Страница:
Борис взял визитную карточку. Там стояло только — «Альберт Игнатьевич Монк», и номер мобильного телефона. Больше ничего, но в углу карточки улыбался сфинкс. Поколебавшись, Борис все же сунул карточку в карман.
8.
9.
10.
Борис ждал Олю. Она обещала прийти в десять. Но ее не было и в одиннадцать, и в половине двенадцатого… Позвонить ей по телефону Борису мешало какое-то не осознанное им суеверие, словно этот звонок мог разрушить что-то необычайно ценное и хрупкое.
Она пришла в двенадцать. На пороге, не захлопнув двери, Борис стиснул Олю в объятьях, и беспрерывные поцелуи мешали ей говорить. Она только смеялась и целовала его в ответ, а когда наконец исхитрилась произнести первые слова, они были такими.
— Ну, подожди же… Подожди хотя бы до комнаты…
— Я не могу до комнаты, — ответил Борис очень серьезно. — Я слишком долго ждал.
Но до комнаты они все-таки добрались, и конечно, Борис не спешил расспрашивать ее там, почему она опоздала. Он так и никогда и не узнал этого, потому что так и не спросил… В первые часы после встречи им было не до вопросов и ответов, а потом… Да разве это важно было потом?
Итак, он не спросил, а она опоздала и не позвонила вовсе не из-за каких-то неотложных дел. С ней произошло то, чего никогда не случалось раньше: приступ жесточайшей головной боли свалил ее, такой, что каждое движение вызывало опрокидывающий взрыв внутри черепной коробки. Она не могла даже встать и добрести до кухни, где в аптечке хранился аспирин…
А прошло все так же внезапно, как и началось. И спустя пять минут Оля уже не могла поверить, что умирала от страшной боли, не могла вспомнить, как это было… И было ли это? Странная аберрация памяти, будто что-то заставляло ее забыть… Черный провал. И сейчас, лежа в объятиях Бориса, утомленная, разомлевшая от ласк, она и не подумала рассказать ему. О чем рассказывать? Голова разболелась, вот тоже великое дело…
А Борису — ему было о чем рассказать Оле. Но с чего начать, как связать все воедино, и есть ли связь между последними событиями? А что-то и событием трудно назвать. Барон фон Ниманд, увиденный во сне. Это всего только сон! Пусть неправдоподобно последовательный и логичный, какими никогда не бывают сны, но все же только сон. И само это имя, «Ниманд», безусловно, продиктовано подсознательным воспоминанием о найденной когда-то в шкатулке записке…
Произнесенное мысленно слово «записка» подтолкнуло Бориса, и он сказал.
— Оля, знаешь, я тут получил одну записку…
— О! Хорошо, что напомнил! Ведь и я принесла тебе письмо…
Она легко вскочила, и он залюбовался невольно ее обнаженной фигуркой… Может быть, не столь изящной, как те, какие фотографируют для журнальных обложек. Но те, на снимках, всегда представлялись Борису сделанными из резины, пустыми внутри. Оля была не такой. Она вся была для любви… Она была настоящая. Не потому ли ей так не везло с любовью в этом мире, почти целиком синтетическом?
— Вот письмо, — сказала она, доставая конверт из кармана своей брошенной на стул белой курточки. — Увидела в твоем почтовом ящике и взяла. Он, правда, был заперт, но замок там у тебя…
— Да, — кивнул Борис, — видимость, а не замок. Я сам всегда без ключа открываю.
Он посмотрел на конверт. Без обратного адреса, без почтовых штемпелей… Адрес Бориса был напечатан на принтере. Борис открыл конверт, достал и развернул сложенный вдвое лист бумаги.
«Вы еще не решили пойти в кино? Подсказываю: хорошие фильмы идут в кинотеатре Dream Theater. Улица Льва Толстого, 12».
— Что там? — Оля увидела, как изменилось его лицо.
— Продолжение моей записки, — вздохнул Борис.
Взяв первую записку со стола, он протянул ее Оле.
— «Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает на них, — прочла она вслух. — Не сходить ли вам в кино…».
— А теперь прочти это, — он передал ей вынутый из конверта листок, текст на котором был написан тем же почерком.
— Dream Theater? — она недоуменно подняла брови. — Я и не знала, что у нас в городе есть кинотеатр с английским названием.
— Обе записки без подписи, — проговорил Борис, вновь заглядывая в конверт, словно он надеялся обнаружить там еще что-то. — Первая появилась куда драматичнее, чем вторая. Понимаешь, я спал… А когда проснулся — она была здесь.
— Здесь?
— Вот здесь. На тумбочке.
— Но ведь у тебя было заперто?
— Конечно.
— Как же она могла сюда попасть?
— Я не знаю.
— И что ты думаешь делать? Принять приглашение?
— Не знаю, — задумчиво повторил Борис. — Для начала неплохо бы выяснить, что за кинотеатр такой. Дай, пожалуйста, справочник… Там, на полке сверху.
Пролистав телефонный справочник до «Культурных и зрелищных учреждений», Борис быстро убедился, что кинотеатра под названием Dream Theater там нет. Более того, ни одному кинотеатру не соответствовал адрес «Льва Толстого, 12».
Борис подтянул к себе телефон.
— Куда ты звонишь? — спросила Оля.
— В городскую справочную службу… Алло! Девушка, будьте добры, посмотрите номер телефона кинотеатра Dream Theater… Что? Это по-английски… Да я понимаю, что мы не в Лондоне, но… Ну, тогда посмотрите кинотеатр по адресу Льва Толстого, двенадцать… Не значится? Спасибо… — он положил трубку. — Интересно… Меня приглашают в кинотеатр, которого нет.
— Подожди, — Оля взяла телефонный аппарат и пристроила на коленях. — Льва Толстого, двенадцать… Там неподалеку живет мой учитель. Попробую ему позвонить.
— Что за учитель? — ревниво спросил Борис.
— Учитель английского, — улыбнулась Оля, набирая номер. — Уж он побыстрее поймет, что такое Dream Theater, чем девушка из справочной… Виктор Геннадьевич? Здравствуйте, это Оля Ракитина.
Она держала трубку не вплотную к уху, чтобы Борис мог слышать весь разговор, включая реплики ее собеседника.
— Здравствуй, Оля, — откликнулся приятный баритон в трубке. Судя по оттенкам тембра, он принадлежал пожилому человеку. — Вот хорошо, что ты позвонила. Я и сам собирался тебе звонить. Как твои дела, почему не навещаешь нас? Мария Сергеевна тоже по тебе скучает.
— Спасибо, Виктор Геннадьевич, привет ей огромный. Непременно загляну к вам на днях. Как здоровье ваше?
— Да ничего, в порядке пока…
— Виктор Геннадьевич, у меня тут такой… Случай, не случай… В общем, один мой знакомый услышал про какой-то кинотеатр по адресу Льва Толстого, двенадцать. А в справочниках его нет. Я подумала, вы там рядом… Может, мой знакомый ошибся? И может, вы знаете, что там, в доме двенадцать? Я вот там сто раз проходила к вам, да как-то внимания не обращала…
До Бориса донесся какой-то шелест в трубке, которой он принял за вздох.
— Знаю, Оля. Льва Толстого, двенадцать. Там действительно есть старый кинотеатр. Он построен еще до революции, назывался тогда «Олимпия». Принадлежал Павлу Ольхину, прокатчику, и как бы сейчас сказали, продюсеру, королю немого кино. Вот… В семнадцатом году Ольхин успел уехать за границу, а в кинотеатре устроили комсомольский клуб или что-то такое. Что там было дальше, я не знаю, я же не занимался специально историей кинотеатра «Олимпия»… В девяностых годах там точно был склад, а в новейшее время здание пустовало. Городские власти голову ломали, что с ним делать. Продать — покупателей не находилось, дом обветшал, был в очень плохом состоянии. Реставрировать — себе дороже. Снести — так это облик исторического центра, неприятностей не оберешься.
— И что же теперь? Он так и пустует?
— Да нет, нашелся все-таки покупатель.
— Кто?
— По слухам, весьма экстравагантный богач. Он отреставрировал кинотеатр — вернее, оборудовал заново — чтобы использовать по первоначальному назначению. Так говорят. Внутри я там не был, а снаружи, по-моему, мало что изменилось. На вывеске разве — «Dream Theater»…
— Большой оригинал этот богач.
— Не такой уж оригинал. Так называлось множество кинотеатров в Америке в тридцатые годы. И вообще, «театр грез» — это штамп… А вывеска довольно блеклая, малозаметная. Если он такой рекламой думает привлекать зрителей, прибыли не скоро дождется…
— Может, его кинотеатр еще не открылся?
— Думаю, открылся. Иногда появляются афиши.
— И что за фильмы?
— Ни одного знакомого названия.
— А может быть, у него там какой-нибудь элитарный киноклуб для гурманов?
— Может быть, Оля… Я тебе рассказал все, что мне известно об этом.
— Спасибо, Виктор Геннадьевич. Я передам своему знакомому. Он как раз и есть киногурман, это ему будет интересно.
— Рад был помочь, Оля. Заходи…
— Обязательно, Виктор Геннадьевич. Спасибо еще раз… До свидания!
— Оля!
— Да?
— Подожди минутку… Как бы это сказать… Понимаешь, мне не хотелось бы повторять досужие слухи, мы разумные люди… Но… Ты ведь не совсем равнодушна к этому своему знакомому?
— Вы угадали. Не совсем.
— Тогда… Лучше посоветуй ему сходить в какой-нибудь другой кинотеатр.
— Почему?
— Нет, Оля, нет… Ничего. Просто дурацкие слухи. Но ты умная девушка. До свидания… Береги себя.
Положив трубку, Оля взглянула на Бориса.
— Ты все слышал?
— Да… Что же мы имеем? Богач с причудами восстановил старый кинотеатр и показывает там какие-то фильмы. К рекламе он, видимо, совсем не стремится. Даже в справочниках его кинотеатра нет — а чтобы не попасть в справочники, надо еще и заплатить. Ясно, что он делает это не ради прибыли. Тогда зачем?
— И он приглашает тебя в свой кинотеатр.
— Думаешь, это он приглашает? — усомнился Борис.
— А кто же?
— Тогда непонятно, к чему вся эта канитель с записками. Если он хотел пригласить меня, чего проще — да подойти ко мне хоть в «Эллингтоне», или…
— И как ты объясняешь эти записки?
— Я их никак не объясняю. Но… Возможно, кому-то другому зачем-то нужно, чтобы я посетил Dream Theater.
— Ты пойдешь?
— Теперь обязательно.
— Я пойду с тобой.
— Оля… А вдруг это опасно? Тебя ведь предупредили.
8.
Он снова был в том же лесу, куда его не так давно затянула кружащаяся воронка пурпурной мглы, хлынувшей с компьютерного экрана. Только теперь не было этой мглы. Борис видел все вблизи и вдали отчетливее, чем наяву; он вдыхал запах этого леса, впитывал его звуки, чистые, первозданные. В то же время он не мог осознать, где, в какой конкретно точке пространства находится он сам ; он словно был везде и нигде.
Но эта призрачная неопределенность продолжалась недолго. Из-за поворота лесной дороги
/того поворота, что прежде был скрыт пурпурной мглой/
появился всадник. Борис видел его со стороны, но одновременно он и был этим всадником, жил его ощущениями, его мыслями. Эта двойственность накладывала странный отпечаток. Борис-всадник думал на каком-то чуждом Борису-наблюдателю языке, мысленно произносил слова этого языка, и как же могло быть иначе? Борис же извне, Борис-наблюдатель, мог только отметить, что этот язык походил на немецкий. Современным немецким языком Борис худо-бедно владел. А это если и был немецкий, то такой, на каком говорили лет пятьсот назад…
Молния с треском разорвала хмурые небеса, потом еще и еще раз. Вот-вот разразится ливень, но это уже не так досадно: вековой лес позади, в просветах меж деревьями-великанами виден холм, а за ним — башни замка ландграфа Ангремского. Совсем скоро всадник будет в замке, его ждет отдых в трудном пути… В одном из его трудных путей.
Всадник был одет в простую кожаную куртку и узкие полотняные штаны, его вооружение составляли короткий меч у пояса и кинжал в ножнах. Похоже было, что о лошади он заботился значительно больше, чем о себе: ее голову прикрывал наглавник из грубой кожи, грудь и бока защищали железные бляхи. А на всаднике не было ни гобиссона, ни стального нагрудника. Он не носил даже легкого шлема, и его густые длинные волосы трепал ветер. Ниспадавшие пряди порой мешали ему видеть, но и видеть тут было почти нечего. Лес и дорога, башни вдали; вот и все.
Но если одинокий всадник уже предвкушал желанный отдых в замке ландграфа Ангремского, он с этим немного поспешил.
В лесу послышались громкие хриплые кличи, топот копыт. Не менее полутора десятков верховых на выносливых и неприхотливых аррерских лошадях окружили одинокого всадника там, где лес несколько расступался, образуя подобие поляны. Вооруженные мечами и булавами, они возникли как из-под земли… Их одежда не оставляла сомнений: это не солдаты. А кроме солдат, кто еще может передвигаться по лесу ландграфа вооруженным отрядом? Увы, ответ был очевиден.
Предводитель разбойников, огромный косматый детина, осадил свою лошадь, всматриваясь в лицо одинокого путника. Все черты этого лица, от высокого лба мыслителя до жесткого властного подбородка, говорили разбойнику о том, что перед ним не простолюдин. Но почему тогда он путешествует в одиночку и носит простую одежду? Разбойник явно не мог угадать, кто перед ним, и оттого чувствовал себя неуверенно. Видимо, чтобы преодолеть эту неуверенность, он заговорил насмешливо, подчеркивая свой варварский акцент.
— Эй! Кого это занесло в наши края, интересно бы знать, а, парни? — он оглянулся на своих головорезов, ища у них поддержки. — Тут ведь всякие попадаются. Идет себе старичок, ан глядь — епископ на прогулке…
— Зачем тебе знать, кто я? — спокойно откликнулся одинокий всадник. — Ты всегда просишь людей представиться, прежде чем ограбить их?
Разбойник ухмыльнулся.
— Не всегда, мой господин! Но грабить человека недостаточно знатного, может быть, ниже моего достоинства. Вот если передо мной граф, или там барон…
— Барон? Ну что же, пусть будет так. Барон фон Ниманд, к твоим услугам…
Предводитель шайки расхохотался, показывая обломки гнилых зубов.
— Вы еще и шутник, мой господин! Ну ладно, фон Ниманд так фон Ниманд. Будьте так любезны, барон, передайте мне тот красиво расшитый кошелек, что приторочен к седлу вашей лошади. Снаружи он мне очень нравится, а вот что там внутри?
— Кошелек действительно красив, — согласился тот, кто назвал себя бароном фон Нимандом. — И он не пуст. Но прежде чем прикоснуться к нему, не сбегать ли тебе к ручью, вымыть руки? Если тут недалеко, я охотно подожду.
— Вы и впрямь шутник, барон, — проскрипел разбойник с недобрым прищуром, в котором не осталось и следа былой задиристой насмешливости. — Но я тоже люблю шутки. А по мне не скажешь, правда? Особенно я люблю шутить над наглецами, разъезжающими по моей земле…
— Твоей земле? Я думал, это земля ландграфа Ангремского.
— Ну, так считается, — разбойник пренебрежительно отмахнулся. — Ландграфу принадлежит замок, деревни, крестьяне и все такое. Зато леса и дороги — мои! Я мог бы сейчас приказать моим молодцам убить вас, барон. Отправить к вашим предкам из рода фон Нимандов — в никуда…
— Что же тебе мешает?
— Вы оскорбили меня! И хотя я презираю все эти рыцарские штучки, буду драться с вами один на один. Я жажду сам снести голову с ваших плеч! Защищайтесь! Или ваш меч так же фальшив, как ваше имя?!
— А если поединок закончится моей победой… — начал фон Ниманд.
— Ох, как вы самонадеяны, барон!
— Тогда что удержит твоих людей от расправы со мной?
— Боюсь, ничто! Ведь тогда некому будет приказать им оставить вас в покое… Но довольно болтовни! К бою!
В холодном воздухе сверкнули обнаженные мечи, со звоном скрестились. Фон Ниманд владел оружием столь искусно, что вскоре ощутимо теснил противника, обладавшего геркулесовой силой, но значительно уступавшего в тактике боя и фехтовальных премудростях. Исход поединка был бы предрешен, если бы один из разбойников не поспешил на помощь своему предводителю. Булава со свистом рассекла воздух. Фон Ниманд отразил и этот удар, но не сумел до конца погасить инерцию тяжелого снаряда, достигшего его лба. Силы удара хватило, чтобы сбросить барона с лошади.
Теряя сознание, барон слышал крики, бряцание мечей… Прежде чем лишиться чувств, он еще успел удивиться, кто и с кем там вступил в сражение.
Борис-наблюдатель словно бы исчез в этот момент, мир в его глазах померк так же, как мир в глазах Бориса-фон Ниманда… Он вновь возвратился в двух ипостасях, оказавшись в полутемной сводчатой комнате с каменными стенами, с чадящими факелами в поставцах.
Фон Ниманд лежал на широкой деревянной лавке. Старая женщина отирала кровь с его лица чистой полотняной тряпицей, смоченной в холодной воде. Борису-наблюдателю была хорошо видна глубокая рана прямо над левой бровью, рассекшая лоб фон Ниманда зигзагом, похожим на сильно вытянутую по горизонтали латинскую букву N.
— Где я? — едва смог вымолвить фон Ниманд.
— Все в порядке, — успокаивающе сказала старая женщина. — Вы в замке ландграфа Ангремского. Вы в безопасности, все позади. Эти негодяи чуть не убили вас, но вовремя подоспели солдаты.
Фон Ниманд отвечал или спрашивал что-то, но этого Борис-наблюдатель уже не слышал. А Борис-фон Ниманд перестал существовать… Был только один Борис Багрянцев, и он медленно всплывал из глубин сна… Он просыпался.
Едва открыв глаза, Борис нашарил на тумбочке сигареты, щелкнул зажигалкой. Полулежа на подушках, он курил, еще не в состоянии полностью отделить себя от мира, где он только что побывал.
Наконец он принудил себя встать, и сразу его взгляд наткнулся на листок бумаги, белеющий на тумбочке возле пачки сигарет. Насколько Борис помнил, никаких листков он сюда не клал.
Он протянул руку и взял листок. Размашистым, уверенным почерком там было написано: «Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает на них. Не сходить ли вам в кино?»
— Что же это, — пробурчал Борис, — все еще сплю я, что ли…
Он зажмурился на мгновение. За этот миг листок бумаги никуда не пропал. Настоящий листок, белый, гладкий на ощупь, с абсурдным, бессмысленным текстом, написанным абсолютно незнакомым почерком.
Нет, я не сплю, подумал Борис. Это все наяву, а значит, пока я спал, кто-то отпер дверь, вошел, положил сюда эту записку…
Он бросился в прихожую. Дверь была заперта. Борис открыл ее, осмотрел замочные скважины снаружи — никаких царапин. Но это еще ни о чем не говорит, тут эксперт нужен… Стоп, какой эксперт, зачем? И без эксперта ясно, что в квартире кто-то побывал.
Вернувшись в гостиную, Борис упал в кресло и перечитал записку. Да, он не ошибся, там написано именно то, что он и прочел в первый раз.
Если это шутка, то довольно странная. Прежде всего, над чем же следует смеяться? А если не шутка, и один человек присылает другому записку (неважно, каким способом), то он ведь обычно рассчитывает, что адресату будет понятен смысл сообщения?
Скомканная записка полетела в угол.
— Пива, — решительно сказал Борис и встал. — Пива!
Но эта призрачная неопределенность продолжалась недолго. Из-за поворота лесной дороги
/того поворота, что прежде был скрыт пурпурной мглой/
появился всадник. Борис видел его со стороны, но одновременно он и был этим всадником, жил его ощущениями, его мыслями. Эта двойственность накладывала странный отпечаток. Борис-всадник думал на каком-то чуждом Борису-наблюдателю языке, мысленно произносил слова этого языка, и как же могло быть иначе? Борис же извне, Борис-наблюдатель, мог только отметить, что этот язык походил на немецкий. Современным немецким языком Борис худо-бедно владел. А это если и был немецкий, то такой, на каком говорили лет пятьсот назад…
Молния с треском разорвала хмурые небеса, потом еще и еще раз. Вот-вот разразится ливень, но это уже не так досадно: вековой лес позади, в просветах меж деревьями-великанами виден холм, а за ним — башни замка ландграфа Ангремского. Совсем скоро всадник будет в замке, его ждет отдых в трудном пути… В одном из его трудных путей.
Всадник был одет в простую кожаную куртку и узкие полотняные штаны, его вооружение составляли короткий меч у пояса и кинжал в ножнах. Похоже было, что о лошади он заботился значительно больше, чем о себе: ее голову прикрывал наглавник из грубой кожи, грудь и бока защищали железные бляхи. А на всаднике не было ни гобиссона, ни стального нагрудника. Он не носил даже легкого шлема, и его густые длинные волосы трепал ветер. Ниспадавшие пряди порой мешали ему видеть, но и видеть тут было почти нечего. Лес и дорога, башни вдали; вот и все.
Но если одинокий всадник уже предвкушал желанный отдых в замке ландграфа Ангремского, он с этим немного поспешил.
В лесу послышались громкие хриплые кличи, топот копыт. Не менее полутора десятков верховых на выносливых и неприхотливых аррерских лошадях окружили одинокого всадника там, где лес несколько расступался, образуя подобие поляны. Вооруженные мечами и булавами, они возникли как из-под земли… Их одежда не оставляла сомнений: это не солдаты. А кроме солдат, кто еще может передвигаться по лесу ландграфа вооруженным отрядом? Увы, ответ был очевиден.
Предводитель разбойников, огромный косматый детина, осадил свою лошадь, всматриваясь в лицо одинокого путника. Все черты этого лица, от высокого лба мыслителя до жесткого властного подбородка, говорили разбойнику о том, что перед ним не простолюдин. Но почему тогда он путешествует в одиночку и носит простую одежду? Разбойник явно не мог угадать, кто перед ним, и оттого чувствовал себя неуверенно. Видимо, чтобы преодолеть эту неуверенность, он заговорил насмешливо, подчеркивая свой варварский акцент.
— Эй! Кого это занесло в наши края, интересно бы знать, а, парни? — он оглянулся на своих головорезов, ища у них поддержки. — Тут ведь всякие попадаются. Идет себе старичок, ан глядь — епископ на прогулке…
— Зачем тебе знать, кто я? — спокойно откликнулся одинокий всадник. — Ты всегда просишь людей представиться, прежде чем ограбить их?
Разбойник ухмыльнулся.
— Не всегда, мой господин! Но грабить человека недостаточно знатного, может быть, ниже моего достоинства. Вот если передо мной граф, или там барон…
— Барон? Ну что же, пусть будет так. Барон фон Ниманд, к твоим услугам…
Предводитель шайки расхохотался, показывая обломки гнилых зубов.
— Вы еще и шутник, мой господин! Ну ладно, фон Ниманд так фон Ниманд. Будьте так любезны, барон, передайте мне тот красиво расшитый кошелек, что приторочен к седлу вашей лошади. Снаружи он мне очень нравится, а вот что там внутри?
— Кошелек действительно красив, — согласился тот, кто назвал себя бароном фон Нимандом. — И он не пуст. Но прежде чем прикоснуться к нему, не сбегать ли тебе к ручью, вымыть руки? Если тут недалеко, я охотно подожду.
— Вы и впрямь шутник, барон, — проскрипел разбойник с недобрым прищуром, в котором не осталось и следа былой задиристой насмешливости. — Но я тоже люблю шутки. А по мне не скажешь, правда? Особенно я люблю шутить над наглецами, разъезжающими по моей земле…
— Твоей земле? Я думал, это земля ландграфа Ангремского.
— Ну, так считается, — разбойник пренебрежительно отмахнулся. — Ландграфу принадлежит замок, деревни, крестьяне и все такое. Зато леса и дороги — мои! Я мог бы сейчас приказать моим молодцам убить вас, барон. Отправить к вашим предкам из рода фон Нимандов — в никуда…
— Что же тебе мешает?
— Вы оскорбили меня! И хотя я презираю все эти рыцарские штучки, буду драться с вами один на один. Я жажду сам снести голову с ваших плеч! Защищайтесь! Или ваш меч так же фальшив, как ваше имя?!
— А если поединок закончится моей победой… — начал фон Ниманд.
— Ох, как вы самонадеяны, барон!
— Тогда что удержит твоих людей от расправы со мной?
— Боюсь, ничто! Ведь тогда некому будет приказать им оставить вас в покое… Но довольно болтовни! К бою!
В холодном воздухе сверкнули обнаженные мечи, со звоном скрестились. Фон Ниманд владел оружием столь искусно, что вскоре ощутимо теснил противника, обладавшего геркулесовой силой, но значительно уступавшего в тактике боя и фехтовальных премудростях. Исход поединка был бы предрешен, если бы один из разбойников не поспешил на помощь своему предводителю. Булава со свистом рассекла воздух. Фон Ниманд отразил и этот удар, но не сумел до конца погасить инерцию тяжелого снаряда, достигшего его лба. Силы удара хватило, чтобы сбросить барона с лошади.
Теряя сознание, барон слышал крики, бряцание мечей… Прежде чем лишиться чувств, он еще успел удивиться, кто и с кем там вступил в сражение.
Борис-наблюдатель словно бы исчез в этот момент, мир в его глазах померк так же, как мир в глазах Бориса-фон Ниманда… Он вновь возвратился в двух ипостасях, оказавшись в полутемной сводчатой комнате с каменными стенами, с чадящими факелами в поставцах.
Фон Ниманд лежал на широкой деревянной лавке. Старая женщина отирала кровь с его лица чистой полотняной тряпицей, смоченной в холодной воде. Борису-наблюдателю была хорошо видна глубокая рана прямо над левой бровью, рассекшая лоб фон Ниманда зигзагом, похожим на сильно вытянутую по горизонтали латинскую букву N.
— Где я? — едва смог вымолвить фон Ниманд.
— Все в порядке, — успокаивающе сказала старая женщина. — Вы в замке ландграфа Ангремского. Вы в безопасности, все позади. Эти негодяи чуть не убили вас, но вовремя подоспели солдаты.
Фон Ниманд отвечал или спрашивал что-то, но этого Борис-наблюдатель уже не слышал. А Борис-фон Ниманд перестал существовать… Был только один Борис Багрянцев, и он медленно всплывал из глубин сна… Он просыпался.
Едва открыв глаза, Борис нашарил на тумбочке сигареты, щелкнул зажигалкой. Полулежа на подушках, он курил, еще не в состоянии полностью отделить себя от мира, где он только что побывал.
Наконец он принудил себя встать, и сразу его взгляд наткнулся на листок бумаги, белеющий на тумбочке возле пачки сигарет. Насколько Борис помнил, никаких листков он сюда не клал.
Он протянул руку и взял листок. Размашистым, уверенным почерком там было написано: «Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает на них. Не сходить ли вам в кино?»
— Что же это, — пробурчал Борис, — все еще сплю я, что ли…
Он зажмурился на мгновение. За этот миг листок бумаги никуда не пропал. Настоящий листок, белый, гладкий на ощупь, с абсурдным, бессмысленным текстом, написанным абсолютно незнакомым почерком.
Нет, я не сплю, подумал Борис. Это все наяву, а значит, пока я спал, кто-то отпер дверь, вошел, положил сюда эту записку…
Он бросился в прихожую. Дверь была заперта. Борис открыл ее, осмотрел замочные скважины снаружи — никаких царапин. Но это еще ни о чем не говорит, тут эксперт нужен… Стоп, какой эксперт, зачем? И без эксперта ясно, что в квартире кто-то побывал.
Вернувшись в гостиную, Борис упал в кресло и перечитал записку. Да, он не ошибся, там написано именно то, что он и прочел в первый раз.
Если это шутка, то довольно странная. Прежде всего, над чем же следует смеяться? А если не шутка, и один человек присылает другому записку (неважно, каким способом), то он ведь обычно рассчитывает, что адресату будет понятен смысл сообщения?
Скомканная записка полетела в угол.
— Пива, — решительно сказал Борис и встал. — Пива!
9.
Одеваясь, он не нашел денег в кармане куртки. И в другом кармане тоже нет… Борис открыл ящик стола. Ага, тут есть немного, но на его обычную норму пива все равно не хватает пяти рублей. Но вот еще монетки… Теперь порядок, есть и пять монет по одному рублю. Правда, у него не останется ни копейки, но ладно, завтра или послезавтра в «Эллингтоне» он получит гонорар за последние выступления.
Ближайший киоск оказался закрытым, и Борис проехал еще полтора квартала до супермаркета. Загрузив тележку бутылками с любимым сортом пива, он подвез ее к кассе и протянул деньги, не пересчитывая. Зачем пересчитывать, когда он дома все точно подсчитал…
Кассирша воззрилась на деньги в недоумении.
— Что вы мне суете?
— А что такое? — спросил Борис. — Цены опять выросли? Простите, я не посмотрел… Вот досада…
— Какие цены? Вы что, шутки шутите?
Она раздраженно вложила деньги в руку Бориса. Тот пересчитал их.
— По-моему, все правильно…
— Правильно! Было бы правильно при батюшке-царе…
Борис вновь посмотрел на деньги, и словно какой-то переключатель щелкнул в его сознании. Только что он их пересчитывал и ничего необычного не замечал. Теперь он видел: это не те деньги, которые он взял из ящика, это… Невообразимое что-то. Купюры намного больше по размеру, других цветов, с гербами Российской Империи и портретами Государя Императора, хотя номиналы и количество совпадают. Аналогичное превращение произошло и с монетами. Пять монет по рублю — больших, сияющих новизной, с коронованными двуглавыми орлами.
В растерянности Борис обшарил все карманы. Никаких других денег там не было.
— Простите, — пробормотал он, — простите. Я и не думал шутить, это… Ошибка… Устал очень. Работал всю ночь…
— Оно и видно, — кассирша хмыкнула. — Нормальными-то деньгами будете платить?
— Не беспокойтесь… Я сейчас поставлю пиво на место и зайду позже, хорошо?
Кассирша равнодушно дернула плечом. Разгрузив тележку, Борис пулей вылетел из супермаркета, сел в машину, захлопнул дверцу. Отдышавшись, он вынул из кармана деньги. Обратного превращения не случилось.
— Так, — сказал Борис вслух. — Этот номер будет почище, чем с запиской… Но со мной, со мной самим что происходит? Почему я не заметил этого сразу? И что же мне теперь делать?
Раздумывая над последним, далеко не риторическим вопросом, он пришел к выводу, что нужно позвонить Эдику Старцеву. Этот приятель Бориса был не то чтобы коллекционером (хотя и собирал бессистемно кое-какой антиквариат), но своего рода энциклопедистом. Если дело касалось российской истории, Эдик мог поведать многое, причем зачастую в весьма неожиданных аспектах. Вот к нему и нужно обратиться.
Борис достал мобильный телефон и набрал номер Эдика. Тот был дома и пригласил Бориса заехать.
Жил Эдик недалеко. Уже через пятнадцать минут они обменивались рукопожатиями, а через двадцать Борис выложил свои деньги на письменный стол Эдика, лишь монеты оставил пока в кармане.
— Я хочу, чтобы ты взглянул на эти банкноты, — сказал он.
— Банкноты? — Эдик прищурился издали, не подходя к столу. — Это не банкноты, а бумажные деньги.
— Разве это не одно и то же?
— Не совсем. Банкноты, ассигнации, кредитные билеты, купюры, бумажные деньги — обычно употребляется как синонимы, но разница есть. Впрочем, к чему нам эти тонкости? Банкноты так банкноты, называй как хочешь. Но если быть точным, то, что ты положил на стол — бумажные деньги Российской Империи, последняя четверть девятнадцатого века.
— Посмотри внимательнее, пожалуйста.
— А что конкретно тебя интересует?
— Просто хочу, чтобы ты посмотрел внимательнее. Может быть, тебя самого что-то заинтересует в них.
Покачав головой, Эдик сел к столу. С минуту он рассматривал деньги с непонимающим видом, потом удивленно цокнул языком, открыл ящик стола и достал мощную лупу. Вооружившись ею, он принялся вновь изучать деньги, теперь гораздо придирчивее, и наконец произнес.
— Понимаю…
— Что ты понимаешь?
— Понимаю, что тебя смущает. Им больше века, а они как новенькие, будто вчера отпечатаны…
— Правильно, — сказал Борис. — Странно, правда?
— Странно… Допустим, они хранились где-то в идеальных условиях… Но все равно… Где ты их взял?
— Принес один парень. Интересовался, не купят ли их коллекционеры. Он почему-то думает, что у меня связи в этих кругах.
— Купят? — Эдик отложил лупу. — Вряд ли. Это вовсе не редкость, таких полно сохранилось, кому они нужны… Хотя, в таком состоянии… Честно… Я озадачен.
— Может, современная подделка?
— На подделку не похоже. Да и зачем в наше время кто-то стал бы их подделывать?
— Чтобы продать коллекционерам.
— Борис, прежде чем возиться с подделкой, такой человек непременно выяснил бы, что пользуется наибольшим спросом. ЭТО спросом не пользуется. И потом, он искусственно состарил бы свои изделия, чтобы их новизна не бросалась в глаза, так?
— Да, пожалуй… Но, раз так…
— Подожди, — Эдик поднял руку. — Тебе нужен не я.
— А кто?
— Я свяжусь с Мишей Аверьяновым… Он бонист…
— Кто?
— Бонист. Так называют тех, кто коллекционирует старинные бумажные деньги. На эту тему он знает все и еще немного, но главное — он работает в лаборатории одного НИИ…
— Что за лаборатория?
— Толком не знаю, но что-то физически-аналитическое. К ним даже криминалисты обращаются в трудных случаях… А твой случай, я уверен, его заведет. Если ты оставишь мне эти денежки, я передам их Мише, он их просветит на своих спектроскопах-микроскопах и все-все-все нам расскажет…
— Если так… Тогда передай ему еще и это…
Борис протянул Эдику пять монет. Тот присвистнул.
— Ого! Рубли Российской Империи, и тоже как новенькие! Ну, если твой парень еще и монеты чеканит…
— Не думаю, что он сам что-нибудь чеканит, — проговорил Борис, — но разобраться, по-моему, не мешает. Когда тебе позвонить?
— Надеюсь, это не срочно?
— Лучше бы поскорее, пока хозяин не объявился.
— А… Ну ладно, попробую поскорее. Я сам тебе позвоню, как только, так сразу, о’кей?
— О’кей…
Поговорив с Эдиком о пустяках еще с четверть часа, Борис ушел. Уже сидя в машине, он вспомнил, что забыл одолжить у Эдика на пиво. Возвращаться или звонить еще кому-то не хотелось… Видно, не судьба выпить сегодня.
Дома Борис первым делом подобрал скомканную записку, расправил и разгладил листок. Остаток дня он провел у телевизора, бездумно и бессмысленно переключая каналы. Он лег спать поздно, и уснуть ему все же удалось. Сны его были рваными, путаными, но это были просто сны, и ничего больше.
Ближайший киоск оказался закрытым, и Борис проехал еще полтора квартала до супермаркета. Загрузив тележку бутылками с любимым сортом пива, он подвез ее к кассе и протянул деньги, не пересчитывая. Зачем пересчитывать, когда он дома все точно подсчитал…
Кассирша воззрилась на деньги в недоумении.
— Что вы мне суете?
— А что такое? — спросил Борис. — Цены опять выросли? Простите, я не посмотрел… Вот досада…
— Какие цены? Вы что, шутки шутите?
Она раздраженно вложила деньги в руку Бориса. Тот пересчитал их.
— По-моему, все правильно…
— Правильно! Было бы правильно при батюшке-царе…
Борис вновь посмотрел на деньги, и словно какой-то переключатель щелкнул в его сознании. Только что он их пересчитывал и ничего необычного не замечал. Теперь он видел: это не те деньги, которые он взял из ящика, это… Невообразимое что-то. Купюры намного больше по размеру, других цветов, с гербами Российской Империи и портретами Государя Императора, хотя номиналы и количество совпадают. Аналогичное превращение произошло и с монетами. Пять монет по рублю — больших, сияющих новизной, с коронованными двуглавыми орлами.
В растерянности Борис обшарил все карманы. Никаких других денег там не было.
— Простите, — пробормотал он, — простите. Я и не думал шутить, это… Ошибка… Устал очень. Работал всю ночь…
— Оно и видно, — кассирша хмыкнула. — Нормальными-то деньгами будете платить?
— Не беспокойтесь… Я сейчас поставлю пиво на место и зайду позже, хорошо?
Кассирша равнодушно дернула плечом. Разгрузив тележку, Борис пулей вылетел из супермаркета, сел в машину, захлопнул дверцу. Отдышавшись, он вынул из кармана деньги. Обратного превращения не случилось.
— Так, — сказал Борис вслух. — Этот номер будет почище, чем с запиской… Но со мной, со мной самим что происходит? Почему я не заметил этого сразу? И что же мне теперь делать?
Раздумывая над последним, далеко не риторическим вопросом, он пришел к выводу, что нужно позвонить Эдику Старцеву. Этот приятель Бориса был не то чтобы коллекционером (хотя и собирал бессистемно кое-какой антиквариат), но своего рода энциклопедистом. Если дело касалось российской истории, Эдик мог поведать многое, причем зачастую в весьма неожиданных аспектах. Вот к нему и нужно обратиться.
Борис достал мобильный телефон и набрал номер Эдика. Тот был дома и пригласил Бориса заехать.
Жил Эдик недалеко. Уже через пятнадцать минут они обменивались рукопожатиями, а через двадцать Борис выложил свои деньги на письменный стол Эдика, лишь монеты оставил пока в кармане.
— Я хочу, чтобы ты взглянул на эти банкноты, — сказал он.
— Банкноты? — Эдик прищурился издали, не подходя к столу. — Это не банкноты, а бумажные деньги.
— Разве это не одно и то же?
— Не совсем. Банкноты, ассигнации, кредитные билеты, купюры, бумажные деньги — обычно употребляется как синонимы, но разница есть. Впрочем, к чему нам эти тонкости? Банкноты так банкноты, называй как хочешь. Но если быть точным, то, что ты положил на стол — бумажные деньги Российской Империи, последняя четверть девятнадцатого века.
— Посмотри внимательнее, пожалуйста.
— А что конкретно тебя интересует?
— Просто хочу, чтобы ты посмотрел внимательнее. Может быть, тебя самого что-то заинтересует в них.
Покачав головой, Эдик сел к столу. С минуту он рассматривал деньги с непонимающим видом, потом удивленно цокнул языком, открыл ящик стола и достал мощную лупу. Вооружившись ею, он принялся вновь изучать деньги, теперь гораздо придирчивее, и наконец произнес.
— Понимаю…
— Что ты понимаешь?
— Понимаю, что тебя смущает. Им больше века, а они как новенькие, будто вчера отпечатаны…
— Правильно, — сказал Борис. — Странно, правда?
— Странно… Допустим, они хранились где-то в идеальных условиях… Но все равно… Где ты их взял?
— Принес один парень. Интересовался, не купят ли их коллекционеры. Он почему-то думает, что у меня связи в этих кругах.
— Купят? — Эдик отложил лупу. — Вряд ли. Это вовсе не редкость, таких полно сохранилось, кому они нужны… Хотя, в таком состоянии… Честно… Я озадачен.
— Может, современная подделка?
— На подделку не похоже. Да и зачем в наше время кто-то стал бы их подделывать?
— Чтобы продать коллекционерам.
— Борис, прежде чем возиться с подделкой, такой человек непременно выяснил бы, что пользуется наибольшим спросом. ЭТО спросом не пользуется. И потом, он искусственно состарил бы свои изделия, чтобы их новизна не бросалась в глаза, так?
— Да, пожалуй… Но, раз так…
— Подожди, — Эдик поднял руку. — Тебе нужен не я.
— А кто?
— Я свяжусь с Мишей Аверьяновым… Он бонист…
— Кто?
— Бонист. Так называют тех, кто коллекционирует старинные бумажные деньги. На эту тему он знает все и еще немного, но главное — он работает в лаборатории одного НИИ…
— Что за лаборатория?
— Толком не знаю, но что-то физически-аналитическое. К ним даже криминалисты обращаются в трудных случаях… А твой случай, я уверен, его заведет. Если ты оставишь мне эти денежки, я передам их Мише, он их просветит на своих спектроскопах-микроскопах и все-все-все нам расскажет…
— Если так… Тогда передай ему еще и это…
Борис протянул Эдику пять монет. Тот присвистнул.
— Ого! Рубли Российской Империи, и тоже как новенькие! Ну, если твой парень еще и монеты чеканит…
— Не думаю, что он сам что-нибудь чеканит, — проговорил Борис, — но разобраться, по-моему, не мешает. Когда тебе позвонить?
— Надеюсь, это не срочно?
— Лучше бы поскорее, пока хозяин не объявился.
— А… Ну ладно, попробую поскорее. Я сам тебе позвоню, как только, так сразу, о’кей?
— О’кей…
Поговорив с Эдиком о пустяках еще с четверть часа, Борис ушел. Уже сидя в машине, он вспомнил, что забыл одолжить у Эдика на пиво. Возвращаться или звонить еще кому-то не хотелось… Видно, не судьба выпить сегодня.
Дома Борис первым делом подобрал скомканную записку, расправил и разгладил листок. Остаток дня он провел у телевизора, бездумно и бессмысленно переключая каналы. Он лег спать поздно, и уснуть ему все же удалось. Сны его были рваными, путаными, но это были просто сны, и ничего больше.
10.
Борис ждал Олю. Она обещала прийти в десять. Но ее не было и в одиннадцать, и в половине двенадцатого… Позвонить ей по телефону Борису мешало какое-то не осознанное им суеверие, словно этот звонок мог разрушить что-то необычайно ценное и хрупкое.
Она пришла в двенадцать. На пороге, не захлопнув двери, Борис стиснул Олю в объятьях, и беспрерывные поцелуи мешали ей говорить. Она только смеялась и целовала его в ответ, а когда наконец исхитрилась произнести первые слова, они были такими.
— Ну, подожди же… Подожди хотя бы до комнаты…
— Я не могу до комнаты, — ответил Борис очень серьезно. — Я слишком долго ждал.
Но до комнаты они все-таки добрались, и конечно, Борис не спешил расспрашивать ее там, почему она опоздала. Он так и никогда и не узнал этого, потому что так и не спросил… В первые часы после встречи им было не до вопросов и ответов, а потом… Да разве это важно было потом?
Итак, он не спросил, а она опоздала и не позвонила вовсе не из-за каких-то неотложных дел. С ней произошло то, чего никогда не случалось раньше: приступ жесточайшей головной боли свалил ее, такой, что каждое движение вызывало опрокидывающий взрыв внутри черепной коробки. Она не могла даже встать и добрести до кухни, где в аптечке хранился аспирин…
А прошло все так же внезапно, как и началось. И спустя пять минут Оля уже не могла поверить, что умирала от страшной боли, не могла вспомнить, как это было… И было ли это? Странная аберрация памяти, будто что-то заставляло ее забыть… Черный провал. И сейчас, лежа в объятиях Бориса, утомленная, разомлевшая от ласк, она и не подумала рассказать ему. О чем рассказывать? Голова разболелась, вот тоже великое дело…
А Борису — ему было о чем рассказать Оле. Но с чего начать, как связать все воедино, и есть ли связь между последними событиями? А что-то и событием трудно назвать. Барон фон Ниманд, увиденный во сне. Это всего только сон! Пусть неправдоподобно последовательный и логичный, какими никогда не бывают сны, но все же только сон. И само это имя, «Ниманд», безусловно, продиктовано подсознательным воспоминанием о найденной когда-то в шкатулке записке…
Произнесенное мысленно слово «записка» подтолкнуло Бориса, и он сказал.
— Оля, знаешь, я тут получил одну записку…
— О! Хорошо, что напомнил! Ведь и я принесла тебе письмо…
Она легко вскочила, и он залюбовался невольно ее обнаженной фигуркой… Может быть, не столь изящной, как те, какие фотографируют для журнальных обложек. Но те, на снимках, всегда представлялись Борису сделанными из резины, пустыми внутри. Оля была не такой. Она вся была для любви… Она была настоящая. Не потому ли ей так не везло с любовью в этом мире, почти целиком синтетическом?
— Вот письмо, — сказала она, доставая конверт из кармана своей брошенной на стул белой курточки. — Увидела в твоем почтовом ящике и взяла. Он, правда, был заперт, но замок там у тебя…
— Да, — кивнул Борис, — видимость, а не замок. Я сам всегда без ключа открываю.
Он посмотрел на конверт. Без обратного адреса, без почтовых штемпелей… Адрес Бориса был напечатан на принтере. Борис открыл конверт, достал и развернул сложенный вдвое лист бумаги.
«Вы еще не решили пойти в кино? Подсказываю: хорошие фильмы идут в кинотеатре Dream Theater. Улица Льва Толстого, 12».
— Что там? — Оля увидела, как изменилось его лицо.
— Продолжение моей записки, — вздохнул Борис.
Взяв первую записку со стола, он протянул ее Оле.
— «Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает на них, — прочла она вслух. — Не сходить ли вам в кино…».
— А теперь прочти это, — он передал ей вынутый из конверта листок, текст на котором был написан тем же почерком.
— Dream Theater? — она недоуменно подняла брови. — Я и не знала, что у нас в городе есть кинотеатр с английским названием.
— Обе записки без подписи, — проговорил Борис, вновь заглядывая в конверт, словно он надеялся обнаружить там еще что-то. — Первая появилась куда драматичнее, чем вторая. Понимаешь, я спал… А когда проснулся — она была здесь.
— Здесь?
— Вот здесь. На тумбочке.
— Но ведь у тебя было заперто?
— Конечно.
— Как же она могла сюда попасть?
— Я не знаю.
— И что ты думаешь делать? Принять приглашение?
— Не знаю, — задумчиво повторил Борис. — Для начала неплохо бы выяснить, что за кинотеатр такой. Дай, пожалуйста, справочник… Там, на полке сверху.
Пролистав телефонный справочник до «Культурных и зрелищных учреждений», Борис быстро убедился, что кинотеатра под названием Dream Theater там нет. Более того, ни одному кинотеатру не соответствовал адрес «Льва Толстого, 12».
Борис подтянул к себе телефон.
— Куда ты звонишь? — спросила Оля.
— В городскую справочную службу… Алло! Девушка, будьте добры, посмотрите номер телефона кинотеатра Dream Theater… Что? Это по-английски… Да я понимаю, что мы не в Лондоне, но… Ну, тогда посмотрите кинотеатр по адресу Льва Толстого, двенадцать… Не значится? Спасибо… — он положил трубку. — Интересно… Меня приглашают в кинотеатр, которого нет.
— Подожди, — Оля взяла телефонный аппарат и пристроила на коленях. — Льва Толстого, двенадцать… Там неподалеку живет мой учитель. Попробую ему позвонить.
— Что за учитель? — ревниво спросил Борис.
— Учитель английского, — улыбнулась Оля, набирая номер. — Уж он побыстрее поймет, что такое Dream Theater, чем девушка из справочной… Виктор Геннадьевич? Здравствуйте, это Оля Ракитина.
Она держала трубку не вплотную к уху, чтобы Борис мог слышать весь разговор, включая реплики ее собеседника.
— Здравствуй, Оля, — откликнулся приятный баритон в трубке. Судя по оттенкам тембра, он принадлежал пожилому человеку. — Вот хорошо, что ты позвонила. Я и сам собирался тебе звонить. Как твои дела, почему не навещаешь нас? Мария Сергеевна тоже по тебе скучает.
— Спасибо, Виктор Геннадьевич, привет ей огромный. Непременно загляну к вам на днях. Как здоровье ваше?
— Да ничего, в порядке пока…
— Виктор Геннадьевич, у меня тут такой… Случай, не случай… В общем, один мой знакомый услышал про какой-то кинотеатр по адресу Льва Толстого, двенадцать. А в справочниках его нет. Я подумала, вы там рядом… Может, мой знакомый ошибся? И может, вы знаете, что там, в доме двенадцать? Я вот там сто раз проходила к вам, да как-то внимания не обращала…
До Бориса донесся какой-то шелест в трубке, которой он принял за вздох.
— Знаю, Оля. Льва Толстого, двенадцать. Там действительно есть старый кинотеатр. Он построен еще до революции, назывался тогда «Олимпия». Принадлежал Павлу Ольхину, прокатчику, и как бы сейчас сказали, продюсеру, королю немого кино. Вот… В семнадцатом году Ольхин успел уехать за границу, а в кинотеатре устроили комсомольский клуб или что-то такое. Что там было дальше, я не знаю, я же не занимался специально историей кинотеатра «Олимпия»… В девяностых годах там точно был склад, а в новейшее время здание пустовало. Городские власти голову ломали, что с ним делать. Продать — покупателей не находилось, дом обветшал, был в очень плохом состоянии. Реставрировать — себе дороже. Снести — так это облик исторического центра, неприятностей не оберешься.
— И что же теперь? Он так и пустует?
— Да нет, нашелся все-таки покупатель.
— Кто?
— По слухам, весьма экстравагантный богач. Он отреставрировал кинотеатр — вернее, оборудовал заново — чтобы использовать по первоначальному назначению. Так говорят. Внутри я там не был, а снаружи, по-моему, мало что изменилось. На вывеске разве — «Dream Theater»…
— Большой оригинал этот богач.
— Не такой уж оригинал. Так называлось множество кинотеатров в Америке в тридцатые годы. И вообще, «театр грез» — это штамп… А вывеска довольно блеклая, малозаметная. Если он такой рекламой думает привлекать зрителей, прибыли не скоро дождется…
— Может, его кинотеатр еще не открылся?
— Думаю, открылся. Иногда появляются афиши.
— И что за фильмы?
— Ни одного знакомого названия.
— А может быть, у него там какой-нибудь элитарный киноклуб для гурманов?
— Может быть, Оля… Я тебе рассказал все, что мне известно об этом.
— Спасибо, Виктор Геннадьевич. Я передам своему знакомому. Он как раз и есть киногурман, это ему будет интересно.
— Рад был помочь, Оля. Заходи…
— Обязательно, Виктор Геннадьевич. Спасибо еще раз… До свидания!
— Оля!
— Да?
— Подожди минутку… Как бы это сказать… Понимаешь, мне не хотелось бы повторять досужие слухи, мы разумные люди… Но… Ты ведь не совсем равнодушна к этому своему знакомому?
— Вы угадали. Не совсем.
— Тогда… Лучше посоветуй ему сходить в какой-нибудь другой кинотеатр.
— Почему?
— Нет, Оля, нет… Ничего. Просто дурацкие слухи. Но ты умная девушка. До свидания… Береги себя.
Положив трубку, Оля взглянула на Бориса.
— Ты все слышал?
— Да… Что же мы имеем? Богач с причудами восстановил старый кинотеатр и показывает там какие-то фильмы. К рекламе он, видимо, совсем не стремится. Даже в справочниках его кинотеатра нет — а чтобы не попасть в справочники, надо еще и заплатить. Ясно, что он делает это не ради прибыли. Тогда зачем?
— И он приглашает тебя в свой кинотеатр.
— Думаешь, это он приглашает? — усомнился Борис.
— А кто же?
— Тогда непонятно, к чему вся эта канитель с записками. Если он хотел пригласить меня, чего проще — да подойти ко мне хоть в «Эллингтоне», или…
— И как ты объясняешь эти записки?
— Я их никак не объясняю. Но… Возможно, кому-то другому зачем-то нужно, чтобы я посетил Dream Theater.
— Ты пойдешь?
— Теперь обязательно.
— Я пойду с тобой.
— Оля… А вдруг это опасно? Тебя ведь предупредили.