Все замерли, ожидая, что граф ответит на столь прямой вызов. Но Фоско лишь улыбнулся:
   – Браво. Вы говорите по-итальянски?
   – Ci provo, – сказал Пендергаст.
   – Дорогой мой, перевести Пуччини так хорошо и сказать просто «пытаюсь» – это, поверьте, самоуничижение. Значит, вам не нравится опера? Надеюсь только, в живописи ваши интересы не столь обывательские. Здесь в зале висит картина самого Гирландайо. Нельзя упускать шанс насладиться божественным творением, идемте.
   – Возвращаясь к нашему делу, – сказал Пендергаст, – не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
   Граф кивнул.
   – Опишите настроение Гроува в ночь смерти. Он был подавлен? Напуган?
   – Да, был. Но давайте же взглянем поближе. – И граф повел их к картине.
   – Граф Фоско, вы одним из последних видели Гроува в живых. Я буду очень признателен, если вы мне поможете.
   – Простите, если покажусь легкомысленным, – граф снова похлопал в ладоши, – но меня восхитил ваш стиль работы. Я страстный поклонник английских детективных романов. Они, возможно, то единственное, за что стоит любить английский язык. Хотя, признаюсь, самому быть подозреваемым – чувство не из приятных.
   – Такова проза жизни. Как вы думаете, почему Гроув был подавлен?
   – Видите ли, он за весь вечер не смог высидеть спокойно и пяти минут. Даже к вину не притронулся – мыслимое ли дело для Джереми Гроува! То и дело выкрикивал что-то невпопад, иногда плакал.
   – Что же его угнетало?
   – Он боялся дьявола.
   Не сдержав возбуждения, леди Милбэнк захлопала в ладоши.
   – Почему вы так думаете? – Пендергаст пристально посмотрел на Фоско.
   – Когда я уходил, Гроув задал наистраннейший вопрос: католик ли я? Я сказал «да», и он попросил одолжить ему крест.
   – И?..
   – Я одолжил. Должен признаться, прочитав утренние газеты, я слегка опасаюсь за его сохранность. Можно мне будет вернуть его?
   – Теперь это вещественное доказательство.
   Граф облегченно вздохнул.
   – Но со временем я смогу получить его назад, правда?
   – Боюсь, сохранившиеся драгоценные камни послужат слабой заменой всей вещице.
   – Отчего же?
   – Ваш крест сильно оплавился.
   – Как! – вскричал граф. – Бесценная фамильная реликвия, десять поколений Фоско носили его! Мне он достался от дедушки на конфирмацию! – Фоско быстро взял себя в руки. – Судьба капризна, мистер Пендергаст. И с этим ничего не поделаешь, так же, как и с тем, что у нас с Гроувом осталось незавершенное дело, и с тем, что по вине Гроува погибла бесценная реликвия. А теперь, – граф потер руки, – может, совершим обмен? Я удовлетворил ваше любопытство, удовлетворите же и вы мое.
   – Увы, я не вправе раскрывать материалы дела.
   – Дорогой мой сэр, кто говорит о деле?! Я имел в виду живопись! Я бы оценил ваше мнение.
   Пендергаст развернулся к картине и навскидку произнес:
   – В том, как написаны лица крестьян, четко прослеживается влияние триптиха Портинари.
   – Гений! – улыбнулся граф Фоско. – Что за глаз!
   Пендергаст отвесил легкий поклон.
   – Я не о вас, мой друг. Я о художнике. Чудо. Гирландайо написал это небольшое панно, а триптих прибыл из Фландрии во Флоренцию только через три года. – С сияющей улыбкой граф огляделся.
   – Но за пять лет до прибытия триптиха семья Портинари получила его этюды, – холодно ответил Пендергаст. – И Гирландайо видел эти наброски. Удивлен, граф, что вы не знали.
   Улыбка исчезла с лица графа, однако тут же вернулась, и Фоско зааплодировал:
   – Отлично, отлично! Вы побили меня на моем же поле. Мне и правда следует изучить вас получше, мистер Пендергаст: для полицейского вы исключительно образованы.

Глава 9

   Гудок в трубке, такой тихий и далекий, будто звонишь на Луну. Д'Агоста надеялся, что ответит все-таки сын Винсент. Говорить с женой совсем не хотелось.
   В трубке щелкнуло, и знакомый голос ответил: «Да?» Хоть бы раз сказала «Привет» или «Алло». Ведет себя так, будто давно развелись и там у нее над душой стоит судебный пристав, сует под нос бумаги: мол, ответить она обязана.
   – Это я.
   – Да?
   «Господи Иисусе!»
   – Я, Винни.
   – Догадалась уже.
   – Позови сына, пожалуйста.
   Пауза.
   – Не выйдет.
   – Это почему? – закипая от гнева, спросил д'Агоста.
   – У нас тут, в Канаде, есть одно заведение. Называется школой.
   Какой же он идиот! Ну конечно, пятница, поддень.
   – Я забыл.
   – Естественно. Ты ведь даже с днем рождения забыл его поздравить.
   – У вас все время было занято.
   – Наверное, собака сбила трубку. Хотя бы открытку с подарком прислал...
   – Так я послал.
   – И опоздал на день.
   – Господи Боже, я виноват, что почта работает медленно?
   Откуда в ней столько злобы? Но он позволяет ей втягивать себя в новую ссору. Лучше просто не отвечать.
   – Слушай, Лидия, я перезвоню сегодня попозже, ладно?
   – У Винсента планы на вечер.
   – Я позвоню завтра утром.
   – Не успеешь. Винсент...
   – Так пусть он позвонит мне.
   – Ты присылаешь нам мизер и хочешь, чтобы мы разорялись на междугородные звонки?!
   – Я стараюсь. В конце концов, могли бы сами сюда переехать.
   – Винни, сначала ты затащил нас в Канаду. Да, мне не понравилась эта дыра, хотя потом что-то случилось, и... И я прижилась. Винсент тоже. У нас друзья, Винни, своя жизнь. А сейчас тебе вожжа под хвост попала, и ты хочешь уволочь нас обратно в Куинс. Только знаешь, Винни? Черта с два я туда вернусь!
   Началось, подумал д'Агоста. За что?! Ведь он всего лишь хотел поговорить с сыном.
   – Лидия, еще не все потеряно. Что-нибудь придумаем.
   – Придумаем? Нам давно пора...
   – Не говори так, Лидия.
   – Нет, я скажу! Давно пора взглянуть правде в лицо. Самое время...
   – Не надо...
   – ...самое время развестись.
   Д'Агоста медленно положил трубку. Нужно отвлечься, забыть. Нужно работать.
   Взяв старое, но милое деревянное здание, полиция Саутгемптона закатала его в шлакоблоки и линолеум цвета блевотины. Тогда из бывшего государственного клуба любителей кантри получилась типичная полицейская штаб-квартира. С типичным, отметил д'Агоста, запахом потных тел, перегревшихся копиров, грязного металла и хлорки в сортире.
   Он не появлялся в участке три дня, и при мысли о возвращении желудок наливался свинцом. Прежде хватало отчетов по телефону, но вот пришел день предстать пред светлы очи начальника. Да еще звонок Лидии выбил его из колеи.
   Косые взгляды коллег напомнили д'Агосте о вечерах, когда он не ходил с компанией в боулинг-клуб и не играл в дартс за пивом у «Тини». Зря он, наверное, отнесся к этой работе как к перевалочному пункту. Разумные люди заводят друзей, где бы они ни находились.
   Надпись на матовом стекле двери гласила: «БРАСКИ». Имя лейтенанта тускло поблескивало золотом в обрамлении черного. Отбросив лишние мысли, д'Агоста постучал.
   – Да входите уже!
   Начальник сидел за старым металлическим столом, на краю которого возвышалась кипа газет: от «Пост» и «Таймс» до «Ист-Гемптон рекорд» – все посвященные расследованию. Д'Агоста поразился, как плохо выглядел лейтенант: он осунулся, под глазами темнели круги.
   – Ну, рассказывай, – указал Браски на стул.
   Заслушав краткий доклад, лейтенант со вздохом провел пятерней по преждевременной плешке.
   – Завтра возвращается шеф, а у нас полный голяк: ни бывших владельцев поместья, ни волос, ни частиц кожи, ни очевидцев. Когда приедет Пендергаст? – не сумев скрыть отчаяния, спросил он.
   – Через полчаса. Просил удостовериться, все ли готово.
   – Готово, готово. – Вздохнув, лейтенант встал. – Идем.
* * *
   Хранилищем вещдоков в участке называли сооружение из сваренных грузовых контейнеров. Они железной змеей протянулись позади здания, на краю последнего из уцелевших картофельных полей Саутгемптона.
   Лейтенант открыл дверь магнитной карточкой. В узком темном проходе между переполненных шкафов и полок сержант Джо Лиллиан как раз выкладывал на стол последний предмет. Он замечательно поработал, разложил все по порядку: бумаги, пергаментные конверты, пробирки с частицами.
   – Специальному агенту понравится, – сказал Браски.
   Может, лейтенант и съехидничал, а может, действительно хотел угодить, д'Агоста понять не успел. Из-за спины послышался елейный голос:
   – Понравится, лейтенант, даже очень.
   Непонятно как, но Пендергаст проник в хранилище вслед за ними, напугав лейтенанта до полусмерти. Поджав губы и заложив руки за спину, фэбээровец подошел к столу и осмотрел вещдоки, как коллекционер осматривает предложенный раритет.
   – Вы тут располагайтесь, – пригласил агента Браски. – У нас, конечно, не лаборатории ФБР, скромно, почти по-домашнему.
   – Скромно, под стать тому, что убийца оставил. Собственно, я не ищу чего-то конкретного. Вот только... Ага, расплавленный крест. Разрешите?
   Сержант Лиллиан извлек крест из конверта и передал Пендергасту. Тот бережно осмотрел предмет со всех сторон и сказал:
   – Я бы хотел отослать его в лабораторию в Нью-Йорк.
   – Нет проблем. – Лиллиан упаковал конверт с крестиком в пластиковый пакет.
   – И еще вот это. – Откупорив пробирку с частицами серы, Пендергаст понюхал ее и вновь закупорил.
   – Будет сделано, – сказал Лиллиан.
   – А вас, сержант, – спросил Пендергаст д'Агосту, – что-нибудь заинтересовало?
   – Пожалуй, – подошел к столу д'Агоста.
   Приметив пакет с письмами, он вопросительно взглянул на Лиллиана.
   – Судебная экспертиза уже состоялась, – поведал сержант. – Так что все в вашем распоряжении.
   Первое письмо написал Гроуву Джейсон Принц. Краем глаза д'Агоста заметил, как ухмыляется Лиллиан. Черт возьми, что здесь такого? Однако, вчитавшись, д'Агоста покраснел. «Бог мой, Иисусе!» – подумал он и отложил письмо.
   – Век живи, век учись, да? – осклабился Лиллиан.
   На столе оставалась еще небольшая стопка книг: «Трагическая история доктора Фауста» Кристофера Марло, «Новая книга христианских молитв», «Malleus Maleficarum».
   – «Молот ведьм», – перевел Пендергаст последнее название. – Практическое пособие для профессиональных охотников на ведьм, кладезь знаний по темным искусствам.
   Рядом с книгами лежала стопка распечатанных интернет-статей. Д'Агоста взял верхний лист: файл с сайта «Maledicat Dominus», чары и молитвы для защиты от дьявола.
   – За последние сутки жизни Гроув посетил массу тематических сайтов, – пояснил Браски.
   Рассматривая под лупой пробку от винной бутылки, Пендергаст поинтересовался:
   – Что было на ужин?
   Браски пролистал несколько страниц в записной книжке и передал ее Пендергасту.
   – Дуврская камбала, – прочитал тот, – говяжьи медальоны в бургундском вине и грибном соусе, корейская морковь, салат, лимонный шербет. Подавалось с шато петрюс девяностого года, затем – с вин санто де Альтези девяносто шестого. Отличный вкус.
   Вернув блокнот, Пендергаст взял со стола мятый лист бумаги.
   – Это черновик, – сказал Браски. – Мы нашли его скомканным в корзине.
   – Пробный экземпляр статьи для «Арт ревю». Для завтрашнего выпуска, если не ошибаюсь. – Пендергаст разгладил лист и зачитал: – "Великая дисциплина – великая история. Великая история – великие события, великие места и моменты. В истории искусств известно немало событий, величие которых разделили бы многие. Сколько критиков вырезали бы себе языки за то, чтобы оказаться на бульваре Капуцинов в апреле тысяча восемьсот семьдесят четвертого года [14], или за то, чтобы вместе с Браком [15] впервые узреть «Юных дев Авиньона» Пикассо. И я рад сообщить, что история искусств совершила новый поворот. Великим местом станет Ист-Виллидж, а великим моментом – открытие серии «Голгофа» Мориса Вильнюса".
   – Кажется, вчера вы сказали, что Гроув ненавидел работы Вильнюса? – напомнил д'Агоста.
   – Выходит, Гроув пережил смену идеалов. – Пендергаст задумчиво вернул черновик на место. – Теперь ясно, чему так радовался Вильнюс.
   – Рядом с компьютером мы нашли похожую статью. – Браски указал на второй лист бумаги. – Распечатка не подписана, но принадлежит перу Гроува.
   – Статья для «Берлингтон мэгэзин». «Новый взгляд на „Воспитание девы“ Жоржа де ла Тура». – Пендергаст бегло просмотрел статью. – Короткая статья, здесь Гроув пересматривает свою критику, в которой назвал работу де ла Тура подделкой. – Он положил статью на стол. – В последние часы жизни Гроув изменил взгляды на многие вещи.
   Пендергаст плавно переместился к перечню телефонных звонков.
   – Пригодится, правда, Винсент? – сказал он, передавая д'Агосте пачку распечаток.
   – Мы только утром получили ордер и сразу же сделали запрос, – пояснил Браски. – Сзади прикреплены имена, адреса и краткая характеристика каждого, кому звонил Гроув.
   – Похоже, в последний день он звонил многим, – сказал д'Агоста, пробегаясь по списку.
   – Многим, – подтвердил Браски, – странным людям.
   Странного в списке действительно было много. По международной линии Гроув звонил в Нью-колледж, Оксфорд, на кафедру истории средних веков профессору Лэйну Монткальму. Затем по местной линии он разговаривал с Эвелин Милбэнк и Джонатаном Фредриком. Многие номера принадлежали справочным. Около двух пополуночи Гроув созванивался с Локком Баллардом, промышленником, потом с Найджелом Катфортом и только потом – много позже – Гроув вызывал отца Каппи.
   – Мы планируем всех опросить, – сказал Браски. – Монткальм, кстати, один из крупнейших специалистов по средневековому сатанизму.
   Пендергаст кивнул.
   – Милбэнк и Фредрику Гроув звонил скорее всего, чтобы договориться насчет той самой вечеринки. Но вот зачем Гроув звонил Балларду, мы не имеем понятия. У нас даже нет свидетельств того, что они вообще встречались. Катфорт вроде как музыкальный продюсер, но данных тоже ноль, никаких следов того, что их с Гроувом пути пересекались. Однако Гроув, как ни странно, достал их домашние номера.
   – А как насчет справочных? – спросил д'Агоста. – Гроув обзвонил с десяток городов.
   – Очевидно, он пытался выследить некоего Бекманна. Ренье Бекманна. Тем же самым он занимался и в Интернете.
   Положив на стол грязную салфетку, которую до того изучал, Пендергаст произнес:
   – Отличная работа, лейтенант. Не возражаете, если и мы опросим кое-кого из этих людей?
   – Пожалуйста, действуйте.
* * *
   У хвастливо припаркованного напротив участка «роллс-ройса» их ожидал водитель при полной форме.
   Пендергаст с д'Агостой сели в машину. Как только мощный двигатель набрал обороты, фэбээровец достал из кармана блокнот в кожаной обложке и стал делать заметки ручкой с золотым пером.
   – Похоже, с подозреваемыми у нас негусто.
   – Да уж, со знакомыми Гроува та же проблема.
   – Морис Вильнюс наверняка отпадает сразу. Да и список оставшихся кандидатур, думаю, сократится быстро. Ладно, вот план работы на завтра. – Он вырвал листок и передал д'Агосте. – Вы поговорите с Милбэнк, Баллардом и Катфортом. Я беру на себя Вильнюса, Фоско и Монткальма. Вот удостоверения ФБР из местного отделения Южного округа Манхэттена. Предъявите, если кто-то откажется отвечать.
   – Я должен искать что-то конкретное?
   – Действуйте, как обычный полицейский. Боюсь, мы сейчас на той стадии, когда надо уподобиться старым легавым и ползать, вынюхивая следы. Кажется, в своих романах вы писали именно так?
   – Не совсем, – криво усмехнулся д'Агоста.

Глава 10

   Опустив газету и принюхавшись, Найджел Катфорт ощутил запах серы. А ведь это не в первый раз, подумал он, и отсюда, из уютного «баухаузовского» уголка для завтраков, он мысленно проклял обслуживающий персонал дома на Пятой авеню. Эти тупицы дважды проверяли вентиляцию и ничего не нашли. Откуда же тогда вонь?!
   – Элиза! – отшвырнув газету, закричал Катфорт.
   Вторая жена (ту старую кошелку, что износила себя, родив детей, Катфорт давно уже сбагрил и нашел товар посвежее) стояла в дверях, в тренировочном трико, и расчесывалась, наполняя воздух треском статического электричества.
   – Опять этот запах, – пожаловался Катфорт.
   – А то я не заметила.
   Отбросив назад часть длинных белокурых прядей, Элиза принялась за другую. Еще совсем недавно это привело бы Катфорта в восторг, но сейчас он испытал раздражение. Как можно ежедневно тратить полчаса на то, чтобы причесаться?!
   – Я выложил за квартиру пять с половиной лимонов, – сказал он, закипая от злости, – а здесь воняет, как на уроке химии! Вызови техников.
   – Вообще-то телефон у тебя под рукой. – Подобные колкости были обычным делом, но Катфорт пропускал их мимо ушей. – У меня фитнес через пятнадцать минут. – Элиза тряхнула волосами. – И я уже опаздываю.
   Жена вышла, и почти сразу же из чулана донесся шум – Элиза искала теннисные туфли. Немного погодя в холле загудел вызванный лифт, и Катфорт остался один. Уставившись в закрытую дверь, он напоминал себе, что сам хотел товар посвежее. Ну и получил.
   Вонь как-то сразу стала сильнее, однако вызывать техников в третий раз Катфорту не улыбалось. Если бы эти придурки знали свое дело, давно бы уже прибежали и все наладили, не ждали бы, пока на них наорут. Катфорту орать надоело, а кричать за него больше некому – соседей с других этажей запах серы, казалось, не беспокоил. Побеспокоиться мог бы кто-нибудь с этажа Катфорта, но хозяева смежной квартиры еще не вселились.
   Почувствовав укол тревоги, Катфорт встал. Помнится, Гроув звонил и жаловался на запах серы и еще на сотню странностей. Перед смертью старый клоп совсем сбрендил.
   Так откуда же запах? Катфорт прошел в гостиную – там пахло сильнее. В библиотеке запах был гуще, но как нигде воняло у аппаратной. Принюхиваясь, словно собака, Катфорт остановился у своей сокровищницы.
   Отперев дверь, он вошел и зажег свет. Здесь хранились его замечательный 64-канальный режиссерский пульт, система параллельных записывающих жестких дисков и стеллажи с акустической аппаратурой. На концерте в Алтамонте Мик Джаггер разбил о сцену прославленный «телекастер» Кейта Ричардса 1950 года – и вот, пожалуйста, гитара согревает душу коллекционера, заключенная в стеклянный шкаф на дальней стене. А рядом с ней буреют пятна кофе и дразнят глаз пошловатые карикатурки на полях нотных листов со словами песни «Imagine». Дура Элиза додумалась сравнить одно из величайших собраний реликвий рока с «Планетой Голливуд»!.. В этой комнате с допотопной 4-дорожечной демозаписи, доставленной из Цинциннати, впервые зазвучали «Сабербан лаунмуверз». Здесь Катфорт открыл «Брилло-Пи» и «Рэппа Джоули», и ему никогда не забыть то особое чувство, что волной вздымалось по позвоночнику. Это был дар, который помогал раскрыть перспективные группы. Что это за талант и как он работает, Катфорта не интересовало. Главное, денежки капали.
   «Планета Голливуд», значит? Шла бы ты, милая, знаешь куда...
   Следуя призрачной тропкой запаха, Катфорт уперся в окно из листового стекла. Что ж, значит, пахнет из студии. Толкнув тяжелую звуконепроницаемую дверь, он словно бы окунулся в маслянистый туман. Здесь воняло даже хуже, чем серой – будто кто-то жарким полднем пас тут свиней, подливая им на бока жирной грязи.
   Тут не техники нужны, а пожарные, решил Катфорт, оглядывая оборудование: пианино «Безендорфер», микрофоны «Ньюманн», акустические кабины, звукопоглощающее покрытие стен. Тлеет проводка? Нет, вроде все цело.
   К гневу вдруг примешался страх: а если в квартиру забрался домушник? Впрочем, ободрил себя Катфорт, когда работаешь с бандитами, которые избрали путь пороха и свинца вместо языка дипломатии, это чему-то да учит. Ни один даже самый хитрозадый воришка не обойдет его систему безопасности, Убедившись, что записывающая аппаратура выключена, Катфорт провел рукой по набору кнопок, рычажков и спящих глаз светодиодов. И тут заметил белеющий в дальнем углу предмет, похожий на кусок дерева. Подобрав его, Катфорт понял, что это – зуб, смахивающий на кабаний клык, все еще влажный, с кровью и кусочком хряща на корне.
   Едва сдержав тошноту, Катфорт отбросил зуб, и в голове пронеслось: «Суки, взломали мой дом!» Сквозь мысли о надежности сигнализации, замков и охраны в уме проступил образ промоутера, которому Катфорт показывал вчера студию. Неужели он и навел? Откуда же знать, что у кого за тараканы в голове? В таком бизнесе с кем только не приходится иметь дело.
   Завернув зуб в носовой платок, Катфорт помчался на кухню и вытряхнул мерзость в жерло измельчителя мусора. Прибор зажужжал, захрустел, зачавкал, и в ноздри Катфорту ударило такое зловоние, что пришлось отвернуться.
   Заверещал звонок домофона, и Катфорт, подпрыгнув на месте, помчался к двери.
   – Мистер Катфорт? К вам офицер полиции.
   Катфорт взглянул на маленький экран: в холле топтался полицейский лет под сорок.
   – В субботу? Что ему нужно?
   – Он сказал, что будет говорить только с вами, сэр.
   Успокоив наконец дыхание, Катфорт смекнул, что офицер пришел не так уж не вовремя.
   – Пусть поднимается.
* * *
   Офицер оказался типичным италоамериканцем, а жуткий акцент выдал в нем выходца из рабочего класса района Куинс. Усадив копа на диван в гостиной, Катфорт устроился в кресле напротив. То, что спрашивать будут о Гроуве, он понял сразу, а значок саутгемптонского департамента лишь подтвердил опасения. Катфорт запоздало подумал, что многих проблем удалось бы избежать, взгляни он той ночью на экран определителя номера и не ответь на звонок старого сукина сына.
   Коп достал блокнот, ручку и диктофон.
   – Никаких записей, – предупредил Катфорт.
   Пожав плечами, коп убрал диктофон в карман.
   – Как-то странно у вас здесь пахнет, – заметил он.
   – Вентиляция не в порядке... Ну, так чем могу, офицер?
   – Вы знали Джереми Гроува?
   – Нет. – Катфорт скрестил руки на груди.
   – Он звонил вам шестнадцатого октября, рано утром.
   – Гроув мне звонил?
   – Это я у вас спрашиваю.
   Опустив руки, Катфорт закинул левую ногу на правую, затем правую – на левую. Уже жалея, что впустил копа, он утешился тем, что офицер не выглядел особенно умным.
   – Ответ: да, звонил.
   – О чем вы говорили?
   – Мне обязательно отвечать?
   – Нет, по крайней мере сейчас. Но если хотите, можем устроить все официально.
   Перспектива оказаться в участке Катфорта не обрадовала.
   – Все просто: у меня коллекция музыкальных инструментов и рок-реликвий. Гроув это знал и хотел кое-что прикупить.
   – Что именно?
   – Письмо.
   – Покажите.
   Катфорт не дал удивлению пробиться наружу.
   – Идемте, – сказал он, поднявшись.
   Он провел копа в аппаратную и там, осмотревшись, указал на письмо:
   – Вот.
   Нахмурившись, коп подошел и присмотрелся.
   – Письмо Дженис Джоплин Джиму Моррисону, которое секс-дива рок-н-ролла так и не отправила. Всего две строки, – Катфорт подавил смешок, – в которых она называет его худшим из своих любовников.
   Увидев, что офицер переписывает письмо в блокнот, Катфорт закатил глаза.
   – Сколько вы за него просили?
   – Письмо не продается.
   – А Гроув говорил, почему им интересуется?
   – Сказал, будто собирает все, что связано с группой «Дорз». Вот и все.
   – Значит, он позвонил вам в два сорок пять? По-вашему, это нормально?
   – В музыкальном бизнесе спать ложатся очень поздно.
   Катфорт отошел к двери аппаратной, открыл ее, всем видом давая копу понять, что тот уже порядком задержался. Однако офицер, будто бы не замечая этого, стал принюхиваться.
   – А все-таки странно у вас пахнет...
   – Я как раз собирался вызвать техников.
   – Знаете, именно так пахло в доме у Джереми Гроува.
   Вспомнив слова Гроува: «Я ничего не соображаю. Меня убивает запах!» – Катфорт сглотнул. «Глупо все это, – подумал он, – мы же в двадцать, мать его так, первом веке».
   – Вы знакомы с Локком Баллардом? Или с неким Ренье Бекманном?
   Вопросы прозвучали для Катфорта словно выстрелы. Надеясь, что офицер ничего не заметил, он покачал головой.
   – Вы общались с Бекманном? – надавил коп.
   – Нет. – «Дьявол, его нельзя было впускать!»
   – А с Баллардом? Ну, там, по старой дружбе?
   – Нет, я же не знаю его. Ни его, ни того, второго.
   Коп сделал в блокноте пометку. Чертовски длинную пометку, заметил Катфорт, чувствуя, как струйки пота стекают по ребрам. Он попытался сглотнуть, но не вышло – во рту пересохло.
   – Больше вы ничего не хотите сказать? Все, кто общался с Гроувом в ту ночь, говорят, что он был подавлен. Не совсем то настроение для покупок рок-сувениров, не находите?
   – Мне нечего добавить.
   Наконец они вернулись в гостиную, и Катфорт, не предлагая сесть офицеру, остался стоять сам. Хоть бы коп скорее убрался.
   – Мистер Катфорт, у вас в квартире всегда так жарко?
   А ведь действительно жарко, про себя отметил Катфорт.
   – В ночь убийства отопление в доме Гроува не работало, но там так же пекло.
   Офицер испытующе смотрел на Катфорта. Тот по-прежнему не отвечал. Тогда коп, фыркнув, закрыл блокнот и вставил ручку в кожаную петельку.
   – На вашем месте, мистер Катфорт, я бы не стал отвечать без адвоката.
   – Это почему?
   – Адвокат предупредил бы, что молчать лучше, чем врать.
   – С чего вы взяли, что я вру? – уставился Катфорт на копа.
   – Гроув ненавидел рок.
   Катфорт подавил ответ, видя, как недооценил офицера. Коп если и глуп, то глуп как змея.