Страница:
– Я еще вернусь, мистер Катфорт. В следующий раз вы будете отвечать под присягой, и слова ваши запишут на пленку. О чем вы говорили с Гроувом, мы так или иначе узнаем, а вот за дачу ложных показаний предусмотрена ответственность. Спасибо, что уделили мне время.
Лифт с офицером отправился вниз, и Катфорт бросился к телефону. Дрожащей рукой он стал набирать номер. В голове крутилось одно: прочь, как можно дальше из города. На другой конец света. Яркое солнце, сексотерапия на пляже... какие вещи вытворяла та девчонка в Пхукете! Решено: завтра же надо лететь. С утра принять «Брилло-Пи», они придут на перезапись, а потом – ищи-свищи ветра в поле. Всех остальных клиентов, и жену, и этот гребаный город, и копа с допросами – в задницу!
– Дорис? Это Найджел. Забронируй билет на Бангкок. Если получится, завтра ночью, в крайнем случае – на первый рейс в понедельник. Нет, только я. Да, еще нужен лимузин с водилой – до Пхукета. Найди мне там хорошенький домик у моря, в тихом местечке: с поваром, служанкой, личным тренером, телохранителем и так далее. Дорис, милая, никому не говори, где я, ладно? Да, Таиланд, Таи... ланд... Я знаю, что там сейчас жарко, но это уже как-то мои проблемы.
Сам собой в памяти прозвучал вопрос копа: «Мистер Катфорт, у вас в квартире всегда так жарко?»
Бросив трубку, Катфорт устремился в спальню, где, швырнув на кровать чемодан, стал выгребать вещи из шкафа: купальные принадлежности, куртку и штаны из акульей кожи, темные очки, деньги, наручные часы, паспорт, спутниковый телефон.
Полиции не прижать его за ложные показания, пусть сначала поймают.
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Лифт с офицером отправился вниз, и Катфорт бросился к телефону. Дрожащей рукой он стал набирать номер. В голове крутилось одно: прочь, как можно дальше из города. На другой конец света. Яркое солнце, сексотерапия на пляже... какие вещи вытворяла та девчонка в Пхукете! Решено: завтра же надо лететь. С утра принять «Брилло-Пи», они придут на перезапись, а потом – ищи-свищи ветра в поле. Всех остальных клиентов, и жену, и этот гребаный город, и копа с допросами – в задницу!
– Дорис? Это Найджел. Забронируй билет на Бангкок. Если получится, завтра ночью, в крайнем случае – на первый рейс в понедельник. Нет, только я. Да, еще нужен лимузин с водилой – до Пхукета. Найди мне там хорошенький домик у моря, в тихом местечке: с поваром, служанкой, личным тренером, телохранителем и так далее. Дорис, милая, никому не говори, где я, ладно? Да, Таиланд, Таи... ланд... Я знаю, что там сейчас жарко, но это уже как-то мои проблемы.
Сам собой в памяти прозвучал вопрос копа: «Мистер Катфорт, у вас в квартире всегда так жарко?»
Бросив трубку, Катфорт устремился в спальню, где, швырнув на кровать чемодан, стал выгребать вещи из шкафа: купальные принадлежности, куртку и штаны из акульей кожи, темные очки, деньги, наручные часы, паспорт, спутниковый телефон.
Полиции не прижать его за ложные показания, пусть сначала поймают.
Глава 11
Злой как собака сержант Винсент д'Агоста вошел наконец в нью-йоркский атлетический клуб с черного хода. Перед этим, однако, пришлось прогуляться до самой Шестой авеню, через весь квартал, а там – обратно до Пятьдесят восьмой улицы. И все из-за привратника у парадного входа – он даже не взглянул на то, что д'Агоста надел галстук. Офицер, видите ли, не член клуба, и даже по делу ему надлежит пройти к черному ходу.
Взмыленный д'Агоста проклинал Катфорта. Мужик врал ему, прекрасно понимая, что его раскусили. Д'Агоста блефовал, сказав, что Гроув ненавидел рок, но Катфорт повелся и выдал себя выражением глаз. Жаль, прижать богатого ублюдка вроде него не позволит бюрократия. С Милбэнк, правда, вышло и того хуже: удалось разве что полюбоваться новым изумрудным ожерельем, о котором только и трепалась старая курица. А сейчас, чтобы попасть к Балларду, приходится делать крюк в четверть мили.
«Везет как утопленнику», – подумал д'Агоста, ударив кулаком по кнопке вызова лифта. Был бы здесь другой лифт, наверняка бы выбрал его, но ехать пришлось на грузовом. Заставив пассажира прождать три минуты, кабина наконец прибыла и, стеная, раскрыла двери. Д'Агоста нажал кнопку "9", и полуживой механизм с протяжным воем понес его вверх.
Ступив в необычно густой сумрак коридора, д'Агоста наткнулся на деревянную табличку с золотой стрелкой в сторону бильярдной. Ноздри защекотал терпкий аромат сигарного дыма, и д'Агосте невыносимо захотелось курить. Жена в свое время заставила бросить, но сейчас-то, черт побери, что мешает затянуться хорошей «гаваной»?
В большой комнате д'Агосту окрикнули: «Сэр!» Игнорируя очередного стража порядка, сержант скользнул взглядом вдоль ряда столов. Над самым дальним склонился одинокий силуэт, окутанный облаком дыма.
– Сэр, могу я поинтересоваться...
– Не можете. – Д'Агоста оттер охранника плечом.
Он пошел мимо столов, изумрудное сукно которых заливали лужицы света от низко висящих ламп. В шесть часов через большое окно в дальней стене было видно, как внизу темным прямоугольником, словно кладбище, раскинулся Центральный парк. Наступил тот волшебный момент, когда Нью-Йорк простирается до самого закатного неба, захваченный сумерками на перепутье между тьмой и моментом, когда зажигают ночные огни.
Остановившись футах в десяти от последнего стола, д'Агоста открыл блокнот и сделал пометку: «Баллард, 20 октября».
Он ожидал, что человек обратит на него внимание, но тот еще больше наклонился над зеленым сукном, спрятав лицо в тени. Нанеся удар, игрок легким движением запястья натер кончик кия мелом и снова ударил по шару необычно малого размера. Шары почему-то были только красного и белого цвета; они раскатились по непривычно большому столу с маленькими лузами.
– Мистер Баллард?
Человек будто не слышал, только сменил позицию, чтобы нанести следующий удар. Широкие спина и плечи, затянутые в шелк костюма, по-прежнему скрывались в темноте. Д'Агоста разглядел только тлеющий кончик сигары, а в круг света попадали лишь огромные узловатые руки, на тыльной стороне которых синими червями извивались тугие вены. Блеснув парой массивных золотых перстней, Баллард ударил, зашел с другой стороны и снова ударил.
Д'Агоста уже раскрыл рот, когда игрок, резко выпрямившись, развернулся к нему лицом.
– Что вам нужно? – спросил он, вынув сигару изо рта.
Д'Агоста ответил не сразу, завороженно разглядывая лицо собеседника, уродливее которого, наверное, не было никого в целом мире. Большая голова смотрелась дико непропорционально даже на плечах огромного, как у медведя, тела. Ковшик челюсти крепился на бугорках мышц, под парой великанских улиток ушных раковин. Особенно неприятно со смуглой кожей контрастировали светлые мясистые губы, над которыми торчал плотный, изрытый оспинами нос. Запавшие глаза прятались под выступающими надбровными дугами. Сразу над кустистыми бровями начинался низкий широкий лоб, который плавно переходил в лысый купол, усыпанный веснушками и печеночными бляшками. Человек буквально излучал уверенность в силе своего тела и разума. Подобно тягловой лошади, он перемещался нарочито неспешно, а синий шелк костюма шелестел при каждом движении.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. – Д'Агоста облизнул пересохшие губы.
Некоторое время Баллард смотрел на него, затем, взяв сигару в рот, отвернулся и слегка ударил по шару.
– Если я вас отвлекаю, можем в любое время встретиться в соответствующем месте в городе.
– Минуту.
Шелестя шелком, Баллард сильно наклонился над столом, так что задрался пиджак и обнажились белая сорочка и красные подтяжки. Кий щелкнул по шару, и снова зашелестел шелк.
– Ваша минута истекла, Баллард.
Вскинув кий, Баллард быстро натер его мелом и снова наклонился к столу. Да эта сволочь и не собирается отвечать на вопросы.
– Вы меня бесите, вы знаете?
Ударив, Баллард перешел на другую сторону стола и сказал:
– Так, может, вам нужен вовсе не я, а психолог-консультант?
Баллард выбрал два шара, которые разделяло каких-то три дюйма. Прицелившись, он легчайшим касанием кия послал шар навстречу другому. Шары встретились с легким щелчком, словно бы в поцелуе, и д'Агоста решил: с него хватит.
– Еще один удар, Баллард, и я надену на вас наручники. Затем поведу вниз: мимо охранника, мимо привратника – мимо всех, и никто меня не остановит. Мы с вами пойдем на площадь Коламбус-серкл, где я оставил машину. Я вызову подкрепление, и вам, в наручниках, придется стоять, пока оно не прибудет. И хоть вы тресните, но если понадобится, стоять будете до самой ночи.
Стиснув кий и сжав челюсти, Баллард полез в карман за сотовым телефоном.
– Я звоню мэру, – сказал он, набирая номер. – Расскажу ему, как один из его офицеров мне угрожает.
– Валяйте. Но если вы не заметили, я из департамента полиции Саутгемптона и на вашего мэра клал.
Приложив трубку к уху, Баллард прикусил кончик сигары.
– Значит, я вне вашей юрисдикции, – сказал он. – И ваши угрозы арестовать меня фиктивны.
– Я уполномоченный представитель Федерального бюро расследований, отделение в Южном округе Манхэттена. – Д'Агоста вытащил из бумажника выданное Пендергастом удостоверение и бросил его на стол. – Желаете пожаловаться начальнику – звоните специальному агенту Карлтону. Телефон указан.
Баллард с деланной ленцой захлопнул мобильник и бросил сигару в наполненную песком плевательницу в углу.
– Ну хорошо, – сказал он. – Вам удалось привлечь мое внимание.
Д'Агоста не собирался больше терять ни минуты и достал блокнот.
– Шестнадцатого октября, в два часа две минуты Джереми Гроув звонил вам по номеру, не занесенному в справочник. Предполагается, он звонил вам на яхту, и разговор длился сорок две минуты, так?
– Подобного звонка я не припоминаю.
– Серьезно? – Д'Агоста достал из блокнота ксерокопию перечня телефонных звонков и протянул Балларду. – А записи телефонного оператора говорят об обратном.
– Думаете, это заставит меня вспомнить то, чего не было?
– Значит, трубку взял кто-то другой? Кто же: подружка, повар, нянька? – Перо ручки уперлось в листок блокнота.
– На яхте я был один, – после продолжительной паузы ответил Баллард.
– Ну а кто же тогда говорил по телефону? Кошка?
– Я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы без адвоката.
Его голос производил то же впечатление, что и лицо, – глубокий, он звучал так, что д'Агосте казалось, будто по спинному нерву чиркают спичкой.
– Позвольте заметить, мистер Баллард, вы только что солгали офицеру полиции. Тем самым вы напрямую препятствуете следствию. Можете звонить адвокату, если хотите, – из участка, куда я вас доставлю. Вы этого хотите? Или дать вам еще один шанс?
– Мы в клубе для джентльменов, и я буду признателен, если вы сбавите тон.
– Вообще-то у меня проблемы со слухом. И я не джентльмен, – сказал д'Агоста и стал ждать.
Губы Балларда изогнулись в подобие улыбки.
– Я вдруг вспомнил... Гроув действительно мне звонил.
– О чем же вы беседовали?
– О том о сем.
– О том о сем. – Д'Агоста так и записал: «О том о сем». – Что, все сорок две минуты?
– Ну созвонились два приятеля, давно не виделись, понимаете?
– Вы хорошо знали Гроува?
– Встречались несколько раз. Хотя друзьями не были.
– А когда познакомились?
– Очень давно. Я уж не помню.
– Спрашиваю еще раз: о чем шел разговор?
– Гроув рассказал, чем занимался в последнее время...
– И чем же?
– Ну, писал статьи, устраивал званые ужины...
Баллард врал. Врал, врал и еще раз врал – точно так же, как Катфорт.
– А вы? О чем рассказывали ему вы?
– Собственно, все о том же: работа, компания.
– Так зачем же Гроув звонил?
– Спросите у него. Со мной так он просто болтал по-приятельски.
– Где он нашел ваш номер? Его нет в телефонной книге.
– Должно быть, я как-то сам его назвал.
– Но ведь Гроув не был вам другом.
– Значит, спросил у кого-то, – пожал плечами Баллард.
Прекратив писать, д'Агоста посмотрел на Балларда. Все еще полускрытый тьмой, тот стоял по другую сторону стола, и д'Агоста по-прежнему не видел его глаз.
– Вам не показалось, что Гроув чем-то напуган?
– Может, и так. Я в самом деле не помню.
– Вам знаком некий Найджел Катфорт?
– Нет, – сказал Баллард, но прежде нанес легкий удар по шару.
– А как насчет Ренье Бекманна?
– Нет. – На этот раз Баллард ответил мгновенно.
– Граф Исидор Фоско?
– Знакомое имя. Кажется, я встречал его на страницах светской хроники.
– Леди Милбэнк? Джонатан Фредрик?
– Нет и нет.
Д'Агоста знал, когда человек запирается окончательно, а потому просто закрыл блокнот.
– Не прощаемся, мистер Баллард.
Тот уже успел вернуться к игре.
– Зато я, сержант, с полной уверенностью говорю вам: прощайте.
Д'Агоста развернулся двинулся было к выходу, однако, остановившись, спросил:
– Надеюсь, мистер Баллард, вы не собираетесь покидать страну?
Воодушевленный молчанием, д'Агоста продолжил атаку:
– Знаете, я мог бы объявить вас важным свидетелем и ограничить свободу передвижений.
Он снова блефовал, но когда Баллард притворился, что не слышит, шестое чувство подсказало: прием удался. Д'Агоста пошел к выходу мимо зеленых столов с маленькими лузами, а когда он подошел к дверям, с лица охранника исчезла ухмылка – осталось только нейтральное выражение.
– Так во что здесь играют? – спросил д'Агоста. – В бильярд?
– В «снукер», сэр.
– «Снукер»?!
Охранник произнес название с честным лицом, однако слово навело на мысль о проститутке, которая после секса огорошила клиента, сказав, что услуги подорожали [16].
Д'Агоста отыскал главный лифт и поехал вниз, мысленно послав привратника и правила к черту.
Взмыленный д'Агоста проклинал Катфорта. Мужик врал ему, прекрасно понимая, что его раскусили. Д'Агоста блефовал, сказав, что Гроув ненавидел рок, но Катфорт повелся и выдал себя выражением глаз. Жаль, прижать богатого ублюдка вроде него не позволит бюрократия. С Милбэнк, правда, вышло и того хуже: удалось разве что полюбоваться новым изумрудным ожерельем, о котором только и трепалась старая курица. А сейчас, чтобы попасть к Балларду, приходится делать крюк в четверть мили.
«Везет как утопленнику», – подумал д'Агоста, ударив кулаком по кнопке вызова лифта. Был бы здесь другой лифт, наверняка бы выбрал его, но ехать пришлось на грузовом. Заставив пассажира прождать три минуты, кабина наконец прибыла и, стеная, раскрыла двери. Д'Агоста нажал кнопку "9", и полуживой механизм с протяжным воем понес его вверх.
Ступив в необычно густой сумрак коридора, д'Агоста наткнулся на деревянную табличку с золотой стрелкой в сторону бильярдной. Ноздри защекотал терпкий аромат сигарного дыма, и д'Агосте невыносимо захотелось курить. Жена в свое время заставила бросить, но сейчас-то, черт побери, что мешает затянуться хорошей «гаваной»?
В большой комнате д'Агосту окрикнули: «Сэр!» Игнорируя очередного стража порядка, сержант скользнул взглядом вдоль ряда столов. Над самым дальним склонился одинокий силуэт, окутанный облаком дыма.
– Сэр, могу я поинтересоваться...
– Не можете. – Д'Агоста оттер охранника плечом.
Он пошел мимо столов, изумрудное сукно которых заливали лужицы света от низко висящих ламп. В шесть часов через большое окно в дальней стене было видно, как внизу темным прямоугольником, словно кладбище, раскинулся Центральный парк. Наступил тот волшебный момент, когда Нью-Йорк простирается до самого закатного неба, захваченный сумерками на перепутье между тьмой и моментом, когда зажигают ночные огни.
Остановившись футах в десяти от последнего стола, д'Агоста открыл блокнот и сделал пометку: «Баллард, 20 октября».
Он ожидал, что человек обратит на него внимание, но тот еще больше наклонился над зеленым сукном, спрятав лицо в тени. Нанеся удар, игрок легким движением запястья натер кончик кия мелом и снова ударил по шару необычно малого размера. Шары почему-то были только красного и белого цвета; они раскатились по непривычно большому столу с маленькими лузами.
– Мистер Баллард?
Человек будто не слышал, только сменил позицию, чтобы нанести следующий удар. Широкие спина и плечи, затянутые в шелк костюма, по-прежнему скрывались в темноте. Д'Агоста разглядел только тлеющий кончик сигары, а в круг света попадали лишь огромные узловатые руки, на тыльной стороне которых синими червями извивались тугие вены. Блеснув парой массивных золотых перстней, Баллард ударил, зашел с другой стороны и снова ударил.
Д'Агоста уже раскрыл рот, когда игрок, резко выпрямившись, развернулся к нему лицом.
– Что вам нужно? – спросил он, вынув сигару изо рта.
Д'Агоста ответил не сразу, завороженно разглядывая лицо собеседника, уродливее которого, наверное, не было никого в целом мире. Большая голова смотрелась дико непропорционально даже на плечах огромного, как у медведя, тела. Ковшик челюсти крепился на бугорках мышц, под парой великанских улиток ушных раковин. Особенно неприятно со смуглой кожей контрастировали светлые мясистые губы, над которыми торчал плотный, изрытый оспинами нос. Запавшие глаза прятались под выступающими надбровными дугами. Сразу над кустистыми бровями начинался низкий широкий лоб, который плавно переходил в лысый купол, усыпанный веснушками и печеночными бляшками. Человек буквально излучал уверенность в силе своего тела и разума. Подобно тягловой лошади, он перемещался нарочито неспешно, а синий шелк костюма шелестел при каждом движении.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. – Д'Агоста облизнул пересохшие губы.
Некоторое время Баллард смотрел на него, затем, взяв сигару в рот, отвернулся и слегка ударил по шару.
– Если я вас отвлекаю, можем в любое время встретиться в соответствующем месте в городе.
– Минуту.
Шелестя шелком, Баллард сильно наклонился над столом, так что задрался пиджак и обнажились белая сорочка и красные подтяжки. Кий щелкнул по шару, и снова зашелестел шелк.
– Ваша минута истекла, Баллард.
Вскинув кий, Баллард быстро натер его мелом и снова наклонился к столу. Да эта сволочь и не собирается отвечать на вопросы.
– Вы меня бесите, вы знаете?
Ударив, Баллард перешел на другую сторону стола и сказал:
– Так, может, вам нужен вовсе не я, а психолог-консультант?
Баллард выбрал два шара, которые разделяло каких-то три дюйма. Прицелившись, он легчайшим касанием кия послал шар навстречу другому. Шары встретились с легким щелчком, словно бы в поцелуе, и д'Агоста решил: с него хватит.
– Еще один удар, Баллард, и я надену на вас наручники. Затем поведу вниз: мимо охранника, мимо привратника – мимо всех, и никто меня не остановит. Мы с вами пойдем на площадь Коламбус-серкл, где я оставил машину. Я вызову подкрепление, и вам, в наручниках, придется стоять, пока оно не прибудет. И хоть вы тресните, но если понадобится, стоять будете до самой ночи.
Стиснув кий и сжав челюсти, Баллард полез в карман за сотовым телефоном.
– Я звоню мэру, – сказал он, набирая номер. – Расскажу ему, как один из его офицеров мне угрожает.
– Валяйте. Но если вы не заметили, я из департамента полиции Саутгемптона и на вашего мэра клал.
Приложив трубку к уху, Баллард прикусил кончик сигары.
– Значит, я вне вашей юрисдикции, – сказал он. – И ваши угрозы арестовать меня фиктивны.
– Я уполномоченный представитель Федерального бюро расследований, отделение в Южном округе Манхэттена. – Д'Агоста вытащил из бумажника выданное Пендергастом удостоверение и бросил его на стол. – Желаете пожаловаться начальнику – звоните специальному агенту Карлтону. Телефон указан.
Баллард с деланной ленцой захлопнул мобильник и бросил сигару в наполненную песком плевательницу в углу.
– Ну хорошо, – сказал он. – Вам удалось привлечь мое внимание.
Д'Агоста не собирался больше терять ни минуты и достал блокнот.
– Шестнадцатого октября, в два часа две минуты Джереми Гроув звонил вам по номеру, не занесенному в справочник. Предполагается, он звонил вам на яхту, и разговор длился сорок две минуты, так?
– Подобного звонка я не припоминаю.
– Серьезно? – Д'Агоста достал из блокнота ксерокопию перечня телефонных звонков и протянул Балларду. – А записи телефонного оператора говорят об обратном.
– Думаете, это заставит меня вспомнить то, чего не было?
– Значит, трубку взял кто-то другой? Кто же: подружка, повар, нянька? – Перо ручки уперлось в листок блокнота.
– На яхте я был один, – после продолжительной паузы ответил Баллард.
– Ну а кто же тогда говорил по телефону? Кошка?
– Я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы без адвоката.
Его голос производил то же впечатление, что и лицо, – глубокий, он звучал так, что д'Агосте казалось, будто по спинному нерву чиркают спичкой.
– Позвольте заметить, мистер Баллард, вы только что солгали офицеру полиции. Тем самым вы напрямую препятствуете следствию. Можете звонить адвокату, если хотите, – из участка, куда я вас доставлю. Вы этого хотите? Или дать вам еще один шанс?
– Мы в клубе для джентльменов, и я буду признателен, если вы сбавите тон.
– Вообще-то у меня проблемы со слухом. И я не джентльмен, – сказал д'Агоста и стал ждать.
Губы Балларда изогнулись в подобие улыбки.
– Я вдруг вспомнил... Гроув действительно мне звонил.
– О чем же вы беседовали?
– О том о сем.
– О том о сем. – Д'Агоста так и записал: «О том о сем». – Что, все сорок две минуты?
– Ну созвонились два приятеля, давно не виделись, понимаете?
– Вы хорошо знали Гроува?
– Встречались несколько раз. Хотя друзьями не были.
– А когда познакомились?
– Очень давно. Я уж не помню.
– Спрашиваю еще раз: о чем шел разговор?
– Гроув рассказал, чем занимался в последнее время...
– И чем же?
– Ну, писал статьи, устраивал званые ужины...
Баллард врал. Врал, врал и еще раз врал – точно так же, как Катфорт.
– А вы? О чем рассказывали ему вы?
– Собственно, все о том же: работа, компания.
– Так зачем же Гроув звонил?
– Спросите у него. Со мной так он просто болтал по-приятельски.
– Где он нашел ваш номер? Его нет в телефонной книге.
– Должно быть, я как-то сам его назвал.
– Но ведь Гроув не был вам другом.
– Значит, спросил у кого-то, – пожал плечами Баллард.
Прекратив писать, д'Агоста посмотрел на Балларда. Все еще полускрытый тьмой, тот стоял по другую сторону стола, и д'Агоста по-прежнему не видел его глаз.
– Вам не показалось, что Гроув чем-то напуган?
– Может, и так. Я в самом деле не помню.
– Вам знаком некий Найджел Катфорт?
– Нет, – сказал Баллард, но прежде нанес легкий удар по шару.
– А как насчет Ренье Бекманна?
– Нет. – На этот раз Баллард ответил мгновенно.
– Граф Исидор Фоско?
– Знакомое имя. Кажется, я встречал его на страницах светской хроники.
– Леди Милбэнк? Джонатан Фредрик?
– Нет и нет.
Д'Агоста знал, когда человек запирается окончательно, а потому просто закрыл блокнот.
– Не прощаемся, мистер Баллард.
Тот уже успел вернуться к игре.
– Зато я, сержант, с полной уверенностью говорю вам: прощайте.
Д'Агоста развернулся двинулся было к выходу, однако, остановившись, спросил:
– Надеюсь, мистер Баллард, вы не собираетесь покидать страну?
Воодушевленный молчанием, д'Агоста продолжил атаку:
– Знаете, я мог бы объявить вас важным свидетелем и ограничить свободу передвижений.
Он снова блефовал, но когда Баллард притворился, что не слышит, шестое чувство подсказало: прием удался. Д'Агоста пошел к выходу мимо зеленых столов с маленькими лузами, а когда он подошел к дверям, с лица охранника исчезла ухмылка – осталось только нейтральное выражение.
– Так во что здесь играют? – спросил д'Агоста. – В бильярд?
– В «снукер», сэр.
– «Снукер»?!
Охранник произнес название с честным лицом, однако слово навело на мысль о проститутке, которая после секса огорошила клиента, сказав, что услуги подорожали [16].
Д'Агоста отыскал главный лифт и поехал вниз, мысленно послав привратника и правила к черту.
* * *
Вечерний свет умирал, и бильярдная погружалась во тьму. Локк Баллард курил, сжимая в руке кий и не видя перед собой ничего. Простояв так минуту, он отложил кий и направился к телефону на стойке бара. В Италии намечено важное дело, и никто – даже выскочка сержант – ему не помешает.
Глава 12
На ступеньках клуба д'Агоста остановился и посмотрел на часы. Еще только половина седьмого, а Пендергаст просил приехать к девяти. Порывшись в кармане, д'Агоста вытащил ключ от того, что сам фэбээровец называл своей «резиденцией в жилой части города».
Надо как-то убить время. Д'Агоста вспомнил, что на углу Бродвея и Шестьдесят первой улицы стоит ирландский бар «У Маллина». Хороший бургер и кружка холодного пива с пеной пришлись бы как нельзя кстати.
Любопытно, какого черта Пендергасту понадобился дом в центре. «Дакота» – просто дворец!.. Д'Агоста взглянул на карточку с адресом: Риверсайд-драйв, 891. Кажется, это те старые домины у Риверсайдского парка, в районе Девяносто шестой улицы.
Бар «У Маллина» стоял себе на привычном месте. Когда д'Агоста вошел, его душа запела от аромата настоящего нью-йоркского чизбургера, а нью-йоркский чизбургер – это вам не мешанина из авокадо, аругулы [17], камамбера и панцетты [18], за которую в Саутгемптоне дерут по пятнадцать баксов.
Часом позже, насытившись, д'Агоста покинул бар и двинулся на север в сторону метро на Шестьдесят шестой улице. Даже в половине восьмого поток машин не иссяк, и каждый из миллиона автомобилей пытался обогнать остальные в дымном хаосе стали и хрома. Золотистый «шевроле-импала» с тонированными стеклами пронесся так близко, что чуть не отдавил д'Агосте ноги. Полицейский напутствовал драндулет эпохи восьмидесятых крепким словцом и нырнул в метро. Времени оставалось еще слишком много; эх, стоило бы задержаться в баре и пропустить еще кружечку...
Не прошло и минуты, как из темноты тоннеля, возвещая о прибытии поезда, вырвались нарастающий рев и плотная стена спертого воздуха. В вагоне д'Агоста умудрился найти свободное место. Устроившись на пластиковом сиденье, он закрыл глаза и почти бессознательно стал отсчитывать станции. На Девяносто шестой улице д'Агоста открыл глаза, встал и вышел.
Он пересек Бродвей, направляясь на запад к Риверсайд-драйв, вниз по Девяносто четвертой улице, мимо Уэст-Энд-авеню. Сквозь узкую полоску зелени Риверсайдского парка виднелись Вест-Сайдское шоссе и река Гудзон. Сгущались сумерки, в воздухе пахло сыростью. Молния высветила Нью-Джерси, искрившийся ночными огнями на другом берегу.
Табличка с номером ближайшего дома сообщала: «214». Два четырнадцать! Д'Агоста выругался. Он и впрямь потерял хватку. Теперь нужно идти дальше вверх, может, даже в Гарлем.
Вернуться к метро? Нет, это же сколько переть в гору, к Бродвею, затем снова толкаться на платформе и опять топать вверх по городу. Ловить такси? Дохлый номер – тоже нужно подниматься к Бродвею.
Махнув рукой, д'Агоста подумал, что идти-то всего десять – пятнадцать небольших кварталов. И, похлопав себя по животику, решил, что в запасе есть еще час, а калории от чизбургера неплохо бы сжечь.
Он взял энергичный темп, слушая, как бряцают ключи и наручники. Ветер вздыхал в листве на краю Риверсайдского парка. Яркий электрический свет заливал фасады домов, большинство из которых могли похвастаться привратниками или даже охраной. В восемь часов люди еще только возвращались с работы: мужчины и женщины в костюмах, музыкант с виолончелью, парочка типов профессорского вида, которые громко спорили о ком-то по имени Гегель. При виде д'Агосты многие улыбались, приветливо кивали; после 11 сентября люди по-новому взглянули на вещи, особенно на полицию. Ну как тут не рваться на прежнее место, хватаясь за первый же шанс?!
Напевая нехитрый мотивчик, д'Агоста вдыхал смесь соленого воздуха, смога, запаха мусора и асфальта. Так благоухал только Вест-Сайд. В круглосуточном продуктовом магазине прямо на месте жарился и варился кофе.
Нью-Йорк – город-наркотик, он попадает в кровь и не дает от себя отвыкнуть. Когда экономика восстановится, появятся вакансии, и первая из них будет за ним, за д'Агостой. Господи, за такое стоит бороться!
Д'Агоста пересек Сто десятую улицу, а номера домов едва перевалили за четвертую сотню. Черт, на Риверсайде улицы определенно пересекались по какой-то неправильной формуле. Д'Агоста перестал гадать и просто шел, уяснив только одно: дом Пендергаста много дальше, чем он рассчитывал.
Тут же на ум пришла мысль: Пендергаст, наверное, живет в коттеджах, выделенных преподавателям университета. Если фэбээровец вроде нашего доктора Пендергаста и поселится в трущобах, то только среди академиков.
Роскошные постройки сменились простенькими, но аккуратными домами из песчаника, улицы заполнились студентами Колумбийского университета в мешковатых одеждах. На глазах у д'Агосты из окна высунулся парень и, прокричав что-то приятелю внизу, бросил тому книгу.
Д'Агоста вдруг задумался: родись он в семье, где хватало денег, уже сейчас он мог бы стать матерым писателем. Кто знает, может, его полюбили бы критики? Где, как не в колледже, обзаводиться связями! Особенно в правильном колледже, ведь если копнуть, половина штата критиков «Нью-Йорк таймс» выходцы из Колумбийского университета. Пресловутое «Книжное обозрение» – вообще королевство блата.
Но тоска развеялась, едва д'Агоста вспомнил слова своего итальянского дедушки: «Aqua passata» [19].
На Сто двадцатой улице д'Агоста остановился перевести дух. Он достиг северной оконечности округа Колумбия, и впереди последним аванпостом на границе фронтира и ничейной земли возвышался «Интернэшнл-Хаус» [20].
Д'Агоста покрыл уже милю – свою дневную норму, – однако гордиться собой не дала очередная табличка с номером дома: «550». Чертыхнувшись, он посмотрел на часы: десять минут девятого. Время есть, но что толку? Здесь ведь даже такси не поймаешь. Студенты словно вымерли, зато чаще стала встречаться праздношатающаяся молодежь, толпами облепившая крылечки домов; подростки провожали д'Агосту взглядами, свистя ему вслед или бормоча что-то невнятное. И тут его осенило: дом 891 по Риверсайд-драйв должен быть где-то в районе Сто тридцать пятой улицы; добраться туда – дело десяти минут... Если идти через самое сердце Гарлема.
Оставляя позади «Интернэшнл-Хаус», последний оазис света, д'Агоста не торопился, но и не медлил. Он не испытывал страха – проводником ему станут униформа и «глок» калибра 9 миллиметров.
Пейзаж быстро менялся. Исчезли студенты, ушла суета. Тишина окутала темные фасады домов и разбитые фонари. Вокруг стало пусто. Проходя по Сто тридцатой улице, д'Агоста миновал старый особняк – действительно старый, настоящий дворец наркоманов. Дом зиял пустыми глазницами разбитых окон и обдавал улицу запахом плесени и мочи. Следующим попался «отель» с одноместными «номерами». Под нескончаемый лай собаки постояльцы сидели на крылечке, потягивая пиво и провожая д'Агосту мутными взглядами.
У тротуара выстроился целый автопарк разбитых машин, без окон и даже без колес. Но проезжая часть практически пустовала. Мимо проехала старая «хонда-аккорд», изначальный цвет которой съела коррозия. Через минуту д'Агосту обогнал золотистый «шевроле-импала» с тонированными стеклами. Машина скрылась за следующим поворотом, но до этого, поравнявшись с д'Агостой, вроде как сбавила скорость. Спокойно, подумал д'Агоста, в городе наверняка миллион таких тачек. После тепличной жизни в Саутгемптоне у него началась паранойя.
Он все продолжал идти мимо заброшенных зданий, превращенных в «отели» и самоуправляющиеся организации. На тротуарах мусор и осколки соседствовали с собачьим дерьмом. Освещение пало жертвой любимой забавы уличных банд – стрельбы по фонарям; их пытались чинить, но труды ремонтников пропадали втуне.
Эксцентричность Пендергаста показалась д'Агосте еще эксцентричнее, когда он подошел к самому черному сердцу западного Гарлема. В следующем, Сто тридцать втором, квартале царила кромешная тьма. Мертвые фонари не освещали последние два уцелевших здания, приспособленные под «отели». Хулиганы не пощадили даже лампы на автостоянке. Идеальное место для засады на безрассудных прохожих.
Тряхнув головой, д'Агоста отчитал себя за то, что размышляет не как офицер. При нем униформа, оружие, рация – что еще нужно?
Он уверенно зашагал вниз по улице. И вот тогда-то заметил, как медленно – чересчур медленно – за ним катит «импала». Последний фонарь чиркнул лучиком света по золотистому кузову, и остатки сомнений рассыпались в прах. Д'Агоста мог забыть порядок пересечения улиц, но его полицейский радар служил безотказно – и сейчас сигналил на полную громкость, что д'Агосту ведут к центру квартала, в самую западню!
Не раздумывая д'Агоста сорвался с места и дал резко влево, наперерез «шевроле», к Риверсайдскому парку. Уже из темноты спасительной гущи деревьев он увидел, как одновременно распахнулись обе дверцы машины, когда она заскрипела тормозами у тротуара.
Надо как-то убить время. Д'Агоста вспомнил, что на углу Бродвея и Шестьдесят первой улицы стоит ирландский бар «У Маллина». Хороший бургер и кружка холодного пива с пеной пришлись бы как нельзя кстати.
Любопытно, какого черта Пендергасту понадобился дом в центре. «Дакота» – просто дворец!.. Д'Агоста взглянул на карточку с адресом: Риверсайд-драйв, 891. Кажется, это те старые домины у Риверсайдского парка, в районе Девяносто шестой улицы.
Бар «У Маллина» стоял себе на привычном месте. Когда д'Агоста вошел, его душа запела от аромата настоящего нью-йоркского чизбургера, а нью-йоркский чизбургер – это вам не мешанина из авокадо, аругулы [17], камамбера и панцетты [18], за которую в Саутгемптоне дерут по пятнадцать баксов.
Часом позже, насытившись, д'Агоста покинул бар и двинулся на север в сторону метро на Шестьдесят шестой улице. Даже в половине восьмого поток машин не иссяк, и каждый из миллиона автомобилей пытался обогнать остальные в дымном хаосе стали и хрома. Золотистый «шевроле-импала» с тонированными стеклами пронесся так близко, что чуть не отдавил д'Агосте ноги. Полицейский напутствовал драндулет эпохи восьмидесятых крепким словцом и нырнул в метро. Времени оставалось еще слишком много; эх, стоило бы задержаться в баре и пропустить еще кружечку...
Не прошло и минуты, как из темноты тоннеля, возвещая о прибытии поезда, вырвались нарастающий рев и плотная стена спертого воздуха. В вагоне д'Агоста умудрился найти свободное место. Устроившись на пластиковом сиденье, он закрыл глаза и почти бессознательно стал отсчитывать станции. На Девяносто шестой улице д'Агоста открыл глаза, встал и вышел.
Он пересек Бродвей, направляясь на запад к Риверсайд-драйв, вниз по Девяносто четвертой улице, мимо Уэст-Энд-авеню. Сквозь узкую полоску зелени Риверсайдского парка виднелись Вест-Сайдское шоссе и река Гудзон. Сгущались сумерки, в воздухе пахло сыростью. Молния высветила Нью-Джерси, искрившийся ночными огнями на другом берегу.
Табличка с номером ближайшего дома сообщала: «214». Два четырнадцать! Д'Агоста выругался. Он и впрямь потерял хватку. Теперь нужно идти дальше вверх, может, даже в Гарлем.
Вернуться к метро? Нет, это же сколько переть в гору, к Бродвею, затем снова толкаться на платформе и опять топать вверх по городу. Ловить такси? Дохлый номер – тоже нужно подниматься к Бродвею.
Махнув рукой, д'Агоста подумал, что идти-то всего десять – пятнадцать небольших кварталов. И, похлопав себя по животику, решил, что в запасе есть еще час, а калории от чизбургера неплохо бы сжечь.
Он взял энергичный темп, слушая, как бряцают ключи и наручники. Ветер вздыхал в листве на краю Риверсайдского парка. Яркий электрический свет заливал фасады домов, большинство из которых могли похвастаться привратниками или даже охраной. В восемь часов люди еще только возвращались с работы: мужчины и женщины в костюмах, музыкант с виолончелью, парочка типов профессорского вида, которые громко спорили о ком-то по имени Гегель. При виде д'Агосты многие улыбались, приветливо кивали; после 11 сентября люди по-новому взглянули на вещи, особенно на полицию. Ну как тут не рваться на прежнее место, хватаясь за первый же шанс?!
Напевая нехитрый мотивчик, д'Агоста вдыхал смесь соленого воздуха, смога, запаха мусора и асфальта. Так благоухал только Вест-Сайд. В круглосуточном продуктовом магазине прямо на месте жарился и варился кофе.
Нью-Йорк – город-наркотик, он попадает в кровь и не дает от себя отвыкнуть. Когда экономика восстановится, появятся вакансии, и первая из них будет за ним, за д'Агостой. Господи, за такое стоит бороться!
Д'Агоста пересек Сто десятую улицу, а номера домов едва перевалили за четвертую сотню. Черт, на Риверсайде улицы определенно пересекались по какой-то неправильной формуле. Д'Агоста перестал гадать и просто шел, уяснив только одно: дом Пендергаста много дальше, чем он рассчитывал.
Тут же на ум пришла мысль: Пендергаст, наверное, живет в коттеджах, выделенных преподавателям университета. Если фэбээровец вроде нашего доктора Пендергаста и поселится в трущобах, то только среди академиков.
Роскошные постройки сменились простенькими, но аккуратными домами из песчаника, улицы заполнились студентами Колумбийского университета в мешковатых одеждах. На глазах у д'Агосты из окна высунулся парень и, прокричав что-то приятелю внизу, бросил тому книгу.
Д'Агоста вдруг задумался: родись он в семье, где хватало денег, уже сейчас он мог бы стать матерым писателем. Кто знает, может, его полюбили бы критики? Где, как не в колледже, обзаводиться связями! Особенно в правильном колледже, ведь если копнуть, половина штата критиков «Нью-Йорк таймс» выходцы из Колумбийского университета. Пресловутое «Книжное обозрение» – вообще королевство блата.
Но тоска развеялась, едва д'Агоста вспомнил слова своего итальянского дедушки: «Aqua passata» [19].
На Сто двадцатой улице д'Агоста остановился перевести дух. Он достиг северной оконечности округа Колумбия, и впереди последним аванпостом на границе фронтира и ничейной земли возвышался «Интернэшнл-Хаус» [20].
Д'Агоста покрыл уже милю – свою дневную норму, – однако гордиться собой не дала очередная табличка с номером дома: «550». Чертыхнувшись, он посмотрел на часы: десять минут девятого. Время есть, но что толку? Здесь ведь даже такси не поймаешь. Студенты словно вымерли, зато чаще стала встречаться праздношатающаяся молодежь, толпами облепившая крылечки домов; подростки провожали д'Агосту взглядами, свистя ему вслед или бормоча что-то невнятное. И тут его осенило: дом 891 по Риверсайд-драйв должен быть где-то в районе Сто тридцать пятой улицы; добраться туда – дело десяти минут... Если идти через самое сердце Гарлема.
* * *
Мистика, подумал д'Агоста, еще раз перечитывая адрес, каллиграфическим почерком написанный на карточке. Однако ошибки быть не могло.Оставляя позади «Интернэшнл-Хаус», последний оазис света, д'Агоста не торопился, но и не медлил. Он не испытывал страха – проводником ему станут униформа и «глок» калибра 9 миллиметров.
Пейзаж быстро менялся. Исчезли студенты, ушла суета. Тишина окутала темные фасады домов и разбитые фонари. Вокруг стало пусто. Проходя по Сто тридцатой улице, д'Агоста миновал старый особняк – действительно старый, настоящий дворец наркоманов. Дом зиял пустыми глазницами разбитых окон и обдавал улицу запахом плесени и мочи. Следующим попался «отель» с одноместными «номерами». Под нескончаемый лай собаки постояльцы сидели на крылечке, потягивая пиво и провожая д'Агосту мутными взглядами.
У тротуара выстроился целый автопарк разбитых машин, без окон и даже без колес. Но проезжая часть практически пустовала. Мимо проехала старая «хонда-аккорд», изначальный цвет которой съела коррозия. Через минуту д'Агосту обогнал золотистый «шевроле-импала» с тонированными стеклами. Машина скрылась за следующим поворотом, но до этого, поравнявшись с д'Агостой, вроде как сбавила скорость. Спокойно, подумал д'Агоста, в городе наверняка миллион таких тачек. После тепличной жизни в Саутгемптоне у него началась паранойя.
Он все продолжал идти мимо заброшенных зданий, превращенных в «отели» и самоуправляющиеся организации. На тротуарах мусор и осколки соседствовали с собачьим дерьмом. Освещение пало жертвой любимой забавы уличных банд – стрельбы по фонарям; их пытались чинить, но труды ремонтников пропадали втуне.
Эксцентричность Пендергаста показалась д'Агосте еще эксцентричнее, когда он подошел к самому черному сердцу западного Гарлема. В следующем, Сто тридцать втором, квартале царила кромешная тьма. Мертвые фонари не освещали последние два уцелевших здания, приспособленные под «отели». Хулиганы не пощадили даже лампы на автостоянке. Идеальное место для засады на безрассудных прохожих.
Тряхнув головой, д'Агоста отчитал себя за то, что размышляет не как офицер. При нем униформа, оружие, рация – что еще нужно?
Он уверенно зашагал вниз по улице. И вот тогда-то заметил, как медленно – чересчур медленно – за ним катит «импала». Последний фонарь чиркнул лучиком света по золотистому кузову, и остатки сомнений рассыпались в прах. Д'Агоста мог забыть порядок пересечения улиц, но его полицейский радар служил безотказно – и сейчас сигналил на полную громкость, что д'Агосту ведут к центру квартала, в самую западню!
Не раздумывая д'Агоста сорвался с места и дал резко влево, наперерез «шевроле», к Риверсайдскому парку. Уже из темноты спасительной гущи деревьев он увидел, как одновременно распахнулись обе дверцы машины, когда она заскрипела тормозами у тротуара.
Глава 13
Дворецкий, открывший Пендергасту дверь в анфиладу на десятом этаже отеля «Шерри Нидерланд», выглядел настолько
по-британски,что казалось, будто он сошел со страниц романа Вудхауза. Слегка поклонившись, шурша накрахмаленным пластроном
[21], он принял у Пендергаста пальто и золотистую визитную карточку, которую фэбээровец без колебаний оставил на серебряном подносе.
– Не соблаговолит ли джентльмен подождать здесь? – Вновь поклонившись, дворецкий исчез за дверью; было слышно, как он идет по коридору, открывая одну за другой дальние двери.
Через несколько минут дворецкий вернулся и провел посетителя в обшитую деревянными панелями гостиную. Там в жарком пламени большого камина весело трещали березовые поленья.
– Прошу, располагайтесь, где вам угодно.
Пендергаст, натура теплолюбивая, выбрал ближайшее к камину кресло, обтянутое красной кожей.
– Граф примет вас с минуты на минуту. Не желаете ли бокал хереса? Смею предложить отличный амонтильядо.
– Благодарю.
Дворецкий бесшумно вышел и через минуту внес на серебряном подносе хрустальный бокал с бледно-янтарной жидкостью. Оставив его на столике у кресла, слуга так же бесшумно удалился.
Потягивая изысканный напиток, Пендергаст оглядывал шикарно обставленную комнату, и лаконичность стиля все больше и больше увлекала его. Здесь персидский ковер времен шаха Аббаса и камин из серого флорентийского камня с гербом старинной благородной семьи удивительным образом примирили красоту и уют. На столике, где дворецкий оставлял херес, несколько предметов из серебра, антикварный сифон, флакончики из римского стекла с духами и маленькая этрусская статуэтка из бронзы тоже требовали внимания Пендергаста.
Но поразило гостя другое: над каминной полкой висела картина Вермера. В холодном фламандском свете у окна в свинцовом переплете сидела женщина, кружева в ее руках отбрасывали на платье паутинку теней. И хоть эту работу Пендергаст видел впервые – а все тридцать пять творений мастера он знал наперечет, – мысль о подделке отбросил сразу. Игру света и тени Вермера подделать было нельзя.
На противоположной стене висело незаконченное «Обращение святого Павла» в стиле Караваджо. Уменьшенная версия того, что художник написал для церкви Санта-Мария-дель-Пополо в Риме, она своей глубиной и насыщенностью цвета заставила Пендергаста увериться – перед ним этюд самого мэтра.
Третье полотно на стене по правую руку живо напомнило Пендергасту о серии «Воспитание девы» Жоржа де ла Тура. Картина, впрочем, не была копией, а значит, маленькая девочка, что читала книгу при свечах в темной комнате, принадлежит кисти таинственного француза.
Больше картин в комнате не было, но хватало и этих жемчужин. Ни одна из них, однако, не имела ярлыка с названием или именем мастера. Равнодушный к зависти гостей, хозяин повесил их здесь лишь для собственного удовольствия, как часть интерьера.
Выходит, Фоско не так уж и прост.
Из соседней комнаты донеслись звуки, такие тихие, что различить их смог лишь сверхъестественный слух фэбээровца: открылась дверь, защебетала неведомая птица, стуча когтями по деревянным ступенькам, а глубокий голос нежно позвал:
– Ну же, ну, выходи! Так, теперь наверх – раз, два, три. А сейчас вниз – три, два, раз!
Птица – если это была птица – взорвалась щебетом, закудахтала и захлопала крыльями. Тут зазвучал тенор, постепенно набирая силу и громкость, и птица затихла. Как только ноты арии бельканто смолкли, сразу же появился дворецкий.
– Граф примет вас сейчас, – пригласил он.
– Не соблаговолит ли джентльмен подождать здесь? – Вновь поклонившись, дворецкий исчез за дверью; было слышно, как он идет по коридору, открывая одну за другой дальние двери.
Через несколько минут дворецкий вернулся и провел посетителя в обшитую деревянными панелями гостиную. Там в жарком пламени большого камина весело трещали березовые поленья.
– Прошу, располагайтесь, где вам угодно.
Пендергаст, натура теплолюбивая, выбрал ближайшее к камину кресло, обтянутое красной кожей.
– Граф примет вас с минуты на минуту. Не желаете ли бокал хереса? Смею предложить отличный амонтильядо.
– Благодарю.
Дворецкий бесшумно вышел и через минуту внес на серебряном подносе хрустальный бокал с бледно-янтарной жидкостью. Оставив его на столике у кресла, слуга так же бесшумно удалился.
Потягивая изысканный напиток, Пендергаст оглядывал шикарно обставленную комнату, и лаконичность стиля все больше и больше увлекала его. Здесь персидский ковер времен шаха Аббаса и камин из серого флорентийского камня с гербом старинной благородной семьи удивительным образом примирили красоту и уют. На столике, где дворецкий оставлял херес, несколько предметов из серебра, антикварный сифон, флакончики из римского стекла с духами и маленькая этрусская статуэтка из бронзы тоже требовали внимания Пендергаста.
Но поразило гостя другое: над каминной полкой висела картина Вермера. В холодном фламандском свете у окна в свинцовом переплете сидела женщина, кружева в ее руках отбрасывали на платье паутинку теней. И хоть эту работу Пендергаст видел впервые – а все тридцать пять творений мастера он знал наперечет, – мысль о подделке отбросил сразу. Игру света и тени Вермера подделать было нельзя.
На противоположной стене висело незаконченное «Обращение святого Павла» в стиле Караваджо. Уменьшенная версия того, что художник написал для церкви Санта-Мария-дель-Пополо в Риме, она своей глубиной и насыщенностью цвета заставила Пендергаста увериться – перед ним этюд самого мэтра.
Третье полотно на стене по правую руку живо напомнило Пендергасту о серии «Воспитание девы» Жоржа де ла Тура. Картина, впрочем, не была копией, а значит, маленькая девочка, что читала книгу при свечах в темной комнате, принадлежит кисти таинственного француза.
Больше картин в комнате не было, но хватало и этих жемчужин. Ни одна из них, однако, не имела ярлыка с названием или именем мастера. Равнодушный к зависти гостей, хозяин повесил их здесь лишь для собственного удовольствия, как часть интерьера.
Выходит, Фоско не так уж и прост.
Из соседней комнаты донеслись звуки, такие тихие, что различить их смог лишь сверхъестественный слух фэбээровца: открылась дверь, защебетала неведомая птица, стуча когтями по деревянным ступенькам, а глубокий голос нежно позвал:
– Ну же, ну, выходи! Так, теперь наверх – раз, два, три. А сейчас вниз – три, два, раз!
Птица – если это была птица – взорвалась щебетом, закудахтала и захлопала крыльями. Тут зазвучал тенор, постепенно набирая силу и громкость, и птица затихла. Как только ноты арии бельканто смолкли, сразу же появился дворецкий.
– Граф примет вас сейчас, – пригласил он.