Тогда, в свой первый визит, Петя показал себя до такой степени никаким, что я дала себе слово больше никогда его не видеть. Ну посудите сами: чуть ниже меня ростом, коренастый, даже несколько полноватый, белесый и краснолицый, не способный связать пары слов в пустяковом разговоре – что с ним было делать? Из благодарности за его доброту и немного из жалости я терпеливо угощала его чаем и с облегчением вздохнула, когда через час он избавил меня от своего присутствия.
Как выяснилось, не навсегда. При всех его недостатках, отчасти замеченных мной уже при первой встрече, отчасти обнаруженных значительно позже, Петю отличала одна положительная черта – он был по-деревенски обстоятелен. Если брался за что-то, то делал это спокойно, но методично и доводил начатое до конца. В ту первую встречу у меня дома я еще не знала, что за меня он тоже взялся, а раз взялся, значит, не бросил бы дело на полпути. Он так мягко вписался в мою жизнь, будто следовал хорошо продуманному плану.
Приходил Петя поначалу примерно раз-два в неделю, всегда предварительно позвонив, что было весьма разумно с его стороны, а то мог бы у дверей моей квартиры упереться носом в иных визитеров. Приносил тортики и фрукты, кстати, никогда – спиртное, чем подкупил меня, потому что остальные таскали вино и шампанское только что не ящиками, непонятно, из каких соображений: может, собирались спаивать меня и склонять к чему-либо невообразимому, но в итоге, скорее всего, просто глушили собственную неуверенность. Петя же хоть и трясся каждый раз от ужаса передо мной, но винцо на помощь не призывал, а справлялся со своей паникой за счет каких-то внутренних ресурсов.
Боялся он меня поначалу зверски. Я конечно же не рычала и не кусалась, вела себя с ним весьма миролюбиво, но в его присутствии на меня нападало словесное недержание, и меня, как говорится, несло. Так часто бывает, когда чувствуешь, что твой собеседник не ровня тебе по части интеллектуальных дискуссий, вот тебя и распирает на всякие там умствования. Шопенгауэр и Кафка, Кандинский и Вагнер, законы развития брендов и фондовая биржа – Петя тонул в потоке информации. Но смотрел преданно, старательно сдерживая сопение (что-то там у него было с носовой перегородкой). Иногда, правда, морщился от натуги, слыша незнакомые слова, но побаивался задавать лишние вопросы.
Кстати, потом я узнала, что, оказывается, выйдя от меня, он записывал в блокнотик услышанные и непонятые термины, а потом рылся в словарях, отыскивая их значение. Словом, образовывался за мой счет. Да и черт с ним, не жалко, иногда даже распирает от гордости, как, наверное, в свое время Пигмалиона. О себе он почти ничего не рассказывал и оживлялся, только когда речь заходила о превратностях бизнеса в российских условиях. Дни шли, а я ничего нового о нем не узнала.
Собственно говоря, мне это и не было нужно. Согласна, не самая моя лучшая черта – по первому впечатлению составлять себе скоропалительное мнение о человеке, но – увы! – ничего поделать с собой не могу. Случается, впоследствии огребаю по полной программе, когда на свет божий вылезают разные разности, скрытые где-то в глубинах человеческой души. Так ничего страшного в этом нет – с кем не бывает.
Петя же моей уверенной рукой был занесен в список закоренелых холостяков, не исключено, что даже девственников, это вполне объяснялось его непрезентабельной внешностью. Да-да, девственников. Рук он не распускал, всегда держался на определенном расстоянии, то есть вел себя по-старомодному корректно. Да и, к слову сказать, полезен был в хозяйстве. Починял взбесившуюся сантехнику, оплачивал мои просроченные счета на междугородние переговоры и притаскивал тяжеленные сумки с продуктами – достаточно было лишь дать по телефону точные указания, что надо купить. Через четыре месяца таких платонических отношений Петя стал неотъемлемым компонентом моей жизни. Мужчины появлялись в доме и исчезали, кто задерживался на пару-тройку недель, кто и на меньшее время, а Петя оставался. Как старший брат.
– Но ведь он тебе не брат, – наехала на меня как-то Анька.
– Конечно нет. Я же рассказывала тебе, откуда он взялся.
– Да помню, – с досадой отмахнулась она от меня. – Я не об этом. Что он к тебе таскается? Не может быть, чтоб ему ничего от тебя не было нужно.
– Вот и я думаю, – не стала с ней спорить. – Понятно, что я ему нравлюсь. Наверное, у него все знакомые бабы не такие интересные…
– От скромности не умрешь, – фыркнула Анька.
– Не умру, это точно, – подтвердила я. – Короче, мне кажется, рано или поздно он сделает мне предложение.
– Вполне возможно, – подумав, согласилась Анька. – Такие, как он, сразу начинают признаваться в любви и тянуть под венец.
– И ты не знаешь, что с ним делать, – закончила я, и мы расхохотались.
Я действительно так думала. Петя с его обстоятельностью должен был всенепременно сделать мне предложение. Такая натура. И действительно, когда это произойдет, я буду мучиться. Но не оттого, что придется отказывать – отказывать я уже, слава богу, научилась, а от грустных мыслей о несовершенствах этого мира. Ко мне всегда лезут с предложениями вступить в брак личности, до которых мне нет никакого дела. Почему бы это?
– Ну а все-таки, если сделает? – поинтересовалась подруга.
Я фыркнула:
– Я похожа на идиотку?
– Похожа, – неожиданно ответила Анька.
– То есть? – Я уставилась на нее во все глаза.
– Тебе скоро тридцать три, – сказала она, – а ты все еще как маленький ребенок – думаешь, что явится прекрасный принц и умчит тебя в свой прекрасный замок…
– Принц, выдумала тоже… – пробормотала я.
– Принц, принц, – продолжала Анька. – Кто же еще в наше время способен на вечную любовь? Только принц, которого нет в действительности. Ты думаешь, он будет красив как картинка, умен как твой любимый Шопенгауэр…
– Ничего подобного, – перебила я.
– Да ладно тебе, – отмахнулась Анька. – Кого ты дуришь? Да и потом, мы все мечтаем об этом…
– Правда? – поразилась я.
На кого-кого, а на мечтательницу Анька не была похожа совершенно. Таких реалисток, как она, еще поискать надо.
– Конечно, – пожала она плечами. – Все тетки только и делают, что мечтают о принцах. Только они разделяют эти свои мечты и нормальную жизнь. И просто смотрят сериалы или мелодрамы. Вот пока смотрят – мечтают. Ну, еще с часок-другой после просмотра. Но никто, уверяю тебя, никто не тянет эти мечтания в свою каждодневную жизнь. Кроме тебя.
Я вздохнула:
– Извини, что я такая дура.
– Да ладно тебе, – рассмеялась Анька. – Мне ты и такая нравишься. Вот только сама-то себе ты как? Со своими тараканами?
– По-разному, – призналась я. Анька вздохнула:
– Я бы все-таки присмотрелась к этому Пете.
– Фу! – сморщила я нос.
– Фу не фу, а он тебе уже как родной. Только и слышу: Петя то, Петя се.
Я задумалась. Действительно, Петя обосновался в моем доме прочно, видимо, и в разговорах моих тоже. Просто потому, что я видела его чаще других, иных причин не было. В остальном это типичный мезальянс, компромисс, суррогат – в общем, все то, что означает нечто половинчатое, не то, что ждешь от жизни, а то, что она подсовывает тебе в насмешку или по недосмотру. И рано или поздно наступает момент, когда приходится принимать решение, что делать с этим дальше. В Петином случае момент наступил в мой день рождения.
Тридцать три года рухнули на меня неподъемным грузом солнечным июньским утром. Неподъемным по банальной причине – предстояло пережить два банкета: один на работе и второй – вечером, с друзьями в ресторане. Мои крики о том, что дата не круглая, были тщетны. «Возраст Христа, – заявили мне, – так что будь любезна». Не знаю, какое отношение возраст Христа имеет к женщине, но спорить не стала, понимая, что все равно бесполезно. И вот я поволокла на работу огромные сумки, набитые деликатесами, одновременно пытаясь не измять свой новый костюм, в котором предстояло еще появиться вечером в ресторане, времени на переодевание после работы у меня наверняка не останется. Петя в этот день в перемещении тяжестей помочь мне не мог – улетел в Москву заключать какие-то контракты и должен был вернуться через четыре дня. Отпадала необходимость решать вопрос: приглашать его или нет в ресторан – ну хоть какие-то приятности не миновали мой день рождения.
Было часов двенадцать, когда, проходя через операционный зал, я натолкнулась на парня в синей форменной куртке с большим пакетом в одной руке и букетом цветов в другой.
– Не скажете, – обратился он ко мне, – где я могу найти Алену Воробьеву?
– Это я, – ответила я, удивленно взирая на букет.
– Отлично, – обрадовался посланец, – вот, примите, – и протянул мне дары.
– Спасибо, – растерянно сказала я. – Это от кого?
– Там все написано. – Он ткнул в конверт, торчащий из букета. – А вы мне, пожалуйста, распишитесь вот здесь.
Я расписалась.
– Спасибо. Всего хорошего! – И курьер откланялся.
Девчонки-операционистки с восхищением таращились из-за стеклянных перегородок на роскошный букет. Я открыла конверт и вынула открытку. На ней после обязательно-плоских «поздравляю» и «желаю счастья» было лаконично написано «Петр». «Смотрите, какая изобретательность, – подумала я, – ведь он вполне мог отложить вручение подарка до своего приезда». И отправилась на нашу маленькую кухоньку в тишине и покое распечатывать пакет. Спустя пять минут я ошеломленно взирала на ноутбук, лежавший передо мной во всем своем компьютерном великолепии.
– Ух ты! – вскричала за моей спиной Дарья, заместительница главного бухгалтера. – Кто это так расщедрился?
– Поклонник, – заторможенно ответила я.
– Вот свезло, так свезло! – продолжала восторгаться Дарья.
«Да уж», – подумала я. Ноутбук сиял своими девственно-чистыми кнопочками, экран приветливо мерцал – мечта идиота, сбывшаяся мечта! Но радости не было. Подарок слишком уже многозначителен. Слишком дорогой, чтоб можно было отделаться обыкновенным «Спасибо, Петя». Да подумаешь, возразил мой внутренний голос, ему это тьфу! Он же бизнесмен, причем удачливый. Но в животе все равно ворочалось нечто противное, и ощущение того, что невзначай я задолжала Пете крупную сумму денег, вязко обволакивало меня.
Он прилетел из Москвы через два дня. Контракты состоялись, все сложилось. Он сиял от удовольствия.
– Спасибо за подарок, – через силу улыбнулась я. – Это как раз то, о чем я давно мечтала.
– Правда? – Он пытливо уставился на меня.
– Конечно! – радостно воскликнула я, призвав на помощь весь свой энтузиазм, и на этом исчерпалась.
– Я рад, – буркнул он и умолк.
И продолжал пытливо смотреть на меня. Он ждал. О боже, он ждал! Хотелось отдать ему этот злосчастный ноутбук и попросить больше никогда так не делать. Пусть бы все шло как шло. Но я понимала, что все уже случилось, и, даже возврати я сейчас ему его подарок, ситуацию не исправишь. Петин статус в моей жизни уже изменился. Из молчаливого посетителя он превратился в посетителя с претензиями. И теперь со свойственной ему обстоятельностью будет, скорее всего, долго и упорно биться за претворение этих претензий в жизнь.
Пришлось с ним переспать. Без комментариев.
Хотя нет, могу себе позволить один: Петя не был девственником. Внешность, чтоб ее, обманчива. Мало того, он оказался на удивление похотлив. В технике секса не блистал, но готов был предаваться этому занятию при каждой нашей встрече. Что до последствий, то Петя стал неимоверно щедр. Покупал мне все, что я ни просила, но больше всего любил делать сюрпризы. Я могла упомянуть о какой-либо вещице вскользь и, кстати, совсем не нуждалась в ней в ближайшее время. Так просто – болтала обо всем подряд, но он запоминал и спустя несколько дней притаскивал мне подарок и тут же нетерпеливо тащил в постель. Я никогда не была недотрогой, но сексуальные отношения с Петей казались мне чрезвычайно неприличными, может, оттого, что впервые я получала что-то взамен? Однако время шло, а замуж меня Петя не звал. И это было странно.
Ира
Маруся
Как выяснилось, не навсегда. При всех его недостатках, отчасти замеченных мной уже при первой встрече, отчасти обнаруженных значительно позже, Петю отличала одна положительная черта – он был по-деревенски обстоятелен. Если брался за что-то, то делал это спокойно, но методично и доводил начатое до конца. В ту первую встречу у меня дома я еще не знала, что за меня он тоже взялся, а раз взялся, значит, не бросил бы дело на полпути. Он так мягко вписался в мою жизнь, будто следовал хорошо продуманному плану.
Приходил Петя поначалу примерно раз-два в неделю, всегда предварительно позвонив, что было весьма разумно с его стороны, а то мог бы у дверей моей квартиры упереться носом в иных визитеров. Приносил тортики и фрукты, кстати, никогда – спиртное, чем подкупил меня, потому что остальные таскали вино и шампанское только что не ящиками, непонятно, из каких соображений: может, собирались спаивать меня и склонять к чему-либо невообразимому, но в итоге, скорее всего, просто глушили собственную неуверенность. Петя же хоть и трясся каждый раз от ужаса передо мной, но винцо на помощь не призывал, а справлялся со своей паникой за счет каких-то внутренних ресурсов.
Боялся он меня поначалу зверски. Я конечно же не рычала и не кусалась, вела себя с ним весьма миролюбиво, но в его присутствии на меня нападало словесное недержание, и меня, как говорится, несло. Так часто бывает, когда чувствуешь, что твой собеседник не ровня тебе по части интеллектуальных дискуссий, вот тебя и распирает на всякие там умствования. Шопенгауэр и Кафка, Кандинский и Вагнер, законы развития брендов и фондовая биржа – Петя тонул в потоке информации. Но смотрел преданно, старательно сдерживая сопение (что-то там у него было с носовой перегородкой). Иногда, правда, морщился от натуги, слыша незнакомые слова, но побаивался задавать лишние вопросы.
Кстати, потом я узнала, что, оказывается, выйдя от меня, он записывал в блокнотик услышанные и непонятые термины, а потом рылся в словарях, отыскивая их значение. Словом, образовывался за мой счет. Да и черт с ним, не жалко, иногда даже распирает от гордости, как, наверное, в свое время Пигмалиона. О себе он почти ничего не рассказывал и оживлялся, только когда речь заходила о превратностях бизнеса в российских условиях. Дни шли, а я ничего нового о нем не узнала.
Собственно говоря, мне это и не было нужно. Согласна, не самая моя лучшая черта – по первому впечатлению составлять себе скоропалительное мнение о человеке, но – увы! – ничего поделать с собой не могу. Случается, впоследствии огребаю по полной программе, когда на свет божий вылезают разные разности, скрытые где-то в глубинах человеческой души. Так ничего страшного в этом нет – с кем не бывает.
Петя же моей уверенной рукой был занесен в список закоренелых холостяков, не исключено, что даже девственников, это вполне объяснялось его непрезентабельной внешностью. Да-да, девственников. Рук он не распускал, всегда держался на определенном расстоянии, то есть вел себя по-старомодному корректно. Да и, к слову сказать, полезен был в хозяйстве. Починял взбесившуюся сантехнику, оплачивал мои просроченные счета на междугородние переговоры и притаскивал тяжеленные сумки с продуктами – достаточно было лишь дать по телефону точные указания, что надо купить. Через четыре месяца таких платонических отношений Петя стал неотъемлемым компонентом моей жизни. Мужчины появлялись в доме и исчезали, кто задерживался на пару-тройку недель, кто и на меньшее время, а Петя оставался. Как старший брат.
– Но ведь он тебе не брат, – наехала на меня как-то Анька.
– Конечно нет. Я же рассказывала тебе, откуда он взялся.
– Да помню, – с досадой отмахнулась она от меня. – Я не об этом. Что он к тебе таскается? Не может быть, чтоб ему ничего от тебя не было нужно.
– Вот и я думаю, – не стала с ней спорить. – Понятно, что я ему нравлюсь. Наверное, у него все знакомые бабы не такие интересные…
– От скромности не умрешь, – фыркнула Анька.
– Не умру, это точно, – подтвердила я. – Короче, мне кажется, рано или поздно он сделает мне предложение.
– Вполне возможно, – подумав, согласилась Анька. – Такие, как он, сразу начинают признаваться в любви и тянуть под венец.
– И ты не знаешь, что с ним делать, – закончила я, и мы расхохотались.
Я действительно так думала. Петя с его обстоятельностью должен был всенепременно сделать мне предложение. Такая натура. И действительно, когда это произойдет, я буду мучиться. Но не оттого, что придется отказывать – отказывать я уже, слава богу, научилась, а от грустных мыслей о несовершенствах этого мира. Ко мне всегда лезут с предложениями вступить в брак личности, до которых мне нет никакого дела. Почему бы это?
– Ну а все-таки, если сделает? – поинтересовалась подруга.
Я фыркнула:
– Я похожа на идиотку?
– Похожа, – неожиданно ответила Анька.
– То есть? – Я уставилась на нее во все глаза.
– Тебе скоро тридцать три, – сказала она, – а ты все еще как маленький ребенок – думаешь, что явится прекрасный принц и умчит тебя в свой прекрасный замок…
– Принц, выдумала тоже… – пробормотала я.
– Принц, принц, – продолжала Анька. – Кто же еще в наше время способен на вечную любовь? Только принц, которого нет в действительности. Ты думаешь, он будет красив как картинка, умен как твой любимый Шопенгауэр…
– Ничего подобного, – перебила я.
– Да ладно тебе, – отмахнулась Анька. – Кого ты дуришь? Да и потом, мы все мечтаем об этом…
– Правда? – поразилась я.
На кого-кого, а на мечтательницу Анька не была похожа совершенно. Таких реалисток, как она, еще поискать надо.
– Конечно, – пожала она плечами. – Все тетки только и делают, что мечтают о принцах. Только они разделяют эти свои мечты и нормальную жизнь. И просто смотрят сериалы или мелодрамы. Вот пока смотрят – мечтают. Ну, еще с часок-другой после просмотра. Но никто, уверяю тебя, никто не тянет эти мечтания в свою каждодневную жизнь. Кроме тебя.
Я вздохнула:
– Извини, что я такая дура.
– Да ладно тебе, – рассмеялась Анька. – Мне ты и такая нравишься. Вот только сама-то себе ты как? Со своими тараканами?
– По-разному, – призналась я. Анька вздохнула:
– Я бы все-таки присмотрелась к этому Пете.
– Фу! – сморщила я нос.
– Фу не фу, а он тебе уже как родной. Только и слышу: Петя то, Петя се.
Я задумалась. Действительно, Петя обосновался в моем доме прочно, видимо, и в разговорах моих тоже. Просто потому, что я видела его чаще других, иных причин не было. В остальном это типичный мезальянс, компромисс, суррогат – в общем, все то, что означает нечто половинчатое, не то, что ждешь от жизни, а то, что она подсовывает тебе в насмешку или по недосмотру. И рано или поздно наступает момент, когда приходится принимать решение, что делать с этим дальше. В Петином случае момент наступил в мой день рождения.
Тридцать три года рухнули на меня неподъемным грузом солнечным июньским утром. Неподъемным по банальной причине – предстояло пережить два банкета: один на работе и второй – вечером, с друзьями в ресторане. Мои крики о том, что дата не круглая, были тщетны. «Возраст Христа, – заявили мне, – так что будь любезна». Не знаю, какое отношение возраст Христа имеет к женщине, но спорить не стала, понимая, что все равно бесполезно. И вот я поволокла на работу огромные сумки, набитые деликатесами, одновременно пытаясь не измять свой новый костюм, в котором предстояло еще появиться вечером в ресторане, времени на переодевание после работы у меня наверняка не останется. Петя в этот день в перемещении тяжестей помочь мне не мог – улетел в Москву заключать какие-то контракты и должен был вернуться через четыре дня. Отпадала необходимость решать вопрос: приглашать его или нет в ресторан – ну хоть какие-то приятности не миновали мой день рождения.
Было часов двенадцать, когда, проходя через операционный зал, я натолкнулась на парня в синей форменной куртке с большим пакетом в одной руке и букетом цветов в другой.
– Не скажете, – обратился он ко мне, – где я могу найти Алену Воробьеву?
– Это я, – ответила я, удивленно взирая на букет.
– Отлично, – обрадовался посланец, – вот, примите, – и протянул мне дары.
– Спасибо, – растерянно сказала я. – Это от кого?
– Там все написано. – Он ткнул в конверт, торчащий из букета. – А вы мне, пожалуйста, распишитесь вот здесь.
Я расписалась.
– Спасибо. Всего хорошего! – И курьер откланялся.
Девчонки-операционистки с восхищением таращились из-за стеклянных перегородок на роскошный букет. Я открыла конверт и вынула открытку. На ней после обязательно-плоских «поздравляю» и «желаю счастья» было лаконично написано «Петр». «Смотрите, какая изобретательность, – подумала я, – ведь он вполне мог отложить вручение подарка до своего приезда». И отправилась на нашу маленькую кухоньку в тишине и покое распечатывать пакет. Спустя пять минут я ошеломленно взирала на ноутбук, лежавший передо мной во всем своем компьютерном великолепии.
– Ух ты! – вскричала за моей спиной Дарья, заместительница главного бухгалтера. – Кто это так расщедрился?
– Поклонник, – заторможенно ответила я.
– Вот свезло, так свезло! – продолжала восторгаться Дарья.
«Да уж», – подумала я. Ноутбук сиял своими девственно-чистыми кнопочками, экран приветливо мерцал – мечта идиота, сбывшаяся мечта! Но радости не было. Подарок слишком уже многозначителен. Слишком дорогой, чтоб можно было отделаться обыкновенным «Спасибо, Петя». Да подумаешь, возразил мой внутренний голос, ему это тьфу! Он же бизнесмен, причем удачливый. Но в животе все равно ворочалось нечто противное, и ощущение того, что невзначай я задолжала Пете крупную сумму денег, вязко обволакивало меня.
Он прилетел из Москвы через два дня. Контракты состоялись, все сложилось. Он сиял от удовольствия.
– Спасибо за подарок, – через силу улыбнулась я. – Это как раз то, о чем я давно мечтала.
– Правда? – Он пытливо уставился на меня.
– Конечно! – радостно воскликнула я, призвав на помощь весь свой энтузиазм, и на этом исчерпалась.
– Я рад, – буркнул он и умолк.
И продолжал пытливо смотреть на меня. Он ждал. О боже, он ждал! Хотелось отдать ему этот злосчастный ноутбук и попросить больше никогда так не делать. Пусть бы все шло как шло. Но я понимала, что все уже случилось, и, даже возврати я сейчас ему его подарок, ситуацию не исправишь. Петин статус в моей жизни уже изменился. Из молчаливого посетителя он превратился в посетителя с претензиями. И теперь со свойственной ему обстоятельностью будет, скорее всего, долго и упорно биться за претворение этих претензий в жизнь.
Пришлось с ним переспать. Без комментариев.
Хотя нет, могу себе позволить один: Петя не был девственником. Внешность, чтоб ее, обманчива. Мало того, он оказался на удивление похотлив. В технике секса не блистал, но готов был предаваться этому занятию при каждой нашей встрече. Что до последствий, то Петя стал неимоверно щедр. Покупал мне все, что я ни просила, но больше всего любил делать сюрпризы. Я могла упомянуть о какой-либо вещице вскользь и, кстати, совсем не нуждалась в ней в ближайшее время. Так просто – болтала обо всем подряд, но он запоминал и спустя несколько дней притаскивал мне подарок и тут же нетерпеливо тащил в постель. Я никогда не была недотрогой, но сексуальные отношения с Петей казались мне чрезвычайно неприличными, может, оттого, что впервые я получала что-то взамен? Однако время шло, а замуж меня Петя не звал. И это было странно.
Ира
– Ну, что там? – Светка позвонила мне через день после трагических событий.
– Ничего.
– Маруся не звонила?
– Нет.
– Наверное, лежит в обмороке, – предположила Светка.
– Не сомневаюсь. Ты бы тоже лежала.
– Я бы? – зафыркала Светка. – Я бы не лежала. Я бы орала и визжала. И бегала кругами. Но начнем с того, что такого со мной не случилось бы.
– Какого такого?
– Чтоб как снег на голову.
– Да брось ты, – сказала я, – ЭТО всегда как снег на голову. Ни одна женщина не выходит замуж для того, чтобы сидеть на стуле в прихожей и все время ждать, что вот-вот он зайдет и выяснится ЭТО.
– Ладно, – согласилась Светка. – Пусть так. Но я бы не лежала в обмороке.
Это да. Светка действительно носилась бы и орала. И еще втянула бы в это всех, кто попался бы ей под руку.
«BQT безголовая!» – скажете вы. Да нет. Как раз наоборот. Вся эта Светкина истеричность – лишь оболочка. Способ переживать стресс. А вообще она особа весьма рационалистичная и принимает на редкость взвешенные решения.
– Выгнала бы? – поинтересовалась я.
– Спрашиваешь! – воскликнула Светка.
– Даже после семнадцати лет брака, с двумя детьми? – уточнила я.
В телефонной трубке повисло молчание.
– Ну? – через пару секунд спросила я. – Что ж ты затаилась?
– Думаю, – нехотя ответила Светка.
– Сложновато поставить себя на Машкино место, верно?
– Не просто, – процедила Светка.
– Хотя бы потому, – продолжала я, – что мы там никогда не были…
– Но все равно! – еще пыталась трепыхаться Светка.
– Что «все равно»? – вздохнула я. – Ну вот, что «все равно»?
– Ну-у, – заныла Светка, – нельзя же та-ак…
«Та-ак» означало «молча, безропотно, поникнув головой».
– Посмотри вокруг, – предложила я, – и ты поймешь, что можно. И даже преотлично.
Вы обратили внимание? Мы поменялись со Светкой ролями. В юности революционеркой в нашем дуэте числилась я. Светка же всегда притормаживала меня. Мол, не все так просто в жизни, не надо гнать лошадей и тому подобное. Прошло всего каких-то пятнадцать лет, и мы поменялись местами. Я наконец-то поняла, что, действительно, все не просто и вправду никогда не следует торопиться. А вот Светка, насмотревшись этой жизни в разных ее проявлениях, почему-то несколько осатанела, и теперь порой мне стоило немалых усилий, чтобы вести с ней беседу в спокойном тоне.
– И Маруся как раз тот самый человек… – продолжала размышлять я.
– Десять против одного, – перебила меня Светка, – что она ничего делать не будет.
– Ты что, не слушаешь меня? – удивилась я. – Я тебе о том же самом толкую. Тебе не с кем спорить.
Мы немного помолчали.
– Так ты будешь звонить ей или как? – спросила наконец Светка.
– Буду, – ответила я. – Подожду еще немного и позвоню. Где-нибудь через недельку.
– Не поздно? – усомнилась Светка.
– У нее Петя только послезавтра возвращается. Думаю, Маруся ничего решать для себя не будет, пока не увидит его.
– Можно подумать, – пробурчала Светка, – что-то новое ей откроется, – помолчала и внезапно сказала: – Блин! Я бы не простила измену, вот честно! А ты?
– Я? Не знаю. Да и что такое измена?
Я помешала сахар в своем капучино и взглянула на Димку.
– Что это с тобой? – удивился он.
– Ответь на вопрос, тогда расскажу, – пообещала я.
– Измена, – он рассеянно оглядел зал, – это… – взгляд его уперся в точку где-то у меня за спиной, – это когда… – на его лице появилась гримаса отвращения, – это когда тебя застукают.
– Уверен? – Я рассмеялась.
– Как никогда, – он перевел взгляд на меня, в глазах его светилась мука, – потому что именно сейчас это произойдет.
– Что? – переспросила я и тут же где-то в области своего левого уха услышала сладкий голосок:
– Добрый вечер.
Я обернулась. Рядом с нашим столиком стояла рыжеволосая дама лет сорока, одетая в ярко-зеленый костюм.
– Добрый вечер, – вежливо ответила я.
– Привет, – буркнул Димка.
– А где Вита? – вопросила дама, поедая меня взглядом.
Я продолжала вежливо улыбаться.
– Дома, – все так же хмуро ответил Димка.
– Да?! – с нажимом сказала дама.
Родственница, мелькнуло у меня в голове. Или подруга. Димкиной жены. Нормально. Сейчас он начнет выкручиваться.
– Конечно, – недовольно отозвался Димка. – У меня деловая встреча. Извини.
– Деловая? – Дама впитывала каждую деталь моей внешности. – Это интересно.
Димка закатил глаза. Я поняла, что нужно срочно что-то делать. Улыбнулась одними уголками губ, слегка наклонила голову влево и подчеркнуто-радушно спросила:
– Тоже желаете взять кредит в нашем банке?
– Я? – испугалась дама.
– Да, вы. – Я предельно доброжелательно смотрела на нее. – Дмитрий Валерьевич вот желает. Почти с самого обеда дискутируем условия кредита, решили перекусить, а то до конца обсуждения еще далеко.
Дама вся подобралась и напряженно промолвила:
– Простите…
Я улыбнулась чуть шире:
– Ну что вы.
– Не буду вам мешать, – почти прошептала она.
– Спасибо, – проникновенно ответила я.
– До свидания, – прошелестела дама.
– Всего доброго. – Я еще раз улыбнулась ей на прощание.
– Пока, – отозвался Димка.
– Кто это? – повернулась я к нему, когда дама удалилась.
– Сестра Витина, – сказал он. – Жуткая язва.
– По-моему, я убедила ее.
– Может, и убедила, но донесет все равно. Натура такая.
– Она ж не в постели нас застала.
Какая разница? – усмехнулся Димка. – Чтобы раздуть скандал, достаточно самой малости. А Вита сейчас нервная. У нее какие-то неприятности там на работе. К ней вообще лучше не лезть, а сейчас эта зараза еще масла в огонь подольет. Хороши, если Витка не поймет по описанию, что это ты.
С Димкой все было просто и одновременно сложно. В свое время мы учились с ним в одной группе, но после института дороги наши, как это часто бывает, разошлись. Спустя пару лет после выпуска Димка женился на девчонке с нашего же потока, на Витке Поляковой. У них родились две чудесные девочки, которых Димка любил без памяти. Бывают сумасшедшие мамаши, а Димка был сумасшедшим папашей. Нормальная устойчивая семья.
Я не видела Димку лет двенадцать. Конечно, каждый год наша группа встречалась в начале апреля, но я, по правде сказать, не очень любила эти сборища. Посетила только первые три, когда еще в памяти свежи были студенческие проказы и подвиги, но уже на последней осчастливленной мной встрече уже начались самолюбования и то, что сейчас называют «гнуть пальцы». Демонстрация из серии «а я вот такой, а я теперь там-то, а вы…». Мне это на нервы действовало. Только сейчас я стала понимать, что тогда угнетали меня мои комплексы. Мне ведь довольно туго пришлось сразу после окончания института. Я вознамерилась обосноваться в Москве, процесс шел медленно и не без перипетий, все окончательно утряслось лишь лет через шесть после диплома. В общем, после третьей встречи я начала отказываться от участия в сборищах под разными предлогами: иногда надуманными, а иногда и действительными. Но были люди, которые за все годы не пропустили ни одного из этих мероприятий. Сонька-зануда, например.
Так за глаза звали ее в институте. Она и в студенчестве все знала обо всех, и теперь ей можно в любое время дня и ночи позвонить и задать, к примеру, вопрос: «Не знаешь ли, а где сейчас наша Дашка Егорова?» – и Сонькин словесный поток уже ничто не сможет остановить. Признаюсь честно, иногда я позванивала ей, чтобы узнать последние новости из жизни бывших однокашников. Любопытство – это ж не порок, верно? Где бы была наша цивилизация, если бы не элементарное людское любопытство?
Так вот, Сонька все эти годы сообщала, что у Димки замечательная и крепкая семья. И я, что характерно, радовалась этому. Димка в институте был мне безразличен, в смысле личных отношений. Не мой типаж. Но мы дружили. С ним всегда было легко и весело, вечно мы выдумывали какие-то совместные авантюры, иногда даже готовились вместе к экзаменам, особенно когда требовалась светлая техническая голова, коей как раз обладал Димка. Встретились мы вновь, когда нам было уже за тридцать. Обрадовались, обнялись, и как будто не было этих лет разлуки.
А потом случилось странное. Мы стали любовниками. Хотя это несколько неверное определение тем отношениям, которые сложились у нас. Партнеры по сексу – это ближе к истине. Димкина замечательная семья была замечательна во всех отношениях, кроме одного. Сексом там Димку не баловали. То ли Вита была просто безразлична к этой стороне супружества, то ли манипулировала сексом для достижения тех или иных целей. Я так и не поняла до конца, да особо и не вникала.
И еще мы друзья. С ним можно говорить обо всем и молчать обо всем. Выплакаться в жилетку и не чувствовать себя потом дурой. Посоветоваться по поводу каких-нибудь рабочих проблем и всласть потолковать о личной жизни. Одно только мы никогда не обсуждали – Биту. И Димкину неверность по отношению к ней. Но сегодня был совсем другой случай. Сегодня этого было не избежать.
– Так все-таки что такое измена? – вновь спросила я. – Секс на стороне? Вы, мужики, ведь именно так думаете?
– Секс. Да, – согласился Димка. – Но не всегда. Иногда секс – это просто так, физкультура.
– Ловко, – рассмеялась я. – Не думала, что ты тоже из тех, кто начинает бормотать: «Это совсем не то, что ты подумала».
– Но ведь секс – не критерий, – вскинулся Димка. – Кто сказал, что секс – это единственный пункт, по которому определяют, изменяет человек или нет?
Я задумалась. И в самом деле. Какое кино ни включишь, за какую книгу ни возьмешься, все герои просто охвачены маниакальным желанием узнать: а спал ли он с ней? Или – а спала ли она с ним? И если нет, с облегчением переводят дух. А то, что он таскается к ней в течение последних восьми лет, засыпает цветами, смотрит в рот, когда она говорит, и тоскует по ней все то время, что проводит без нее, – это не измена? Нет. Потому что секса не было. Ну не бред?
Димка изменял Вите не только когда раздевал меня, а даже тогда, когда, урвав у семейной жизни пару свободных мгновений, болтал со мной за чашечкой кофе где-нибудь на Тверской. Потому что в болтовне поверял мне то, о чем никогда бы не стал говорить с женой.
И мой двоюродный брат своей благоверной изменяет, потому что, когда ее нет рядом, моет ей кости так, что хочется заткнуть уши и бежать вон.
И соседка моя Рита изменяет своему толстому и доброму Вадику, потому что в мыслях прикидывает, что если сложится у нее все с тем иностранцем, с которым она втайне от Вадика переписывается по Интернету, то кинет она этого Вадика через бедро, ни на секунду не задумаясь.
Пренебрежение – вот то самое слово, которое вертелось в эти дни у меня на языке, и я никак не могла поймать его. Пренебрежение к человеку, с которым ты живешь, с которым у тебя, быть может, даже есть совместные дети, который, возможно, в этот момент думает, что ты вторая его половинка, и не знает, что происходит на самом деле. Ведь это не всегда можно увидеть и почувствовать. Потому что очень невесомая субстанция – это самое пренебрежение. И очень эфемерно различие между твоим собственным состоянием до измены и в состоянии ее. Вот если бы был секс – тогда все просто. И измена идентифицировалась бы на раз. А нет секса, значит, нет и предмета для беспокойства. Многие так думают. И ой как заблуждаются.
А у Машки… Я вот, признаюсь, начала сомневаться: а есть ли там измена? Вся их семейная жизнь была пропитана Петечкиным пренебрежением к Машке. И что, собственно говоря, изменилось с появлением в его жизни девушки Алены?
– Ничего.
– Маруся не звонила?
– Нет.
– Наверное, лежит в обмороке, – предположила Светка.
– Не сомневаюсь. Ты бы тоже лежала.
– Я бы? – зафыркала Светка. – Я бы не лежала. Я бы орала и визжала. И бегала кругами. Но начнем с того, что такого со мной не случилось бы.
– Какого такого?
– Чтоб как снег на голову.
– Да брось ты, – сказала я, – ЭТО всегда как снег на голову. Ни одна женщина не выходит замуж для того, чтобы сидеть на стуле в прихожей и все время ждать, что вот-вот он зайдет и выяснится ЭТО.
– Ладно, – согласилась Светка. – Пусть так. Но я бы не лежала в обмороке.
Это да. Светка действительно носилась бы и орала. И еще втянула бы в это всех, кто попался бы ей под руку.
«BQT безголовая!» – скажете вы. Да нет. Как раз наоборот. Вся эта Светкина истеричность – лишь оболочка. Способ переживать стресс. А вообще она особа весьма рационалистичная и принимает на редкость взвешенные решения.
– Выгнала бы? – поинтересовалась я.
– Спрашиваешь! – воскликнула Светка.
– Даже после семнадцати лет брака, с двумя детьми? – уточнила я.
В телефонной трубке повисло молчание.
– Ну? – через пару секунд спросила я. – Что ж ты затаилась?
– Думаю, – нехотя ответила Светка.
– Сложновато поставить себя на Машкино место, верно?
– Не просто, – процедила Светка.
– Хотя бы потому, – продолжала я, – что мы там никогда не были…
– Но все равно! – еще пыталась трепыхаться Светка.
– Что «все равно»? – вздохнула я. – Ну вот, что «все равно»?
– Ну-у, – заныла Светка, – нельзя же та-ак…
«Та-ак» означало «молча, безропотно, поникнув головой».
– Посмотри вокруг, – предложила я, – и ты поймешь, что можно. И даже преотлично.
Вы обратили внимание? Мы поменялись со Светкой ролями. В юности революционеркой в нашем дуэте числилась я. Светка же всегда притормаживала меня. Мол, не все так просто в жизни, не надо гнать лошадей и тому подобное. Прошло всего каких-то пятнадцать лет, и мы поменялись местами. Я наконец-то поняла, что, действительно, все не просто и вправду никогда не следует торопиться. А вот Светка, насмотревшись этой жизни в разных ее проявлениях, почему-то несколько осатанела, и теперь порой мне стоило немалых усилий, чтобы вести с ней беседу в спокойном тоне.
– И Маруся как раз тот самый человек… – продолжала размышлять я.
– Десять против одного, – перебила меня Светка, – что она ничего делать не будет.
– Ты что, не слушаешь меня? – удивилась я. – Я тебе о том же самом толкую. Тебе не с кем спорить.
Мы немного помолчали.
– Так ты будешь звонить ей или как? – спросила наконец Светка.
– Буду, – ответила я. – Подожду еще немного и позвоню. Где-нибудь через недельку.
– Не поздно? – усомнилась Светка.
– У нее Петя только послезавтра возвращается. Думаю, Маруся ничего решать для себя не будет, пока не увидит его.
– Можно подумать, – пробурчала Светка, – что-то новое ей откроется, – помолчала и внезапно сказала: – Блин! Я бы не простила измену, вот честно! А ты?
– Я? Не знаю. Да и что такое измена?
* * *
– Скажи, что такое измена?Я помешала сахар в своем капучино и взглянула на Димку.
– Что это с тобой? – удивился он.
– Ответь на вопрос, тогда расскажу, – пообещала я.
– Измена, – он рассеянно оглядел зал, – это… – взгляд его уперся в точку где-то у меня за спиной, – это когда… – на его лице появилась гримаса отвращения, – это когда тебя застукают.
– Уверен? – Я рассмеялась.
– Как никогда, – он перевел взгляд на меня, в глазах его светилась мука, – потому что именно сейчас это произойдет.
– Что? – переспросила я и тут же где-то в области своего левого уха услышала сладкий голосок:
– Добрый вечер.
Я обернулась. Рядом с нашим столиком стояла рыжеволосая дама лет сорока, одетая в ярко-зеленый костюм.
– Добрый вечер, – вежливо ответила я.
– Привет, – буркнул Димка.
– А где Вита? – вопросила дама, поедая меня взглядом.
Я продолжала вежливо улыбаться.
– Дома, – все так же хмуро ответил Димка.
– Да?! – с нажимом сказала дама.
Родственница, мелькнуло у меня в голове. Или подруга. Димкиной жены. Нормально. Сейчас он начнет выкручиваться.
– Конечно, – недовольно отозвался Димка. – У меня деловая встреча. Извини.
– Деловая? – Дама впитывала каждую деталь моей внешности. – Это интересно.
Димка закатил глаза. Я поняла, что нужно срочно что-то делать. Улыбнулась одними уголками губ, слегка наклонила голову влево и подчеркнуто-радушно спросила:
– Тоже желаете взять кредит в нашем банке?
– Я? – испугалась дама.
– Да, вы. – Я предельно доброжелательно смотрела на нее. – Дмитрий Валерьевич вот желает. Почти с самого обеда дискутируем условия кредита, решили перекусить, а то до конца обсуждения еще далеко.
Дама вся подобралась и напряженно промолвила:
– Простите…
Я улыбнулась чуть шире:
– Ну что вы.
– Не буду вам мешать, – почти прошептала она.
– Спасибо, – проникновенно ответила я.
– До свидания, – прошелестела дама.
– Всего доброго. – Я еще раз улыбнулась ей на прощание.
– Пока, – отозвался Димка.
– Кто это? – повернулась я к нему, когда дама удалилась.
– Сестра Витина, – сказал он. – Жуткая язва.
– По-моему, я убедила ее.
– Может, и убедила, но донесет все равно. Натура такая.
– Она ж не в постели нас застала.
Какая разница? – усмехнулся Димка. – Чтобы раздуть скандал, достаточно самой малости. А Вита сейчас нервная. У нее какие-то неприятности там на работе. К ней вообще лучше не лезть, а сейчас эта зараза еще масла в огонь подольет. Хороши, если Витка не поймет по описанию, что это ты.
С Димкой все было просто и одновременно сложно. В свое время мы учились с ним в одной группе, но после института дороги наши, как это часто бывает, разошлись. Спустя пару лет после выпуска Димка женился на девчонке с нашего же потока, на Витке Поляковой. У них родились две чудесные девочки, которых Димка любил без памяти. Бывают сумасшедшие мамаши, а Димка был сумасшедшим папашей. Нормальная устойчивая семья.
Я не видела Димку лет двенадцать. Конечно, каждый год наша группа встречалась в начале апреля, но я, по правде сказать, не очень любила эти сборища. Посетила только первые три, когда еще в памяти свежи были студенческие проказы и подвиги, но уже на последней осчастливленной мной встрече уже начались самолюбования и то, что сейчас называют «гнуть пальцы». Демонстрация из серии «а я вот такой, а я теперь там-то, а вы…». Мне это на нервы действовало. Только сейчас я стала понимать, что тогда угнетали меня мои комплексы. Мне ведь довольно туго пришлось сразу после окончания института. Я вознамерилась обосноваться в Москве, процесс шел медленно и не без перипетий, все окончательно утряслось лишь лет через шесть после диплома. В общем, после третьей встречи я начала отказываться от участия в сборищах под разными предлогами: иногда надуманными, а иногда и действительными. Но были люди, которые за все годы не пропустили ни одного из этих мероприятий. Сонька-зануда, например.
Так за глаза звали ее в институте. Она и в студенчестве все знала обо всех, и теперь ей можно в любое время дня и ночи позвонить и задать, к примеру, вопрос: «Не знаешь ли, а где сейчас наша Дашка Егорова?» – и Сонькин словесный поток уже ничто не сможет остановить. Признаюсь честно, иногда я позванивала ей, чтобы узнать последние новости из жизни бывших однокашников. Любопытство – это ж не порок, верно? Где бы была наша цивилизация, если бы не элементарное людское любопытство?
Так вот, Сонька все эти годы сообщала, что у Димки замечательная и крепкая семья. И я, что характерно, радовалась этому. Димка в институте был мне безразличен, в смысле личных отношений. Не мой типаж. Но мы дружили. С ним всегда было легко и весело, вечно мы выдумывали какие-то совместные авантюры, иногда даже готовились вместе к экзаменам, особенно когда требовалась светлая техническая голова, коей как раз обладал Димка. Встретились мы вновь, когда нам было уже за тридцать. Обрадовались, обнялись, и как будто не было этих лет разлуки.
А потом случилось странное. Мы стали любовниками. Хотя это несколько неверное определение тем отношениям, которые сложились у нас. Партнеры по сексу – это ближе к истине. Димкина замечательная семья была замечательна во всех отношениях, кроме одного. Сексом там Димку не баловали. То ли Вита была просто безразлична к этой стороне супружества, то ли манипулировала сексом для достижения тех или иных целей. Я так и не поняла до конца, да особо и не вникала.
И еще мы друзья. С ним можно говорить обо всем и молчать обо всем. Выплакаться в жилетку и не чувствовать себя потом дурой. Посоветоваться по поводу каких-нибудь рабочих проблем и всласть потолковать о личной жизни. Одно только мы никогда не обсуждали – Биту. И Димкину неверность по отношению к ней. Но сегодня был совсем другой случай. Сегодня этого было не избежать.
– Так все-таки что такое измена? – вновь спросила я. – Секс на стороне? Вы, мужики, ведь именно так думаете?
– Секс. Да, – согласился Димка. – Но не всегда. Иногда секс – это просто так, физкультура.
– Ловко, – рассмеялась я. – Не думала, что ты тоже из тех, кто начинает бормотать: «Это совсем не то, что ты подумала».
– Но ведь секс – не критерий, – вскинулся Димка. – Кто сказал, что секс – это единственный пункт, по которому определяют, изменяет человек или нет?
Я задумалась. И в самом деле. Какое кино ни включишь, за какую книгу ни возьмешься, все герои просто охвачены маниакальным желанием узнать: а спал ли он с ней? Или – а спала ли она с ним? И если нет, с облегчением переводят дух. А то, что он таскается к ней в течение последних восьми лет, засыпает цветами, смотрит в рот, когда она говорит, и тоскует по ней все то время, что проводит без нее, – это не измена? Нет. Потому что секса не было. Ну не бред?
Димка изменял Вите не только когда раздевал меня, а даже тогда, когда, урвав у семейной жизни пару свободных мгновений, болтал со мной за чашечкой кофе где-нибудь на Тверской. Потому что в болтовне поверял мне то, о чем никогда бы не стал говорить с женой.
И мой двоюродный брат своей благоверной изменяет, потому что, когда ее нет рядом, моет ей кости так, что хочется заткнуть уши и бежать вон.
И соседка моя Рита изменяет своему толстому и доброму Вадику, потому что в мыслях прикидывает, что если сложится у нее все с тем иностранцем, с которым она втайне от Вадика переписывается по Интернету, то кинет она этого Вадика через бедро, ни на секунду не задумаясь.
Пренебрежение – вот то самое слово, которое вертелось в эти дни у меня на языке, и я никак не могла поймать его. Пренебрежение к человеку, с которым ты живешь, с которым у тебя, быть может, даже есть совместные дети, который, возможно, в этот момент думает, что ты вторая его половинка, и не знает, что происходит на самом деле. Ведь это не всегда можно увидеть и почувствовать. Потому что очень невесомая субстанция – это самое пренебрежение. И очень эфемерно различие между твоим собственным состоянием до измены и в состоянии ее. Вот если бы был секс – тогда все просто. И измена идентифицировалась бы на раз. А нет секса, значит, нет и предмета для беспокойства. Многие так думают. И ой как заблуждаются.
А у Машки… Я вот, признаюсь, начала сомневаться: а есть ли там измена? Вся их семейная жизнь была пропитана Петечкиным пренебрежением к Машке. И что, собственно говоря, изменилось с появлением в его жизни девушки Алены?
Маруся
Так ничего я и не надумала за те три дня, что провела одна дома. Иногда тихонько плакала от обиды. «Как же так, – думала я, – как же так? За что?» Иногда, наоборот, злилась. Сочиняла в голове слова, которые брошу в лицо Пете. Что будет потом? Этого не сочинила. Не хватало фантазии, что ли. А порой просто неподвижно сидела у окна, и у меня в голове не было ни одной мысли. Я никак не подготовилась к Петиному приезду. Впрочем, мне кажется, что если бы даже и подготовилась, то толку от этого было бы немного.
Петя приехал не один, привез с собой Гошу, двоюродного брата из Орла. У того наметились кое-какие дела в Новосибирской области, вот Петя и взялся помочь. Он прилично оброс связями за эти годы, несмотря на то что всегда выглядел так простецки. Оказывается, они договорились с Гошей встретиться в Москве и уже оттуда вместе лететь к нам, в Новосибирск. Гоша сам по себе мужик неплохой. Я видела его до этого пару раз. Такой здоровый увалень, весельчак. Не в пример Пете, который никогда не отличался ни веселым нравом, ни особой говорливостью. А Гоша, как приехал, мгновенно заполнил собой всю нашу уже немаленькую квартиру. Так и казалось, что куда ни пойди – везде он, его голос, его хохоток. Возможно, это было и к лучшему. Я, увидев Петю в дверях, просто застыла, еле взяла себя в руки. Если бы не Гоша, который сразу схватил меня в объятия, стал спрашивать, что да как, то не знаю, что было бы со мной. А вот Петя ничего не заметил.
Петя приехал не один, привез с собой Гошу, двоюродного брата из Орла. У того наметились кое-какие дела в Новосибирской области, вот Петя и взялся помочь. Он прилично оброс связями за эти годы, несмотря на то что всегда выглядел так простецки. Оказывается, они договорились с Гошей встретиться в Москве и уже оттуда вместе лететь к нам, в Новосибирск. Гоша сам по себе мужик неплохой. Я видела его до этого пару раз. Такой здоровый увалень, весельчак. Не в пример Пете, который никогда не отличался ни веселым нравом, ни особой говорливостью. А Гоша, как приехал, мгновенно заполнил собой всю нашу уже немаленькую квартиру. Так и казалось, что куда ни пойди – везде он, его голос, его хохоток. Возможно, это было и к лучшему. Я, увидев Петю в дверях, просто застыла, еле взяла себя в руки. Если бы не Гоша, который сразу схватил меня в объятия, стал спрашивать, что да как, то не знаю, что было бы со мной. А вот Петя ничего не заметил.