- Вы подслушивали, Тамара? - пристально глядя ей в глаза, спросила я. - Вы подслушивали то, что говорил ваш дедушка в столовой?
- Да нет же! Уверяю вас, нет! - возражала она, старательно избегая взгляда моих глаз.
Я молча взяла ее за руку и подвела к зеркалу.
- Никогда не лгите, Тамара, - указывая на ее красный лоб с предательским пятном на нем, сказала я. - Помните, нет на свете порока хуже лжи! Ложь - это начало всякого зла! Поняли ли вы меня, дитя мое?
Она опустила глаза. Губы ее дрожали. Я уже видела выражение искреннего раскаяния в ее лице, как вдруг резкий, неприятный хохот заставил нас обеих вздрогнуть и оглянуться.
Андро сидел верхом на подоконнике и, сбивая игрушечным кинжалом цветы магнолий, растущих у окна, хохотал притворным смехом.
- Ха-ха-ха! Поздравляю, княжна Тамара! - выкрикивал он между приступами деланного смеха. - Поздравляю, княжна-лгунья! Что, попалась птичка в клетку? Довольно напелась и напрыгалась! Так ее, так! Пробирайте ее, mademoiselle, хорошенько! На цепь ее посадите, как злую собачонку, чтобы она не смела кусаться и лаять! Надоела она всем, Тамарка! Покоя от нее нет! Заприте-ка ее лучше на хлеб и на воду, mademoiselle! Для вашей же пользы, право!
И злой мальчик смеялся все громче и громче, кривя свой и без того некрасивый, недобрый рот в гримасу и сверкая своими маленькими глазками, злыми, как у хищного зверя.
Я взглянула на Тамару. Она стояла бледная как полотно, и только одни ее чудесные глаза сверкали как уголья под темными бровями. Она напоминала мне маленького львенка, готового кинуться на жертву и растерзать ее.
"Не обращайте внимания на слова вашего брата!" - хотела я сказать для ее успокоения, но было уже поздно.
В два прыжка княжна подскочила к брату и, прежде чем я успела сообразить что-либо, с диким воплем вцепилась ему в волосы.
Андро, казалось, не ожидал такого стремительного нападения со стороны сестры; по крайней мере, он опомнился только тогда, когда острые ноготки княжны впились ему в щеки. Тогда он грубо оттолкнул ее, но, потеряв равновесие, полетел на пол вместе с прицепившейся к нему, как пиявка, Тамарой.
Я не знала, что делать: броситься ли разнимать детей или бежать к князю за помощью. К счастью, он услышал шум и появился на пороге.
- Что такое? Что случилось? - взволнованно спрашивал он меня и, не дождавшись ответа, кинулся к катавшимся по полу внукам.
С трудом оторвал он Тамару от ее брата и, рванув последнего за руку, быстро поднял его с пола и поставил перед собой.
- Ты опять раздразнил ее, бездельник! - грозно насупив свои седые брови, обратился он к мальчику.
Андро молчал. Весь в ссадинах и царапинах, он стал еще непривлекательнее прежнего. Но губы его были плотно сжаты, а глаза, глядевшие исподлобья, горели беспокойным, мрачным огнем.
- Ты опять обидел сестру? Отвечай же, негодный мальчишка! - еще грознее произнес дед, так и впиваясь в угрюмое лицо мальчика пронизывающим душу взглядом.
Андро по-прежнему молчал. Слышно было только его тяжелое дыхание, вылетавшее с шумом из груди.
Я не знаю, что было потом, потому что, схватив за руку взволнованную Тамару, поторопилась увлечь ее в сад. До нас долетели какие-то глухие звуки, но ни стон, ни плач не сопровождали их.
- Это дедушка бьет Андро! - торжествующе заявила Тамара, жадно прислушиваясь к тому, что происходило в доме. И глаза ее загорелись злыми, яркими огоньками.
- И вам не жаль брата? - укоризненно покачала я головой.
- Жаль Андро? - вскричала она с дрожью ненависти в голосе. - О, вы не знаете его! Если б вы знали, как он меня ненавидит, как мучит меня, mademoiselle! Я жалею только, когда ему мало достается от дедушки, потому что дедушка хотя и вспыльчив, но очень отходчив... Я бы уж сумела наказать его по-своему! Долго бы он меня помнил, негодный! О, как я его ненавижу, как ненавижу его, если б вы знали!
- За что? - тихо спросила я и, желая успокоить девочку, притянула ее к себе и посадила на колени.
- За все! - подхватила она с жаром. - Он не дает мне проходу, всячески мучит, терзает и изводит меня. Он портит мои вещи, таскает мои лакомства, постоянно злит меня, всячески издевается надо мной... А за что? Все за то, что дедушка любит меня больше всего на свете и сделает меня единственной наследницей всех своих богатств! Ах, mademoiselle, если б вы знали только, до чего жаден Андро и как он любит золото! Можно подумать, что он сын менялы-армянина, а не знатного князя из рода Кашидзе!
- А вы сами, Тамара, - прервала я девочку, - сделали ли что-нибудь, чтобы улучшить ваше отношение к брату?
- Как так? - широко раскрыла она свои большие глаза.
- Ну, стерпели ли вы хоть раз его обиду? Смолчали ли вы хоть когда-нибудь на его оскорбление?
Она подумала немного, потом произнесла, забавно наморщив брови:
- Я понимаю вас, mademoiselle Люда! Вы говорите об учении Христа, приказывавшего подставить правую щеку тому, кто ударит по левой.
- Ну да, да! - произнесла я, обрадованная тем, что моя дикарка уже знакома отчасти с учением Нового завета. - Кто говорил вам об этом, Тамара?
- Барбале, - ответила она, - Барбале, раздевая меня по вечерам, говорит мне иногда о Боге... Но, mademoiselle Люда, я не могу так поступать, как указал Христос! Я ненавижу Андро и готова выцарапать глаза негодному мальчишке...
- Он - брат ваш! - тихо произнесла я, лаская рукой ее растрепанную головку.
- Я не хочу такого брата, - вскричала она, топнув ногой, - я не хочу его! У меня есть теперь сестра! Ведь вы захотите быть моей сестрой, mademoiselle Люда?
И она с врожденной кошачьей ласковостью прижалась ко мне и, заглядывая мне в глаза своими звездами-глазами, повторяла:
- Ведь вы сестра моя, да, сестра? Ответьте же, mademoiselle Люда, ответьте же поскорее!
Не приласкать ее в такую минуту было невозможно. В ней было столько обаятельного и трогательного, в этой милой, юной дикарке, что я невольно забыла о жестокой, злой девочке, которой она представлялась мне за минуту до этого. И я, подчиняясь моему порыву, наклонилась к ней и нежно поцеловала ее глаза, черные, как ночь, и горящие, как алмазы.
ГЛАВА V
Новая жизнь
Моя новая жизнь в Гори совсем захлестнула меня. Целые дни я была неразлучна с хорошенькой Тамарой. Мы гуляли, разговаривали или сидели молча, наслаждаясь прелестью восточного лета, благоухающего и ясного, как сама весна.
Иногда князь Кашидзе приказывал седлать для нас лошадей, и мы ездили верхом в сопровождении старого Сумбата, верного слуги их дома. Цветущие долины Грузии расстилались перед нами во всей своей пышной красоте. Иногда мы углублялись в горы, любуясь ясным и синим небом, жемчужными облаками, сливавшимися вдали со снежными вершинами далеких исполинов Эльбруса и Казбека. Ловкая, быстрая и отважная княжна ездила верхом как лихая джигитка. Она сделала мне несколько драгоценных указаний, и скоро я постигла не хуже ее искусство верховой езды.
Иногда мы ездили в предместье Гори, в забытую усадьбу князя Джавахи. Там, на зеленом обрыве, в виду грузинского кладбища, на котором покоились останки последних Джаваха, я рассказала Тамаре трогательную повесть другой маленькой девочки, радовавшейся и страдавшей в этом старом гнезде. Тамара все свое детство провела в Тифлисе, где дедушка ее командовал полком, и только с выходом в отставку старого Кашидзе они переселились в Гори, в старый родовой дом князя. Поэтому она не знала своей маленькой кузины, хотя Барбале, вынянчившая Нину Джаваху и перешедшая с ее смертью в дом Кашидзе, уже много раз рассказывала девочке о покойной. Тамара с жадностью слушала и ее, и мои рассказы. Особенно мои, конечно...
Впрочем, что бы ни рассказывала я ей, она слушала с одинаковым интересом. Восприимчивая, горячая натура девочки жаждала все новых и новых впечатлений. Ко мне она привязалась с необыкновенной верностью и преданностью и слушалась меня беспрекословно во всем.
Так, однажды утром, войдя в ее спальню, я увидела старую Барбале, стоявшую на коленях перед постелью княжны и с трудом натягивающую чулки на ее стройные ножки, которыми она болтала и дрыгала поминутно.
- Что это такое? - с удивлением произнесла я при виде этой картины. Как, Барбале, вы одеваете такую большую девочку?
- Княжна не может одеваться сама, - произнесла покорно старуха.
- Полно, Барбале! Вероятно, у вас есть дело на кухне, не требующее задержки, - тоном, не допускающим возражений, сказала я ей, - ступайте же к нему, а вашу княжну одену я сама.
И, взяв чулок из рук служанки, я уже готовилась натянуть его на маленькую ножку Тамары, как вдруг она неожиданно вскочила с постели и со смехом вырвалась от меня:
- Нет-нет, mademoiselle Люда. Я не позволю вам! Вы слишком хороши для роли служанки.
- А Барбале? - спросила я серьезно. - Не находите ли вы, Тамара, что она слишком стара, чтобы исполнять ваши причуды?
Девочка вспыхнула до корней волос, но все-таки еще не хотела сразу сдаться на мои доводы.
- Барбале - служанка! - произнесла она смущенно.
- Да, вы правы. Она служанка, старая служанка, притом вынянчившая два поколения дома Джавахи и Кашидзе. Так неужели же в награду за свою честную, долгую службу она не годится ни на что иное, как для исполнения прихотей балованной девочки, потому только, что эта девочка знатного княжеского рода, а она, Барбале, бедная старуха?
- О, mademoiselle Люда, - вскричала Тамара со свойственной ей живостью, - я не знаю, насколько вы правы, но я очень люблю, когда вы так говорите. Ваш голос звучит, как студеный горный родник, а глаза ваши точно глаза небесного ангела. Я сделаю все, что вы захотите, только бы не было у вас этой складочки между бровями! Она делает ваше лицо страдальческим, mademoiselle Люда, а я не хочу видеть вас страдающей и несчастной. Я люблю вас, так сильно люблю! Почти наравне с дедушкой Кашидзе! Андро говорит, что я люблю дедушку за то, что он богат и даст мне много-много золотых червонцев... Андро лжет, но я не могу доказать ему этого, зато я могу доказать, что вас я люблю бескорыстно: ведь вы мне ничего не дадите, ни червонцев, ни драгоценностей, а я люблю вас так крепко, что едва ли сумею вам это рассказать...
Ее наивный лепет трогал меня до глубины души. В этой своеобразной, необузданной девочке было много хороших, светлых сторон. Особенно симпатичным было в ней умение держать данное слово.
- Я родом из князей Кашидзе, - говорила она с гордостью в ответ на мои похвалы по этому поводу, - а князья Кашидзе славятся умением держать свои обещания!
Действительно, свое слово она держала свято, и это удивительно красило весь ее внутренний облик.
С этого дня Барбале уже не приходила раздевать и одевать Тамару. Я одержала первую победу над баловницей княжной.
Два обстоятельства, однако, несказанно волновали и заботили меня. Первое из них была непримиримая вражда между Андро и Тамарой, а второе полнейшая невозможность заставить маленькую княжну учиться.
На первое я уже махнула рукой, признавая свою полную беспомощность в этом деле. К тому же Барбале шепнула мне, что князь Кашидзе думает отослать своего внука в полк, под начальство князя Джавахи, чтобы приучить мальчика к выправке и дисциплине, необходимой для военного.
Зато леность княжны и ее полнейшее нежелание приняться за книги доводили меня до отчаяния. Смешно сказать, взрослая четырнадцатилетняя девочка не умела читать!
Однажды, перебирая свои вещи в присутствии Тамары, которая была большая охотница до этого, я вынула большую книгу, заключающую в себе один из романов Купера, с изображением индейцев на обложке.
- Ах, что это за картинка, душечка? - восторженно всплеснула она руками и так и впилась в книгу загоревшимся от любопытства взглядом.
Я объяснила.
Тогда она стала быстро переворачивать страницу за страницей, отыскивая новые и новые картинки.
- Какие смешные коричневые люди, - изумлялась она, - а вот и белый! Это вождь? Да, mademoiselle Люда?
- Да, это охотник. Его звали Зверобоем. Хотите знать о нем подробно, Тамара?
- О да! - так и вспыхнула она вся от удовольствия. - Скорее, скорее прочитайте мне все это, mademoiselle!
- Нет, Тамара, я не буду читать вам этой книги, - отвечала я твердо.
Она мгновенно побледнела, потом густо покраснела, как это случалось с ней в минуты острых припадков гнева, и, вызывающе вскинув на меня свои черные глаза, спросила:
- Почему вы не хотите мне читать? Вы, верно, не любите меня больше? Конечно, меня нельзя любить, потому что я постоянно ссорюсь с Андро... И я знаю, вы меня не любите... Да-да.
- Успокойтесь, Тамара, - произнесла я спокойно, кладя ей руку на головку, - я и не думаю сердиться на вас и люблю вас не меньше прежнего. Я просто хочу, чтобы вы выучились читать сами и без моей помощи прочли эту книгу.
- Я не могу, mademoiselle Люда, - прошептала она беспомощно и тоскливо.
- Нет слова "не могу", Тамара, - произнесла я, ободряя ее улыбкой, слово "не могу" выдумали слабые, беспомощные люди. Я надеюсь, что смелая и умненькая княжна Кашидзе не захочет походить на них?
- О, mademoiselle Люда, - вся вспыхнув от моей похвалы, вскричала самолюбивая девочка, - вы думаете обо мне лучше, нежели я этого стою!
- Я думаю о вас так, как вы этого заслуживаете, Тамара, - произнесла я, все еще не переставая улыбаться, - и надеюсь, вы не заставите меня раскаиваться в этом!
Горячий поцелуй был мне ответом.
В тот же день мы сели за работу, несмотря на явные насмешки Андро, подсматривавшего и подслушивавшего за нами, и через каких-нибудь две-три недели княжна, захлебываясь от восторга, читала "Зверобоя", сначала с трудом, потом все плавнее и плавнее.
- Вы маленькая волшебница! - в тот же день за обедом сказал мне князь Кашидзе с любезной улыбкой. - Укажите мне ту магическую палочку, которая превратила мою дикую, непокорную козочку в смирную овечку!
- О, Никанор Владимирович, вы заблуждаетесь! - поторопилась я отклонить похвалу старика. - Тамара еще далеко не представляет из себя того, чем бы я хотела ее видеть... Не правда ли, Тамара? Мы будем еще долго-долго совершенствоваться с вами?
Веселый взгляд и ласковая улыбка были мне ответом - взгляд, от которого становилось светло и радостно всем сидевшим за столом. Один Андро сидел молчаливый и угрюмый и смотрел враждебно исподлобья своими мрачными, недобрыми глазами.
ГЛАВА VI
Бабушкины драгоценности.
Ворона в павлиньих перьях.
Злополучная лезгинка
Это было накануне дня святой Тамары. Чтобы порадовать княжну, старый князь позвал несколько из ее подруг и кое-кого из горийской молодежи.
Тут была тоненькая, беленькая, как сахар, Анна Глинская - дочь одного из командиров казачьих сотен, стоявших под Гори, и Даня Фаин - племянница председателя городской управы, полная, рослая блондинка, и Зоя Кошелева дочь купца, торговца рыбными товарами, и Марина Чавадзе, бледная чахоточная грузиночка, худенькая и прозрачная, как тень, и, наконец, богатая татарка Фатима Джей-Булат - дочь домовладельца в Гори, прелестная и нежная, как цветок Востока, девушка-невеста, с длинными змееобразными косами до пят, в пышном национальном наряде.
Еще задолго до прихода гостей слуги князя Кашидзе метались по комнатам, обкуривая их каким-то пряным, одуряющим голову курением.
Княжна Тамара заперлась в своей спальне с самого обеда, и я буквально терялась в догадках, что бы она могла там делать одна.
Я несколько раз подходила к дверям и бралась за ручку. Но напрасно, дверь не поддавалась. Она была закрыта изнутри на ключ.
- Тамара, откройте мне! - взывала я у порога. - Что вы там колдуете, маленькая колдунья?
- Чуточку потерпите, mademoiselle, душенька! - слышался из-за двери звонкий голосок. - Я вам готовлю сюрприз!
Наконец все гости съехались, и обширный дом Кашидзе сразу наполнился молодыми голосами и смехом. А юной хозяйки все еще не было.
- Где Тара? - недовольный ее отсутствием, произнес князь и чуть-чуть нахмурил свои седые брови.
- Она заперлась у себя, но я еще раз попытаюсь проникнуть в ее комнату, - сказала я и направилась уже с твердым намерением исполнить мое решение, как дверь в залу, наполненную гостями, внезапно распахнулась, и перед нами предстала княжна Тамара. Но - Боже мой! - в каком виде!..
На ней было длинное платье с тяжелым шлейфом, того старинного фасона, который носился несколько десятков лет тому назад. Ее пышные кудри были зачесаны кверху и перевиты нитями жемчуга крупной величины. На маленькой головке плотно сидела массивная диадема из разных камней - первая драгоценность рода Кашидзе. Такое же ожерелье обвивало ее худенькую шейку, которой казалась непосильной тяжесть драгоценного убора. Кисти рук ее были украшены браслетами, пальцы - кольцами и перстнями. Гордая улыбка самодовольства не сходила с ее губ. Она величественно раскланивалась со своими гостями, обмахиваясь громадным веером из павлиньих перьев.
Гости с нескрываемым удивлением смотрели на молодую хозяйку, изуродованную до неузнаваемости ее пышным костюмом. Удивленно смотрел и старик Кашидзе на внучку, ожидая пояснения этого странного маскарада.
Несколько минут длилось молчание. Потом резкий голос Андро произнес громко на всю залу:
- Ворона в павлиньих перьях!
Я видела, как его рябоватое лицо, со шрамом вдоль щеки, дышало торжествующей насмешкой. Дикий поступок сестры пришелся ему по вкусу.
Юные гости княжны старались остаться серьезными.
Однако это им не удалось. Хорошенькая татарочка Фатима Джей-Булат, не знакомая с правилами светского приличия, громко, добродушно расхохоталась и, указывая на княжну пальцем, быстро заговорила на ломаном русском языке:
- Большая... розовая птица с хвостом... Откуда прилетела? Йок, нехорошо, душечка джаным... Прежде лучше было... Косы... кафтан... сапожки сафьяновые... А так плохо... совсем нехорошая стала джаным... Ни один джигит замуж не возьмет... верь слову Фатимы...
- Я и не собираюсь замуж! - сердито нахмурясь, произнесла Тамара, в то время как все лицо ее так и заалело краской негодования и стыда.
- Тамара, - шепнула я незаметно, проходя мимо нее, - придите сейчас же в мою комнату. Мне надо сказать вам два слова.
Она было скорчила недовольную мину. Ей не хотелось уходить из ярко освещенной залы от ее гостей, на которых, как ей казалось, она произвела неотразимое впечатление, но и отказать мне она не могла.
Минут через пять она была уже у меня.
- Как вам нравится мой костюм и мои драгоценности, mademoiselle Люда? - самодовольно обратилась она ко мне с вопросом.
- Я нахожу, Тара, что вы выглядите очень безобразной сегодня! отвечала я ей.
- Что?
Ее глаза и рот широко раскрылись... Она так и пожирала меня взглядом.
- Да. Вы напрасно надели это тяжелое платье. В нем вы кажетесь смешной маленькой старушкой! - безжалостно продолжала я. - А эти драгоценности? Они могут идти к взрослой даме, а никак не к девочке ваших лет.
- Вы ошибаетесь, mademoiselle, - холодно сверкнув на меня глазами, сказала княжна, - вы видели, как они все смотрели на меня? И Фатима, и Анна, и Даня - все-все! Они завидовали мне, уверяю вас!..
- Они смеялись над вами, Тара! - продолжала я невозмутимо.
- О! Это уже слишком! - вскричала она, затопав ногами. - Вы это нарочно выдумываете, чтобы только досадить мне! Все вы досадуете на меня за то, что у вас нет ни таких нарядов, ни таких драгоценностей! О, какие вы злые! Какие злые! И как я вас всех ненавижу!
- Даже меня, Тамара? - тихо спросила я, поймав ее руки и притягивая ее к себе. - Даже меня?
- Всех! - повторила она упрямо и, бросившись в угол тахты, залилась злыми, капризными слезами.
Я молча уселась в противоположный угол и ждала, когда она успокоится. Но так как Тамара плакала все громче и громче, то я предпочла оставить ее одну и выйти к гостям.
- Она капризничает, - тихо шепнула я в ответ на вопрошающий взгляд князя Кашидзе, - самое лучшее оставить ее в покое.
- Своенравная, избалованная девочка, но предобрая душа! - так же тихо проговорил тот. - У нее какая-то болезненная слабость - хвастаться своими богатствами. Искорените из нее этот недостаток, mademoiselle Люда, и вы кругом обяжете меня, старика, - заключил он, с чувством пожимая мою руку.
Между тем молодые гости княжны, соскучившиеся сидеть сложа руки, стали устраивать разные игры.
Ловкая и проворная Фатима так и мелькала между ними, бросаясь в глаза своим красивым личиком и живописным костюмом. Но вот послышались звуки зурны и волынки, к ним присоединилось звучное чиунгури - род нашей гитары, и полилась чудная, звонкая и быстрая по темпу мелодия, поднимающая при первых же ее нотах задорное желание плясать, кружиться и бесноваться.
Это князь Кашидзе, чтобы порадовать внучку, позвал трех музыкантов-армян, составляющих доморощенный оркестр Гори.
- Лезгинка! Лезгинка! - весело пронеслось в кругу оживившейся молодежи. - Мы будем плясать лезгинку! Вы позволите, князь?..
Он, разумеется, поспешил дать свое согласие. Тогда хорошенькая Фатима выступила вперед. Она повела на нас своими газельими глазами, молча подняла правую руку с захваченным в ней концом белой чадры и, кокетливо прикрываясь ею, плавно заскользила по устланной коврами комнате. Но вот струны чиунгури зазвенели чаще и быстрее... И хорошенькая плясунья ускорила темп... Вот она уже не скользит, а носится по комнате с легкостью бабочки, далеко разметав за собою белое облако кисейной чадры.
- Браво, Фатима! Браво! - кричат ей зрители, и она, разгоряченная и пляской, и похвалами, неожиданно прерывает танец и бросается со смехом на цветную тахту, в круг своих подруг.
За нею выступает Анна Глинская. Эта не может внести того жара и огня, который присущ восточной девушке в исполнении ее родной пляски. Анюта выучилась лезгинке на уроках танцев в тифлисской гимназии и тщательно выделывает каждое па, много, разумеется, уступая Фатиме в ее искусстве. Но и ей похлопали так же, как за минуту до этого хлопали хорошенькой татарке. В самый разгар пляски в залу незаметно вошла Тамара. Она успела снять свои злополучные бриллианты и, заменив массивный бабушкин наряд простеньким белым платьем с голубой лентой вокруг талии, сразу изменилась и похорошела от этого костюма.
- А-а, павлин растерял свои перья и обратился в простую ворону, неожиданно произнес, заметя ее появление, Андро.
Но, к счастью, никто, кроме меня и Тамары, не слыхал его слов.
Княжна показалась мне как будто смущенной и пристыженной в первую минуту. Но, по мере того как лезгинка все больше и больше овладевала вниманием молодежи, Тамара также заметно оживилась, и все ее смущение рассеялось как дым. И вдруг, неожиданно сорвав со стены бубен, она, прежде чем кто-либо из нас опомнился, бросилась в пляс. Говорят, что лучшие исполнительницы лезгинки - татарки Дагестанских гор. Пляска Фатимы Джей-Булат очаровала меня. Но пляска маленькой княжны Кашидзе меня глубоко растрогала. Если Фатима внесла в свое исполнение весь огонь, весь жар родимого Востока, то юная Тамара была олицетворением какой-то трогательной, невинной красоты и грации. Каждое ее движение было строго выдержанно и законченно. Она не носилась, как Фатима, охваченная вихрем пляски, но, вся извиваясь, плыла перед нами, без слов говоря своими прекрасными, горячими глазами:
"Вот видите, я какая! Злая, капризная, своенравная... Но вы любуетесь мною, несмотря на это, и не осуждаете меня, потому что, в сущности, я добра и покорна и готова исправиться, насколько могу!"
И ее действительно нельзя было осуждать - эту полную своеобразной прелести девочку! Ее глаза горели как звезды, личико дышало таким светлым, таким детским оживлением, что оно - это хорошенькое личико с неправильным ртом и немного крупным носом, казалось чудно прекрасным в эту минуту.
Она все ускоряла и ускоряла темп и уже готовилась быстро-быстро завертеться в финале пляски, как вдруг произошло нечто, не ожидаемое никем из нас.
Я видела, что стоявший неподалеку Андро выдвинул правую ногу навстречу сестре, в то время когда княжна, увлеченная пляской, проносилась мимо него. Я слишком поздно заметила маневр злого мальчика, чтобы успеть предупредить танцующую, которая, ничего не подозревая, с улыбкой приближалась к нам, как вдруг все ее гибкое тело подалось вперед и, содрогнувшись, вся она с силой грохнулась на пол, далеко отбросив звенящий бубен... Все кинулись к ней подымать ее...
Мягкий ковер помешал ушибиться Тамаре, но своим падением она была смущена и уничтожена до слез.
- Дедушка Кашидзе, - произнесла она, дрожа от волнения. - Что же это... что ж это такое?
Я видела, как тряслись ее губы и как она готова была разрыдаться навзрыд.
Я вполне понимала ее волнение. Ловкость и грация девушек на Востоке ценятся гораздо выше красоты. Маленькая княжна славилась как лучшая исполнительница лезгинки в целом Гори, и вдруг ее, благодаря ее падению, могли бы счесть неуклюжей и неловкой! Мне стало бесконечно жаль Тамару и, не отдавая себе отчета в том, что я собиралась сделать, я бросилась к княжне, обняла ее и проговорила громко:
- Не беспокойтесь, милая Тамара! Вы плясали прекрасно и доставили нам всем громадное удовольствие... и не вы виноваты, что конец пляски был так неудачен. Я видела, как Андро подставил вам ногу, чтобы уронить вас.
Если бы я была в эту минуту один на один с Андро, то, наверно бы, испугалась не на шутку того выражения ненависти и гнева, каким дышало теперь все его отталкивающее лицо! Он сжал кулаки и наградил меня одним из тех взглядов, которые не забываются очень долго.
В ту же минуту старик Кашидзе выступил вперед.
- Скажи мне, Андро, зачем ты сделал это? - прерывающимся от гнева голосом спросил он внука, и так как Андро, по-видимому, не имел намерения отвечать ему, он вывел его за руку на середину зала и сказал громко, обращаясь к присмиревшей и затихшей в эту минуту молодежи: - Видите ли вы этого мальчика, мои юные друзья? Он бич и несчастье моего дома. Последняя осетинка, которая умирает с голоду со своим сыном, счастливее меня, потому что сын ее делит с ней нужду и горе и не отнимает у нее последнего спокойствия, как это делает со мной мой внук, князь Андро Кашидзе!
- Да нет же! Уверяю вас, нет! - возражала она, старательно избегая взгляда моих глаз.
Я молча взяла ее за руку и подвела к зеркалу.
- Никогда не лгите, Тамара, - указывая на ее красный лоб с предательским пятном на нем, сказала я. - Помните, нет на свете порока хуже лжи! Ложь - это начало всякого зла! Поняли ли вы меня, дитя мое?
Она опустила глаза. Губы ее дрожали. Я уже видела выражение искреннего раскаяния в ее лице, как вдруг резкий, неприятный хохот заставил нас обеих вздрогнуть и оглянуться.
Андро сидел верхом на подоконнике и, сбивая игрушечным кинжалом цветы магнолий, растущих у окна, хохотал притворным смехом.
- Ха-ха-ха! Поздравляю, княжна Тамара! - выкрикивал он между приступами деланного смеха. - Поздравляю, княжна-лгунья! Что, попалась птичка в клетку? Довольно напелась и напрыгалась! Так ее, так! Пробирайте ее, mademoiselle, хорошенько! На цепь ее посадите, как злую собачонку, чтобы она не смела кусаться и лаять! Надоела она всем, Тамарка! Покоя от нее нет! Заприте-ка ее лучше на хлеб и на воду, mademoiselle! Для вашей же пользы, право!
И злой мальчик смеялся все громче и громче, кривя свой и без того некрасивый, недобрый рот в гримасу и сверкая своими маленькими глазками, злыми, как у хищного зверя.
Я взглянула на Тамару. Она стояла бледная как полотно, и только одни ее чудесные глаза сверкали как уголья под темными бровями. Она напоминала мне маленького львенка, готового кинуться на жертву и растерзать ее.
"Не обращайте внимания на слова вашего брата!" - хотела я сказать для ее успокоения, но было уже поздно.
В два прыжка княжна подскочила к брату и, прежде чем я успела сообразить что-либо, с диким воплем вцепилась ему в волосы.
Андро, казалось, не ожидал такого стремительного нападения со стороны сестры; по крайней мере, он опомнился только тогда, когда острые ноготки княжны впились ему в щеки. Тогда он грубо оттолкнул ее, но, потеряв равновесие, полетел на пол вместе с прицепившейся к нему, как пиявка, Тамарой.
Я не знала, что делать: броситься ли разнимать детей или бежать к князю за помощью. К счастью, он услышал шум и появился на пороге.
- Что такое? Что случилось? - взволнованно спрашивал он меня и, не дождавшись ответа, кинулся к катавшимся по полу внукам.
С трудом оторвал он Тамару от ее брата и, рванув последнего за руку, быстро поднял его с пола и поставил перед собой.
- Ты опять раздразнил ее, бездельник! - грозно насупив свои седые брови, обратился он к мальчику.
Андро молчал. Весь в ссадинах и царапинах, он стал еще непривлекательнее прежнего. Но губы его были плотно сжаты, а глаза, глядевшие исподлобья, горели беспокойным, мрачным огнем.
- Ты опять обидел сестру? Отвечай же, негодный мальчишка! - еще грознее произнес дед, так и впиваясь в угрюмое лицо мальчика пронизывающим душу взглядом.
Андро по-прежнему молчал. Слышно было только его тяжелое дыхание, вылетавшее с шумом из груди.
Я не знаю, что было потом, потому что, схватив за руку взволнованную Тамару, поторопилась увлечь ее в сад. До нас долетели какие-то глухие звуки, но ни стон, ни плач не сопровождали их.
- Это дедушка бьет Андро! - торжествующе заявила Тамара, жадно прислушиваясь к тому, что происходило в доме. И глаза ее загорелись злыми, яркими огоньками.
- И вам не жаль брата? - укоризненно покачала я головой.
- Жаль Андро? - вскричала она с дрожью ненависти в голосе. - О, вы не знаете его! Если б вы знали, как он меня ненавидит, как мучит меня, mademoiselle! Я жалею только, когда ему мало достается от дедушки, потому что дедушка хотя и вспыльчив, но очень отходчив... Я бы уж сумела наказать его по-своему! Долго бы он меня помнил, негодный! О, как я его ненавижу, как ненавижу его, если б вы знали!
- За что? - тихо спросила я и, желая успокоить девочку, притянула ее к себе и посадила на колени.
- За все! - подхватила она с жаром. - Он не дает мне проходу, всячески мучит, терзает и изводит меня. Он портит мои вещи, таскает мои лакомства, постоянно злит меня, всячески издевается надо мной... А за что? Все за то, что дедушка любит меня больше всего на свете и сделает меня единственной наследницей всех своих богатств! Ах, mademoiselle, если б вы знали только, до чего жаден Андро и как он любит золото! Можно подумать, что он сын менялы-армянина, а не знатного князя из рода Кашидзе!
- А вы сами, Тамара, - прервала я девочку, - сделали ли что-нибудь, чтобы улучшить ваше отношение к брату?
- Как так? - широко раскрыла она свои большие глаза.
- Ну, стерпели ли вы хоть раз его обиду? Смолчали ли вы хоть когда-нибудь на его оскорбление?
Она подумала немного, потом произнесла, забавно наморщив брови:
- Я понимаю вас, mademoiselle Люда! Вы говорите об учении Христа, приказывавшего подставить правую щеку тому, кто ударит по левой.
- Ну да, да! - произнесла я, обрадованная тем, что моя дикарка уже знакома отчасти с учением Нового завета. - Кто говорил вам об этом, Тамара?
- Барбале, - ответила она, - Барбале, раздевая меня по вечерам, говорит мне иногда о Боге... Но, mademoiselle Люда, я не могу так поступать, как указал Христос! Я ненавижу Андро и готова выцарапать глаза негодному мальчишке...
- Он - брат ваш! - тихо произнесла я, лаская рукой ее растрепанную головку.
- Я не хочу такого брата, - вскричала она, топнув ногой, - я не хочу его! У меня есть теперь сестра! Ведь вы захотите быть моей сестрой, mademoiselle Люда?
И она с врожденной кошачьей ласковостью прижалась ко мне и, заглядывая мне в глаза своими звездами-глазами, повторяла:
- Ведь вы сестра моя, да, сестра? Ответьте же, mademoiselle Люда, ответьте же поскорее!
Не приласкать ее в такую минуту было невозможно. В ней было столько обаятельного и трогательного, в этой милой, юной дикарке, что я невольно забыла о жестокой, злой девочке, которой она представлялась мне за минуту до этого. И я, подчиняясь моему порыву, наклонилась к ней и нежно поцеловала ее глаза, черные, как ночь, и горящие, как алмазы.
ГЛАВА V
Новая жизнь
Моя новая жизнь в Гори совсем захлестнула меня. Целые дни я была неразлучна с хорошенькой Тамарой. Мы гуляли, разговаривали или сидели молча, наслаждаясь прелестью восточного лета, благоухающего и ясного, как сама весна.
Иногда князь Кашидзе приказывал седлать для нас лошадей, и мы ездили верхом в сопровождении старого Сумбата, верного слуги их дома. Цветущие долины Грузии расстилались перед нами во всей своей пышной красоте. Иногда мы углублялись в горы, любуясь ясным и синим небом, жемчужными облаками, сливавшимися вдали со снежными вершинами далеких исполинов Эльбруса и Казбека. Ловкая, быстрая и отважная княжна ездила верхом как лихая джигитка. Она сделала мне несколько драгоценных указаний, и скоро я постигла не хуже ее искусство верховой езды.
Иногда мы ездили в предместье Гори, в забытую усадьбу князя Джавахи. Там, на зеленом обрыве, в виду грузинского кладбища, на котором покоились останки последних Джаваха, я рассказала Тамаре трогательную повесть другой маленькой девочки, радовавшейся и страдавшей в этом старом гнезде. Тамара все свое детство провела в Тифлисе, где дедушка ее командовал полком, и только с выходом в отставку старого Кашидзе они переселились в Гори, в старый родовой дом князя. Поэтому она не знала своей маленькой кузины, хотя Барбале, вынянчившая Нину Джаваху и перешедшая с ее смертью в дом Кашидзе, уже много раз рассказывала девочке о покойной. Тамара с жадностью слушала и ее, и мои рассказы. Особенно мои, конечно...
Впрочем, что бы ни рассказывала я ей, она слушала с одинаковым интересом. Восприимчивая, горячая натура девочки жаждала все новых и новых впечатлений. Ко мне она привязалась с необыкновенной верностью и преданностью и слушалась меня беспрекословно во всем.
Так, однажды утром, войдя в ее спальню, я увидела старую Барбале, стоявшую на коленях перед постелью княжны и с трудом натягивающую чулки на ее стройные ножки, которыми она болтала и дрыгала поминутно.
- Что это такое? - с удивлением произнесла я при виде этой картины. Как, Барбале, вы одеваете такую большую девочку?
- Княжна не может одеваться сама, - произнесла покорно старуха.
- Полно, Барбале! Вероятно, у вас есть дело на кухне, не требующее задержки, - тоном, не допускающим возражений, сказала я ей, - ступайте же к нему, а вашу княжну одену я сама.
И, взяв чулок из рук служанки, я уже готовилась натянуть его на маленькую ножку Тамары, как вдруг она неожиданно вскочила с постели и со смехом вырвалась от меня:
- Нет-нет, mademoiselle Люда. Я не позволю вам! Вы слишком хороши для роли служанки.
- А Барбале? - спросила я серьезно. - Не находите ли вы, Тамара, что она слишком стара, чтобы исполнять ваши причуды?
Девочка вспыхнула до корней волос, но все-таки еще не хотела сразу сдаться на мои доводы.
- Барбале - служанка! - произнесла она смущенно.
- Да, вы правы. Она служанка, старая служанка, притом вынянчившая два поколения дома Джавахи и Кашидзе. Так неужели же в награду за свою честную, долгую службу она не годится ни на что иное, как для исполнения прихотей балованной девочки, потому только, что эта девочка знатного княжеского рода, а она, Барбале, бедная старуха?
- О, mademoiselle Люда, - вскричала Тамара со свойственной ей живостью, - я не знаю, насколько вы правы, но я очень люблю, когда вы так говорите. Ваш голос звучит, как студеный горный родник, а глаза ваши точно глаза небесного ангела. Я сделаю все, что вы захотите, только бы не было у вас этой складочки между бровями! Она делает ваше лицо страдальческим, mademoiselle Люда, а я не хочу видеть вас страдающей и несчастной. Я люблю вас, так сильно люблю! Почти наравне с дедушкой Кашидзе! Андро говорит, что я люблю дедушку за то, что он богат и даст мне много-много золотых червонцев... Андро лжет, но я не могу доказать ему этого, зато я могу доказать, что вас я люблю бескорыстно: ведь вы мне ничего не дадите, ни червонцев, ни драгоценностей, а я люблю вас так крепко, что едва ли сумею вам это рассказать...
Ее наивный лепет трогал меня до глубины души. В этой своеобразной, необузданной девочке было много хороших, светлых сторон. Особенно симпатичным было в ней умение держать данное слово.
- Я родом из князей Кашидзе, - говорила она с гордостью в ответ на мои похвалы по этому поводу, - а князья Кашидзе славятся умением держать свои обещания!
Действительно, свое слово она держала свято, и это удивительно красило весь ее внутренний облик.
С этого дня Барбале уже не приходила раздевать и одевать Тамару. Я одержала первую победу над баловницей княжной.
Два обстоятельства, однако, несказанно волновали и заботили меня. Первое из них была непримиримая вражда между Андро и Тамарой, а второе полнейшая невозможность заставить маленькую княжну учиться.
На первое я уже махнула рукой, признавая свою полную беспомощность в этом деле. К тому же Барбале шепнула мне, что князь Кашидзе думает отослать своего внука в полк, под начальство князя Джавахи, чтобы приучить мальчика к выправке и дисциплине, необходимой для военного.
Зато леность княжны и ее полнейшее нежелание приняться за книги доводили меня до отчаяния. Смешно сказать, взрослая четырнадцатилетняя девочка не умела читать!
Однажды, перебирая свои вещи в присутствии Тамары, которая была большая охотница до этого, я вынула большую книгу, заключающую в себе один из романов Купера, с изображением индейцев на обложке.
- Ах, что это за картинка, душечка? - восторженно всплеснула она руками и так и впилась в книгу загоревшимся от любопытства взглядом.
Я объяснила.
Тогда она стала быстро переворачивать страницу за страницей, отыскивая новые и новые картинки.
- Какие смешные коричневые люди, - изумлялась она, - а вот и белый! Это вождь? Да, mademoiselle Люда?
- Да, это охотник. Его звали Зверобоем. Хотите знать о нем подробно, Тамара?
- О да! - так и вспыхнула она вся от удовольствия. - Скорее, скорее прочитайте мне все это, mademoiselle!
- Нет, Тамара, я не буду читать вам этой книги, - отвечала я твердо.
Она мгновенно побледнела, потом густо покраснела, как это случалось с ней в минуты острых припадков гнева, и, вызывающе вскинув на меня свои черные глаза, спросила:
- Почему вы не хотите мне читать? Вы, верно, не любите меня больше? Конечно, меня нельзя любить, потому что я постоянно ссорюсь с Андро... И я знаю, вы меня не любите... Да-да.
- Успокойтесь, Тамара, - произнесла я спокойно, кладя ей руку на головку, - я и не думаю сердиться на вас и люблю вас не меньше прежнего. Я просто хочу, чтобы вы выучились читать сами и без моей помощи прочли эту книгу.
- Я не могу, mademoiselle Люда, - прошептала она беспомощно и тоскливо.
- Нет слова "не могу", Тамара, - произнесла я, ободряя ее улыбкой, слово "не могу" выдумали слабые, беспомощные люди. Я надеюсь, что смелая и умненькая княжна Кашидзе не захочет походить на них?
- О, mademoiselle Люда, - вся вспыхнув от моей похвалы, вскричала самолюбивая девочка, - вы думаете обо мне лучше, нежели я этого стою!
- Я думаю о вас так, как вы этого заслуживаете, Тамара, - произнесла я, все еще не переставая улыбаться, - и надеюсь, вы не заставите меня раскаиваться в этом!
Горячий поцелуй был мне ответом.
В тот же день мы сели за работу, несмотря на явные насмешки Андро, подсматривавшего и подслушивавшего за нами, и через каких-нибудь две-три недели княжна, захлебываясь от восторга, читала "Зверобоя", сначала с трудом, потом все плавнее и плавнее.
- Вы маленькая волшебница! - в тот же день за обедом сказал мне князь Кашидзе с любезной улыбкой. - Укажите мне ту магическую палочку, которая превратила мою дикую, непокорную козочку в смирную овечку!
- О, Никанор Владимирович, вы заблуждаетесь! - поторопилась я отклонить похвалу старика. - Тамара еще далеко не представляет из себя того, чем бы я хотела ее видеть... Не правда ли, Тамара? Мы будем еще долго-долго совершенствоваться с вами?
Веселый взгляд и ласковая улыбка были мне ответом - взгляд, от которого становилось светло и радостно всем сидевшим за столом. Один Андро сидел молчаливый и угрюмый и смотрел враждебно исподлобья своими мрачными, недобрыми глазами.
ГЛАВА VI
Бабушкины драгоценности.
Ворона в павлиньих перьях.
Злополучная лезгинка
Это было накануне дня святой Тамары. Чтобы порадовать княжну, старый князь позвал несколько из ее подруг и кое-кого из горийской молодежи.
Тут была тоненькая, беленькая, как сахар, Анна Глинская - дочь одного из командиров казачьих сотен, стоявших под Гори, и Даня Фаин - племянница председателя городской управы, полная, рослая блондинка, и Зоя Кошелева дочь купца, торговца рыбными товарами, и Марина Чавадзе, бледная чахоточная грузиночка, худенькая и прозрачная, как тень, и, наконец, богатая татарка Фатима Джей-Булат - дочь домовладельца в Гори, прелестная и нежная, как цветок Востока, девушка-невеста, с длинными змееобразными косами до пят, в пышном национальном наряде.
Еще задолго до прихода гостей слуги князя Кашидзе метались по комнатам, обкуривая их каким-то пряным, одуряющим голову курением.
Княжна Тамара заперлась в своей спальне с самого обеда, и я буквально терялась в догадках, что бы она могла там делать одна.
Я несколько раз подходила к дверям и бралась за ручку. Но напрасно, дверь не поддавалась. Она была закрыта изнутри на ключ.
- Тамара, откройте мне! - взывала я у порога. - Что вы там колдуете, маленькая колдунья?
- Чуточку потерпите, mademoiselle, душенька! - слышался из-за двери звонкий голосок. - Я вам готовлю сюрприз!
Наконец все гости съехались, и обширный дом Кашидзе сразу наполнился молодыми голосами и смехом. А юной хозяйки все еще не было.
- Где Тара? - недовольный ее отсутствием, произнес князь и чуть-чуть нахмурил свои седые брови.
- Она заперлась у себя, но я еще раз попытаюсь проникнуть в ее комнату, - сказала я и направилась уже с твердым намерением исполнить мое решение, как дверь в залу, наполненную гостями, внезапно распахнулась, и перед нами предстала княжна Тамара. Но - Боже мой! - в каком виде!..
На ней было длинное платье с тяжелым шлейфом, того старинного фасона, который носился несколько десятков лет тому назад. Ее пышные кудри были зачесаны кверху и перевиты нитями жемчуга крупной величины. На маленькой головке плотно сидела массивная диадема из разных камней - первая драгоценность рода Кашидзе. Такое же ожерелье обвивало ее худенькую шейку, которой казалась непосильной тяжесть драгоценного убора. Кисти рук ее были украшены браслетами, пальцы - кольцами и перстнями. Гордая улыбка самодовольства не сходила с ее губ. Она величественно раскланивалась со своими гостями, обмахиваясь громадным веером из павлиньих перьев.
Гости с нескрываемым удивлением смотрели на молодую хозяйку, изуродованную до неузнаваемости ее пышным костюмом. Удивленно смотрел и старик Кашидзе на внучку, ожидая пояснения этого странного маскарада.
Несколько минут длилось молчание. Потом резкий голос Андро произнес громко на всю залу:
- Ворона в павлиньих перьях!
Я видела, как его рябоватое лицо, со шрамом вдоль щеки, дышало торжествующей насмешкой. Дикий поступок сестры пришелся ему по вкусу.
Юные гости княжны старались остаться серьезными.
Однако это им не удалось. Хорошенькая татарочка Фатима Джей-Булат, не знакомая с правилами светского приличия, громко, добродушно расхохоталась и, указывая на княжну пальцем, быстро заговорила на ломаном русском языке:
- Большая... розовая птица с хвостом... Откуда прилетела? Йок, нехорошо, душечка джаным... Прежде лучше было... Косы... кафтан... сапожки сафьяновые... А так плохо... совсем нехорошая стала джаным... Ни один джигит замуж не возьмет... верь слову Фатимы...
- Я и не собираюсь замуж! - сердито нахмурясь, произнесла Тамара, в то время как все лицо ее так и заалело краской негодования и стыда.
- Тамара, - шепнула я незаметно, проходя мимо нее, - придите сейчас же в мою комнату. Мне надо сказать вам два слова.
Она было скорчила недовольную мину. Ей не хотелось уходить из ярко освещенной залы от ее гостей, на которых, как ей казалось, она произвела неотразимое впечатление, но и отказать мне она не могла.
Минут через пять она была уже у меня.
- Как вам нравится мой костюм и мои драгоценности, mademoiselle Люда? - самодовольно обратилась она ко мне с вопросом.
- Я нахожу, Тара, что вы выглядите очень безобразной сегодня! отвечала я ей.
- Что?
Ее глаза и рот широко раскрылись... Она так и пожирала меня взглядом.
- Да. Вы напрасно надели это тяжелое платье. В нем вы кажетесь смешной маленькой старушкой! - безжалостно продолжала я. - А эти драгоценности? Они могут идти к взрослой даме, а никак не к девочке ваших лет.
- Вы ошибаетесь, mademoiselle, - холодно сверкнув на меня глазами, сказала княжна, - вы видели, как они все смотрели на меня? И Фатима, и Анна, и Даня - все-все! Они завидовали мне, уверяю вас!..
- Они смеялись над вами, Тара! - продолжала я невозмутимо.
- О! Это уже слишком! - вскричала она, затопав ногами. - Вы это нарочно выдумываете, чтобы только досадить мне! Все вы досадуете на меня за то, что у вас нет ни таких нарядов, ни таких драгоценностей! О, какие вы злые! Какие злые! И как я вас всех ненавижу!
- Даже меня, Тамара? - тихо спросила я, поймав ее руки и притягивая ее к себе. - Даже меня?
- Всех! - повторила она упрямо и, бросившись в угол тахты, залилась злыми, капризными слезами.
Я молча уселась в противоположный угол и ждала, когда она успокоится. Но так как Тамара плакала все громче и громче, то я предпочла оставить ее одну и выйти к гостям.
- Она капризничает, - тихо шепнула я в ответ на вопрошающий взгляд князя Кашидзе, - самое лучшее оставить ее в покое.
- Своенравная, избалованная девочка, но предобрая душа! - так же тихо проговорил тот. - У нее какая-то болезненная слабость - хвастаться своими богатствами. Искорените из нее этот недостаток, mademoiselle Люда, и вы кругом обяжете меня, старика, - заключил он, с чувством пожимая мою руку.
Между тем молодые гости княжны, соскучившиеся сидеть сложа руки, стали устраивать разные игры.
Ловкая и проворная Фатима так и мелькала между ними, бросаясь в глаза своим красивым личиком и живописным костюмом. Но вот послышались звуки зурны и волынки, к ним присоединилось звучное чиунгури - род нашей гитары, и полилась чудная, звонкая и быстрая по темпу мелодия, поднимающая при первых же ее нотах задорное желание плясать, кружиться и бесноваться.
Это князь Кашидзе, чтобы порадовать внучку, позвал трех музыкантов-армян, составляющих доморощенный оркестр Гори.
- Лезгинка! Лезгинка! - весело пронеслось в кругу оживившейся молодежи. - Мы будем плясать лезгинку! Вы позволите, князь?..
Он, разумеется, поспешил дать свое согласие. Тогда хорошенькая Фатима выступила вперед. Она повела на нас своими газельими глазами, молча подняла правую руку с захваченным в ней концом белой чадры и, кокетливо прикрываясь ею, плавно заскользила по устланной коврами комнате. Но вот струны чиунгури зазвенели чаще и быстрее... И хорошенькая плясунья ускорила темп... Вот она уже не скользит, а носится по комнате с легкостью бабочки, далеко разметав за собою белое облако кисейной чадры.
- Браво, Фатима! Браво! - кричат ей зрители, и она, разгоряченная и пляской, и похвалами, неожиданно прерывает танец и бросается со смехом на цветную тахту, в круг своих подруг.
За нею выступает Анна Глинская. Эта не может внести того жара и огня, который присущ восточной девушке в исполнении ее родной пляски. Анюта выучилась лезгинке на уроках танцев в тифлисской гимназии и тщательно выделывает каждое па, много, разумеется, уступая Фатиме в ее искусстве. Но и ей похлопали так же, как за минуту до этого хлопали хорошенькой татарке. В самый разгар пляски в залу незаметно вошла Тамара. Она успела снять свои злополучные бриллианты и, заменив массивный бабушкин наряд простеньким белым платьем с голубой лентой вокруг талии, сразу изменилась и похорошела от этого костюма.
- А-а, павлин растерял свои перья и обратился в простую ворону, неожиданно произнес, заметя ее появление, Андро.
Но, к счастью, никто, кроме меня и Тамары, не слыхал его слов.
Княжна показалась мне как будто смущенной и пристыженной в первую минуту. Но, по мере того как лезгинка все больше и больше овладевала вниманием молодежи, Тамара также заметно оживилась, и все ее смущение рассеялось как дым. И вдруг, неожиданно сорвав со стены бубен, она, прежде чем кто-либо из нас опомнился, бросилась в пляс. Говорят, что лучшие исполнительницы лезгинки - татарки Дагестанских гор. Пляска Фатимы Джей-Булат очаровала меня. Но пляска маленькой княжны Кашидзе меня глубоко растрогала. Если Фатима внесла в свое исполнение весь огонь, весь жар родимого Востока, то юная Тамара была олицетворением какой-то трогательной, невинной красоты и грации. Каждое ее движение было строго выдержанно и законченно. Она не носилась, как Фатима, охваченная вихрем пляски, но, вся извиваясь, плыла перед нами, без слов говоря своими прекрасными, горячими глазами:
"Вот видите, я какая! Злая, капризная, своенравная... Но вы любуетесь мною, несмотря на это, и не осуждаете меня, потому что, в сущности, я добра и покорна и готова исправиться, насколько могу!"
И ее действительно нельзя было осуждать - эту полную своеобразной прелести девочку! Ее глаза горели как звезды, личико дышало таким светлым, таким детским оживлением, что оно - это хорошенькое личико с неправильным ртом и немного крупным носом, казалось чудно прекрасным в эту минуту.
Она все ускоряла и ускоряла темп и уже готовилась быстро-быстро завертеться в финале пляски, как вдруг произошло нечто, не ожидаемое никем из нас.
Я видела, что стоявший неподалеку Андро выдвинул правую ногу навстречу сестре, в то время когда княжна, увлеченная пляской, проносилась мимо него. Я слишком поздно заметила маневр злого мальчика, чтобы успеть предупредить танцующую, которая, ничего не подозревая, с улыбкой приближалась к нам, как вдруг все ее гибкое тело подалось вперед и, содрогнувшись, вся она с силой грохнулась на пол, далеко отбросив звенящий бубен... Все кинулись к ней подымать ее...
Мягкий ковер помешал ушибиться Тамаре, но своим падением она была смущена и уничтожена до слез.
- Дедушка Кашидзе, - произнесла она, дрожа от волнения. - Что же это... что ж это такое?
Я видела, как тряслись ее губы и как она готова была разрыдаться навзрыд.
Я вполне понимала ее волнение. Ловкость и грация девушек на Востоке ценятся гораздо выше красоты. Маленькая княжна славилась как лучшая исполнительница лезгинки в целом Гори, и вдруг ее, благодаря ее падению, могли бы счесть неуклюжей и неловкой! Мне стало бесконечно жаль Тамару и, не отдавая себе отчета в том, что я собиралась сделать, я бросилась к княжне, обняла ее и проговорила громко:
- Не беспокойтесь, милая Тамара! Вы плясали прекрасно и доставили нам всем громадное удовольствие... и не вы виноваты, что конец пляски был так неудачен. Я видела, как Андро подставил вам ногу, чтобы уронить вас.
Если бы я была в эту минуту один на один с Андро, то, наверно бы, испугалась не на шутку того выражения ненависти и гнева, каким дышало теперь все его отталкивающее лицо! Он сжал кулаки и наградил меня одним из тех взглядов, которые не забываются очень долго.
В ту же минуту старик Кашидзе выступил вперед.
- Скажи мне, Андро, зачем ты сделал это? - прерывающимся от гнева голосом спросил он внука, и так как Андро, по-видимому, не имел намерения отвечать ему, он вывел его за руку на середину зала и сказал громко, обращаясь к присмиревшей и затихшей в эту минуту молодежи: - Видите ли вы этого мальчика, мои юные друзья? Он бич и несчастье моего дома. Последняя осетинка, которая умирает с голоду со своим сыном, счастливее меня, потому что сын ее делит с ней нужду и горе и не отнимает у нее последнего спокойствия, как это делает со мной мой внук, князь Андро Кашидзе!