Страница:
Вдруг она замерла на месте. Ей послышался скрип открываемой двери и звук тихих шагов по покрытому пылью полу. Неужели она не заперла дверь? Конечно, это было глупо, но огромные безмолвные подземные помещения музея с их плохо освещенными коридорами и темными хранилищами всегда внушали Норе страх. К тому же она прекрасно помнила, что случилось с ее подругой Марго Грин всего несколько недель назад в темном выставочном зале, расположенном двумя этажами выше – как раз над тем местом, где она сейчас стояла.
– Кто здесь? – крикнула Нора.
Из полумрака появилась человеческая фигура. Вначале Нора разглядела лишь очертания лица, потом – коротко подстриженную бороду и седые волосы и с облегчением вздохнула. Это оказался всего лишь Хьюго Мензис, хранитель отдела антропологии и ее непосредственный начальник. Он был все еще бледен после недавнего приступа желчнокаменной болезни, а его обычно веселые глаза казались воспаленными.
– Привет, Нора, – сказал смотритель, добродушно улыбаясь. – Можно к вам?
– Конечно.
Мензис уселся на стул.
– Как у вас здесь хорошо, тихо. Вы одна?
– Да. Что нового наверху?
– Толпа продолжает расти.
– Я видела этих людей, когда шла на работу.
– Происходит нечто ужасное. Они выкрикивают оскорбления в адрес сотрудников, глумятся над ними. Заблокировали движение на Мьюзим-драйв. И боюсь, это только начало. Одно дело – заявления мэра и губернатора, но совсем другое, когда возмущение выражают жители Нью-Йорка. Боже сохрани нас от гнева толпы.
Нора покачала головой:
– Мне очень жаль, что причиной всего этого стал Билл.
Мензис мягко положил руку ей на плечо:
– Он был всего лишь орудием. И оказал музею услугу, рассказав о недальновидном плане руководства, прежде чем тот был исполнен. Правда все равно бы вышла наружу – рано или поздно.
– Не могу себе представить, кому понадобилось сначала украсть все алмазы, а потом уничтожить.
Мензис пожал плечами:
– Кто знает, что творится в голове у сумасшедшего? Ясно одно: этот человек испытывает настоящую ненависть к музею.
– Что же музей ему сделал?
– На этот вопрос может ответить только он сам. Но я пришел сюда не для того, чтобы рассуждать о мотивах, которыми руководствовался преступник, а совсем по другой причине. И эта причина связана с тем, что творится наверху.
– Я вас не понимаю.
– В кабинете доктора Коллопи только что прошло совещание. На нем мы приняли некое решение, и оно непосредственно касается вас.
Нора молчала, ощущая усиливающуюся тревогу.
– Вам что-нибудь известно о гробнице Сенефа?
– Никогда о ней не слышала.
– Неудивительно. Мало кто из сотрудников музея о ней помнит. Это была одна из самых первых экспозиций музея – египетская гробница из Долины Царей, восстановленная в одном из подземных помещений. В тридцатые годы она была законсервирована, и с тех пор о ней никто не вспоминал.
– И что же?
– Музею сейчас необходимы позитивные новости; нужно бы напомнить людям, что мы делаем и много хорошего. Мы должны отвлечь внимание общественности от скандала. Здесь-то нам и пригодится гробница Сенефа. Мы собираемся ее открыть, и я хочу, чтобы этим проектом руководили вы.
– Я? Но ведь я и так уже несколько месяцев не занималась собственными исследованиями, помогая готовить экспозицию «Священные образы»!
На лице Мензиса заиграла насмешливая улыбка.
– Совершенно верно. Именно поэтому я к вам и обращаюсь. Потому что знаю, какую работу вы проделали со «Священными образами». Вы одна в отделе сможете справиться с этой задачей.
– И за какое же время?
– Коллопи хочет, чтобы выставка открылась как можно скорее. У нас есть шесть недель.
– Вы, должно быть, шутите!
– У нас действительно нет времени. Музей уже давно не получает финансовой помощи, а после этого последнего скандала может случиться что угодно.
Нора ничего не сказала.
– Дело в том, – мягко продолжил Мензис, – что мы только что получили десять миллионов евро – тринадцать миллионов долларов – на финансирование этого проекта. Но деньги, конечно, не главное. Это даст нам всеобщую поддержку – от попечительского совета до всяких там объединений. Гробница Сенефа законсервирована, следовательно, должна находиться в довольно хорошем состоянии.
– Пожалуйста, не просите меня об этом. Поручите гробницу Эштону.
– Эштон не умеет улаживать конфликты. А вы прекрасно тогда справились с протестующими на открытии «Священных образов». Я все видел. Нора, музей сейчас ведет борьбу за выживание. Вы нужны мне. Вы нужны музею.
В лаборатории повисла тишина. Нора с упавшим сердцем смотрела на свои черепки.
– Я ничего не знаю о Древнем Египте.
– Мы пригласим вам в помощь лучшего египтолога.
Нора поняла, что у нее нет выбора, и тяжело вздохнула:
– Хорошо, я согласна.
– Браво! Именно это я и хотел услышать! Теперь вот что. Мы, конечно, не успели как следует все обсудить, но, поскольку гробница не экспонировалась семьдесят лет, нужно будет придумать что-то новенькое. В наши дни никого уже не заинтересует статичный набор артефактов – необходимы мультимедийные приемы. И конечно же, торжественное открытие, на которое каждый житель Нью-Йорка с социальными амбициями просто обязан будет купить билет.
Нора с сомнением покачала головой:
– И на все это – шесть недель?
– Я подумал, у вас возникнут какие-то идеи.
– Когда они вам нужны?
– Боюсь, прямо сейчас. Через полчаса у доктора Коллопи пресс-конференция, на которой он собирается сообщить о выставке.
– О нет! – Нора тяжело опустилась на стул. – Вы уверены, что спецэффекты так уж необходимы? Ненавижу эти компьютерные штучки. Только отвлекают от экспонатов.
– К сожалению, в наши дни музею без них не обойтись. Взять хотя бы новую Библиотеку Авраама Линкольна. Да, согласен, в каком-то смысле это немного вульгарно, но на дворе двадцать первый век, и нам приходится конкурировать с телевидением и видеоиграми. Нора, ну пожалуйста, идеи нужны мне прямо сейчас. На директора обрушатся тысячи вопросов, и мне бы хотелось, чтобы он смог хоть что-то рассказать о выставке.
Нора вздохнула. С одной стороны, ее приводила в отчаяние мысль о том, что опять придется отложить исследование, работать по семьдесят четыре часа в неделю и совсем не видеть мужа, с которым она успела прожить всего несколько месяцев. С другой стороны, если уж браться за это – а у нее, похоже, не было выбора, – то надо сделать все как следует.
– Нам не нужны дешевые трюки вроде мумий, встающих из саркофагов, – наконец произнесла она. – Выставка должна носить познавательный характер.
– Совершенно с вами согласен.
Нора на минуту задумалась.
– Если не ошибаюсь, гробница была разграблена?
– В древности, как и большинство египетских гробниц. Возможно, теми самыми жрецами, которые и хоронили Сенефа. Кстати, он был не фараоном, а визирем и регентом при Тутмосе Четвертом.
Нора молча переваривала услышанное. Она не сомневалась, что предложение возглавить работы по подготовке большой новой выставки, которая станет особенно заметным событием, – большая честь для нее. Она была заинтригована и даже, помимо собственной воли, начинала испытывать интерес к неожиданно возникшему проекту.
– Если вы хотите нечто эффектное, – сказала она, – давайте воспроизведем сам момент ограбления. Мы можем показать грабителей за работой – их страх быть пойманными, страх перед тем, что их ожидает, если они будут пойманы. И все это дополнить комментарием к происходящему и рассказом о том, кто такой был этот Сенеф…
Мензис кивнул:
– Превосходно, Нора.
Нора ощутила растущее возбуждение.
– Если сделать это как следует, с компьютерными эффектами, экспозиция произведет на посетителей незабываемое впечатление – словно сама история оживет в гробнице.
– В один прекрасный день вы станете директором этого музея.
Нора покраснела. Слова шефа не показались ей неприятными.
– Я и сам подумывал устроить из выставки светозвуковое шоу. Потрясающе! – С нехарактерной для него страстью Мензис схватил Нору за руку. – Это спасет музей. И обеспечит вашу карьеру в нем. Как я уже говорил, о деньгах и помощи не думайте – их будет столько, сколько нужно. Что касается компьютерных эффектов, позвольте позаботиться об этом мне. А вы сосредоточьтесь на артефактах и композиции. Шесть недель как раз хватит, чтобы подогреть интерес публики и поработать с прессой. Надеясь получить приглашение, журналисты не будут поливать музей грязью. – Он взглянул на часы. – Мне нужно успеть подготовить Коллопи к пресс-конференции. Спасибо, Нора, большое вам спасибо.
И Мензис быстро вышел из лаборатории, оставив Нору одну.
Она с сожалением посмотрела на стол, на тщательно разложенные черепки и стала собирать их – один за другим – и укладывать в пакеты.
Глава 7
Глава 8
– Кто здесь? – крикнула Нора.
Из полумрака появилась человеческая фигура. Вначале Нора разглядела лишь очертания лица, потом – коротко подстриженную бороду и седые волосы и с облегчением вздохнула. Это оказался всего лишь Хьюго Мензис, хранитель отдела антропологии и ее непосредственный начальник. Он был все еще бледен после недавнего приступа желчнокаменной болезни, а его обычно веселые глаза казались воспаленными.
– Привет, Нора, – сказал смотритель, добродушно улыбаясь. – Можно к вам?
– Конечно.
Мензис уселся на стул.
– Как у вас здесь хорошо, тихо. Вы одна?
– Да. Что нового наверху?
– Толпа продолжает расти.
– Я видела этих людей, когда шла на работу.
– Происходит нечто ужасное. Они выкрикивают оскорбления в адрес сотрудников, глумятся над ними. Заблокировали движение на Мьюзим-драйв. И боюсь, это только начало. Одно дело – заявления мэра и губернатора, но совсем другое, когда возмущение выражают жители Нью-Йорка. Боже сохрани нас от гнева толпы.
Нора покачала головой:
– Мне очень жаль, что причиной всего этого стал Билл.
Мензис мягко положил руку ей на плечо:
– Он был всего лишь орудием. И оказал музею услугу, рассказав о недальновидном плане руководства, прежде чем тот был исполнен. Правда все равно бы вышла наружу – рано или поздно.
– Не могу себе представить, кому понадобилось сначала украсть все алмазы, а потом уничтожить.
Мензис пожал плечами:
– Кто знает, что творится в голове у сумасшедшего? Ясно одно: этот человек испытывает настоящую ненависть к музею.
– Что же музей ему сделал?
– На этот вопрос может ответить только он сам. Но я пришел сюда не для того, чтобы рассуждать о мотивах, которыми руководствовался преступник, а совсем по другой причине. И эта причина связана с тем, что творится наверху.
– Я вас не понимаю.
– В кабинете доктора Коллопи только что прошло совещание. На нем мы приняли некое решение, и оно непосредственно касается вас.
Нора молчала, ощущая усиливающуюся тревогу.
– Вам что-нибудь известно о гробнице Сенефа?
– Никогда о ней не слышала.
– Неудивительно. Мало кто из сотрудников музея о ней помнит. Это была одна из самых первых экспозиций музея – египетская гробница из Долины Царей, восстановленная в одном из подземных помещений. В тридцатые годы она была законсервирована, и с тех пор о ней никто не вспоминал.
– И что же?
– Музею сейчас необходимы позитивные новости; нужно бы напомнить людям, что мы делаем и много хорошего. Мы должны отвлечь внимание общественности от скандала. Здесь-то нам и пригодится гробница Сенефа. Мы собираемся ее открыть, и я хочу, чтобы этим проектом руководили вы.
– Я? Но ведь я и так уже несколько месяцев не занималась собственными исследованиями, помогая готовить экспозицию «Священные образы»!
На лице Мензиса заиграла насмешливая улыбка.
– Совершенно верно. Именно поэтому я к вам и обращаюсь. Потому что знаю, какую работу вы проделали со «Священными образами». Вы одна в отделе сможете справиться с этой задачей.
– И за какое же время?
– Коллопи хочет, чтобы выставка открылась как можно скорее. У нас есть шесть недель.
– Вы, должно быть, шутите!
– У нас действительно нет времени. Музей уже давно не получает финансовой помощи, а после этого последнего скандала может случиться что угодно.
Нора ничего не сказала.
– Дело в том, – мягко продолжил Мензис, – что мы только что получили десять миллионов евро – тринадцать миллионов долларов – на финансирование этого проекта. Но деньги, конечно, не главное. Это даст нам всеобщую поддержку – от попечительского совета до всяких там объединений. Гробница Сенефа законсервирована, следовательно, должна находиться в довольно хорошем состоянии.
– Пожалуйста, не просите меня об этом. Поручите гробницу Эштону.
– Эштон не умеет улаживать конфликты. А вы прекрасно тогда справились с протестующими на открытии «Священных образов». Я все видел. Нора, музей сейчас ведет борьбу за выживание. Вы нужны мне. Вы нужны музею.
В лаборатории повисла тишина. Нора с упавшим сердцем смотрела на свои черепки.
– Я ничего не знаю о Древнем Египте.
– Мы пригласим вам в помощь лучшего египтолога.
Нора поняла, что у нее нет выбора, и тяжело вздохнула:
– Хорошо, я согласна.
– Браво! Именно это я и хотел услышать! Теперь вот что. Мы, конечно, не успели как следует все обсудить, но, поскольку гробница не экспонировалась семьдесят лет, нужно будет придумать что-то новенькое. В наши дни никого уже не заинтересует статичный набор артефактов – необходимы мультимедийные приемы. И конечно же, торжественное открытие, на которое каждый житель Нью-Йорка с социальными амбициями просто обязан будет купить билет.
Нора с сомнением покачала головой:
– И на все это – шесть недель?
– Я подумал, у вас возникнут какие-то идеи.
– Когда они вам нужны?
– Боюсь, прямо сейчас. Через полчаса у доктора Коллопи пресс-конференция, на которой он собирается сообщить о выставке.
– О нет! – Нора тяжело опустилась на стул. – Вы уверены, что спецэффекты так уж необходимы? Ненавижу эти компьютерные штучки. Только отвлекают от экспонатов.
– К сожалению, в наши дни музею без них не обойтись. Взять хотя бы новую Библиотеку Авраама Линкольна. Да, согласен, в каком-то смысле это немного вульгарно, но на дворе двадцать первый век, и нам приходится конкурировать с телевидением и видеоиграми. Нора, ну пожалуйста, идеи нужны мне прямо сейчас. На директора обрушатся тысячи вопросов, и мне бы хотелось, чтобы он смог хоть что-то рассказать о выставке.
Нора вздохнула. С одной стороны, ее приводила в отчаяние мысль о том, что опять придется отложить исследование, работать по семьдесят четыре часа в неделю и совсем не видеть мужа, с которым она успела прожить всего несколько месяцев. С другой стороны, если уж браться за это – а у нее, похоже, не было выбора, – то надо сделать все как следует.
– Нам не нужны дешевые трюки вроде мумий, встающих из саркофагов, – наконец произнесла она. – Выставка должна носить познавательный характер.
– Совершенно с вами согласен.
Нора на минуту задумалась.
– Если не ошибаюсь, гробница была разграблена?
– В древности, как и большинство египетских гробниц. Возможно, теми самыми жрецами, которые и хоронили Сенефа. Кстати, он был не фараоном, а визирем и регентом при Тутмосе Четвертом.
Нора молча переваривала услышанное. Она не сомневалась, что предложение возглавить работы по подготовке большой новой выставки, которая станет особенно заметным событием, – большая честь для нее. Она была заинтригована и даже, помимо собственной воли, начинала испытывать интерес к неожиданно возникшему проекту.
– Если вы хотите нечто эффектное, – сказала она, – давайте воспроизведем сам момент ограбления. Мы можем показать грабителей за работой – их страх быть пойманными, страх перед тем, что их ожидает, если они будут пойманы. И все это дополнить комментарием к происходящему и рассказом о том, кто такой был этот Сенеф…
Мензис кивнул:
– Превосходно, Нора.
Нора ощутила растущее возбуждение.
– Если сделать это как следует, с компьютерными эффектами, экспозиция произведет на посетителей незабываемое впечатление – словно сама история оживет в гробнице.
– В один прекрасный день вы станете директором этого музея.
Нора покраснела. Слова шефа не показались ей неприятными.
– Я и сам подумывал устроить из выставки светозвуковое шоу. Потрясающе! – С нехарактерной для него страстью Мензис схватил Нору за руку. – Это спасет музей. И обеспечит вашу карьеру в нем. Как я уже говорил, о деньгах и помощи не думайте – их будет столько, сколько нужно. Что касается компьютерных эффектов, позвольте позаботиться об этом мне. А вы сосредоточьтесь на артефактах и композиции. Шесть недель как раз хватит, чтобы подогреть интерес публики и поработать с прессой. Надеясь получить приглашение, журналисты не будут поливать музей грязью. – Он взглянул на часы. – Мне нужно успеть подготовить Коллопи к пресс-конференции. Спасибо, Нора, большое вам спасибо.
И Мензис быстро вышел из лаборатории, оставив Нору одну.
Она с сожалением посмотрела на стол, на тщательно разложенные черепки и стала собирать их – один за другим – и укладывать в пакеты.
Глава 7
Специальный агент Спенсер Коффи свернул за угол и направился к офису начальника тюрьмы. Его ботинки с железными набойками на каблуках громко стучали по гладкому цементному полу, и это доставляло ему немалое удовольствие. Коренастый усатый агент Рабинер почтительно следовал за ним. Остановившись перед тяжелой дубовой дверью, Коффи постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
Секретарь начальника тюрьмы, худенькая женщина с осветленными волосами и следами от угревой сыпи на лице, окинула его удивленно-высокомерным взглядом.
– Что вам угодно?
– Агент Коффи из Федерального бюро расследований. – Он помахал у нее перед носом удостоверением. – У нас назначена встреча с вашим шефом, и мы очень торопимся.
– Я сейчас доложу, – сказала она, и ее голос с провинциальным акцентом заставил Коффи поморщиться.
Он посмотрел на Рабинера и закатил глаза. Ему уже довелось сегодня иметь дело с этой женщиной – тогда она бросила трубку, и нынешняя встреча лишь подтвердила, что секретарша была воплощением всего, что он презирал в людях: деревенская выскочка, вскарабкавшаяся наверх и решившая, что теперь она важная персона.
– Агент Коффи и… – Секретарь взглянула на Рабинера.
– Специальный агент Коффи и специальный агент Рабинер.
Женщина с оскорбительной неторопливостью подняла трубку интеркома и произнесла:
– Сэр, вас желают видеть агенты Коффи и Рабинер. Они говорят, что вы назначили им встречу. – Немного подождав, она положила трубку, всем своим видом показывая Коффи, что, в отличие от него, никуда не торопится. – Мистер Имхоф, – сказала она наконец, – примет вас.
Проходя мимо ее стола, Коффи неожиданно остановился.
– Ну и как дела на вашей ферме?
– Похоже, для свиней начинается сезон спаривания, – тут же ответила она, не удостоив его взглядом.
Коффи вошел в кабинет начальника тюрьмы, недоумевая, что имела в виду эта сука и следует ли считать ее слова оскорблением.
Агенты закрыли за собой дверь, и Гордон Имхоф поднялся из-за большого стола со столешницей из огнеупорного пластика. Коффи никогда не видел его лично и подумал, что начальник тюрьмы выглядит гораздо моложе, чем он себе представлял. Это был невысокий подтянутый мужчина с козлиной бородкой и холодными голубыми глазами. Агент Коффи отметил также безупречный костюм и волосы, уложенные феном. Ему трудно было вынести об Имхофе какое-то суждение. В старые добрые времена, чтобы получить эту должность, нужно было прослужить не один десяток лет, упорно карабкаясь по ступенькам служебной лестницы. Имхоф же выглядел так, словно получил где-то докторскую степень по специальности «управление исправительными заведениями» и не был знаком с удовольствием, которое получаешь, нанося удары дубинкой по человеческому телу. Однако его плотно сжатые тонкие губы заставили Коффи подумать, что у этого человека, возможно, все впереди.
Имхоф поочередно протянул руку Коффи и Рабинеру.
– Садитесь.
– Спасибо.
– Как прошел допрос?
– Дело потихоньку раскручивается, – ответил Коффи. – И уж если такой случай не заслуживает смертной казни по федеральному законодательству, тогда я не знаю… Но этого парня голыми руками не возьмешь. Возникли некоторые осложнения. – Коффи не упомянул, что на самом деле допрос прошел плохо, очень плохо.
Лицо Имхофа оставалось непроницаемым.
– Я хочу кое-что пояснить, – продолжил Коффи. – Одной из жертв этого убийцы стал мой коллега и друг, один из лучших агентов за всю историю ФБР.
Сказав это, Коффи усмехнулся про себя. Старший специальный агент Майк Декер был тем самым человеком, из-за которого семь лет назад, после серии убийств в музее, его с позором отстранили от должности. Радость, которая охватила Коффи при известии о смерти Декера, невозможно было описать словами. Нечто подобное он испытал лишь еще один раз – когда узнал имя убийцы. Это был особый момент в его жизни.
– Таким образом, мистер Имхоф, в вашей тюрьме содержится не совсем обычный заключенный. Это серийный убийца наиболее опасного типа, лишивший жизни по меньшей мере трех человек. Хотя наш интерес к нему вызван только убийством федерального агента. Другими эпизодами пусть занимается администрация штата Нью-Йорк. Тем не менее мы надеемся, что к тому времени, когда и они вынесут ему приговор, преступнику уже будет сделана смертельная инъекция.
Имхоф слушал, склонив голову.
– Этот заключенный, кроме того, наглый ублюдок, – продолжал Коффи. – Мне доводилось работать с ним по одному делу несколько лет назад. Он считает себя выше всех, уверен, что правила существуют не для него. У него нет никакого уважения к власти.
При слове «уважение» Имхоф оживился.
– Если как начальник этого учреждения я чего и требую от остальных, так это уважения. Дисциплина начинается там, где начинается уважение, и наоборот.
– Совершенно с вами согласен, – поддакнул Коффи. Он решил следовать именно этому направлению в разговоре, надеясь в конце концов разозлить начальника тюрьмы и заставить его показать зубы. – Кстати, об уважении. Во время допроса заключенный сказал о вас кое-что. – Тут Коффи наконец заметил интерес, мелькнувший в глазах Имхофа. – Но мне бы не хотелось это повторять. Ведь мы с вами научились не обращать внимания на такие мелочи.
Имхоф подался вперед.
– Если заключенный каким-то образом продемонстрировал отсутствие уважения – речь идет не о чем-то личном, а именно об уважении к данному учреждению, – я должен об этом знать.
– Его слова были обычным дерьмом, и мне не хотелось бы произносить их еще раз.
– И тем не менее мне хотелось бы их услышать.
Заключенный, конечно же, ничего не говорил. В этом-то и заключалась проблема.
– Ну, он называл вас разбухшим от пива нацистским ублюдком, бошем, «капустником», все в таком роде.
Имхоф нахмурился, и Коффи понял, что попал в точку.
– Что еще он говорил? – тихо поинтересовался начальник тюрьмы.
– Очень грубые вещи. Что-то о размере вашего… Впрочем, подробностей я не помню.
В комнате повисла гнетущая тишина. Козлиная бородка Имхофа слегка подрагивала.
– Я же сказал – обычная чушь. Однако это свидетельствует о том, что заключенный не увидел для себя пользы от сотрудничества с нами. А знаете почему? Будет он отвечать на наши вопросы или не будет, будет проявлять уважение к вам и вашему учреждению или нет – для него ничего не изменится. И с этим нужно что-то делать. Он должен понять, что неправильный выбор повлечет за собой серьезные последствия. И еще одно: его необходимо содержать в полной, абсолютной изоляции. Нельзя позволить ему передавать какие-либо сообщения на волю. Появились предположения, что он контактирует со своим братом, который находится в бегах. Поэтому никаких телефонных звонков, никаких встреч с адвокатом – полное отсутствие общения с внешним миром. Мы ведь не хотим, чтобы ослабление бдительности стало причиной еще большего зла. Вы понимаете, что я имею в виду, сэр?
– Конечно понимаю.
– Хорошо. Его необходимо заставить увидеть преимущества сотрудничества. Мне бы очень хотелось поработать с ним резиновой дубинкой и хлыстом – меньшего он не заслуживает, – но, к несчастью, это невозможно. Ведь мы же не хотим, чтобы на суде вдруг всплыли неприятные для нас подробности? Он, может, и сумасшедший, но не идиот. Такому парню, как он, нельзя давать ни одного шанса. У него достаточно денег, чтобы сделать своим адвокатом Джонни Кохрана.
Коффи замолчал, потому что впервые за все время беседы увидел на лице Имхофа улыбку. И эта улыбка, и выражение ледяных голубых глаз начальника тюрьмы обдали специального агента холодом.
– Я понял, в чем ваша проблема, агент Коффи. Заключенному необходимо продемонстрировать ценность сотрудничества. Я лично позабочусь об этом.
Секретарь начальника тюрьмы, худенькая женщина с осветленными волосами и следами от угревой сыпи на лице, окинула его удивленно-высокомерным взглядом.
– Что вам угодно?
– Агент Коффи из Федерального бюро расследований. – Он помахал у нее перед носом удостоверением. – У нас назначена встреча с вашим шефом, и мы очень торопимся.
– Я сейчас доложу, – сказала она, и ее голос с провинциальным акцентом заставил Коффи поморщиться.
Он посмотрел на Рабинера и закатил глаза. Ему уже довелось сегодня иметь дело с этой женщиной – тогда она бросила трубку, и нынешняя встреча лишь подтвердила, что секретарша была воплощением всего, что он презирал в людях: деревенская выскочка, вскарабкавшаяся наверх и решившая, что теперь она важная персона.
– Агент Коффи и… – Секретарь взглянула на Рабинера.
– Специальный агент Коффи и специальный агент Рабинер.
Женщина с оскорбительной неторопливостью подняла трубку интеркома и произнесла:
– Сэр, вас желают видеть агенты Коффи и Рабинер. Они говорят, что вы назначили им встречу. – Немного подождав, она положила трубку, всем своим видом показывая Коффи, что, в отличие от него, никуда не торопится. – Мистер Имхоф, – сказала она наконец, – примет вас.
Проходя мимо ее стола, Коффи неожиданно остановился.
– Ну и как дела на вашей ферме?
– Похоже, для свиней начинается сезон спаривания, – тут же ответила она, не удостоив его взглядом.
Коффи вошел в кабинет начальника тюрьмы, недоумевая, что имела в виду эта сука и следует ли считать ее слова оскорблением.
Агенты закрыли за собой дверь, и Гордон Имхоф поднялся из-за большого стола со столешницей из огнеупорного пластика. Коффи никогда не видел его лично и подумал, что начальник тюрьмы выглядит гораздо моложе, чем он себе представлял. Это был невысокий подтянутый мужчина с козлиной бородкой и холодными голубыми глазами. Агент Коффи отметил также безупречный костюм и волосы, уложенные феном. Ему трудно было вынести об Имхофе какое-то суждение. В старые добрые времена, чтобы получить эту должность, нужно было прослужить не один десяток лет, упорно карабкаясь по ступенькам служебной лестницы. Имхоф же выглядел так, словно получил где-то докторскую степень по специальности «управление исправительными заведениями» и не был знаком с удовольствием, которое получаешь, нанося удары дубинкой по человеческому телу. Однако его плотно сжатые тонкие губы заставили Коффи подумать, что у этого человека, возможно, все впереди.
Имхоф поочередно протянул руку Коффи и Рабинеру.
– Садитесь.
– Спасибо.
– Как прошел допрос?
– Дело потихоньку раскручивается, – ответил Коффи. – И уж если такой случай не заслуживает смертной казни по федеральному законодательству, тогда я не знаю… Но этого парня голыми руками не возьмешь. Возникли некоторые осложнения. – Коффи не упомянул, что на самом деле допрос прошел плохо, очень плохо.
Лицо Имхофа оставалось непроницаемым.
– Я хочу кое-что пояснить, – продолжил Коффи. – Одной из жертв этого убийцы стал мой коллега и друг, один из лучших агентов за всю историю ФБР.
Сказав это, Коффи усмехнулся про себя. Старший специальный агент Майк Декер был тем самым человеком, из-за которого семь лет назад, после серии убийств в музее, его с позором отстранили от должности. Радость, которая охватила Коффи при известии о смерти Декера, невозможно было описать словами. Нечто подобное он испытал лишь еще один раз – когда узнал имя убийцы. Это был особый момент в его жизни.
– Таким образом, мистер Имхоф, в вашей тюрьме содержится не совсем обычный заключенный. Это серийный убийца наиболее опасного типа, лишивший жизни по меньшей мере трех человек. Хотя наш интерес к нему вызван только убийством федерального агента. Другими эпизодами пусть занимается администрация штата Нью-Йорк. Тем не менее мы надеемся, что к тому времени, когда и они вынесут ему приговор, преступнику уже будет сделана смертельная инъекция.
Имхоф слушал, склонив голову.
– Этот заключенный, кроме того, наглый ублюдок, – продолжал Коффи. – Мне доводилось работать с ним по одному делу несколько лет назад. Он считает себя выше всех, уверен, что правила существуют не для него. У него нет никакого уважения к власти.
При слове «уважение» Имхоф оживился.
– Если как начальник этого учреждения я чего и требую от остальных, так это уважения. Дисциплина начинается там, где начинается уважение, и наоборот.
– Совершенно с вами согласен, – поддакнул Коффи. Он решил следовать именно этому направлению в разговоре, надеясь в конце концов разозлить начальника тюрьмы и заставить его показать зубы. – Кстати, об уважении. Во время допроса заключенный сказал о вас кое-что. – Тут Коффи наконец заметил интерес, мелькнувший в глазах Имхофа. – Но мне бы не хотелось это повторять. Ведь мы с вами научились не обращать внимания на такие мелочи.
Имхоф подался вперед.
– Если заключенный каким-то образом продемонстрировал отсутствие уважения – речь идет не о чем-то личном, а именно об уважении к данному учреждению, – я должен об этом знать.
– Его слова были обычным дерьмом, и мне не хотелось бы произносить их еще раз.
– И тем не менее мне хотелось бы их услышать.
Заключенный, конечно же, ничего не говорил. В этом-то и заключалась проблема.
– Ну, он называл вас разбухшим от пива нацистским ублюдком, бошем, «капустником», все в таком роде.
Имхоф нахмурился, и Коффи понял, что попал в точку.
– Что еще он говорил? – тихо поинтересовался начальник тюрьмы.
– Очень грубые вещи. Что-то о размере вашего… Впрочем, подробностей я не помню.
В комнате повисла гнетущая тишина. Козлиная бородка Имхофа слегка подрагивала.
– Я же сказал – обычная чушь. Однако это свидетельствует о том, что заключенный не увидел для себя пользы от сотрудничества с нами. А знаете почему? Будет он отвечать на наши вопросы или не будет, будет проявлять уважение к вам и вашему учреждению или нет – для него ничего не изменится. И с этим нужно что-то делать. Он должен понять, что неправильный выбор повлечет за собой серьезные последствия. И еще одно: его необходимо содержать в полной, абсолютной изоляции. Нельзя позволить ему передавать какие-либо сообщения на волю. Появились предположения, что он контактирует со своим братом, который находится в бегах. Поэтому никаких телефонных звонков, никаких встреч с адвокатом – полное отсутствие общения с внешним миром. Мы ведь не хотим, чтобы ослабление бдительности стало причиной еще большего зла. Вы понимаете, что я имею в виду, сэр?
– Конечно понимаю.
– Хорошо. Его необходимо заставить увидеть преимущества сотрудничества. Мне бы очень хотелось поработать с ним резиновой дубинкой и хлыстом – меньшего он не заслуживает, – но, к несчастью, это невозможно. Ведь мы же не хотим, чтобы на суде вдруг всплыли неприятные для нас подробности? Он, может, и сумасшедший, но не идиот. Такому парню, как он, нельзя давать ни одного шанса. У него достаточно денег, чтобы сделать своим адвокатом Джонни Кохрана.
Коффи замолчал, потому что впервые за все время беседы увидел на лице Имхофа улыбку. И эта улыбка, и выражение ледяных голубых глаз начальника тюрьмы обдали специального агента холодом.
– Я понял, в чем ваша проблема, агент Коффи. Заключенному необходимо продемонстрировать ценность сотрудничества. Я лично позабочусь об этом.
Глава 8
Тем самым утром, на которое было назначено вскрытие гробницы Сенефа, Нора вошла в просторный кабинет Мензиса и увидела шефа сидящим в своем любимом кресле и занятым беседой с каким-то молодым человеком. Заметив ее, Мензис и его гость тут же поднялись с места.
– Нора, – сказал Мензис, – разрешите представить вам доктора Эдриана Уичерли, того самого египтолога, о котором я вам говорил. Эдриан, это доктор Нора Келли.
Уичерли с улыбкой наклонил голову, и Нора отметила, что выглядит он безукоризненно: костюм с Сэвил-роу, дорогие туфли, клубный галстук. Единственной вольностью в его облике казалась густая копна каштановых волос. Завершая беглый осмотр, Нора задержала взгляд на удивительно красивом лице Уичерли: ямочки на щеках, ясные голубые глаза и безупречно белые зубы. На вид ему было не более тридцати.
– Чрезвычайно рад с вами познакомиться, доктор Келли, – произнес он с изысканным оксбриджским акцентом и, осторожно пожав Норе руку, одарил ее еще одной ослепительной улыбкой.
– Взаимно. И пожалуйста, зовите меня Норой.
– Конечно, Нора. Простите мне этот официальный тон – из-за своего старомодного воспитания я чувствую себя не совсем в своей тарелке по эту сторону океана. Я лишь хотел сказать: просто потрясающе, что я здесь и буду заниматься этим проектом!
«Потрясающе?» Нора с трудом сдержала улыбку: Эдриан Уичерли казался почти карикатурой на тот тип молодого экстравагантного британца, который, как она считала, вряд ли можно было найти где-то еще, кроме романов Вудхауса.
– У Эдриана отличные рекомендации, – сообщил Мензис. – Он защитил докторскую диссертацию в Оксфорде, руководил раскопками гробницы KV-42 в Долине царей, был профессором египтологии в Кембридже, написал монографию «Фараоны Двадцатой династии».
Нора с уважением посмотрела на Уичерли. Он был удивительно молод для ученого с такими заслугами.
– Впечатляет…
Уичерли изобразил смущение:
– Это всего лишь академическая чепуха, не стоит придавать ей значение.
– Не скажите. – Мензис взглянул на часы. – В десять у нас назначена встреча с представителем отдела эксплуатации. Насколько я понимаю, никто точно не знает, где сейчас находится гробница Сенефа. Единственное, что можно сказать с уверенностью, – это что она была заложена кирпичом и с тех пор никто не имел к ней доступа. Нам придется ломать стену.
– Звучит интригующе, – пробормотал Уичерли. – Я ощущаю себя прямо-таки Говардом Картером.
Старая, отделанная медью лифтовая кабинка спускалась вниз, скрежеща и постанывая. Выйдя из лифта у отдела эксплуатации, они миновали машинное отделение, плотницкую и наконец подошли к открытой двери, ведущей в тесный кабинет. Сидевший за столом человечек внимательно изучал сложенные перед ним стопкой чертежи. Мензис постучал по филенке, и хозяин кабинета вышел из-за стола.
– Хочу представить вам обоим мистера Симуса Маккоркла, – сказал Мензис. – Он знает о планировке музея, пожалуй, больше, чем кто-либо из ныне живущих людей.
– Хотя и это совсем не много, – произнес Маккоркл.
Это был человек невысокого роста, лет пятидесяти на вид, с тонким кельтским лицом и высоким пронзительным голосом.
Закончив церемонию знакомства, Мензис повернулся к Маккорклу:
– Вы нашли нашу гробницу?
– Думаю, да. – Маккоркл кивком указал на кипу старых чертежей. – Не так-то просто отыскать что-либо в этих старых развалинах.
– Почему же? – поинтересовался Уичерли.
Маккоркл скатал верхний чертеж в трубку:
– Музей состоит из тридцати четырех связанных между собой зданий, расположенных на территории свыше шести акров. Общая площадь всех помещений – более двух миллионов квадратных футов, протяженность коридоров – восемнадцать миль, не считая подземных тоннелей, которые никто еще не потрудился как следует изучить и нанести на чертежи. Я как-то попытался подсчитать, сколько здесь комнат: дошел до тысячи и бросил. Музей постоянно строился и перестраивался все сто сорок лет своего существования. Такова особенность всех музеев: коллекции переносятся с места на место, одни помещения объединяются, другие разделяются и переименовываются. И многие из этих изменений не отражаются на чертежах.
– Но не могла же потеряться целая египетская гробница! – воскликнул Уичерли.
Маккоркл рассмеялся:
– Это было бы непросто, даже в нашем музее. Проблема лишь в том, где искать вход. Его заложили в тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда прокладывали тоннель от станции метро «Восемьдесят первая улица». – Он сунул чертежи под мышку и взял старый кожаный портфель, который лежал на столе. – Пойдемте?
– Вы первый, – сказал Мензис.
Они пошли по коридору со стенами, выкрашенными в ядовито-зеленый цвет, мимо технических помещений и хранилищ. Это было самое оживленное место подземных владений музея. Проходя мимо того или иного помещения, Маккоркл давал ему краткую характеристику:
– Это слесарный цех. Здесь раньше стояли бойлеры, а теперь хранится коллекция скелетов китов. Это хранилище останков динозавров юрского периода… Меловой период… Млекопитающие олигоцена… Млекопитающие плейстоцена… Морские коровы и ламантины…
Затем хранилища сменились лабораториями. Их блестящие стальные двери являли собой странный контраст с ветхим коридором, освещаемым тусклыми лампами в проволочных сетках, с проложенными над полом старыми трубами парового отопления.
Они прошли мимо такого количества закрытых дверей, что Нора сбилась со счета. Одни были старыми и отпирались ключами, которые их проводник выбирал из большой связки; другие, более современные, представляли собой часть недавно введенной в музее системы безопасности, и Маккоркл открывал их магнитной карточкой. По мере того как они углублялись в подземные лабиринты музея, коридоры становились все более пустыми, а тишина в них – все более гнетущей.
– Должен сказать, этот музей ничуть не меньше Британского, – нарушил молчание Уичерли.
Маккоркл презрительно фыркнул:
– Больше! Гораздо больше!
Подойдя к старинным двустворчатым металлическим дверям с заклепками, Маккоркл открыл их большим железным ключом. За дверями разверзлась темнота. Маккоркл щелкнул выключателем, и перед ними предстал длинный, некогда нарядный коридор, стены которого покрывали выцветшие фрески. Присмотревшись, Нора поняла, что на них изображены пейзажи Нью-Мексико – горы, пустыни и развалины многоэтажного индейского храма, в котором она узнала Таос-Пуэбло.
– Фремонт Эллис, – пояснил Мензис. – Когда-то здесь был зал юго-западных территорий. Его закрыли в сороковых.
– Прекрасные фрески, – произнесла Нора.
– Да. И очень ценные.
– Их нужно привести в порядок, – заметил Уичерли. – Видите то безобразное пятно?
– Все упирается в деньги, – ответил Мензис. – Если бы не объявился наш граф с необходимой суммой, гробница Сенефа, возможно, пребывала бы в забвении еще семьдесят лет.
Маккоркл отпер следующую дверь, за которой открылся еще один тускло освещенный зал, превращенный в хранилище. Полки были уставлены ярко расписанными горшками, за застекленными дверцами дубовых шкафов угадывались очертания древних артефактов.
– Юго-западная коллекция, – кивнул Маккоркл.
– Я ничего о ней не знала! – в изумлении воскликнула Нора. – Все это необходимо тщательно изучить.
– Но сначала, как сказал Эдриан, привести в порядок, – вставил Мензис. – И для этого опять же нужны деньги.
– Тут дело не только в деньгах, – возразил Маккоркл, и на его лице появилось странное, болезненное выражение.
Нора и Уичерли обменялись взглядами.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Нора.
Мензис закашлялся:
– Думаю, Симус хочет напомнить нам, что первые… э-э… убийства, совершенные Музейным зверем, произошли неподалеку от зала юго-западных территорий.
Все замолчали, а Нора подумала, что неплохо бы взглянуть на эти коллекции позже – лучше в присутствии более многочисленной группы людей. Может, ей удастся получить разрешение на перевод коллекций в современное, хорошо оборудованное хранилище.
За следующей дверью находилась небольшая комната, стены которой от пола до потолка были уставлены черными металлическими ящиками. Ученые также увидели наполовину скрытые ящиками постеры и рекламные плакаты двадцатых – тридцатых годов, украшенные надписями в стиле ар-деко и изображениями сестер Гибсон. В минувшие годы здесь, вероятно, было что-то вроде передней. В помещении пахло дезинфекцией и еще чем-то неприятным – Нора решила, что это запах старой вяленой говядины.
– Нора, – сказал Мензис, – разрешите представить вам доктора Эдриана Уичерли, того самого египтолога, о котором я вам говорил. Эдриан, это доктор Нора Келли.
Уичерли с улыбкой наклонил голову, и Нора отметила, что выглядит он безукоризненно: костюм с Сэвил-роу, дорогие туфли, клубный галстук. Единственной вольностью в его облике казалась густая копна каштановых волос. Завершая беглый осмотр, Нора задержала взгляд на удивительно красивом лице Уичерли: ямочки на щеках, ясные голубые глаза и безупречно белые зубы. На вид ему было не более тридцати.
– Чрезвычайно рад с вами познакомиться, доктор Келли, – произнес он с изысканным оксбриджским акцентом и, осторожно пожав Норе руку, одарил ее еще одной ослепительной улыбкой.
– Взаимно. И пожалуйста, зовите меня Норой.
– Конечно, Нора. Простите мне этот официальный тон – из-за своего старомодного воспитания я чувствую себя не совсем в своей тарелке по эту сторону океана. Я лишь хотел сказать: просто потрясающе, что я здесь и буду заниматься этим проектом!
«Потрясающе?» Нора с трудом сдержала улыбку: Эдриан Уичерли казался почти карикатурой на тот тип молодого экстравагантного британца, который, как она считала, вряд ли можно было найти где-то еще, кроме романов Вудхауса.
– У Эдриана отличные рекомендации, – сообщил Мензис. – Он защитил докторскую диссертацию в Оксфорде, руководил раскопками гробницы KV-42 в Долине царей, был профессором египтологии в Кембридже, написал монографию «Фараоны Двадцатой династии».
Нора с уважением посмотрела на Уичерли. Он был удивительно молод для ученого с такими заслугами.
– Впечатляет…
Уичерли изобразил смущение:
– Это всего лишь академическая чепуха, не стоит придавать ей значение.
– Не скажите. – Мензис взглянул на часы. – В десять у нас назначена встреча с представителем отдела эксплуатации. Насколько я понимаю, никто точно не знает, где сейчас находится гробница Сенефа. Единственное, что можно сказать с уверенностью, – это что она была заложена кирпичом и с тех пор никто не имел к ней доступа. Нам придется ломать стену.
– Звучит интригующе, – пробормотал Уичерли. – Я ощущаю себя прямо-таки Говардом Картером.
Старая, отделанная медью лифтовая кабинка спускалась вниз, скрежеща и постанывая. Выйдя из лифта у отдела эксплуатации, они миновали машинное отделение, плотницкую и наконец подошли к открытой двери, ведущей в тесный кабинет. Сидевший за столом человечек внимательно изучал сложенные перед ним стопкой чертежи. Мензис постучал по филенке, и хозяин кабинета вышел из-за стола.
– Хочу представить вам обоим мистера Симуса Маккоркла, – сказал Мензис. – Он знает о планировке музея, пожалуй, больше, чем кто-либо из ныне живущих людей.
– Хотя и это совсем не много, – произнес Маккоркл.
Это был человек невысокого роста, лет пятидесяти на вид, с тонким кельтским лицом и высоким пронзительным голосом.
Закончив церемонию знакомства, Мензис повернулся к Маккорклу:
– Вы нашли нашу гробницу?
– Думаю, да. – Маккоркл кивком указал на кипу старых чертежей. – Не так-то просто отыскать что-либо в этих старых развалинах.
– Почему же? – поинтересовался Уичерли.
Маккоркл скатал верхний чертеж в трубку:
– Музей состоит из тридцати четырех связанных между собой зданий, расположенных на территории свыше шести акров. Общая площадь всех помещений – более двух миллионов квадратных футов, протяженность коридоров – восемнадцать миль, не считая подземных тоннелей, которые никто еще не потрудился как следует изучить и нанести на чертежи. Я как-то попытался подсчитать, сколько здесь комнат: дошел до тысячи и бросил. Музей постоянно строился и перестраивался все сто сорок лет своего существования. Такова особенность всех музеев: коллекции переносятся с места на место, одни помещения объединяются, другие разделяются и переименовываются. И многие из этих изменений не отражаются на чертежах.
– Но не могла же потеряться целая египетская гробница! – воскликнул Уичерли.
Маккоркл рассмеялся:
– Это было бы непросто, даже в нашем музее. Проблема лишь в том, где искать вход. Его заложили в тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда прокладывали тоннель от станции метро «Восемьдесят первая улица». – Он сунул чертежи под мышку и взял старый кожаный портфель, который лежал на столе. – Пойдемте?
– Вы первый, – сказал Мензис.
Они пошли по коридору со стенами, выкрашенными в ядовито-зеленый цвет, мимо технических помещений и хранилищ. Это было самое оживленное место подземных владений музея. Проходя мимо того или иного помещения, Маккоркл давал ему краткую характеристику:
– Это слесарный цех. Здесь раньше стояли бойлеры, а теперь хранится коллекция скелетов китов. Это хранилище останков динозавров юрского периода… Меловой период… Млекопитающие олигоцена… Млекопитающие плейстоцена… Морские коровы и ламантины…
Затем хранилища сменились лабораториями. Их блестящие стальные двери являли собой странный контраст с ветхим коридором, освещаемым тусклыми лампами в проволочных сетках, с проложенными над полом старыми трубами парового отопления.
Они прошли мимо такого количества закрытых дверей, что Нора сбилась со счета. Одни были старыми и отпирались ключами, которые их проводник выбирал из большой связки; другие, более современные, представляли собой часть недавно введенной в музее системы безопасности, и Маккоркл открывал их магнитной карточкой. По мере того как они углублялись в подземные лабиринты музея, коридоры становились все более пустыми, а тишина в них – все более гнетущей.
– Должен сказать, этот музей ничуть не меньше Британского, – нарушил молчание Уичерли.
Маккоркл презрительно фыркнул:
– Больше! Гораздо больше!
Подойдя к старинным двустворчатым металлическим дверям с заклепками, Маккоркл открыл их большим железным ключом. За дверями разверзлась темнота. Маккоркл щелкнул выключателем, и перед ними предстал длинный, некогда нарядный коридор, стены которого покрывали выцветшие фрески. Присмотревшись, Нора поняла, что на них изображены пейзажи Нью-Мексико – горы, пустыни и развалины многоэтажного индейского храма, в котором она узнала Таос-Пуэбло.
– Фремонт Эллис, – пояснил Мензис. – Когда-то здесь был зал юго-западных территорий. Его закрыли в сороковых.
– Прекрасные фрески, – произнесла Нора.
– Да. И очень ценные.
– Их нужно привести в порядок, – заметил Уичерли. – Видите то безобразное пятно?
– Все упирается в деньги, – ответил Мензис. – Если бы не объявился наш граф с необходимой суммой, гробница Сенефа, возможно, пребывала бы в забвении еще семьдесят лет.
Маккоркл отпер следующую дверь, за которой открылся еще один тускло освещенный зал, превращенный в хранилище. Полки были уставлены ярко расписанными горшками, за застекленными дверцами дубовых шкафов угадывались очертания древних артефактов.
– Юго-западная коллекция, – кивнул Маккоркл.
– Я ничего о ней не знала! – в изумлении воскликнула Нора. – Все это необходимо тщательно изучить.
– Но сначала, как сказал Эдриан, привести в порядок, – вставил Мензис. – И для этого опять же нужны деньги.
– Тут дело не только в деньгах, – возразил Маккоркл, и на его лице появилось странное, болезненное выражение.
Нора и Уичерли обменялись взглядами.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Нора.
Мензис закашлялся:
– Думаю, Симус хочет напомнить нам, что первые… э-э… убийства, совершенные Музейным зверем, произошли неподалеку от зала юго-западных территорий.
Все замолчали, а Нора подумала, что неплохо бы взглянуть на эти коллекции позже – лучше в присутствии более многочисленной группы людей. Может, ей удастся получить разрешение на перевод коллекций в современное, хорошо оборудованное хранилище.
За следующей дверью находилась небольшая комната, стены которой от пола до потолка были уставлены черными металлическими ящиками. Ученые также увидели наполовину скрытые ящиками постеры и рекламные плакаты двадцатых – тридцатых годов, украшенные надписями в стиле ар-деко и изображениями сестер Гибсон. В минувшие годы здесь, вероятно, было что-то вроде передней. В помещении пахло дезинфекцией и еще чем-то неприятным – Нора решила, что это запах старой вяленой говядины.