Страница:
Про рюгенский эксперимент писали на Западе и у нас — для доказательства безумия нацистской верхушки. Но проверить такую теорию при помощи радара можно в любой точке Земли — это во-первых. Во-вторых, Рюген отстоит от Скапа-Флоу гораздо дальше, чем радиолокационные посты на северном побережье Франции. В-третьих: угол возвышения слишком велик. Если мы живем внутри полой Земли, то главный лепесток радиолуча, направленный в небо под углом 45 градусов, достанет до Южной Америки.
Может быть, остров Рюген был древним посвятительным центром? Об этом могли знать и нацистские мистики из «Аненербе», и мощные радиосигналы, посланные в определенную область неба, имели целью привлечь внимание «Высших Неизвестных», в которых горячо верил Гитлер. Нечто подобное произошло в день 700-летия падения альбигойской крепости Монсегюр: 16 марта 1944 года немецкий самолет «Шторх» сделал несколько кругов над руинами замка, затем пилот набрал высоту, включил дымогенератор и выписал в небе гигантский каббалистический знак.
Цепочка совпадений тянется, не обрываясь — ясная, как следы на снегу. Или — вешки… Еще в средние века на Рюгене было обнаружено святилище со странным каменным идолом, совершенно не похожим на обычные в той местности языческие фигуры. Эта статуя, уничтоженная христианскими миссионерами, скупо описана у Сакса Грамматика: «…Нечто огромное, более, чем в два человеческих роста, с четырьмя головами и затылками, вызывающее безмерное изумление». Четыре — в одном! Очень похожую статую мы видим в «Часе Быка»: «Четыре воедино слитые мужские фигуры гигантского размера». Эта скульптура находится в Храме Времени, под которым расположено заинтересовавшее нас Святилище Трех Шагов. А вход в Святилище начинается из колодца под химической лабораторией.
Вернемся к булгаковскому роману и отметим подозрительную настойчивость, с которой упоминается Пушкин. Особенно интересен тот момент, когда рядом с памятником Пушкину возникает Рюхин (Рюхин — Рюген?), отвозивший в клинику «буйного» Ивана. («Вы не буйный?» — спросил ночной гость у поэта). У Маргариты появилась «буйность черт», затем она «буйно расхохоталась», — не намекает ли Булгаков на пушкинский остров Буян? Он расположен западнее «царства славного Салтана»: корабельщики, посещавшие остров, направлялись домой — на восток. «Салтаново царство» — это, конечно, Россия: купцы везут меха — чернобурок и соболей, — а также донских жеребцов. Но вторая партия товара — металлы, символизирующие три стадии Великого Делания. Третья — «неуказанный товар». Иначе говоря — тайный…
Буян — остров Рюген? Настоящая правда всегда неправдоподобна: древнее название Рюгена — Руян. «В море-окияне, на острове Руяне…»?
16. «ПРОКЛЯТАЯ ДЫРА»
17. «БЛЕСНУЛ БЕРЕГОВОЙ МАЯЧОК…»
18. «БРЕДОВОЕ СООРУЖЕНИЕ»
19. БАРЗАК— БАРСКАЯ РОЩА — БАРВИХА?
Может быть, остров Рюген был древним посвятительным центром? Об этом могли знать и нацистские мистики из «Аненербе», и мощные радиосигналы, посланные в определенную область неба, имели целью привлечь внимание «Высших Неизвестных», в которых горячо верил Гитлер. Нечто подобное произошло в день 700-летия падения альбигойской крепости Монсегюр: 16 марта 1944 года немецкий самолет «Шторх» сделал несколько кругов над руинами замка, затем пилот набрал высоту, включил дымогенератор и выписал в небе гигантский каббалистический знак.
Цепочка совпадений тянется, не обрываясь — ясная, как следы на снегу. Или — вешки… Еще в средние века на Рюгене было обнаружено святилище со странным каменным идолом, совершенно не похожим на обычные в той местности языческие фигуры. Эта статуя, уничтоженная христианскими миссионерами, скупо описана у Сакса Грамматика: «…Нечто огромное, более, чем в два человеческих роста, с четырьмя головами и затылками, вызывающее безмерное изумление». Четыре — в одном! Очень похожую статую мы видим в «Часе Быка»: «Четыре воедино слитые мужские фигуры гигантского размера». Эта скульптура находится в Храме Времени, под которым расположено заинтересовавшее нас Святилище Трех Шагов. А вход в Святилище начинается из колодца под химической лабораторией.
Вернемся к булгаковскому роману и отметим подозрительную настойчивость, с которой упоминается Пушкин. Особенно интересен тот момент, когда рядом с памятником Пушкину возникает Рюхин (Рюхин — Рюген?), отвозивший в клинику «буйного» Ивана. («Вы не буйный?» — спросил ночной гость у поэта). У Маргариты появилась «буйность черт», затем она «буйно расхохоталась», — не намекает ли Булгаков на пушкинский остров Буян? Он расположен западнее «царства славного Салтана»: корабельщики, посещавшие остров, направлялись домой — на восток. «Салтаново царство» — это, конечно, Россия: купцы везут меха — чернобурок и соболей, — а также донских жеребцов. Но вторая партия товара — металлы, символизирующие три стадии Великого Делания. Третья — «неуказанный товар». Иначе говоря — тайный…
Буян — остров Рюген? Настоящая правда всегда неправдоподобна: древнее название Рюгена — Руян. «В море-окияне, на острове Руяне…»?
16. «ПРОКЛЯТАЯ ДЫРА»
После возвращения в Советскую Россию Бартини жил в Москве — сначала в Мерзляковском переулке, 23, а затем в «реввоенсоветовском» общежитии на Мясницкой — через дорогу от Лубянки. Эта улица упоминается и в романе «Мастер и Маргарита»:
"Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой…
— Уу, проклятая дыра! — прорычал гость".
А вот как начинается «Собачье сердце»: «У-у-у-у-у-гу-гу-гуу!». Затем следует многозначительный эпизод на улице Мясницкой: пес учится читать. Школа? «Этот знаменитый момент и следует считать началом шариковского образования», — подтверждает Булгаков. Уже на первой странице Шарик рассуждает о грибах («но это — последнее дело»!). Двумя строчками ниже читатель узнает, что «в ресторане „Бар“ жрут дежурное блюдо — грибы». Совершенно не относящийся к делу ресторан «Бар» упоминается еще пару раз, а пес вспоминает Сокольники и певицу, исполнявшую на круге арии из «Аиды». Круг — это летняя сцена, имевшая форму невысокого диска, Сокольники — намек на соколиноголового Гора, сына бога Ра, чье тело — Атон. Чем же кончается повесть? Профессор дважды напевает строчку из «Аиды»: «К берегам священным Нила…».
Весной 1926 года Бартини переводится в эскадрилью гидропланов Черноморского флота. Но в Крым он прилетал и летом двадцать пятого — в связи с подготовкой очередных планерных соревнований в Коктебеле. Там же собрались «дисковцы» первого набора — Булгаков, Кржижановский, Грин и Леонов. Добирались так: по железной дороге до Феодосии, потом на бричке — к дому Волошина.
Для Булгакова эта поездка оказалась настолько важной, что оставила след в эпилоге «Мастера и Маргариты»: «Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал в поезде рассказ…». А в рукописи 1932 года Маргарите снятся полеты над теплым морем на летающей лодке (в следующей главе она названа аэропланом).
Это только кажется, что в деталях и подробностях писатель волен, как птица. Ничего подобного! Чем талантливее автор, тем строже отбор слов. Если в тексте замечено ничем не оправданное изобилие однородных предметов, — весьма вероятно, что читателю сигнализируют. Дают понять. У Булгакова, например, мы видим целый лес колонн: дворцовые колоннады Ирода и Воланда, розовые колонны балкона, на котором допрашивали Иешуа, знаменитые порфировые колонны в филиале и простые — в круглом зале дома Грибоедова. «Маргариту установили на место, и под левой рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка». Иван видит колонку в ванной, про колонку кричит улетающий Могарыч, Рюхин застрял в колонне машин, в Ершалаиме — колонна римской пехоты… Плюс к тому — бесчисленные цилиндры, башни и столбы.
В начале романа «летели пыльные столбы», возле Иешуа «столбом загорелась пыль», а в конце «кот полез в лунный столб». О пожаре в подвале мастера: «Комната уже колыхалась в багровых столбах». В восьмой главе есть абзац, в котором слово «цилиндр» встречается целых четыре раза! «Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана», — добавил Булгаков в следующем абзаце. «В ногах Ивановой постели загорелся матовый цилиндр…». Затем поэт нажимает кнопку: «Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина». Наконец, в романе появляется персонаж, мгновенно переместившийся на Енисей и обратно, — как и следовало ожидать, он в черном цилиндре!
Прибавьте сюда разноцветные башни Девичьего монастыря, шоколадную Эйфелеву башню в Торгсине и еще одну, упоминаемую многажды и без видимой причины — «страшную Антониеву башню». Выход — в башне? «Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиной на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек…». А где мы впервые встречаем Маргариту? «В своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка…». Намек повторяется в «предполетной» главе: «окно в фонаре …. светилось бешеным электрическим светом».
Фонарь — застекленный выступ в стене здания. Но так называется и площадка на вершине маяка, где установлены мощные дуговые лампы.
В «Стране багровых туч» советские космонавты летят на Венеру и устанавливают маяк. А в одну из «земных» глав Стругацкие вставили очень многозначительный эпизод: «Внимание его привлекло круглое сооружение из светлого бетона, видневшееся в тумане… Быков поколебался с минуту, затем решительно двинулся к круглому зданию. Оно показалось ему необычным — в гладких высоких стенах не было ни окон, ни отдушин, только у самой земли виднелась небольшая, раскрытая настежь квадратная дверь».
«Проклятая дыра» — в круглой башне? Не случайно возле этой башни происходит встреча героя с людьми в скафандрах — «рыцарями ордена розенкрейцеров».
Герой «Хромой судьбы» лезет через дыру в заборе и читает газетную статью «Дыра во Вселенной». В повести «Жук в муравейнике» говорится про вход в «межпространственный тоннель»: «Очень страшно, твердит он. Планеты круглые, пытается объяснить он, и эта планета тоже круглая, я сам видел, но на той площади она вовсе не круглая. Она там как тарелка. И в тарелке дырка. И дырка эта ведет из одной пустоты, где находимся мы, прямо в другую пустоту, где нас нет». А так выглядит «проклятая дыра» индивидуального пользования: «Цилиндр высотой метра в два и метр в диаметре из полупрозрачного, похожего на янтарь материала. Овальная дверца во всю ее высоту распахнута». Это устройство неспроста названо «стаканом» и будкой: в булгаковском романе чудеса начались после того, как литераторы бросились к будочке и выпили абрикосовой. В результате Иван Бездомный оказывается в клинике профессора-психиатра, а отделенное от головы тело Берлиоза — на столе профессора-патологоанатома. «И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор?».
Абрикосовая и патологоанатом — какая здесь может быть связь? Решить эту шараду поможет «фруктовая» фамилия из повести «Роковые яйца» — профессор Персиков. Принято считать, что Булгаков намекает на профессора-патологоанатома А.И.Абрикосова, извлекшего мозг из ленинской головы.
Сознание покидает тело?
"Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой…
— Уу, проклятая дыра! — прорычал гость".
А вот как начинается «Собачье сердце»: «У-у-у-у-у-гу-гу-гуу!». Затем следует многозначительный эпизод на улице Мясницкой: пес учится читать. Школа? «Этот знаменитый момент и следует считать началом шариковского образования», — подтверждает Булгаков. Уже на первой странице Шарик рассуждает о грибах («но это — последнее дело»!). Двумя строчками ниже читатель узнает, что «в ресторане „Бар“ жрут дежурное блюдо — грибы». Совершенно не относящийся к делу ресторан «Бар» упоминается еще пару раз, а пес вспоминает Сокольники и певицу, исполнявшую на круге арии из «Аиды». Круг — это летняя сцена, имевшая форму невысокого диска, Сокольники — намек на соколиноголового Гора, сына бога Ра, чье тело — Атон. Чем же кончается повесть? Профессор дважды напевает строчку из «Аиды»: «К берегам священным Нила…».
Весной 1926 года Бартини переводится в эскадрилью гидропланов Черноморского флота. Но в Крым он прилетал и летом двадцать пятого — в связи с подготовкой очередных планерных соревнований в Коктебеле. Там же собрались «дисковцы» первого набора — Булгаков, Кржижановский, Грин и Леонов. Добирались так: по железной дороге до Феодосии, потом на бричке — к дому Волошина.
Для Булгакова эта поездка оказалась настолько важной, что оставила след в эпилоге «Мастера и Маргариты»: «Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал в поезде рассказ…». А в рукописи 1932 года Маргарите снятся полеты над теплым морем на летающей лодке (в следующей главе она названа аэропланом).
Это только кажется, что в деталях и подробностях писатель волен, как птица. Ничего подобного! Чем талантливее автор, тем строже отбор слов. Если в тексте замечено ничем не оправданное изобилие однородных предметов, — весьма вероятно, что читателю сигнализируют. Дают понять. У Булгакова, например, мы видим целый лес колонн: дворцовые колоннады Ирода и Воланда, розовые колонны балкона, на котором допрашивали Иешуа, знаменитые порфировые колонны в филиале и простые — в круглом зале дома Грибоедова. «Маргариту установили на место, и под левой рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка». Иван видит колонку в ванной, про колонку кричит улетающий Могарыч, Рюхин застрял в колонне машин, в Ершалаиме — колонна римской пехоты… Плюс к тому — бесчисленные цилиндры, башни и столбы.
В начале романа «летели пыльные столбы», возле Иешуа «столбом загорелась пыль», а в конце «кот полез в лунный столб». О пожаре в подвале мастера: «Комната уже колыхалась в багровых столбах». В восьмой главе есть абзац, в котором слово «цилиндр» встречается целых четыре раза! «Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана», — добавил Булгаков в следующем абзаце. «В ногах Ивановой постели загорелся матовый цилиндр…». Затем поэт нажимает кнопку: «Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина». Наконец, в романе появляется персонаж, мгновенно переместившийся на Енисей и обратно, — как и следовало ожидать, он в черном цилиндре!
Прибавьте сюда разноцветные башни Девичьего монастыря, шоколадную Эйфелеву башню в Торгсине и еще одну, упоминаемую многажды и без видимой причины — «страшную Антониеву башню». Выход — в башне? «Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиной на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек…». А где мы впервые встречаем Маргариту? «В своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка…». Намек повторяется в «предполетной» главе: «окно в фонаре …. светилось бешеным электрическим светом».
Фонарь — застекленный выступ в стене здания. Но так называется и площадка на вершине маяка, где установлены мощные дуговые лампы.
В «Стране багровых туч» советские космонавты летят на Венеру и устанавливают маяк. А в одну из «земных» глав Стругацкие вставили очень многозначительный эпизод: «Внимание его привлекло круглое сооружение из светлого бетона, видневшееся в тумане… Быков поколебался с минуту, затем решительно двинулся к круглому зданию. Оно показалось ему необычным — в гладких высоких стенах не было ни окон, ни отдушин, только у самой земли виднелась небольшая, раскрытая настежь квадратная дверь».
«Проклятая дыра» — в круглой башне? Не случайно возле этой башни происходит встреча героя с людьми в скафандрах — «рыцарями ордена розенкрейцеров».
Герой «Хромой судьбы» лезет через дыру в заборе и читает газетную статью «Дыра во Вселенной». В повести «Жук в муравейнике» говорится про вход в «межпространственный тоннель»: «Очень страшно, твердит он. Планеты круглые, пытается объяснить он, и эта планета тоже круглая, я сам видел, но на той площади она вовсе не круглая. Она там как тарелка. И в тарелке дырка. И дырка эта ведет из одной пустоты, где находимся мы, прямо в другую пустоту, где нас нет». А так выглядит «проклятая дыра» индивидуального пользования: «Цилиндр высотой метра в два и метр в диаметре из полупрозрачного, похожего на янтарь материала. Овальная дверца во всю ее высоту распахнута». Это устройство неспроста названо «стаканом» и будкой: в булгаковском романе чудеса начались после того, как литераторы бросились к будочке и выпили абрикосовой. В результате Иван Бездомный оказывается в клинике профессора-психиатра, а отделенное от головы тело Берлиоза — на столе профессора-патологоанатома. «И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор?».
Абрикосовая и патологоанатом — какая здесь может быть связь? Решить эту шараду поможет «фруктовая» фамилия из повести «Роковые яйца» — профессор Персиков. Принято считать, что Булгаков намекает на профессора-патологоанатома А.И.Абрикосова, извлекшего мозг из ленинской головы.
Сознание покидает тело?
17. «БЛЕСНУЛ БЕРЕГОВОЙ МАЯЧОК…»
«Не рассчитывая в оставшиеся сроки завершить свою последнюю книгу, автор принял совет друзей публиковать ее в нынешнем состоянии. Спешность решения диктуется близостью самого грозного из всех когда-либо пережитых нами потрясений — вероисповедных, этнических и социальных — и уже заключительного для землян вообще…». Эти строки написал ученик «Атона» Леонид Леонов — в авторском предисловии к своему последнему роману «Пирамида» (1994). Он работал над ним почти полвека. В аннотации говорится: «В центре романа командированный на Землю ангел, которого хотят использовать в своих целях различные темные силы, среди которых Сталин».
Посланец небес вышел из круглой колонны в заброшенной церкви, — как булгаковский Левий Матвей, появившийся из круглой башенки на крыше «Дома Пашкова». Легко узнаются и другие «цитаты» — летающий автомобиль, волшебные цирковые номера и чудовищные объемы апартаментов, втиснутые в скромную лесную дачу. Но самое ошеломляющее совпадение — с домом Грибоедова:
«Года три назад сей даровитый паренек, случайно прогуливаясь в дремучих саянских предгорьях, обнаружил под навесом скалы небольшую, полтора на полтора, колонию розоватых, с просинью, на шаткой ножке высотою с палец и, как оказалось, мыслящих грибов. Неизвестно, что именно происходило в них в тот час — месса, митинг или коллективная медитация — но в бормотанье их, если зажмуриться, то ясно прослушивались характерные стридулирующие фонемы раннего санскрита. Они-то и вдохновили даровитого ученого на докторскую диссертацию с заключением, что дрожавшие тогда у ног его в ожидании неминуемой расправы скромные создания являются истинными предками человечества».
Хотя эти грибы в сюжете не участвуют, но появляются еще не раз. Вот, к примеру: «…В ту пору, когда отщепившийся от гриба человек бродил на четвереньках…». В другом месте излагается просьба: «…малость повысить родословную людишек на уровень гриба съедобного, в пределах от боровика до рыжика».
В «Пирамиде» лично присутствует автор — должно быть, для того, чтобы читатель понял: в основе своей эта вещь почти документальна. А тринадцатая глава первой части представляет собой художественное изложение новой модели Вселенной, преподанной таинственным персонажем по фамилии Дымков — не то пришельцем, не то ангелом. Мироздание по Дымкову располагается на поверхности непостижимой сферы и составляет ее. Этот мир заполнен разумной живностью разной степени «разреженности», причем в одном пространстве могут сосуществовать несколько «параллельных» временных потоков. В объяснениях Дымкова присутствует и парадоксальное утверждение Бартини о том, что мельчайшая из частиц Вселенной — сама Вселенная.
Кто же такой Дымков? Он, как и следовало ожидать, не ангел и не пришелец: «самое наличие таинственной двери да еще связка ключей в руке позволяют приписать ему заведование запасным выходом к нам оттуда и наоборот». В булгаковском Варьете все наоборот — «…зеленые огни с надписью „Выход“ у дверей погасли». Нет выхода? Но в одной из ранних редакций (1937 г.) надпись загорается. И не просто «Выход», а «Запасной выход» — как у Леонова! Эти слова появляются перед последним отделением концерта — «выходом мага с его длинным помощником и котом». Намек повторяется на балу: «Последний выход, — прошептал ей озабоченно Коровьев, — и мы свободны». И, наконец, левый глаз Воланда — «как выход в бездонный колодец». (В одной из ранних редакций — «глаз с дырой»!)
Церковь с загадочной колонной Леонов поместил в несуществующее Старо-Федосеево. Про героя сказано: «Местонахождение Дымкова на колонне, а также характер размещенных внутри ее, то и дело меняющихся пейзажей, дают основание предположить что-то вроде маячной службы на бескрайнем океане времени». Не указывает ли писатель на Феодосию и на маяк феодосийского порта, расположенный неподалеку от Коктебеля? Этот маяк не раз описан у Грина. Его летающий Друд даже жил там, — когда «тревожил сны и вмешивался в судьбу» изобретателей и поэтов.
В «Часе Быка» земной звездолет садится на мыс у «темного моря», среди «сухой и пустынной приморской степи». Втайне от властей проводится тщательный отбор людей, способных воспринять космические знания. Для этого они посещают звездолет: «…Все было необычайным: плавание — украдкой на низких надувных плотах по темному морю, внезапное появление светящихся знаков на гониометре от невидимого ультрафиолетового маяка, высадка под прибрежными кустами, подъем в гору с ориентиром на размытое светящееся пятнышко какого-то звездного скопления, поиски двух невысоких деревьев, между которыми пролегал вход в запретную теперь для всех других ложбину…».
Маяк — на «темном море»!
В «Мастере и Маргарите» фальшивые червонцы превращаются в этикетки от крымского вина «Абрау-Дюрсо». Но в первых вариантах романа этикетки были другие — от рыбных консервов «Маяк»! Маяки упомянуты и в «Двенадцати стульях» — например, в знаменитом перечне, который начинается словами: «Статистика знает все…». И еще: «Остап в темноте продолжал рыться в стуле. Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл за пароходом».
Считается, что идея «Двенадцати стульев» была подарена Ильфу и Петрову писателем Валентином Катаевым. Он подробно рассказывает об этом в автобиографической книге «Алмазный мой венец». Там нет ни слова о таинственном итальянце, но в катаевской повести «Уже написан „Вертер“…» появляется «итальянский» маяк: «Воскресный обед на открытой террасе, в виду моря, отражавшего колонну маяка…». И далее: «…Он начал и никак не мог закончить по-детски старательно вылизанный морской пейзаж с дачей на обрыве, маяком и большим облаком, как-то по-итальянски отраженным в воде». Маяк «работает» и во внешнем сюжете повести: там происходят тайные собрания врангелевских подпольщиков — «группы маяка».
(«Черный барон» Врангель — «красный барон» Бартини?)
«Все вокруг было испорчено, еле держалось, каждый миг грозило обрушиться: падение с обморочной высоты погашенного маяка, некогда нового, прекрасного на фоне летнего моря с итальянскими облаками над горизонтом, а теперь одряхлевшего, с облупившейся штукатуркой и обнаженными кирпичами все того же венозного цвета». Феодосийский маяк построили в начале века, а по-настоящему старым был маяк в Балаклавской бухте — там, где служил Бартини. Но балаклавский маяк рухнул…
«Остап лежал на полу, легко придавленный фанерными щитами. Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук комиссионеров». А вот что пишет «дисковец» Л.Лагин: «Если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, когда их сбросило бы с кровати во время сна». Эти строчки взяты из «Старика Хоттабыча» — из той главы, где рассказывается о первых днях путешествия в… Арктику! За явной нелепостью скрывается важнейшая информация: в помещении, обозначенном как «дом отдыха», нарушен сон неких «старожилов». Место и время — Крым, 11 сентября 1927 года. Эпицентр землетрясения пришелся точно на Балаклаву. Но в тот день «старожилы» были потрясены еще одним страшным и никогда не виданным зрелищем: загорелось… море! У западного берега на поверхность прорвался метан, и стена огня встала от Евпатории до Севастополя.
(Странное совпадение: по словам Бартини, вторая попытка покушения на него произошла в 1927 году!)
Перечитайте то место у Ильфа и Петрова, где Бендер обольщает васюкинцев: «Гнилые стены коннозаводского гнезда рухнули и вместо них в голубое небо ушел стеклянный тридцатитрехэтажный дворец…». Все понятно: «гнездо» рухнуло и некто могущественный (33-я степень посвящения — высшая в целом ряде мистических орденов) ушел в «голубое небо». Балаклава в переводе с татарского — «рыбье гнездо», а Коктебель — «голубое небо». Зная это, нетрудно прочитать сообщение о передислокации Школы.
Посланец небес вышел из круглой колонны в заброшенной церкви, — как булгаковский Левий Матвей, появившийся из круглой башенки на крыше «Дома Пашкова». Легко узнаются и другие «цитаты» — летающий автомобиль, волшебные цирковые номера и чудовищные объемы апартаментов, втиснутые в скромную лесную дачу. Но самое ошеломляющее совпадение — с домом Грибоедова:
«Года три назад сей даровитый паренек, случайно прогуливаясь в дремучих саянских предгорьях, обнаружил под навесом скалы небольшую, полтора на полтора, колонию розоватых, с просинью, на шаткой ножке высотою с палец и, как оказалось, мыслящих грибов. Неизвестно, что именно происходило в них в тот час — месса, митинг или коллективная медитация — но в бормотанье их, если зажмуриться, то ясно прослушивались характерные стридулирующие фонемы раннего санскрита. Они-то и вдохновили даровитого ученого на докторскую диссертацию с заключением, что дрожавшие тогда у ног его в ожидании неминуемой расправы скромные создания являются истинными предками человечества».
Хотя эти грибы в сюжете не участвуют, но появляются еще не раз. Вот, к примеру: «…В ту пору, когда отщепившийся от гриба человек бродил на четвереньках…». В другом месте излагается просьба: «…малость повысить родословную людишек на уровень гриба съедобного, в пределах от боровика до рыжика».
В «Пирамиде» лично присутствует автор — должно быть, для того, чтобы читатель понял: в основе своей эта вещь почти документальна. А тринадцатая глава первой части представляет собой художественное изложение новой модели Вселенной, преподанной таинственным персонажем по фамилии Дымков — не то пришельцем, не то ангелом. Мироздание по Дымкову располагается на поверхности непостижимой сферы и составляет ее. Этот мир заполнен разумной живностью разной степени «разреженности», причем в одном пространстве могут сосуществовать несколько «параллельных» временных потоков. В объяснениях Дымкова присутствует и парадоксальное утверждение Бартини о том, что мельчайшая из частиц Вселенной — сама Вселенная.
Кто же такой Дымков? Он, как и следовало ожидать, не ангел и не пришелец: «самое наличие таинственной двери да еще связка ключей в руке позволяют приписать ему заведование запасным выходом к нам оттуда и наоборот». В булгаковском Варьете все наоборот — «…зеленые огни с надписью „Выход“ у дверей погасли». Нет выхода? Но в одной из ранних редакций (1937 г.) надпись загорается. И не просто «Выход», а «Запасной выход» — как у Леонова! Эти слова появляются перед последним отделением концерта — «выходом мага с его длинным помощником и котом». Намек повторяется на балу: «Последний выход, — прошептал ей озабоченно Коровьев, — и мы свободны». И, наконец, левый глаз Воланда — «как выход в бездонный колодец». (В одной из ранних редакций — «глаз с дырой»!)
Церковь с загадочной колонной Леонов поместил в несуществующее Старо-Федосеево. Про героя сказано: «Местонахождение Дымкова на колонне, а также характер размещенных внутри ее, то и дело меняющихся пейзажей, дают основание предположить что-то вроде маячной службы на бескрайнем океане времени». Не указывает ли писатель на Феодосию и на маяк феодосийского порта, расположенный неподалеку от Коктебеля? Этот маяк не раз описан у Грина. Его летающий Друд даже жил там, — когда «тревожил сны и вмешивался в судьбу» изобретателей и поэтов.
В «Часе Быка» земной звездолет садится на мыс у «темного моря», среди «сухой и пустынной приморской степи». Втайне от властей проводится тщательный отбор людей, способных воспринять космические знания. Для этого они посещают звездолет: «…Все было необычайным: плавание — украдкой на низких надувных плотах по темному морю, внезапное появление светящихся знаков на гониометре от невидимого ультрафиолетового маяка, высадка под прибрежными кустами, подъем в гору с ориентиром на размытое светящееся пятнышко какого-то звездного скопления, поиски двух невысоких деревьев, между которыми пролегал вход в запретную теперь для всех других ложбину…».
Маяк — на «темном море»!
В «Мастере и Маргарите» фальшивые червонцы превращаются в этикетки от крымского вина «Абрау-Дюрсо». Но в первых вариантах романа этикетки были другие — от рыбных консервов «Маяк»! Маяки упомянуты и в «Двенадцати стульях» — например, в знаменитом перечне, который начинается словами: «Статистика знает все…». И еще: «Остап в темноте продолжал рыться в стуле. Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл за пароходом».
Считается, что идея «Двенадцати стульев» была подарена Ильфу и Петрову писателем Валентином Катаевым. Он подробно рассказывает об этом в автобиографической книге «Алмазный мой венец». Там нет ни слова о таинственном итальянце, но в катаевской повести «Уже написан „Вертер“…» появляется «итальянский» маяк: «Воскресный обед на открытой террасе, в виду моря, отражавшего колонну маяка…». И далее: «…Он начал и никак не мог закончить по-детски старательно вылизанный морской пейзаж с дачей на обрыве, маяком и большим облаком, как-то по-итальянски отраженным в воде». Маяк «работает» и во внешнем сюжете повести: там происходят тайные собрания врангелевских подпольщиков — «группы маяка».
(«Черный барон» Врангель — «красный барон» Бартини?)
«Все вокруг было испорчено, еле держалось, каждый миг грозило обрушиться: падение с обморочной высоты погашенного маяка, некогда нового, прекрасного на фоне летнего моря с итальянскими облаками над горизонтом, а теперь одряхлевшего, с облупившейся штукатуркой и обнаженными кирпичами все того же венозного цвета». Феодосийский маяк построили в начале века, а по-настоящему старым был маяк в Балаклавской бухте — там, где служил Бартини. Но балаклавский маяк рухнул…
«Остап лежал на полу, легко придавленный фанерными щитами. Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук комиссионеров». А вот что пишет «дисковец» Л.Лагин: «Если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, когда их сбросило бы с кровати во время сна». Эти строчки взяты из «Старика Хоттабыча» — из той главы, где рассказывается о первых днях путешествия в… Арктику! За явной нелепостью скрывается важнейшая информация: в помещении, обозначенном как «дом отдыха», нарушен сон неких «старожилов». Место и время — Крым, 11 сентября 1927 года. Эпицентр землетрясения пришелся точно на Балаклаву. Но в тот день «старожилы» были потрясены еще одним страшным и никогда не виданным зрелищем: загорелось… море! У западного берега на поверхность прорвался метан, и стена огня встала от Евпатории до Севастополя.
(Странное совпадение: по словам Бартини, вторая попытка покушения на него произошла в 1927 году!)
Перечитайте то место у Ильфа и Петрова, где Бендер обольщает васюкинцев: «Гнилые стены коннозаводского гнезда рухнули и вместо них в голубое небо ушел стеклянный тридцатитрехэтажный дворец…». Все понятно: «гнездо» рухнуло и некто могущественный (33-я степень посвящения — высшая в целом ряде мистических орденов) ушел в «голубое небо». Балаклава в переводе с татарского — «рыбье гнездо», а Коктебель — «голубое небо». Зная это, нетрудно прочитать сообщение о передислокации Школы.
18. «БРЕДОВОЕ СООРУЖЕНИЕ»
«Пирамида» заканчивается сносом старо-федосеевской церкви, но герои «продолжали жить и действовать во исполнение назначенных им судеб». «Нет никакого сомнения, что имеются и другие, сокрытые от нас до поры проходы туда, на безграничный простор времени», — пишет Леонов. Не идет ли речь о переезде Школы?
Можно предположить, что задолго до отставки Бартини и его возвращения в Москву кто-то из учеников позаботился о новом месте для занятий. Требовалось достаточно просторное помещение со всеми специфическими свойствами явочной квартиры. К тому же оно должно располагаться в стороне от шумных улиц: не забудем, что речь идет о большой спальне! Нелегкую задачу предстояло решить неизвестному бартиниевскому «квартирьеру», — имея в виду знаменитый «квартирный вопрос» — острейший жилищный кризис тех лет. Но даже тогда можно было снять, купить или построить какое-нибудь жилье. Бартини прибыл в Москву в начале тридцатого года, — и, вероятно, к этому сроку все было готово.
В одном из самых «булгаковских» романов братьев Стругацких — «Отягощенные злом» — действие происходит в квартире только что построенного жилого дома «странной архитектуры». (Сказано: «дом сдан под ключ». «Ключ от квартиры, где деньги лежат»?) Пустая квартира (из мебели — только топчан, на котором спали строители!) расположена в одной из двух полукруглых башен. Затем топчан заменяется грандиозной кроватью из спального гарнитура «Архитектор».
Очень важные детали: спальный гарнитур, архитектор и две полукруглые башни, — причем одна выше другой! Похожее сооружение мы обнаружили и в раннем рассказе «Забытый эксперимент» — преобразователь времени в энергию имел вид сдвоенной колонны. Не намекают ли Стругацкие на какое-то реальное здание, ставшее новым прибежищем «Атона»? Очень много примет говорит о том, что место, где «скрывалась и вызревала целая бездна талантов», находилось на Арбате. О.Бендер в «Золотом теленке» (1934) прибывает в несуществующий город Арбатов, Маргарита и мастер живут в арбатских особняках. При этом мастер часто посещает «чудесный» арбатский ресторанчик, Маргарита разбивает «освещенный диск», а Наташа рассказывает хозяйке о происшествии в арбатском гастрономе: у женщины исчезли туфли, и стал виден чулок с дырой.
Мастер заговорил со своей возлюбленной в «кривом» арбатском переулке. «Кривым» назван и арбатский переулок, над которым пролетала Маргарита. Случайное совпадение? Но Кривоарбатский переулок существует в действительности и знаком всему архитектурному миру благодаря архитектору Константину Мельникову. В конце лета 1927 года (сразу после землетрясения, разрушившего балаклавский маяк!) Мельников получил разрешение на строительство в центре столицы собственного трехэтажного особняка странной формы — два полуутопленных друг в друга цилиндра неравной высоты. Или один — начавший раздваиваться… В плане это видится как две окружности, наложенные друг на друга, причем одна окружность проходит через центр другой.
Архитектор заявил, что его будущий дом — «показательный». Через два года это футуристическое жилье было готово, и с тех пор ручеек посетителей не пересыхал: шли студенты, пионеры, работники наркоматов, писатели, старые большевики… Словом, повторилась в миниатюре история с «Домом искусств» и с домом Волошина.
(М.Булгаков: «Верите ли, это бредовое сооружение Ирода, — прокуратор махнул рукой вдоль колоннады, так, что стало ясно, что он говорит о дворце, — положительно сводит меня с ума. Я не могу ночевать в нем». «Бредовое сооружение» — специальное здание для «положительного сведения с ума»? Перечитайте эти строчки в главе «Было дело в Грибоедове»: «Помнится даже, что кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было… Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из „Горя от ума“ этой самой тетке, раскинувшейся на софе». То же самое мы видим в «Двенадцати стульях» — в главе о музее мебельного мастерства, написанной в октябре 1927 года: «круглая комната с верхним светом, меблированная, казалось только цветочными подушками». Круглый зал с лежаками?)
В 1967 году заслуженный архитектор РСФСР Константин Степанович Мельников вспоминал: «Дом строился два года, с 1927-го по 1929-й, и находится под №10 в Кривоарбатском переулке Москвы, в нем впервые в истории затронута архитектурой величайшая проблема одной трети жизни каждого из нас на земле». Что же он полагает «величайшей проблемой»? «Одну треть жизни человек спит. Если взять 60 лет — 20 лет сна; 20 лет путешествий в область загадочных миров без сознания, без руководства, касаясь неизведанных глубин, источников целительных таинств, а может быть — чудес, да, может быть, и чудес!»
(Сон обычного человека — «без сознания, без руководства»!)
И далее: «Путь мой останется собственным, путь Искусства, ему одному принадлежащий, путь сияния Вселенной, с полетами без ракет». Сны — «полеты без ракет»?
Один из учеников знаменитого архитектора вспоминал: «Сон был его идеей фикс. Мельников был абсолютно убежден, что цилиндрическая форма спальни наиболее благоприятна для этой физиологической потребности, но никак не мог вразумительно объяснить — почему? Это вызывало насмешки со стороны коллег». В конце 1930 года Мельников создает грандиозный проект «Зеленого города» — зоны отдыха и увеселений для трудящихся, концентрически расположенной вокруг «Института изменений вида человека». Ни больше и ни меньше!
В пояснительной записке отмечено, что главное в этом проекте «предназначено исключительно для сна» — «в виде ряда корпусов, размещенных по кольцу на расстоянии около десяти километров». Огромные цилиндрические спальные корпуса — «по кольцу»!.. И далее: «Здесь могут найти себе место не только какие-либо механические кровати, здесь могут быть уместны специальные камеры с разреженным или сгущенным воздухом, камеры, насыщенные каким-либо эфиром…».
(«Нарыдавшись вдоволь, Коровьев отлепился, наконец, от стенки и вымолвил: — Нет, не могу больше! Пойду, приму триста капель эфирной валерьянки!» И далее: «Пойду, забудусь сном!»).
Обратите внимание: у Стругацких — «бойцовый Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы», булгаковский мастер — «трижды романтический», в ефремовском «Часе Быка» — Святилище Трех Шагов… В «Туманности Андромеды» появляется «Школа третьего цикла»: «Веда Конг и Эвда Наль приехали в час занятий и медленно шли по кольцевому коридору, обегавшему учебные комнаты, развернутые по периметру круглого здания». Не напоминает ли это мельни-ковский проект «сонного города»? Ефремов настойчив: «Круглый зал в центре здания собрал все население школьного городка».
Можно предположить, что задолго до отставки Бартини и его возвращения в Москву кто-то из учеников позаботился о новом месте для занятий. Требовалось достаточно просторное помещение со всеми специфическими свойствами явочной квартиры. К тому же оно должно располагаться в стороне от шумных улиц: не забудем, что речь идет о большой спальне! Нелегкую задачу предстояло решить неизвестному бартиниевскому «квартирьеру», — имея в виду знаменитый «квартирный вопрос» — острейший жилищный кризис тех лет. Но даже тогда можно было снять, купить или построить какое-нибудь жилье. Бартини прибыл в Москву в начале тридцатого года, — и, вероятно, к этому сроку все было готово.
В одном из самых «булгаковских» романов братьев Стругацких — «Отягощенные злом» — действие происходит в квартире только что построенного жилого дома «странной архитектуры». (Сказано: «дом сдан под ключ». «Ключ от квартиры, где деньги лежат»?) Пустая квартира (из мебели — только топчан, на котором спали строители!) расположена в одной из двух полукруглых башен. Затем топчан заменяется грандиозной кроватью из спального гарнитура «Архитектор».
Очень важные детали: спальный гарнитур, архитектор и две полукруглые башни, — причем одна выше другой! Похожее сооружение мы обнаружили и в раннем рассказе «Забытый эксперимент» — преобразователь времени в энергию имел вид сдвоенной колонны. Не намекают ли Стругацкие на какое-то реальное здание, ставшее новым прибежищем «Атона»? Очень много примет говорит о том, что место, где «скрывалась и вызревала целая бездна талантов», находилось на Арбате. О.Бендер в «Золотом теленке» (1934) прибывает в несуществующий город Арбатов, Маргарита и мастер живут в арбатских особняках. При этом мастер часто посещает «чудесный» арбатский ресторанчик, Маргарита разбивает «освещенный диск», а Наташа рассказывает хозяйке о происшествии в арбатском гастрономе: у женщины исчезли туфли, и стал виден чулок с дырой.
Мастер заговорил со своей возлюбленной в «кривом» арбатском переулке. «Кривым» назван и арбатский переулок, над которым пролетала Маргарита. Случайное совпадение? Но Кривоарбатский переулок существует в действительности и знаком всему архитектурному миру благодаря архитектору Константину Мельникову. В конце лета 1927 года (сразу после землетрясения, разрушившего балаклавский маяк!) Мельников получил разрешение на строительство в центре столицы собственного трехэтажного особняка странной формы — два полуутопленных друг в друга цилиндра неравной высоты. Или один — начавший раздваиваться… В плане это видится как две окружности, наложенные друг на друга, причем одна окружность проходит через центр другой.
Архитектор заявил, что его будущий дом — «показательный». Через два года это футуристическое жилье было готово, и с тех пор ручеек посетителей не пересыхал: шли студенты, пионеры, работники наркоматов, писатели, старые большевики… Словом, повторилась в миниатюре история с «Домом искусств» и с домом Волошина.
(М.Булгаков: «Верите ли, это бредовое сооружение Ирода, — прокуратор махнул рукой вдоль колоннады, так, что стало ясно, что он говорит о дворце, — положительно сводит меня с ума. Я не могу ночевать в нем». «Бредовое сооружение» — специальное здание для «положительного сведения с ума»? Перечитайте эти строчки в главе «Было дело в Грибоедове»: «Помнится даже, что кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было… Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из „Горя от ума“ этой самой тетке, раскинувшейся на софе». То же самое мы видим в «Двенадцати стульях» — в главе о музее мебельного мастерства, написанной в октябре 1927 года: «круглая комната с верхним светом, меблированная, казалось только цветочными подушками». Круглый зал с лежаками?)
В 1967 году заслуженный архитектор РСФСР Константин Степанович Мельников вспоминал: «Дом строился два года, с 1927-го по 1929-й, и находится под №10 в Кривоарбатском переулке Москвы, в нем впервые в истории затронута архитектурой величайшая проблема одной трети жизни каждого из нас на земле». Что же он полагает «величайшей проблемой»? «Одну треть жизни человек спит. Если взять 60 лет — 20 лет сна; 20 лет путешествий в область загадочных миров без сознания, без руководства, касаясь неизведанных глубин, источников целительных таинств, а может быть — чудес, да, может быть, и чудес!»
(Сон обычного человека — «без сознания, без руководства»!)
И далее: «Путь мой останется собственным, путь Искусства, ему одному принадлежащий, путь сияния Вселенной, с полетами без ракет». Сны — «полеты без ракет»?
Один из учеников знаменитого архитектора вспоминал: «Сон был его идеей фикс. Мельников был абсолютно убежден, что цилиндрическая форма спальни наиболее благоприятна для этой физиологической потребности, но никак не мог вразумительно объяснить — почему? Это вызывало насмешки со стороны коллег». В конце 1930 года Мельников создает грандиозный проект «Зеленого города» — зоны отдыха и увеселений для трудящихся, концентрически расположенной вокруг «Института изменений вида человека». Ни больше и ни меньше!
В пояснительной записке отмечено, что главное в этом проекте «предназначено исключительно для сна» — «в виде ряда корпусов, размещенных по кольцу на расстоянии около десяти километров». Огромные цилиндрические спальные корпуса — «по кольцу»!.. И далее: «Здесь могут найти себе место не только какие-либо механические кровати, здесь могут быть уместны специальные камеры с разреженным или сгущенным воздухом, камеры, насыщенные каким-либо эфиром…».
(«Нарыдавшись вдоволь, Коровьев отлепился, наконец, от стенки и вымолвил: — Нет, не могу больше! Пойду, приму триста капель эфирной валерьянки!» И далее: «Пойду, забудусь сном!»).
Обратите внимание: у Стругацких — «бойцовый Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы», булгаковский мастер — «трижды романтический», в ефремовском «Часе Быка» — Святилище Трех Шагов… В «Туманности Андромеды» появляется «Школа третьего цикла»: «Веда Конг и Эвда Наль приехали в час занятий и медленно шли по кольцевому коридору, обегавшему учебные комнаты, развернутые по периметру круглого здания». Не напоминает ли это мельни-ковский проект «сонного города»? Ефремов настойчив: «Круглый зал в центре здания собрал все население школьного городка».
19. БАРЗАК— БАРСКАЯ РОЩА — БАРВИХА?
В 1936 году журнал «Пионер» напечатал сказку Л.Лагина «Старик Хоттабыч». «Кому из наших читателей не случалось видеть такие сны, когда ты ясно отдаешь себе отчет, что все это происходит с тобой не наяву, — пишет Лагин. — Большое удовольствие — видеть такой сон: опасности тебе нипочем, самые головоломные подвиги ты совершаешь легко и всегда в высшей мере удачно. А главное, ты знаешь, что придет время, и ты живой и невредимый проснешься на своей кровати». Неспроста «авиаконструктор» и «комбриг» Волька Костыльков (во второй главе он командует воображаемой бригадой) предусмотрел в своем ковре-гидросамолете три койки.
В том году страной овладел психоз шпиономании, искусно подогреваемый в канун Большой Чистки. Зависть и смутные подозрения вызывал странным особняк в Кривоарбатском переулке, а также его гости — люди явно непролетарского обличья. Следовало опасаться и некоторых слабостей хозяина, вполне извинительных в другой ситуации. Мельников считал себя гением, и это многих раздражало. Какой-нибудь особо проницательный товарищ мог припомнить странный проект тридцатого года и задуматься: нет дыма без огня! Очень симптоматична статья Р.Хигера в журнале «Советская архитектура» за 1935 год. Он резко критиковал проект «спального города» и мельниковскую идею управления сном, — упирая на то, что проектировщику «совершенно не важно, что в науке эта проблема не поставлена и не решена даже в незначительной степени».
В том году страной овладел психоз шпиономании, искусно подогреваемый в канун Большой Чистки. Зависть и смутные подозрения вызывал странным особняк в Кривоарбатском переулке, а также его гости — люди явно непролетарского обличья. Следовало опасаться и некоторых слабостей хозяина, вполне извинительных в другой ситуации. Мельников считал себя гением, и это многих раздражало. Какой-нибудь особо проницательный товарищ мог припомнить странный проект тридцатого года и задуматься: нет дыма без огня! Очень симптоматична статья Р.Хигера в журнале «Советская архитектура» за 1935 год. Он резко критиковал проект «спального города» и мельниковскую идею управления сном, — упирая на то, что проектировщику «совершенно не важно, что в науке эта проблема не поставлена и не решена даже в незначительной степени».