Страница:
– Это все?
– Почти, – нехотя продолжал Питер. – Есть еще кое-что. Один щеголь маклер – я познакомился с ним в баре – сказал, что Марч вложил кучу денег в Международный инвестиционный фонд.
Святой улыбнулся.
– В который Лоуренсом Джилбеком вложено также немало, – сказал он. – Я обнаружил это, просмотрев бумаги в его столе.
– Пустяки, – возразил Питер. – Это обычное капиталовложение. Вот если бы они поместили свои капиталы в «Дженерал моторс»...
– Там – нет, – сказал Святой. – А вот в Международном инвестиционном фонде – есть.
«Метеор» качнуло в сторону длинной волны, а рев моторов заглушило бульканье жидкости, когда мистер Униатц, хрипя, втянул в себя остаток содержимого бутылки. Вслед за этим Хоппи, преисполненный печали, швырнул за борт пустую бутылку, и она бултыхнулась где-то вдали.
– Но ты до сих пор не рассказал нам, чем же тебя заинтересовал Марч, – сказала Патриция, обращаясь к Святому.
– Тем, что он сегодня дважды звонил Джилбеку, – просто ответил тот.
Питер нахмурился.
– Натурально, – сказал он, – он взял его на крючок. Любой звонящий кому-то всегда причастен к какому-нибудь грязному бизнесу.
– Дважды, – спокойно повторил Святой. – В первый раз к телефону подошел слуга и сказал Марчу, что хозяин отсутствует. Марч попросил передать Джилбеку, чтобы тот ему позвонил, когда вернется. Спустя два часа Марч снова позвонил сам. Я взял трубку. Он был очень настойчив в своем стремлении удостовериться, что я правильно понял его имя.
– Дурной признак, – важно кивая головой в знак согласия, сказал Питер. – Лишь самые закоренелые негодяи заставляют проговаривать свое имя по буквам для верности.
– Ты осел, – бесстрастно сказал Саймон. – Он однажды уже назвал свое имя. Ему объяснили, что Джилбека нет. Так для чего ему потребовалось повторять всю процедуру?
– Ты нам уже поведал об этом, – ответил Питер. – У меня это вызывает морскую болезнь.
Саймон снова затянулся сигаретой.
– Может быть, он знал, что Джилбека нет дома, все это время знал. Может быть, он только хотел зафиксировать в памяти этого глупого малайца, что Рэндолф Марч пытался разыскать Джилбека, а значит, не встречался с ним.
– Но почему? – теряя терпение, в отчаянии спросила Патриция.
– Представим себе, – ответил Саймон, – что Лоуренс Джилбек и Юстина покинули дом этим утром, не сказав прислуге, куда отправляются и когда вернутся. А теперь предположим, что Джилбек со своим приятелем Марчем участвуют в каком-то деле, сулящем выгоду, и Марч счел необходимым ради нескольких миллионов долларов убрать своего приятеля. Марчу, естественно, необходимо алиби, чтобы доказать, что в день исчезновения Джилбека его не было рядом с ним, и он наивно полагает, что телефонный звонок как раз и послужит ему надежным алиби.
Питер судорожно искал вторую бутылку, которой он предусмотрительно запасся.
– Сдаюсь, – сказал он. – Тебе следует писать детективные романы и этим зарабатывать на жизнь.
– И все же, – не унималась Патриция, – мы ждем объяснений, почему все это должно быть как-то связано с затонувшим кораблем.
Саймон пристально смотрел вперед, и в тусклом отблеске приборной панели его лицо было подобно бронзовой маске лица типичного пирата. Как и его спутники, он знал, что все эти логические построения не имеют под собой какой-либо прочной основы. Но его друзьям неведомо было о звучавших в его сознании призрачных трубах, которым он целиком доверялся. К тому же появилось еще одно обстоятельство, содержащееся в отчете Питера, не замеченное самим Питером, но, похоже, связавшее все разрозненные факты воедино.
И он сказал:
– Тот корабль был чем-то вроде Международного инвестиционного фонда – для кого-то.
Судно было преисполнено достоинства, дарованного самим Законом. Щелкнув, включился прожектор, залил своим ярким светом «Метеор» и обнаружил долговязого мужчину в шерстяной куртке и надвинутой на лоб черной шляпе с широкими полями.
Человек поднес к губам мегафон и прокричал:
– Проваливайте-ка лучше отсюда ко всем чертям – здесь и без вас полно лодок.
– Почему бы вам самому туда не отправиться и другим не дать места пришвартоваться? – любезно попросил Саймон.
– С учетом того, что меня зовут шериф Хаскинс, – был ответ, – лучше делай, что я тебе сказал, сынок.
В этом простом заявлении Хоппи Униатц усмотрел скрытый подтекст, повергший его в растерянность и недоумение: как же быть с этим упакованным в мешок трупом, служившим ему подставкой для ног, притом что совсем рядом болтается полицейский, пусть даже и не в обычной униформе, а всего лишь в костюме морского путешественника. Единственный и естественный способ выйти из этой ситуации явился к нему непроизвольно. Он склонился к уху Саймона и сказал:
– Босс, я захватил свою пушку. Может, задать ему жару и спокойно плыть дальше?
– Убери ее, – буркнул Саймон-Святой. Его беспокоило, что прожектор на полицейском катере слишком уж долго фиксируется на них. Для обретения уверенности он посмотрел прямо против света и, постаравшись придать своему голосу оттенок дружелюбия, прокричал: – Что случилось?
– Танкер взлетел на воздух! – пронзительно прокричал в мегафон шериф Хаскинс и помахал свободной рукой. Вода бурлила у кормы прогулочного катера, подталкивая его все ближе и ближе к «Метеору». В тридцати футах от него катер снова сделал реверс. Какое-то время Хаскинс молча стоял, держась за поручни, чтобы удержаться на ногах при сильной бортовой качке. Саймон физически ощущал его испытующий взгляд под прикрытием назойливого луча прожектора.
Он был заранее готов к ответу, когда шериф спросил:
– Не видел ли я вас раньше?
– Возможно, видели, – бодро ответил Саймон. – Днем я немного покатался по городу. Мы приехали сегодня и остановились у Лоуренса Джилбека в Майами-Бич.
– Ладно, – сказал Хаскинс. – Но не задерживайтесь. Здесь вам делать нечего.
Прожектор погас, приглушенно звякнули склянки, и полицейский катер удалился прочь. Саймон ослабил сцепление «Метеора», дал ему возможность набрать скорость и направил его по большой окружности.
– Интересно, сколько нужно времени этому длинному шерифу, чтобы выяснить, что ты – это ты? – задумчиво произнес Питер. – Конечно, ты не мог не возражать ему, так что он обратил на тебя особое внимание.
– Тогда я не знал, что он шериф, – спокойно ответил Саймон. – Во всяком случае, что-то не так, раз мы не находим аргументов при столкновении с Законом. И, пожалуйста, не будь мягкосердечным – больше не давай бутылку Хоппи. Свою долю он уже получил.
Саймон поудобнее уселся за руль и, сделав левый поворот, направил «Метеор» на юг, параллельно берегу. Это было то самое направление, в котором двигался единственный огонек, замеченный Саймоном сразу после взрыва, но он не знал, почему сейчас вспомнил об этом. Скорее всего он избрал этот путь потому, что любил прогулки в открытом море, да и домой возвращаться, пожалуй, было рановато.
Океан был огромным холмистым полем, над которым они парили на полпути к звездам. Вдоль всего побережья вытянулась широкая полоса огней – неподвижных, мерцающих и быстро движущихся, свидетельствующих о праздной жизни, полной веселья и развлечений. В море огней, невидимая на расстоянии, пряталась цивилизация, странный конгломерат мужчин и женщин, произвольно разделенный на две несоединимые группы. У представителей первой группы могли быть здоровые интересы и интересная работа, но здесь, в Майами, у них ни на что не хватало времени, кроме как на развлечения. Представители второй группы могли бы развлекаться в любом другом месте, имей они такую возможность, но в Майами они находились на работе. Это были политики и сводники, девушки из шоу-бизнеса и почтенные матроны, миллионеры и промышленные магнаты, литераторы и ученые, проститутки, аферисты и неопытные юнцы. Саймон вслушивался в мягкое жужжание «Метеора» и вдруг почувствовал себя где-то очень далеко от этого мира. Это ощущение было таким тонким, как культура, на которой произрастают, подобно экзотическим цветам, все эти возможности для игры воображения. Оно было очень хрупким, и удержать его в равновесии могло лишь соответствующее умонастроение. В мгновение ока вся эта береговая линия может погрузиться во тьму, в жуткий мрак, притом с гораздо большей эффективностью и беспощадностью, чем в незапамятные дни, именуемые средневековьем. Лучшие умы во всем мире славно поработали в этом веке над тем, чтобы сократить жизненное пространство, так что не осталось никакого убежища, где можно укрыться от шуршащих крыльев безликой смерти...
Еще несколько секунд назад океан по обе стороны от них был окрашен во все цвета радуги. Теплые воды Гольфстрима, ласкающие тела купающихся, но теперь на поверхности океана была нефть. Это зрелище усугубляло настроение людей, которым уже больше не суждено поразвлечься в этой жизни. Разрушать намного легче, чем созидать...
– Посмотри, дружок, – вдруг сказала Патриция.
Она схватила его за руку; он тут же встрепенулся, возвращаясь к действительности. Она указывала пальцем куда-то вправо, и он всматривался в непроглядную темень с ощущением охватывающего его страха, словно он карабкается по веревочной лестнице над пропастью.
– Класс, шеф, – с трепетом в голосе произнес мистер Уни-атц. – Это же морской гад!
Впервые в жизни Саймон был вынужден согласиться со спонтанным выражением Хоппи Униатца.
Над поверхностью воды, отсвечивая металлическим блеском, медленно, лениво двигался некий таинственный призрак. В жесткости его омываемых водой очертаний не чувствовалось дыхания, но он двигался, и это главное. Вскоре из его недр поднялось нечто вроде усеченной овальной башни и принялось бороздить ею же взбитую волну.
Инстинктивно Саймон крутанул рулевое колесо, однако призрак исчез еще до того, как быстроходный «Метеор» успел развернуться. Волна, возникшая при погружении призрака, набежала на боевую рубку и поглотила ее в образовавшемся водовороте. На несколько секунд взгляд Саймона пленила единственная деталь, убедившая его в том, что это не сон: короткая, похожая на обрубок труба продолжала дрейф, оставляя за собой тонкий белесый след. Верхушка перископа пришла в движение, повернулась кругом, остановила свой зловещий механический взгляд на «Метеоре» и тотчас же исчезла. Последний след подводной лодки исчез на спокойной и гладкой поверхности моря.
Питер Квентин сделал глубокий вдох и потер глаза.
– Полагаю, вы все ее видели сами, – сказал он.
– Я видел, – заявил мистер Униатц. – Я мог бы задать ему жару, конечно, если бы вы не велели припрятать мою пушку.
Саймон ухмыльнулся.
– Единственное, что способно задать жару таким морским змеям, – это глубинная бомба, – сказал он. – И, боюсь, это та самая вещь, которую мы забыли прихватить с собой... Но заметил ли кто-либо из вас какие-нибудь опознавательные знаки на лодке?
Все молчали. Он притронулся к дросселю, и катер, подняв нос, устремился к берегу.
– Я тоже не заметил, – сказал Саймон.
Он сидел у руля спокойно, едва ли не расслабившись, но за этим внешним спокойствием его друзья безошибочно чувствовали напряжение. Оно невольно передалось Питеру и Патриции. Единственным человеком, неподвластным никаким беспокойствам, был Хоппи Униатц. И если вообще существовал какой-то способ вывести его из состояния тупого благодушия, так это удар кувалдой по башке.
Питер вновь взялся за бутылку.
– Мы уничтожили надпись на спасательном поясе, – нерешительно начал он. – Если бы мы все присягнули, что на субмарине – свастика, мы могли бы несколько изменить ход событий.
– Я тоже подумал об этом, – сказал Саймон. – Но эта затея могла провалиться. Твой паспорт вряд ли сослужит тебе добрую службу. Кроме того, мог быть обнаружен еще один спасательный пояс или какие-нибудь другие опознавательные знаки. Тогда бы мы все только испортили. Нас бы обвинили в причастности к плохо спланированному заговору и в попытке свалить все на Гитлера. Это слишком большой риск... К тому же это нисколько не прояснило бы ситуации с Джилбеком – Марчем.
– Ты все еще уверен, что эти события связаны между собой? – спросила Патриция.
Саймон снова крутанул руль, и высокая волна понесла их через узкий пролив в относительно спокойный Бискайский залив.
– Я не совсем уверен, – сказал он. – Но этой ночью я попытаюсь такую уверенность обрести.
Пока они мчались по волнам, план действий складывался в уме Саймона сам по себе, без каких-либо усилий с его стороны. Детали его были пока не вполне ясны, но основа уже имелась. Теперь он знал, как поступит с телом юноши, лежавшим на дне катера, и не усматривал в своем замысле ничего предосудительного. Труп больше не представлял собой какой-либо практической ценности, это был такой же безликий предмет, как, скажем, баранья нога, – товар, которым следовало распорядиться с наибольшей выгодой для себя. Саймон знал, что замысел его безрассуден, но ведь все его самые великолепные замыслы были именно такими. Мир размышлений и умозрительных построений имеет пределы, за которыми нет другого способа постичь связь между событиями, кроме энергичного действия.
У опор дамбы он сбавил скорость «Метеора» и начал причаливать его к насыпи из песка и гальки.
– Пат, дорогуша, – сказал он, – вы с Питером высаживайтесь, а я с Хоппи отправлюсь с визитом к нашему другу Марчу.
– Почему бы нам всем не поехать? – спросила она, не скрывая тревоги.
– Потому что такая большая компания слишком заметна. И потому что кто-то должен вернуться к Джилбекам и караулить дом на случай, если что-то там произойдет. И, наконец, потому, что в случае неудачи нам с Хоппи может потребоваться алиби. Уходите, ребята.
«Метеор» мягко уткнулся носом в насыпь. Питер Квентин выпрыгнул из катера первым и помог Патриции. Он недовольно обернулся.
– Место, где обретается Марч, называется Лэндмарк-Айленд, – сказал он. – Это недалеко от якорной стоянки его яхты. Яхта у него такая большая и серая, с одной дымовой трубой, и называется «Марч хэер»[5]. Если вы не вернетесь через два часа, мы пойдем вас искать.
Саймон помахал им рукой, в то время как течение относило «Метеор» назад. Едва они успели выйти на водный простор, как Саймон включил мотор и развернул катер по широкой дуге. Позади медленно отшвартовывалось огромное пассажирское судно, казавшееся особенно большим на фоне мчавшихся по дамбе автомобилей. Судно пронзительно загудело, когда «Метеор» прошмыгнул у него под самым носом, и Саймон улыбнулся.
– Гуди до потери сознания, братец, – весело сказал он. – Тебе повезло, что ты не отправился в путь два часа назад.
Они двигались по заливу в южном направлении с той умеренной скоростью, при которой тихое бормотание движка не привлекало постороннего внимания. Мистер Униатц, усевшись на узкой планке палубы позади Саймона, попытался снова завести беседу.
– Босс, – сказал он, – мы пришьем этого парня, Марча?
– Посмотрим, – ответил Саймон. – А пока можешь снять с моряка мешок.
С поистине отеческой заботой отстаивал мистер Униатц свою оригинальную идею:
– Ему будет лучше в мешке, босс, там, в воде. Я сунул в мешок старый утюг, который нашел в гараже.
– Вынь его из мешка, – распорядился Саймон. – Мешок ты можешь выбросить вместе со старым утюгом, но морячок должен остаться. Действуй!
Он выключил двигатель, а Хоппи приступил к выполнению задания. Перед ними неясно вырисовывались очертания яхты «Марч хэер». Кроме якорных огней, были зажжены и другие, более мягкие, освещавшие палубу и надпалубные сооружения, свидетельствуя о наличии людей на борту, которые могут оказаться не вполне дружелюбными. Но для Саймона Темплера это была всего лишь интересная деталь.
Он испытывал блаженство от собственного бесстрашия, побуждавшее его к действию. Тем временем «Метеор» медленно подходил к яхте, стоявшей на якоре. Хоппи опустил в воду мешок, и катер слегка накренился.
– Ну и что нам теперь делать? – хрипло спросил мистер Униатц. – На нем нет ничего, кроме; нижнего белья.
Саймон поймал якорную цепь и, делая героические усилия, ловко удерживал «Метеор» от столкновения с яхтой, могущего привлечь внимание экипажа. Луна освещала корму яхты, а ее нос был погружен во мрак. Предстоящая работа начинала казаться Саймону не слишком утомительной.
– Я иду на корабль, – сказал он. – Ты остаешься здесь. Когда я сброшу тебе веревку, передашь труп.
Он добрался до клюза и, качнувшись, уперся в него ногами. Осторожно маневрируя, ухватился пальцами одной руки за край дощатой обшивки палубы у самого носа яхты. Быстрым поворотом корпуса послал вверх вторую руку и ухватился ею за обшивку. Тотчас же, соблюдая осторожность, чтобы не выдать себя, подтянулся на руках.
Держа голову на уровне рук, он разглядел матроса в белых парусиновых брюках, облокотившегося на поручни на противоположной стороне носовой части судна. Саймон вновь опустился вниз и с безграничным упорством начал свой путь в направлении кормы, перебирая руками и удерживаясь лишь благодаря цепкости своих пальцев.
Когда он достиг уже почти середины яхты, он вновь подтянулся. В этом месте палубная надстройка предохраняла его от опасности быть застигнутым врасплох на тот случай, если человек в белом вдруг повернулся бы, а под этим углом зрения, кроме него, не было больше никого, кто мог бы его обнаружить. Через несколько секунд он уже ступил на палубу и притаился в тени.
С кормы доносились приглушенные голоса и позвякивание кусочков льда в стаканах, перемежавшиеся с негромкой музыкой радиоприемника. Стоя неподвижно у стены салона, Саймон какое-то время с завистью прислушивался к этим звукам и обнаружил, что горло у него пересохло от соленого воздуха и неразбавленного виски. Мелодичное позвякивание крошечных айсбергов в прохладительных напитках доводило его до исступления, но он понимал, что с этими удовольствиями нужно повременить. Крадучись как кошка, он направился обратно к носу яхты.
Матрос пребывал на том же месте – у поручней – в той же позе, когда Саймон подкрался к нему, бесшумно ступая резиновыми подошвами. Святой точно рассчитал его позицию и хлопнул его по плечу.
Человек обернулся, испуганно заморгав глазами. Челюсть у него отвисла, когда в отблесках света, падающего на палубу, он разглядел черные кудри, четкое очертание скул и подбородка, пару насмешливых голубых глаз и упрямый рот – законченный портрет современного молодого капера[6], знавшего эти берега, как испанский Мэйн. Особого воображения не требовалось, чтобы понять, что незнакомец – отнюдь ему не союзник, однако реакция его была уж слишком замедленной. Он не успел сделать даже попытки к самозащите, как тяжелый удар со скоростью пикирующего истребителя пришелся ему прямо в подбородок – именно туда Саймон и целился.
Через открытый люк в передней части салона Саймон заметил узкий трап, ведущий в освещенный коридор. Он подхватил лишившегося сознания матроса за плечи и потащил вниз.
В коридор выходили четыре двери, на которых были аккуратные, выполненные по трафарету надписи. На одной из дверей надпись гласила: «Пакгауз». Когда Саймон открыл дверь, в нос ему ударил запах краски и дегтя. Потребовалось три минуты, чтобы связать жертву, сунуть в рот кляп, используя его же носовой платок, и затолкать его поглубже внутрь. После чего Саймон обследовал прочие ресурсы этой весьма удобно расположенной кладовой.
Он вернулся на палубу с мотком веревки и крепкой продолговатой деревяшкой с прорезями по обеим сторонам, известной мореплавателям как «боцманский стул». Он прошел вдоль поручней до того места, под которым располагался «Метеор», оснастил стул и перебросил его через борт.
В средней части палубы появился одетый в полную форму стюард и проследовал в сторону кормы. Саймон застыл у поручней, подобно статуе, и стал наблюдать за ним. Сейчас стюард даже не обернулся, но на обратном пути он обязательно увидит Саймона, находящегося в носовой части яхты.
Хоппи дважды дернул веревку, давая понять, что груз готов к подъему.
Признаков возвращения стюарда пока еще не было.
– Будь что будет, – сказал Святой, как бы обращаясь к своему ангелу-хранителю, – должны же мы когда-нибудь рисковать.
Он снова ухватился за веревку и начал ее тянуть. Поначалу груз на весу закрутился, но затем, поднятый выше, глухо ударился о борт яхты. Святой напряг все свои силы, чтобы как можно скорее втащить груз, молясь о том, чтобы никто из команды не услышал производимого им шума. Казалось, прошла вечность, прежде чем он увидел над палубой голову трупа.
И тут Святой уловил звук шагов возвращающегося назад стюарда.
Крепко удерживая в руках веревку, Саймон сделал шаг назад и спрятался за выступом. Двумя петлями он привязал груз к пиллерсу.
Шаги стюарда на палубе вскоре стихли. Святой затаил дыхание. Если стюард подаст сигнал тревоги с того места, где стоит, тогда можно еще успеть прыгнуть за борт и надеяться на лучшее... Однако стюард, как видно, обладал железными нервами. Его шаги стали вновь слышны, когда он направился в сторону Саймона, чтобы самому разобраться, в чем тут дело.
Надо сказать, это было неудачным, ошибочным решением.
Он прошел мимо угла салона в поле зрения Саймона и, застыл на месте, глядя на безжизненную голову парня, покачивающуюся над поручнями. А Саймон подошел к нему сзади, как призрак, и изгибом руки взял его шею в захват, в котором ничего призрачного не было, – это была мертвая хватка, подобная стальному тросу...
Стюард постепенно обмяк, унося свое недоумение в мир грез, а Саймон подобрал его и транспортировал по тому же маршруту, что и матроса. Точно таким же образом он с ним и обошелся: связал, засунул кляп в рот и спрятал в пакгауз рядом со все еще не пришедшим в себя товарищем по команде. Но предварительно Саймон снял со стюарда белый пиджак. Гуманистические инстинкты подсказывали Саймону, что с увеличением численности популяции кладовой ее атмосфера станет значительно теплее, а кроме того, этот предмет одежды подсказал ему новую мысль.
Рукава были немного коротковаты, но во всем остальном пиджак подошел ему вполне, решил он, поиграв плечами, когда возвращался на палубу.
Он пережил минуту смятения, когда подошел к покачивающемуся труду и вдруг увидел окорокоподобную руку, пытающуюся нащупать поверхность палубы. Чуть позже он понял, чья это была рука. Он схватил ее и помог вспотевшему от усилий мистеру Униатцу перелезть через поручни.
– Мне следовало бы сбросить тебя обратно в океан, – сказал он строго. – Кажется, я говорил, чтобы ты ждал в лодке.
– Покойник перестал подниматься вверх, – объяснил Хоппи, – поэтому я подумал, что они могут им завладеть. В любом случае больше ничего не осталось выпить. Я прикончил вторую бутылку, пока ждал. – Только сейчас он заметил форменный жакет, застегнутый на все пуговицы и плотно облегающий торс Святого, и уставился на него, начиная, кажется, соображать, что к чему. – Понимаю, босс, – сказал он. – Мы должны сделать налет на бар, чтобы взять еще немного.
На фоне океана он сиял, как восторженный поклонник у врат рая. Саймону Темплеру издавна были известны смутные представления мистера Униатца об идеале загробной жизни – нечто вроде вечного плавания в безграничном море небесного алкоголя; но в данном случае состояние собственного неба привело Саймона в отчаяние и подавило все проявления подобных грез.
– Почти, – нехотя продолжал Питер. – Есть еще кое-что. Один щеголь маклер – я познакомился с ним в баре – сказал, что Марч вложил кучу денег в Международный инвестиционный фонд.
Святой улыбнулся.
– В который Лоуренсом Джилбеком вложено также немало, – сказал он. – Я обнаружил это, просмотрев бумаги в его столе.
– Пустяки, – возразил Питер. – Это обычное капиталовложение. Вот если бы они поместили свои капиталы в «Дженерал моторс»...
– Там – нет, – сказал Святой. – А вот в Международном инвестиционном фонде – есть.
«Метеор» качнуло в сторону длинной волны, а рев моторов заглушило бульканье жидкости, когда мистер Униатц, хрипя, втянул в себя остаток содержимого бутылки. Вслед за этим Хоппи, преисполненный печали, швырнул за борт пустую бутылку, и она бултыхнулась где-то вдали.
– Но ты до сих пор не рассказал нам, чем же тебя заинтересовал Марч, – сказала Патриция, обращаясь к Святому.
– Тем, что он сегодня дважды звонил Джилбеку, – просто ответил тот.
Питер нахмурился.
– Натурально, – сказал он, – он взял его на крючок. Любой звонящий кому-то всегда причастен к какому-нибудь грязному бизнесу.
– Дважды, – спокойно повторил Святой. – В первый раз к телефону подошел слуга и сказал Марчу, что хозяин отсутствует. Марч попросил передать Джилбеку, чтобы тот ему позвонил, когда вернется. Спустя два часа Марч снова позвонил сам. Я взял трубку. Он был очень настойчив в своем стремлении удостовериться, что я правильно понял его имя.
– Дурной признак, – важно кивая головой в знак согласия, сказал Питер. – Лишь самые закоренелые негодяи заставляют проговаривать свое имя по буквам для верности.
– Ты осел, – бесстрастно сказал Саймон. – Он однажды уже назвал свое имя. Ему объяснили, что Джилбека нет. Так для чего ему потребовалось повторять всю процедуру?
– Ты нам уже поведал об этом, – ответил Питер. – У меня это вызывает морскую болезнь.
Саймон снова затянулся сигаретой.
– Может быть, он знал, что Джилбека нет дома, все это время знал. Может быть, он только хотел зафиксировать в памяти этого глупого малайца, что Рэндолф Марч пытался разыскать Джилбека, а значит, не встречался с ним.
– Но почему? – теряя терпение, в отчаянии спросила Патриция.
– Представим себе, – ответил Саймон, – что Лоуренс Джилбек и Юстина покинули дом этим утром, не сказав прислуге, куда отправляются и когда вернутся. А теперь предположим, что Джилбек со своим приятелем Марчем участвуют в каком-то деле, сулящем выгоду, и Марч счел необходимым ради нескольких миллионов долларов убрать своего приятеля. Марчу, естественно, необходимо алиби, чтобы доказать, что в день исчезновения Джилбека его не было рядом с ним, и он наивно полагает, что телефонный звонок как раз и послужит ему надежным алиби.
Питер судорожно искал вторую бутылку, которой он предусмотрительно запасся.
– Сдаюсь, – сказал он. – Тебе следует писать детективные романы и этим зарабатывать на жизнь.
– И все же, – не унималась Патриция, – мы ждем объяснений, почему все это должно быть как-то связано с затонувшим кораблем.
Саймон пристально смотрел вперед, и в тусклом отблеске приборной панели его лицо было подобно бронзовой маске лица типичного пирата. Как и его спутники, он знал, что все эти логические построения не имеют под собой какой-либо прочной основы. Но его друзьям неведомо было о звучавших в его сознании призрачных трубах, которым он целиком доверялся. К тому же появилось еще одно обстоятельство, содержащееся в отчете Питера, не замеченное самим Питером, но, похоже, связавшее все разрозненные факты воедино.
И он сказал:
– Тот корабль был чем-то вроде Международного инвестиционного фонда – для кого-то.
* * *
Расцвеченное красными и зелеными огнями, как деревня в праздники, судно стремительно мчалось навстречу «Метеору». Белое, опрятное, пятидесяти футов в длину, сверкающее начищенной до блеска латунью, оно отделилось от множества других судов, сделало резкий поворот, взбив обильную пену, и пересекло «Метеору» путь. Дав задний ход гребным винтам, Саймон мягко, благодаря гидравлическим тормозам, остановил «Метеор».Судно было преисполнено достоинства, дарованного самим Законом. Щелкнув, включился прожектор, залил своим ярким светом «Метеор» и обнаружил долговязого мужчину в шерстяной куртке и надвинутой на лоб черной шляпе с широкими полями.
Человек поднес к губам мегафон и прокричал:
– Проваливайте-ка лучше отсюда ко всем чертям – здесь и без вас полно лодок.
– Почему бы вам самому туда не отправиться и другим не дать места пришвартоваться? – любезно попросил Саймон.
– С учетом того, что меня зовут шериф Хаскинс, – был ответ, – лучше делай, что я тебе сказал, сынок.
В этом простом заявлении Хоппи Униатц усмотрел скрытый подтекст, повергший его в растерянность и недоумение: как же быть с этим упакованным в мешок трупом, служившим ему подставкой для ног, притом что совсем рядом болтается полицейский, пусть даже и не в обычной униформе, а всего лишь в костюме морского путешественника. Единственный и естественный способ выйти из этой ситуации явился к нему непроизвольно. Он склонился к уху Саймона и сказал:
– Босс, я захватил свою пушку. Может, задать ему жару и спокойно плыть дальше?
– Убери ее, – буркнул Саймон-Святой. Его беспокоило, что прожектор на полицейском катере слишком уж долго фиксируется на них. Для обретения уверенности он посмотрел прямо против света и, постаравшись придать своему голосу оттенок дружелюбия, прокричал: – Что случилось?
– Танкер взлетел на воздух! – пронзительно прокричал в мегафон шериф Хаскинс и помахал свободной рукой. Вода бурлила у кормы прогулочного катера, подталкивая его все ближе и ближе к «Метеору». В тридцати футах от него катер снова сделал реверс. Какое-то время Хаскинс молча стоял, держась за поручни, чтобы удержаться на ногах при сильной бортовой качке. Саймон физически ощущал его испытующий взгляд под прикрытием назойливого луча прожектора.
Он был заранее готов к ответу, когда шериф спросил:
– Не видел ли я вас раньше?
– Возможно, видели, – бодро ответил Саймон. – Днем я немного покатался по городу. Мы приехали сегодня и остановились у Лоуренса Джилбека в Майами-Бич.
– Ладно, – сказал Хаскинс. – Но не задерживайтесь. Здесь вам делать нечего.
Прожектор погас, приглушенно звякнули склянки, и полицейский катер удалился прочь. Саймон ослабил сцепление «Метеора», дал ему возможность набрать скорость и направил его по большой окружности.
– Интересно, сколько нужно времени этому длинному шерифу, чтобы выяснить, что ты – это ты? – задумчиво произнес Питер. – Конечно, ты не мог не возражать ему, так что он обратил на тебя особое внимание.
– Тогда я не знал, что он шериф, – спокойно ответил Саймон. – Во всяком случае, что-то не так, раз мы не находим аргументов при столкновении с Законом. И, пожалуйста, не будь мягкосердечным – больше не давай бутылку Хоппи. Свою долю он уже получил.
Саймон поудобнее уселся за руль и, сделав левый поворот, направил «Метеор» на юг, параллельно берегу. Это было то самое направление, в котором двигался единственный огонек, замеченный Саймоном сразу после взрыва, но он не знал, почему сейчас вспомнил об этом. Скорее всего он избрал этот путь потому, что любил прогулки в открытом море, да и домой возвращаться, пожалуй, было рановато.
Океан был огромным холмистым полем, над которым они парили на полпути к звездам. Вдоль всего побережья вытянулась широкая полоса огней – неподвижных, мерцающих и быстро движущихся, свидетельствующих о праздной жизни, полной веселья и развлечений. В море огней, невидимая на расстоянии, пряталась цивилизация, странный конгломерат мужчин и женщин, произвольно разделенный на две несоединимые группы. У представителей первой группы могли быть здоровые интересы и интересная работа, но здесь, в Майами, у них ни на что не хватало времени, кроме как на развлечения. Представители второй группы могли бы развлекаться в любом другом месте, имей они такую возможность, но в Майами они находились на работе. Это были политики и сводники, девушки из шоу-бизнеса и почтенные матроны, миллионеры и промышленные магнаты, литераторы и ученые, проститутки, аферисты и неопытные юнцы. Саймон вслушивался в мягкое жужжание «Метеора» и вдруг почувствовал себя где-то очень далеко от этого мира. Это ощущение было таким тонким, как культура, на которой произрастают, подобно экзотическим цветам, все эти возможности для игры воображения. Оно было очень хрупким, и удержать его в равновесии могло лишь соответствующее умонастроение. В мгновение ока вся эта береговая линия может погрузиться во тьму, в жуткий мрак, притом с гораздо большей эффективностью и беспощадностью, чем в незапамятные дни, именуемые средневековьем. Лучшие умы во всем мире славно поработали в этом веке над тем, чтобы сократить жизненное пространство, так что не осталось никакого убежища, где можно укрыться от шуршащих крыльев безликой смерти...
Еще несколько секунд назад океан по обе стороны от них был окрашен во все цвета радуги. Теплые воды Гольфстрима, ласкающие тела купающихся, но теперь на поверхности океана была нефть. Это зрелище усугубляло настроение людей, которым уже больше не суждено поразвлечься в этой жизни. Разрушать намного легче, чем созидать...
– Посмотри, дружок, – вдруг сказала Патриция.
Она схватила его за руку; он тут же встрепенулся, возвращаясь к действительности. Она указывала пальцем куда-то вправо, и он всматривался в непроглядную темень с ощущением охватывающего его страха, словно он карабкается по веревочной лестнице над пропастью.
– Класс, шеф, – с трепетом в голосе произнес мистер Уни-атц. – Это же морской гад!
Впервые в жизни Саймон был вынужден согласиться со спонтанным выражением Хоппи Униатца.
Над поверхностью воды, отсвечивая металлическим блеском, медленно, лениво двигался некий таинственный призрак. В жесткости его омываемых водой очертаний не чувствовалось дыхания, но он двигался, и это главное. Вскоре из его недр поднялось нечто вроде усеченной овальной башни и принялось бороздить ею же взбитую волну.
Инстинктивно Саймон крутанул рулевое колесо, однако призрак исчез еще до того, как быстроходный «Метеор» успел развернуться. Волна, возникшая при погружении призрака, набежала на боевую рубку и поглотила ее в образовавшемся водовороте. На несколько секунд взгляд Саймона пленила единственная деталь, убедившая его в том, что это не сон: короткая, похожая на обрубок труба продолжала дрейф, оставляя за собой тонкий белесый след. Верхушка перископа пришла в движение, повернулась кругом, остановила свой зловещий механический взгляд на «Метеоре» и тотчас же исчезла. Последний след подводной лодки исчез на спокойной и гладкой поверхности моря.
Питер Квентин сделал глубокий вдох и потер глаза.
– Полагаю, вы все ее видели сами, – сказал он.
– Я видел, – заявил мистер Униатц. – Я мог бы задать ему жару, конечно, если бы вы не велели припрятать мою пушку.
Саймон ухмыльнулся.
– Единственное, что способно задать жару таким морским змеям, – это глубинная бомба, – сказал он. – И, боюсь, это та самая вещь, которую мы забыли прихватить с собой... Но заметил ли кто-либо из вас какие-нибудь опознавательные знаки на лодке?
Все молчали. Он притронулся к дросселю, и катер, подняв нос, устремился к берегу.
– Я тоже не заметил, – сказал Саймон.
Он сидел у руля спокойно, едва ли не расслабившись, но за этим внешним спокойствием его друзья безошибочно чувствовали напряжение. Оно невольно передалось Питеру и Патриции. Единственным человеком, неподвластным никаким беспокойствам, был Хоппи Униатц. И если вообще существовал какой-то способ вывести его из состояния тупого благодушия, так это удар кувалдой по башке.
Питер вновь взялся за бутылку.
– Мы уничтожили надпись на спасательном поясе, – нерешительно начал он. – Если бы мы все присягнули, что на субмарине – свастика, мы могли бы несколько изменить ход событий.
– Я тоже подумал об этом, – сказал Саймон. – Но эта затея могла провалиться. Твой паспорт вряд ли сослужит тебе добрую службу. Кроме того, мог быть обнаружен еще один спасательный пояс или какие-нибудь другие опознавательные знаки. Тогда бы мы все только испортили. Нас бы обвинили в причастности к плохо спланированному заговору и в попытке свалить все на Гитлера. Это слишком большой риск... К тому же это нисколько не прояснило бы ситуации с Джилбеком – Марчем.
– Ты все еще уверен, что эти события связаны между собой? – спросила Патриция.
Саймон снова крутанул руль, и высокая волна понесла их через узкий пролив в относительно спокойный Бискайский залив.
– Я не совсем уверен, – сказал он. – Но этой ночью я попытаюсь такую уверенность обрести.
Пока они мчались по волнам, план действий складывался в уме Саймона сам по себе, без каких-либо усилий с его стороны. Детали его были пока не вполне ясны, но основа уже имелась. Теперь он знал, как поступит с телом юноши, лежавшим на дне катера, и не усматривал в своем замысле ничего предосудительного. Труп больше не представлял собой какой-либо практической ценности, это был такой же безликий предмет, как, скажем, баранья нога, – товар, которым следовало распорядиться с наибольшей выгодой для себя. Саймон знал, что замысел его безрассуден, но ведь все его самые великолепные замыслы были именно такими. Мир размышлений и умозрительных построений имеет пределы, за которыми нет другого способа постичь связь между событиями, кроме энергичного действия.
У опор дамбы он сбавил скорость «Метеора» и начал причаливать его к насыпи из песка и гальки.
– Пат, дорогуша, – сказал он, – вы с Питером высаживайтесь, а я с Хоппи отправлюсь с визитом к нашему другу Марчу.
– Почему бы нам всем не поехать? – спросила она, не скрывая тревоги.
– Потому что такая большая компания слишком заметна. И потому что кто-то должен вернуться к Джилбекам и караулить дом на случай, если что-то там произойдет. И, наконец, потому, что в случае неудачи нам с Хоппи может потребоваться алиби. Уходите, ребята.
«Метеор» мягко уткнулся носом в насыпь. Питер Квентин выпрыгнул из катера первым и помог Патриции. Он недовольно обернулся.
– Место, где обретается Марч, называется Лэндмарк-Айленд, – сказал он. – Это недалеко от якорной стоянки его яхты. Яхта у него такая большая и серая, с одной дымовой трубой, и называется «Марч хэер»[5]. Если вы не вернетесь через два часа, мы пойдем вас искать.
Саймон помахал им рукой, в то время как течение относило «Метеор» назад. Едва они успели выйти на водный простор, как Саймон включил мотор и развернул катер по широкой дуге. Позади медленно отшвартовывалось огромное пассажирское судно, казавшееся особенно большим на фоне мчавшихся по дамбе автомобилей. Судно пронзительно загудело, когда «Метеор» прошмыгнул у него под самым носом, и Саймон улыбнулся.
– Гуди до потери сознания, братец, – весело сказал он. – Тебе повезло, что ты не отправился в путь два часа назад.
Они двигались по заливу в южном направлении с той умеренной скоростью, при которой тихое бормотание движка не привлекало постороннего внимания. Мистер Униатц, усевшись на узкой планке палубы позади Саймона, попытался снова завести беседу.
– Босс, – сказал он, – мы пришьем этого парня, Марча?
– Посмотрим, – ответил Саймон. – А пока можешь снять с моряка мешок.
С поистине отеческой заботой отстаивал мистер Униатц свою оригинальную идею:
– Ему будет лучше в мешке, босс, там, в воде. Я сунул в мешок старый утюг, который нашел в гараже.
– Вынь его из мешка, – распорядился Саймон. – Мешок ты можешь выбросить вместе со старым утюгом, но морячок должен остаться. Действуй!
Он выключил двигатель, а Хоппи приступил к выполнению задания. Перед ними неясно вырисовывались очертания яхты «Марч хэер». Кроме якорных огней, были зажжены и другие, более мягкие, освещавшие палубу и надпалубные сооружения, свидетельствуя о наличии людей на борту, которые могут оказаться не вполне дружелюбными. Но для Саймона Темплера это была всего лишь интересная деталь.
Он испытывал блаженство от собственного бесстрашия, побуждавшее его к действию. Тем временем «Метеор» медленно подходил к яхте, стоявшей на якоре. Хоппи опустил в воду мешок, и катер слегка накренился.
– Ну и что нам теперь делать? – хрипло спросил мистер Униатц. – На нем нет ничего, кроме; нижнего белья.
Саймон поймал якорную цепь и, делая героические усилия, ловко удерживал «Метеор» от столкновения с яхтой, могущего привлечь внимание экипажа. Луна освещала корму яхты, а ее нос был погружен во мрак. Предстоящая работа начинала казаться Саймону не слишком утомительной.
– Я иду на корабль, – сказал он. – Ты остаешься здесь. Когда я сброшу тебе веревку, передашь труп.
* * *
В порядке эксперимента Саймон поиграл мышцами, ощупал манжету левого рукава, дабы убедиться, что финка с рукояткой из слоновой кости, не раз помогавшая ему в опасных ситуациях, находится на месте – в футлярчике на запястье. Над его головой круто вверх, к носу «Марч хэер» шла якорная цепь. Легко подпрыгнув, он ухватился за цепь и завис на ней над журчащим потоком, в то время как катер плавал под ним, насколько ему позволяла длина фалиня. Затем он с проворством обезьяны стал карабкаться по цепи наверх.Он добрался до клюза и, качнувшись, уперся в него ногами. Осторожно маневрируя, ухватился пальцами одной руки за край дощатой обшивки палубы у самого носа яхты. Быстрым поворотом корпуса послал вверх вторую руку и ухватился ею за обшивку. Тотчас же, соблюдая осторожность, чтобы не выдать себя, подтянулся на руках.
Держа голову на уровне рук, он разглядел матроса в белых парусиновых брюках, облокотившегося на поручни на противоположной стороне носовой части судна. Саймон вновь опустился вниз и с безграничным упорством начал свой путь в направлении кормы, перебирая руками и удерживаясь лишь благодаря цепкости своих пальцев.
Когда он достиг уже почти середины яхты, он вновь подтянулся. В этом месте палубная надстройка предохраняла его от опасности быть застигнутым врасплох на тот случай, если человек в белом вдруг повернулся бы, а под этим углом зрения, кроме него, не было больше никого, кто мог бы его обнаружить. Через несколько секунд он уже ступил на палубу и притаился в тени.
С кормы доносились приглушенные голоса и позвякивание кусочков льда в стаканах, перемежавшиеся с негромкой музыкой радиоприемника. Стоя неподвижно у стены салона, Саймон какое-то время с завистью прислушивался к этим звукам и обнаружил, что горло у него пересохло от соленого воздуха и неразбавленного виски. Мелодичное позвякивание крошечных айсбергов в прохладительных напитках доводило его до исступления, но он понимал, что с этими удовольствиями нужно повременить. Крадучись как кошка, он направился обратно к носу яхты.
Матрос пребывал на том же месте – у поручней – в той же позе, когда Саймон подкрался к нему, бесшумно ступая резиновыми подошвами. Святой точно рассчитал его позицию и хлопнул его по плечу.
Человек обернулся, испуганно заморгав глазами. Челюсть у него отвисла, когда в отблесках света, падающего на палубу, он разглядел черные кудри, четкое очертание скул и подбородка, пару насмешливых голубых глаз и упрямый рот – законченный портрет современного молодого капера[6], знавшего эти берега, как испанский Мэйн. Особого воображения не требовалось, чтобы понять, что незнакомец – отнюдь ему не союзник, однако реакция его была уж слишком замедленной. Он не успел сделать даже попытки к самозащите, как тяжелый удар со скоростью пикирующего истребителя пришелся ему прямо в подбородок – именно туда Саймон и целился.
Через открытый люк в передней части салона Саймон заметил узкий трап, ведущий в освещенный коридор. Он подхватил лишившегося сознания матроса за плечи и потащил вниз.
В коридор выходили четыре двери, на которых были аккуратные, выполненные по трафарету надписи. На одной из дверей надпись гласила: «Пакгауз». Когда Саймон открыл дверь, в нос ему ударил запах краски и дегтя. Потребовалось три минуты, чтобы связать жертву, сунуть в рот кляп, используя его же носовой платок, и затолкать его поглубже внутрь. После чего Саймон обследовал прочие ресурсы этой весьма удобно расположенной кладовой.
Он вернулся на палубу с мотком веревки и крепкой продолговатой деревяшкой с прорезями по обеим сторонам, известной мореплавателям как «боцманский стул». Он прошел вдоль поручней до того места, под которым располагался «Метеор», оснастил стул и перебросил его через борт.
В средней части палубы появился одетый в полную форму стюард и проследовал в сторону кормы. Саймон застыл у поручней, подобно статуе, и стал наблюдать за ним. Сейчас стюард даже не обернулся, но на обратном пути он обязательно увидит Саймона, находящегося в носовой части яхты.
Хоппи дважды дернул веревку, давая понять, что груз готов к подъему.
Признаков возвращения стюарда пока еще не было.
– Будь что будет, – сказал Святой, как бы обращаясь к своему ангелу-хранителю, – должны же мы когда-нибудь рисковать.
Он снова ухватился за веревку и начал ее тянуть. Поначалу груз на весу закрутился, но затем, поднятый выше, глухо ударился о борт яхты. Святой напряг все свои силы, чтобы как можно скорее втащить груз, молясь о том, чтобы никто из команды не услышал производимого им шума. Казалось, прошла вечность, прежде чем он увидел над палубой голову трупа.
И тут Святой уловил звук шагов возвращающегося назад стюарда.
Крепко удерживая в руках веревку, Саймон сделал шаг назад и спрятался за выступом. Двумя петлями он привязал груз к пиллерсу.
Шаги стюарда на палубе вскоре стихли. Святой затаил дыхание. Если стюард подаст сигнал тревоги с того места, где стоит, тогда можно еще успеть прыгнуть за борт и надеяться на лучшее... Однако стюард, как видно, обладал железными нервами. Его шаги стали вновь слышны, когда он направился в сторону Саймона, чтобы самому разобраться, в чем тут дело.
Надо сказать, это было неудачным, ошибочным решением.
Он прошел мимо угла салона в поле зрения Саймона и, застыл на месте, глядя на безжизненную голову парня, покачивающуюся над поручнями. А Саймон подошел к нему сзади, как призрак, и изгибом руки взял его шею в захват, в котором ничего призрачного не было, – это была мертвая хватка, подобная стальному тросу...
Стюард постепенно обмяк, унося свое недоумение в мир грез, а Саймон подобрал его и транспортировал по тому же маршруту, что и матроса. Точно таким же образом он с ним и обошелся: связал, засунул кляп в рот и спрятал в пакгауз рядом со все еще не пришедшим в себя товарищем по команде. Но предварительно Саймон снял со стюарда белый пиджак. Гуманистические инстинкты подсказывали Саймону, что с увеличением численности популяции кладовой ее атмосфера станет значительно теплее, а кроме того, этот предмет одежды подсказал ему новую мысль.
Рукава были немного коротковаты, но во всем остальном пиджак подошел ему вполне, решил он, поиграв плечами, когда возвращался на палубу.
Он пережил минуту смятения, когда подошел к покачивающемуся труду и вдруг увидел окорокоподобную руку, пытающуюся нащупать поверхность палубы. Чуть позже он понял, чья это была рука. Он схватил ее и помог вспотевшему от усилий мистеру Униатцу перелезть через поручни.
– Мне следовало бы сбросить тебя обратно в океан, – сказал он строго. – Кажется, я говорил, чтобы ты ждал в лодке.
– Покойник перестал подниматься вверх, – объяснил Хоппи, – поэтому я подумал, что они могут им завладеть. В любом случае больше ничего не осталось выпить. Я прикончил вторую бутылку, пока ждал. – Только сейчас он заметил форменный жакет, застегнутый на все пуговицы и плотно облегающий торс Святого, и уставился на него, начиная, кажется, соображать, что к чему. – Понимаю, босс, – сказал он. – Мы должны сделать налет на бар, чтобы взять еще немного.
На фоне океана он сиял, как восторженный поклонник у врат рая. Саймону Темплеру издавна были известны смутные представления мистера Униатца об идеале загробной жизни – нечто вроде вечного плавания в безграничном море небесного алкоголя; но в данном случае состояние собственного неба привело Саймона в отчаяние и подавило все проявления подобных грез.