Быков Александр Владимирович. Стылый ветер

   — Разве что у почтенного найдется что-нибудь к пиву, — пригладил усы Матиш. — Твое сало, Хорват, мы почти все съели. А Отто... Ик... За добрую закуску наверняка запросит с нас еще талер.
   — Была у нас похлебка, но до вас ее всю того. Вот разве что хлеб остался. Да вот, старуха капусты потушит, — развел Шварц руками. — С мясом у нас плохо.
   — Угощайтеся, господа. Только пива плесните. — Франко достал из-за пазухи заветную курицу.
   За столом произошло заметное оживление. Снова разлили пива, теперь уже взяв в долю и толстяка. Только Густав посмотрел на него, как на предателя.
   «Они, кажется, грызутся из-за каждого куска еды. И как еще не прибили друг друга?» — пронеслось в голове у Ольги.
   — Так, стал быть, вы ловите кого-то?
   — Верно, толстяк.
   — Франко. Так меня все зовут.
   — Да, Франко, — кивнул головой Хорват и зачерпнул еще пива из бочонка. Сперва себе, а потом и всем остальным, кроме офицера... Бравый Шульц уже спал на сене в углу, опершись спиной о скамью и неестественно запрокинув голову назад. — Да. Мы ищем одного человека. Отто знает уже, мы ему рассказывали в прошлый объезд.
   — Да, да. — Отто закивал головой и потянул руку с кружкой к бочонку. Седые волосы прилипли к его вспотевшему лбу, а взгляд был уже водянисто-счастливый. Гретта посмотрела на него неодобрительно и ушла за перегородку. Ее сыновья тоже отправились спать, хлебнув лишь по кружке.
   — Вот, — Хорват ласково хлопнул хозяина по спине, — не видел, говорит, никого. А этот злодей, Дроуб Фельцах, он же Карл Готторн, он же Жозеф Вальден, он же... совращает невинные души. Проповедует на площадях. Многих уже склонил в кальвинскую ересь. Говорит, конец света, мол, скоро. Пророчествует. Творит колдовство и порчу. Один глаз его зелен, другой — карий. Лицом благообразен, но когда пророчествует, то словно скрючивает лицо ему злая сила. А ходит всегда опершись на посох... Видали ли вы такого? — Хорват отхлебнул пива, чтобы смочить горло, и продолжал: — А коль увидите, то не вздумайте с ним даже спорить... Весьма учен и коварен. И даже многие образованные люди обмануты им. А еще другие зовут его Старый Ходок. Ходит он по стране, сея смуту. А потом чудеса всякие за ним — одно другого страшней.
   — Вот и я слышал, — встрял Густав. — На ярмарке у фон Лицена чудо страшное было. Девка одна... Шла, шла и упала. На спину, на площади прямо. Изо рта пена.
   — Эпилепсия?
   — Нет. Ты слушай... Стала биться в припадке, лепсия, как ты говоришь, а потом как закричит: «Свят господь Саваоф и все демоны Ада! Скачут три всадника бледных на диких конях, имя им Смерть, Война и Чума. Диавол живой спустился на землю, люди же теперь пожрут друг друга живьем, аки дикие звери...» И еще по-латыни потом как-то так: «Хостис генерис хумани, глориам дей!»
   — Не сметь! — взвизгнул, проснувшись, офицер, но тут же снова запрокинул голову и захрапел.
   — Вот и я говорю. Страшно-то как, — продолжал Густав. — Умный ты человек, Хорват. Вот и скажи мне, дураку, к чему это? Что с нами дальше-то будет? Ежели теперь такое...
   — А дальше? Дальше что было? — Хорвата история явно заинтересовала.
   «Вот и все, — подумала Ольга. — Выболтал, пьяный дурак. Теперь только и сознаться осталось, что Старик, который лечил меня, и есть искомый злодей, а Мария, что в истерике билась, вот она — напротив сидит... Запомнил-то все слова, видно, точно. Пока говорил, внутри меня словно отозвалось что-то. А ведь не я... Не было еще меня тогда в этом теле».
   — Что замолчал-то? Куда потом девку дели? Может, еще что интересное на той ярмарке видел?
   — Эх, Хорват... Ждал от тебя утешенья, совета, а ты... Что, если пророчество это? Мир рушится. Люди страшнее зверей лютых! Где спасенье для нас? А? Не знаешь, Хорват? Может, он знает? Или он? — Густав тыкал нетвердой рукой, держащей опустевшую кружку, то в уронившего хмельную голову на стол хозяина дома, то в храпящего офицера.
   «Да он пьян в стельку, — снова мелькнуло в голове у Ольги. — Или так придуряется ловко?.. Хорошо хоть Франко быстро отключился. Да и я, кажется, прямо так, на скамейке дремала, пока не разбудил меня этот их разговор. Вот и дремлю. Дремлю... Господи! Хоть бы он как-нибудь отвертелся».
   — Исповедаться тебе надо, бродяга. Тогда полегчает... А сейчас ответь мне честно, как на духу: видел ли все то пан Лицен? Куда потом девку припадочную унесли? Не встречал ли ты описанного мной старика?
   — Истинно, как пес, вцепился в глотку... Да не знаю я. Не видел. Ничего больше не видел. Как услыхал про это, так со всех ног и бросился вон. Страшно мне стало.
   — Верно говоришь. Пес я. Пес Христов. На таких, как ты, и прочих волков. Говори правду, бродяга. — Рука Хорвата за грудки подхватила Густава, а другую он отвел в сторону, демонстрируя свой большой костлявый кулак... Ох, хрустнут ребра!
   — Правду. Истинно правду! Грешен я. Бей, терзай меня, друг! — И Густав, выпучив безумные от хмеля глаза, стал лобызать держащую его руку, словно перед ним был епископ. — Не сам. Не сам, турки заставили! В постный день жрал свинину. Грешен есмь. Прости меня, брат. В аду все будем гореть! — Рыдая и цепляясь за держащую его руку, Густав полез к Хорвату обниматься.
   Хорват брезгливо поморщился и отбросил его от себя. Прямо на сапоги храпящему Шульцу. Густав после этого еще какое-то время изливал душу грязным сапогам офицера. А Хорват обвел помещение холодным внимательным взглядом. Он был до безобразия трезв. Зачерпнул пива — кружка шкрябнула по днищу бочонка — и вышел в пристрой.
   «Нет. Он от них не отстанет. Все вытрясет и из Густава, и из Франко. Что же делать?.. Ведь именно Старик притащил меня в этот мир. Может быть, он единственный, кто может вернуть меня обратно. А сейчас Хорват уже почти вышел на след Старика. С утра он их дожмет, и тогда окончательно все пропало. На одном костре будем гореть...»
   На душе у Ольги было совсем не весело.
   Через полчаса, решив все-таки, что утро вечера мудренее, Хорват улегся спать. Перед этим он, правда, разбудил одного из солдат и велел тому стоять на часах.
   Еще через час Ольга осмелилась пошевелиться. Никто не обратил на нее внимания. Все спали. Тогда она аккуратно встала и тихонько пошла к двери.
   — Стой! — Снизу на нее глядел проснувшийся часовой. — Куда?
   — По нужде, — как можно более жалобно прошептала она и просочилась наружу.
   Дождь уже прошел, и из-за туч тут и там проступали блеклые осенние звезды. Для зарычавшего волкодава она припасла несколько обглоданных куриных костей, и он не стал лаять... Перекресток. В какой же стороне поместье? Кажется, там.
 
   Он возник перед ней совершенно неожиданно. Просто перегородил дорогу. Мужчина. В руке, наверное, посох.
   — Куда это ты, девушка, идешь среди ночи?
   — В поместье.
   — Зачем? — Что-то в его голосе было такое, что не ответить ему было просто невозможно.
   — Мне нужно найти одного человека. Ему угрожает опасность...
   — Считай, что ты его уже нашла. Пойдем.
   Он взял ее за плечи и развернул. Да так и повел под ручку. Назад, к хутору Отто Шварца. Это был Старик, тот самый, из страшного сна.
   — Тело без души более не будет жертвой. День смерти заложен с рождения, божественный дух осчастливит душу, узрев Глагол в его бесконечности... — От торжественного шепота Старика у Ольги по спине побежали мурашки. — Это Мишель Нострадамус. Картен 13 из первой центурии. Я чувствую, что Пророчество начинает сбываться. Не просто так мы встретились с тобой лицом к лицу на этой дороге.
   — Но нам нельзя назад! Там вас ждут...
   — Мы пройдем мимо. Ничего не бойся, Мария. Ничего. Пока я с тобой.
   «Он сумасшедший, — подумалось Ольге. — Сумасшедший, считающий себя великим колдуном... или нет? Ведь как-то же он меня сюда вытащил?»
   Они подошли к перекрестку. Сердце от страха ушло в пятки. Но волкодав даже не зарычал. В доме было тихо — похоже, ее еще не хватились. Когда хутор Шварца скрылся в темноте, Старик произнес:
   — Теперь, Мария, мы будем идти всю ночь.
   — Меня зовут не Мария. И вообще, вы должны мне все объяснить.
   — Объяснить что? — улыбнулся Старик.
   — Зачем вы меня сюда притащили? Зачем вселили в это тело? Что вам нужно от меня и... Как мне вернуться домой?
   — Ну, хорошо. Разговор нам скрасит дорогу... Понимаю, что устала, но надо идти, и идти быстро. К утру до Виса дойдем, а там и затеряться недолго...
   — Вис, Истрия, Грац... Какая это страна?
   — Штирия.
   — А солдаты говорили, что Крайна... На самом деле ни то ни другое мне ни о чем не говорит... Кто здесь правит?
   — Герцог Фердинанд.
   — Его в Сараево, кажется, застрелили... Или нет? — И про себя: «Нет. Это ж не первая мировая. Ох, лучше надо было готовиться к экзамену по Средним векам».
   — Что ему делать в Сараево, там же турки? С турками у нас мир уже двенадцать лет... А герцог Фердинанд — наследник престола. Этот иезуитский выкормыш станет императором, когда умрет нынешний император Матвей Габсбург. Вот и будет править миром парочка — Фердинанд Австрийский и Фердинанд Испанский, да еще папа Павел Боргезе. Богомерзкое отродье. Душители всякой свободы...
   — А какой тут у вас год? — прервала его Ольга.
   — Одна тысяча шестьсот восемнадцатый от рождения Господа нашего. Тридцатый день сентября.
   — Понятно.
   — Да что, что тебе понятно, девчонка?
   — Будет война. Тридцатилетняя война. Я читала...
   — А кто в ней победит, случайно не помнишь?
   — Нет. По-моему, как обычно, все проиграют.
   — Война уже идет. Когда император Матвей объявил, что его наследником будет Фердинанд Штирийский, Чехия заволновалась. Мир уже десять лет катится к огромной страшной войне, и втянутся в нее, кажется, все, кто может держать оружие в руках. Десять лет назад были созданы Евангелическая Уния и Католическая Лига. Мир разделился надвое. Любая христианская держава примкнула к какой-то из сторон... В мае в Чехии собрался протестантский сейм... Император сам спровоцировал их, начав репрессии против протестантов. Потом дворяне в Праге выбросили из окна имперских прихвостней Мартиница и Славату. Чехия стала вооружаться. Кардинал Клезель, заправлявший всей политикой Вены, готов был пойти на уступки бунтовщикам. Но этот год — роковой. Война предначертана звездами. Всех, кто встает у нее на пути, убивают или бросают в темницу. Фердинанд устроил в Вене настоящий переворот. Клезеля арестовали, престарелого императора Матвея отстранили от дел. Тупоголовые кавалеристы и иезуитские приспешники двинули огромную армию — пятнадцать тысяч солдат — на расправу с чехами.
   Сейчас граф Турн пытается остановить габсбургских генералов Дампьера и Бюкуа где-то под Чаславом. Но под Вену стягиваются все новые силы. Из Штирии и Баварии, из Бельгии, Италии и Испании. Грядет Армагеддон — Конец света. Все признаки налицо. Пожары, наводнения, мор. Люди, словно дикие волки, уже пожирают друг друга. Польша воюет со Швецией. Турция только ждет удобного момента, чтобы ударить в спину христианам.
   А люди? Посмотри — господа презирают холопов, а холопы ненавидят господ. Религиозная вражда и костры инквизиции. Католическая Австрия, в которой каждый второй — протестант, тратит миллион гульденов на наем армии для религиозной войны с протестантской Чехией, в которой каждый третий — католик. Война скоро будет в каждом поместье, в каждой деревне. Ад на земле, вот что ждет этот мир. А люди спешат, сами торопятся прыгнуть в бездонную пропасть, ослепленные ненавистью и жаждой сиюминутной наживы... — Старик умел проповедовать. Его взгляд сверкал, а глаза действительно были разного цвета. Один карий, а другой — желто-зеленый.
   — Ну хорошо. Предположим, вы убедили меня, что грядет Армагеддон. От меня-то вам что нужно? Зачем было вселять меня в это тело?
   — Ты из какого года, страны?
   — Двухтысячный. Россия.
   — В Господа веруешь?
   — В какого?
   — Понятно... Может быть, так даже лучше. Чего я, в самом деле, хотел? Столько столетий. Ты, конечно, хочешь вернуться домой. Но все не так просто. Вызвал я тебя не случайно, и стоило это мне многих сил. Сейчас обратно возвратить наверняка не смогу... Но после нашей победы...
   — Победы над кем? — усмехнулась Ольга.
   Но Старик сверкнул своим зеленым глазом и повел театрально рукой:
   — Победы над ЗЛОМ... Ты все равно не поймешь, так что объяснять бесполезно. Это результат многолетних изысканий, оккультных опытов и вычислений. Просто поверь мне. Армагеддон действительно близок. Князь Мира Сего уже здесь. Он воплотился на земле, и сказано — будет царство зла, и многие поклонятся ему, сказав: «Ты наш господин...» Уже поклонились. И уже он ведет свои неисчислимые полчища в бой. Камилло Боргезе, римский понтифик Павел V — вот под какой личиной скрывается Он. Сотни и тысячи, заживо горящие на кострах! Адское пламя принес он на землю. Иезуиты и инквизиторы наводнили Германию. Людей преследуют и убивают уже только за то, что те осмелились читать Библию на родном языке. Враг всякого знания, всякой свободы, и сильнейшие армии мира у него под рукой. Еще год, может быть, два, и он раздавит Германию, а затем и весь мир, уничтожив всех, кто не подчинится ему. Вот суть этой войны. Не тридцать, а триста тридцать лет продлится она, убивая все, что может мыслить и чувствовать в мире... Так будет, если его не остановить.
   Армагеддон — последняя битва добра со злом. И если ЗЛО уже здесь, на Земле, то Господь... Спаситель ждет, когда мы призовем его на Землю... Невинная девушка с чужой душой, в полнолуние, в год одна тысяча шестьсот восемнадцатый Господа нашего сможет его призвать. Эта девушка — ты. Нужно провести специальный обряд. Немного магии, астрология и тонкий расчет. А главное — вера. Вера поможет нам вызвать Спасителя.
   — Но я не верю в бога.
   — Ничего. Поживешь здесь недельку — поверишь. И в Господа, и в Сатану...
   — И как этот ваш Спаситель явится сюда?
   — Точно так же... Диавол вселился в тело погрязшего в грехах Римского Папы. Спаситель снизойдет на истинно верующего христианина... А поможешь ему в этом ты.
   «Неужели он действительно верит в то, о чем говорит?.. — подумала Ольга. — Дьявола он вызовет, а не Спасителя. Господи, о чем я вообще сейчас рассуждаю? Это же в принципе невозможно — магия не действует ни в двухтысячном, ни в тысяча шестьсот восемнадцатом... Или это не наше прошлое?»

Глава 3

   Над лесом показался солнечный диск. Легкий ветерок дул им в спину. Деревянные башмаки натерли Ольге мозоль, а Старик все шагал, как заведенный.
   — Куда мы идем?
   — Я уже говорил. В Вис. Это ближайший отсюда город. Он скоро уже будет виден.
   — А потом?
   — Потом? Не знаю наверняка... Мы отправимся на север. Мне нужно на север, туда, где война. Может быть, даже в Прагу... Мне теперь нужно яйцо от черного петуха.
   Глаза Старика возбужденно блеснули. «Да он двинулся... — подумала Ольга. — Или я. Или весь мир вокруг, что тоже вполне вероятно».
   — И не делай такого лица. Ты что, не слышала про василиска?
   — Это такое сказочное существо с головой петуха и змеиным хвостом? Какая-то старинная легенда. Все, на кого посмотрит василиск, превращаются в камень... Западноевропейский фольклор.
   — Это для вашего двухтысячного года фольклор. Василиск существует. Я встречал несколько весьма достоверных описаний в манускриптах прошлого века и более ранних... И не смотри на меня, как на сумасшедшего. Я понимаю, ты не веришь ни в бога, ни в магию. Однако же ты оказалась здесь по воле божественного Провидения и благодаря моему магическому искусству. По-моему, это достаточный аргумент как в пользу магии, так и в пользу Того, кто в аргументах никогда не нуждался.
   — Ну хорошо, — устало выдохнула Ольга. — Пусть так. Но при чем здесь яйцо от черного петуха? И зачем вам, если на то пошло, сказочное чудовище, взглядом превращающее всех в камень? Найдя его, вы же первый окаменеете!
   — Если жаба высидит яйцо, снесенное черным петухом, то из него вылупится василиск. Это известно многим.
   — Интересно, почему же ваших василисков не разводят на фермах? — ехидно усмехнулась Ольга.
   — Твой сарказм понятен. Эти противоестественные условия считаются заведомо невыполнимыми. Однако я уже заставлял жабу высиживать яйца. Правда, вылуплялись обычные птенцы. Ну так и яйца были простые — куриные. Мне нужно яйцо, снесенное черным петухом. Это огромная редкость... Лишь там, где рекой льется кровь, где людское отчаяние и ненависть переполняют допустимый природой предел, происходит такое. Поэтому-то мы едем навстречу войне... А когда василиск родится, ты сумеешь им управлять. Ибо сказано, что василиск подчинится лишь воле непорочной девицы, предназначенной для великих свершений. Безумная Мария была непорочна — я, уж прости, проверял. А воля твоя достаточно сильна. Кому, как не мне, вселявшему тебя в это тело, об этом судить. Да и предначертанное тебе...
   — Я не хочу! Зачем это все? То обряд какой-то, то теперь василиск. — Ольгу аж передернуло от омерзения. — Если у вас вдруг получится — он же меня первую превратит в камень.
   — Бред. Никого он в камень не превращает. Мало ли, какие сказки дошли до вашего грядущего... Василиск извергает из пасти всепоглощающий огонь. А тот, кто с ним встретится взглядом, впадает в забытье или даже теряет память... Это будет проверкой. Василиск рождается только в переломное время. Последний раз это произошло в одна тысяча пятьсот двадцать пятом году, когда вся Империя была охвачена кровавой распрей и мятежами. Заставлять людей забыть, что видели нас, — вот для чего мне нужен василиск. И еще: он — страшное оружие, если уж придется сражаться. С его помощью мы сумеем незаметно и почти бескровно собрать нужных людей в нужном месте для проведения Обряда... — Старик запнулся. — Кажется, нас кто-то догоняет... Слышишь?
   Полуобъеденный птицами труп раскачивался над головой, а Ольга и Старик, приникнув к земле за помостом, следили за дорогой. Ирония судьбы — за придорожной виселицей прятаться от костра инквизиции.
   Двое. Верхом. Едут рысью, постоянно оглядываясь по сторонам.
   — Повезло, что поворот близко. Иначе бы нас издалека засекли, — прошептал Старик, когда всадники отъехали на сотню шагов.
   — Один из них немец... Этот, офицер, Шульц. Они из инквизиции. Там, на хуторе Шварца, мы вместе укрывались от дождя. Они пиво пили и нас допрашивали. Приметы указали. Ваши приметы... Старый Ходок. Я поняла, что это вы, ну и...
   — Вот как? Значит, теперь они охотятся за мной... Ладно, пошли. Нам все равно надо в Вис. Вон, уже видны крыши домов.
   Вис — городок небольшой. Собственно, это старый замок, рыночная площадь и дорога. А вокруг — не очень-то густая россыпь домов. Оглядев рыночную площадь, Старик засуетился:
   — Слушай, Мария. Иди в тот трактир с зеленой вывеской. Они уже открылись. Подойдешь к трактирщику — спросишь пива и соли. Он спросит: для кого. Ответь: для одного вашего старого знакомого... Тогда он накормит тебя, покажет, где выспаться. Я подойду попозже.
   — А сейчас куда?
   — Надо поговорить с этим Шульцем. Подробно все разузнаю.
   — Нет. Он убьет вас!
   — Все, иди. — И, чуть подтолкнув Ольгу в направлении трактира, Старик двинулся к коновязи. Там были привязаны две лошадки — те самые, что обогнали их по дороге.
 
   — ...Для одного вашего старого клиента.
   — Сразу бы так и сказала... Голодна, небось.
   У нее хватило сил только кивнуть головой.
   — Вот, кушай, бедняжка.
   «Как я, оказывается, голодна... — подумала Ольга. — Никогда не ела такую гадость с таким удовольствием и так быстро... Куда же подевался Старик? На площади его теперь не видно. Немца тоже. Лошади, вон, стоят... Только бы все с ним было в порядке».
   А это еще кто? Оп-па...
   Оказывается, бывает так страшно, когда смерть ходит рядом. Живая. Смеется и привязывает узду к коновязи: на площади шесть новых всадников. Первым — Хорват. У двоих, что следом за ним, поперек седла люди: Франко и Густав. Мертвые?.. Нет, Густав шевельнулся. А может, лучше бы мертвый... Хотя он, наверное, уже все им и так рассказал.
   — Хозяин!.. Мне бы поспать. Скорее.
   — Да что с тобой, деточка? Бледная вся. Ну пойдем. Пойдем. Ты устала... Теперь наверх. На мансарде еще тепло, хоть и осень. Вон одеяло, тюфяк, подушка. Если надо что — ты говори, не стесняйся. С хозяином твоим мы старые знакомцы. Сам-то здесь?
   — Да, — слабым выдохом. И упала без сил на набитый душистой соломой тюфяк.
   Но как только он закрыл люк, вскочила и — к оконцу. Только шесть лошадей у коновязи. Ни солдат, ни Франко и Густава из окошка не видно. И не высунешься же — заметят...
   Откуда в хрупкой девушке взялось столько силы? В одну минуту единственное, что было на мансарде тяжелого, — стол, переволокла, поставив из четырех две ножки на люк. Теперь сразу до нее не доберутся.
   И на тюфяк. С замиранием сердца. Чутко прислушиваясь — что там внизу? Ольга и сама не заметила, как провалилась в глубокий отчаянный сон.
   Ее разбудил стук. И не просто стук, а прямо-таки грохот.
   — Открывай, чертовка! Что это ты еще там удумала? Открывай. Все равно же сломаем, только тебе хуже будет.
   Ольгу прошиб холодный пот. Какое-то общее оцепенение, и в голове одна только мысль: «Все. Попалась».
   — Открой, Мария. — Голос Старика был как всегда спокоен. — Ты там?.. Мария, никого не слушай. Открой. Это я... Поторопись, а то ведь действительно через крышу полезут.
   — Это вы? Все в порядке?
   — Да. Все хорошо. Только мы с хозяином тут под лестницей торчим уже полчаса.
   — Сейчас. Подождите.
   Она отволокла стол чуть в сторону и открыла люк. Старик хромал. Хозяин был чем-то встревожен.
   — Вы говорили с немцем?..
   — С тобой точно все в порядке? — произнесли они практически одновременно.
   — Вы хромаете? Ранены?..
   — Ты почему не открывала?
   — Да просто спала!
   — Так... — Старик уселся на стол и посмотрел на хозяина трактира.
   — Ну... я пойду? Принесу, это...
   — Добудь нам одежду, подобающую знати. Можно поношенную. Мне и девушке. И как можно скорее... Стой! Может, у тебя есть что в трактирном гардеробе — мало ли, забыли или оставили в залог?..
   — Ага. — И трактирщик удалился, забыв закрыть за собой люк.
   — Хорошо, — вздохнула Ольга. — Так что у вас с ногой?
   — Пустячная рана. Он неплохо владел палашом, — поморщился Старик.
   — Немец успел что-нибудь рассказать?
   — Угу.
   — А потом?..
   — Потом утонул в пруду. Ты ведь не ждала, что я отпущу его?
   «Как просто… — подумала Ольга. — Я помню, он сидел напротив меня, смотрел, как на дорожную грязь на своих сапогах. И вдруг сам в пруду, с перерезанным горлом... Что же я, жалею его? Мерзкий ведь был человек. Из-за него все... Наверное, так и надо. И Старика он ранил».
   Мысли калейдоскопом мелькали в ее голове. Потом она вспомнила про Густава и Франко. И пришло понимание: другого выхода теперь нет. Ожесточиться. Тебя убивают — и ты убивай.
   Ольга сжала губы и решительно кивнула:
   — Сюда приехал Хорват. Главный после Шульца в их отряде. И с ним еще пятеро солдат... Они захватили Густава и Франко. Те, конечно же, все расскажут.
   Старик нахмурился:
   — Значит, ехать придется уже сегодня. Хотел отдохнуть тут. Не судьба... Ты должна понимать по-немецки.
   — Я понимаю. Хотя это довольно странно. В жизни я немецкого не знала...
   — Здесь тоже жизнь! — зло оборвал Старик. — Запомни, моя дорогая. Сейчас, пока ты тут, твое родное тело спокойно спит в постели. И если все у нас получится, ты проснешься дома, с первыми лучами солнца. Но если ты здесь погибнешь, то ниточка оборвется и там. Душа у человека одна. А душа самоубийц, если тебе вдруг ЭТО придет на ум, горит в аду. Ладно. Ты умная. Будем считать, все поняла... Скажи лучше что-нибудь по-немецки.
   — Нихт ферштейн, — выпалила Ольга.
   — Сойдет.
   — Куда сойдет?
   — Я престарелый путешествующий дворянин. А ты — моя служанка. Служишь недавно. Акцент у тебя ужасный, манер никаких. Так что с ролью справишься. Сейчас принесут одежду — выберем тебе что-нибудь.
   За час до заката у парадного крыльца комендантского дома появились две фигуры. Высокий импозантный пожилой дворянин в расшитом серебром черном камзоле шел, чуть прихрамывая и опираясь на трость. На его благородной седовласой голове красовалась широкополая шляпа с белым павлиньим пером. Следом семенила служанка — в аккуратном сером платьице с саквояжем в одной руке и дорожными плащами — своим и хозяйским — в другой.
   Караульный у входа, встретив взгляд дворянина, не посмел его окрикнуть, а тем более остановить. Костяной набалдашник трости несколько раз веско ударил по двери, ведущей в покои коменданта, и по ту сторону раздались торопливые шаги.
   — Что угодно вашей милости?
   — Увидеть его превосходительство.
   — Он занят...
   Бровь дворянина удивленно поднялась, взгляд был весьма красноречив.
   — ...Но я доложу, немедленно доложу.
   — Поторопись, я не привык ждать.
   Только сейчас до Ольги дошло, что они могут здесь встретить Хорвата... Но сказать об этом Старику она не успела — слуга уже пригласил его к коменданту.
   Прикрыв вслед за вошедшим дворянином дверь, слуга, тучный мужчина с пышными бакенбардами, обернулся к Ольге:
   — Ну, что стоишь? Садись. — И приглашающе махнул в направлении резных стульев.
   — А можно?
   — Ждать-то, похоже, долго. Отчего бы не посидеть? Никто ж не видит. — Усадив Ольгу на стул, он плюхнулся рядом. — Давно ты на службе у этого?..
   — Недавно.
   — А как попала к нему?.. Понимаю. Прости за нескромный вопрос. Как его зовут теперь?
   Внутри у Ольги все похолодело.