Святой знать не мог, что провидение, до сих пор ему сопутствовавшее, позаботилось и о том, чтобы из-за неполадок на междугородной линии связи Мариусу не удалось связаться со своими людьми в «доме на холме». Но он принял все как должное, кроме обрыва телефонной линии. И он совершенно точно знал, не впадая в дедуктивные рассуждения, что Мари-ус прибудет сюда не позднее, чем через десять минут. Если уж чего-то добиваться, нужно добиваться быстро.
Святой на минуту задумался, стоя с внешней стороны живой изгороди, потом нагнулся и пошарил руками по земле в поисках мелких камешков, совсем мелких, чтобы не наделали большого шума, наконец нашел три подходящих.
Потом он зажег спичку, тщательно скрывая огонек в ладони одной руки, а другой на найденном в кармане клочке бумаги нацарапал: «Дорогая Патриция, я здесь. Брось кинжал обратно через изгородь, а потом подними шум, чтобы отвлечь их внимание. Я скоро буду. Саймон».
Он привязал клочок бумаги к рукоятке кинжала полоской ткани, оторванной от рубашки, и, несильно размахнувшись, бросил два камешка и услышал легкий звон оконного стекла. Он подождал. Если ответа не будет, значит, Пат связана или одурманена или еще что-нибудь... Мысль об этом заставила напрячься все его мышцы, они натянулись, словно стальные тросы... Он должен проникнуть внутрь, разумеется, не поднимая шума... Но не эта мысль заставила пульс биться чаще, а рот превратиться в узкую щель. Это была мысль о самой Патриции, о том, что с ней могло произойти, а может, уже произошло...
«Господи! – подумал Святой с болью в сердце. – Если они хоть коснулись ее своими грязными руками...»
Но прежде чем ввязаться в бой, 6 котором, без сомнения, жизни его будет грозить опасность, он хотел бы еще раз ее увидеть. Только увидеть еще раз ее благословенное лицо и память о нем взять с собой в бой, как знамя...
Он затаил дыхание.
Рама в окне медленно поднялась. Кто-то явно старался не шуметь. И в то же мгновение Святой увидел: то, что он посчитал оконным переплетом, на самом деле было частой решеткой.
А потом он увидел Патрицию.
Она с недоумением посмотрела в сад под окном, потом в сторону. Он видел чуть приоткрытые яркие губы, золото волос и блеск голубых глаз...
Святой уравновесил кинжал в руке и метнул в окно. Кинжал вонзился в подоконник рядом с рукой девушки.
Патриция вздрогнула, посмотрела на него и обо всем догадалась. Потом она схватила кинжал и исчезла в комнате. Прошло полминуты. Святой нетерпеливо ждал, опасаясь в любой момент услышать гул приближающейся машины, в которой может находиться только один человек – Мариус.
Но тишина ночи оставалась нерушимой.
Наконец Саймон снова увидел девушку, увидел, как ее рука просунулась сквозь, решетку и кинжал полетел к нему, сверкнув словно лучик лунного света...
После непродолжительных поисков Святой нашел кинжал в густой траве. К рукоятке был привязан все тот же клочок бумаги, на обратной стороне которого виднелись нацарапанные карандашом слова: «Здесь восемь человек. Благослови тебя Бог, родной! Пат».
Святой сунул клочок бумаги в карман, и кинжал скользнул в ножны.
– Благослови Бог нас обоих, Пат, удивительное создание! – прошептал он в ночной тиши и, посмотрев на окно, увидел, что она стоит на месте, пытаясь его разглядеть.
Он взмахнул платком, а она рукой махнула в ответ. На ее губах играла улыбка. Потом окно закрылось. И боль в его сердце уступила место песне...
Он не стал тратить время на поиски прохода через терновник, убедившись еще при первом осмотре, что живую изгородь так просто не одолеть. Но ведь всегда есть калитка. Назад, на дорогу!
Разумеется, именно здесь его и ждут.
Жалко было их разочаровывать!
Он мельком посмотрел на калитку. Вероятно, к ней подведены электропровода и установлена сигнализация, а где-нибудь, можно держать пари, находится и человек с винтовкой. Но другого хода нет.
Святой разбежался и прыгнул на открытое место.
Но лишь ноги его коснулись дороги, он тут же оттолкнулся и приземлился на глушащий звук шагов газон, в тень кустов. Притаился, снимая пистолет с предохранителя и недоумевая, почему никто по нему не стреляет.
Но удивление вскоре исчезло – он услышал в тишине очень слабый, отдаленный гул мощного мотора, который невозможно было ни с чем спутать. И тут же другой звук прорезал тишину – кричала от ужаса девушка...
Он знал, что это подстроено. Не сам ли он просил Патрицию так сделать? Разве он не знал, что Патриция Хольм не кричит без повода? Конечно... Но все равно крик подействовал, пробудил неистребимое желание защитить ее и мысль о том, что источник-то опасности оставался. В груди похолодело, словно он выпил ледяной воды. И снова в нем проснулось беспощадное и кровожадное чувство, ничего общего не имеющее с одеждой, которую он носил, оружием, которое у него было, или с крепостью, которую ему предстояло штурмовать.
Святой впал в неистовство.
Ни святости, ни веселья не осталось и в помине, когда он пересек лужайку перед домом, ворвался в калитку и побежал к теперь уже освещенному окну на первом этаже. Даже не удивлялся, что по нему не стреляют, и не думал, что это может означать ловушку. Глаза Саймона Темплера застилала красная пелена бешенства.
Восемь человек, как указала Патриция в записке, ждут его... Ну что ж, пусть выходят все. Чем больше людей, тем больше крови...
Святой, будучи насмешливым кавалером, человеком, который обменивался шутками столь же охотно, как и ударами, который всегда дрался с улыбкой и приветствовал опасность песней в своем сердце, на этот раз не смеялся.
Он влетел в окно так, как до него этого не делал никто, разве что на съемках в кино. Он влетел одним прыжком, правым плечом выбив раму, а левой рукой прикрыв лицо от осколков стекла.
Этот сумасшедший прыжок позволил ему мгновенно очутиться в комнате и приземлиться на пол, потеряв от удара равновесие. Мужчины, игравшие в карты, выскочили из-за стола.
Их было шестеро, видимо, двое пошли выяснить, что за крик наверху. Лучше, если бы их пошло побольше, но уж коль так сложилось...
И где препятствия, через которые надо прорываться? В окно он влетел без особых трудностей, а эти люди не походили на ожидающих нападения.
Эти мысли в долю секунды промелькнули в сознании Святого, пока он восстанавливал равновесие.
Пистолет уже был у него в руке, и жизненный путь двоих бросившихся первыми оборвали пистолетные выстрелы. Усмешка скользнула по его губам, когда один из нападавших упал. Вот пустой пистолет бесполезно замер в его руке, и он услышал чей-то смешок и понял, что смеялся сам. У четверых еще оставались шансы.
Сверкнул выхваченный из ножен кинжал и со свистом, словно разряд молнии, пролетел через комнату и глубоко вонзился в горло третьему.
Если бы Святой раздумывал, то, вероятно, и не метнул кинжал, ведь метнуть его можно лишь однажды, а ударить множество раз. Но он не раздумывал. Красная пелена убийственной ненависти застилала глаза, и он понимал четко лишь одно – необходимо в кратчайшее время нанести противнику смертельное поражение.
Четвертого из охранников Саймон отбросил к стене ударом левой, ударом, соизмеримым по силе с ударом тяжелого кузнечного молота, ударом, выбившим зубы и сломавшим челюсть, словно она была стеклянной.
И опять Святой засмеялся, но на этот раз знал точно, что смеялся сам. Первый взрыв его слепой ярости, первый вкус крови, первобытное свирепое удовлетворение от сокрушительного столкновения кости и плоти помогли глазам очиститься от пелены, успокоили его чувства, он обрел хладнокровие.
– Иди ко мне, красотка, – беззвучно пробормотал он, и в его усмешке появилось что-то от прежнего Святого, но глаза по-прежнему сверкали, словно два кусочка голубого льда. – Иди-ка сюда!
Двое оставшихся бросились одновременно.
Даже если бы их было двадцать – Саймона Темплера это не испугало.
– Ну-ка, ну-ка!
Противник слева размахнулся, но Святой уклонился дюйма на три, и кулак просвистел над ухом. Потом с глухим смешком триумфа Святой приподнялся на носках и провел такой апперкот, что голова противника, словно от удара пневматическим молотком, откинулась назад и нападавший рухнул, как бык под обухом мясника.
Святой повернулся лицом к последнему охраннику, но в это мгновение дверь распахнулась, и шансы Святого, уравнявшиеся с противником, снова упали до одного против двух.
В теории. Но на самом деле появление нового противника вдохновило Святого: появившийся, видимо, был одним из двух разбиравшихся с Патрицией, кто не давал ей кричать... А к нему и его напарнику Святой испытывал особую ненависть...
Когда Саймон увидел нового врага в комнате, кусочки голубого льда под прямыми бровями дьявольски блеснули.
– Где же ты был, сынок? – вполголоса ласково поинтересовался Святой. – Почему не спустился раньше, чтобы я выбил твои идиотские мозги из башки наружу?
Саймон, слегка наклонившись, приподнялся на носки, руки тихонько покачивались вдоль корпуса, вдруг он сделал змееподобное движение левой рукой и нанес удар, парировать который сумел бы только чемпион. Удар расквасил противнику нос.
И с этого момента стало ясно, что Саймон может выиграть бой за жизнь. Гибкий, сильный как конь, быстрый как рапира, с юных лет прошедший жесточайшую школу борьбы, всегда в отличной форме, Святой ни минуты не сомневался в том, что всегда побьет двух обычных мужчин.
Но он забыл о своей ране.
Второй противник нанес размашистый удар правой, удар, который любой тренированный и хладнокровный боксер презирает. И Святой презрительна, чуть лениво и совершенно не раздумывая, по привычке Прикрылся плечом. И этот удар словно достал в нем каждый нерв и отдался во всем теле неудержимой болью. Саймон вдруг почувствовал себя совсем больным и слабым, на мгновение даже перестал что-либо видеть, глаза застилала мутная пелена.
И тут он получил мощный хук левой по челюсти от того, кому разбил нос.
Святой пошатнулся и привалился к стене.
По какой-то причине, возможно, потому, что они мешали друг другу, его противники, вместо того чтобы тут же добить, остановились на секунду. И в это спасительное мгновение Святой сделал финт, титаническим усилием заставляя подчиняться больные онемевшие мышцы, заставляя мозг работать.
И сквозь грохот и гудение в голове он вдруг услышал песню «айрондели»:
Патриция!.. Патриция!..
Первое волнение, первая нервная дрожь и экстаз боя затмили собственную слабость, но сейчас она наваливалась, и он приходил в себя ужасно медленно. А удар в плечо открыл рану. Саймон почувствовал, как по спине его горячим ручейком стремится кровь. Похоже, только несгибаемая сила воли загнанного в угол титана, дерущегося так, словно это последний раз в жизни, удержали его в сознании.
Вдруг сквозь заливающий все туман он услышал то, что все время боялся услышать, – звук приближающейся к дому машины.
Мариус!
В голове Святого словно яркая молния блеснули отчаянно-храбрые и полные тщеславия слова, которые он произнес... ох, несколько столетий назад: «Пусть они все выходят...»
И может, это воспоминание, а может, неимоверная сила воли сломали непрочные оковы беспамятства и усталости, опутавшие его.
Когда противники подступили к нему, чтобы прикончить, Святой поднял вверх одну руку, останавливая их.
– Ваш хозяин здесь, – сказал он. – Вам лучше подождать, пока мы с ним не увидимся.
Нападавшие замерли, прислушиваясь. Для Саймона эти несколько секунд форы решали вопрос жизни и смерти.
Беззвучно молясь, он собрался с силами и, оттолкнувшись от стены, словно камень из пращи пролетел между охранниками.
Они очнулись слишком поздно – он уже был у двери.
На лестнице он еще больше увеличил свое преимущество.
От лестничной площадки шел коридор, по обеим сторонам которого были двери, однако колебаться насчет того, которая из дверей ему нужна, не пришлось – только он попал в коридор, в одной из дверей посередине показалось лицо восьмого сторожа.
Увидев Святого, он попытался сразу же захлопнуть дверь, но либо был слишком медлителен, либо Святой слишком быстр. Святой бросился вслед и дверью ударил того, кто ее закрывал. Тот отлетел на середину комнаты, как пушинка под напором циклона. А Святой ворвался следом и запер за собой дверь.
Повернувшись, Святой увидел испуганного восьмого охранника, поднимающегося с пола, и привязанную за руки и за ноги к кровати Патрицию.
Потом, когда первый преследователь врезался в дверь, Святой одним мощным движением придвинул к двери стоявший у стены тяжелый комод.
Тот не дошел пару футов, чтобы закрыть дверь, и тут в дело вмешался восьмой сторож, вооруженный ножом.
Святой схватил его запястье, повернул... и тот, завопив от боли, выронил нож.
Этот охранник был сильнее обычного человека, но в тот момент не мог выстоять против неукротимого Святого. Саймон захватом корпуса швырнул его всем телом на дверь и, как говорится, вышиб из него дух и в довершение припер к двери огромным тяжелым комодом. Спустя минуту на комод взгромоздился массивный гардероб, и восьмой сторож оказался в своеобразной западне.
За дверью Святой услышал оглушительные проклятья и тихо засмеялся, благословляя дома старой постройки. Эта дверь была из цельного, прочного как скала дуба, дюйма четыре в толщину, и остальная мебель ей под стать. Чтобы преодолеть такое препятствие, преследователям потребуется немало времени. Хотя это, возможно, лишь оттянет неизбежный конец.
Но Святой не думал сейчас о последствиях. Несмотря на слабость и боль, он уже снова мог смеяться, потому что снова был с Патрицией, и ей не грозила больше опасность, пока у него действует правая рука. И он хотел, чтобы она услышала его смех.
С нарочитым смехом он схватил лежащий на полу нож. Конечно, это не его кинжал, но для этого-то дела вполне сгодится. И он быстрыми движениями стал перерезать стягивающие Патрицию веревки.
– О Саймон, дорогой мой!
О этот любимый голос, в котором и вера, и непоказная храбрость, и неподдельная преданность... Последний взмах ножа, последняя веревка долой – и она бросилась, как ребенок, в его объятия.
– О Пат, моя радость, тебе не причинили вреда?
Она покачала головой:
– Но если бы ты не приехал...
– Если бы я приехал слишком поздно, внизу было бы больше трупов, чем сейчас, хотя это и не изменило бы ничего. Но я здесь!
– Ты ранен, Саймон!
Он понимал: в трудный час надежда на него плохая. Но ей незачем над этим задумываться – по крайней мере до тех пор, пока останется хоть проблеск надежды, пока он еще может держаться... И он опять засмеялся, весело и беззаботно, как в старые времена.
– Ничего, – весело произнес он. – По сравнению с уроном, который я им нанес, можно считать, что чистая прибыль составляет уже две тысячи процентов. А прежде чем я сегодня лягу спать, она будет составлять двести тысяч!
Глава 13
Святой на минуту задумался, стоя с внешней стороны живой изгороди, потом нагнулся и пошарил руками по земле в поисках мелких камешков, совсем мелких, чтобы не наделали большого шума, наконец нашел три подходящих.
Потом он зажег спичку, тщательно скрывая огонек в ладони одной руки, а другой на найденном в кармане клочке бумаги нацарапал: «Дорогая Патриция, я здесь. Брось кинжал обратно через изгородь, а потом подними шум, чтобы отвлечь их внимание. Я скоро буду. Саймон».
Он привязал клочок бумаги к рукоятке кинжала полоской ткани, оторванной от рубашки, и, несильно размахнувшись, бросил два камешка и услышал легкий звон оконного стекла. Он подождал. Если ответа не будет, значит, Пат связана или одурманена или еще что-нибудь... Мысль об этом заставила напрячься все его мышцы, они натянулись, словно стальные тросы... Он должен проникнуть внутрь, разумеется, не поднимая шума... Но не эта мысль заставила пульс биться чаще, а рот превратиться в узкую щель. Это была мысль о самой Патриции, о том, что с ней могло произойти, а может, уже произошло...
«Господи! – подумал Святой с болью в сердце. – Если они хоть коснулись ее своими грязными руками...»
Но прежде чем ввязаться в бой, 6 котором, без сомнения, жизни его будет грозить опасность, он хотел бы еще раз ее увидеть. Только увидеть еще раз ее благословенное лицо и память о нем взять с собой в бой, как знамя...
Он затаил дыхание.
Рама в окне медленно поднялась. Кто-то явно старался не шуметь. И в то же мгновение Святой увидел: то, что он посчитал оконным переплетом, на самом деле было частой решеткой.
А потом он увидел Патрицию.
Она с недоумением посмотрела в сад под окном, потом в сторону. Он видел чуть приоткрытые яркие губы, золото волос и блеск голубых глаз...
Святой уравновесил кинжал в руке и метнул в окно. Кинжал вонзился в подоконник рядом с рукой девушки.
Патриция вздрогнула, посмотрела на него и обо всем догадалась. Потом она схватила кинжал и исчезла в комнате. Прошло полминуты. Святой нетерпеливо ждал, опасаясь в любой момент услышать гул приближающейся машины, в которой может находиться только один человек – Мариус.
Но тишина ночи оставалась нерушимой.
Наконец Саймон снова увидел девушку, увидел, как ее рука просунулась сквозь, решетку и кинжал полетел к нему, сверкнув словно лучик лунного света...
После непродолжительных поисков Святой нашел кинжал в густой траве. К рукоятке был привязан все тот же клочок бумаги, на обратной стороне которого виднелись нацарапанные карандашом слова: «Здесь восемь человек. Благослови тебя Бог, родной! Пат».
Святой сунул клочок бумаги в карман, и кинжал скользнул в ножны.
– Благослови Бог нас обоих, Пат, удивительное создание! – прошептал он в ночной тиши и, посмотрев на окно, увидел, что она стоит на месте, пытаясь его разглядеть.
Он взмахнул платком, а она рукой махнула в ответ. На ее губах играла улыбка. Потом окно закрылось. И боль в его сердце уступила место песне...
Он не стал тратить время на поиски прохода через терновник, убедившись еще при первом осмотре, что живую изгородь так просто не одолеть. Но ведь всегда есть калитка. Назад, на дорогу!
Разумеется, именно здесь его и ждут.
Жалко было их разочаровывать!
Он мельком посмотрел на калитку. Вероятно, к ней подведены электропровода и установлена сигнализация, а где-нибудь, можно держать пари, находится и человек с винтовкой. Но другого хода нет.
Святой разбежался и прыгнул на открытое место.
Но лишь ноги его коснулись дороги, он тут же оттолкнулся и приземлился на глушащий звук шагов газон, в тень кустов. Притаился, снимая пистолет с предохранителя и недоумевая, почему никто по нему не стреляет.
Но удивление вскоре исчезло – он услышал в тишине очень слабый, отдаленный гул мощного мотора, который невозможно было ни с чем спутать. И тут же другой звук прорезал тишину – кричала от ужаса девушка...
Он знал, что это подстроено. Не сам ли он просил Патрицию так сделать? Разве он не знал, что Патриция Хольм не кричит без повода? Конечно... Но все равно крик подействовал, пробудил неистребимое желание защитить ее и мысль о том, что источник-то опасности оставался. В груди похолодело, словно он выпил ледяной воды. И снова в нем проснулось беспощадное и кровожадное чувство, ничего общего не имеющее с одеждой, которую он носил, оружием, которое у него было, или с крепостью, которую ему предстояло штурмовать.
Святой впал в неистовство.
Ни святости, ни веселья не осталось и в помине, когда он пересек лужайку перед домом, ворвался в калитку и побежал к теперь уже освещенному окну на первом этаже. Даже не удивлялся, что по нему не стреляют, и не думал, что это может означать ловушку. Глаза Саймона Темплера застилала красная пелена бешенства.
Восемь человек, как указала Патриция в записке, ждут его... Ну что ж, пусть выходят все. Чем больше людей, тем больше крови...
Святой, будучи насмешливым кавалером, человеком, который обменивался шутками столь же охотно, как и ударами, который всегда дрался с улыбкой и приветствовал опасность песней в своем сердце, на этот раз не смеялся.
Он влетел в окно так, как до него этого не делал никто, разве что на съемках в кино. Он влетел одним прыжком, правым плечом выбив раму, а левой рукой прикрыв лицо от осколков стекла.
Этот сумасшедший прыжок позволил ему мгновенно очутиться в комнате и приземлиться на пол, потеряв от удара равновесие. Мужчины, игравшие в карты, выскочили из-за стола.
Их было шестеро, видимо, двое пошли выяснить, что за крик наверху. Лучше, если бы их пошло побольше, но уж коль так сложилось...
И где препятствия, через которые надо прорываться? В окно он влетел без особых трудностей, а эти люди не походили на ожидающих нападения.
Эти мысли в долю секунды промелькнули в сознании Святого, пока он восстанавливал равновесие.
Пистолет уже был у него в руке, и жизненный путь двоих бросившихся первыми оборвали пистолетные выстрелы. Усмешка скользнула по его губам, когда один из нападавших упал. Вот пустой пистолет бесполезно замер в его руке, и он услышал чей-то смешок и понял, что смеялся сам. У четверых еще оставались шансы.
Сверкнул выхваченный из ножен кинжал и со свистом, словно разряд молнии, пролетел через комнату и глубоко вонзился в горло третьему.
Если бы Святой раздумывал, то, вероятно, и не метнул кинжал, ведь метнуть его можно лишь однажды, а ударить множество раз. Но он не раздумывал. Красная пелена убийственной ненависти застилала глаза, и он понимал четко лишь одно – необходимо в кратчайшее время нанести противнику смертельное поражение.
Четвертого из охранников Саймон отбросил к стене ударом левой, ударом, соизмеримым по силе с ударом тяжелого кузнечного молота, ударом, выбившим зубы и сломавшим челюсть, словно она была стеклянной.
И опять Святой засмеялся, но на этот раз знал точно, что смеялся сам. Первый взрыв его слепой ярости, первый вкус крови, первобытное свирепое удовлетворение от сокрушительного столкновения кости и плоти помогли глазам очиститься от пелены, успокоили его чувства, он обрел хладнокровие.
– Иди ко мне, красотка, – беззвучно пробормотал он, и в его усмешке появилось что-то от прежнего Святого, но глаза по-прежнему сверкали, словно два кусочка голубого льда. – Иди-ка сюда!
Двое оставшихся бросились одновременно.
Даже если бы их было двадцать – Саймона Темплера это не испугало.
– Ну-ка, ну-ка!
Противник слева размахнулся, но Святой уклонился дюйма на три, и кулак просвистел над ухом. Потом с глухим смешком триумфа Святой приподнялся на носках и провел такой апперкот, что голова противника, словно от удара пневматическим молотком, откинулась назад и нападавший рухнул, как бык под обухом мясника.
Святой повернулся лицом к последнему охраннику, но в это мгновение дверь распахнулась, и шансы Святого, уравнявшиеся с противником, снова упали до одного против двух.
В теории. Но на самом деле появление нового противника вдохновило Святого: появившийся, видимо, был одним из двух разбиравшихся с Патрицией, кто не давал ей кричать... А к нему и его напарнику Святой испытывал особую ненависть...
Когда Саймон увидел нового врага в комнате, кусочки голубого льда под прямыми бровями дьявольски блеснули.
– Где же ты был, сынок? – вполголоса ласково поинтересовался Святой. – Почему не спустился раньше, чтобы я выбил твои идиотские мозги из башки наружу?
Саймон, слегка наклонившись, приподнялся на носки, руки тихонько покачивались вдоль корпуса, вдруг он сделал змееподобное движение левой рукой и нанес удар, парировать который сумел бы только чемпион. Удар расквасил противнику нос.
И с этого момента стало ясно, что Саймон может выиграть бой за жизнь. Гибкий, сильный как конь, быстрый как рапира, с юных лет прошедший жесточайшую школу борьбы, всегда в отличной форме, Святой ни минуты не сомневался в том, что всегда побьет двух обычных мужчин.
Но он забыл о своей ране.
Второй противник нанес размашистый удар правой, удар, который любой тренированный и хладнокровный боксер презирает. И Святой презрительна, чуть лениво и совершенно не раздумывая, по привычке Прикрылся плечом. И этот удар словно достал в нем каждый нерв и отдался во всем теле неудержимой болью. Саймон вдруг почувствовал себя совсем больным и слабым, на мгновение даже перестал что-либо видеть, глаза застилала мутная пелена.
И тут он получил мощный хук левой по челюсти от того, кому разбил нос.
Святой пошатнулся и привалился к стене.
По какой-то причине, возможно, потому, что они мешали друг другу, его противники, вместо того чтобы тут же добить, остановились на секунду. И в это спасительное мгновение Святой сделал финт, титаническим усилием заставляя подчиняться больные онемевшие мышцы, заставляя мозг работать.
И сквозь грохот и гудение в голове он вдруг услышал песню «айрондели»:
Патриция!.. Патриция!..
Первое волнение, первая нервная дрожь и экстаз боя затмили собственную слабость, но сейчас она наваливалась, и он приходил в себя ужасно медленно. А удар в плечо открыл рану. Саймон почувствовал, как по спине его горячим ручейком стремится кровь. Похоже, только несгибаемая сила воли загнанного в угол титана, дерущегося так, словно это последний раз в жизни, удержали его в сознании.
Вдруг сквозь заливающий все туман он услышал то, что все время боялся услышать, – звук приближающейся к дому машины.
Мариус!
В голове Святого словно яркая молния блеснули отчаянно-храбрые и полные тщеславия слова, которые он произнес... ох, несколько столетий назад: «Пусть они все выходят...»
И может, это воспоминание, а может, неимоверная сила воли сломали непрочные оковы беспамятства и усталости, опутавшие его.
Когда противники подступили к нему, чтобы прикончить, Святой поднял вверх одну руку, останавливая их.
– Ваш хозяин здесь, – сказал он. – Вам лучше подождать, пока мы с ним не увидимся.
Нападавшие замерли, прислушиваясь. Для Саймона эти несколько секунд форы решали вопрос жизни и смерти.
Беззвучно молясь, он собрался с силами и, оттолкнувшись от стены, словно камень из пращи пролетел между охранниками.
Они очнулись слишком поздно – он уже был у двери.
На лестнице он еще больше увеличил свое преимущество.
От лестничной площадки шел коридор, по обеим сторонам которого были двери, однако колебаться насчет того, которая из дверей ему нужна, не пришлось – только он попал в коридор, в одной из дверей посередине показалось лицо восьмого сторожа.
Увидев Святого, он попытался сразу же захлопнуть дверь, но либо был слишком медлителен, либо Святой слишком быстр. Святой бросился вслед и дверью ударил того, кто ее закрывал. Тот отлетел на середину комнаты, как пушинка под напором циклона. А Святой ворвался следом и запер за собой дверь.
Повернувшись, Святой увидел испуганного восьмого охранника, поднимающегося с пола, и привязанную за руки и за ноги к кровати Патрицию.
Потом, когда первый преследователь врезался в дверь, Святой одним мощным движением придвинул к двери стоявший у стены тяжелый комод.
Тот не дошел пару футов, чтобы закрыть дверь, и тут в дело вмешался восьмой сторож, вооруженный ножом.
Святой схватил его запястье, повернул... и тот, завопив от боли, выронил нож.
Этот охранник был сильнее обычного человека, но в тот момент не мог выстоять против неукротимого Святого. Саймон захватом корпуса швырнул его всем телом на дверь и, как говорится, вышиб из него дух и в довершение припер к двери огромным тяжелым комодом. Спустя минуту на комод взгромоздился массивный гардероб, и восьмой сторож оказался в своеобразной западне.
За дверью Святой услышал оглушительные проклятья и тихо засмеялся, благословляя дома старой постройки. Эта дверь была из цельного, прочного как скала дуба, дюйма четыре в толщину, и остальная мебель ей под стать. Чтобы преодолеть такое препятствие, преследователям потребуется немало времени. Хотя это, возможно, лишь оттянет неизбежный конец.
Но Святой не думал сейчас о последствиях. Несмотря на слабость и боль, он уже снова мог смеяться, потому что снова был с Патрицией, и ей не грозила больше опасность, пока у него действует правая рука. И он хотел, чтобы она услышала его смех.
С нарочитым смехом он схватил лежащий на полу нож. Конечно, это не его кинжал, но для этого-то дела вполне сгодится. И он быстрыми движениями стал перерезать стягивающие Патрицию веревки.
– О Саймон, дорогой мой!
О этот любимый голос, в котором и вера, и непоказная храбрость, и неподдельная преданность... Последний взмах ножа, последняя веревка долой – и она бросилась, как ребенок, в его объятия.
– О Пат, моя радость, тебе не причинили вреда?
Она покачала головой:
– Но если бы ты не приехал...
– Если бы я приехал слишком поздно, внизу было бы больше трупов, чем сейчас, хотя это и не изменило бы ничего. Но я здесь!
– Ты ранен, Саймон!
Он понимал: в трудный час надежда на него плохая. Но ей незачем над этим задумываться – по крайней мере до тех пор, пока останется хоть проблеск надежды, пока он еще может держаться... И он опять засмеялся, весело и беззаботно, как в старые времена.
– Ничего, – весело произнес он. – По сравнению с уроном, который я им нанес, можно считать, что чистая прибыль составляет уже две тысячи процентов. А прежде чем я сегодня лягу спать, она будет составлять двести тысяч!
Глава 13
Как Саймон Темплер попал в осаду, а Патриция позвала на помощь
Саймон крепко прижал ее к себе, и этот момент стоил любых битв. Потом он очень мягко отодвинулся и пробормотал:
– Встань на минутку в сторону, старушка, пока я укреплю наши фортификации.
К счастью, комната была узкой, с огромным для своего размера количеством мебели. Подтащив кровать, гардероб, умывальник и еще один комод, он сумел выстроить мощную баррикаду. Попасть в комнату теперь можно было бы только использовав стенобитное орудие, да еще если в ход пойдут топоры...
Но это была печальная вероятность и что толку о ней думать!
– Однако им есть над чем потрудиться, – сказал Святой, отходя в сторону и любуясь постройкой.
Шум и крики за дверью затихли, и стал слышен один голос.
Саймон не понял смысла сказанного, но узнал голос. Этот высокий, властный и надменный голос было невозможно не узнать.
– Привет, Мариус, моя маленькая овечка! – весело пропел Святой. – Как поживаешь?
– Я сейчас отойду от двери, Темплер, – вкрадчиво сказал Мариус по-английски, – и прикажу стрелять в замок.
– По мне-то все равно, моя радость, – ухмыляясь, ответил Святой, – но тебе не мешало бы знать, что один из твоих храбрых бойцов прижат к двери как раз напротив замка, двигаться он не может, а мне его не вытащить, не разрушив все укрепление.
– Что ж, ему не повезло, – сухо решил Мариус.
Прижатый к двери человек ужасно вскрикнул.
Святой увлек Патрицию в угол, прикрывая ее своим телом; Мариус выстрелил. Последовал шум падающего тела – это человек у двери рухнул за комод и замер. У Святого были нервы из чистого вольфрама, но такое бесчеловечное преднамеренное убийство на мгновение заставило кровь застыть в жилах.
– Бедняга, – пробормотал он.
За дверью Мариус пролаял команду, и штурм возобновился. Саймон подошел к окну, осмотрел его и понял: без специальных приспособлений не справиться. А ничего такого, что можно было бы использовать как рычаг, в комнате не нашлось. Разве что одну из ножек кровати, но тогда пришлось бы разобрать баррикаду.
Абсолютный тупик.
И помощи ждать неоткуда, а где Роджер? Но сам факт присутствия здесь Мариуса исключал появление Роджера...
– Как ты добрался сюда? – спросила Патриция.
Саймон быстро рассказал ей, думая о совершенно других вещах. Острый ум Патриции не замедлил прийти к определенным выводам, и Святой едва не вздрогнул, когда она спросила:
– Но ведь ты оставил Роджера с Мариусом...
– Придется признать, – уныло кивнул Святой, – что старина Роджер где-то ошибся и сейчас пожинает плоды своей ошибки. И пусть он не был в нашем классе лучшим учеником, но имел очень полезную привычку выкручиваться из неприятных положений. Если, конечно, не вмешался Тил...
– Почему Тил?
Саймон вернулся на землю. С того момента, как они виделись в последний раз, произошло столько неизвестных ей событий.
Он рассказал о случившемся в Эшере и гонке в Мейденхед. Она впервые осознала, в какой игре участвует, и поняла, почему ее заточили в «доме на холме».
Его речь звучала спокойно и даже небрежно, слегка легкомысленно и шутливо, словно он рассказывал о каком-нибудь заурядном событии.
– Так что, – сказал он, – ты видишь, Ангелочек не собирается шутки шутить, и теперь понимаешь, почему сегодня в Буресе столько шума.
Говоря это, он намеренно посмотрел на баррикаду, – безжизненное тело, распростершееся за комодом, молчаливо свидетельствовало о его правоте. И Патриция взглянула туда же.
Саймон встретил ее взгляд и пожал плечами.
Он усадил ее на кровать, сам сел рядом, достал портсигар, предложил ей сигарету и закурил сам.
– Сейчас ничего уже не поделаешь, – произнес он мягко, – ему не повезло; единственным утешением может быть то, что одним подонком стало меньше. Выше голову... И пока мы сохраняем присутствие духа, расскажи, как ты попала сюда.
– Все было очень просто. Я не ожидала никаких неприятностей, понимаешь. Если бы ты, когда звонил мне, предупредил... В общем, я попалась, как ребенок. Поезд шел почти пустой, и в купе я находилась одна. Где-то недалеко от Ридинга в купе вошел мужчина и спросил, нет ли спичек. Я дала ему спички, а он угостил меня сигаретой... Знаю, что сделала глупость, взяв ее, но он выглядел совершенно безобидным, и у меня не возникло подозрений...
Святой кивнул:
– Пока ты не пришла в себя в автомобиле, едущем неизвестно куда?
– Да... Связанная по рукам и ногам, с мешком на голове... Ехали долго, а потом меня привели сюда. Это было примерно за час до того, как ты бросил камешки в окно... О Саймон, как я рада, что ты пришел!
Святой крепче обнял ее и прошептал:
– И я тоже.
Он смотрел на дверь. Похоже, его баррикада доказала свою прочность, поскольку штурм прервался. Тут Мариус, видимо, отдал новый приказ.
Некоторое время они слышали только приглушенные голоса, а потом послышались тяжелые шаги человека, идущего по коридору. И Саймон Темплер затаил дыхание, поняв, что сбываются его худшие предположения.
Через мгновение раздался удар в дверь, куда более мощный, чем все предыдущие.
– Что это? – спросила Патриция.
– Принесли топор для рубки мяса, – беззаботно ответил Святой, но в душе чувствовал себя скверно: грохот удара в дверь и трещина, появившаяся на одной из панелей, говорили о том, что этому орудию не сможет долго противостоять даже четырехдюймовая дверь мореного дуба.
Удар повторился.
И еще раз.
На четвертом ударе в щели показалось ослепительно сверкающее лезвие топора.
За несколько минут нападающие смогут пробить в двери отверстие, достаточное для прицельной стрельбы. А когда это произойдет...
Святой чувствовал на себе тревожный взгляд девушки и попытался отсрочить вопрос, который, он знал, был у нее на устах.
– Мариус, мальчик мой!
Временное затишье.
– Вы решили сказать, – насмешливо произнес гигант, – что собираетесь избавить нас от необходимости ломать дверь?
– Нет-нет. Я только хотел узнать, как вы там.
– Мне не на что жаловаться, Темплер. А вам?
– Когда небеса мрачны, – ответил Святой поэтически, – я не против пасмурной погоды. Но ты, сынок, развеешь тучи... Кстати, а почему вы расстались с моим другом?
За дверью послышался смешок Мариуса:
– Он по-прежнему на Брук-стрит, под охраной Германна. Помните Германна, которого вы нокаутировали?.. Но полагаю, Германн будет ласков с ним... Вы еще что-нибудь желаете узнать?
– Пока все, – сказал Святой.
Мариус скомандовал что-то на своем языке, и топор снова врезался в дверь.
Святой заглянул в глаза Патриции и увидел, что она все поняла. Однако страха не показала.
Они спокойно смотрели друг на друга, их руки сплелись нежно и крепко.
– Мне очень жаль, – глухо начал Святой. – Я никогда не сумею рассказать тебе, как мне жаль.
– В конце концов, Саймон, – отвечала она, и голос ее не дрожал, был тверд и чист, голос, который он любил, – видишь, боги о тебе не забыли. Разве не о таком конце ты всегда молился?
– Да, это конец. Роджер был моим единственным резервом. Мы условились: если я не вернусь на Брук-стрит к определенному часу, он должен отправиться искать меня. Но, очевидно, Роджер не придет...
– Я знаю.
– Ты не должна попасть к ним в руки живой, Пат.
– А ты?
Он усмехнулся:
– А я попытаюсь прихватить Мариуса с собой. Пат, я бы душу отдал, чтобы только тебя здесь не было! Это мой удел, не твой...
– Почему? Мне хочется в последнем бою быть с тобой.
Ее руки легли ему на плечи, он сжал ее лицо в ладонях. Она смотрела ему в глаза.
– Любимая, – сказал он. – Я не жалуюсь. Мы прожили не так много лет, но я делал все, чтобы жизнь была прекрасна, в моем понимании; мой идеал – удачливый боец. Й ты поняла это, более того, побудила меня сражаться за высокие идеалы. Да, бой и внезапная смерть, но во имя мира, жизни и любви. Ты знаешь, я люблю тебя, Пат...
Она знала. И если прежде она полностью не открывала ему своего сердца, сейчас сделала это одним поцелуем.
– А все остальное не имеет значения, – сказала она.
– Но я принес тебя в жертву! Если бы я был таким, как все, если бы так по-дурацки не искал опасности, если бы больше думал о тебе и о том, во что я мету вовлечь тебя...
Она улыбнулась:
– Ты бы не стал другим. Раньше ты никогда не искал себе оправданий, так зачем искать их теперь?
Он не ответил. Да и каким может быть ответ на такое великодушие?
Так они и сидели, а грохот продолжался. Массивная дверь сотрясалась от каждого нового удара, и каждый удар звучал как похоронный колокол.
Святой посмотрел на дверь и увидел, что в двери образовалось отверстие, достаточное, чтобы в него просунуть руку. И внезапно он, усталый и слабый, почувствовал прилив сил.
– Нет, это еще не конец! – вскричал Святой и вскочил на ноги. – Нам еще столько предстоит, тебе и мне!
Он не мог поверить в то, что это конец. Он еще не был готов уйти, даже в блеске сомнительной славы. Он не верил, что пробил его последний час. Им еще многое предстоит сделать. Еще оставались Роджер Конвей, Варган, Мариус и мир на двоих. А впереди новые и новые приключения...
Ибо в этой схватке, именно сейчас он по-новому и более широко увидел жизнь, увидел идеалы достойнее, чем идеал удачливого бойца, достойнее, чем битва и внезапная смерть.
Умереть, не изведав открывшейся новизны?
Он посмотрел в отверстие и увидел глаза Мариуса.
– Советую вам сдаться, Темплер, – холодно сказал тот. – Если будете упорствовать, вас застрелят.
– И это тебе поможет, Ангелочек? А как ты потом найдешь Варгана?
– Мы заставим говорить вашего друга, Конвея.
– И не надейся!
– У меня собственные методы убеждения, Темплер, и некоторые из них ничуть не хуже ваших. Кроме того, вы не подумали о том, что, если вы умрете, мисс Хольм лишится защиты?
– Подумал, – ответил Святой. – И еще подумал: если я сдамся, она уж точно лишится защиты. Но у нее есть нож, и вам не удастся схватить ее живой. Придумай еще что-нибудь.
– Потом, – продолжал Мариус тем же безразличным тоном, – вас незачем убивать сразу. Можно будет это делать постепенно.
Саймон крепко прижал ее к себе, и этот момент стоил любых битв. Потом он очень мягко отодвинулся и пробормотал:
– Встань на минутку в сторону, старушка, пока я укреплю наши фортификации.
К счастью, комната была узкой, с огромным для своего размера количеством мебели. Подтащив кровать, гардероб, умывальник и еще один комод, он сумел выстроить мощную баррикаду. Попасть в комнату теперь можно было бы только использовав стенобитное орудие, да еще если в ход пойдут топоры...
Но это была печальная вероятность и что толку о ней думать!
– Однако им есть над чем потрудиться, – сказал Святой, отходя в сторону и любуясь постройкой.
Шум и крики за дверью затихли, и стал слышен один голос.
Саймон не понял смысла сказанного, но узнал голос. Этот высокий, властный и надменный голос было невозможно не узнать.
– Привет, Мариус, моя маленькая овечка! – весело пропел Святой. – Как поживаешь?
– Я сейчас отойду от двери, Темплер, – вкрадчиво сказал Мариус по-английски, – и прикажу стрелять в замок.
– По мне-то все равно, моя радость, – ухмыляясь, ответил Святой, – но тебе не мешало бы знать, что один из твоих храбрых бойцов прижат к двери как раз напротив замка, двигаться он не может, а мне его не вытащить, не разрушив все укрепление.
– Что ж, ему не повезло, – сухо решил Мариус.
Прижатый к двери человек ужасно вскрикнул.
Святой увлек Патрицию в угол, прикрывая ее своим телом; Мариус выстрелил. Последовал шум падающего тела – это человек у двери рухнул за комод и замер. У Святого были нервы из чистого вольфрама, но такое бесчеловечное преднамеренное убийство на мгновение заставило кровь застыть в жилах.
– Бедняга, – пробормотал он.
За дверью Мариус пролаял команду, и штурм возобновился. Саймон подошел к окну, осмотрел его и понял: без специальных приспособлений не справиться. А ничего такого, что можно было бы использовать как рычаг, в комнате не нашлось. Разве что одну из ножек кровати, но тогда пришлось бы разобрать баррикаду.
Абсолютный тупик.
И помощи ждать неоткуда, а где Роджер? Но сам факт присутствия здесь Мариуса исключал появление Роджера...
– Как ты добрался сюда? – спросила Патриция.
Саймон быстро рассказал ей, думая о совершенно других вещах. Острый ум Патриции не замедлил прийти к определенным выводам, и Святой едва не вздрогнул, когда она спросила:
– Но ведь ты оставил Роджера с Мариусом...
– Придется признать, – уныло кивнул Святой, – что старина Роджер где-то ошибся и сейчас пожинает плоды своей ошибки. И пусть он не был в нашем классе лучшим учеником, но имел очень полезную привычку выкручиваться из неприятных положений. Если, конечно, не вмешался Тил...
– Почему Тил?
Саймон вернулся на землю. С того момента, как они виделись в последний раз, произошло столько неизвестных ей событий.
Он рассказал о случившемся в Эшере и гонке в Мейденхед. Она впервые осознала, в какой игре участвует, и поняла, почему ее заточили в «доме на холме».
Его речь звучала спокойно и даже небрежно, слегка легкомысленно и шутливо, словно он рассказывал о каком-нибудь заурядном событии.
– Так что, – сказал он, – ты видишь, Ангелочек не собирается шутки шутить, и теперь понимаешь, почему сегодня в Буресе столько шума.
Говоря это, он намеренно посмотрел на баррикаду, – безжизненное тело, распростершееся за комодом, молчаливо свидетельствовало о его правоте. И Патриция взглянула туда же.
Саймон встретил ее взгляд и пожал плечами.
Он усадил ее на кровать, сам сел рядом, достал портсигар, предложил ей сигарету и закурил сам.
– Сейчас ничего уже не поделаешь, – произнес он мягко, – ему не повезло; единственным утешением может быть то, что одним подонком стало меньше. Выше голову... И пока мы сохраняем присутствие духа, расскажи, как ты попала сюда.
– Все было очень просто. Я не ожидала никаких неприятностей, понимаешь. Если бы ты, когда звонил мне, предупредил... В общем, я попалась, как ребенок. Поезд шел почти пустой, и в купе я находилась одна. Где-то недалеко от Ридинга в купе вошел мужчина и спросил, нет ли спичек. Я дала ему спички, а он угостил меня сигаретой... Знаю, что сделала глупость, взяв ее, но он выглядел совершенно безобидным, и у меня не возникло подозрений...
Святой кивнул:
– Пока ты не пришла в себя в автомобиле, едущем неизвестно куда?
– Да... Связанная по рукам и ногам, с мешком на голове... Ехали долго, а потом меня привели сюда. Это было примерно за час до того, как ты бросил камешки в окно... О Саймон, как я рада, что ты пришел!
Святой крепче обнял ее и прошептал:
– И я тоже.
Он смотрел на дверь. Похоже, его баррикада доказала свою прочность, поскольку штурм прервался. Тут Мариус, видимо, отдал новый приказ.
Некоторое время они слышали только приглушенные голоса, а потом послышались тяжелые шаги человека, идущего по коридору. И Саймон Темплер затаил дыхание, поняв, что сбываются его худшие предположения.
Через мгновение раздался удар в дверь, куда более мощный, чем все предыдущие.
– Что это? – спросила Патриция.
– Принесли топор для рубки мяса, – беззаботно ответил Святой, но в душе чувствовал себя скверно: грохот удара в дверь и трещина, появившаяся на одной из панелей, говорили о том, что этому орудию не сможет долго противостоять даже четырехдюймовая дверь мореного дуба.
Удар повторился.
И еще раз.
На четвертом ударе в щели показалось ослепительно сверкающее лезвие топора.
За несколько минут нападающие смогут пробить в двери отверстие, достаточное для прицельной стрельбы. А когда это произойдет...
Святой чувствовал на себе тревожный взгляд девушки и попытался отсрочить вопрос, который, он знал, был у нее на устах.
– Мариус, мальчик мой!
Временное затишье.
– Вы решили сказать, – насмешливо произнес гигант, – что собираетесь избавить нас от необходимости ломать дверь?
– Нет-нет. Я только хотел узнать, как вы там.
– Мне не на что жаловаться, Темплер. А вам?
– Когда небеса мрачны, – ответил Святой поэтически, – я не против пасмурной погоды. Но ты, сынок, развеешь тучи... Кстати, а почему вы расстались с моим другом?
За дверью послышался смешок Мариуса:
– Он по-прежнему на Брук-стрит, под охраной Германна. Помните Германна, которого вы нокаутировали?.. Но полагаю, Германн будет ласков с ним... Вы еще что-нибудь желаете узнать?
– Пока все, – сказал Святой.
Мариус скомандовал что-то на своем языке, и топор снова врезался в дверь.
Святой заглянул в глаза Патриции и увидел, что она все поняла. Однако страха не показала.
Они спокойно смотрели друг на друга, их руки сплелись нежно и крепко.
– Мне очень жаль, – глухо начал Святой. – Я никогда не сумею рассказать тебе, как мне жаль.
– В конце концов, Саймон, – отвечала она, и голос ее не дрожал, был тверд и чист, голос, который он любил, – видишь, боги о тебе не забыли. Разве не о таком конце ты всегда молился?
– Да, это конец. Роджер был моим единственным резервом. Мы условились: если я не вернусь на Брук-стрит к определенному часу, он должен отправиться искать меня. Но, очевидно, Роджер не придет...
– Я знаю.
– Ты не должна попасть к ним в руки живой, Пат.
– А ты?
Он усмехнулся:
– А я попытаюсь прихватить Мариуса с собой. Пат, я бы душу отдал, чтобы только тебя здесь не было! Это мой удел, не твой...
– Почему? Мне хочется в последнем бою быть с тобой.
Ее руки легли ему на плечи, он сжал ее лицо в ладонях. Она смотрела ему в глаза.
– Любимая, – сказал он. – Я не жалуюсь. Мы прожили не так много лет, но я делал все, чтобы жизнь была прекрасна, в моем понимании; мой идеал – удачливый боец. Й ты поняла это, более того, побудила меня сражаться за высокие идеалы. Да, бой и внезапная смерть, но во имя мира, жизни и любви. Ты знаешь, я люблю тебя, Пат...
Она знала. И если прежде она полностью не открывала ему своего сердца, сейчас сделала это одним поцелуем.
– А все остальное не имеет значения, – сказала она.
– Но я принес тебя в жертву! Если бы я был таким, как все, если бы так по-дурацки не искал опасности, если бы больше думал о тебе и о том, во что я мету вовлечь тебя...
Она улыбнулась:
– Ты бы не стал другим. Раньше ты никогда не искал себе оправданий, так зачем искать их теперь?
Он не ответил. Да и каким может быть ответ на такое великодушие?
Так они и сидели, а грохот продолжался. Массивная дверь сотрясалась от каждого нового удара, и каждый удар звучал как похоронный колокол.
Святой посмотрел на дверь и увидел, что в двери образовалось отверстие, достаточное, чтобы в него просунуть руку. И внезапно он, усталый и слабый, почувствовал прилив сил.
– Нет, это еще не конец! – вскричал Святой и вскочил на ноги. – Нам еще столько предстоит, тебе и мне!
Он не мог поверить в то, что это конец. Он еще не был готов уйти, даже в блеске сомнительной славы. Он не верил, что пробил его последний час. Им еще многое предстоит сделать. Еще оставались Роджер Конвей, Варган, Мариус и мир на двоих. А впереди новые и новые приключения...
Ибо в этой схватке, именно сейчас он по-новому и более широко увидел жизнь, увидел идеалы достойнее, чем идеал удачливого бойца, достойнее, чем битва и внезапная смерть.
Умереть, не изведав открывшейся новизны?
Он посмотрел в отверстие и увидел глаза Мариуса.
– Советую вам сдаться, Темплер, – холодно сказал тот. – Если будете упорствовать, вас застрелят.
– И это тебе поможет, Ангелочек? А как ты потом найдешь Варгана?
– Мы заставим говорить вашего друга, Конвея.
– И не надейся!
– У меня собственные методы убеждения, Темплер, и некоторые из них ничуть не хуже ваших. Кроме того, вы не подумали о том, что, если вы умрете, мисс Хольм лишится защиты?
– Подумал, – ответил Святой. – И еще подумал: если я сдамся, она уж точно лишится защиты. Но у нее есть нож, и вам не удастся схватить ее живой. Придумай еще что-нибудь.
– Потом, – продолжал Мариус тем же безразличным тоном, – вас незачем убивать сразу. Можно будет это делать постепенно.