса, сына известного вам знаменитого ученого. Такая близость между людьми, не имевшими решительно ничего общего, казалась странной, с первого взгляда во всяком случае.
Капитан — голландец, круглый словно бочонок, выпивоха с вульгарными манерами, не интересующийся ничем, кроме своей профессии. Но при этом вид у него хитроватый, как у барышника из Нижней Нормандии. Я лично опасаюсь подобных толстяков с их поджатыми губами, глазами-буравчиками, елейными речами, сдержанными и чопорными жестами. Другой же — университетский преподаватель, светский щеголь, педант, очень себе на уме, но в конечном счете человек эрудированный, напичканный, словно целая библиотека, всевозможной информацией.
Смутно предчувствуя какую-то тайну и не имея иных развлечений, я стал наблюдать за этой парочкой, одновременно делая вид, что по горло занят идиотской работой кочегара. Признаюсь, поначалу казалось, что мои подозрения беспочвенны — слишком долго я совершенно безрезультатно не спускал с них своего полицейского ока и востро держал свое полицейское ухо.
С раннего утра до позднего вечера баркас сновал между низкими островками и рифами мадрепорического происхождения. За нами день и ночь волочилась траловая сеть, приносившая более-менее интересные образцы морской фауны. Часть из них помещали в специальный резервуар с водой, других использовали в пищу. Особей, не представлявших ни научного, ни гастрономического интереса, выбрасывали обратно в море.
Между тем мы подошли к красивым и плодородным островам, на которых перегнившие водоросли образовали толстый слой гумуса, что благоприятствовало появлению на них богатой флоры. Основные обитатели этих островов — рептилии [371], ящерицы и ракообразные. Зоолог, млея от удовольствия, беспощадно их отлавливал и присоединял к коллекции. Наш баркас вскоре стал напоминать настоящий Ноев ковчег [372].
Капитан принимал живейшее участие в поиске этих тварей, чье присутствие на судне становилось чем дальше, тем более тягостным. Казалось, его увлечение зоологией изо дня в день возрастало. В конечном счете оно и к лучшему, изучение естественной истории — дело чрезвычайно захватывающее, способное увлечь даже голландца, до сих пор подразделявшего всех животных на съедобных и несъедобных.
Я же досадовал, что до сих пор ничего не выведал об этих либо вполне порядочных, либо очень осторожных людях. Инстинктивно чувствуя «нечто» и пророчески говоря себе, что разгадка тайны мне по плечу, я выжидал. И наконец мои усилия увенчались успехом. Путешествие длилось уже почти неделю, когда в один прекрасный день наш индийский принц оступился и упал за борт. Думая, что для такого прекрасного пловца это пустяк, я ждал, когда он вынырнет на поверхность. Но время шло, а бедняга все еще пребывал под водой.
Гибель человека — пусть малоинтересного, пусть даже преступника — всегда тягостное и за душу берущее зрелище. И сколько бы я ни уговаривал себя в том, что эта неожиданная смерть — промысел Божий, что она очень кстати отводит угрозу от господина Синтеза, я все же оплакивал этого красавца, еще совсем недавно полного сил.
Бесплодные поиски продолжались уже минут десять, стало ясно: все наши надежды тщетны.
— Всего-то и делов, что какой-то индус! — как бы в утешение заявил капитан.
— Мне казалось, он — европеец, — откликнулся профессор зоологии.
— Под слоем угольной пыли можно и не распознать. Однако в корабельных списках он значится как индус.
В это время вытащили трал.
— Черт побери, а вот и наш парень! — воскликнул капитан, заметив лжекочегара, запутавшегося в ячейках сети и буквально задавленного огромными рыбинами. Теперь меня не удивляет, что он не смог выкарабкаться!
Господин Роже-Адамс, надо отдать ему должное, вел себя надлежащим образом. Не ответив капитану, он поспешил разрезать сеть, вытащить утопленника и оказать ему весьма профессионально неотложную помощь. Но, несмотря на самые энергичные меры, пострадавший долго не подавал никаких признаков жизни.
— Да оставьте вы этого утопленника! — снова вмешался капитан с чудовищным эгоизмом европейца, привыкшего торговать восточными людьми.
— Он — человек, капитан! — не без достоинства возразил господин Роже-Адамс.
Слово чести, это было сказано так веско, что я готов был восхититься, но вдруг заметил, как зоолог сделал тупице голландцу знак, могущий означать: «Вы что, тронутый, мой бедный капитан?»
— Человек — венец природы! — как ни в чем не бывало, подхватил капитан, без сомнения, поняв посланный ему сигнал.
— Буду признателен, если вы прикажете перенести беднягу вон на тот островок. Там мне будет удобнее привести его в чувство.
— Как вы думаете, он очухается?
— Надеюсь, что да, капитан. Мне кажется, кровообращение восстанавливается… Но поспешите, прошу вас!
Принца перенесли на коралловый остров, а мы, крайне заинтригованные, остались на судне, недоумевая, зачем зоолог до седьмого пота трудится, растирая нашего товарища, в то время, как проще было бы использовать нас поочередно для этой тяжелой работы. (С радостью сообщаю, что позже я нашел ключик к этой загадке.)
Не прошло и часу, как сознание вернулось к моему приятелю. После долгого разговора с капитаном и профессором индус вернулся к нам в полном здравии, промытый изнутри, растертый докрасна, в расцвете всех своих сил.
Он, поев за обе щеки, скромно занял свое место у машины и принялся вновь крошить уголь, чтобы измазать лицо и руки в столь им любимый черный цвет.
Я горел нетерпением остаться с беднягой с глазу на глаз и расспросить о случившемся, поскольку от меня, как от своего сообщника, он ничего не скрывал. К счастью, капитан сообщил нам, что ввиду чрезвычайного происшествия после обеда мы будем свободны и можем прогуляться по заросшему кокосовыми пальмами островку.
Воспользовавшись этой неожиданной удачей, мы вскоре оказались вдвоем, и мой приятель, не делая никакой тайны из своего приключения, так подробно мне все пересказал, что я вольно или невольно стал как бы его соучастником. Видимо, одурев от радости, на сей раз он был слишком говорлив. Не стану детально излагать его историю, ибо тогда мой доклад превратится в целый роман. Сообщу лишь самое главное.
Ранее я писал, что мой новый знакомец, если стереть с него толстый слой копоти, являл собою совершенный тип красоты, все еще встречающийся в Индии. Не стану распространяться по этому поводу — я смогу создать лишь поверхностный и лишенный поэзии образ.
Стоило профессору зоологии увидеть бездыханным это тело — воплощение людской красоты, как дьявольский план зародился у него в голове. «Мне необходимо вернуть нашего красавчика к жизни», — подумал он про себя в то время как потерпевшего по его требованию несли на островок подальше от посторонних глаз и, особенно, ушей.
Энергично применяя к утопленнику все способы реанимации, зоолог изложил свой план капитану, который, должно быть, целиком и полностью его одобрил, потому что, когда индус очнулся и с удивлением обнаружил, что жив, между его спасителями царило полное единомыслие. Первыми словами принца были проклятия в адрес господина Синтеза, затем, со странным выражением нежности и сожаления, он произнес имя его внучки.
— Ну и ну, — заметил профессор зоологии, — он, если не ошибаюсь, страстно влюблен в девушку!
— И враг старика… Все складывается как нельзя лучше. Мы еще к самому главному и не приступали, а дело уже в шляпе!
— Так ты, парень, — капитан обратился к испуганно глядевшему на него индусу, — так сильно ненавидишь хозяина?
— Я готов съесть его сердце, даже если б оно еще билось…
— А ее?
— Замолчи. Что тебе за дело до моей ненависти к нему и до моей любви к ней?..
— Ты об этом только что говорил.
— Повторяю — что тебе за дело! Ты — раб этого проклятого старика, и ты знаешь мой секрет… Можешь снова бросить меня в воду! Я не боюсь смерти.
— Не о том речь. Скажи, мой мальчик, разве не хотелось бы тебе одним махом удовлетворить обе страсти, составляющие, как мне кажется, смысл твоей жизни?
— Что надо для этого сделать? Говори, я готов на все.
— Понадобятся кое-какие предварительные пояснения, которые могут оказаться не по силам твоему интеллекту.
— Я вовсе не тот, за кого здесь себя выдаю. Нет, я не пария, я учился в ваших школах и кое-что понимаю в науках.
— Вот и отлично! Знай же в общих чертах — подробности узнаешь позже, — что господин Синтез вознамерился в некотором роде искусственным путем сотворить в своей лаборатории человека.
— Знаю, мой товарищ рассказал мне об этом.
— Ах, значит, у тебя есть товарищ, то есть сообщник!
— Да, один европеец, детектив.
— Вот как?! — воскликнул пораженный профессор зоологии. — Нами интересуется полиция?!
— Нет, больше не интересуется.
— Впрочем, не важно. Но нам следовало бы с ним познакомиться.
— Скажи сперва, что ты намерен со мной делать.
— Это справедливо. Так вот, этого человека, этот продукт лабораторного опыта, старик замыслил отдать в мужья своей внучке.
— Я убью его!
— Не убьешь, потому что сам займешь его место.
— Не понимаю.
— Сейчас объясню, но будь добр, не перебивай меня. Опыт подходит к концу, сильно сомневаюсь, что эта теория эволюции господина Синтеза будет до конца реализована на практике. Но так как наши интересы требуют пусть внешнего, но эффекта, ты в назначенный час проникнешь под стеклянный купол и спрячешься в зарослях водорослей (я сам займусь постановкой этой сцены). Появившись в нужный момент, ты станешь идеальным человеком, о котором так мечтает господин Синтез.
Благодаря нашему спектаклю он примет тебя с распростертыми объятиями, а мадемуазель Анна, как ей и подобает, выполнит волю деда. Претендент ты хоть куда, и, думаю, у нее не возникнет возражений. Не правда ли, план не из трудных.
— Да. И даже слишком… Но каковы ваши условия? Ведь не из любви же ко мне все это затевается.
— Черт побери! Не в бровь, а в глаз. Одно удовольствие иметь с тобой дело. Известно ли тебе, что господин Синтез сказочно богат?
— Меня это не интересует!
— Зато нас очень интересует. Даже малая часть его состояния для меня и для добрейшего капитана была бы огромным богатством.
— Так, значит, вы жаждете денег? — спросил индус с плохо скрытым презрением.
— Каждому — свое. На борту находятся неисчислимые запасы золота и бриллиантов. Ты добудешь для нас часть сокровищ на сумму, которую мы позже оговорим. Ну как, согласен?
— Согласен. А Синтез… Что мне потом делать с Синтезом?
— Решай сам. Мы исполним твои самые заветные желания, ты же поможешь нам разбогатеть. Остальное нас не касается. Став членом семьи, выкручивайся как хочешь.
— А если Синтез заподозрит обман?
— Об этом не беспокойся. Я уверен, что сумею его убедить в чем угодно.
— Но она!.. Когда она вернется?
— Ее ожидают совсем скоро, со дня на день. Есть у тебя еще возражения?
— Ни малейших. Если все будет так, как вы говорите, я исполню любые ваши приказания.
— Кстати, как насчет детектива?
— Я не хочу, чтоб ему причинили вред. Он когда-то спас мне жизнь.
— Если ты ручаешься за него, мы его озолотим. Если же он человек неверный и вздумает нас предать, мы от него избавимся. Не правда ли, капитан?
— Да.
— За детектива отвечаю я!
Вот вам, господин префект, в общих чертах ситуация, в которой я оказался. И теперь, заканчивая рапорт, повторю: «Бедный папаша Синтез!» Нечего сказать, благоразумно он поступил, облекши своим доверием этих двух негодяев, связавших его по рукам и ногам!
Я всегда опасался капитана, но зоолог казался мне человеком порядочным. Вот уж не ожидал, что наследника столь громкого в науке имени, чтимого два поколения кряду, жажда наживы может толкнуть на такие поступки!
Ну как не удивляться подобному отсутствию каких бы то ни было нравственных устоев?! И такие людишки еще смеют гнушаться нами, полицейскими! Но философию в сторону. Итак, я невольно вовлечен в подлый заговор, результатом которого может стать убийство или даже несколько убийств. Развязка близится, и боюсь, как бы она не была ужасной. Ах, если бы капитан Кристиан воротился на атолл! Если бы к господину Синтезу легче было подступиться! Если бы ассистент-химик, мой бывший профессор взрывчатых наук, не был бы таким чудаковатым!
Однако надеюсь улучить момент и вступить в борьбу, хотя риску в сложившейся ситуации многовато. Но не могу же я сбрасывать со счетов заботу о сохранности собственной шкуры…
В ожидании того дня, когда я буду иметь честь явиться в Центр и вновь предоставить себя в ваше распоряжение, примите, господин префект, изъявления глубочайшей преданности от вашего номера 32.
P. S. Возможно, я припишу к этому письму постскриптум, если не найду способа раньше его переправить.
ГЛАВА 7
Так как мы уже долгое время томились в бездействии, а у остальных членов экипажа дел было по горло, нас послали в экспедицию в качестве кочегаров. Такое вот продвижение вверх по служебной лестнице. Капитан нашего корабля принимал участие в экспедиции как зоолог-любитель и, ясное дело, командовал баркасом.
Мне понадобилось совсем мало времени, чтобы заметить, какая близкая дружба связывает капитана и Роже-Адамса, сына известного вам знаменитого ученого. Такая близость между людьми, не имевшими решительно ничего общего, казалась странной, с первого взгляда во всяком случае.
Капитан — голландец, круглый словно бочонок, выпивоха с вульгарными манерами, не интересующийся ничем, кроме своей профессии. Но при этом вид у него хитроватый, как у барышника из Нижней Нормандии. Я лично опасаюсь подобных толстяков с их поджатыми губами, глазами-буравчиками, елейными речами, сдержанными и чопорными жестами. Другой же — университетский преподаватель, светский щеголь, педант, очень себе на уме, но в конечном счете человек эрудированный, напичканный, словно целая библиотека, всевозможной информацией.
Смутно предчувствуя какую-то тайну и не имея иных развлечений, я стал наблюдать за этой парочкой, одновременно делая вид, что по горло занят идиотской работой кочегара. Признаюсь, поначалу казалось, что мои подозрения беспочвенны — слишком долго я совершенно безрезультатно не спускал с них своего полицейского ока и востро держал свое полицейское ухо.
С раннего утра до позднего вечера баркас сновал между низкими островками и рифами мадрепорического происхождения. За нами день и ночь волочилась траловая сеть, приносившая более-менее интересные образцы морской фауны. Часть из них помещали в специальный резервуар с водой, других использовали в пищу. Особей, не представлявших ни научного, ни гастрономического интереса, выбрасывали обратно в море.
Между тем мы подошли к красивым и плодородным островам, на которых перегнившие водоросли образовали толстый слой гумуса, что благоприятствовало появлению на них богатой флоры. Основные обитатели этих островов — рептилии [371], ящерицы и ракообразные. Зоолог, млея от удовольствия, беспощадно их отлавливал и присоединял к коллекции. Наш баркас вскоре стал напоминать настоящий Ноев ковчег [372].
Капитан принимал живейшее участие в поиске этих тварей, чье присутствие на судне становилось чем дальше, тем более тягостным. Казалось, его увлечение зоологией изо дня в день возрастало. В конечном счете оно и к лучшему, изучение естественной истории — дело чрезвычайно захватывающее, способное увлечь даже голландца, до сих пор подразделявшего всех животных на съедобных и несъедобных.
Я же досадовал, что до сих пор ничего не выведал об этих либо вполне порядочных, либо очень осторожных людях. Инстинктивно чувствуя «нечто» и пророчески говоря себе, что разгадка тайны мне по плечу, я выжидал. И наконец мои усилия увенчались успехом. Путешествие длилось уже почти неделю, когда в один прекрасный день наш индийский принц оступился и упал за борт. Думая, что для такого прекрасного пловца это пустяк, я ждал, когда он вынырнет на поверхность. Но время шло, а бедняга все еще пребывал под водой.
Гибель человека — пусть малоинтересного, пусть даже преступника — всегда тягостное и за душу берущее зрелище. И сколько бы я ни уговаривал себя в том, что эта неожиданная смерть — промысел Божий, что она очень кстати отводит угрозу от господина Синтеза, я все же оплакивал этого красавца, еще совсем недавно полного сил.
Бесплодные поиски продолжались уже минут десять, стало ясно: все наши надежды тщетны.
— Всего-то и делов, что какой-то индус! — как бы в утешение заявил капитан.
— Мне казалось, он — европеец, — откликнулся профессор зоологии.
— Под слоем угольной пыли можно и не распознать. Однако в корабельных списках он значится как индус.
В это время вытащили трал.
— Черт побери, а вот и наш парень! — воскликнул капитан, заметив лжекочегара, запутавшегося в ячейках сети и буквально задавленного огромными рыбинами. Теперь меня не удивляет, что он не смог выкарабкаться!
Господин Роже-Адамс, надо отдать ему должное, вел себя надлежащим образом. Не ответив капитану, он поспешил разрезать сеть, вытащить утопленника и оказать ему весьма профессионально неотложную помощь. Но, несмотря на самые энергичные меры, пострадавший долго не подавал никаких признаков жизни.
— Да оставьте вы этого утопленника! — снова вмешался капитан с чудовищным эгоизмом европейца, привыкшего торговать восточными людьми.
— Он — человек, капитан! — не без достоинства возразил господин Роже-Адамс.
Слово чести, это было сказано так веско, что я готов был восхититься, но вдруг заметил, как зоолог сделал тупице голландцу знак, могущий означать: «Вы что, тронутый, мой бедный капитан?»
— Человек — венец природы! — как ни в чем не бывало, подхватил капитан, без сомнения, поняв посланный ему сигнал.
— Буду признателен, если вы прикажете перенести беднягу вон на тот островок. Там мне будет удобнее привести его в чувство.
— Как вы думаете, он очухается?
— Надеюсь, что да, капитан. Мне кажется, кровообращение восстанавливается… Но поспешите, прошу вас!
Принца перенесли на коралловый остров, а мы, крайне заинтригованные, остались на судне, недоумевая, зачем зоолог до седьмого пота трудится, растирая нашего товарища, в то время, как проще было бы использовать нас поочередно для этой тяжелой работы. (С радостью сообщаю, что позже я нашел ключик к этой загадке.)
Не прошло и часу, как сознание вернулось к моему приятелю. После долгого разговора с капитаном и профессором индус вернулся к нам в полном здравии, промытый изнутри, растертый докрасна, в расцвете всех своих сил.
Он, поев за обе щеки, скромно занял свое место у машины и принялся вновь крошить уголь, чтобы измазать лицо и руки в столь им любимый черный цвет.
Я горел нетерпением остаться с беднягой с глазу на глаз и расспросить о случившемся, поскольку от меня, как от своего сообщника, он ничего не скрывал. К счастью, капитан сообщил нам, что ввиду чрезвычайного происшествия после обеда мы будем свободны и можем прогуляться по заросшему кокосовыми пальмами островку.
Воспользовавшись этой неожиданной удачей, мы вскоре оказались вдвоем, и мой приятель, не делая никакой тайны из своего приключения, так подробно мне все пересказал, что я вольно или невольно стал как бы его соучастником. Видимо, одурев от радости, на сей раз он был слишком говорлив. Не стану детально излагать его историю, ибо тогда мой доклад превратится в целый роман. Сообщу лишь самое главное.
Ранее я писал, что мой новый знакомец, если стереть с него толстый слой копоти, являл собою совершенный тип красоты, все еще встречающийся в Индии. Не стану распространяться по этому поводу — я смогу создать лишь поверхностный и лишенный поэзии образ.
Стоило профессору зоологии увидеть бездыханным это тело — воплощение людской красоты, как дьявольский план зародился у него в голове. «Мне необходимо вернуть нашего красавчика к жизни», — подумал он про себя в то время как потерпевшего по его требованию несли на островок подальше от посторонних глаз и, особенно, ушей.
Энергично применяя к утопленнику все способы реанимации, зоолог изложил свой план капитану, который, должно быть, целиком и полностью его одобрил, потому что, когда индус очнулся и с удивлением обнаружил, что жив, между его спасителями царило полное единомыслие. Первыми словами принца были проклятия в адрес господина Синтеза, затем, со странным выражением нежности и сожаления, он произнес имя его внучки.
— Ну и ну, — заметил профессор зоологии, — он, если не ошибаюсь, страстно влюблен в девушку!
— И враг старика… Все складывается как нельзя лучше. Мы еще к самому главному и не приступали, а дело уже в шляпе!
— Так ты, парень, — капитан обратился к испуганно глядевшему на него индусу, — так сильно ненавидишь хозяина?
— Я готов съесть его сердце, даже если б оно еще билось…
— А ее?
— Замолчи. Что тебе за дело до моей ненависти к нему и до моей любви к ней?..
— Ты об этом только что говорил.
— Повторяю — что тебе за дело! Ты — раб этого проклятого старика, и ты знаешь мой секрет… Можешь снова бросить меня в воду! Я не боюсь смерти.
— Не о том речь. Скажи, мой мальчик, разве не хотелось бы тебе одним махом удовлетворить обе страсти, составляющие, как мне кажется, смысл твоей жизни?
— Что надо для этого сделать? Говори, я готов на все.
— Понадобятся кое-какие предварительные пояснения, которые могут оказаться не по силам твоему интеллекту.
— Я вовсе не тот, за кого здесь себя выдаю. Нет, я не пария, я учился в ваших школах и кое-что понимаю в науках.
— Вот и отлично! Знай же в общих чертах — подробности узнаешь позже, — что господин Синтез вознамерился в некотором роде искусственным путем сотворить в своей лаборатории человека.
— Знаю, мой товарищ рассказал мне об этом.
— Ах, значит, у тебя есть товарищ, то есть сообщник!
— Да, один европеец, детектив.
— Вот как?! — воскликнул пораженный профессор зоологии. — Нами интересуется полиция?!
— Нет, больше не интересуется.
— Впрочем, не важно. Но нам следовало бы с ним познакомиться.
— Скажи сперва, что ты намерен со мной делать.
— Это справедливо. Так вот, этого человека, этот продукт лабораторного опыта, старик замыслил отдать в мужья своей внучке.
— Я убью его!
— Не убьешь, потому что сам займешь его место.
— Не понимаю.
— Сейчас объясню, но будь добр, не перебивай меня. Опыт подходит к концу, сильно сомневаюсь, что эта теория эволюции господина Синтеза будет до конца реализована на практике. Но так как наши интересы требуют пусть внешнего, но эффекта, ты в назначенный час проникнешь под стеклянный купол и спрячешься в зарослях водорослей (я сам займусь постановкой этой сцены). Появившись в нужный момент, ты станешь идеальным человеком, о котором так мечтает господин Синтез.
Благодаря нашему спектаклю он примет тебя с распростертыми объятиями, а мадемуазель Анна, как ей и подобает, выполнит волю деда. Претендент ты хоть куда, и, думаю, у нее не возникнет возражений. Не правда ли, план не из трудных.
— Да. И даже слишком… Но каковы ваши условия? Ведь не из любви же ко мне все это затевается.
— Черт побери! Не в бровь, а в глаз. Одно удовольствие иметь с тобой дело. Известно ли тебе, что господин Синтез сказочно богат?
— Меня это не интересует!
— Зато нас очень интересует. Даже малая часть его состояния для меня и для добрейшего капитана была бы огромным богатством.
— Так, значит, вы жаждете денег? — спросил индус с плохо скрытым презрением.
— Каждому — свое. На борту находятся неисчислимые запасы золота и бриллиантов. Ты добудешь для нас часть сокровищ на сумму, которую мы позже оговорим. Ну как, согласен?
— Согласен. А Синтез… Что мне потом делать с Синтезом?
— Решай сам. Мы исполним твои самые заветные желания, ты же поможешь нам разбогатеть. Остальное нас не касается. Став членом семьи, выкручивайся как хочешь.
— А если Синтез заподозрит обман?
— Об этом не беспокойся. Я уверен, что сумею его убедить в чем угодно.
— Но она!.. Когда она вернется?
— Ее ожидают совсем скоро, со дня на день. Есть у тебя еще возражения?
— Ни малейших. Если все будет так, как вы говорите, я исполню любые ваши приказания.
— Кстати, как насчет детектива?
— Я не хочу, чтоб ему причинили вред. Он когда-то спас мне жизнь.
— Если ты ручаешься за него, мы его озолотим. Если же он человек неверный и вздумает нас предать, мы от него избавимся. Не правда ли, капитан?
— Да.
— За детектива отвечаю я!
Вот вам, господин префект, в общих чертах ситуация, в которой я оказался. И теперь, заканчивая рапорт, повторю: «Бедный папаша Синтез!» Нечего сказать, благоразумно он поступил, облекши своим доверием этих двух негодяев, связавших его по рукам и ногам!
Я всегда опасался капитана, но зоолог казался мне человеком порядочным. Вот уж не ожидал, что наследника столь громкого в науке имени, чтимого два поколения кряду, жажда наживы может толкнуть на такие поступки!
Ну как не удивляться подобному отсутствию каких бы то ни было нравственных устоев?! И такие людишки еще смеют гнушаться нами, полицейскими! Но философию в сторону. Итак, я невольно вовлечен в подлый заговор, результатом которого может стать убийство или даже несколько убийств. Развязка близится, и боюсь, как бы она не была ужасной. Ах, если бы капитан Кристиан воротился на атолл! Если бы к господину Синтезу легче было подступиться! Если бы ассистент-химик, мой бывший профессор взрывчатых наук, не был бы таким чудаковатым!
Однако надеюсь улучить момент и вступить в борьбу, хотя риску в сложившейся ситуации многовато. Но не могу же я сбрасывать со счетов заботу о сохранности собственной шкуры…
В ожидании того дня, когда я буду иметь честь явиться в Центр и вновь предоставить себя в ваше распоряжение, примите, господин префект, изъявления глубочайшей преданности от вашего номера 32.
P. S. Возможно, я припишу к этому письму постскриптум, если не найду способа раньше его переправить.
ГЛАВА 7
Плачевная история. — Родители Анны. — Умершая от горя. — Негодяй. — Страх за будущее. — Дедушка. — Почему возникло Великое Дело. — Новый Прометей. — Зачем искать так далеко?.. — Неожиданные осложнения. — Воспоминание об «Инде». — Проклятая семья. — Подвиги негодяя. — Славные братцы. — Над господином Синтезом нависла серьезная опасность. — В Куктауне. — Комедия, предшествовавшая драме. — Тайны объяснены. — После катастрофы с «Годавери». — Кули возвращаются на родину. — Пан или пропал. — В направлении Кораллового моря.
То, что господин Синтез при всяком удобном случае демонстрировал к искателям руки его внучки, какими бы достойными людьми они ни были, не только недоверие, но и определенное предубеждение, имело свои основания.
Когда-то старик испытал жестокое разочарование. Его единственная дочь, в течение восемнадцати лет доставлявшая ему только радости, к которым так чувствительны старики, получила предложение руки и сердца от блестящего офицера, моряка голландского флота, недавно вернувшегося из Индии. Поскольку девушка благосклонно отнеслась к сделанному по всем правилам предложению этого человека, встал вопрос о свадьбе.
Будущий супруг, хоть и не обладавший крупным состоянием, носил почтенное имя, был в довольно высоком чине и имел весьма привлекательную наружность. Любя свою дочь и владея многомиллионным богатством, господин Синтез поддержал ясно выраженное желание девушки выйти замуж, думая про себя: «У меня станет двое детей».
Никогда еще так щедро не одаривали молодых, что, безусловно, должно было способствовать самому безоблачному счастью. К тому же эта пара на удивление хорошо смотрелась: оба красивы, оба очень умны и так богаты, что всю жизнь могли, не считая денег, утопать в роскоши. Все, казалось, предвещало полное и длительное счастье. Но, увы, никогда еще брачный союз не был столь несчастливым, а выбор — таким неудачным.
Несмотря на красоту, внешний лоск, строгое воспитание, полученное в почтенной семье, господин Хендрик Ван Прет, муж несчастной девушки, был законченным мерзавцем. Его репутация истинного джентльмена? Ложь! Его любовь к невесте? Ложь! Его порядочность? Еще и еще раз ложь! Корыстолюбец, игрок, распутник, пьяница, лицемер, короче говоря, человек порочный, как каторжник, он прикарманил царское приданое, не испытывая ни малейшей симпатии к очаровательному созданию, питавшему к нему безграничную привязанность. Ах, как ловко подлец притворялся, играя роль воздыхателя!
Сразу же после свадьбы картина резко изменилась. Негодяй оставил всякое стеснение, все его ранее подавляемые инстинкты проявились с возмутительной наглостью. Он решил, что теперь церемониться нечего, сбросил маску и предстал в своем истинном виде.
Наивная, как ребенок, с колыбели окруженная обожанием, бедная молодая женщина, рожденная для любви, но теперь отвергнутая, покинутая грубияном мужем, получила незаживающую сердечную рану. Но, наделенная характером столь же героическим, сколь и гордым, она не проронила ни единой жалобы, старательно скрыла свою беду от отца. Господин Синтез безумно любил дочь, видел, как молодая женщина медленно угасает; отчасти догадываясь о том, что происходит на самом деле, он ловко задавал ей вопросы, надеясь на откровенное признание, но ничего не добился. Его дочь страдала в одиночку. Она таяла, как свеча, а бедный отец, проклиная свою в первый раз бессильную науку, только в последний момент узнал ужасную правду: умирающая проговорилась в бреду.
Старик использовал самые сильнодействующие средства, в том числе и подвластный ему гипноз, который лишь нынче стал с большим успехом широко применяться врачами. В данном случае все было напрасно: любое потрясение могло привести к катастрофе. Таким потрясением оказалось рождение очаровательной дочки. Девочка, чья колыбель стояла рядом с гробом, наречена была, как и ее мать, Анной.
Можно себе представить, что испытывал господин Синтез по отношению к бандиту, убившему его дочь. Старик отказал Хендрику в отцовских нравах на ребенка.
Считая себя вправе вершить правосудие, Мэтр жаждал мести — око за око и зуб за зуб; он неотступно преследовал несчастного, однако пройдоха сумел скрыться. Два года спустя дошли слухи о том, что Ван Прет был убит во время восстания на Суматре. Это было к лучшему, ибо иначе господину Синтезу пришлось бы предстать перед внучкой обагренным кровью ее пусть и недостойного, но все же родного отца.
Легко понять, какой нежностью старик, получивший такой удар, окружил ребенка. Наблюдая, как внучка изо дня в день подрастает, он не спускал с нее глаз, радовался ее первой улыбке, первому лепету, приходил в отчаяние от малейшего крика и пустячной царапины. Ради нее знаменитый ученый мог бросить даже свою работу, какой бы интересной она ни была — ему хотелось уделить внучке все свое внимание и все свое сердце.
Рядом с девочкой семидесятилетний дед сам превращался в ребенка. Он принимал участие в ее играх и в ее обучении, начавшемся сразу же, как Анна сделала первые шаги и заговорила. Господин Синтез был вознагражден за все свои заботы огромной, безграничной любовью этого хрупкого создания! Во внучке мало-помалу воскресала дорогая покойница, чья грация, доброта, нежность, непосредственность и ум были когда-то ему отрадой. Ничто, решительно ничто в ее облике не напоминало об изверге, чье имя она носила, правда, и имени было достаточно!
Однако годы шли, девочка превращалась в пленительную девушку, и господин Синтез чувствовал, как его опасения, чтобы не сказать страхи, растут. Хоть время отчасти и приглушило боль, хоть дитя постепенно, не убив воспоминаний, заняло место своей матери, сердечная рана не зарубцевалась, несмотря даже на чудесное перевоплощение… Господин Синтез волновался и переживал все чаще и чаще — ведь его девочка входила в тот возраст, когда жизнь ее матери была разбита. Наученный горьким опытом, зная, что не сможет превозмочь законы природы, ведущие в конечном итоге к фатальному исходу, старик горестно вопрошал себя: не покинет ли его и это дитя?
К тому же господин Синтез, хотя и был по-прежнему крепок и, казалось, возраст еще долго будет не властен над ним, чувствовал себя старым, очень старым! Впервые, должно быть, он с тоской начал задумываться, что настанет миг, когда ему придется уйти из жизни. Но не сама смерть пугала его. «Бедная девочка, — сокрушался он, — что с ней станется, когда меня не будет?!»
Увы, людям в годах приходится терзаться подобными заботами, если их уход лишает помощи и опоры несовершеннолетних детей… Кому доверить эту безупречную красоту, эту добрую душу? Кто способен понять, оценить по достоинству столь хрупкую натуру и почти болезненную впечатлительность, полученную в наследство от матери?.. Сыщется ли в целом мире мужчина, обладающий не только должными душевными качествами, но и добродетелями, способными составить счастье этой очаровательной особы; сможет ли он любить ее всю жизнь, окружая той, нежностью, к которой она привыкла и которая у нее в крови с самого рождения?
Господин Синтез, последний представитель долгой и славной династии ученых, наследник их традиций, их работ и открытий, совершенно искренне полагал, что лишь для науки нет ничего невозможного. Давно уже физика и биохимия, находящиеся сегодня в младенческом состоянии, были для него открытой книгой. Трансцендентная физиология, изучающая выработку мысли, механизм восприятия, потаенные связи материи и духа, функции мозга и так далее, — все это с самого начала не являлось для него тайной за семью печатями, равно как и теории наследственности, еле-еле сформулированные нынешними научными школами.
Поэтому совсем неудивительно, что в голове у Мэтра родилась эта на первый взгляд абсурдная идея — создать искусственного человека. Человека ни хорошего, ни плохого, не знающего ни добра, ни зла; человека, чей мозг никогда не работал, чье тело не таит в себе ни одного атавистического ростка наследственных болезней, чья девственная душа будет замешана таким образом, чтобы сразу же воспринять самые возвышенные представления о красоте, величии и порядочности.
Этот мужчина, — как надеялся ученый, — будет обладать всеми возможными и невозможными совершенствами. Как новый Прометей, старик вдохнет в него дух и с первых же минут внушит ему идею восхищения и преданности, идею любви к своей внучке. А как же иначе? Ведь его творение станет мужем Анны. Вот зачем нужно Великое Дело.
Безумие! — скажете вы. Будь по-вашему. Но безумие грандиозное и даже трогательное, а если принимать во внимание предыдущие научные достижения Мэтра, в случае успеха способные принести ему неслыханное, оглушительное беспрецедентное признание…
К сожалению, все было не так гладко, как хотелось бы господину Синтезу: работы продвигались вперед не без серьезных осложнений, не было недостатка и в горьких разочарованиях. Несомненно, самым тяжелым испытанием для старика был отъезд Анны. Сколь ни велика была эта жертва, он пошел на нее, видя, как сильно пошатнулось здоровье девушки. Слишком уж были свежи в его сердце воспоминания об умершей, чтобы не заметить, как болезнь внучки походила на болезнь, которая свела в могилу ее мать, — то же увядание, та же потеря аппетита, та же вялотекущая лихорадка. К счастью, другой была причина заболевания, а значит, оно подлежало лечению. Но лекарства приходилось искать в перемене образа жизни. Необходимость заставляла расстаться.
Старик, зная об отваге, неисчерпаемой доброте и верности капитана Кристиана, не колеблясь доверил свое дитя попечениям достойного моряка. Зачем было так далеко искать совершенного человека, — скажут многие, — когда само воплощение долга и благородства находилось здесь, под рукой, являя собой живой упрек всем, кто его недооценивал.
Кристиан, друг детства Анны, был тем человеком, кто с того самого момента, когда господин Синтез взял его под свое попечение, постоянно проявлял сначала к ребенку, потом к девушке не только глубокое почтение, но и постоянное обожание. Разве он не возместил бы старику все когда-то пережитые горести и перенесенный позор? Разве не был бы капитан Кристиан тем идеальным опекуном, которого искал Мэтр? Разве Анна не согласилась бы с таким решением? И кому, кстати говоря, нужна была бы эта морская прогулка, принесшая больной столько необычайных несчастий, столько непредвиденных катастроф?
К тяжелой ситуации Мэтра, терзаемого продолжительным отсутствием внучки, вскоре добавились и новые неприятности… Нам с вами уже известно о подлом заговоре временного командующего Ван Шутена, профессора зоологии и индийского принца, чьей ненавистью не следовало пренебрегать. Но это еще не все. Читатель, надеюсь, не забыл об «Инде», захваченном взбунтовавшимися китайцами, незадолго до того, как вблизи берегов Малакки потерпела кораблекрушение «Годавери»? Так вот, у этих разбойников были далеко идущие планы. Но не будем забегать вперед и расскажем все по порядку.
«Тагаль» был судном двойного назначения, оснащенным не только для ловли голотурии, но и для ловли рыбы в мутной водице, то есть для пиратства, которое, как уже говорилось ранее, пышным цветом процветало в малайских водах. Суденышко это вовсе не случайно, как можно было думать, оказалось близ Буби-Айленда, приюта потерпевших кораблекрушение. Покажется невероятным, но капитан «Тагаля» был заранее осведомлен не только о личности господина Синтеза, но и о его проектах. Каким образом? — спросите вы, но подождите, не будем забегать вперед. Сначала познакомимся с этим злодеем поближе.
То, что господин Синтез при всяком удобном случае демонстрировал к искателям руки его внучки, какими бы достойными людьми они ни были, не только недоверие, но и определенное предубеждение, имело свои основания.
Когда-то старик испытал жестокое разочарование. Его единственная дочь, в течение восемнадцати лет доставлявшая ему только радости, к которым так чувствительны старики, получила предложение руки и сердца от блестящего офицера, моряка голландского флота, недавно вернувшегося из Индии. Поскольку девушка благосклонно отнеслась к сделанному по всем правилам предложению этого человека, встал вопрос о свадьбе.
Будущий супруг, хоть и не обладавший крупным состоянием, носил почтенное имя, был в довольно высоком чине и имел весьма привлекательную наружность. Любя свою дочь и владея многомиллионным богатством, господин Синтез поддержал ясно выраженное желание девушки выйти замуж, думая про себя: «У меня станет двое детей».
Никогда еще так щедро не одаривали молодых, что, безусловно, должно было способствовать самому безоблачному счастью. К тому же эта пара на удивление хорошо смотрелась: оба красивы, оба очень умны и так богаты, что всю жизнь могли, не считая денег, утопать в роскоши. Все, казалось, предвещало полное и длительное счастье. Но, увы, никогда еще брачный союз не был столь несчастливым, а выбор — таким неудачным.
Несмотря на красоту, внешний лоск, строгое воспитание, полученное в почтенной семье, господин Хендрик Ван Прет, муж несчастной девушки, был законченным мерзавцем. Его репутация истинного джентльмена? Ложь! Его любовь к невесте? Ложь! Его порядочность? Еще и еще раз ложь! Корыстолюбец, игрок, распутник, пьяница, лицемер, короче говоря, человек порочный, как каторжник, он прикарманил царское приданое, не испытывая ни малейшей симпатии к очаровательному созданию, питавшему к нему безграничную привязанность. Ах, как ловко подлец притворялся, играя роль воздыхателя!
Сразу же после свадьбы картина резко изменилась. Негодяй оставил всякое стеснение, все его ранее подавляемые инстинкты проявились с возмутительной наглостью. Он решил, что теперь церемониться нечего, сбросил маску и предстал в своем истинном виде.
Наивная, как ребенок, с колыбели окруженная обожанием, бедная молодая женщина, рожденная для любви, но теперь отвергнутая, покинутая грубияном мужем, получила незаживающую сердечную рану. Но, наделенная характером столь же героическим, сколь и гордым, она не проронила ни единой жалобы, старательно скрыла свою беду от отца. Господин Синтез безумно любил дочь, видел, как молодая женщина медленно угасает; отчасти догадываясь о том, что происходит на самом деле, он ловко задавал ей вопросы, надеясь на откровенное признание, но ничего не добился. Его дочь страдала в одиночку. Она таяла, как свеча, а бедный отец, проклиная свою в первый раз бессильную науку, только в последний момент узнал ужасную правду: умирающая проговорилась в бреду.
Старик использовал самые сильнодействующие средства, в том числе и подвластный ему гипноз, который лишь нынче стал с большим успехом широко применяться врачами. В данном случае все было напрасно: любое потрясение могло привести к катастрофе. Таким потрясением оказалось рождение очаровательной дочки. Девочка, чья колыбель стояла рядом с гробом, наречена была, как и ее мать, Анной.
Можно себе представить, что испытывал господин Синтез по отношению к бандиту, убившему его дочь. Старик отказал Хендрику в отцовских нравах на ребенка.
Считая себя вправе вершить правосудие, Мэтр жаждал мести — око за око и зуб за зуб; он неотступно преследовал несчастного, однако пройдоха сумел скрыться. Два года спустя дошли слухи о том, что Ван Прет был убит во время восстания на Суматре. Это было к лучшему, ибо иначе господину Синтезу пришлось бы предстать перед внучкой обагренным кровью ее пусть и недостойного, но все же родного отца.
Легко понять, какой нежностью старик, получивший такой удар, окружил ребенка. Наблюдая, как внучка изо дня в день подрастает, он не спускал с нее глаз, радовался ее первой улыбке, первому лепету, приходил в отчаяние от малейшего крика и пустячной царапины. Ради нее знаменитый ученый мог бросить даже свою работу, какой бы интересной она ни была — ему хотелось уделить внучке все свое внимание и все свое сердце.
Рядом с девочкой семидесятилетний дед сам превращался в ребенка. Он принимал участие в ее играх и в ее обучении, начавшемся сразу же, как Анна сделала первые шаги и заговорила. Господин Синтез был вознагражден за все свои заботы огромной, безграничной любовью этого хрупкого создания! Во внучке мало-помалу воскресала дорогая покойница, чья грация, доброта, нежность, непосредственность и ум были когда-то ему отрадой. Ничто, решительно ничто в ее облике не напоминало об изверге, чье имя она носила, правда, и имени было достаточно!
Однако годы шли, девочка превращалась в пленительную девушку, и господин Синтез чувствовал, как его опасения, чтобы не сказать страхи, растут. Хоть время отчасти и приглушило боль, хоть дитя постепенно, не убив воспоминаний, заняло место своей матери, сердечная рана не зарубцевалась, несмотря даже на чудесное перевоплощение… Господин Синтез волновался и переживал все чаще и чаще — ведь его девочка входила в тот возраст, когда жизнь ее матери была разбита. Наученный горьким опытом, зная, что не сможет превозмочь законы природы, ведущие в конечном итоге к фатальному исходу, старик горестно вопрошал себя: не покинет ли его и это дитя?
К тому же господин Синтез, хотя и был по-прежнему крепок и, казалось, возраст еще долго будет не властен над ним, чувствовал себя старым, очень старым! Впервые, должно быть, он с тоской начал задумываться, что настанет миг, когда ему придется уйти из жизни. Но не сама смерть пугала его. «Бедная девочка, — сокрушался он, — что с ней станется, когда меня не будет?!»
Увы, людям в годах приходится терзаться подобными заботами, если их уход лишает помощи и опоры несовершеннолетних детей… Кому доверить эту безупречную красоту, эту добрую душу? Кто способен понять, оценить по достоинству столь хрупкую натуру и почти болезненную впечатлительность, полученную в наследство от матери?.. Сыщется ли в целом мире мужчина, обладающий не только должными душевными качествами, но и добродетелями, способными составить счастье этой очаровательной особы; сможет ли он любить ее всю жизнь, окружая той, нежностью, к которой она привыкла и которая у нее в крови с самого рождения?
Господин Синтез, последний представитель долгой и славной династии ученых, наследник их традиций, их работ и открытий, совершенно искренне полагал, что лишь для науки нет ничего невозможного. Давно уже физика и биохимия, находящиеся сегодня в младенческом состоянии, были для него открытой книгой. Трансцендентная физиология, изучающая выработку мысли, механизм восприятия, потаенные связи материи и духа, функции мозга и так далее, — все это с самого начала не являлось для него тайной за семью печатями, равно как и теории наследственности, еле-еле сформулированные нынешними научными школами.
Поэтому совсем неудивительно, что в голове у Мэтра родилась эта на первый взгляд абсурдная идея — создать искусственного человека. Человека ни хорошего, ни плохого, не знающего ни добра, ни зла; человека, чей мозг никогда не работал, чье тело не таит в себе ни одного атавистического ростка наследственных болезней, чья девственная душа будет замешана таким образом, чтобы сразу же воспринять самые возвышенные представления о красоте, величии и порядочности.
Этот мужчина, — как надеялся ученый, — будет обладать всеми возможными и невозможными совершенствами. Как новый Прометей, старик вдохнет в него дух и с первых же минут внушит ему идею восхищения и преданности, идею любви к своей внучке. А как же иначе? Ведь его творение станет мужем Анны. Вот зачем нужно Великое Дело.
Безумие! — скажете вы. Будь по-вашему. Но безумие грандиозное и даже трогательное, а если принимать во внимание предыдущие научные достижения Мэтра, в случае успеха способные принести ему неслыханное, оглушительное беспрецедентное признание…
К сожалению, все было не так гладко, как хотелось бы господину Синтезу: работы продвигались вперед не без серьезных осложнений, не было недостатка и в горьких разочарованиях. Несомненно, самым тяжелым испытанием для старика был отъезд Анны. Сколь ни велика была эта жертва, он пошел на нее, видя, как сильно пошатнулось здоровье девушки. Слишком уж были свежи в его сердце воспоминания об умершей, чтобы не заметить, как болезнь внучки походила на болезнь, которая свела в могилу ее мать, — то же увядание, та же потеря аппетита, та же вялотекущая лихорадка. К счастью, другой была причина заболевания, а значит, оно подлежало лечению. Но лекарства приходилось искать в перемене образа жизни. Необходимость заставляла расстаться.
Старик, зная об отваге, неисчерпаемой доброте и верности капитана Кристиана, не колеблясь доверил свое дитя попечениям достойного моряка. Зачем было так далеко искать совершенного человека, — скажут многие, — когда само воплощение долга и благородства находилось здесь, под рукой, являя собой живой упрек всем, кто его недооценивал.
Кристиан, друг детства Анны, был тем человеком, кто с того самого момента, когда господин Синтез взял его под свое попечение, постоянно проявлял сначала к ребенку, потом к девушке не только глубокое почтение, но и постоянное обожание. Разве он не возместил бы старику все когда-то пережитые горести и перенесенный позор? Разве не был бы капитан Кристиан тем идеальным опекуном, которого искал Мэтр? Разве Анна не согласилась бы с таким решением? И кому, кстати говоря, нужна была бы эта морская прогулка, принесшая больной столько необычайных несчастий, столько непредвиденных катастроф?
К тяжелой ситуации Мэтра, терзаемого продолжительным отсутствием внучки, вскоре добавились и новые неприятности… Нам с вами уже известно о подлом заговоре временного командующего Ван Шутена, профессора зоологии и индийского принца, чьей ненавистью не следовало пренебрегать. Но это еще не все. Читатель, надеюсь, не забыл об «Инде», захваченном взбунтовавшимися китайцами, незадолго до того, как вблизи берегов Малакки потерпела кораблекрушение «Годавери»? Так вот, у этих разбойников были далеко идущие планы. Но не будем забегать вперед и расскажем все по порядку.
«Тагаль» был судном двойного назначения, оснащенным не только для ловли голотурии, но и для ловли рыбы в мутной водице, то есть для пиратства, которое, как уже говорилось ранее, пышным цветом процветало в малайских водах. Суденышко это вовсе не случайно, как можно было думать, оказалось близ Буби-Айленда, приюта потерпевших кораблекрушение. Покажется невероятным, но капитан «Тагаля» был заранее осведомлен не только о личности господина Синтеза, но и о его проектах. Каким образом? — спросите вы, но подождите, не будем забегать вперед. Сначала познакомимся с этим злодеем поближе.