Страница:
Среди нанесенных морем водорослей копошился диковинный мир, состоявший из самых причудливых животных, тоже ставших жертвами стихий. Откуда они? Из глубин ли разрушенной лагуны, где проходила искусственная эволюция, гениальная концепция которой едва не была доказана? Быть может, они последние уцелевшие представители биологической цепи превращений, которой, увы, недоставало последнего звена?
Господин Синтез в одиночестве медленно расхаживал по своему крохотному континенту, среди созданий, вызванных им из небытия, и вдруг замер, скрестив руки на груди и затаив дыхание. Странный звук заставил его вздрогнуть. Можно подумать человеческий крик!.. Жалобный плач больного или испуганного ребенка…
Безумная, абсурдная надежда затеплилась в сердце старика. Он преобразился — глаза засверкали, спина горделиво выпрямилась. Мэтр ступил еще несколько шагов вперед, остановился. Совершенно голый ребенок, негритенок, контуженный, полумертвый, умоляюще тянул к нему ручонки, крича нечто нечленораздельное. Дитя… одно… в подобном месте…
Не задумываясь ни о происхождении ребенка, ни о том, как он мог очутиться среди животных, которые ползают, бегают, извиваются на подстилке из фукуса, старик подошел вплотную к кричащему младенцу и долго безумным взглядом рассматривал его при свете извергающегося вулкана. И вдруг хриплым, нечеловеческим голосом возопил:
— Негритенок!.. Чуть позже это был бы мужчина… негр! А еще позже мужчина, белый! Эволюция… Великое Дело… трансформация… Я могу сказать: et ego creator!
Эпилог
Господин Синтез в одиночестве медленно расхаживал по своему крохотному континенту, среди созданий, вызванных им из небытия, и вдруг замер, скрестив руки на груди и затаив дыхание. Странный звук заставил его вздрогнуть. Можно подумать человеческий крик!.. Жалобный плач больного или испуганного ребенка…
Безумная, абсурдная надежда затеплилась в сердце старика. Он преобразился — глаза засверкали, спина горделиво выпрямилась. Мэтр ступил еще несколько шагов вперед, остановился. Совершенно голый ребенок, негритенок, контуженный, полумертвый, умоляюще тянул к нему ручонки, крича нечто нечленораздельное. Дитя… одно… в подобном месте…
Не задумываясь ни о происхождении ребенка, ни о том, как он мог очутиться среди животных, которые ползают, бегают, извиваются на подстилке из фукуса, старик подошел вплотную к кричащему младенцу и долго безумным взглядом рассматривал его при свете извергающегося вулкана. И вдруг хриплым, нечеловеческим голосом возопил:
— Негритенок!.. Чуть позже это был бы мужчина… негр! А еще позже мужчина, белый! Эволюция… Великое Дело… трансформация… Я могу сказать: et ego creator!
Эпилог
Прошло сорок восемь часов. Все, кто пережил драму, разыгравшуюся в Коралловом море, и друзья и враги, сбились в кучу на бесплодной скале, возвышавшейся когда-то посреди лагуны и единственно выдержавшей подводное извержение вулкана. Каждую минуту их могло смыть волной. Нещадно палило солнце. Вулканический пепел продолжал медленно оседать. Не было ни капли питьевой воды, ни атома пищи.
Оставшиеся в живых пираты-китайцы и члены команд «Анны» и «Годавери» делали вид, что не замечали друг друга. Ненависть отступила на задний план: слишком велика была опасность, слишком ужасно положение, в котором они оказались. Точно так же, когда пылает саванна или горят джунгли, гонимые огнем, все вместе, вперемешку убегают от пожара самые разные звери; забывая и об инстинктах, и о видовой несовместимости, они могут находиться рядом друг с другом в течение многих часов и даже дней.
После того как все было кончено, господин Синтез не вымолвил ни слова. Бессмысленный остановившийся взгляд старика неуверенно задерживался то на морских барашках, то на кратере вулкана, но ни единой искры интеллекта не загоралось в его глазах.
Ассистент-химик, преданно окруживший Мэтра нежными заботами, приходил в отчаяние при мысли, что столь могучий ум не выдержал постигшего удара: Алексис Фармак безуспешно старался разговорить старика, заставить сделать его хоть какой-нибудь жест.
На третьи сутки страдания оставшихся в живых стали воистину невыносимыми. Все понимали, что спастись можно только чудом. Однако никаких беспорядков не происходило — таким сильным и длительным оказалось действие гипноза, принудившее матросов к повиновению. Они знали, что медленно умирают, но хотели погибнуть молча, без стонов и жалоб, к превеликому изумлению пиратов, не понимавших, как в таких обстоятельствах можно сохранять подобную твердость.
И вдруг, среди этого отчаяния, умирающие от голода люди увидели тонкое элегантное судно с высокими мачтами, медленно приближавшееся к скале.
Несчастные, испытав несколько дней назад, после появления «Инда», горчайшее разочарование, не знали, что теперь и думать при появлении этого совершенно им незнакомого парохода. Но шведский вымпел бился на гафеле — четко виден был его белый крест! На грот-мачте высился стяг господина Синтеза — можно было прочесть его гордый девиз, который, увы, в данных обстоятельствах звучал жестокой иронией.
Алексис Фармак сделал попытку одним махом возвратить старика к жизни, без преамбул сообщив ему известие, в которое никто еще не осмеливался поверить:
— Мэтр! Пришел корабль, под шведским флагом. На нем ваш вымпел!
В ответ — ни слова. Господин Синтез был неподвижен, словно статуя, глаза его продолжали глядеть в какую-то неведомую точку пространства. Зато остальных сказанные химиком слова заставили кричать от радости, но в общем хоре раздавались также и крики страха. Если смельчаки, до конца выполнившие долг, были опьянены надеждой на избавление, то пираты, выйдя из оцепенения, чувствовали себя зверьми, попавшими в ловушку, и гадали, какое возмездие им предстоит.
Прибой крепчал, и капитан Кристиан, опасаясь, что чем дальше, тем труднее будет причалить к рифу, приказал бросить якорь и спустить шлюпки на воду. Господин Синтез покорно дал посадить себя в большую лодку и, не говоря ни слова, уселся рядом с Алексисом Фармаком, не спускавшим с него глаз. Вскоре шлюпка пришвартовалась к кораблю.
Близ выхода на наружный трап стояли цветущие, сияющие молодостью и здоровьем Анна Ван Прет и капитан Кристиан. Счастье вновь увидеть старика, увы, было омрачено удручающим видом окрестностей, где произошла небывалая драма. Но это еще не все. Бедная девочка, взглянув на господина Синтеза, который ее даже не заметил, осознала всю глубину постигшей ее беды. Она бросилась к деду, простерла к нему руки и душераздирающим голосом прокричала:
— Отец!.. Отец!.. Это я! Неужели же вы меня не узнаете?!
Внезапно господин Синтез, порывисто обернувшись, стал искать глазами только что покинутый им риф. За исключением этого совершенно инстинктивного проявления остаточной памяти ничто не нарушило его бесчувственного покоя.
Один из уцелевших в бою офицеров в общих чертах изложил капитану Кристиану положение вещей. Свой рассказ он завершил сообщением о том, что на острове остались пираты.
— Благодарю вас, лейтенант, — ответил офицер. — Что до бандитов, то пусть остаются на рифе. Если вы уверены, что никто из наших товарищей не забыт, то мы тотчас же поднимем якорь.
При этих словах девушка, державшая деда за руки, обратила к Кристиану свое залитое слезами лицо и, рыдая, произнесла:
— Вы оставляете на рифе людей, обрекая их тем самым на ужасную смерть?!
— Мадемуазель, — почтительно, но твердо ответил ей молодой человек, — бывают преступления, к которым невозможно снисхождение.
— Значит, вы хотите отнять у виновных даже возможность раскаяния?
— Вспомните о наших товарищах, погибших на «Инде», о катастрофе, случившейся с «Годавери», подумайте, что всего лишь три дня тому назад они явились сюда, намереваясь перебить всех оставшихся в живых участников экспедиции. Само существование таких головорезов является постоянной угрозой для общества. Не желая присваивать себе право на суд и расправу, я оставляю их на произвол судьбы.
— Умоляю вас… Пощадите их! Послушайте только, как отчаянно они кричат… Я убеждена, что после столь жестокого урока раскаяние все-таки постучится в их сердца.
— Все, что я могу сделать, так это доставить их в ближайший порт и передать в руки правосудия. Но… поглядите, сама судьба решает иначе!
И действительно, с острова в этот миг раздались еще более ужасные, более душераздирающие крики — скала, за которую так судорожно цеплялись несчастные, стала оседать, не выдержав ударов волн и подземных толчков. С каждым мгновением риф все глубже и глубже погружался в пучину, еще минута, и он скрылся под водой…
Увидев, что и следа не осталось от его творения, господин Синтез обратил на внучку тусклый взгляд. Он долго смотрел на нее, затем со странным болезненным выражением перевел глаза на капитана Кристиана и столь же долго и пристально изучал его.
— Биологическая цепочка… предки… человек… — еле ворочая языком, как паралитик, забормотал Мэтр. — Будь этим человеком… избранником… Великого Дела. Анна, девочка… твой супруг… Кристиан.
Это были последние слова господина Синтеза.
Оставшиеся в живых пираты-китайцы и члены команд «Анны» и «Годавери» делали вид, что не замечали друг друга. Ненависть отступила на задний план: слишком велика была опасность, слишком ужасно положение, в котором они оказались. Точно так же, когда пылает саванна или горят джунгли, гонимые огнем, все вместе, вперемешку убегают от пожара самые разные звери; забывая и об инстинктах, и о видовой несовместимости, они могут находиться рядом друг с другом в течение многих часов и даже дней.
После того как все было кончено, господин Синтез не вымолвил ни слова. Бессмысленный остановившийся взгляд старика неуверенно задерживался то на морских барашках, то на кратере вулкана, но ни единой искры интеллекта не загоралось в его глазах.
Ассистент-химик, преданно окруживший Мэтра нежными заботами, приходил в отчаяние при мысли, что столь могучий ум не выдержал постигшего удара: Алексис Фармак безуспешно старался разговорить старика, заставить сделать его хоть какой-нибудь жест.
На третьи сутки страдания оставшихся в живых стали воистину невыносимыми. Все понимали, что спастись можно только чудом. Однако никаких беспорядков не происходило — таким сильным и длительным оказалось действие гипноза, принудившее матросов к повиновению. Они знали, что медленно умирают, но хотели погибнуть молча, без стонов и жалоб, к превеликому изумлению пиратов, не понимавших, как в таких обстоятельствах можно сохранять подобную твердость.
И вдруг, среди этого отчаяния, умирающие от голода люди увидели тонкое элегантное судно с высокими мачтами, медленно приближавшееся к скале.
Несчастные, испытав несколько дней назад, после появления «Инда», горчайшее разочарование, не знали, что теперь и думать при появлении этого совершенно им незнакомого парохода. Но шведский вымпел бился на гафеле — четко виден был его белый крест! На грот-мачте высился стяг господина Синтеза — можно было прочесть его гордый девиз, который, увы, в данных обстоятельствах звучал жестокой иронией.
Алексис Фармак сделал попытку одним махом возвратить старика к жизни, без преамбул сообщив ему известие, в которое никто еще не осмеливался поверить:
— Мэтр! Пришел корабль, под шведским флагом. На нем ваш вымпел!
В ответ — ни слова. Господин Синтез был неподвижен, словно статуя, глаза его продолжали глядеть в какую-то неведомую точку пространства. Зато остальных сказанные химиком слова заставили кричать от радости, но в общем хоре раздавались также и крики страха. Если смельчаки, до конца выполнившие долг, были опьянены надеждой на избавление, то пираты, выйдя из оцепенения, чувствовали себя зверьми, попавшими в ловушку, и гадали, какое возмездие им предстоит.
Прибой крепчал, и капитан Кристиан, опасаясь, что чем дальше, тем труднее будет причалить к рифу, приказал бросить якорь и спустить шлюпки на воду. Господин Синтез покорно дал посадить себя в большую лодку и, не говоря ни слова, уселся рядом с Алексисом Фармаком, не спускавшим с него глаз. Вскоре шлюпка пришвартовалась к кораблю.
Близ выхода на наружный трап стояли цветущие, сияющие молодостью и здоровьем Анна Ван Прет и капитан Кристиан. Счастье вновь увидеть старика, увы, было омрачено удручающим видом окрестностей, где произошла небывалая драма. Но это еще не все. Бедная девочка, взглянув на господина Синтеза, который ее даже не заметил, осознала всю глубину постигшей ее беды. Она бросилась к деду, простерла к нему руки и душераздирающим голосом прокричала:
— Отец!.. Отец!.. Это я! Неужели же вы меня не узнаете?!
Внезапно господин Синтез, порывисто обернувшись, стал искать глазами только что покинутый им риф. За исключением этого совершенно инстинктивного проявления остаточной памяти ничто не нарушило его бесчувственного покоя.
Один из уцелевших в бою офицеров в общих чертах изложил капитану Кристиану положение вещей. Свой рассказ он завершил сообщением о том, что на острове остались пираты.
— Благодарю вас, лейтенант, — ответил офицер. — Что до бандитов, то пусть остаются на рифе. Если вы уверены, что никто из наших товарищей не забыт, то мы тотчас же поднимем якорь.
При этих словах девушка, державшая деда за руки, обратила к Кристиану свое залитое слезами лицо и, рыдая, произнесла:
— Вы оставляете на рифе людей, обрекая их тем самым на ужасную смерть?!
— Мадемуазель, — почтительно, но твердо ответил ей молодой человек, — бывают преступления, к которым невозможно снисхождение.
— Значит, вы хотите отнять у виновных даже возможность раскаяния?
— Вспомните о наших товарищах, погибших на «Инде», о катастрофе, случившейся с «Годавери», подумайте, что всего лишь три дня тому назад они явились сюда, намереваясь перебить всех оставшихся в живых участников экспедиции. Само существование таких головорезов является постоянной угрозой для общества. Не желая присваивать себе право на суд и расправу, я оставляю их на произвол судьбы.
— Умоляю вас… Пощадите их! Послушайте только, как отчаянно они кричат… Я убеждена, что после столь жестокого урока раскаяние все-таки постучится в их сердца.
— Все, что я могу сделать, так это доставить их в ближайший порт и передать в руки правосудия. Но… поглядите, сама судьба решает иначе!
И действительно, с острова в этот миг раздались еще более ужасные, более душераздирающие крики — скала, за которую так судорожно цеплялись несчастные, стала оседать, не выдержав ударов волн и подземных толчков. С каждым мгновением риф все глубже и глубже погружался в пучину, еще минута, и он скрылся под водой…
Увидев, что и следа не осталось от его творения, господин Синтез обратил на внучку тусклый взгляд. Он долго смотрел на нее, затем со странным болезненным выражением перевел глаза на капитана Кристиана и столь же долго и пристально изучал его.
— Биологическая цепочка… предки… человек… — еле ворочая языком, как паралитик, забормотал Мэтр. — Будь этим человеком… избранником… Великого Дела. Анна, девочка… твой супруг… Кристиан.
Это были последние слова господина Синтеза.