– Вы в курсе, какие следы найдены на месте преступления? Выжженные отпечатки копыт, частицы серы, необычно высокая температура тела?
   – Да, мне рассказали.
   – Можете это объяснить?
   – Дело рук смертного. Убийца лишь хотел показать, что за человек был Гроув. Отсюда и следы копыт, и сера, и прочее. – Диктофон исчез в складках сутаны отца Каппи. – Во зле нет ничего мистического, мистер Пендергаст. Оно повсюду, оно нас окружает, я вижу его каждый день. И почему-то я сомневаюсь, что дьявол, какую бы форму он ни принял, стал бы привлекать к себе внимание.

Глава 7

   Сумерки сгущались над верхней частью Риверсайд-драйв. Вот последний луч солнца коснулся на прощание багряного неба, и от фонаря к фонарю заметалась тень одинокого пешехода. Городские власти не забывали об этом районе и постепенно облагораживали его, но мало кто решился бы выйти на улицу с наступлением ночи. Однако в прохожем было нечто такое, что заставляло ночных хищников держаться на расстоянии. Худой как скелет, с буйной и неестественно густой седой шевелюрой, человек, известный просто как Рен, шел вверх по главной дороге. Мягко, почти крадучись, он огибал завалы мусора, постепенно удаляясь вправо от чернеющих над рекой Гудзон силуэтов Манхэттена.
   Рен шел к серым громадинам некогда роскошных особняков. Вот он остановился перед оградой вычурного четырехэтажного дома. Время усыпало шипы изгороди хлопьями ржавчины, обкрошило черепицу на крыше, надежно забрало окна листами жести и лишило портик половины металлических столбиков. Не задумываясь Рен скользнул во двор и двинулся мимо разросшихся сорняков и древних кустов айланта. Мощенная булыжником подъездная дорожка вывела его к крыльцу. Граффити и кучи мусора, которым скульптор-ветер годами придавал гротескные формы, не смутили Рена. Он постучал в массивную дубовую дверь.
   Необъятное чрево дома поглотило эхо от стука, и только через минуту послышался скрежет замка. На пороге появился Пендергаст. Желтый свет из коридора бил ему в спину, отчего хозяин казался еще бледнее обычного. Не говоря ни слова, Пендергаст впустил Рена и запер дверь.
   Из выложенной мрамором прихожей Пендергаст повел Рена по длинному коридору, где гость остановился как вкопанный. В приглушенном свете новых медных светильников дом блестел лаком светло-коричневых панелей, а стены покрывали обои в викторианском стиле. В стенных нишах и на мраморных постаментах красовались образцы роскошной коллекции: кусочки метеоритов, драгоценные камни, редкие бабочки, окаменелые останки давно вымерших тварей. Рен знал, это лишь жалкие крохи, частицы кунсткамеры, не имевшей себе равных. Восстановленная, она засияла как никогда, однако ей суждено было навсегда остаться скрытой от мира в глубине этого дома.
   – Мне нравится то, что вы сделали, – сказал Рен, поводя вокруг рукой.
   В прошлый раз Пендергаст был в отъезде, в Канзасе, а Рен составлял опись дома, и тогда интерьер смотрелся не лучше фасада. Особняк перерыли, перевернули вверх дном, и только Рен да еще трое – нет, с фэбээровцем четверо – знали, чем завершились поиски и что они значили [7].
   Пендергаст отвесил легкий поклон.
   – Просто удивительно, как вы успели все провернуть за каких-то два месяца.
   – Мастера-каджуны [8], – Пендергаст повел Рена дальше по коридору, – и плотники с юга Луизианы, как всегда, оказались незаменимы. Они долгое время служили моей семье. Не отказали в помощи и на этот раз, хоть и не одобрили, скажем так, выбор места.
   – Не могу с ними не согласиться, – едва слышно хихикнул Рен. – Странно, что вы поселились здесь. Бросаете такое замечательное место в Дакоте, чтобы... – Он прервался на полуслове, и глаза его широко раскрылись. Рен понял. – Вы здесь, чтобы...
   – Да, Рен, – кивнул Пендергаст. – Я здесь именно за этим. За этим – и кое чем еще.
   В зале приемов, куда они прошли, сводчатый потолок отливал дымчатой синевой, а вдоль стен поблескивали матовым стеклом шкафы с артефактами. Проходя мимо установленных в рамки миниатюрных скелетов динозавров и чучел животных, Рен подергал фэбээровца за рукав.
   – А как она?
   – В порядке. – Пендергаст остановился. – Физически. Эмоционально – как мы и ожидали. Ей предстоит многое наверстать.
   Рен кивнул, доставая из кармана DVD-диск.
   – Вот. Полная инвентаризация коллекций этого дома: каталогизировано и пронумеровано. Все в лучшем виде. В меру моих скромных способностей.
   Пендергаст кивнул.
   – До сих пор не могу поверить, – добавил Рен, – что под крышей этого дома собрана богатейшая в мире кунсткамера.
   – Тем не менее это так. Надеюсь, те экземпляры, что я выделил, послужили достойной оплатой за твою службу?
   – О да, – прошептал Рен. – Да-да, их определенно хватило.
   – Помню, ты так увлекся реставрацией индийского гроссбуха, что я стал опасаться, как бы законный владелец чего-нибудь не заподозрил.
   – Искусство не терпит спешки, – фыркнул Рен. – Книга была прекрасна. Понимаете, тут все дело... во времени. Оно, как сказал Вергилий, уносит все. И прямо сейчас время уносит мои книги – мои прекрасные книги – быстрее, чем я успеваю приводить их в порядок.
   Рен заботился о легионах ветхих книг и делил с ними свое обиталище – седьмой, самый глубокий подвал нью-йоркской публичной библиотеки. Стеллажи с неучтенными экземплярами выстроились там стенами лабиринта, ориентироваться в котором мог только Рен.
   – Согласен, – сказал Пендергаст. – Тогда тебе наверняка отрадно будет узнать, что твоя работа здесь окончена.
   – Я бы охотно инвентаризировал библиотеку. Впрочем, – горько рассмеялся Рен, – все это, похоже, хранится в голове у нашей знакомой.
   – Ее знания о доме поразительны, и я уже нашел им кое-какое применение.
   Рен испытующе посмотрел на собеседника.
   – Я хочу, чтобы она нашла в библиотеке все, что касается сатаны.
   – Сатаны? Это обширная тема, hypocrite lecteur [9].
   – Так получилось, что меня интересует только один аспект: смерть человека от руки дьявола.
   – То есть когда человек продает душу? В уплату за услуги?
   Пендергаст кивнул.
   – Тоже весьма обширная тема.
   – Мне не нужна беллетристика, Рен. Меня интересуют лишь документальные источники. Желательно написанные от первого лица или же очевидцами.
   – Вы слишком долго находитесь в этом доме.
   – И не зря. К тому же ты сам сказал: наша знакомая превосходно владеет содержанием библиотеки.
   – Понимаю.
   Блуждающий взгляд Рена коснулся дверей в дальней стене зала. Пендергаст заметил это и произнес:
   – Хочешь с ней увидеться?
   – Спрашиваете! Вы забыли, что я для нее сделал? После того, что случилось здесь летом, я почти ее крестный.
   – Я ничего не забываю и буду обязан тебе до конца жизни.
   Не говоря больше ни слова, Пендергаст направился к дверям и открыл их. Рен заглянул внутрь, и его желтые глаза загорелись. У дальней стены до самого потолка возвышались полки с книгами, и отсветы пламени из камина взбегали по корешкам роскошных кожаных переплетов. У самого же камина в «крылатом» кресле сидела девушка в окружении еще десятка стульев и диванчиков, расставленных на персидском ковре. Положив на колени массивный фолиант, она листала страницы с гравюрами Пиранези. Новая страница перевернулась, и пламя ярко озарило темные волосы и глаза девушки, обозначило контуры стройной фигуры, которые не скрыл даже длинный передник поверх белого платья.
   Рядом на столике жаркие отблески плясали на чайном сервизе на двоих.
   Пендергаст тихо кашлянул, и девушка подняла на него глаза. Увидев Рена, она испугалась, но затем, узнав его, отложила книгу и встала.
   – Как поживаешь, Констанс? – мягко проговорил Рен своим хриплым голосом.
   – Замечательно, мистер Рен, спасибо. – Констанс присела в небольшом реверансе. – А вы?
   – Занят, очень занят. Книги отнимают все мое время.
   – Никогда бы не подумала, что можно говорить с такой неохотой о столь благородном занятии, – сказала Констанс. На ее губах промелькнула тень улыбки, и Рен не успел понять, что это – насмешка или же снисхождение?
   – Нет-нет, как можно?! – Рен попытался взять себя в руки. Все же быстро он забыл об этом мудром голосе и старомодных, изящных оборотах речи. Забыл, как светятся глубиной времени глаза на молодом прекрасном лице. – Как же ты проводишь время, Констанс?
   – Довольно обыденно. По утрам Алоиз наставляет меня в латыни и греческом, а днем я предоставлена самой себе: по большей части изучаю коллекции, исправляю неточности в ярлыках, если таковые встречаются.
   Рен метнул быстрый взгляд на Пендергаста.
   – Затем у нас поздний чай, и Алоиз читает для меня газеты. После обеда он заставляет меня играть на скрипке, заверяя, что ему нравится моя игра.
   – Констанс, в мире нет человека честнее доктора Пендергаста.
   – Я бы сказала, в мире нет человека тактичнее.
   – Как бы то ни было, я надеюсь, однажды ты сыграешь и для меня.
   – С превеликим удовольствием. – Констанс вновь присела в реверансе.
   Рен кивнул и уже было направился к выходу, но тут девушка его окликнула. Обернувшись, Рен удивленно приподнял густые брови.
   – Еще раз спасибо, мистер Рен, – сказала Констанс. – За все.
   Рен шел по коридору к выходу в сопровождении Пендергаста и гулкого эхо.
   – Вы читаете Констанс газеты?!
   – Само собой, тщательно подбираю статьи. На мой взгляд, это лучшая форма социальной... социальной декомпрессии, скажем так. Мы уже дошли до тысяча девятьсот шестидесятых годов.
   – А ее ночные... э-э... вылазки?
   – Под моей опекой ей нет нужды добывать пропитание. Я подобрал место для укрепляющих прогулок – от сестры бабушки мне досталось имение на реке Гудзон. Оно все равно пустует. Если все пойдет гладко, Констанс скоро вновь увидит солнечный свет.
   – Солнечный свет... – медленно повторил Рен, словно пробуя слова на вкус. – Диву даешься, как она продержалась все время там, в тоннеле у выхода к реке – после того, что случилось. И почему только Констанс открылась мне?!
   – Должно быть, ты подкупил ее тем, как заботился о коллекциях. Или она дошла до точки, когда пришлось забыть осторожность и выйти к людям.
   – Вы уверены, – покачал головой Рен, – точно уверены, что ей всего девятнадцать лет?
   – Физически – да, но я бы не стал ограничиваться возрастом тела.
   У входной двери Рен подождал, пока Пендергаст отопрет ее.
   – Спасибо, Рен, – сказал фэбээровец.
   В открытую дверь ворвался ночной воздух, принося с собой далекие звуки уличного движения.
   Переступив через порог, Рен обернулся:
   – Вы уже решили, как поступите с ней?
   Некоторое время Пендергаст молчал, затем просто кивнул.

Глава 8

   Перенесенный по кусочкам из палаццо Дати и кропотливо воссозданный салон эпохи позднего Ренессанса стал одним из самых примечательных мест музея искусств «Метрополитен». Сегодня этот внушительный, но в то же время скромный и строгий выставочный зал выбрали, чтобы провести поминки по Джереми Гроуву.
   Сопровождая Пендергаста, д'Агоста при полной форме и знаках отличия не знал, куда себя деть. Добро бы гости сразу принимали его за недостойного внимания телохранителя, так ведь прежде каждый считал своим долгом обернуться и ощупать полицейского взглядом, словно какой-нибудь диковинный экспонат.
   Он прошел за Пендергастом в зал и поразился, как стол не треснул под тяжестью угощений. Рядом стоял такой же – с вином и крепкими напитками, которых хватило бы свалить стадо носорогов. Гроув только два дня как помер, и если это и поминки, то скорее уж ирландские. В Нью-Йорке д'Агоста работал с копами-ирландцами и бывал на таких – повезло, он выжил [10].
   Устроители задумали шведский стол, так что гости не сидели с набожным видом, а всей ордой кочевали по залу. Рядом с накрытой ковром сценой, где дожидался своего часа маленький подиум, развернули оборудование телевизионщики. Из дальнего угла сквозь шум толпы еле-еле пробивались звуки клавесина. Если в зале кто-то и ронял слезу по Джереми Гроуву, этот кто-то хорошо спрятался.
   – Винсент, – наклонился к д'Агосте Пендергаст, – самое время делать запасы съестного. С подобной толпой еды надолго не хватит.
   – Съестного? Вы о продуктах на том столе? Нет уж, спасибо.
   Знакомство с литературной тусовкой научило д'Агосту, что богемные вечеринки сервируются исключительно икрой или сыром. При запахе этих деликатесов его всегда тянуло проверить подошвы ботинок и оглянуться, не привел ли кто собаку.
   – Ну, вливаемся? – И Пендергаст с грацией сильфиды заскользил сквозь толпу.
   На сцену выбрался высокий человек в безупречном костюме: волосы тщательно зализаны назад, лицо сияет от наведенного гримерами лоска. Толпа умолкла еще прежде, чем он подошел к микрофону.
   – Сэр Жервес де Ваше, директор музея. – Пендергаст взял д'Агосту под локоть.
   Элегантно, с подчеркнутым достоинством, директор снял микрофон со стойки.
   – Приветствую всех вас, – видимо, не сочтя нужным представляться, сказал он. – Мы здесь, чтобы почтить память нашего друга и коллеги Джереми Гроува. Почтить, однако, не кислыми минами и траурными речами, а едой и выпивкой, под музыку и с весельем.
   В момент, когда речь началась, Пендергаст замер, его взгляд безостановочно рыскал по залу.
   – Впервые я встретил Джереми Гроува лет двадцать назад, когда он писал обзор нашей выставки работ Моне. То была классическая статья в стиле Гроува, если можно так выразиться.
   Что значит «стиль Гроува», знали все, и рябь смеха тронула гладь тишины.
   – Джереми Гроув, помимо всего прочего, всегда говорил правду – такой, какой ее видел, решительно и со вкусом. Многие званые обеды остались бы серыми, если бы не его острый, как рапира, ум и непочтительные реплики...
   Отключившись от происходящего, д'Агоста наблюдал за Пендергастом. Фэбээровец в деле – зрелище потрясающее. Наметив цель, он двинулся к ней с плавностью акулы, почуявшей кровь. У стола с выпивкой угощался молодой человек с аккуратной козлиной бородкой и невероятно большими и ясными голубыми глазами. Хрустальный кокон бокала пауком сжимали пальцы – еще длиннее и тоньше, чем у Пендергаста.
   – Морис Вильнюс, художник-абстракционист, – пробормотал фэбээровец. – Один из тех, кто пользовался особым вниманием Гроува.
   – Что значит «особым вниманием»?
   – Несколько лет назад Гроув написал критическую статью на его работы. Вот самая яркая фраза: «Своей заурядностью его картины вызывают благоговейный трепет. Нужен особый талант, чтобы творить посредственность на таком уровне, и Вильнюс обладает этим талантом в избытке».
   – Убить за такое не грех, – проглотил смешок д'Агоста.
   Поспешно сделав серьезную мину, он с Пендергастом направился к Вильнюсу, который как раз обернулся.
   – А, Морис! Как поживаете? – спросил Пендергаст.
   Угольно-черные брови художника приподнялись, и д'Агоста, хлебнувший в свое время критики, ожидал взрыва гнева или хотя бы негодования. Однако лицо Вильнюса озарилось широкой улыбкой.
   – Мы знакомы?
   – Мельком – на открытии вашей выставки в прошлом году. Моя фамилия Пендергаст. Я подумываю купить кое-что из ваших чудесных работ для апартаментов в Дакоте.
   – Польщен, – еще шире улыбнулся Вильнюс. – Приходите в любое время, – добавил он с русским акцентом. – Пожалуй, сегодня. Вы станете моим пятым покупателем на этой неделе.
   – Неужели? – стараясь не выдать удивления, произнес Пендергаст, в то время как на заднем плане директор бубнил: «...Человек мужественный и решительный, он не ушел покорно в мрак ночной...» [11] – Морис, – продолжил Пендергаст. – Я бы хотел поговорить о Гроуве, о его последней...
   Внезапно в разговор вмешалась женщина средних лет, похожая на труп, задрапированный в бархат и блестки. Словно на буксире, она тащила за собой высокого мужчину в смокинге, сверкавшего жемчужно-гладкой лысиной.
   – Морис, – она потянула Вильнюса за рукав, – я просто обязана поздравить тебя лично. Великолепная вышла статья о твоих работах. Жаль, Гроув с ней запоздал.
   – Вы уже читали? – обернувшись, спросил Вильнюс.
   – Только сегодня, после полудня, – ответил высокий господин. – Мне в галерею прислали по факсу корректурный вариант.
   – ...прозвучит одна из любимых Джереми сонат Гайдна... – Слова директора уходили в пустоту – гости не слушали.
   Вильнюс на мгновение обернулся к Пендергасту.
   – Было приятно вновь повидаться, мистер Пендергаст, – сказал он, вынимая из кармана визитную карточку. – Вот, заходите ко мне в студию когда пожелаете. – Удаляясь в сопровождении древней леди с эскортом, он произнес: – Поражаюсь, как быстро разносятся вести – статья выходит лишь завтрашним утром.
   – Любопытно, – прошептал Пендергаст, глядя им вслед.
   Де Ваше тем временем завершил речь. Публика словно того и ждала – все кинулись к еде и напиткам. Надрывался клавесин, но бряцанье столовых приборов, перезвон хрусталя и светские пересуды поглотили все прочие звуки.
   Пендергаст стрелой понесся сквозь толпу. На этот раз целью стал спускавшийся со сцены директор «Метрополитена».
   Заметив Пендергаста с д'Агостой, де Ваше остановился.
   – Пендергаст!.. Только не говорите, что дело поручили вам.
   Пендергаст кивнул, и француз поджал губы.
   – Официально? – спросил он. – Или вы здесь как друг?
   – Разве у Гроува были друзья?
   – И то верно, – усмехнулся де Ваше. – Джереми был чужд дружбе, держался от нее на расстоянии. Помню, на одном званом ужине он попросил сидящего напротив не клацать за едой передними зубами, словно крыса. Джереми не заботило, что пожилой господин – совершенно безобидный, он видел только вставную челюсть, которая клацала. Потом кто-то капнул ему на галстук соусом, и Джереми поинтересовался у обидчика, не ученик ли тот экспрессиониста Джексона Поллока. – Сэр Жервес усмехнулся. – И это только на одном ужине. Может ли человек, для которого подобная манера общения – норма, иметь друзей?
   Тут сэра Жервеса окликнула группа обвешанных драгоценностями матрон, и де Ваше, извинившись перед Пендергастом и кивнув д'Агосте, отошел. Взгляд Пендергаста вновь принялся блуждать по залу и наконец остановились на группе людей возле клавесина.
   – Voila, – сказал Пендергаст. – Основная жила.
   – Кто?
   – Те трое. Только что мы видели Вильнюса – он первый, а они – последние в списке гостей с вечеринки у Джереми Гроува. Из-за них мы сюда и пришли.
   Взгляд д'Агосты зацепился за непримечательного мужчину в сером костюме. Рядом же стояла похожая на призрак пожилая дама. Ее лицо, несмотря на грим и румяна, ясно говорило, что даже коллагеновые инъекции в конце концов пасуют перед страшной цифрой «шестьдесят». Разодетая в пух и прах, дама похвалялась маникюром, завивкой, но главное – ожерельем из необычайно крупных изумрудов. Д'Агоста даже подумал, не сломается ли под такой тяжестью хрупкая шея.
   Однако больше всех выделялся мужчина по другую руку от женщины: невероятно толстый, в роскошном сизом костюме, дополненном шелковой жилеткой, белыми перчатками и золотой цепью.
   – Женщина, – пробормотал Пендергаст, – это леди Милбэнк, вдова седьмого барона Милбэнка. Поговаривают, яд ее сплетен по крепости не уступает абсенту, который она обожает, равно как спиритические сеансы и воскрешение мертвых.
   – Ее саму не мешало бы воскресить.
   – Как же я соскучился по вашему сарказму, Винсент. А вон тот крупный господин – это, несомненно, граф Фоско. Много слышал о нем, но вижу впервые.
   – Он весит, наверное, фунтов триста.
   – И все же обратите внимание, как легко держится. Ну а высокий человек в сером костюме – Джонатан Фредрик, критик-искусствовед из «Арт-энд-антиквитис».
   Д'Агоста кивнул.
   – Рискнем заглянуть в пещеру льва?
   – Стихия ваша – рулите.
   Пендергаст широким шагом подошел к троице, ловко и бесцеремонно подхватил ручку леди Милбэнк и поднес ее к губам. Лицо старой женщины вспыхнуло под слоем грима.
   – Разве мы имели удовольствие быть...
   – Нет, – сказал Пендергаст. – И тем прискорбнее. Меня зовут Пендергаст.
   – Пендергаст... А кто же ваш друг? Телохранитель? – Вся троица усмехнулась.
   Рассмеялся и Пендергаст.
   – В некотором роде.
   – Если он подхалтуривает, – сказал Фредрик, – ему лучше было прийти в штатском. Все же поминки...
   И не думая поправлять Фредрика, Пендергаст лишь грустно покачал головой:
   – Ужасно жаль Гроува.
   Троица закивала.
   – Ходят слухи, будто в ночь смерти он давал прием.
   Наступила внезапная тишина.
   – Мистер Пендергаст, – съязвила наконец леди Милбэнк, – ваша прозорливость не знает границ. Видите ли, мы все были на той вечеринке.
   – Замечательно. Говорят также, убийцей мог быть кто-то из гостей.
   – Вы рассуждаете прямо как Эркюль Пуаро! – возбужденно воскликнула леди Милбэнк. – Жду не дождусь, когда же вы скажете, что у каждого здесь имелись причины покончить с Гроувом. Да, мистер Пендергаст, причины были. Раньше. – Она обменялась быстрыми взглядами с Фредриком и Фоско. – Но оглянитесь: мы не единственные. Не так ли, Джейсон? – повысила она голос.
   Мимо как раз проходил юноша с бокалом шампанского; в петлице его желто-коричневого пиджака – в тон волосам – алела орхидея.
   – О чем вы? – нахмурился молодой человек, останавливаясь.
   – Это Джейсон Принц, – издевательски рассмеялась леди Милбэнк. – Джейсон, я тут рассказываю мистеру Пендергасту, сколь многие из гостей желали Джереми Гроуву смерти. А ведь у тебя репутация настоящего Отелло.
   – Зато вы все та же пустозвонка! – вспыхнул Принц и зашагал прочь.
   Залившись смехом, леди Милбэнк поддела Фредрика:
   – И тебя Джонатан, Гроуву случалось выставить. Ведь так, Джонатан?
   – Да, – иронично усмехнулся тот. – Гроув записал меня в армию своих жертв.
   – Напомни, какое прозвище он тебе дал? Надувная Женщина Критиков, а?
   – Язык у Гроува был подвешен. – Мужчина и глазом не моргнул. – Но ведь прошло уже больше пяти лет. Я полагал, ты забыла. Или хотя бы помнишь, что мы договорились хранить это в тайне.
   – А вот и граф, главный подозреваемый. Посмотрите на него! Сразу видно, этот человек полон темных секретов. Он итальянец, а вы же их знаете.
   – Мы, итальянцы, заблудшие твари, – улыбнулся граф.
   С любопытством посмотрев на Фоско, д'Агоста поразился его глазам темно-серого цвета, похожим на два глубоких колодца кристально чистой воды. Несмотря на возраст под шестьдесят, лицо графа светилось здоровьем.
   – И наконец я, – продолжила леди Милбэнк. – Разрешаю предположить, что у меня был идеальный мотив. В конце концов, мы с Гроувом были любовниками. Cherchez la femme [12].
   Д'Агоста вздрогнул, но вздрогнул и Фредрик. Похоже, фантазия нарисовала обоим одну и ту же картину.
   – Прошу простить, – тихонько ретировался критик, – у меня важная встреча.
   – Полагаю, – улыбнулась леди Милбэнк, – по поводу нового назначения?
   – По правде говоря, да. Мистер Пендергаст, рад был познакомиться.
   В разговоре возникла короткая пауза. Серые глаза Фоско остановились на Пендергасте, и на губах графа заиграла улыбка.
   – Что ж, мистер Пендергаст, – сказал итальянец. – Прошу, поведайте, как с этим делом связана ваша служба?
   Пендергаст спокойно достал бумажник и открыл его медленно, благоговейно, словно шкатулку с драгоценностями. В свете большого зала сверкнул значок.
   – Ecce signum! [13] – восхищенно воскликнул граф.
   Пожилая дама отступила на шаг.
   – Вы? Полицейский?
   – Специальный агент Пендергаст, Федеральное бюро расследований.
   – Ты знал, – накинулась леди Милбэнк на графа. – Знал и позволил мне сделать нас подозреваемыми!
   – Уже когда мистер Пендергаст подошел, – улыбнулся граф, – я распознал в нем полицейского.
   – Но я не распознала в нем агента.
   – Надеюсь, сэр, – обратился граф к Пендергасту, – информация Эвелин принесет пользу?
   – И большую, – ответил Пендергаст. – Много слышал о вас, граф Фоско.
   Граф улыбнулся.
   – Полагаю, вы с Гроувом долгое время дружили?
   – Нас объединяла любовь к музыке и живописи, а еще к их величайшему союзу – к опере. Вы, случайно, не любитель оперы?
   – Нет, не любитель.
   – Нет? – Брови графа выгнулись дугой. – Почему же?
   – Всегда считал оперу вульгарной и инфантильной. Предпочитаю симфонию – чистую музыку, без мишуры декораций, костюмов, мелодрамы, секса и крови.
   Д'Агоста подумал, что граф застыл как громом пораженный. Однако это только казалось. Фоско тихонько смеялся, что было видно по едва заметным волнениям, исходящим из самого нутра тучного тела. Смеялся граф достаточно долго, а затем, промокнув платочком уголки глаз, уважительно захлопал в пухлые ладоши.
   – Ну-ну. Вижу, вы джентльмен твердых взглядов. – Он наклонился к Пендергасту и запел глубоким басом, слегка перекрывая шум в помещении:
 
Braveggia, urla! T'affretta
a palesarmi il fondo dell'alma ria!
 
   Выпрямившись, граф просиял и огляделся.
   – «Тоска», одна из моих любимых.
   Пендергаст слегка поджал губы.
   – «Кричи, хвастун, – перевел он. – Как же ты торопишься выставить напоказ остатки ничтожной душонки!»