Но, как любой праздник, он должен когда-то закончиться, как ни затягивай его.
– Я беру отпуск, – сообщил мне Алекс 6 декабря.
Вот оно. Я заложила руки за спину, чтобы унять дрожь.
– Везет.
– Угу, – кивнул он.
– Когда? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и не сильно заинтересованно.
– Со следующего понедельника, – ответил он.
Я взглянула на него. Что хотела увидеть? Грусть-печаль в его глазах? Или, наоборот, предвкушение радостных перемен? Все равно было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. Мы возвращались из кино. Под ногами скрипел снег. Мороз пощипывал нос и щеки. Отпуск в середине декабря – нонсенс. Ясно, для чего он его берет. Я молчала. Он тоже. До моего дома оставалось каких-нибудь двести метров. Мы прошли их в полном молчании. Я чувствовала, что Алекс изредка посматривает на меня, но делала вид, что ничего не замечаю. Я знала, он ничего не станет рассказывать сам о предстоящем отпуске, если не задавать ему вопросов. У него была такая странность. Вот если бы я спросила: «Куда едешь?» – или что-нибудь еще в таком же духе, он, возможно, и рассказал бы все. Но сам – никогда. И это сейчас было мне на руку. Я не хотела ничего знать. Я достаточно уже знаю. Достаточно для чего? Чтоб не хотеть знать больше.
– Увидимся? – как обычно, спросил он, стоя у моего подъезда.
– Конечно.
– Завтра? – улыбнулся он.
– Можно завтра, – опять кивнула я.
– Тогда я пошел думать, как тебя завтра развлечь. – Он наклонился и коснулся губами моей щеки.
– Удачи, – пробормотала я, повернулась и вошла в подъезд.
Как сомнамбула поднялась на третий этаж, открыла дверь, вошла в коридор, не раздеваясь, села на пол и заплакала.
Я знала, что так будет, и все равно не была готова к этому. Слезы лились и лились. Казалось, гормон радости, хозяйничавший во мне все это время, внезапно превратился в полную свою противоположность и теперь безудержными потоками выплескивался из моих глаз. Промочил два носовых платка. Смыл всю тушь, которая покупалась как водостойкая. Изменил мое лицо до неузнаваемости.
Я плакала минут двадцать. Когда поток слез иссяк, встала, стянула с себя шубу, сапоги и отправилась умываться.
А после, напившись чаю, пододвинула к себе телефон и позвонила знакомой риелторше в Москву.
Она выслушала меня и сказала:
– Это будет пригород.
– Я понимаю, – ответила я.
– Может быть, не близкий.
– Хорошо.
– Или можно попробовать долевое строительство, – предложила она.
– Наверное, не стоит. Хочу сразу въехать и сразу жить.
– Ладно, – ответила она. – Говори свой е-мейл, я подберу что-нибудь и сброшу. Посмотришь.
– Я же не завтра покупаю.
– Понятное дело, – сказала она. – Сброшу для примера, чтоб ты понимала, на что можешь рассчитывать.
– Спасибо.
– На здоровье, – рассмеялась она. – У вас холодно?
– Минус двадцать четыре, – ответила я, взглянув на градусник за окном.
– Круто! Как вы там живете, не понимаю!
– Привыкли, – усмехнулась я. – Это еще не морозы. Так, разминка.
– Обалдеть! – выдохнула она, и мы распрощались.
Я повесила трубку, встала, налила еще чаю, взяла булочку и побрела в гостиную. «Все придется продать, – мелькнула мысль. – Мебель, посуду, ковры. Кому нужна моя посуда? Значит, придется бросить, раздарить». Рациональный человек во мне оживился и запротестовал: «А на новом месте все покупать заново? Не слишком ли расточительно?»
– Не слишком, – вслух произнесла я.
Слишком расточительно тащить в Москву свою старую жизнь, чтобы потом, взяв в руки ту или иную вещь, предаваться воспоминаниям, подвисать на них, грустить? Нет, увольте. Так, а куда девать книги?
– Нельзя же так убиваться, когда кто-то уезжает в двухнедельный отпуск, – сказала она на третий день после Алексова отъезда. – А как жены моряков? Они по полгода своих мужиков не видят.
Она думает, что я так переживаю невозможность видеть его каждый день. Если бы она знала… Если бы представляла, что на самом деле творится во мне внутри. Думаю, она бы просто убила меня. Орала бы, что я – дура, что все мужики – сволочи и так далее и тому подобное. Трудно не согласиться с ней. Я – законченная идиотка, а Алекс – изрядный мерзавец. Хорошая парочка, не находите? Благо, эти амплуа с нами не на всю жизнь. Пройдет полторы недели, и Алекс превратится в добропорядочного семьянина, а я, я – в беглянку.
Алекс, как ушел в отпуск, не объявлялся. В городе он или уехал – я не знала. Может, они уже поженились, а может, наоборот, сначала отправились в свадебное путешествие. Сейчас так тоже бывает – турфирмам все равно, когда у вас назначена регистрация.
Пока Алекс менял свой социальный статус, я составляла списки. Что продать, что взять с собой. Смотрела варианты, которыми меня в изобилии снабжала московская риелторша. Прицениваясь на местном рынке недвижимости. Все было не так уж и плохо. За свою трехкомнатную квартиру (спасибо отчиму за подарок к тридцатилетию в виде суммы, покрывающей половину стоимости моих апартаментов) я могла выручить приличные деньги. Их хватало на однушку в ближнем Подмосковье. Большего мне пока и не надо.
– Что это? – спросил однажды Петя, узрев мои списки.
– Думаю застраховать имущество. – Вранье далось мне настолько легко, что я сама удивилась.
Впрочем, соврать Пете было действительно нетрудно. Он стал для меня посторонним, а посторонним, как известно, врать – одно удовольствие. Петя, однако, чувствовать себя посторонним наотрез отказывался. Все так же с завидным постоянством появлялся в дверях моей квартиры. Все также таскал продукты, которые я после его ухода неизменно выбрасывала в мусорное ведро. Все так же пытался совать нос во все мои дела. С тех пор как Алекс уехал в отпуск, Петя зачастил ко мне. Являлся через день. В разное время. И между прочим, откуда он знал, что я одна?
Стоп, вдруг подумала я, а не следил ли он за мной? Ведь, когда мы с Алексом встречались, Петя никогда не сталкивался с ним у меня. Как это ему удавалось? Что, если он сидел в машине под моими окнами и смотрел, как мы с Алексом прощаемся или входим в подъезд, ждал, когда Алекс уйдет или не уйдет от меня… Могло быть, поняла я, вполне могло.
– Откуда ты знаешь, что я одна? – наехала я на него, когда он пришел на следующий день.
– Что? – Петя только начал разуваться и теперь стоял передо мной в одном ботинке.
– Ты следил за мной. – Я сложила руки на груди и сурово смотрела на него.
– Кто тебе сказал такую чушь? – пробормотал Петя, наклоняясь и стаскивая второй ботинок.
– Соседка заметила, – брякнула я первое, что пришло в голову.
Соседка из квартиры напротив, к слову сказать, была и впрямь весьма глазаста.
– Что заметила? – Петя, набычившись, смотрел на меня.
– Машину твою, – продолжала блефовать я. – Стояла, говорит, под окнами, в ней кто-то сидел.
По Петиному лицу пробежала тень.
– Ну и что? – наконец сказал он.
– Пардон? – Я с недоумением уставилась на него. – Что ты имеешь в виду?
– Ну и что? – повторил Петя. – Могу стоять, где захочу.
– Так это правда? – опешила я. – Ты торчал у меня под окнами и шпионил за мной?
– Я не шпионил, – буркнул Петя. – Я могу пройти?
Мы до сих пор стояли в коридоре.
– Нет, – покачала головой я. – Пока не ответишь, никуда ты не пройдешь.
– Я не шпионил, – повторил Петя, опустив глаза. – Я просто…
– Сколько раз? – упавшим голосом спросила я.
– Что? – Он поднял голову.
– Сколько раз ты торчал во дворе и караулил меня? – Я еле сдерживалась, чтоб не начать визжать.
Он стоял передо мной, бледный и понурый, и молчал.
– Что? – Я пыталась поймать его взгляд. – Каждый день?
– Не каждый, – пробормотал он. «Через день» – перевела я.
– Вон, – тихо проговорила я. – Пошел вон. Петя попятился к входной двери.
– Но… – начал он.
Я повторила ровным, ничего не выражающим голосом:
– Вон.
Петя постоял еще пару секунд, затем наклонился и принялся надевать ботинки. Я молча смотрела на него. Он завязал шнурки, выпрямился, снял с вешалки дубленку, надел ее. Взглянул на меня. Я молчала. Он повернулся, щелкнул замком, вышел и тихо притворил за собой дверь. Я наконец расцепила руки и пошла на кухню. Выглянула в окно. Спустя несколько мгновений Петя вышел из подъезда.
Он медленно шел к своей машине, стоявшей у детской площадки, голова его была опущена, руки в карманах. Когда он вышел на свет фонаря, висевшего посреди двора, я обратила внимание, что дубленка на нем болтается. Петя похудел, сообразила я. Не скажу, чтобы это красило его. Как и темные круги под глазами и привычка дергать себя за нос, которая у него появилась в последние несколько недель. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – вспомнилось мне невзначай. Вот уж действительно.
– Но я не приручала его, – сказала я вслух. – Он сам приручился. Его никто об этом не просил.
Петя сел в машину и уехал.
Он просто захотел чего-то большего, чем та жизнь, которой он жил до меня. Как я с Алексом. И он знал, что рано или поздно все кончится. Как у меня с Алексом. Но оттягивал это мгновение, как мог. Как и я с Алексом. Мы с Петей были похожи друг на друга. Мы оба просто обыкновенные люди, которым хочется любить. И которым хочется, чтоб их любили.
Маруся
Алена
– Я беру отпуск, – сообщил мне Алекс 6 декабря.
Вот оно. Я заложила руки за спину, чтобы унять дрожь.
– Везет.
– Угу, – кивнул он.
– Когда? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и не сильно заинтересованно.
– Со следующего понедельника, – ответил он.
Я взглянула на него. Что хотела увидеть? Грусть-печаль в его глазах? Или, наоборот, предвкушение радостных перемен? Все равно было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. Мы возвращались из кино. Под ногами скрипел снег. Мороз пощипывал нос и щеки. Отпуск в середине декабря – нонсенс. Ясно, для чего он его берет. Я молчала. Он тоже. До моего дома оставалось каких-нибудь двести метров. Мы прошли их в полном молчании. Я чувствовала, что Алекс изредка посматривает на меня, но делала вид, что ничего не замечаю. Я знала, он ничего не станет рассказывать сам о предстоящем отпуске, если не задавать ему вопросов. У него была такая странность. Вот если бы я спросила: «Куда едешь?» – или что-нибудь еще в таком же духе, он, возможно, и рассказал бы все. Но сам – никогда. И это сейчас было мне на руку. Я не хотела ничего знать. Я достаточно уже знаю. Достаточно для чего? Чтоб не хотеть знать больше.
– Увидимся? – как обычно, спросил он, стоя у моего подъезда.
– Конечно.
– Завтра? – улыбнулся он.
– Можно завтра, – опять кивнула я.
– Тогда я пошел думать, как тебя завтра развлечь. – Он наклонился и коснулся губами моей щеки.
– Удачи, – пробормотала я, повернулась и вошла в подъезд.
Как сомнамбула поднялась на третий этаж, открыла дверь, вошла в коридор, не раздеваясь, села на пол и заплакала.
Я знала, что так будет, и все равно не была готова к этому. Слезы лились и лились. Казалось, гормон радости, хозяйничавший во мне все это время, внезапно превратился в полную свою противоположность и теперь безудержными потоками выплескивался из моих глаз. Промочил два носовых платка. Смыл всю тушь, которая покупалась как водостойкая. Изменил мое лицо до неузнаваемости.
Я плакала минут двадцать. Когда поток слез иссяк, встала, стянула с себя шубу, сапоги и отправилась умываться.
А после, напившись чаю, пододвинула к себе телефон и позвонила знакомой риелторше в Москву.
Она выслушала меня и сказала:
– Это будет пригород.
– Я понимаю, – ответила я.
– Может быть, не близкий.
– Хорошо.
– Или можно попробовать долевое строительство, – предложила она.
– Наверное, не стоит. Хочу сразу въехать и сразу жить.
– Ладно, – ответила она. – Говори свой е-мейл, я подберу что-нибудь и сброшу. Посмотришь.
– Я же не завтра покупаю.
– Понятное дело, – сказала она. – Сброшу для примера, чтоб ты понимала, на что можешь рассчитывать.
– Спасибо.
– На здоровье, – рассмеялась она. – У вас холодно?
– Минус двадцать четыре, – ответила я, взглянув на градусник за окном.
– Круто! Как вы там живете, не понимаю!
– Привыкли, – усмехнулась я. – Это еще не морозы. Так, разминка.
– Обалдеть! – выдохнула она, и мы распрощались.
Я повесила трубку, встала, налила еще чаю, взяла булочку и побрела в гостиную. «Все придется продать, – мелькнула мысль. – Мебель, посуду, ковры. Кому нужна моя посуда? Значит, придется бросить, раздарить». Рациональный человек во мне оживился и запротестовал: «А на новом месте все покупать заново? Не слишком ли расточительно?»
– Не слишком, – вслух произнесла я.
Слишком расточительно тащить в Москву свою старую жизнь, чтобы потом, взяв в руки ту или иную вещь, предаваться воспоминаниям, подвисать на них, грустить? Нет, увольте. Так, а куда девать книги?
* * *
Анька смотрела на меня как на тяжелобольную.– Нельзя же так убиваться, когда кто-то уезжает в двухнедельный отпуск, – сказала она на третий день после Алексова отъезда. – А как жены моряков? Они по полгода своих мужиков не видят.
Она думает, что я так переживаю невозможность видеть его каждый день. Если бы она знала… Если бы представляла, что на самом деле творится во мне внутри. Думаю, она бы просто убила меня. Орала бы, что я – дура, что все мужики – сволочи и так далее и тому подобное. Трудно не согласиться с ней. Я – законченная идиотка, а Алекс – изрядный мерзавец. Хорошая парочка, не находите? Благо, эти амплуа с нами не на всю жизнь. Пройдет полторы недели, и Алекс превратится в добропорядочного семьянина, а я, я – в беглянку.
Алекс, как ушел в отпуск, не объявлялся. В городе он или уехал – я не знала. Может, они уже поженились, а может, наоборот, сначала отправились в свадебное путешествие. Сейчас так тоже бывает – турфирмам все равно, когда у вас назначена регистрация.
Пока Алекс менял свой социальный статус, я составляла списки. Что продать, что взять с собой. Смотрела варианты, которыми меня в изобилии снабжала московская риелторша. Прицениваясь на местном рынке недвижимости. Все было не так уж и плохо. За свою трехкомнатную квартиру (спасибо отчиму за подарок к тридцатилетию в виде суммы, покрывающей половину стоимости моих апартаментов) я могла выручить приличные деньги. Их хватало на однушку в ближнем Подмосковье. Большего мне пока и не надо.
– Что это? – спросил однажды Петя, узрев мои списки.
– Думаю застраховать имущество. – Вранье далось мне настолько легко, что я сама удивилась.
Впрочем, соврать Пете было действительно нетрудно. Он стал для меня посторонним, а посторонним, как известно, врать – одно удовольствие. Петя, однако, чувствовать себя посторонним наотрез отказывался. Все так же с завидным постоянством появлялся в дверях моей квартиры. Все также таскал продукты, которые я после его ухода неизменно выбрасывала в мусорное ведро. Все так же пытался совать нос во все мои дела. С тех пор как Алекс уехал в отпуск, Петя зачастил ко мне. Являлся через день. В разное время. И между прочим, откуда он знал, что я одна?
Стоп, вдруг подумала я, а не следил ли он за мной? Ведь, когда мы с Алексом встречались, Петя никогда не сталкивался с ним у меня. Как это ему удавалось? Что, если он сидел в машине под моими окнами и смотрел, как мы с Алексом прощаемся или входим в подъезд, ждал, когда Алекс уйдет или не уйдет от меня… Могло быть, поняла я, вполне могло.
– Откуда ты знаешь, что я одна? – наехала я на него, когда он пришел на следующий день.
– Что? – Петя только начал разуваться и теперь стоял передо мной в одном ботинке.
– Ты следил за мной. – Я сложила руки на груди и сурово смотрела на него.
– Кто тебе сказал такую чушь? – пробормотал Петя, наклоняясь и стаскивая второй ботинок.
– Соседка заметила, – брякнула я первое, что пришло в голову.
Соседка из квартиры напротив, к слову сказать, была и впрямь весьма глазаста.
– Что заметила? – Петя, набычившись, смотрел на меня.
– Машину твою, – продолжала блефовать я. – Стояла, говорит, под окнами, в ней кто-то сидел.
По Петиному лицу пробежала тень.
– Ну и что? – наконец сказал он.
– Пардон? – Я с недоумением уставилась на него. – Что ты имеешь в виду?
– Ну и что? – повторил Петя. – Могу стоять, где захочу.
– Так это правда? – опешила я. – Ты торчал у меня под окнами и шпионил за мной?
– Я не шпионил, – буркнул Петя. – Я могу пройти?
Мы до сих пор стояли в коридоре.
– Нет, – покачала головой я. – Пока не ответишь, никуда ты не пройдешь.
– Я не шпионил, – повторил Петя, опустив глаза. – Я просто…
– Сколько раз? – упавшим голосом спросила я.
– Что? – Он поднял голову.
– Сколько раз ты торчал во дворе и караулил меня? – Я еле сдерживалась, чтоб не начать визжать.
Он стоял передо мной, бледный и понурый, и молчал.
– Что? – Я пыталась поймать его взгляд. – Каждый день?
– Не каждый, – пробормотал он. «Через день» – перевела я.
– Вон, – тихо проговорила я. – Пошел вон. Петя попятился к входной двери.
– Но… – начал он.
Я повторила ровным, ничего не выражающим голосом:
– Вон.
Петя постоял еще пару секунд, затем наклонился и принялся надевать ботинки. Я молча смотрела на него. Он завязал шнурки, выпрямился, снял с вешалки дубленку, надел ее. Взглянул на меня. Я молчала. Он повернулся, щелкнул замком, вышел и тихо притворил за собой дверь. Я наконец расцепила руки и пошла на кухню. Выглянула в окно. Спустя несколько мгновений Петя вышел из подъезда.
Он медленно шел к своей машине, стоявшей у детской площадки, голова его была опущена, руки в карманах. Когда он вышел на свет фонаря, висевшего посреди двора, я обратила внимание, что дубленка на нем болтается. Петя похудел, сообразила я. Не скажу, чтобы это красило его. Как и темные круги под глазами и привычка дергать себя за нос, которая у него появилась в последние несколько недель. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – вспомнилось мне невзначай. Вот уж действительно.
– Но я не приручала его, – сказала я вслух. – Он сам приручился. Его никто об этом не просил.
Петя сел в машину и уехал.
Он просто захотел чего-то большего, чем та жизнь, которой он жил до меня. Как я с Алексом. И он знал, что рано или поздно все кончится. Как у меня с Алексом. Но оттягивал это мгновение, как мог. Как и я с Алексом. Мы с Петей были похожи друг на друга. Мы оба просто обыкновенные люди, которым хочется любить. И которым хочется, чтоб их любили.
Маруся
Было сильное искушение оставить все как есть. Забыть о происшедших событиях. Это не стоило бы мне никакого труда. Нужно было лишь вставать утром и приниматься за обычные дела. Провожать, встречать, готовить, убираться. Тяжелее всего пришлось бы мне зимой. Длинные ночи, холода – зимой время всегда тянулось медленнее. Но все равно зима бы закончилась, верно? По-иному не бывает. И сразу бы стало веселее. А летом детишки поступят в институт. А еще через пять лет станут совсем самостоятельными. Начнут работать, создадут свои семьи, родят своих детишек. Я стану бабушкой. Начну нянчить внуков. Обычная жизнь. Чтобы ее получить, не нужно никаких усилий. Просто живи как живется. Желания же, которые бродят в тебе, задвинь подальше. Ты ведь даже сформулировать их словами четко не можешь, куда уж их реализовывать? Желания у всех есть, но вот всем ли они нужны?
Петя? Рано или поздно мы с ним останемся один на один. Будем жить рядом, чужие друг другу люди, которых не связывает ничего, кроме прописки. Подумаешь, какая проблема? Мы всегда были чужими. Так что ничего нового. Может быть, чужим сосуществовать даже проще – меньше взаимных претензий.
Петя никуда от меня не денется. Нечего и бояться. В какой-то момент понимание этого озарило меня как молния. Не хочет он ничего менять. Такая натура. Страдает по своей зазнобе, но и только. А в глубине души втайне надеется, что все утрясется (не знаю уж, что там у них происходит, но что происходит – это точно).
Он ведь здорово растерялся, когда я сбежала. Испугался, что весь его привычный мир рушится, причем не по его воле (а это для него имело большое значение). Поэтому и стал тянуть меня обратно. Чтоб восстановить равновесие. Смешно даже. Смешно еще и то, что я принимала его всерьез. Боялась. Тряслась. Как будто он надсмотрщик мне, от которого зависит, посадить меня в карцер на месяц или не посадить.
Как это происходит? Я имею в виду, как к нам приходит понимание тех или иных вещей? Что помогло мне взглянуть на свою жизнь совсем с другой стороны? Наверное, то, что я побыла наедине с собой. Когда рядом со мной другие люди, я начинаю принимать их точку зрения, их глазами смотреть на все. Когда меня спрашивают: «А ты что думаешь?» – я теряюсь и вечно бормочу что-то вроде: «Ну я не знаю… а как вы?» И почему-то всегда считала, что это нормально. Конечно, видела, что другие живут иначе, взять хотя бы Ирку и Светика, но это же были другие – им можно, а мне, мне одна судьба предназначена: быть чьей-нибудь тенью. Главное, что и делать-то особенного ничего не нужно, чтобы прожить эту самую заготовленную мне кем-то жизнь.
Проблема заключалась в том, что с некоторых пор мне ужасно хотелось что-то делать.
Три недели работы в РЭУ разбередили мне душу. Да, болото, да, бабье, да, отсутствие перспектив. Для кого? Для Ирки. Но не для меня, Для меня это была жизнь. Нельзя же сразу из домохозяйки с семнадцатилетним стажем превратиться в супербизнес-леди. Хотя в кино так бывает. Врут, наверное. Ведь дело не в том, что нет вокруг таких возможностей – сейчас возможностей пруд пруди. Дело в том, что ты сама по себе не сможешь сделать такой рывок в одночасье. Это же не просто взять отпуск по уходу за детьми года на полтора-два. Даже из таких отпусков, говорят, трудно возвращаться в прежнюю колею. А из семнадцатилетнего домашнего затворничества?
Я не виню никого. Кого винить, кроме себя? Речь не об этом. Просто я поняла, что РЭУ было не такой уж и плохой идеей. Идти маленькими шажками. Вот это как раз для меня. Ага, и если что – повернуть обратно? Какая-то часть меня, трусоватая и осторожная, наверное, так и думала, но помалкивала в последнее время.
Все было нормально придумано. Полставки, курсы. Одно лишь я обозначила неправильно – для кого собиралась я все это делать. Хотела поразить своих домашних. Петю в первую очередь. Покрасоваться перед ним. Продемонстрировать, что я тоже не лыком шита. Все могу, все умею. А им это оказалось не нужно, и я сразу же увяла. Но самой-то ведь мне понравилось? Тогда при чем тут они, их одобрение или порицание?
А все эта привычка оглядываться на Петю. Может, это оттого, что я завишу от него материально? Мысль эта, однажды придя в голову, не давала покоя. Раньше я никогда не задумывалась об этом. Мне казалось естественным, что в семье каждый вносит свой вклад – кто что может. Петя зарабатывал деньги, я обустраивала быт. Но что, если Петя мыслил совсем иначе? И во главу угла ставил деньги? Тогда получается, что я абсолютно бесполезное существо, сидящее на его шее. И этим существом можно помыкать, вытирать об него ноги, затыкать, когда оно откроет рот, смотреть как на пустое место, когда оно мелькает рядом. Что Петя и делал.
Это и пыталась втолковать мне Ирка в своих письмах в первые годы моей жизни в Новосибирске. Помню, я снисходительно посмеивалась, читая их: мол, ничего ей не понять в семейной жизни, для этого самой сначала нужно обзавестись семьей. А семья тут ни при чем. Речь-то о моем достоинстве. Господи, по-моему, я впервые за все годы вспомнила это cлово. Кто думает о достоинстве, когда ты вся растворена в заботах о муже и малышне? Хотя что кривить душой – Ирка наверняка бы думала, сколько бы той малышни у нее ни было.
Я родилась такой. А может, это мама меня такой воспитала. Я никогда не думала, что это неправильно. Вернее, не так. Правильно-неправильно – это все относительно. Точнее будет сказать, я никогда не думала, что мне захочется когда-нибудь жить по-другому, почувствовать себя другой. Хотя бы попробовать. Вернуться в домашний плен ведь никогда не поздно, верно?
– Попытка номер два? – усмехнулся начальник РЭУ, увидев мое заявление.
– Да, – кивнула я.
– На полную ставку? – удивился он, дочитав заявление до конца.
– У вас нет ставки? – испугалась я.
– Есть, просто в прошлый раз вы говорили, что семья, дети и прочее…
– Это мои проблемы. – Слова, где-то услышанные и совершенно мне не свойственные, вырвались сами по себе.
И оказались к месту.
– Хорошо, – начальник занес над заявлением ручку, – не сбежите?
– Нет, – рассмеялась я. – Теперь точно не сбегу.
Бегство мое… Об этом я тоже думала постоянно. Не было ему никаких разумных объяснений. Помутнение какое-то, ей-богу. Я бы не прижилась в Москве, нечего даже тешить себя такой надеждой. Конечно, Ирка бы помогла. Вон даже работу мне какую-то успела найти. Но-толку от этого было бы немного. Я бы дергалась из-за ребятишек. И все вокруг меня дергались бы от моих переживаний. Нельзя сваливать на других свои проблемы. Их решать надо самой, как бы тяжко ни приходилось. Решать здесь, на месте, а не прятаться по углам. От кого, кстати, прятаться? Похоже, от себя самой.
Пете ничего не сказала. Будет орать, когда поймет, что дома уже не такой порядок, как раньше, но теперь мне его ор не страшен. Он же ничего не сможет сделать со мной. Ну, выгонит. Не убьет же.
– Во вторник придут мерить дверь, – сообщил он мне за ужином в пятницу.
– Какую дверь? – поинтересовалась я.
– Входную. Хочу поменять.
– Когда придут? – спросила я.
– С двенадцати до трех.
– Меня не будет дома. Почему бы им не прийти вечером?
– Тебя не будет дома? – Петя уставился на меня своими водянистыми глазами. – С двенадцати до трех? Где же ты будешь все это время?
– Я возвращаюсь на работу, – спокойно ответила я. – В РЭУ.
– Опять? – фыркнул Петя.
– Да. – Я помолчала и добавила: – На полную ставку.
– Что? – Он набычился и побагровел. – С чего бы это?
– Хочу работать на полную ставку. – Больших усилий мне стоило сохранять спокойный тон, голос так и норовил сорваться на дрожь. Я отвечала Пете и молила Бога, чтоб разговор поскорее закончился.
– А дома что будет? – Петя выпрямился и приготовился орать, во всяком случае, мне так показалось.
«Спокойно, – сказала я сама себе. – Никакой суеты. Никакого лепета». Вдохнула глубоко и проговорила:
– Буду заканчивать в полшестого. Достаточно времени для домашних дел. И ребятишки помочь смогут. Уже взрослые.
Петя окинул взглядом ребятню. Они завороженно следили за нашей перепалкой.
– Взрослые… – пробормотал он. – Им поступать. А ты их что, дом каждый день драить заставишь?
– А зачем вообще каждый день драить? – Я пожала плечами.
Это была не я. Какая-то актриса на сцене. Или на экране. Если напрягусь, могу даже вспомнить, какая именно и из какого фильма эта сцена. «Хорошо – похвалила я себя, – что я так много запомнила из того, что видела по телевизору. Если самой не дано быть такой, как мне вдруг захотелось, так хоть чужим опытом воспользуюсь. Глядишь, он прирастет ко мне и станет когда-нибудь второй натурой».
Сейчас он скажет: «Потому что я так хочу». Других ведь доводов в пользу ежедневной уборки нет. Хотя – какой это довод? Довод – для меня лично нечто разумное, а хочу, не хочу – это дурь, иначе не скажешь.
Петя молчал. Размешивал сахар в чае и молчал. Ребятишки тоже затаились на своих местах. Мне захотелось что-нибудь сказать, протараторить какую-нибудь чепуху, чтоб разбить это тягостное молчание. Я всегда так делала. Но только сейчас поняла, что это – проявление слабости. Слабости и страха. Я стиснула зубы и тоже продолжала молчать.
– Хорошо, – наконец промолвил Петя, – я скажу, чтоб пришли в шесть. Чтобы была дома.
Встал, взял свою кружку и пошел в кухню. Не смог, видно, больше выносить моего вида. Хотел побыть один.
Я смотрела ему в спину и чувствовала, как напряжение постепенно отпускает меня, а на смену приходит радостное возбуждение – я выиграла! Выиграла! Первый тайм за мной. Пусть маленькая победа, но есть!
Жалко мне его. Неплохой он мужик. Расторопный, хозяйственный, неглупый. Ну не дано ему большего. Беда это его, не вина. А он, наверное, даже не понимает, в чем дело. Почему вся жизнь вдруг с ног на голову перевернулась? За что ему это? Наверняка так думает. И не ответишь на это ничего. Просто это жизнь. Она же всегда движется куда-нибудь.
Петя? Рано или поздно мы с ним останемся один на один. Будем жить рядом, чужие друг другу люди, которых не связывает ничего, кроме прописки. Подумаешь, какая проблема? Мы всегда были чужими. Так что ничего нового. Может быть, чужим сосуществовать даже проще – меньше взаимных претензий.
Петя никуда от меня не денется. Нечего и бояться. В какой-то момент понимание этого озарило меня как молния. Не хочет он ничего менять. Такая натура. Страдает по своей зазнобе, но и только. А в глубине души втайне надеется, что все утрясется (не знаю уж, что там у них происходит, но что происходит – это точно).
Он ведь здорово растерялся, когда я сбежала. Испугался, что весь его привычный мир рушится, причем не по его воле (а это для него имело большое значение). Поэтому и стал тянуть меня обратно. Чтоб восстановить равновесие. Смешно даже. Смешно еще и то, что я принимала его всерьез. Боялась. Тряслась. Как будто он надсмотрщик мне, от которого зависит, посадить меня в карцер на месяц или не посадить.
Как это происходит? Я имею в виду, как к нам приходит понимание тех или иных вещей? Что помогло мне взглянуть на свою жизнь совсем с другой стороны? Наверное, то, что я побыла наедине с собой. Когда рядом со мной другие люди, я начинаю принимать их точку зрения, их глазами смотреть на все. Когда меня спрашивают: «А ты что думаешь?» – я теряюсь и вечно бормочу что-то вроде: «Ну я не знаю… а как вы?» И почему-то всегда считала, что это нормально. Конечно, видела, что другие живут иначе, взять хотя бы Ирку и Светика, но это же были другие – им можно, а мне, мне одна судьба предназначена: быть чьей-нибудь тенью. Главное, что и делать-то особенного ничего не нужно, чтобы прожить эту самую заготовленную мне кем-то жизнь.
Проблема заключалась в том, что с некоторых пор мне ужасно хотелось что-то делать.
Три недели работы в РЭУ разбередили мне душу. Да, болото, да, бабье, да, отсутствие перспектив. Для кого? Для Ирки. Но не для меня, Для меня это была жизнь. Нельзя же сразу из домохозяйки с семнадцатилетним стажем превратиться в супербизнес-леди. Хотя в кино так бывает. Врут, наверное. Ведь дело не в том, что нет вокруг таких возможностей – сейчас возможностей пруд пруди. Дело в том, что ты сама по себе не сможешь сделать такой рывок в одночасье. Это же не просто взять отпуск по уходу за детьми года на полтора-два. Даже из таких отпусков, говорят, трудно возвращаться в прежнюю колею. А из семнадцатилетнего домашнего затворничества?
Я не виню никого. Кого винить, кроме себя? Речь не об этом. Просто я поняла, что РЭУ было не такой уж и плохой идеей. Идти маленькими шажками. Вот это как раз для меня. Ага, и если что – повернуть обратно? Какая-то часть меня, трусоватая и осторожная, наверное, так и думала, но помалкивала в последнее время.
Все было нормально придумано. Полставки, курсы. Одно лишь я обозначила неправильно – для кого собиралась я все это делать. Хотела поразить своих домашних. Петю в первую очередь. Покрасоваться перед ним. Продемонстрировать, что я тоже не лыком шита. Все могу, все умею. А им это оказалось не нужно, и я сразу же увяла. Но самой-то ведь мне понравилось? Тогда при чем тут они, их одобрение или порицание?
А все эта привычка оглядываться на Петю. Может, это оттого, что я завишу от него материально? Мысль эта, однажды придя в голову, не давала покоя. Раньше я никогда не задумывалась об этом. Мне казалось естественным, что в семье каждый вносит свой вклад – кто что может. Петя зарабатывал деньги, я обустраивала быт. Но что, если Петя мыслил совсем иначе? И во главу угла ставил деньги? Тогда получается, что я абсолютно бесполезное существо, сидящее на его шее. И этим существом можно помыкать, вытирать об него ноги, затыкать, когда оно откроет рот, смотреть как на пустое место, когда оно мелькает рядом. Что Петя и делал.
Это и пыталась втолковать мне Ирка в своих письмах в первые годы моей жизни в Новосибирске. Помню, я снисходительно посмеивалась, читая их: мол, ничего ей не понять в семейной жизни, для этого самой сначала нужно обзавестись семьей. А семья тут ни при чем. Речь-то о моем достоинстве. Господи, по-моему, я впервые за все годы вспомнила это cлово. Кто думает о достоинстве, когда ты вся растворена в заботах о муже и малышне? Хотя что кривить душой – Ирка наверняка бы думала, сколько бы той малышни у нее ни было.
Я родилась такой. А может, это мама меня такой воспитала. Я никогда не думала, что это неправильно. Вернее, не так. Правильно-неправильно – это все относительно. Точнее будет сказать, я никогда не думала, что мне захочется когда-нибудь жить по-другому, почувствовать себя другой. Хотя бы попробовать. Вернуться в домашний плен ведь никогда не поздно, верно?
– Попытка номер два? – усмехнулся начальник РЭУ, увидев мое заявление.
– Да, – кивнула я.
– На полную ставку? – удивился он, дочитав заявление до конца.
– У вас нет ставки? – испугалась я.
– Есть, просто в прошлый раз вы говорили, что семья, дети и прочее…
– Это мои проблемы. – Слова, где-то услышанные и совершенно мне не свойственные, вырвались сами по себе.
И оказались к месту.
– Хорошо, – начальник занес над заявлением ручку, – не сбежите?
– Нет, – рассмеялась я. – Теперь точно не сбегу.
Бегство мое… Об этом я тоже думала постоянно. Не было ему никаких разумных объяснений. Помутнение какое-то, ей-богу. Я бы не прижилась в Москве, нечего даже тешить себя такой надеждой. Конечно, Ирка бы помогла. Вон даже работу мне какую-то успела найти. Но-толку от этого было бы немного. Я бы дергалась из-за ребятишек. И все вокруг меня дергались бы от моих переживаний. Нельзя сваливать на других свои проблемы. Их решать надо самой, как бы тяжко ни приходилось. Решать здесь, на месте, а не прятаться по углам. От кого, кстати, прятаться? Похоже, от себя самой.
Пете ничего не сказала. Будет орать, когда поймет, что дома уже не такой порядок, как раньше, но теперь мне его ор не страшен. Он же ничего не сможет сделать со мной. Ну, выгонит. Не убьет же.
– Во вторник придут мерить дверь, – сообщил он мне за ужином в пятницу.
– Какую дверь? – поинтересовалась я.
– Входную. Хочу поменять.
– Когда придут? – спросила я.
– С двенадцати до трех.
– Меня не будет дома. Почему бы им не прийти вечером?
– Тебя не будет дома? – Петя уставился на меня своими водянистыми глазами. – С двенадцати до трех? Где же ты будешь все это время?
– Я возвращаюсь на работу, – спокойно ответила я. – В РЭУ.
– Опять? – фыркнул Петя.
– Да. – Я помолчала и добавила: – На полную ставку.
– Что? – Он набычился и побагровел. – С чего бы это?
– Хочу работать на полную ставку. – Больших усилий мне стоило сохранять спокойный тон, голос так и норовил сорваться на дрожь. Я отвечала Пете и молила Бога, чтоб разговор поскорее закончился.
– А дома что будет? – Петя выпрямился и приготовился орать, во всяком случае, мне так показалось.
«Спокойно, – сказала я сама себе. – Никакой суеты. Никакого лепета». Вдохнула глубоко и проговорила:
– Буду заканчивать в полшестого. Достаточно времени для домашних дел. И ребятишки помочь смогут. Уже взрослые.
Петя окинул взглядом ребятню. Они завороженно следили за нашей перепалкой.
– Взрослые… – пробормотал он. – Им поступать. А ты их что, дом каждый день драить заставишь?
– А зачем вообще каждый день драить? – Я пожала плечами.
Это была не я. Какая-то актриса на сцене. Или на экране. Если напрягусь, могу даже вспомнить, какая именно и из какого фильма эта сцена. «Хорошо – похвалила я себя, – что я так много запомнила из того, что видела по телевизору. Если самой не дано быть такой, как мне вдруг захотелось, так хоть чужим опытом воспользуюсь. Глядишь, он прирастет ко мне и станет когда-нибудь второй натурой».
Сейчас он скажет: «Потому что я так хочу». Других ведь доводов в пользу ежедневной уборки нет. Хотя – какой это довод? Довод – для меня лично нечто разумное, а хочу, не хочу – это дурь, иначе не скажешь.
Петя молчал. Размешивал сахар в чае и молчал. Ребятишки тоже затаились на своих местах. Мне захотелось что-нибудь сказать, протараторить какую-нибудь чепуху, чтоб разбить это тягостное молчание. Я всегда так делала. Но только сейчас поняла, что это – проявление слабости. Слабости и страха. Я стиснула зубы и тоже продолжала молчать.
– Хорошо, – наконец промолвил Петя, – я скажу, чтоб пришли в шесть. Чтобы была дома.
Встал, взял свою кружку и пошел в кухню. Не смог, видно, больше выносить моего вида. Хотел побыть один.
Я смотрела ему в спину и чувствовала, как напряжение постепенно отпускает меня, а на смену приходит радостное возбуждение – я выиграла! Выиграла! Первый тайм за мной. Пусть маленькая победа, но есть!
Жалко мне его. Неплохой он мужик. Расторопный, хозяйственный, неглупый. Ну не дано ему большего. Беда это его, не вина. А он, наверное, даже не понимает, в чем дело. Почему вся жизнь вдруг с ног на голову перевернулась? За что ему это? Наверняка так думает. И не ответишь на это ничего. Просто это жизнь. Она же всегда движется куда-нибудь.
Алена
Алекс вернулся двадцать шестого. Уже сидел на своем месте и изучал что-то на дисплее компьютера, когда я вошла в кредитный отдел.
– Привет! – Он вскочил и улыбнулся.
– Привет, – ответила, не зная, куда девать глаза.
Хотелось опустить их и проверить, на месте ли кольцо, но Алекс держал руки за спиной.
– Ой! – кто-то ткнулся в мою спину.
Я обернулась. Светлана Юрьевна, замначальника кредитного.
– ! Здравствуйте, – сказала я и посторонилась.
– Доброе утро, – кивнула она и, увидев Алекса, воскликнула: – О, Леша! Ты уже вернулся? Надо же, как быстро летит время!
– Здравствуйте, Светлана Юрьевна. – Алекс сделал легкий полупоклон. – Как вы тут без меня?
– Плохо, – кокетливо вздохнула Светлана. – Можно сказать, никак.
О, черт! Алекс тут всех обаял. Я сделала несколько шагов по направлению к своей каморке. Алекс опустился на стул. И все. «А что он еще должен был сделать?» – тут же одернула себя я. Мы же так успешно скрывали от всех, что между нами что-то происходит. Он и продолжает придерживаться избранной тактики. И женитьба его тут абсолютно ни при чем.
Я вошла в свой закуток, разделась, повесила шубу на вешалку, подошла к окну и подняла жалюзи. На улице было еще темно. Как и на душе.
– Как дела? – услышала за своей спиной.
Обернулась. Алекс стоял в дверях. Правая рука в кармане пиджака. «Ненавижу», – подумала я. Ненавижу мужиков, лавирующих, выкручивающихся, стремящихся любым, даже самым нечистоплотным, способом урвать от жизни лакомые кусочки. «Не-на-ви-жу», – мысленно произнесла по слогам. Но никакой ненависти не ощутила. Алекс никакого отношения к тем мужикам не имел. Потому что он – Алекс.
– Все нормально? – Он смотрел на меня уже чуть более озабоченно.
Я сообразила, что пауза затягивается, и поспешно проговорила:
– Все нормально. Спасибо.
– Что-то ты задумчива сегодня, – усмехнулся он.
– Не выспалась, – пробормотала я.
– Сочувствую. Выпей кофе, может, полегчает.
– Так и сделаю.
– Тогда удачного дня, – сказал Алекс и вернулся на свое место.
Менее удачного дня я не могла вспомнить со времен моей стажировки в банке. Время тянулось медленно, как будто нарочно задерживаясь на каждой минуте. Я ковырялась в своих бумагах, пытаясь сделать хоть что-то полезное, но безуспешно. Голова была как в вате. И приходилось контролировать себя – чтобы не смотреть все время на Алекса, норовя углядеть, что там с его правой рукой.
К обеду я так и не сподобилась лицезреть свидетельство его перехода в иной статус.
– Идешь обедать? – Анька без десяти час возникла на пороге моей кельи.
– Э-э… – замялась я.
– Что? – спросила она.
– У меня сегодня нечего обедать, – сказала я.
Я как в тумане собиралась на работу. Забыла взять сандвичи, которые заготовила с вечера.
– Может, тогда проветримся и дойдем до «Шурочки? – предложила Анька.
«Шурочкой» мы называли кафе «Александра» в соседнем с банком здании.
– Да, – встрепенулась я, – идея отличная.
Вместо того чтобы тусоваться со всеми на кухне…
– Ты почему сегодня такая бледная? – спросила Анька, когда мы уселись за столик.
Я оторвалась от меню и взглянула на нее. Она сидела напротив и озабоченно разглядывала меня.
– Да так, – пожала плечами и вновь уткнулась в меню.
– Вы же не поругались с Алексом? Нет? – продолжала хмурить брови Анька.
– Нет, – буркнула я.
– Да, действительно, когда вам было успеть? – Анька пошелестела страницами меню. – Я буду борщ и салатик, с фасолью. А ты?
– А я… Оливье и гороховый суп.
– Девушка, девушка, – Анька ухватила проходившую официантку за рукав, – мы готовы сделать заказ.
Официантка записала наши пожелания и удалилась. А Анька продолжала:
– Выглядит он шикарно. Загар и все такое. Интересно, куда он ездил?
– Да, интересно, – пробормотала я.
– Ты не знаешь? – удивилась Анька.
– Нет.
– Почему?
– Не спросила.
– Почему?
Сказать ей? Язык не повернется. Пусть как-нибудь сама узнает. Ну, там кольцо увидит. Или притащит кто-нибудь новость на хвосте.
Стоп.
А почему никто не притащил до сих пор? Алекс пробыл на рабочем месте целых четыре часа, а в банке – тишина. Так не бывает. Новости у нас со скоростью звука разносятся. Он же не мог просидеть все время, держа правую руку в кармане. Я сама видела – он печатал. Значит…
– Почему? – повторила Анька.
– Что «почему»? – непонимающе уставилась я на нее.
– Господи, Воробьева, о чем ты думаешь? – вздохнула Анька. – Витаешь где-то… Я спрашиваю: почему ты не спросила тогда, куда он едет?
– А… это… – нужно было что-то быстро придумать, чтобы сдвинуть Аньку с этой скользкой темы, – ну… мы же… еще только…
– Ага, – перебила мое бормотание Анька, – вы еще не муж и жена, чтобы отчитываться друг другу, да?
Я пожала плечами:
– Ну да.
– Воробьева, ты как обычно… – Анька закатила глаза.
Да, я, как обычно, веду себя по-идиотски. И, как обычно, я – самый невезучий человек на этой планете.
– Ваш заказ, – возвестила появившаяся у стола официантка.
Слава богу!
А в банке было все так же тихо. Никакой беготни по коридору, толчеи в курилке и загадочных глаз – ничего такого, чем обычно сопровождается у нас появление сенсации. Странно, ей-богу. Неужели он не надел кольцо специально, чтобы не провоцировать беспорядки?
Алекс работал в поте лица. Почти не поднимался со своего места. Зачем ему это, если тесть-управляющий скоро обеспечит его светлое будущее? К примеру, назначит своим замом. Может ведь. Хозяин – барин. А кого еще назначать замом, как не родного зятя? Впрочем, есть ведь совет директоров, но, я думаю, дедушка Верников с ними договорится.
– Привет! – Он вскочил и улыбнулся.
– Привет, – ответила, не зная, куда девать глаза.
Хотелось опустить их и проверить, на месте ли кольцо, но Алекс держал руки за спиной.
– Ой! – кто-то ткнулся в мою спину.
Я обернулась. Светлана Юрьевна, замначальника кредитного.
– ! Здравствуйте, – сказала я и посторонилась.
– Доброе утро, – кивнула она и, увидев Алекса, воскликнула: – О, Леша! Ты уже вернулся? Надо же, как быстро летит время!
– Здравствуйте, Светлана Юрьевна. – Алекс сделал легкий полупоклон. – Как вы тут без меня?
– Плохо, – кокетливо вздохнула Светлана. – Можно сказать, никак.
О, черт! Алекс тут всех обаял. Я сделала несколько шагов по направлению к своей каморке. Алекс опустился на стул. И все. «А что он еще должен был сделать?» – тут же одернула себя я. Мы же так успешно скрывали от всех, что между нами что-то происходит. Он и продолжает придерживаться избранной тактики. И женитьба его тут абсолютно ни при чем.
Я вошла в свой закуток, разделась, повесила шубу на вешалку, подошла к окну и подняла жалюзи. На улице было еще темно. Как и на душе.
– Как дела? – услышала за своей спиной.
Обернулась. Алекс стоял в дверях. Правая рука в кармане пиджака. «Ненавижу», – подумала я. Ненавижу мужиков, лавирующих, выкручивающихся, стремящихся любым, даже самым нечистоплотным, способом урвать от жизни лакомые кусочки. «Не-на-ви-жу», – мысленно произнесла по слогам. Но никакой ненависти не ощутила. Алекс никакого отношения к тем мужикам не имел. Потому что он – Алекс.
– Все нормально? – Он смотрел на меня уже чуть более озабоченно.
Я сообразила, что пауза затягивается, и поспешно проговорила:
– Все нормально. Спасибо.
– Что-то ты задумчива сегодня, – усмехнулся он.
– Не выспалась, – пробормотала я.
– Сочувствую. Выпей кофе, может, полегчает.
– Так и сделаю.
– Тогда удачного дня, – сказал Алекс и вернулся на свое место.
Менее удачного дня я не могла вспомнить со времен моей стажировки в банке. Время тянулось медленно, как будто нарочно задерживаясь на каждой минуте. Я ковырялась в своих бумагах, пытаясь сделать хоть что-то полезное, но безуспешно. Голова была как в вате. И приходилось контролировать себя – чтобы не смотреть все время на Алекса, норовя углядеть, что там с его правой рукой.
К обеду я так и не сподобилась лицезреть свидетельство его перехода в иной статус.
– Идешь обедать? – Анька без десяти час возникла на пороге моей кельи.
– Э-э… – замялась я.
– Что? – спросила она.
– У меня сегодня нечего обедать, – сказала я.
Я как в тумане собиралась на работу. Забыла взять сандвичи, которые заготовила с вечера.
– Может, тогда проветримся и дойдем до «Шурочки? – предложила Анька.
«Шурочкой» мы называли кафе «Александра» в соседнем с банком здании.
– Да, – встрепенулась я, – идея отличная.
Вместо того чтобы тусоваться со всеми на кухне…
– Ты почему сегодня такая бледная? – спросила Анька, когда мы уселись за столик.
Я оторвалась от меню и взглянула на нее. Она сидела напротив и озабоченно разглядывала меня.
– Да так, – пожала плечами и вновь уткнулась в меню.
– Вы же не поругались с Алексом? Нет? – продолжала хмурить брови Анька.
– Нет, – буркнула я.
– Да, действительно, когда вам было успеть? – Анька пошелестела страницами меню. – Я буду борщ и салатик, с фасолью. А ты?
– А я… Оливье и гороховый суп.
– Девушка, девушка, – Анька ухватила проходившую официантку за рукав, – мы готовы сделать заказ.
Официантка записала наши пожелания и удалилась. А Анька продолжала:
– Выглядит он шикарно. Загар и все такое. Интересно, куда он ездил?
– Да, интересно, – пробормотала я.
– Ты не знаешь? – удивилась Анька.
– Нет.
– Почему?
– Не спросила.
– Почему?
Сказать ей? Язык не повернется. Пусть как-нибудь сама узнает. Ну, там кольцо увидит. Или притащит кто-нибудь новость на хвосте.
Стоп.
А почему никто не притащил до сих пор? Алекс пробыл на рабочем месте целых четыре часа, а в банке – тишина. Так не бывает. Новости у нас со скоростью звука разносятся. Он же не мог просидеть все время, держа правую руку в кармане. Я сама видела – он печатал. Значит…
– Почему? – повторила Анька.
– Что «почему»? – непонимающе уставилась я на нее.
– Господи, Воробьева, о чем ты думаешь? – вздохнула Анька. – Витаешь где-то… Я спрашиваю: почему ты не спросила тогда, куда он едет?
– А… это… – нужно было что-то быстро придумать, чтобы сдвинуть Аньку с этой скользкой темы, – ну… мы же… еще только…
– Ага, – перебила мое бормотание Анька, – вы еще не муж и жена, чтобы отчитываться друг другу, да?
Я пожала плечами:
– Ну да.
– Воробьева, ты как обычно… – Анька закатила глаза.
Да, я, как обычно, веду себя по-идиотски. И, как обычно, я – самый невезучий человек на этой планете.
– Ваш заказ, – возвестила появившаяся у стола официантка.
Слава богу!
А в банке было все так же тихо. Никакой беготни по коридору, толчеи в курилке и загадочных глаз – ничего такого, чем обычно сопровождается у нас появление сенсации. Странно, ей-богу. Неужели он не надел кольцо специально, чтобы не провоцировать беспорядки?
Алекс работал в поте лица. Почти не поднимался со своего места. Зачем ему это, если тесть-управляющий скоро обеспечит его светлое будущее? К примеру, назначит своим замом. Может ведь. Хозяин – барин. А кого еще назначать замом, как не родного зятя? Впрочем, есть ведь совет директоров, но, я думаю, дедушка Верников с ними договорится.