Страница:
Навешенное слоями снаряжение увеличивает значимость штурма «сильно некатегорированного» перевала, сложность которого определяется фактически только пройденной переправой через реку. Встречная группа опытных туристов доверительно предупреждает, что дальше перевал «трудный», поскольку очень «трудно» найти применение веревкам и крючьям. Скал и крутых осыпей впереди, увы, нет, если сильно не уклоняться от тропы, которая сразу за седловиной, у рудника, перейдет в дорогу...
Другой случай. Под самым перевалом Казнок (1978 г., Фанские горы) навстречу спускается группа туристов планового маршрута. Обычная группа похода второй категории сложности, примерно в такой ходил и я четырьмя годами раньше. Бросается в глаза каска на голове инструктора: блестящая хромировкой, круглая, с полями и позолоченными ребрами, идущими от макушки к внутренним краям полей. Такого произведения технического искусства и до и после уже не довелось встретить. Какая каска, какая краска! Я был ошарашен, заворожен ее видом так, что почти не обратил внимания на проходящих девчат! Красота не только блещет, она еще и ослепляет! Наверно, примерно так же выглядел шлем Дон-Кихота из тазика для бритья...
Коротко приветствуем коллег и расходимся, но через минуту вдруг слышим снизу звон жестянки и наблюдаем с перевала необычную картину. Двое наших, отставшие метров на сто, стоят перед плановой группой. Рядом с тропой лежит рюкзак. Каска-тарелка со звоном кубышки с монетами «чешет» по осыпи, подгоняемая сильным ветром, а вслед за ней по осыпи несется инструктор, выбивая густой шлейф пыли из-под ботинок. Дым за ним, как за ракетой!
Когда каску сдуло ветром, наш руководитель, Гарик, стал с интересом наблюдать за ее поведением и не удержался от оживленных комментариев.
– Ничего, далеко не улетит!
Но каска оказалась необычайно легкой и проворной. Как прочнист, я понял, что она способна была бы выдержать удар куска смятой бумаги, или удар подушкой по голове, но, согласитесь, такие «камни» в горах встречаются так же часто, как и подобные каски! Крепление тоже не оказалось прочным, поскольку ее на повороте головы сдуло ветром... Шустрое поведение каски быстро изменило ожидания Гарика:
– Да, похоже, далеко пойдет!
Тут инструктор не выдержал, скинул рюкзак и ринулся спасать горячо любимую каску.
Теперь, спустя много лет, эта каска, видится типичным примером декоративного предмета снаряжения. Кроме как для украшения она ни для чего не годилась. Красота спасет мир? Пожалуй! Но... Спасет ли она от камня?
И что же за «охота» тревожит Дон-Кихота?...
13.04.2001 г.
Этот комичный эпизод видится мне на фоне красивого ледопада в средней части ледника Шини-Бини на Памире. Эти довольно ухмыляющиеся рожи небритых бродяг, смеющихся над своим слегка смущенным руководителем!
Случилось так, что у края ледника, я поскользнулся на рыхлой породе осыпи, под которой оказался натечный лед. Проехал на рюкзаке и «пятой» точке немного, метра три, но при этом длинный боковой карман рюкзака зацепился за камень, и разорвался снизу. Из кармана вылез наконечник айсбайля, а вместе с ним... несколько резиновых напалечников, выпавших из разорванной упаковки личной аптечки!
– Ой, ребята! «Понтоны»!
– Это напалечники. Что не видите!..
– «Понтоны»!
Юмор – великая сила! По крайней мере, с его помощью «надуть» наплечник до «понтона» ничего не стоит!
А вывод однозначен: зорко следите за качеством походных упаковок!
Их, М, – чей природный удел – опасный риск! Риск, зачастую лишенный всякого смысла, если отбросить глупое тщеславие и капризное самолюбие эгоистов, блуждающих в «потемках» самоутверждения, «самовыражения» и «самопознания»...
Их (М), зациклившихся на своих отвесных стенах или системах математических уравнений, и не понимающих, что все их страсти живут на очень небольшом «человеческом островке», что и даны они и нужны не всем. Что у других – своя борьба, на других «островках», борьба страстей не менее значимая...
Их (М), не всегда понимающих, что истинный героизм мужчины, – освободить женщину от необходимости войти в горящую избу, когда в ней кричит гибнущий ребенок («...Ведь кони все скачут, и скачут, а избы горят и горят...», – прав злодей Коржавин).
Их (М), не всегда понимающих, что истинный героизм, – это защитить ее и ребенка, выйдя на пещерного медведя с камнем в руке и с пониманием, что: «Все! Обречен»! Но, не понимая, что, если за тобой идет еще десяток таких же решительных, с камнями, то обречен уже медведь...
Их (М), не понимающих, что, если женщина шагнула к горящему дому, или подняла камень для безнадежной самозащиты, то ей не надо ничего объяснять, ее надо опередить!
Их (М), которых женщинам приходится останавливать на всем скаку, «горячих жеребцов». Их, так легко рискующих здоровьем и судьбой женщин в поисках легких любовных приключений, и не понимающих, что все то, что касается детей, не может быть «шуткой».
Их (М), привыкших в походах грубить друг другу, а потому считающих, что походы «огрубляют» прекрасные женские тела и души.
Их, не понимающих, что физическая закалка и сила в своих природных пределах для женщины так же необходима, а взрывные всплески и выходы эмоций даже еще более необходимы, чем мужчине!
***
Да, ребята!.. Женщина нас вводит в этот свет. И входим мы с ней в храм, а потом в нее с еще более высокими чувствами, чтобы опять выйти из нее и вместе с ней в виде новой жизни! Обретая через них, любимых, божественное бессмертие.
Потому-то мы, смертные «полубоги-герои», такие «крутые», что «оторвались» и «отрываемся» от них, богинь наших. И в этом отрыве нам иногда становится за них страшно, – куда страшнее, чем за себя. И мы не понимаем, что это их, великий женский голос природного самосохранения жизни, говорит в нас: «Спаси и сохрани!»...
А когда они рядом, нам страшно за них потому, что понимаем: мы им простим все, но вот горы могут им ошибку не простить. В частности, и потому, что природа не позволяет им так рисковать, как нам, более активным в нечеловеческой среде.
Но такими, как мы, они никогда не будут, – им не годятся все наши мерки и примитивные оценки. Их собственная природа достаточно красива, сложна и мудра, и охраняет она их сама куда лучше, чем мужские опаски и запреты. Конечно, неопытные люди должны слушать опытных, но это относится ко всем, а не только к женщинам. Кстати, в смысле послушания женщины куда покладистее «крутых» мужиков, и это тоже «часть оперения» крыльев их ангела-хранителя.
Потому решать они должны сами, – не надо им в этом отказывать, если мы их действительно любим. Наш удел – мудро помочь, обучить и объяснить то, что мы знаем и понимаем лучше. Дать им увидеть опасность и, если надо, спасти в беде...
Дать им право на собственные оценки меры риска, сложности, грани дозволенного. В них мы должны видеть равноправных друзей, а не опасные помехи собственным устремлениям. У немалого числа людей в прошлом и настоящем бытовал именно этот взгляд.
Запреты и неравноправие их отдаляют от нас, они нас хуже слышат и хуже понимают от этого.
Будут ли они нас слушать и слышать? А мы-то их часто слушаем и слышим?..
Вообще настоящая, высокая
КУЛЬТУРАотношений подразумевает отсутствие всякого рода «навязывания» идей и введения необоснованных запретов. Это общий тезис...
Но возможны от некоторых крики: «Предатель! Как ты мог выдать наши секреты! Показать наши слабости тогда, когда наш удел – сила!..»
Но и сила, и слабость живут в нас, как «начала» женского рода. А перед женскими началами мы по природе своей достаточно слабы.
И (дальше с великим пафосом!) – сила, которую мы обретаем в горах и женщинах, является следствием нашей слабости к ним... (Вот «вжиг» загнул мужик!)
«Простите, – в нас сей слабый глас...»
Да, еще, наверно, будут реплики с женской стороны: «Вот, подхалим хитрый! Слышали такое, не обманешь!..»
Да, вот анекдот еще.
Встречает альпинист приятеля с «фингалом» на лице: «Как камнем по „фэйсу“ заработал?» А тот в ответ: «Технику безопасности не соблюдал. Без каски оказался, да еще жене сказал, что цветы, подаренные невесте, – это цветы на могилу собственной свободе. Вот она и пустила „летающую тарелку“, оказавшуюся миской. Вот так они наш юмор ценят, а смех прекращают...»
***
Даже умные мужики, согласитесь, побаиваются мести интеллектуалок, у которых ответы на все вопросы записаны на внутренней стороне прически, которые еще со студенческих времен сурово себя натренировали, вышивая всю юбку-шпаргалку изнутри ответами на насущные вопросы мироздания. И давящих мужиков своим интеллектом, как мух)!
Максим Крутоперцев «фриклаймировал» стену СК ночью, под рождество, босиком. В новом стиле «мокрый блин», очень эффективном при минус 30 снаружи и плюс 40 внутри.
По поводу происхождения названия «СК» существовало несколько туманных версий: «связь кончаю», «стена кошмаров», «смерть-копейка», «сливай кранты», «смех кладбища», и еще несколько не менее красивых оборотов, так ласкающих слух макси-экстремалов, очень спешащих на собственные похороны и ведущих борьбу «на грани», между холодными объятиями скальных стен и теплыми объятиями крематория... (Опасливо поговаривали даже, что смысл «СК» сводился к «Сливной Клавке», – риск попасть в тиски тяжелых женских интеллектов за один такой намек был очень велик).
Начальный участок подъема СК («Скорого конца») носил название «Улица набитых фонарей», – очень многие здесь благоразумно заканчивали восхождение с сильно побитыми физиономиями... Умницы! С более верхних этажей клиенты возвращались уже на свои поминки. От стены пахло серой и идиотизмом.
Макс был асом! Он уступал на «полезушках» иногда только Викт`ору, Вику Шкуродеру, пока этот пьяница не погиб геройской смертью, защищая свою честь и достоинство от посягательств корешей-шерамыжников. По правде говоря, чести и достоинства у Вика никогда не было, – светлая память об этом любителе тусовок с потасовками и фанатике «нетрадиционного экстрима» прочно покоится на его таком темном прошлом, на которое тень уже не набросишь. Его любовь к скандалам и дракам уже обросла легендами. Его афоризм: «В кабаке хочу поддать и по морде гаду дать!», – уже стал народным! Вик не был «любителем» драк и скандалов, – он был профессионалом.
Вик поспорил и спор блестяще выиграл, но этот подвиг, – увы, – был последним. Друзья, подружки и спонсоры ему прощали все, но вот законы электричества... Вика погубило отсутствие ветра при точном попадании струйки с моста на высоковольтный провод...
Вызывает кузов грусть, коли ты назвался «груздь».
Макс и Вик называли друг друга «мин перц», почти как, извините, называл Меншиков царя Петра «мин херц».
Со стилем «мокрый блин» у Макса был связан один интересный эпизод общения с Виком. Дело было достаточно мокрое, темное и грязное, – из таких дел в чистых плавках и с чистой совестью не выходят. Они тогда возвращались ночью с «заседания» в ресторане с группой «эксТРЕПАЛОВ» и «восходителей по бутылкам» (в прямом и переносном смыслах, которые уже отличить трудно, особенно в отсутствии рюмашек), и поспорили насчет возможности исполнения «стремного» каскада, – очень надо было высадить головой стекло в подъезде, с «подбега» и «подпрыга». Жгуче манила сложность этой акробатической «головоломки», учитывая высоту стекла и! И тяжелые результаты «заседания». Макс утверждал, что «сможет», а Вик спорил, что «нет»:
– Сбомбачу!
– Нет, не сбомбачишь! Не сбомбачишь!
Гениально-генитальные и эротически-склеротические, но не этические термины опускаются (ушки не всех дам такие крепкие, как у грузчиков и секретарш крупных начальников).
Проверить можно было только действием. Макс промахнулся, точнее, «проВМАЗАЛ», – очень сильно «приложился» головой к дверному косяку, проверяя его прочность. В нокдауне его повело куда-то в темноту и уронило в грязную лужу. Вик жестко ругал его, лежачего:
– Дурак! Дурак! Говорил – не лезь! Говорил тебе, что не сбомбачишь. Такое только я могу сбомбачить.
– Нет, и ты не сможешь! Не сможешь! Не лезь!
– Нет, смогу!
– Не сможешь, – я-то знаю!
– Сбомбачу! Смогу! Вот смотри!
Вик промазал еще «круче», чуть не сломал несчастную дверь головой, и упал в лужу рядом с Максом! Теперь пришла очередь Макса:
– Дурак! Дурак! Говорил – не сможешь! Говорил – не лезь!.. Даже я не бомбачу!
Да, общение в общей луже духовно очень сближает и просвещает, когда партнеры общаются не свысока, а на равном уровне...
В этой луже Максим «отмок и смог», – изобрел стиль «мокрый блин». Применялось это чудо техники на самых гладких и сложных отвесах с потолками («потолково-бестолковые» участки). Блин представлял специальную круглую тряпку со штрипкой для зацепа карабином. Вроде кухонной прихватки в виде сердца или кругляшки, – прямое родство шло от нее, родимой, да от того тампона, которым душечка-медсестра отмачивала со слезами огромный радужный «шишкарь» Максима после эпопеи у подъезда. А он под платьем гладил ее колготки и красочно рассказывал, как вдвоем с верным другом дрался против десяти хулиганов, обижавших девушку.
Альпинистский «максим-блин» отмачивался в воде в специальном термостате до нужной температуры. Так, чтобы при извлечении наружу и шлепка по скале, он тут же к ней надежно примерз. Для более надежного закрепления скалу можно было предварительно «загрунтовать» поливкой воды из маленького душа, а блин облить так, что он превращался в монолитную ледышку. Потом – карабин от стремени или обвязки вешай на штрипку блина и «фифай» (лезь на стременах) дальше. Закрепил веревку наверху, – снимай блины с помощью специальной грелки, чтобы «печь» их снова. Мокрые следы от блинов быстро пропадали, и коллегам было совершенно непонятно, как же это можно было здесь пролезть по совершенно гладким, нависающим плитам-зеркалам... Максим улучшил состав воды для блинов путем введения специальных присадок для быстрой «замерзавки» и «отмерзавки». И применял специальную складную душ-удочку-хлопушку, позволявшую закреплять блины на расстоянии до трех метров. Стиль еще находился в стадии патентования, и потому был оружием секретным. Максим предвидел в будущем страшные вопли поборников «чистого лазания» по поводу внедрения этой новинки, работающей там, где камалоты и френды были полными импотентами. Блин к тому же был раз в тысячу дешевле фрэнда, он был «для народа», а не для богатых пижонов, умеющих только наряжаться. Блин прилипал и к скале, и ко льду. (Под большим интимным секретом (тсс...): наилучшее прилипание обеспечивал блин на свежей утренней моче, – большая часть тайн рецептур присадок хранилась здесь)... Блин не работал только в снегу, где и все остальное не работает. Прилипающе-отлипающий гидроклей для использования «мокрого блина» при положительных температурах Максим тоже придумал. Потому непреодолимых стен для него уже не существовало. Подъем прямо вверх по директиссиме не требовал никакого напряжения мозгов для поиска тактических решений. Силы мозгов экономились для новых изобретений высоко-высотных технологий, о! – «каперкеды» души моей!
Но вернемся на «Стену костей». Ее «Костяной камин» был весь забит скелетами любителей продольно-поперечного экстрима. Они действительно лежали и вдоль и поперек с очень интересными выражениями на черепах. Стоило полюбоваться на эту галерею образов и образин. Максим даже поговорил под фонарем с теми, которые были его знакомыми в ближайшем «пошлом» (прошлом). Каждый скелет наскрипывал костями и насвистывал ребрами на ветру свое. Лазание в темноте между скелетами имело свою психологическую специфику. Тем более что среди них было много людей замечательных, выдающихся, неординарных. Многоборцев высокой культуры, сладкой халявы, порочных заблуждений и высоких «поблуждений». То тут, то там из темноты появлялись черепушки с очень выразительными глазницами, – на каждой был написан анекдот своей жизни. Публика эта, правда, была упрямой и не слишком вдумчивой и внимательной, – им трудно было втолковать что-то дельное. Крепостью мускулатуры тоже не отличалась! Один из скелетов увязался за Максимом, усевшись на рюкзаке, – этого нахала и надоедалу пришлось стряхнуть, как муху. «Костяной камин» вызвал у Максима легкую ломоту в костях, – в частности, зубы заболели от смеха.
За камином начинались пыльные скалы «Базар-Мазар», – мелочь и «крупняк» здесь рушились постоянно, и пыль стояла такая, что своего локтя не увидишь. «Отбазаренные мазарики» здесь встречались (наощупь) только во внутренних углах, – снаружи они не задерживались. «Халявное», простое лазание на ощупь под градом камней. Здесь Максим полз, прикрывшись сверху тазиком, гремевшим от обломков почище «джаз-банды». Тазик с подвеской использовался и как платформа, – на нем было приятно посидеть и отдохнуть, но такую «расслабуху» Максим себе позволял нечасто. Тазик имел очень удобное центральное отверстие (не будем уточнять, для чего, – сами догадайтесь). После «Базар-Мазара» количество вмятин и дырок в тазике заметно увеличилось, – вообще за явное сходство с дуршлаком Максим называл его то «дурь-шланг», до «экс-таз» в зависимости от настроения.
Вылез из «Базар-Мазара» белый от пыли, как Снегурочка, прямо во внутренний угол «Снегурочки», где она висела. Со «Снегурочкой» Макс тоже был знаком на невысоком уровне, – точнее, это было знакомство на уровне, чуть выше гостиничной кровати (у нее чуть ниже, а у него чуть выше), – простите за суровую правду этой пошлятины. Она обычно работала на авто выставках, – знаете, это когда рядом с авто знойную девицу ставят на шпильках в пляжном наряде, – в платье, от которого одно название осталось. Это чтобы глаза «замылить», чтоб все дефекты авто не так обильно были видны... Оно понятно: если рядом стриптиз показывать, да водкой поить, то обалдевшие клиенты новый «Роллс-ройс» от старого «Запорожца» отличить не смогут. Да и вообще авто затеряется в толпе любителей сладкой «халявы»! Теперь «Снегурочка» с хрустящей ледовой корочкой висела в обвязке, с ласковым звоном сосулек в волосах. В чарующем свете луны и фонаря. Кружевные трусики и лифчик, – надежная защита от вульгарной «порнухи».
Кстати, «мокрый блин» был не самым гениальным изобретением Максима. Самым замечательным изобретением была «сухая мочалка», – мочалка для мойки посуды, подвешенная на резинке над раковиной. Изобретение, до которого другие додумались бы только в 22 веке. Она экономила уйму времени, сил и мыла домохозяек. Максим ее придумал, когда завис однажды вниз головой на стене-отрицаловке, и чуть не отдал концы, – тяжело даются новаторские решения! Еще одним гениальным изобретением великого Макса был нудистский купальник. Детали этой одежды так хорошо имитировали кожно-волосяной покров, что девица в нем казалась совершенно голой, и только специальная надпись (типа: «Я одета, идиот!», «Пояс верности»), штамп или бирка «девственница» выдавали наличие «одежки» и защищали от подозрений в нескромности и от придирок милиции...
Уже следовало «принять» для храбрости. Предыдущий стопарь спирта явно выработался, и храбрость начала подводить. К стопарю Макс прибавил еще чекушку бальзама из смеси кока-колы и нектара бледной поганки с добавлением керосина и украинского первача № 1313. Такой тоник бодрил и обращал в бегство любую чуму и язву...
Выше Максим прошел бастион «мороженой грудинки», цепь «склепных балконов», трубу «гильотина», зубья «фата-морга», балду «Плаха», потолок «Виселица» и контрфорс «Скотобойня». «Содержание» этих препятствий оправдывало их скромные названия. Дальше шел пояс «кровавых скал», огромный нависающий карниз «траурная лента» и жуткая плита «катафалк», чуть повыше Биг-Бена, сильно и со скрипом пошатывающаяся на ветру. Натурально «выскрипывался» «тот самый» этюд Шопена: «Там, там тарам – тарам там там там тарам!»
Выше бастиона Максим подумал: «Может, ну ее, эту развалюху, которая качается. Раскачать ногой в резонанс, чтобы упала. Только бы не придавила, – но, если сверху сделать, не придавит...». Раскачал, внизу здорово поскрипело, а потом вся скала исчезла в темноте. Но вместе с ней исчезло и озеро внизу вместе с гостиницей, в которой, как все знали, всегда тайно встречались олигархи с киллерами. Это чтобы «заказывать» им своих близких друзей и родственников. А теперь, – ни «Биг-Бена», ни озера, ни олигархов, ни киллеров! Зато все «заказанные» целы! «Вот ведь, – подумал Максим, – сколько пользы от одной идиотской прихоти случается!
Мимо пролетел «чувак», извините, чудак, в обнимку с шифоньерным обломком скалы. За ними тянулся конец альпинистской веревки такого качества, что страховать на нем было никак нельзя, – он годился в смысле надежности только для того, чтобы отхлестать по попе его обладателя. Правда, упавший клиент пытался затормозить падение с помощью парашюта. Но это были слабые попытки, – настолько парашют был грязный и рваный, хоть и импортный. Весь в дырах, с надписью: «Super-Makintosh-1897». «Высоко залез, долго жить будет», – уважительно подумал Максим, зная, как долго отсюда еще лететь вниз.
Другой случай. Под самым перевалом Казнок (1978 г., Фанские горы) навстречу спускается группа туристов планового маршрута. Обычная группа похода второй категории сложности, примерно в такой ходил и я четырьмя годами раньше. Бросается в глаза каска на голове инструктора: блестящая хромировкой, круглая, с полями и позолоченными ребрами, идущими от макушки к внутренним краям полей. Такого произведения технического искусства и до и после уже не довелось встретить. Какая каска, какая краска! Я был ошарашен, заворожен ее видом так, что почти не обратил внимания на проходящих девчат! Красота не только блещет, она еще и ослепляет! Наверно, примерно так же выглядел шлем Дон-Кихота из тазика для бритья...
Коротко приветствуем коллег и расходимся, но через минуту вдруг слышим снизу звон жестянки и наблюдаем с перевала необычную картину. Двое наших, отставшие метров на сто, стоят перед плановой группой. Рядом с тропой лежит рюкзак. Каска-тарелка со звоном кубышки с монетами «чешет» по осыпи, подгоняемая сильным ветром, а вслед за ней по осыпи несется инструктор, выбивая густой шлейф пыли из-под ботинок. Дым за ним, как за ракетой!
Когда каску сдуло ветром, наш руководитель, Гарик, стал с интересом наблюдать за ее поведением и не удержался от оживленных комментариев.
– Ничего, далеко не улетит!
Но каска оказалась необычайно легкой и проворной. Как прочнист, я понял, что она способна была бы выдержать удар куска смятой бумаги, или удар подушкой по голове, но, согласитесь, такие «камни» в горах встречаются так же часто, как и подобные каски! Крепление тоже не оказалось прочным, поскольку ее на повороте головы сдуло ветром... Шустрое поведение каски быстро изменило ожидания Гарика:
– Да, похоже, далеко пойдет!
Тут инструктор не выдержал, скинул рюкзак и ринулся спасать горячо любимую каску.
Теперь, спустя много лет, эта каска, видится типичным примером декоративного предмета снаряжения. Кроме как для украшения она ни для чего не годилась. Красота спасет мир? Пожалуй! Но... Спасет ли она от камня?
И что же за «охота» тревожит Дон-Кихота?...
13.04.2001 г.
Сковородка!
При остановке на отдых Юля зазевалась, из-за чего ее рюкзак «решил прогуляться» вниз, к речке. Рюкзаки эти, «типа абалаковских», имели достаточно округлую форму и, ощутив свободу, сразу становились на ребро и «чесали вниз „колесом“ со страшной силой».
«Вскорости на скорости»!
Для преодоления последствий головотяпства одного или одной нередко требуются героические усилия целых коллективов, акты самопожертвования самых отважных!
Андрей, находившийся ниже, резко рванул наперерез, желая остановить резвый рюкзак. Казалось, он успеет «на перехват», но вот как сумеет задержать такую массу, уже успевшую «раскатиться»? Все замерли, наблюдая за действиями необычного «голкипера» («голькипера», если учесть, что задержать было нечем, кроме своих рук).
Внезапно из раскрывшегося заднего рюкзачного кармана вылетела алюминиевая сковородка. Вертя в воздухе своим единственным ушком-ухватом, она «шваркнула» мимо головы Андрея так, что «ветер завыл в ушах. „Аргумент“ просветил мгновенно: Андрей заложил неимоверный вираж, меняя направление движения на противоположное и на склоне, и в мыслях.
«Хрен с растяпой – Юлькой, и с ее рюкзаком!»
«Веди борьбу страстей при целости костей!»
«Вскорости на скорости»!
Для преодоления последствий головотяпства одного или одной нередко требуются героические усилия целых коллективов, акты самопожертвования самых отважных!
Андрей, находившийся ниже, резко рванул наперерез, желая остановить резвый рюкзак. Казалось, он успеет «на перехват», но вот как сумеет задержать такую массу, уже успевшую «раскатиться»? Все замерли, наблюдая за действиями необычного «голкипера» («голькипера», если учесть, что задержать было нечем, кроме своих рук).
Внезапно из раскрывшегося заднего рюкзачного кармана вылетела алюминиевая сковородка. Вертя в воздухе своим единственным ушком-ухватом, она «шваркнула» мимо головы Андрея так, что «ветер завыл в ушах. „Аргумент“ просветил мгновенно: Андрей заложил неимоверный вираж, меняя направление движения на противоположное и на склоне, и в мыслях.
«Хрен с растяпой – Юлькой, и с ее рюкзаком!»
«Веди борьбу страстей при целости костей!»
Резиновый восторг
Этот комичный эпизод видится мне на фоне красивого ледопада в средней части ледника Шини-Бини на Памире. Эти довольно ухмыляющиеся рожи небритых бродяг, смеющихся над своим слегка смущенным руководителем!
Случилось так, что у края ледника, я поскользнулся на рыхлой породе осыпи, под которой оказался натечный лед. Проехал на рюкзаке и «пятой» точке немного, метра три, но при этом длинный боковой карман рюкзака зацепился за камень, и разорвался снизу. Из кармана вылез наконечник айсбайля, а вместе с ним... несколько резиновых напалечников, выпавших из разорванной упаковки личной аптечки!
– Ой, ребята! «Понтоны»!
– Это напалечники. Что не видите!..
– «Понтоны»!
Юмор – великая сила! По крайней мере, с его помощью «надуть» наплечник до «понтона» ничего не стоит!
А вывод однозначен: зорко следите за качеством походных упаковок!
Ружье
Хочешь беды, – дай бабе ружье!
Как-то раз на восхождении надо было дать сигнальную ракету, и инструктор попросил это сделать альпинистку, которая сидела у входа в палатку. Ракетница была самодельной, – кусок трубки с ввинчивающимся бойком. Для пуска ракеты надо было ударить бойком о камень, направив «ствол» вверх...
Дама осторожно взяла «пушку» двумя пальцами.
– Э-э! Держи в кулаке, надежно! И ударь сильно!..
Он не успел добавить слова: «И не попади себе в лоб!», а «внутренняя культура» не позволила ему вставить совершенно необходимую фразу: «Осторожнее, дура!..»
Удар! Бах!!!..
Ракета полетела ей в лоб, задела за дугу палатки, и внутри палатки запрыгали искрами какие-то «огненные шарики». То ли ракета, то ли ее осколки, то ли осколки дуги...
И все обитатели тут же «запрыгали» вон из палатки, – кто куда, а рядом, в две стороны пропасти, – мама родная! К счастью, все закончилось легкими ссадинами. И кучей обожженных тряпок на месте палатки.
По этой истории сочинился такой анекдот:
– Наташа, куда это весь лагерь разбежался?
– Не знаю! Я только взяла в руки ракетницу... Ты куда, Володя!?..
Хочешь беды, – дай бабе ружье!..
(Написано по рассказу П.П.Захарова)
09.12.08.
Как-то раз на восхождении надо было дать сигнальную ракету, и инструктор попросил это сделать альпинистку, которая сидела у входа в палатку. Ракетница была самодельной, – кусок трубки с ввинчивающимся бойком. Для пуска ракеты надо было ударить бойком о камень, направив «ствол» вверх...
Дама осторожно взяла «пушку» двумя пальцами.
– Э-э! Держи в кулаке, надежно! И ударь сильно!..
Он не успел добавить слова: «И не попади себе в лоб!», а «внутренняя культура» не позволила ему вставить совершенно необходимую фразу: «Осторожнее, дура!..»
Удар! Бах!!!..
Ракета полетела ей в лоб, задела за дугу палатки, и внутри палатки запрыгали искрами какие-то «огненные шарики». То ли ракета, то ли ее осколки, то ли осколки дуги...
И все обитатели тут же «запрыгали» вон из палатки, – кто куда, а рядом, в две стороны пропасти, – мама родная! К счастью, все закончилось легкими ссадинами. И кучей обожженных тряпок на месте палатки.
По этой истории сочинился такой анекдот:
– Наташа, куда это весь лагерь разбежался?
– Не знаю! Я только взяла в руки ракетницу... Ты куда, Володя!?..
Хочешь беды, – дай бабе ружье!..
(Написано по рассказу П.П.Захарова)
09.12.08.
Юморески
«Дамы в горах»
(Размышления старого бродяги по поводу некоторых дискуссий на сайте м. ру)
А что, милые дамы, наверно очень забавно слушать рассуждения «мужиков» насчет того, ходить женщинам в горы, или нет! И насколько это дамам опасно и оправдано с точки зрения сохранения красоты и защиты «душевной тонкости» от их, мужиков, манеры общения с «крепкими выражениями».Дашенька (2004, озеро Киче-Муруджу, Зап. Кавказ).
Машенька (2004, озеро Киче-Муруджу, Зап. Кавказ).
Их, предостерегающих дам от аварий в горах! Их, чьи бренные кости разбросаны по горам и ледникам в концентрациях и количествах раз в 15–20 больших, чем от женщин! При общем-то соотношении «один к одной».Их, М, – чей природный удел – опасный риск! Риск, зачастую лишенный всякого смысла, если отбросить глупое тщеславие и капризное самолюбие эгоистов, блуждающих в «потемках» самоутверждения, «самовыражения» и «самопознания»...
Их (М), зациклившихся на своих отвесных стенах или системах математических уравнений, и не понимающих, что все их страсти живут на очень небольшом «человеческом островке», что и даны они и нужны не всем. Что у других – своя борьба, на других «островках», борьба страстей не менее значимая...
Их (М), не всегда понимающих, что истинный героизм мужчины, – освободить женщину от необходимости войти в горящую избу, когда в ней кричит гибнущий ребенок («...Ведь кони все скачут, и скачут, а избы горят и горят...», – прав злодей Коржавин).
Их (М), не всегда понимающих, что истинный героизм, – это защитить ее и ребенка, выйдя на пещерного медведя с камнем в руке и с пониманием, что: «Все! Обречен»! Но, не понимая, что, если за тобой идет еще десяток таких же решительных, с камнями, то обречен уже медведь...
Их (М), не понимающих, что, если женщина шагнула к горящему дому, или подняла камень для безнадежной самозащиты, то ей не надо ничего объяснять, ее надо опередить!
Их (М), которых женщинам приходится останавливать на всем скаку, «горячих жеребцов». Их, так легко рискующих здоровьем и судьбой женщин в поисках легких любовных приключений, и не понимающих, что все то, что касается детей, не может быть «шуткой».
Их (М), привыкших в походах грубить друг другу, а потому считающих, что походы «огрубляют» прекрасные женские тела и души.
Их, не понимающих, что физическая закалка и сила в своих природных пределах для женщины так же необходима, а взрывные всплески и выходы эмоций даже еще более необходимы, чем мужчине!
***
Да, ребята!.. Женщина нас вводит в этот свет. И входим мы с ней в храм, а потом в нее с еще более высокими чувствами, чтобы опять выйти из нее и вместе с ней в виде новой жизни! Обретая через них, любимых, божественное бессмертие.
Потому-то мы, смертные «полубоги-герои», такие «крутые», что «оторвались» и «отрываемся» от них, богинь наших. И в этом отрыве нам иногда становится за них страшно, – куда страшнее, чем за себя. И мы не понимаем, что это их, великий женский голос природного самосохранения жизни, говорит в нас: «Спаси и сохрани!»...
А когда они рядом, нам страшно за них потому, что понимаем: мы им простим все, но вот горы могут им ошибку не простить. В частности, и потому, что природа не позволяет им так рисковать, как нам, более активным в нечеловеческой среде.
Но такими, как мы, они никогда не будут, – им не годятся все наши мерки и примитивные оценки. Их собственная природа достаточно красива, сложна и мудра, и охраняет она их сама куда лучше, чем мужские опаски и запреты. Конечно, неопытные люди должны слушать опытных, но это относится ко всем, а не только к женщинам. Кстати, в смысле послушания женщины куда покладистее «крутых» мужиков, и это тоже «часть оперения» крыльев их ангела-хранителя.
Потому решать они должны сами, – не надо им в этом отказывать, если мы их действительно любим. Наш удел – мудро помочь, обучить и объяснить то, что мы знаем и понимаем лучше. Дать им увидеть опасность и, если надо, спасти в беде...
Дать им право на собственные оценки меры риска, сложности, грани дозволенного. В них мы должны видеть равноправных друзей, а не опасные помехи собственным устремлениям. У немалого числа людей в прошлом и настоящем бытовал именно этот взгляд.
Запреты и неравноправие их отдаляют от нас, они нас хуже слышат и хуже понимают от этого.
Будут ли они нас слушать и слышать? А мы-то их часто слушаем и слышим?..
Вообще настоящая, высокая
КУЛЬТУРАотношений подразумевает отсутствие всякого рода «навязывания» идей и введения необоснованных запретов. Это общий тезис...
Но возможны от некоторых крики: «Предатель! Как ты мог выдать наши секреты! Показать наши слабости тогда, когда наш удел – сила!..»
Но и сила, и слабость живут в нас, как «начала» женского рода. А перед женскими началами мы по природе своей достаточно слабы.
И (дальше с великим пафосом!) – сила, которую мы обретаем в горах и женщинах, является следствием нашей слабости к ним... (Вот «вжиг» загнул мужик!)
«Простите, – в нас сей слабый глас...»
Да, еще, наверно, будут реплики с женской стороны: «Вот, подхалим хитрый! Слышали такое, не обманешь!..»
Да, вот анекдот еще.
Встречает альпинист приятеля с «фингалом» на лице: «Как камнем по „фэйсу“ заработал?» А тот в ответ: «Технику безопасности не соблюдал. Без каски оказался, да еще жене сказал, что цветы, подаренные невесте, – это цветы на могилу собственной свободе. Вот она и пустила „летающую тарелку“, оказавшуюся миской. Вот так они наш юмор ценят, а смех прекращают...»
***
Даже умные мужики, согласитесь, побаиваются мести интеллектуалок, у которых ответы на все вопросы записаны на внутренней стороне прически, которые еще со студенческих времен сурово себя натренировали, вышивая всю юбку-шпаргалку изнутри ответами на насущные вопросы мироздания. И давящих мужиков своим интеллектом, как мух)!
Крутой перец
(Юмореска: юмора для любителей «экстрима»)
Максим Крутоперцев «фриклаймировал» стену СК ночью, под рождество, босиком. В новом стиле «мокрый блин», очень эффективном при минус 30 снаружи и плюс 40 внутри.
По поводу происхождения названия «СК» существовало несколько туманных версий: «связь кончаю», «стена кошмаров», «смерть-копейка», «сливай кранты», «смех кладбища», и еще несколько не менее красивых оборотов, так ласкающих слух макси-экстремалов, очень спешащих на собственные похороны и ведущих борьбу «на грани», между холодными объятиями скальных стен и теплыми объятиями крематория... (Опасливо поговаривали даже, что смысл «СК» сводился к «Сливной Клавке», – риск попасть в тиски тяжелых женских интеллектов за один такой намек был очень велик).
Начальный участок подъема СК («Скорого конца») носил название «Улица набитых фонарей», – очень многие здесь благоразумно заканчивали восхождение с сильно побитыми физиономиями... Умницы! С более верхних этажей клиенты возвращались уже на свои поминки. От стены пахло серой и идиотизмом.
Макс был асом! Он уступал на «полезушках» иногда только Викт`ору, Вику Шкуродеру, пока этот пьяница не погиб геройской смертью, защищая свою честь и достоинство от посягательств корешей-шерамыжников. По правде говоря, чести и достоинства у Вика никогда не было, – светлая память об этом любителе тусовок с потасовками и фанатике «нетрадиционного экстрима» прочно покоится на его таком темном прошлом, на которое тень уже не набросишь. Его любовь к скандалам и дракам уже обросла легендами. Его афоризм: «В кабаке хочу поддать и по морде гаду дать!», – уже стал народным! Вик не был «любителем» драк и скандалов, – он был профессионалом.
Вик поспорил и спор блестяще выиграл, но этот подвиг, – увы, – был последним. Друзья, подружки и спонсоры ему прощали все, но вот законы электричества... Вика погубило отсутствие ветра при точном попадании струйки с моста на высоковольтный провод...
Вызывает кузов грусть, коли ты назвался «груздь».
Макс и Вик называли друг друга «мин перц», почти как, извините, называл Меншиков царя Петра «мин херц».
Со стилем «мокрый блин» у Макса был связан один интересный эпизод общения с Виком. Дело было достаточно мокрое, темное и грязное, – из таких дел в чистых плавках и с чистой совестью не выходят. Они тогда возвращались ночью с «заседания» в ресторане с группой «эксТРЕПАЛОВ» и «восходителей по бутылкам» (в прямом и переносном смыслах, которые уже отличить трудно, особенно в отсутствии рюмашек), и поспорили насчет возможности исполнения «стремного» каскада, – очень надо было высадить головой стекло в подъезде, с «подбега» и «подпрыга». Жгуче манила сложность этой акробатической «головоломки», учитывая высоту стекла и! И тяжелые результаты «заседания». Макс утверждал, что «сможет», а Вик спорил, что «нет»:
– Сбомбачу!
– Нет, не сбомбачишь! Не сбомбачишь!
Гениально-генитальные и эротически-склеротические, но не этические термины опускаются (ушки не всех дам такие крепкие, как у грузчиков и секретарш крупных начальников).
Проверить можно было только действием. Макс промахнулся, точнее, «проВМАЗАЛ», – очень сильно «приложился» головой к дверному косяку, проверяя его прочность. В нокдауне его повело куда-то в темноту и уронило в грязную лужу. Вик жестко ругал его, лежачего:
– Дурак! Дурак! Говорил – не лезь! Говорил тебе, что не сбомбачишь. Такое только я могу сбомбачить.
– Нет, и ты не сможешь! Не сможешь! Не лезь!
– Нет, смогу!
– Не сможешь, – я-то знаю!
– Сбомбачу! Смогу! Вот смотри!
Вик промазал еще «круче», чуть не сломал несчастную дверь головой, и упал в лужу рядом с Максом! Теперь пришла очередь Макса:
– Дурак! Дурак! Говорил – не сможешь! Говорил – не лезь!.. Даже я не бомбачу!
Да, общение в общей луже духовно очень сближает и просвещает, когда партнеры общаются не свысока, а на равном уровне...
В этой луже Максим «отмок и смог», – изобрел стиль «мокрый блин». Применялось это чудо техники на самых гладких и сложных отвесах с потолками («потолково-бестолковые» участки). Блин представлял специальную круглую тряпку со штрипкой для зацепа карабином. Вроде кухонной прихватки в виде сердца или кругляшки, – прямое родство шло от нее, родимой, да от того тампона, которым душечка-медсестра отмачивала со слезами огромный радужный «шишкарь» Максима после эпопеи у подъезда. А он под платьем гладил ее колготки и красочно рассказывал, как вдвоем с верным другом дрался против десяти хулиганов, обижавших девушку.
Альпинистский «максим-блин» отмачивался в воде в специальном термостате до нужной температуры. Так, чтобы при извлечении наружу и шлепка по скале, он тут же к ней надежно примерз. Для более надежного закрепления скалу можно было предварительно «загрунтовать» поливкой воды из маленького душа, а блин облить так, что он превращался в монолитную ледышку. Потом – карабин от стремени или обвязки вешай на штрипку блина и «фифай» (лезь на стременах) дальше. Закрепил веревку наверху, – снимай блины с помощью специальной грелки, чтобы «печь» их снова. Мокрые следы от блинов быстро пропадали, и коллегам было совершенно непонятно, как же это можно было здесь пролезть по совершенно гладким, нависающим плитам-зеркалам... Максим улучшил состав воды для блинов путем введения специальных присадок для быстрой «замерзавки» и «отмерзавки». И применял специальную складную душ-удочку-хлопушку, позволявшую закреплять блины на расстоянии до трех метров. Стиль еще находился в стадии патентования, и потому был оружием секретным. Максим предвидел в будущем страшные вопли поборников «чистого лазания» по поводу внедрения этой новинки, работающей там, где камалоты и френды были полными импотентами. Блин к тому же был раз в тысячу дешевле фрэнда, он был «для народа», а не для богатых пижонов, умеющих только наряжаться. Блин прилипал и к скале, и ко льду. (Под большим интимным секретом (тсс...): наилучшее прилипание обеспечивал блин на свежей утренней моче, – большая часть тайн рецептур присадок хранилась здесь)... Блин не работал только в снегу, где и все остальное не работает. Прилипающе-отлипающий гидроклей для использования «мокрого блина» при положительных температурах Максим тоже придумал. Потому непреодолимых стен для него уже не существовало. Подъем прямо вверх по директиссиме не требовал никакого напряжения мозгов для поиска тактических решений. Силы мозгов экономились для новых изобретений высоко-высотных технологий, о! – «каперкеды» души моей!
Но вернемся на «Стену костей». Ее «Костяной камин» был весь забит скелетами любителей продольно-поперечного экстрима. Они действительно лежали и вдоль и поперек с очень интересными выражениями на черепах. Стоило полюбоваться на эту галерею образов и образин. Максим даже поговорил под фонарем с теми, которые были его знакомыми в ближайшем «пошлом» (прошлом). Каждый скелет наскрипывал костями и насвистывал ребрами на ветру свое. Лазание в темноте между скелетами имело свою психологическую специфику. Тем более что среди них было много людей замечательных, выдающихся, неординарных. Многоборцев высокой культуры, сладкой халявы, порочных заблуждений и высоких «поблуждений». То тут, то там из темноты появлялись черепушки с очень выразительными глазницами, – на каждой был написан анекдот своей жизни. Публика эта, правда, была упрямой и не слишком вдумчивой и внимательной, – им трудно было втолковать что-то дельное. Крепостью мускулатуры тоже не отличалась! Один из скелетов увязался за Максимом, усевшись на рюкзаке, – этого нахала и надоедалу пришлось стряхнуть, как муху. «Костяной камин» вызвал у Максима легкую ломоту в костях, – в частности, зубы заболели от смеха.
За камином начинались пыльные скалы «Базар-Мазар», – мелочь и «крупняк» здесь рушились постоянно, и пыль стояла такая, что своего локтя не увидишь. «Отбазаренные мазарики» здесь встречались (наощупь) только во внутренних углах, – снаружи они не задерживались. «Халявное», простое лазание на ощупь под градом камней. Здесь Максим полз, прикрывшись сверху тазиком, гремевшим от обломков почище «джаз-банды». Тазик с подвеской использовался и как платформа, – на нем было приятно посидеть и отдохнуть, но такую «расслабуху» Максим себе позволял нечасто. Тазик имел очень удобное центральное отверстие (не будем уточнять, для чего, – сами догадайтесь). После «Базар-Мазара» количество вмятин и дырок в тазике заметно увеличилось, – вообще за явное сходство с дуршлаком Максим называл его то «дурь-шланг», до «экс-таз» в зависимости от настроения.
Вылез из «Базар-Мазара» белый от пыли, как Снегурочка, прямо во внутренний угол «Снегурочки», где она висела. Со «Снегурочкой» Макс тоже был знаком на невысоком уровне, – точнее, это было знакомство на уровне, чуть выше гостиничной кровати (у нее чуть ниже, а у него чуть выше), – простите за суровую правду этой пошлятины. Она обычно работала на авто выставках, – знаете, это когда рядом с авто знойную девицу ставят на шпильках в пляжном наряде, – в платье, от которого одно название осталось. Это чтобы глаза «замылить», чтоб все дефекты авто не так обильно были видны... Оно понятно: если рядом стриптиз показывать, да водкой поить, то обалдевшие клиенты новый «Роллс-ройс» от старого «Запорожца» отличить не смогут. Да и вообще авто затеряется в толпе любителей сладкой «халявы»! Теперь «Снегурочка» с хрустящей ледовой корочкой висела в обвязке, с ласковым звоном сосулек в волосах. В чарующем свете луны и фонаря. Кружевные трусики и лифчик, – надежная защита от вульгарной «порнухи».
Прелесть какая! Заоблачный ледяной цветок! Макс просто задыхался от эстетическо-эротической крутости заоблачной красотки, «залетевшей» и «туда» и сюда по воле своего партнера, «худоперчивого», но уже «крутозаверченого» на неровностях. Тот безобразно «разобрался» с маршрутом, и потому его после срыва нижележащие скалы «разобрали» на мелкие детали.
Каковы на пруссике
Лифчики и трусики! —
Благодать на личике, —
Трусики и лифчики...
Максим был не «обходительный», а «предупредительный», – он его не «обходил», и «предупреждал», но, видно, следовало бить и сильнее и больше, и не только руками...
Было тело, потом дело —
Мясо в воздухе летело...
Кстати, «мокрый блин» был не самым гениальным изобретением Максима. Самым замечательным изобретением была «сухая мочалка», – мочалка для мойки посуды, подвешенная на резинке над раковиной. Изобретение, до которого другие додумались бы только в 22 веке. Она экономила уйму времени, сил и мыла домохозяек. Максим ее придумал, когда завис однажды вниз головой на стене-отрицаловке, и чуть не отдал концы, – тяжело даются новаторские решения! Еще одним гениальным изобретением великого Макса был нудистский купальник. Детали этой одежды так хорошо имитировали кожно-волосяной покров, что девица в нем казалась совершенно голой, и только специальная надпись (типа: «Я одета, идиот!», «Пояс верности»), штамп или бирка «девственница» выдавали наличие «одежки» и защищали от подозрений в нескромности и от придирок милиции...
Уже следовало «принять» для храбрости. Предыдущий стопарь спирта явно выработался, и храбрость начала подводить. К стопарю Макс прибавил еще чекушку бальзама из смеси кока-колы и нектара бледной поганки с добавлением керосина и украинского первача № 1313. Такой тоник бодрил и обращал в бегство любую чуму и язву...
Выше Максим прошел бастион «мороженой грудинки», цепь «склепных балконов», трубу «гильотина», зубья «фата-морга», балду «Плаха», потолок «Виселица» и контрфорс «Скотобойня». «Содержание» этих препятствий оправдывало их скромные названия. Дальше шел пояс «кровавых скал», огромный нависающий карниз «траурная лента» и жуткая плита «катафалк», чуть повыше Биг-Бена, сильно и со скрипом пошатывающаяся на ветру. Натурально «выскрипывался» «тот самый» этюд Шопена: «Там, там тарам – тарам там там там тарам!»
Выше бастиона Максим подумал: «Может, ну ее, эту развалюху, которая качается. Раскачать ногой в резонанс, чтобы упала. Только бы не придавила, – но, если сверху сделать, не придавит...». Раскачал, внизу здорово поскрипело, а потом вся скала исчезла в темноте. Но вместе с ней исчезло и озеро внизу вместе с гостиницей, в которой, как все знали, всегда тайно встречались олигархи с киллерами. Это чтобы «заказывать» им своих близких друзей и родственников. А теперь, – ни «Биг-Бена», ни озера, ни олигархов, ни киллеров! Зато все «заказанные» целы! «Вот ведь, – подумал Максим, – сколько пользы от одной идиотской прихоти случается!
Мимо пролетел «чувак», извините, чудак, в обнимку с шифоньерным обломком скалы. За ними тянулся конец альпинистской веревки такого качества, что страховать на нем было никак нельзя, – он годился в смысле надежности только для того, чтобы отхлестать по попе его обладателя. Правда, упавший клиент пытался затормозить падение с помощью парашюта. Но это были слабые попытки, – настолько парашют был грязный и рваный, хоть и импортный. Весь в дырах, с надписью: «Super-Makintosh-1897». «Высоко залез, долго жить будет», – уважительно подумал Максим, зная, как долго отсюда еще лететь вниз.