Страница:
– Подъезжай. А что по моей части? С каких пор ты увлекся…
– Все при встрече, Олег.
Профессор Олег Андреевич Калужский обитал неподалеку, возле станции метро «Новослободская». Через сорок минут Левандовский входил в квартиру профессора, где тот после смерти жены жил вдвоем с сыном.
Двадцатилетний Антон поздоровался, тут же попрощался и убежал в библиотеку за какими-то книгами к институтскому семинару. Калужский и Левандовский остались вдвоем.
– Я знаю тебя четверть века, – сказал профессор, – но до сих пор ты не проявлял ни малейшего интереса к моей науке. Ты весь в прошлом, я в будущем… Что стряслось?
Левандовский не скрывал нетерпения. Он выложил на стол стилет, разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску металла, покрытую иероглифами. Затем раскрыл папку, где на нескольких листах подробно описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал молча. Калужский с интересом следил за действиями египтолога. Он осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после чего стал неторопливо набивать трубку.
– Ну? – не выдержал Левандовский. – Твое просвещенное мнение?
– В высшей степени любопытно. – Профессор запыхтел трубкой, наполняя комнату ароматом французского табака «Сен-Клод». – Да-с… Любопытно в высшей степени. Но откуда у тебя это? – Калужский снова принялся разглядывать стилет.
– Привезли из Египта. И я склонен полагать, что ученым об этой находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры…
– Мм… Значит, ты первый?
– Да, похоже.
– Так-так… – Калужский перебирал листы из папки египтолога. – Причины твоих затруднений мне ясны, тут и впрямь скорее для меня задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.
– Какую?
– Смотри, – профессор отчеркнул ногтем строчку в записях Левандовского, – здесь… и здесь. Как будто половина формулы… Обрывается… Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?
– Где?
– Вот она. – Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. – Это не просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?
– Я не обратил на них внимания… Занимался внутренним лезвием…
– И ухитрился проглядеть очевидное. Из твоих же собственных схем следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют… Что?
– Ах черт! – Левандовский хлопнул себя по колену. – Я форменный идиот.
– Да брось ты, – утешил друга профессор. – По себе знаю… Когда зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть самое необходимое. К тому же в главном ты прав.
– В чем?
– В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца проникнуть в эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.
– А ты сумеешь?
– Да, если стилет и твои записи останутся у меня хотя бы дней на семь.
Левандовский колебался.
– Олег, это очень ценная вещь, и она не моя… Страховая стоимость аналога в Египетском археологическом музее – пятьдесят тысяч долларов…
– Ого!
– Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной с высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.
– Нет, – возразил профессор, – это не разговор. Тут может быть еще что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке на аппаратуре, какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.
– Но…
– Не беспокойся, – прервал Калужский. – Ни малейшего вреда стилету я не причиню. И секретность гарантирую – работать буду по вечерам, один в лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз с него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов – в сущности, пустяки, а научное значение этой вещи неоценимо…
– Ладно, – сдался Левандовский. – Но только семь дней.
– Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.
– Но посмотри на этот мир…
20
21
22
24
– Все при встрече, Олег.
Профессор Олег Андреевич Калужский обитал неподалеку, возле станции метро «Новослободская». Через сорок минут Левандовский входил в квартиру профессора, где тот после смерти жены жил вдвоем с сыном.
Двадцатилетний Антон поздоровался, тут же попрощался и убежал в библиотеку за какими-то книгами к институтскому семинару. Калужский и Левандовский остались вдвоем.
– Я знаю тебя четверть века, – сказал профессор, – но до сих пор ты не проявлял ни малейшего интереса к моей науке. Ты весь в прошлом, я в будущем… Что стряслось?
Левандовский не скрывал нетерпения. Он выложил на стол стилет, разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску металла, покрытую иероглифами. Затем раскрыл папку, где на нескольких листах подробно описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал молча. Калужский с интересом следил за действиями египтолога. Он осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после чего стал неторопливо набивать трубку.
– Ну? – не выдержал Левандовский. – Твое просвещенное мнение?
– В высшей степени любопытно. – Профессор запыхтел трубкой, наполняя комнату ароматом французского табака «Сен-Клод». – Да-с… Любопытно в высшей степени. Но откуда у тебя это? – Калужский снова принялся разглядывать стилет.
– Привезли из Египта. И я склонен полагать, что ученым об этой находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры…
– Мм… Значит, ты первый?
– Да, похоже.
– Так-так… – Калужский перебирал листы из папки египтолога. – Причины твоих затруднений мне ясны, тут и впрямь скорее для меня задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.
– Какую?
– Смотри, – профессор отчеркнул ногтем строчку в записях Левандовского, – здесь… и здесь. Как будто половина формулы… Обрывается… Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?
– Где?
– Вот она. – Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. – Это не просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?
– Я не обратил на них внимания… Занимался внутренним лезвием…
– И ухитрился проглядеть очевидное. Из твоих же собственных схем следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют… Что?
– Ах черт! – Левандовский хлопнул себя по колену. – Я форменный идиот.
– Да брось ты, – утешил друга профессор. – По себе знаю… Когда зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть самое необходимое. К тому же в главном ты прав.
– В чем?
– В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца проникнуть в эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.
– А ты сумеешь?
– Да, если стилет и твои записи останутся у меня хотя бы дней на семь.
Левандовский колебался.
– Олег, это очень ценная вещь, и она не моя… Страховая стоимость аналога в Египетском археологическом музее – пятьдесят тысяч долларов…
– Ого!
– Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной с высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.
– Нет, – возразил профессор, – это не разговор. Тут может быть еще что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке на аппаратуре, какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.
– Но…
– Не беспокойся, – прервал Калужский. – Ни малейшего вреда стилету я не причиню. И секретность гарантирую – работать буду по вечерам, один в лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз с него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов – в сущности, пустяки, а научное значение этой вещи неоценимо…
– Ладно, – сдался Левандовский. – Но только семь дней.
– Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.
– Но посмотри на этот мир…
20
Говоря о гарантиях секретности, профессор Калужский подразумевал лишь следующее: нечестные люди не смогут узнать о существовании редкостного и дорогого произведения искусства и похитить его. О том же, чтобы держать в тайне сенсационные результаты расшифровки египетского текста, профессор и не думал, ему не пришла бы в голову столь явная бессмыслица.
Однако Калужский не торопился. Об условиях публикации предстоит договариваться с Левандовским. И очевидно, придется подождать, пока человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас же профессор поместил полностью прочитанный текст со всеми формулами и технологическими подробностями в компьютер и снабдил информацию пространными комментариями в виде научной статьи. Вход в файл он заблокировал паролем.
Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку стула и закурил трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с амбициозными мечтами Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега Джон Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что подобный ход процесса в принципе невозможен? А теперь Калужский обладает неопровержимыми доказательствами, пришедшими – такое и вообразить трудно! – из Древнего Египта…
Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.
– Кто? – спросил он из-за металлической двери.
– Олег, это я, – откликнулся знакомый голос.
Профессор открыл замки, и улыбаясь, пожал руку однокашнику, Коле Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а для остальных – Николаем Николаевичем, солидным консультантом крупного банка. Хотя Калужский и Барсов получили дипломы одного института, Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а в новейшие времена – финансами…
Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и Барсов оставались друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.
– Кофе угостишь? – Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. – Я тут ехал мимо…
– Так ты за рулем?
– Обижаешь, начальник! У меня свой водитель.
– Черт, живут же люди, – улыбнулся Калужский. – Тогда никакого кофе! Сегодня только коньяк!
– Ты же не пьешь, – удивился Барсов.
– Сегодня можно по рюмочке.
– О… Что празднуем? – Барсов по привычке направился в кухню, но профессор перехватил его и развернул в сторону гостиной.
– Туда! Праздновать есть что.
На столе появилась бутылка «Курвуазье» из неприкосновенного запаса Калужского и две рюмки. Профессор похлопотал на кухне, соорудив немудреную закуску. Барсов сноровисто откупорил бутылку и разлил коньяк по рюмкам.
– За тебя, раз ты именинник, – провозгласил он. – Может, расскажешь, в чем дело?
Профессор выпил, закашлялся с непривычки.
– Тебе – само собой. Только пока это секрет.
– Пока?
Калужский лукаво подмигнул.
– Скоро я опубликую статью, а до того помалкивай. Впрочем, – он засмеялся, – формулы ты не украдешь, а без них толку мало. Что-нибудь от институтских лекций у тебя в голове осталось?
– Чуть-чуть.
– Тогда поймешь в общих чертах.
Налегая на закуску, профессор поведал другу о своем открытии, не упоминая ни Левандовского, ни стилет. Из его слов можно было сделать вывод, что он сам до всего додумался. Во всяком случае, Барсов понял его именно так.
Размахивая руками, профессор ходил по комнате, словно выступал перед студенческой аудиторией.
– Все это здесь. – Он хлопнул ладонью по системному блоку компьютера. – Бомба для ретроградов от науки.
Калужский снова сел в кресло и наполнил рюмки. Барсов заговорил не сразу, хотя его мозг работал со скоростью вычислительной машины.
– Здорово, – произнес он вполголоса. – Да нет, не здорово – сногсшибательно… Если ты прав.
– Я прав, – заверил Калужский. – Хочешь, покажу формулы?
– Да на кой они мне, я в них как свинья в апельсинах… – Барсов сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. – Слушай, а ты уверен, что это надо публиковать?
– А что же еще делать? Любоваться по ночам собственной статьей?
– Знаешь, – задумчиво проговорил Барсов, – на этом можно хорошо заработать.
– Я и заработаю.
– Я имею в виду не гонорар за статью и не научную репутацию, – усмехнулся Барсов. – Хорошо – это значит хорошо. Например, миллион долларов.
– Н-да… – Калужский расплылся в улыбке. – Миллионы, миллиарды… Поль Гетти вроде бы как-то заметил: «Миллиард долларов – не столь уж большая сумма, как некоторые думают».
– Я не шучу. Посуди сам: что произойдет, когда ты опубликуешь свое открытие? Ну, пошумит научный мир, ну, пересмотрят свои взгляды двое-трое твоих оппонентов. Потом исследования запретят, и на этом все кончится.
– Абсурд, – заявил слегка захмелевший профессор. – Процесс познания нельзя остановить.
– Теоретически. А бюрократически можно остановить что хочешь. Поверь, в этой сфере я сильнее тебя… Теперь представь, что твое открытие попадает в руки неких заинтересованных лиц. Они платят тебе кучу денег и финансируют практические…
– Постой, – Калужский мигом протрезвел, – ты что же, предлагаешь… Но это немыслимо! Это означает – чудовищные злоупотребления!
– Вот только этого не надо, – скривился Барсов. – Зло, добро… Наука нейтральна, мой дорогой, а ученый – слуга ее. И за верную службу надо прилично платить. – Он встал и пошел к двери. – Пойду, а то мой водитель от безделья разучится крутить баранку. А ты подумай о том, что я сказал…
Проводив Барсова, профессор вернулся к столу и залпом выпил полную рюмку коньяка. Неужели Николай говорил серьезно? Как сильно он изменился… А если он… Да нет, чепуха. Всего через несколько дней статья будет опубликована, а стало быть, и беспокоиться не о чем.
Однако Калужский не торопился. Об условиях публикации предстоит договариваться с Левандовским. И очевидно, придется подождать, пока человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас же профессор поместил полностью прочитанный текст со всеми формулами и технологическими подробностями в компьютер и снабдил информацию пространными комментариями в виде научной статьи. Вход в файл он заблокировал паролем.
Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку стула и закурил трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с амбициозными мечтами Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега Джон Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что подобный ход процесса в принципе невозможен? А теперь Калужский обладает неопровержимыми доказательствами, пришедшими – такое и вообразить трудно! – из Древнего Египта…
Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.
– Кто? – спросил он из-за металлической двери.
– Олег, это я, – откликнулся знакомый голос.
Профессор открыл замки, и улыбаясь, пожал руку однокашнику, Коле Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а для остальных – Николаем Николаевичем, солидным консультантом крупного банка. Хотя Калужский и Барсов получили дипломы одного института, Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а в новейшие времена – финансами…
Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и Барсов оставались друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.
– Кофе угостишь? – Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. – Я тут ехал мимо…
– Так ты за рулем?
– Обижаешь, начальник! У меня свой водитель.
– Черт, живут же люди, – улыбнулся Калужский. – Тогда никакого кофе! Сегодня только коньяк!
– Ты же не пьешь, – удивился Барсов.
– Сегодня можно по рюмочке.
– О… Что празднуем? – Барсов по привычке направился в кухню, но профессор перехватил его и развернул в сторону гостиной.
– Туда! Праздновать есть что.
На столе появилась бутылка «Курвуазье» из неприкосновенного запаса Калужского и две рюмки. Профессор похлопотал на кухне, соорудив немудреную закуску. Барсов сноровисто откупорил бутылку и разлил коньяк по рюмкам.
– За тебя, раз ты именинник, – провозгласил он. – Может, расскажешь, в чем дело?
Профессор выпил, закашлялся с непривычки.
– Тебе – само собой. Только пока это секрет.
– Пока?
Калужский лукаво подмигнул.
– Скоро я опубликую статью, а до того помалкивай. Впрочем, – он засмеялся, – формулы ты не украдешь, а без них толку мало. Что-нибудь от институтских лекций у тебя в голове осталось?
– Чуть-чуть.
– Тогда поймешь в общих чертах.
Налегая на закуску, профессор поведал другу о своем открытии, не упоминая ни Левандовского, ни стилет. Из его слов можно было сделать вывод, что он сам до всего додумался. Во всяком случае, Барсов понял его именно так.
Размахивая руками, профессор ходил по комнате, словно выступал перед студенческой аудиторией.
– Все это здесь. – Он хлопнул ладонью по системному блоку компьютера. – Бомба для ретроградов от науки.
Калужский снова сел в кресло и наполнил рюмки. Барсов заговорил не сразу, хотя его мозг работал со скоростью вычислительной машины.
– Здорово, – произнес он вполголоса. – Да нет, не здорово – сногсшибательно… Если ты прав.
– Я прав, – заверил Калужский. – Хочешь, покажу формулы?
– Да на кой они мне, я в них как свинья в апельсинах… – Барсов сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. – Слушай, а ты уверен, что это надо публиковать?
– А что же еще делать? Любоваться по ночам собственной статьей?
– Знаешь, – задумчиво проговорил Барсов, – на этом можно хорошо заработать.
– Я и заработаю.
– Я имею в виду не гонорар за статью и не научную репутацию, – усмехнулся Барсов. – Хорошо – это значит хорошо. Например, миллион долларов.
– Н-да… – Калужский расплылся в улыбке. – Миллионы, миллиарды… Поль Гетти вроде бы как-то заметил: «Миллиард долларов – не столь уж большая сумма, как некоторые думают».
– Я не шучу. Посуди сам: что произойдет, когда ты опубликуешь свое открытие? Ну, пошумит научный мир, ну, пересмотрят свои взгляды двое-трое твоих оппонентов. Потом исследования запретят, и на этом все кончится.
– Абсурд, – заявил слегка захмелевший профессор. – Процесс познания нельзя остановить.
– Теоретически. А бюрократически можно остановить что хочешь. Поверь, в этой сфере я сильнее тебя… Теперь представь, что твое открытие попадает в руки неких заинтересованных лиц. Они платят тебе кучу денег и финансируют практические…
– Постой, – Калужский мигом протрезвел, – ты что же, предлагаешь… Но это немыслимо! Это означает – чудовищные злоупотребления!
– Вот только этого не надо, – скривился Барсов. – Зло, добро… Наука нейтральна, мой дорогой, а ученый – слуга ее. И за верную службу надо прилично платить. – Он встал и пошел к двери. – Пойду, а то мой водитель от безделья разучится крутить баранку. А ты подумай о том, что я сказал…
Проводив Барсова, профессор вернулся к столу и залпом выпил полную рюмку коньяка. Неужели Николай говорил серьезно? Как сильно он изменился… А если он… Да нет, чепуха. Всего через несколько дней статья будет опубликована, а стало быть, и беспокоиться не о чем.
21
Барсов заехал к профессору Калужскому потому, что в его расписании образовалось непредвиденное окно. Однако, возвратившись в машину, он тотчас же взялся за сотовый телефон и сделал четыре звонка. Перед первыми тремя собеседниками он извинился за то, что не сможет быть сегодня на переговорах, совещании и презентации, а с четвертым договорился о срочной встрече.
– К Генриху Рудольфовичу, – велел он водителю, завершив разговор.
Генрих Рудольфович Бек, потомок обрусевших немцев, поселившихся в Поволжье в незапамятные времена, владел банком и русско-германской корпорацией, но не оттуда черпал основные доходы. Среднестатистическому гражданину, узнай он о некоторых операциях Генриха Рудольфовича, сразу припомнилось бы модное словечко «мафия». Сам же господин Бек, будучи человеком образованным, это слово применительно к себе не любил, относя его исключительно к Сицилии.
Генрих Рудольфович принял Барсова в шикарных апартаментах на втором этаже, одетый в бухарский халат. В колонках компакт-проигрывателя негромко звучала хоральная прелюдия Баха.
– Что за фокусы, Николай? – проворчал магнат. – Ты сорвал переговоры с Соловьевым.
– Генрих Рудольфович, мое дело важнее. Если выгорит, Соловьев к вам уборщицей устроится.
– Ну да? – изумился Бек. – Какой ты прыткий. Что ж, проходи, излагай.
Утонув в глубоком кресле, Барсов сбивчиво пересказал содержание беседы с Калужским. Бек помолчал, прикрыв глаза, и безапелляционно изрек:
– Бред.
– Ничего подобного, – решительно возразил Барсов. – Я знаком с Калужским много лет. Это ученый, каких мало. Если он утверждает, что уверен в своем открытии, значит, так оно и есть.
– Что так и есть? – раздраженно спросил Бек. – То, что он уверен?
– Нет, что открытие реальное.
– Гм… – Генрих Рудольфович прикрыл колено полой халата. – Принеси-ка мне виски, Николай… Нет, не из этого бара, а вон из того… – Бек погрузился в размышления. Спустя десять минут, в течение которых Барсов боялся вздохнуть, он задал вопрос: – Сколько Калужский хочет за информацию и за сотрудничество?
– В том-то и дело, что нисколько, – сокрушенно покачал головой Барсов. – Я прозрачно намекал на миллион…
– Миллион не проблема, – небрежно обронил Бек.
– Да, но он и слушать не стал. Он твердо намерен опубликовать статью.
Генрих Рудольфович улыбнулся уголками губ.
– Нет намерений настолько твердых, чтобы их нельзя было изменить соответствующими доводами. Я знаю людей.
– Вы не знаете Калужского. Бек поставил рюмку на стол.
– А нужен ли нам Калужский? Судя по твоим словам, открытый им процесс несложен. Имея информацию как руководство к действию, любой сообразительный студент справится. Так что нам необходим не Калужский, а файл Калужского. И это обойдется дешевле. Мы проверим. Если бред, спишем в убыток, а если реальность…
Генрих Рудольфович сжал кулак. Барсов ужаснулся. Он сам запустил смертоносную машину, и судьба профессора была предрешена. Но не лукавил ли Николай Николаевич? Неужели в глубине души он не мог предвидеть?..
– Генрих Рудольфович, – проговорил он, – Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?
– Можно конечно. – Бек пожал плечами. – Есть у твоего профессора дети?
– Сын Антон, двадцать лет.
– Единственный сын?
– Да.
– Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.
– Я?! – Барсов поежился. – Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский – человек совершенно не от мира сего. Он считает меня…
Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым, который, казалось, уменьшился в росте, и загрохотал:
– Ах вот как! Мало того что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я еще обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся – выкину…
Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.
– Куда, босс? – осведомился водитель.
– Погоди пока…
Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить – с Беком шутки плохи. А выполнять приказ – значит, предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста… Барсов застонал.
– Что с вами, Николай Николаевич? – обернулся водитель.
– Да что-то сердце прихватило.
– Таблетку?
– Давай.
Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться – ни в этот день, ни на следующий. Никогда.
– К Генриху Рудольфовичу, – велел он водителю, завершив разговор.
Генрих Рудольфович Бек, потомок обрусевших немцев, поселившихся в Поволжье в незапамятные времена, владел банком и русско-германской корпорацией, но не оттуда черпал основные доходы. Среднестатистическому гражданину, узнай он о некоторых операциях Генриха Рудольфовича, сразу припомнилось бы модное словечко «мафия». Сам же господин Бек, будучи человеком образованным, это слово применительно к себе не любил, относя его исключительно к Сицилии.
Генрих Рудольфович принял Барсова в шикарных апартаментах на втором этаже, одетый в бухарский халат. В колонках компакт-проигрывателя негромко звучала хоральная прелюдия Баха.
– Что за фокусы, Николай? – проворчал магнат. – Ты сорвал переговоры с Соловьевым.
– Генрих Рудольфович, мое дело важнее. Если выгорит, Соловьев к вам уборщицей устроится.
– Ну да? – изумился Бек. – Какой ты прыткий. Что ж, проходи, излагай.
Утонув в глубоком кресле, Барсов сбивчиво пересказал содержание беседы с Калужским. Бек помолчал, прикрыв глаза, и безапелляционно изрек:
– Бред.
– Ничего подобного, – решительно возразил Барсов. – Я знаком с Калужским много лет. Это ученый, каких мало. Если он утверждает, что уверен в своем открытии, значит, так оно и есть.
– Что так и есть? – раздраженно спросил Бек. – То, что он уверен?
– Нет, что открытие реальное.
– Гм… – Генрих Рудольфович прикрыл колено полой халата. – Принеси-ка мне виски, Николай… Нет, не из этого бара, а вон из того… – Бек погрузился в размышления. Спустя десять минут, в течение которых Барсов боялся вздохнуть, он задал вопрос: – Сколько Калужский хочет за информацию и за сотрудничество?
– В том-то и дело, что нисколько, – сокрушенно покачал головой Барсов. – Я прозрачно намекал на миллион…
– Миллион не проблема, – небрежно обронил Бек.
– Да, но он и слушать не стал. Он твердо намерен опубликовать статью.
Генрих Рудольфович улыбнулся уголками губ.
– Нет намерений настолько твердых, чтобы их нельзя было изменить соответствующими доводами. Я знаю людей.
– Вы не знаете Калужского. Бек поставил рюмку на стол.
– А нужен ли нам Калужский? Судя по твоим словам, открытый им процесс несложен. Имея информацию как руководство к действию, любой сообразительный студент справится. Так что нам необходим не Калужский, а файл Калужского. И это обойдется дешевле. Мы проверим. Если бред, спишем в убыток, а если реальность…
Генрих Рудольфович сжал кулак. Барсов ужаснулся. Он сам запустил смертоносную машину, и судьба профессора была предрешена. Но не лукавил ли Николай Николаевич? Неужели в глубине души он не мог предвидеть?..
– Генрих Рудольфович, – проговорил он, – Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?
– Можно конечно. – Бек пожал плечами. – Есть у твоего профессора дети?
– Сын Антон, двадцать лет.
– Единственный сын?
– Да.
– Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.
– Я?! – Барсов поежился. – Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский – человек совершенно не от мира сего. Он считает меня…
Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым, который, казалось, уменьшился в росте, и загрохотал:
– Ах вот как! Мало того что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я еще обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся – выкину…
Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.
– Куда, босс? – осведомился водитель.
– Погоди пока…
Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить – с Беком шутки плохи. А выполнять приказ – значит, предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста… Барсов застонал.
– Что с вами, Николай Николаевич? – обернулся водитель.
– Да что-то сердце прихватило.
– Таблетку?
– Давай.
Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться – ни в этот день, ни на следующий. Никогда.
22
Двое парней сидели на лавочке в парке, откуда хорошо просматривался подъезд дома профессора Калужского. Эти двадцатидвухлетние негодяи были известны в приблатненной среде под кличками Фонарь и Черный, а в миру как Василий Шабанов и Сергей Чернов.
– Вон, видишь, – указал пальцем Фонарь. – Вон тот, что вышел. Это сын его. Значит, теперь старик в квартире один. Пошли.
Фонарь встал, Черный же словно приклеился к скамье.
– Ты чего? – обернулся Фонарь.
– Боязно, застукают в подъезде…
– Кто? – Фонарь ухмыльнулся. – Одиннадцать часов, все слиняли на работу. Мы мухой. Вещички в машину – и айда. «Москвичок» мой хоть и дряхлый, а бегает…
Шабанов безосновательно назвал видавший виды «москвич» своим – он временно реквизировал машину у деда, пока тот отлеживался в больнице после инфаркта.
Не первый месяц Фонарь и Черный промышляли квартирными грабежами. Объекты выбирали просто – где железная дверь, там есть чем поживиться. В особо, по их определению, круто навороченные квартиры ни Фонарь, ни тем более трусоватый Черный соваться не рисковали – там можно и пулю схлопотать. А вот те, что попроще, но все-таки с железной дверью…
Перед налетом Фонарь провел рекогносцировку. Представившись электриком, которому нужно проверить счетчик, он разговорился с профессором и узнал, что тот живет вдвоем с сыном и днем нередко бывает дома. Фонарь ковырялся в счетчике, а сам оценивал боковым зрением обстановку. Вскоре он понял: подходяще.
Провернуть операцию решили на следующий день.
– Да вставай ты! – Фонарь толкнул под ельника в плечо. – Идем.
Он направился к подъезду. Черный плелся за ним, поднявшись по лестнице вслед за Фонарем, позвонил в дверь.
– Кто? – послышался голос профессора.
– Вчерашний электрик, Олег Андреевич, – будничным тоном сообщил Фонарь. – Забыл у вас в счетчике одну штуку подкрутить…
– А, Саша…
Дверь распахнулась, и налетчики ворвались в квартиру.
– Тихо, – сквозь зубы процедил Фонарь, прижимая к горлу профессора лезвие ножа. – Где деньги?
Черный захлопнул за собой дверь. Профессор уставился на грабителей скорее в растерянности, чем в страхе.
– Да что вы, ребята…
– Где деньги, падла?! – заорал Фонарь.
– Там, в секретере… – Калужский показал рукой.
Грабители торопливо устремились в гостиную. Фонарь открыл секретер торчащим в замочной скважине ключом, порылся в ящичках, нашел деньги.
– Мало. – Он обернулся к профессору. – Где… Эй, стой, сука!
Он увидел, что Калужский отпер и приоткрывает входную дверь. Дальнейшее произошло мгновенно. Очевидно, Фонарь не хотел этого – так получилось… Он бросился к профессору, схватил его правой рукой за волосы и рванул обратно в прихожую. Финка в левой руке Фонаря вонзилась Калужскому под лопатку. Рефлекторный, импульсивный удар? Неконтролируемая вспышка злобы? Или Калужский, падая, напоролся на нож? Так или иначе, профессор повалился к ногам налетчика, обливаясь кровью.
– Ты убил его! – закричал Черный. – Все, мокрое дело, нам кранты!
– Не суетись, – деловито сказал Фонарь, запирая дверь на засов. Он наклонился над профессором, пощупал пульс. – И впрямь подох… Ну и лады, зачем нам свидетель…
– Бежим отсюда, – в ужасе прошептал Черный.
– Заткнись! – Фонарь оттолкнул сообщника и принялся обшаривать квартиру. Мало-мальски ценные вещи исчезали в сумке Черного – магнитофон «Панасоник» и видеоплеер из комнаты Антона, золотые украшения, хранимые профессором в память об умершей жене…
– Жаль, в сумку не влезет. – Фонарь кивнул на компьютер. – Так понесем.
– А не засекут нас, в открытую? – спросил Черный. Хладнокровие дружка подействовало на него как транквилизатор.
– Не бросать же, это ж каких бабок стоит. И вот причиндалы…
Фонарь сгреб и бросил в сумку дискеты, компакт-диски, потом отсоединил от монитора системный блок (отдельный, «Тауэр»), клавиатуру, колонки, мышь и недорогой лазерный принтер «Окипейдж». На то, чтобы отвинтить несколько болтов и вытащить вилки из гнезд, его умственных способностей вполне хватило.
– Теперь сматываемся, – распорядился он.
Они перенесли в машину украденные вещи, никого не встретив ни в подъезде, ни возле него. Фонарь сел за руль, газанул, и «москвич» затерялся в столичной сутолоке.
Барсов прибыл в квартиру профессора три часа спустя. Там он застал рыдающего Антона и милицейскую опергруппу. После долгих расспросов его отпустили.
23
– Вот черт! – Кулак Генриха Рудольфовича с размаха опустился на полированную крышку стола.
– Увы, Генрих Рудольфович, – пробормотал Барсов. – Калужский мертв, компьютер похищен…
В какой-то мере он был даже рад случившемуся. Конечно, смерть друга – трагедия, но все же неприятно становиться подлецом…
– Зато теперь мы знаем, что открытие – не фикция, коль скоро кто-то поспешил перехватить его, – проговорил
Бек, вновь обретая самообладание. – Ладно, найдем. Ты пока иди, Николай, дальше я сам…
Барсов покинул апартаменты своего шефа. Генрих Рудольфович снял телефонную трубку.
– Алексей? Говорит Бек. Узнал? Вот и молодец. Подскочи-ка ко мне сейчас… Да наплевать мне на твою работу. Я сказал – сейчас.
Он в раздражении бросил трубку.
Полковник милиции Алексей Кондратьев появился через полчаса. Он начал было жаловаться на трудности внезапных отлучек со службы, но Бек бесцеремонно перебил:
– Что у тебя там с убийством профессора Калужского?
– Откуда вы… – Полковник осекся под грозным взглядом. – Убийство как убийство, финкой в спину. Обычная уголовщина. Налет на квартиру, ограбление…
– Финкой в спину? – переспросил Бек, несколько удивленный действиями наемных киллеров. – И что взяли?
– По словам сына профессора, деньги, золото, аппаратуру, компьютер.
– Какие наметки?
– Да есть кое-что, Генрих Рудольфович. Бабушка со второго этажа видела из окна двух подозрительных типов, входящих в подъезд. Как они вышли, она не видела, потому что по телевизору начался сериал, но по описанию смахивают на одну группу, за которой мы давно гоняемся. Чистят квартиры среднесостоятельных граждан. Правда, до сих пор обходилось без трупов, но, судя по положению тела профессора, он или оказал сопротивление, или пытался убежать…
– Что за типы? – спросил Бек.
– По агентурным данным, некие Фонарь и Черный. К сожалению, не судимые, так что подробностей никаких – ни настоящих имен, ни адресов, ни фото. Зато бабка заметила у подъезда древний рыжий «москвич», похоже четыреста двенадцатый.
– Ладно, ты свободен. Да… – спохватился Бек в ответ на вопросительный взгляд полковника. – Вон там на бюро доллары – возьми, пригодятся в хозяйстве.
Полковник смущенно спрятал деньги в карман, затем направился к двери. Бек, не удосужившись с ним попрощаться, размышлял.
Итак, охотник за открытием профессора нанял не киллеров, а банальных уголовников. И в этом есть резон – преступление едва ли примут за заказное. Профессионал застрелил бы Калужского из пистолета с глушителем, сбросил на дискету искомый файл и откланялся бы. Но тогда все шито белыми нитками. А тут… Да, похоже, противник достойный. Что ж, тем интереснее игра.
У Генриха Рудольфовича мелькнула мысль, что все это может оказаться невероятным совпадением, но такую возможность он вскоре отбросил. Если бы Бек верил в совпадения, тем более в невероятные, он не стал бы тем, кем стал.
Он набрал еще один телефонный номер.
– Виктор? Это Бек. Спасибо, и тебе того же… У тебя не найдется минутка заехать ко мне? Занят? Ах вечером? Да понимаешь, Витя, дело-то уж больно жаркое, уважь. Вот спасибо… Жду.
Спустя час Бек пожимал руку Виктору Белову, уголовному авторитету по кличке Дракон.
– Зачем звал? – Дракон плюхнулся в кресло и нацедил в бокал хозяйского виски. – Какую дрянь ты пьешь! Неужто не лучше наша, кристалловская…
– Кто любит арбуз, а кто – свиной хрящик, – философски заметил Бек. – А пригласил я тебя вот зачем. Бродят по Москве два архаровца, Фонарь и Черный… Вернее, разъезжают на допотопном «москвиче».
– Ну знаю таких. Гниль помойная. Что, они тебе дорожку перебежали? Тебе, королю, – эти черви? Хочешь, я вечером тебе их уши пришлю?
– Да нет, не надо, у меня к ним другой интерес. Ты бы рассказал про них моим ребятам – где они живут, где их машина… И главное – появился ли у них недавно компьютер, а если появился, то не исчез ли уже?
– Нет проблем. И про компьютер выясним.
– Вот и спасибо. Я подошлю ребят…
– Подсылай.
Перед уходом Дракон выпил-таки вторую рюмку забракованного им виски.
Бек рассматривал два варианта. Первый: похитить уголовников и выколотить из них правду о заказчике. Но этот вариант его не вполне устраивал – кто знает, что предпримет в ответ умный, хитрый противник? Второй вариант нравился ему гораздо больше: проследить за Фонарем и Черным вплоть до их встречи с заказчиком, переключиться на него и действовать по обстановке. Правда, это проходило лишь в случае, если встреча еще не состоялась.
Генрих Рудольфович не думал о том, чтобы попросту отобрать компьютер у налетчиков – это немногим лучше похищения их самих. Да и профессор наверняка защитил файл паролем. И вполне логично, что, кроме самого Калужского, пароль (по логике) известен лишь одному человеку – заказчику убийства и ограбления, иначе он не санкционировал бы устранение профессора. И об этом человеке нужно собрать информацию.
– Вон, видишь, – указал пальцем Фонарь. – Вон тот, что вышел. Это сын его. Значит, теперь старик в квартире один. Пошли.
Фонарь встал, Черный же словно приклеился к скамье.
– Ты чего? – обернулся Фонарь.
– Боязно, застукают в подъезде…
– Кто? – Фонарь ухмыльнулся. – Одиннадцать часов, все слиняли на работу. Мы мухой. Вещички в машину – и айда. «Москвичок» мой хоть и дряхлый, а бегает…
Шабанов безосновательно назвал видавший виды «москвич» своим – он временно реквизировал машину у деда, пока тот отлеживался в больнице после инфаркта.
Не первый месяц Фонарь и Черный промышляли квартирными грабежами. Объекты выбирали просто – где железная дверь, там есть чем поживиться. В особо, по их определению, круто навороченные квартиры ни Фонарь, ни тем более трусоватый Черный соваться не рисковали – там можно и пулю схлопотать. А вот те, что попроще, но все-таки с железной дверью…
Перед налетом Фонарь провел рекогносцировку. Представившись электриком, которому нужно проверить счетчик, он разговорился с профессором и узнал, что тот живет вдвоем с сыном и днем нередко бывает дома. Фонарь ковырялся в счетчике, а сам оценивал боковым зрением обстановку. Вскоре он понял: подходяще.
Провернуть операцию решили на следующий день.
– Да вставай ты! – Фонарь толкнул под ельника в плечо. – Идем.
Он направился к подъезду. Черный плелся за ним, поднявшись по лестнице вслед за Фонарем, позвонил в дверь.
– Кто? – послышался голос профессора.
– Вчерашний электрик, Олег Андреевич, – будничным тоном сообщил Фонарь. – Забыл у вас в счетчике одну штуку подкрутить…
– А, Саша…
Дверь распахнулась, и налетчики ворвались в квартиру.
– Тихо, – сквозь зубы процедил Фонарь, прижимая к горлу профессора лезвие ножа. – Где деньги?
Черный захлопнул за собой дверь. Профессор уставился на грабителей скорее в растерянности, чем в страхе.
– Да что вы, ребята…
– Где деньги, падла?! – заорал Фонарь.
– Там, в секретере… – Калужский показал рукой.
Грабители торопливо устремились в гостиную. Фонарь открыл секретер торчащим в замочной скважине ключом, порылся в ящичках, нашел деньги.
– Мало. – Он обернулся к профессору. – Где… Эй, стой, сука!
Он увидел, что Калужский отпер и приоткрывает входную дверь. Дальнейшее произошло мгновенно. Очевидно, Фонарь не хотел этого – так получилось… Он бросился к профессору, схватил его правой рукой за волосы и рванул обратно в прихожую. Финка в левой руке Фонаря вонзилась Калужскому под лопатку. Рефлекторный, импульсивный удар? Неконтролируемая вспышка злобы? Или Калужский, падая, напоролся на нож? Так или иначе, профессор повалился к ногам налетчика, обливаясь кровью.
– Ты убил его! – закричал Черный. – Все, мокрое дело, нам кранты!
– Не суетись, – деловито сказал Фонарь, запирая дверь на засов. Он наклонился над профессором, пощупал пульс. – И впрямь подох… Ну и лады, зачем нам свидетель…
– Бежим отсюда, – в ужасе прошептал Черный.
– Заткнись! – Фонарь оттолкнул сообщника и принялся обшаривать квартиру. Мало-мальски ценные вещи исчезали в сумке Черного – магнитофон «Панасоник» и видеоплеер из комнаты Антона, золотые украшения, хранимые профессором в память об умершей жене…
– Жаль, в сумку не влезет. – Фонарь кивнул на компьютер. – Так понесем.
– А не засекут нас, в открытую? – спросил Черный. Хладнокровие дружка подействовало на него как транквилизатор.
– Не бросать же, это ж каких бабок стоит. И вот причиндалы…
Фонарь сгреб и бросил в сумку дискеты, компакт-диски, потом отсоединил от монитора системный блок (отдельный, «Тауэр»), клавиатуру, колонки, мышь и недорогой лазерный принтер «Окипейдж». На то, чтобы отвинтить несколько болтов и вытащить вилки из гнезд, его умственных способностей вполне хватило.
– Теперь сматываемся, – распорядился он.
Они перенесли в машину украденные вещи, никого не встретив ни в подъезде, ни возле него. Фонарь сел за руль, газанул, и «москвич» затерялся в столичной сутолоке.
Барсов прибыл в квартиру профессора три часа спустя. Там он застал рыдающего Антона и милицейскую опергруппу. После долгих расспросов его отпустили.
23
– Вот черт! – Кулак Генриха Рудольфовича с размаха опустился на полированную крышку стола.
– Увы, Генрих Рудольфович, – пробормотал Барсов. – Калужский мертв, компьютер похищен…
В какой-то мере он был даже рад случившемуся. Конечно, смерть друга – трагедия, но все же неприятно становиться подлецом…
– Зато теперь мы знаем, что открытие – не фикция, коль скоро кто-то поспешил перехватить его, – проговорил
Бек, вновь обретая самообладание. – Ладно, найдем. Ты пока иди, Николай, дальше я сам…
Барсов покинул апартаменты своего шефа. Генрих Рудольфович снял телефонную трубку.
– Алексей? Говорит Бек. Узнал? Вот и молодец. Подскочи-ка ко мне сейчас… Да наплевать мне на твою работу. Я сказал – сейчас.
Он в раздражении бросил трубку.
Полковник милиции Алексей Кондратьев появился через полчаса. Он начал было жаловаться на трудности внезапных отлучек со службы, но Бек бесцеремонно перебил:
– Что у тебя там с убийством профессора Калужского?
– Откуда вы… – Полковник осекся под грозным взглядом. – Убийство как убийство, финкой в спину. Обычная уголовщина. Налет на квартиру, ограбление…
– Финкой в спину? – переспросил Бек, несколько удивленный действиями наемных киллеров. – И что взяли?
– По словам сына профессора, деньги, золото, аппаратуру, компьютер.
– Какие наметки?
– Да есть кое-что, Генрих Рудольфович. Бабушка со второго этажа видела из окна двух подозрительных типов, входящих в подъезд. Как они вышли, она не видела, потому что по телевизору начался сериал, но по описанию смахивают на одну группу, за которой мы давно гоняемся. Чистят квартиры среднесостоятельных граждан. Правда, до сих пор обходилось без трупов, но, судя по положению тела профессора, он или оказал сопротивление, или пытался убежать…
– Что за типы? – спросил Бек.
– По агентурным данным, некие Фонарь и Черный. К сожалению, не судимые, так что подробностей никаких – ни настоящих имен, ни адресов, ни фото. Зато бабка заметила у подъезда древний рыжий «москвич», похоже четыреста двенадцатый.
– Ладно, ты свободен. Да… – спохватился Бек в ответ на вопросительный взгляд полковника. – Вон там на бюро доллары – возьми, пригодятся в хозяйстве.
Полковник смущенно спрятал деньги в карман, затем направился к двери. Бек, не удосужившись с ним попрощаться, размышлял.
Итак, охотник за открытием профессора нанял не киллеров, а банальных уголовников. И в этом есть резон – преступление едва ли примут за заказное. Профессионал застрелил бы Калужского из пистолета с глушителем, сбросил на дискету искомый файл и откланялся бы. Но тогда все шито белыми нитками. А тут… Да, похоже, противник достойный. Что ж, тем интереснее игра.
У Генриха Рудольфовича мелькнула мысль, что все это может оказаться невероятным совпадением, но такую возможность он вскоре отбросил. Если бы Бек верил в совпадения, тем более в невероятные, он не стал бы тем, кем стал.
Он набрал еще один телефонный номер.
– Виктор? Это Бек. Спасибо, и тебе того же… У тебя не найдется минутка заехать ко мне? Занят? Ах вечером? Да понимаешь, Витя, дело-то уж больно жаркое, уважь. Вот спасибо… Жду.
Спустя час Бек пожимал руку Виктору Белову, уголовному авторитету по кличке Дракон.
– Зачем звал? – Дракон плюхнулся в кресло и нацедил в бокал хозяйского виски. – Какую дрянь ты пьешь! Неужто не лучше наша, кристалловская…
– Кто любит арбуз, а кто – свиной хрящик, – философски заметил Бек. – А пригласил я тебя вот зачем. Бродят по Москве два архаровца, Фонарь и Черный… Вернее, разъезжают на допотопном «москвиче».
– Ну знаю таких. Гниль помойная. Что, они тебе дорожку перебежали? Тебе, королю, – эти черви? Хочешь, я вечером тебе их уши пришлю?
– Да нет, не надо, у меня к ним другой интерес. Ты бы рассказал про них моим ребятам – где они живут, где их машина… И главное – появился ли у них недавно компьютер, а если появился, то не исчез ли уже?
– Нет проблем. И про компьютер выясним.
– Вот и спасибо. Я подошлю ребят…
– Подсылай.
Перед уходом Дракон выпил-таки вторую рюмку забракованного им виски.
Бек рассматривал два варианта. Первый: похитить уголовников и выколотить из них правду о заказчике. Но этот вариант его не вполне устраивал – кто знает, что предпримет в ответ умный, хитрый противник? Второй вариант нравился ему гораздо больше: проследить за Фонарем и Черным вплоть до их встречи с заказчиком, переключиться на него и действовать по обстановке. Правда, это проходило лишь в случае, если встреча еще не состоялась.
Генрих Рудольфович не думал о том, чтобы попросту отобрать компьютер у налетчиков – это немногим лучше похищения их самих. Да и профессор наверняка защитил файл паролем. И вполне логично, что, кроме самого Калужского, пароль (по логике) известен лишь одному человеку – заказчику убийства и ограбления, иначе он не санкционировал бы устранение профессора. И об этом человеке нужно собрать информацию.
24
«Метц выхватил пистолет, но не успел выстрелить, автоматная очередь Юргена выкрошила бетон из угла стены. Юрген прятался за нагроможденными в подвале контейнерами, откуда мог спокойно, как на полигоне, расстрелять Метца, едва тот покажется. Пришло время для гранаты, единственной гранаты, подумалось Метцу. И если Юрген уцелеет после взрыва, Метц погиб, кончено…
Из-за угла Метц швырнул гранату в направлении контейнеров. Юрген отреагировал длинной очередью, осколки бетона хлестнули по щеке Метца. Прогрохотал оглушительный взрыв, поднявший тучу пыли. В пылевом облаке Метц шагнул вперед и опустошил магазин пистолета туда, где, по его расчетам, укрывался враг. Ответной автоматной очереди не последовало.
Пыль немного осела, хотя по-прежнему разъедала глаза. Метц неторопливо подошел к развороченным взрывом контейнерам. Юрген лежал, бессмысленно таращась в потолок остановившимся мертвым взглядом.
Путь был свободен. Теперь ничто более – ничто на свете– не помешает Альфреду Метцу добраться до Ледяного Паука, в этом он был увере… н…»
нннннннннннн н н н н…
Палец Бориса Градова снова и снова ударял по частенько заедающей букве «н» на старенькой пишущей машинке. Злополучная буква упорно не желала пропечатываться. Градов стукнул кулаком по столу, угодив по краю пепельницы. Пепельница с озорным звоном перевернулась, окурки разлетелись по комнате; облака пепла выглядели не слабее пылевой тучи из романа Градова «Ледяной Паук».
Из-за угла Метц швырнул гранату в направлении контейнеров. Юрген отреагировал длинной очередью, осколки бетона хлестнули по щеке Метца. Прогрохотал оглушительный взрыв, поднявший тучу пыли. В пылевом облаке Метц шагнул вперед и опустошил магазин пистолета туда, где, по его расчетам, укрывался враг. Ответной автоматной очереди не последовало.
Пыль немного осела, хотя по-прежнему разъедала глаза. Метц неторопливо подошел к развороченным взрывом контейнерам. Юрген лежал, бессмысленно таращась в потолок остановившимся мертвым взглядом.
Путь был свободен. Теперь ничто более – ничто на свете– не помешает Альфреду Метцу добраться до Ледяного Паука, в этом он был увере… н…»
нннннннннннн н н н н…
Палец Бориса Градова снова и снова ударял по частенько заедающей букве «н» на старенькой пишущей машинке. Злополучная буква упорно не желала пропечатываться. Градов стукнул кулаком по столу, угодив по краю пепельницы. Пепельница с озорным звоном перевернулась, окурки разлетелись по комнате; облака пепла выглядели не слабее пылевой тучи из романа Градова «Ледяной Паук».