Страница:
Как раз в этот момент в монастырь Милосердие Будды входили Танский монах и охранявшие его Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Они слышали все, что говорил Сунь У-кун, находившийся в воздухе. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн сразу же оставили наставника, бросили поклажу и, уцепившись за порыв ветра, тоже поднялись в воздух. Подлетев к Сунь У-куну, они начали расспрашивать его, как удалось покорить оборотней.
– Одного оборотня загрыз до смерти дух – повелитель созвездия Дикой собаки, – сказал им Сунь У-кун. – У оборотня спилили рога, содрали шкуру и отдали мне. Два других оборотня доставлены сюда живыми.
– Надо их сейчас же показать всем чиновникам и простому народу. Тогда нас примут за мудрецов и за божества, – сказал Чжу Ба-цзе, выслушав Сунь У-куна. – Кроме того, надо попросить духов – повелителей созвездий сойти с облаков и спуститься на землю. Пусть отправятся вместе с нами в судебную палату правителя округа, там и решим, что делать с оборотнями. Их вина столь очевидна, что долго говорить не придется, да им и нечего будет сказать в свое оправдание.
– Ишь, каким стал рассудительным, – удивились духи – повелители Четырех созвездий, – даже в законах разбираешься. Ай да Чжу Ба-цзе!
– С тех пор как я стал монахом, я все же кое-чему научился, – ответил Чжу Ба-цзе, задетый за живое.
Духи доставили носорогов на своем радужном облаке прямо к палатам правителя округа и спустились вниз. Перепуганные окружные и уездные чины, а также все жители города и пригородов поспешно воскурили фимиам и стали кланяться небесным духам. Монахи монастыря Милосердие Будды усадили Танского монаха в паланкин и вскоре доставили его к судебной палате правителя округа. Танский монах как только увидел Сунь У-куна, так не переставал благодарить его.
– Ты потрудился подняться на небо и попросил духов – повелителей созвездий спасти нас, – говорил он. – Мы очень беспокоились, что тебя долго не было, и счастливы, что ты вернулся с победой! Расскажи нам все же, куда ты загнал этих оборотней и где изловил их?
Сунь У-кун стал рассказывать все по порядку:
– Третьего дня, простившись со своим уважаемым наставником, я направился на небо разузнать, что и как, и встретил там духа Вечерней звезды, который сразу же распознал в этих оборотнях носорогов. Он сказал, что надо обратиться к духам – повелителям Четырех созвездий. Я тогда же доложил обо всем Нефритовому императору, и он дал повеление отрядить духов, с которыми я и прибыл к пещере. Там я вступил с оборотнями в бой. Но они обратились в бегство. Двое духов – повелителей созвездий Однорогого барана и Волка освободили наставника, а я вместе с духами – повелителями созвездий Дикой собаки и Саламандры преследовал оборотней до самого Западного моря. Благодаря царю драконов, который отрядил на помощь своего наследника с морским воинством, мы изловили бежавших оборотней и доставили их сюда на суд и расправу.
Танский наставник до того был растроган, что без конца благодарил своих избавителей и восхвалял их.
Тем временем окружные и уездные чины, самые старшие и их помощники, а также все прочие чины, зажгли драгоценные свечи и воскурили фимиам в огромных курильницах. Устремив взоры к небу, все они совершили обряд поклонения.
Вскоре Чжу Ба-цзе наскучили все эти церемонии и он стал выказывать нетерпение. Схватив жертвенный нож, он одним ударом отрубил голову оборотню Удалившемуся от суеты. Еще одним ударом он отрубил голову оборотню Удалившемуся от жары. Затем он взял пилу и отпилил у них рога. Но Сунь У-кун придумал еще лучше.
– Уважаемые духи – повелители созвездий! – воскликнул он. – Возьмите с собой на небо эти рога, поднесите их Нефритовому императору и доложите ему об исполнении его повеления. У меня с собой есть еще два рога. Один из них мы оставим в палате правителя округа, – пусть хранится в память о том, как все население уезда было избавлено от подати благовонным маслом. А другой рог мы возьмем с собой и поднесем его Будде на чудесной горе Линшань.
Духи – повелители созвездий очень обрадовались, сразу же распростились с Великим Мудрецом, поклонились ему, вскочили на облако, излучающее сияние всех цветов радуги, и умчались на небо с докладом к Нефритовому императору. Окружные и уездные чины стали просить Танского монаха и его учеников погостить у них, устроили великолепное угощение из постных блюд, на которое пригласили даже низших чинов из сел и деревень. Тут же было объявлено во всеуслышание всем военным и гражданским чинам, что с будущего года отменяется подать благовонным маслом, а также навечно освобождаются от обязательной поставки благовонного масла все крупные дворы в уезде. Кроме того, мясникам приказали разрубить носорогов, содрать с них кожу, промыть ее селитрой, обсушить и изготовить из нее латы и панцири, а мясо разделить поровну между всеми чиновными людьми. Затем было дано распоряжение купить у жителей пустой участок земли из сумм от денежных штрафов и на этом участке воздвигнуть монастырь в честь духов – повелителей четырех созвездий, покоривших оборотней-носорогов. Там же установить в честь Танского монаха и его учеников четыре молельни, в которых поставить каменные плиты с резными письменами, дабы веки вечные вспоминать их с благодарностью. Все двести сорок богатых дворов, поставлявших благовонное масло для светильников, наперебой принимали Танского монаха и его учеников к себе на трапезу, так что у наших героев не оставалось ни одной свободной минуты. Чжу Ба-цзе блаженствовал на этих пирах и в благодарность одаривал хозяев разными драгоценностями, добытыми в пещере, часть которых он все же успел запрятать себе в рукава. Прошел месяц, а путников все не отпускали. Наконец Танский наставник не выдержал.
– Возьми все оставшиеся у нас драгоценности и подари их монахам монастыря Милосердие Будды, – велел он Сунь У-куну. – Ни к кому больше мы в гости не пойдем. Придется хитростью выбраться из города еще до рассвета. Не то, предаваясь неумеренному веселью, мы прогневим Будду, и на нашу голову свалятся еще какие-нибудь беды и несчастья.
Сунь У-кун послушался и раздал все ценности до единой монахам.
На следующий день он встал до наступления пятой стражи и стал будить Чжу Ба-цзе, чтобы тот оседлал коня. Наевшись вволю и изрядно выпив, Чжу Ба-цзе сладко спал.
– Зачем в такую рань седлать коня? – пробурчал он спросонья.
– Наставник велел сейчас же отправляться в путь, – прикрикнул на него Сунь У-кун.
Растирая руками заспанную морду, Чжу Ба-цзе принялся ворчать.
– Опять наш наставник начинает чудить, – бормотал он. – Ведь нас пригласили к себе двести сорок богатых дворов, а мы побывали лишь в тридцати. Я только-только начал отъедаться. С какой же стати я опять должен переносить муки голода?!
Танский наставник услышал и стал бранить его:
– Какой же ты прожорливый! – сказал он. – Перестань болтать и вставай скорей! Если посмеешь сказать хоть еще одно грубое слово, я велю Сунь У-куну выбить тебе зубы железным посохом с золотыми ободками!
От слов «выбить зубы» Чжу Ба-цзе опешил.
– Наставник, ты совсем переменился ко мне, – жалобно произнес он. – Прежде, бывало, всегда жалел меня, любил, оберегал от насмешек, а когда старший братец хотел поколотить меня, удерживал его и мирил нас. За что же ты теперь так ненавидишь меня?
– Дуралей! – остановил его Сунь У-кун. – Наставник ругает тебя за твое обжорство и боится, что мы опоздаем. Живо собирай поклажу и седлай коня, чтобы и впрямь не пришлось бить тебя!
А надо вам сказать, что Чжу Ба-цзе действительно очень боялся побоев. Вскочив на ноги, он быстро оделся и стал будить Ша-сэна.
– Вставай скорей! – кричал он. – Не то и тебе достанется.
Ша-сэн вскочил и начал собираться Когда сборы были закончены, Танский наставник замахал на учеников руками:
– Бога ради тише! – сказал он. – Только бы не разбудить здешних монахов.
Он поспешно влез на коня, ученики открыли монастырские ворота, и все они, выбравшись на большую дорогу, тронулись в путь.
Вот уж право:
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ ,
– Вчера вечером мы недоглядели, и ночью они все умчались на своих облаках! Все присутствующие при этих словах невольно обратили взоры к небу и начали совершать благодарственные поклоны.
Молва об этом происшествии быстро облетела весь город, и вскоре о нем уже знали все начальники, чиновники и должностные лица. Богатым семьям было велено устроить щедрые жертвоприношения из разных яств в молельнях, выстроенных в честь Танского монаха и его учеников, дабы выразить признательность за оказанное благодеяние, но об этом мы рассказывать не будем.
Вернемся к Сюань-цзану и его спутникам, которые шли, нигде не останавливаясь, и, как говорится, ели под ветром и спали под дождем. Дорога была ровная, спокойная, и путники благополучно шли уже более двух недель без всяких приключений. Но вот в один прекрасный день они вновь увидели перед собой высокую гору. Танского монаха, как всегда, обуял страх, и он с тревогой обратился к Сунь У-куну.
– Посмотри, братец, какая неприступная гора вздымается впереди. Надо быть поосторожнее!
– Да что ты! – рассмеялся Сунь У-кун. – Полно трусить, наставник! Мы приближаемся к райской обители Будды. Ручаюсь, что здесь нет ни дьяволов, ни оборотней. Оставь свои заботы и печали!
– Братец мой, хоть ты и говоришь, что отсюда недалеко до райской обители Будды, – возразил Танский наставник, – но ведь еще третьего дня монахи сказали нам, что до столицы страны Зарослей небесного бамбука еще две тысячи ли, а сколько нам идти до обители Будды – неизвестно.
– Наставник! – полушутя сказал Сунь У-кун. – Уж не забыл ли ты сутру «О сердце», составленную великомудрым наставником созерцания У Чао?
– Эту сутру я всегда ношу при себе, подобно облачению и патре, – обиженно ответил Танский наставник. – Был ли такой день, когда бы я не читал ее наизусть, или такой час, когда бы я забывал о ней, начиная с того времени, когда меня обучил сам великомудрый У Чао?! Как же ты можешь говорить, что я забыл ее? Да я могу прочесть ее наизусть с начала до конца и с конца до начала!
– Не спорю, что ты можешь прочесть ее всю наизусть, – не унимался Сунь У-кун, – но ведь ты, наверное, ни разу не просил того великомудрого наставника объяснить сокровенный смысл ее.
– Ах ты, обезьянья морда! – вспылил Танский наставник. – Откуда ты взял, что я не знаю ее истинного смысла? А ты сам знаешь?
– Да, я знаю и могу объяснить ее!
После этих слов Танский наставник и Сунь У-кун сразу умолкли и погрузились в молчание.
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн расхохотались и стали подтрунивать над Сунь У-куном.
– Морда ты этакая! – сказал Чжу Ба-цзе. – Да ты ведь тоже из породы оборотней, как и я! У какого же праведника ты учился толкованию священных книг? Какой монах рассказывал тебе о законе Будды? Что ты корчишь из себя, пустая голова? Смеешь еще бахвалиться: «Знаю! Могу!». Чего же теперь замолчал? Объясняй, мы послушаем!
– Да неужто ты поверил ему? – заливаясь хохотом, проговорил Ша-сэн. – Просто старший братец заговаривает зубы нашему наставнику, чтобы он не останавливался в пути. Он умеет лишь одно: орудовать своим посохом, вот и все. Где уж ему толковать священные книги!
– У-нэн, У-цзин! – вскричал Танский наставник. – Прекратите ваши глупые шутки. Сунь У-кун понимает сокровенный смысл священных книг, а это и есть истинное толкование.
Беседуя и споря, наставник и его ученики незаметно прошли довольно большой отрезок пути, перешли через несколько горных перевалов и увидели в стороне от дороги большой монастырь.
– Гляди-ка, У-кун! Монастырь! – обрадовался Танский наставник. – Да какой красивый! – и он тут же стал слагать стихи:
– Наставник! – прервал его мысли Чжу Ба-цзе. – Я столько лет сопровождаю тебя, но никогда не замечал, чтобы ты узнавал дорогу. А эта дорога тебе разве знакома?
– Нет, не знакома, – отвечал Танский монах, – но в священных книгах и сборниках песнопений я читал о том, что Будда любит проводить время в саду для сирых, который находится близ города Шравасти. Там он гуляет под тенью священных деревьев. Говорят, что этот сад купил у наследного сына правителя княжества Шравасти некий богатый купец, прозванный главным попечителем сирых и одиноких, и пригласил Будду читать и толковать священные книги в этом саду. Наследник не сразу продал свой сад. Он сказал: «Мой сад не продается! Я продам его только в том случае, если купец устелит его сплошь слитками золота!» Купец услышал об этом, изготовил кирпичики из золота и выложил ими все дорожки сада. После этого он купил этот сад и, таким образом, получил возможность пригласить достопочтенного владыку – Будду проповедовать там свое учение. Вот я и думаю, что не в честь ли этого события назван так монастырь и не в этом ли саду он построен?
– Вот счастье, – засмеялся Чжу Ба-цзе, представив себе столь неимоверное богатство. – Если все, что вы говорите, правда, то, может быть, нам удастся взять хоть несколько золотых кирпичиков и подарить их людям!
Они поболтали немного, после чего Танский наставник слез с коня и направился к воротам монастыря.
Войдя внутрь, путники были ошеломлены необычайной сутолокой, царившей в монастырском дворе: одни бегали с коромыслами, другие таскали узлы на спине, кто вез тачку, а кто чинно сидел в повозке. Некоторые спали прямо на земле или о чем-то горячо толковали. При виде внезапно появившихся путников – благообразного монаха и уродливых учеников его – люди испугались, расступились и дали им пройти. Танский наставник, опасаясь, что к его спутникам станут привязываться и произойдет ссора, неустанно твердил им: «Ведите себя пристойнее!». Но они и без того держались очень скромно. Завернув за храм Хранителей Будды, наши путники увидели монаха, который степенно вышел к ним. Вот как он выглядел:
– Откуда изволил пожаловать, почтенный наставник?
Прежде чем ответить, Танский монах решил представиться.
– Фамилия моя Чэнь, а зовут меня Сюань-цзан, – сказал он.
– Я получил повеление Танского государя отправиться на Запад к Будде, поклониться ему и испросить у него священные книги. Проходя мимо вашего благодатного места, я счел своим долгом зайти и представиться, а также попроситься на ночлег, всего на одну ночь. Завтра я отправлюсь дальше.
– У нас здесь постоянно останавливаются путники из разных мест, – ответил монах. – Мы предоставляем им все, что может радовать странников. Тем более мы будем счастливы принять тебя, благочинного наставника из восточных земель, и постараемся услужить всем, чем можем.
Танский наставник поблагодарил за радушие, позвал своих учеников, и они вместе пошли по благоухающей фимиамом длинной галерее в келью настоятеля. Когда церемония взаимных поклонов была окончена, гости и хозяева расселись. Ученики Танского наставника почтительно сидели, опустив руки.
К этому времени весь монастырь уже узнал о прибытии праведных монахов из великого Танского государства, посланных за священными книгами. В келью настоятеля набились монахи без различия сана и звания, постоянные обитатели и временные постояльцы, благочестивые старцы и юные послушники – все явились поглядеть на прибывших.
Сразу же после чаепития был накрыт стол. Пока Танский наставник читал молитву «гата» [56], Чжу Ба-цзе ерзал от нетерпения, и сразу же, как только приступил к еде, поглотил в один присест все хлебцы, испеченные на пару, постные блюда и суп.
К этому времени в келью настоятеля набилось еще больше народу. Знающие и понятливые восхищались благовоспитанностью и благообразием Танского монаха, шутники и балагуры потешались над Чжу Ба-цзе, уплетавшим за обе щеки. Ша-сэн заметил это, опустил голову и незаметно ущипнул Чжу Ба-цзе, прошептав: «Веди себя пристойнее!». Но тот так торопился наесться, что обо всем забыл, и громко крикнул: «Да что ты пристал ко мне: пристойно, пристойно, когда в животе совсем пусто?».
– Ты не понял меня, братец! – рассмеялся Ша-сэн. – У всех «благопристойных» на всем свете были такие же пустые животы, как у нас с тобой!
Это подействовало на Чжу Ба-цзе, и он умерил свой аппетит.
По окончании трапезы Танский монах прочел положенную молитву, поблагодарил за угощение, и все покинули свои места. Монахи попросили Сюань-цзана рассказать о возникновении восточных земель. Танский наставник выполнил их просьбу, а дойдя до самых древних времен, в свою очередь спросил, откуда получил свое название этот монастырь. Тот самый монах, который встречал путников, ответил ему:
– Вначале здесь был монастырь для сирот и одиноких княжества Шравасти, – сказал он. – Его называли также Сад покоя [57]. Но так как основатель монастыря, он же попечитель сирот и одиноких, пригласил Будду в сад толковать священные книги и ради этого устлал его золотыми кирпичиками, название монастыря изменилось на нынешнее. Перед нашим монастырем расположен главный город княжества Шравасти, в котором в те времена жил его основатель, а эта гора принадлежала ему и на ней он разбил Сад покоя. Вот откуда и взялось название «Монастырь для сирот и одиноких, устланный золотом». Позади монастыря кое-где до сих пор еще сохранились следы этого сада. Некоторые счастливцы не так давно находили там золото и драгоценности, особенно в размытой почве после проливных дождей.
– Значит, все, что рассказывали про этот сад, сущая правда! – задумчиво произнес Сюань-цзан и обратился с вопросом к монаху: – Не скажешь ли ты, уважаемый отец, почему здесь столько постояльцев? Как только мы вошли в ворота, то сразу же увидели во дворе, под навесами, множество купцов с мулами, лошадьми, повозками и носилками.
– Дело в том, что эта гора, ныне прозванная Стоножкой, прежде отличалась тишиной и покоем, но с недавних пор на ней завелись стоножки-оборотни, я не знаю, то ли из-за перемены погоды, то ли по каким-то другим причинам, – ответил монах. – Они вылезают на дорогу и жалят прохожих. Эти стоножки пока что, слава богу, еще никого не загубили насмерть, но путники все же опасаются переходить через гору. Под самой горой, внизу, находится застава под названием Петушиный крик. Как только там начинают петь петухи, путники могут смело переходить через гору. Вы видели тех постояльцев, которые запоздали, побоялись неприятной встречи со стоножками и предпочли остановиться у нас на ночлег; на рассвете, когда проноют петухи, они отправятся в путь.
– Тогда и мы тоже дождемся петухов, – сказал Сюань-цзан.
Пока шла беседа, снова подали еду.
В это время взошла луна.
Сюань-цзан с Сунь У-куном отправились полюбоваться видами при лунном свете. Вдруг к ним подошел служитель монастыря и сказал:
– Наш преподобный настоятель желает повидаться с тобой, жителем Серединного цветущего государства.
Сюань-цзан поспешно обернулся и увидел, что навстречу ему идет пожилой монах с бамбуковым посохом в руке. Танский монах шагнул вперед и совершил приветственный поклон.
– Должно быть, ты и есть почтенный наставник, прибывший из Серединного цветущего государства? – вежливо спросил он. Сюань-цзан ответил на поклон как положено и скромно промолвил:
– Это я, недостойный…
Настоятель монастыря начал рассыпаться в любезностях.
– Сколь велик твой возраст, уважаемый наставник? – спросил он.
– Живу на свете зря и попусту вот уже сорок пять лет, – учтиво отвечал Сюань-цзан и в свою очередь спросил не менее церемонно: – Дозволь и мне узнать о твоих высоких летах, достопочтенный владыка.
Настоятель монастыря усмехнулся.
– Я старше тебя на шестьдесят лет, но, увы, ума так и не набрался, – с легкой иронией ответил он.
– Значит тебе в этом году исполнилось сто пять лет, – вмешался Сунь У-кун. – А как по-твоему, сколько мне лет?
– Ты хоть и ученик уважаемого наставника, но лицо у тебя чересчур диковинное, – произнес старец, вглядываясь в Сунь У-куна. – Мои глаза плохо видят, тем более при лунном свете, так что я не могу сказать, сколько тебе лет.
Продолжая беседовать, они подошли к задней стене монастыря.
– Мне только что рассказали о том, что за монастырем кое-где еще сохранились следы Сада для сирот и одиноких, – сказал Сюань-цзан. – Где же они?
– Здесь, за воротами заднего двора, – ответил настоятель и велел тотчас же открыть задние ворота. За ними оказался большой пустырь, лишь кое-где виднелись разрушенные цоколи каменных стен и заборов.
Танский наставник молитвенно сложил руки, печально вздохнул и прочел стихи:
– Кто это так горько плачет? – спросил он сквозь слезы, обернувшись к монахам, сопровождавшим его. – Откуда этот плач?
Настоятель монастыря ответил не сразу. Он велел всем своим монахам удалиться и приготовить чай. Когда он убедился, что вблизи никого нет, он низко поклонился Сюань-цзану и Сунь У-куну.
– Что ты, владыка? – воскликнул Сюань-цзан. – За что воздаешь нам такие почести?
– Мне уже больше ста лет, и я кое-чему научился за свой век, – отвечал настоятель. – В часы блаженного созерцания мне не раз приходилось видеть знамения, и я кое-что знаю о тебе, уважаемый наставник, и о твоих учениках: вы – не простые смертные. Только твой ученик может понять истинную причину этого плача.
– Да говори, в чем дело! – нетерпеливо перебил его Сунь У-кун.
– Много лет тому назад, в этот же день, я наблюдал сияние луны, вникая в ее природу. Вдруг зашелестел порыв ветра, и я услышал этот же горестный, скорбный плач. Я сошел со своего монашеского ложа и направился в Сад покоя к развалинам. Там я увидел деву замечательной красоты, весьма благопристойную на вид. Я спросил ее: «Чья ты дочь? Как попала сюда и зачем?». Она ответила мне: «Я царевна, дочь правителя страны Зарослей небесного бамбука. Мне захотелось полюбоваться цветами при лунном свете, и я вышла погулять, а порыв ветра унес меня сюда!».Тогда я отвел ее в пустое помещение, запер там, обложил помещение каменными стенами, наподобие темницы, а в дверях проделал небольшое отверстие, через которое можно было просунуть только плошку с едой. В тот же день я сообщил монахам, что поймал оборотня, связал его и запер. Монахи мои, люди жалостливые, не могли допустить, чтобы дева погибла, и каждый день приносили ей еду и питье. Так она и живет здесь по сей день. Надо вам сказать, что дева эта оказалась очень смышленой: она сразу же поняла, почему я заточил ее. Опасаясь, что кто-нибудь из монахов все же осквернит ее тело, она притворилась сумасшедшей и чудит: лежит и спит там же, где отправляет свои естественные надобности. Днем она несет всякую чушь или сидит, тупо уставившись в одну точку, а когда наступает ночь и воцаряется тишина, мысль о родителях овладевает ею, и она начинает плакать. Много раз я ходил в город, узнавал про царевну, но мне говорили, что та жива и здорова. Вот почему я и не выпускаю эту деву и все время держу ее на запоре. К великому счастью, ныне ты, уважаемый наставник, прибыл в нашу страну, и я возлагаю на тебя все свои надежды. Прошу тебя, когда будешь в столице нашей страны, прояви свои волшебные силы, проникни в эту тайну. Тем самым ты, во-первых, спасешь из беды доброе и невинное существо; во-вторых, покажешь свое волшебство.
– Одного оборотня загрыз до смерти дух – повелитель созвездия Дикой собаки, – сказал им Сунь У-кун. – У оборотня спилили рога, содрали шкуру и отдали мне. Два других оборотня доставлены сюда живыми.
– Надо их сейчас же показать всем чиновникам и простому народу. Тогда нас примут за мудрецов и за божества, – сказал Чжу Ба-цзе, выслушав Сунь У-куна. – Кроме того, надо попросить духов – повелителей созвездий сойти с облаков и спуститься на землю. Пусть отправятся вместе с нами в судебную палату правителя округа, там и решим, что делать с оборотнями. Их вина столь очевидна, что долго говорить не придется, да им и нечего будет сказать в свое оправдание.
– Ишь, каким стал рассудительным, – удивились духи – повелители Четырех созвездий, – даже в законах разбираешься. Ай да Чжу Ба-цзе!
– С тех пор как я стал монахом, я все же кое-чему научился, – ответил Чжу Ба-цзе, задетый за живое.
Духи доставили носорогов на своем радужном облаке прямо к палатам правителя округа и спустились вниз. Перепуганные окружные и уездные чины, а также все жители города и пригородов поспешно воскурили фимиам и стали кланяться небесным духам. Монахи монастыря Милосердие Будды усадили Танского монаха в паланкин и вскоре доставили его к судебной палате правителя округа. Танский монах как только увидел Сунь У-куна, так не переставал благодарить его.
– Ты потрудился подняться на небо и попросил духов – повелителей созвездий спасти нас, – говорил он. – Мы очень беспокоились, что тебя долго не было, и счастливы, что ты вернулся с победой! Расскажи нам все же, куда ты загнал этих оборотней и где изловил их?
Сунь У-кун стал рассказывать все по порядку:
– Третьего дня, простившись со своим уважаемым наставником, я направился на небо разузнать, что и как, и встретил там духа Вечерней звезды, который сразу же распознал в этих оборотнях носорогов. Он сказал, что надо обратиться к духам – повелителям Четырех созвездий. Я тогда же доложил обо всем Нефритовому императору, и он дал повеление отрядить духов, с которыми я и прибыл к пещере. Там я вступил с оборотнями в бой. Но они обратились в бегство. Двое духов – повелителей созвездий Однорогого барана и Волка освободили наставника, а я вместе с духами – повелителями созвездий Дикой собаки и Саламандры преследовал оборотней до самого Западного моря. Благодаря царю драконов, который отрядил на помощь своего наследника с морским воинством, мы изловили бежавших оборотней и доставили их сюда на суд и расправу.
Танский наставник до того был растроган, что без конца благодарил своих избавителей и восхвалял их.
Тем временем окружные и уездные чины, самые старшие и их помощники, а также все прочие чины, зажгли драгоценные свечи и воскурили фимиам в огромных курильницах. Устремив взоры к небу, все они совершили обряд поклонения.
Вскоре Чжу Ба-цзе наскучили все эти церемонии и он стал выказывать нетерпение. Схватив жертвенный нож, он одним ударом отрубил голову оборотню Удалившемуся от суеты. Еще одним ударом он отрубил голову оборотню Удалившемуся от жары. Затем он взял пилу и отпилил у них рога. Но Сунь У-кун придумал еще лучше.
– Уважаемые духи – повелители созвездий! – воскликнул он. – Возьмите с собой на небо эти рога, поднесите их Нефритовому императору и доложите ему об исполнении его повеления. У меня с собой есть еще два рога. Один из них мы оставим в палате правителя округа, – пусть хранится в память о том, как все население уезда было избавлено от подати благовонным маслом. А другой рог мы возьмем с собой и поднесем его Будде на чудесной горе Линшань.
Духи – повелители созвездий очень обрадовались, сразу же распростились с Великим Мудрецом, поклонились ему, вскочили на облако, излучающее сияние всех цветов радуги, и умчались на небо с докладом к Нефритовому императору. Окружные и уездные чины стали просить Танского монаха и его учеников погостить у них, устроили великолепное угощение из постных блюд, на которое пригласили даже низших чинов из сел и деревень. Тут же было объявлено во всеуслышание всем военным и гражданским чинам, что с будущего года отменяется подать благовонным маслом, а также навечно освобождаются от обязательной поставки благовонного масла все крупные дворы в уезде. Кроме того, мясникам приказали разрубить носорогов, содрать с них кожу, промыть ее селитрой, обсушить и изготовить из нее латы и панцири, а мясо разделить поровну между всеми чиновными людьми. Затем было дано распоряжение купить у жителей пустой участок земли из сумм от денежных штрафов и на этом участке воздвигнуть монастырь в честь духов – повелителей четырех созвездий, покоривших оборотней-носорогов. Там же установить в честь Танского монаха и его учеников четыре молельни, в которых поставить каменные плиты с резными письменами, дабы веки вечные вспоминать их с благодарностью. Все двести сорок богатых дворов, поставлявших благовонное масло для светильников, наперебой принимали Танского монаха и его учеников к себе на трапезу, так что у наших героев не оставалось ни одной свободной минуты. Чжу Ба-цзе блаженствовал на этих пирах и в благодарность одаривал хозяев разными драгоценностями, добытыми в пещере, часть которых он все же успел запрятать себе в рукава. Прошел месяц, а путников все не отпускали. Наконец Танский наставник не выдержал.
– Возьми все оставшиеся у нас драгоценности и подари их монахам монастыря Милосердие Будды, – велел он Сунь У-куну. – Ни к кому больше мы в гости не пойдем. Придется хитростью выбраться из города еще до рассвета. Не то, предаваясь неумеренному веселью, мы прогневим Будду, и на нашу голову свалятся еще какие-нибудь беды и несчастья.
Сунь У-кун послушался и раздал все ценности до единой монахам.
На следующий день он встал до наступления пятой стражи и стал будить Чжу Ба-цзе, чтобы тот оседлал коня. Наевшись вволю и изрядно выпив, Чжу Ба-цзе сладко спал.
– Зачем в такую рань седлать коня? – пробурчал он спросонья.
– Наставник велел сейчас же отправляться в путь, – прикрикнул на него Сунь У-кун.
Растирая руками заспанную морду, Чжу Ба-цзе принялся ворчать.
– Опять наш наставник начинает чудить, – бормотал он. – Ведь нас пригласили к себе двести сорок богатых дворов, а мы побывали лишь в тридцати. Я только-только начал отъедаться. С какой же стати я опять должен переносить муки голода?!
Танский наставник услышал и стал бранить его:
– Какой же ты прожорливый! – сказал он. – Перестань болтать и вставай скорей! Если посмеешь сказать хоть еще одно грубое слово, я велю Сунь У-куну выбить тебе зубы железным посохом с золотыми ободками!
От слов «выбить зубы» Чжу Ба-цзе опешил.
– Наставник, ты совсем переменился ко мне, – жалобно произнес он. – Прежде, бывало, всегда жалел меня, любил, оберегал от насмешек, а когда старший братец хотел поколотить меня, удерживал его и мирил нас. За что же ты теперь так ненавидишь меня?
– Дуралей! – остановил его Сунь У-кун. – Наставник ругает тебя за твое обжорство и боится, что мы опоздаем. Живо собирай поклажу и седлай коня, чтобы и впрямь не пришлось бить тебя!
А надо вам сказать, что Чжу Ба-цзе действительно очень боялся побоев. Вскочив на ноги, он быстро оделся и стал будить Ша-сэна.
– Вставай скорей! – кричал он. – Не то и тебе достанется.
Ша-сэн вскочил и начал собираться Когда сборы были закончены, Танский наставник замахал на учеников руками:
– Бога ради тише! – сказал он. – Только бы не разбудить здешних монахов.
Он поспешно влез на коня, ученики открыли монастырские ворота, и все они, выбравшись на большую дорогу, тронулись в путь.
Вот уж право:
Но о том, как отнеслись к внезапному исчезновению Танского монаха и его спутников те богатые семьи, которые с наступлением рассвета стали готовить благодарственные угощения, вы узнаете из следующей главы.
В нарядной, драгоценной клетке
Украдкой отомкнули дверь,
И видишь: феникс разноцветный
Оттуда выпорхнул теперь.
Тайком открыли на рассвете
Тяжелый золотой замок,
И змей-дракон чудесный снова
На волю устремиться смог.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ ,
из которой читатель узнает о том, как был создан сад для сирот и одиноких, и о том, как царь – правитель страны Зарослей небесного бамбука встретился с женихом своей дочери
Итак, когда наступил рассвет, монахи, заметив исчезновение Танского наставника и его учеников, растерянно воскликнули: «Как же это мы упустили живых бодисатв? Видно, не сумели уговорить их побыть с нами еще немного, даже не простились с ними как следует, не попросили их ни о чем». Пока они сетовали на себя, в монастырь явились посланцы от богатых семей, живущих за южной заставой, просить Танского наставника пожаловать к ним в гости. Монахи, всплеснув руками, огорченно сказали им:
Когда с любовью в прошлое ты смотришь,
Со дна его встают воспоминанья,
Но если сожалеешь ты о прошлом,
Ты навлечешь лишь новые страданья
Когда душа очнулась и прозрела,
Три башни строить нам уже не надо. [54]
Окончишь подвиг свой, и возвращенье
В первоначальный мир – твоя награда.
Захочешь ли ты быть подобным Будде,
Иль стать отшельником, познав бессмертье, –
Любовью и смирением ты должен
Изгнать и зависть и жестокосердье.
Очисть себя от всей житейской скверны,
Которой мы всю жизнь живем и дышим,
И лишь тогда душой перерожденной
Ты навсегда сольешься с Небом высшим.
– Вчера вечером мы недоглядели, и ночью они все умчались на своих облаках! Все присутствующие при этих словах невольно обратили взоры к небу и начали совершать благодарственные поклоны.
Молва об этом происшествии быстро облетела весь город, и вскоре о нем уже знали все начальники, чиновники и должностные лица. Богатым семьям было велено устроить щедрые жертвоприношения из разных яств в молельнях, выстроенных в честь Танского монаха и его учеников, дабы выразить признательность за оказанное благодеяние, но об этом мы рассказывать не будем.
Вернемся к Сюань-цзану и его спутникам, которые шли, нигде не останавливаясь, и, как говорится, ели под ветром и спали под дождем. Дорога была ровная, спокойная, и путники благополучно шли уже более двух недель без всяких приключений. Но вот в один прекрасный день они вновь увидели перед собой высокую гору. Танского монаха, как всегда, обуял страх, и он с тревогой обратился к Сунь У-куну.
– Посмотри, братец, какая неприступная гора вздымается впереди. Надо быть поосторожнее!
– Да что ты! – рассмеялся Сунь У-кун. – Полно трусить, наставник! Мы приближаемся к райской обители Будды. Ручаюсь, что здесь нет ни дьяволов, ни оборотней. Оставь свои заботы и печали!
– Братец мой, хоть ты и говоришь, что отсюда недалеко до райской обители Будды, – возразил Танский наставник, – но ведь еще третьего дня монахи сказали нам, что до столицы страны Зарослей небесного бамбука еще две тысячи ли, а сколько нам идти до обители Будды – неизвестно.
– Наставник! – полушутя сказал Сунь У-кун. – Уж не забыл ли ты сутру «О сердце», составленную великомудрым наставником созерцания У Чао?
– Эту сутру я всегда ношу при себе, подобно облачению и патре, – обиженно ответил Танский наставник. – Был ли такой день, когда бы я не читал ее наизусть, или такой час, когда бы я забывал о ней, начиная с того времени, когда меня обучил сам великомудрый У Чао?! Как же ты можешь говорить, что я забыл ее? Да я могу прочесть ее наизусть с начала до конца и с конца до начала!
– Не спорю, что ты можешь прочесть ее всю наизусть, – не унимался Сунь У-кун, – но ведь ты, наверное, ни разу не просил того великомудрого наставника объяснить сокровенный смысл ее.
– Ах ты, обезьянья морда! – вспылил Танский наставник. – Откуда ты взял, что я не знаю ее истинного смысла? А ты сам знаешь?
– Да, я знаю и могу объяснить ее!
После этих слов Танский наставник и Сунь У-кун сразу умолкли и погрузились в молчание.
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн расхохотались и стали подтрунивать над Сунь У-куном.
– Морда ты этакая! – сказал Чжу Ба-цзе. – Да ты ведь тоже из породы оборотней, как и я! У какого же праведника ты учился толкованию священных книг? Какой монах рассказывал тебе о законе Будды? Что ты корчишь из себя, пустая голова? Смеешь еще бахвалиться: «Знаю! Могу!». Чего же теперь замолчал? Объясняй, мы послушаем!
– Да неужто ты поверил ему? – заливаясь хохотом, проговорил Ша-сэн. – Просто старший братец заговаривает зубы нашему наставнику, чтобы он не останавливался в пути. Он умеет лишь одно: орудовать своим посохом, вот и все. Где уж ему толковать священные книги!
– У-нэн, У-цзин! – вскричал Танский наставник. – Прекратите ваши глупые шутки. Сунь У-кун понимает сокровенный смысл священных книг, а это и есть истинное толкование.
Беседуя и споря, наставник и его ученики незаметно прошли довольно большой отрезок пути, перешли через несколько горных перевалов и увидели в стороне от дороги большой монастырь.
– Гляди-ка, У-кун! Монастырь! – обрадовался Танский наставник. – Да какой красивый! – и он тут же стал слагать стихи:
Над входом красовалась надпись: «Монастырь для сирот и одиноких, устланный золотом». Чжу Ба-цзе даже прочел ее вслух. Сидя верхом на коне, Танский монах глубоко задумался. Губы его шевелились, и он чуть слышно повторял: «Устланный золотом… устланный золотом… Неужели мы уже вступили в пределы княжества Шравасти?».
Он и не велик, но и не мал,
Бирюзовой, яркою глазурью
Крыша черепичная блестит.
Он уже не нов, но и не стар,
Красных стен его зубчатый гребень
Тоже черепицею покрыт.
Тень от сосен, строгих и седых,
На его узорчатые кровли
Стелет голубую полутьму.
Сотни лет, красуясь, он стоит,
Но когда он был в горах воздвигнут,
Больше неизвестно никому.
Словно струны тихие звенят –
То журчит, ручьем с горы сбегая,
Чистая, прохладная вода.
Славен этот горный монастырь,
Но его строителей премудрых
Имена забыты навсегда.
Четкие, большие письмена –
«Монастырь святого созерцанья» –
У ворот распахнутых видны.
А подальше, на резной доске,
Можно видеть и другую надпись:
«Памятник глубокой старины».
– Наставник! – прервал его мысли Чжу Ба-цзе. – Я столько лет сопровождаю тебя, но никогда не замечал, чтобы ты узнавал дорогу. А эта дорога тебе разве знакома?
– Нет, не знакома, – отвечал Танский монах, – но в священных книгах и сборниках песнопений я читал о том, что Будда любит проводить время в саду для сирых, который находится близ города Шравасти. Там он гуляет под тенью священных деревьев. Говорят, что этот сад купил у наследного сына правителя княжества Шравасти некий богатый купец, прозванный главным попечителем сирых и одиноких, и пригласил Будду читать и толковать священные книги в этом саду. Наследник не сразу продал свой сад. Он сказал: «Мой сад не продается! Я продам его только в том случае, если купец устелит его сплошь слитками золота!» Купец услышал об этом, изготовил кирпичики из золота и выложил ими все дорожки сада. После этого он купил этот сад и, таким образом, получил возможность пригласить достопочтенного владыку – Будду проповедовать там свое учение. Вот я и думаю, что не в честь ли этого события назван так монастырь и не в этом ли саду он построен?
– Вот счастье, – засмеялся Чжу Ба-цзе, представив себе столь неимоверное богатство. – Если все, что вы говорите, правда, то, может быть, нам удастся взять хоть несколько золотых кирпичиков и подарить их людям!
Они поболтали немного, после чего Танский наставник слез с коня и направился к воротам монастыря.
Войдя внутрь, путники были ошеломлены необычайной сутолокой, царившей в монастырском дворе: одни бегали с коромыслами, другие таскали узлы на спине, кто вез тачку, а кто чинно сидел в повозке. Некоторые спали прямо на земле или о чем-то горячо толковали. При виде внезапно появившихся путников – благообразного монаха и уродливых учеников его – люди испугались, расступились и дали им пройти. Танский наставник, опасаясь, что к его спутникам станут привязываться и произойдет ссора, неустанно твердил им: «Ведите себя пристойнее!». Но они и без того держались очень скромно. Завернув за храм Хранителей Будды, наши путники увидели монаха, который степенно вышел к ним. Вот как он выглядел:
Танский наставник вежливо поздоровался с монахом. Тот поспешил ответить учтивым поклоном и спросил:
Открытый лик его
Невозмутим и строг,
И ясен, как луна
В разгаре летней жатвы.
Хоть и немолод он,
Но строен и высок,
И крепок стан его,
Как Древо бодисатвы [55].
Он с посохом в руке,
А вышитый рукав
Вздувает ветерок
Легко и шаловливо.
В плетеных туфлях он,
Суров и величав,
По плитам каменным
Идет неторопливо.
– Откуда изволил пожаловать, почтенный наставник?
Прежде чем ответить, Танский монах решил представиться.
– Фамилия моя Чэнь, а зовут меня Сюань-цзан, – сказал он.
– Я получил повеление Танского государя отправиться на Запад к Будде, поклониться ему и испросить у него священные книги. Проходя мимо вашего благодатного места, я счел своим долгом зайти и представиться, а также попроситься на ночлег, всего на одну ночь. Завтра я отправлюсь дальше.
– У нас здесь постоянно останавливаются путники из разных мест, – ответил монах. – Мы предоставляем им все, что может радовать странников. Тем более мы будем счастливы принять тебя, благочинного наставника из восточных земель, и постараемся услужить всем, чем можем.
Танский наставник поблагодарил за радушие, позвал своих учеников, и они вместе пошли по благоухающей фимиамом длинной галерее в келью настоятеля. Когда церемония взаимных поклонов была окончена, гости и хозяева расселись. Ученики Танского наставника почтительно сидели, опустив руки.
К этому времени весь монастырь уже узнал о прибытии праведных монахов из великого Танского государства, посланных за священными книгами. В келью настоятеля набились монахи без различия сана и звания, постоянные обитатели и временные постояльцы, благочестивые старцы и юные послушники – все явились поглядеть на прибывших.
Сразу же после чаепития был накрыт стол. Пока Танский наставник читал молитву «гата» [56], Чжу Ба-цзе ерзал от нетерпения, и сразу же, как только приступил к еде, поглотил в один присест все хлебцы, испеченные на пару, постные блюда и суп.
К этому времени в келью настоятеля набилось еще больше народу. Знающие и понятливые восхищались благовоспитанностью и благообразием Танского монаха, шутники и балагуры потешались над Чжу Ба-цзе, уплетавшим за обе щеки. Ша-сэн заметил это, опустил голову и незаметно ущипнул Чжу Ба-цзе, прошептав: «Веди себя пристойнее!». Но тот так торопился наесться, что обо всем забыл, и громко крикнул: «Да что ты пристал ко мне: пристойно, пристойно, когда в животе совсем пусто?».
– Ты не понял меня, братец! – рассмеялся Ша-сэн. – У всех «благопристойных» на всем свете были такие же пустые животы, как у нас с тобой!
Это подействовало на Чжу Ба-цзе, и он умерил свой аппетит.
По окончании трапезы Танский монах прочел положенную молитву, поблагодарил за угощение, и все покинули свои места. Монахи попросили Сюань-цзана рассказать о возникновении восточных земель. Танский наставник выполнил их просьбу, а дойдя до самых древних времен, в свою очередь спросил, откуда получил свое название этот монастырь. Тот самый монах, который встречал путников, ответил ему:
– Вначале здесь был монастырь для сирот и одиноких княжества Шравасти, – сказал он. – Его называли также Сад покоя [57]. Но так как основатель монастыря, он же попечитель сирот и одиноких, пригласил Будду в сад толковать священные книги и ради этого устлал его золотыми кирпичиками, название монастыря изменилось на нынешнее. Перед нашим монастырем расположен главный город княжества Шравасти, в котором в те времена жил его основатель, а эта гора принадлежала ему и на ней он разбил Сад покоя. Вот откуда и взялось название «Монастырь для сирот и одиноких, устланный золотом». Позади монастыря кое-где до сих пор еще сохранились следы этого сада. Некоторые счастливцы не так давно находили там золото и драгоценности, особенно в размытой почве после проливных дождей.
– Значит, все, что рассказывали про этот сад, сущая правда! – задумчиво произнес Сюань-цзан и обратился с вопросом к монаху: – Не скажешь ли ты, уважаемый отец, почему здесь столько постояльцев? Как только мы вошли в ворота, то сразу же увидели во дворе, под навесами, множество купцов с мулами, лошадьми, повозками и носилками.
– Дело в том, что эта гора, ныне прозванная Стоножкой, прежде отличалась тишиной и покоем, но с недавних пор на ней завелись стоножки-оборотни, я не знаю, то ли из-за перемены погоды, то ли по каким-то другим причинам, – ответил монах. – Они вылезают на дорогу и жалят прохожих. Эти стоножки пока что, слава богу, еще никого не загубили насмерть, но путники все же опасаются переходить через гору. Под самой горой, внизу, находится застава под названием Петушиный крик. Как только там начинают петь петухи, путники могут смело переходить через гору. Вы видели тех постояльцев, которые запоздали, побоялись неприятной встречи со стоножками и предпочли остановиться у нас на ночлег; на рассвете, когда проноют петухи, они отправятся в путь.
– Тогда и мы тоже дождемся петухов, – сказал Сюань-цзан.
Пока шла беседа, снова подали еду.
В это время взошла луна.
Сюань-цзан с Сунь У-куном отправились полюбоваться видами при лунном свете. Вдруг к ним подошел служитель монастыря и сказал:
– Наш преподобный настоятель желает повидаться с тобой, жителем Серединного цветущего государства.
Сюань-цзан поспешно обернулся и увидел, что навстречу ему идет пожилой монах с бамбуковым посохом в руке. Танский монах шагнул вперед и совершил приветственный поклон.
– Должно быть, ты и есть почтенный наставник, прибывший из Серединного цветущего государства? – вежливо спросил он. Сюань-цзан ответил на поклон как положено и скромно промолвил:
– Это я, недостойный…
Настоятель монастыря начал рассыпаться в любезностях.
– Сколь велик твой возраст, уважаемый наставник? – спросил он.
– Живу на свете зря и попусту вот уже сорок пять лет, – учтиво отвечал Сюань-цзан и в свою очередь спросил не менее церемонно: – Дозволь и мне узнать о твоих высоких летах, достопочтенный владыка.
Настоятель монастыря усмехнулся.
– Я старше тебя на шестьдесят лет, но, увы, ума так и не набрался, – с легкой иронией ответил он.
– Значит тебе в этом году исполнилось сто пять лет, – вмешался Сунь У-кун. – А как по-твоему, сколько мне лет?
– Ты хоть и ученик уважаемого наставника, но лицо у тебя чересчур диковинное, – произнес старец, вглядываясь в Сунь У-куна. – Мои глаза плохо видят, тем более при лунном свете, так что я не могу сказать, сколько тебе лет.
Продолжая беседовать, они подошли к задней стене монастыря.
– Мне только что рассказали о том, что за монастырем кое-где еще сохранились следы Сада для сирот и одиноких, – сказал Сюань-цзан. – Где же они?
– Здесь, за воротами заднего двора, – ответил настоятель и велел тотчас же открыть задние ворота. За ними оказался большой пустырь, лишь кое-где виднелись разрушенные цоколи каменных стен и заборов.
Танский наставник молитвенно сложил руки, печально вздохнул и прочел стихи:
Танский монах и его спутники медленно прогуливались, любуясь лунным сиянием. Они вышли из задних ворот монастыря, взошли на террасу и только было расположились на ней, как до их слуха донесся чей-то плач. Сюань-цзан прислушался: кто-то жаловался, взывая к родителям. Комок подступил к горлу сердобольного наставника, и слезы закапали из глаз.
Как подумаешь, сколько сандалов
Здесь когда-то душистых вздымалось,
Сколько душ одиноких и сирых
Золотой талисман исцелил [58]!
Сад покоя стоял здесь когда-то,
Но одно лишь названье осталось.
Где ж его основатель великий,
Что с архатами прежде дружил?
– Кто это так горько плачет? – спросил он сквозь слезы, обернувшись к монахам, сопровождавшим его. – Откуда этот плач?
Настоятель монастыря ответил не сразу. Он велел всем своим монахам удалиться и приготовить чай. Когда он убедился, что вблизи никого нет, он низко поклонился Сюань-цзану и Сунь У-куну.
– Что ты, владыка? – воскликнул Сюань-цзан. – За что воздаешь нам такие почести?
– Мне уже больше ста лет, и я кое-чему научился за свой век, – отвечал настоятель. – В часы блаженного созерцания мне не раз приходилось видеть знамения, и я кое-что знаю о тебе, уважаемый наставник, и о твоих учениках: вы – не простые смертные. Только твой ученик может понять истинную причину этого плача.
– Да говори, в чем дело! – нетерпеливо перебил его Сунь У-кун.
– Много лет тому назад, в этот же день, я наблюдал сияние луны, вникая в ее природу. Вдруг зашелестел порыв ветра, и я услышал этот же горестный, скорбный плач. Я сошел со своего монашеского ложа и направился в Сад покоя к развалинам. Там я увидел деву замечательной красоты, весьма благопристойную на вид. Я спросил ее: «Чья ты дочь? Как попала сюда и зачем?». Она ответила мне: «Я царевна, дочь правителя страны Зарослей небесного бамбука. Мне захотелось полюбоваться цветами при лунном свете, и я вышла погулять, а порыв ветра унес меня сюда!».Тогда я отвел ее в пустое помещение, запер там, обложил помещение каменными стенами, наподобие темницы, а в дверях проделал небольшое отверстие, через которое можно было просунуть только плошку с едой. В тот же день я сообщил монахам, что поймал оборотня, связал его и запер. Монахи мои, люди жалостливые, не могли допустить, чтобы дева погибла, и каждый день приносили ей еду и питье. Так она и живет здесь по сей день. Надо вам сказать, что дева эта оказалась очень смышленой: она сразу же поняла, почему я заточил ее. Опасаясь, что кто-нибудь из монахов все же осквернит ее тело, она притворилась сумасшедшей и чудит: лежит и спит там же, где отправляет свои естественные надобности. Днем она несет всякую чушь или сидит, тупо уставившись в одну точку, а когда наступает ночь и воцаряется тишина, мысль о родителях овладевает ею, и она начинает плакать. Много раз я ходил в город, узнавал про царевну, но мне говорили, что та жива и здорова. Вот почему я и не выпускаю эту деву и все время держу ее на запоре. К великому счастью, ныне ты, уважаемый наставник, прибыл в нашу страну, и я возлагаю на тебя все свои надежды. Прошу тебя, когда будешь в столице нашей страны, прояви свои волшебные силы, проникни в эту тайну. Тем самым ты, во-первых, спасешь из беды доброе и невинное существо; во-вторых, покажешь свое волшебство.