Страница:
Танский монах очень обрадовался и спросил:
– Как же тебе удастся вынести корзинки из города? – И тут же добавил: – Если ты избавишь детей от гибели, это зачтется тебе, мой мудрый ученик, как великое благодеяние, равное по величине самому небу! Только действуй как можно скорее, ибо малейшее промедление может оказаться роковым!
Сунь У-кун приосанился и начал отдавать распоряжения Чжу Ба-цзе и Ша-сэну.
– Оставайтесь пока с учителем, – говорил он, – и ждите. Я вызову северный ветер, и как только вы услышите его завывание, знайте, что дети уже за городом.
Тут все трое монахов хором прочли псалом:
Тотчас же к нему явились: дух – хранитель города, дух местности, духи очагов, повелители духов пяти стран света, вникающие в суть явлений природы, четыре дежурных божества времени, небесные посланцы Лю-дин и Лю-цзя, а также духи – хранители кумирен. Все они, совершив вежливый поклон, обратились к Сунь У-куну с вопросом:
– Великий Мудрец! Что привело тебя сюда – уж не стряслась ли какая-нибудь беда в ночную пору?
– Идя на Запад, мы попали в страну Нищенствующих монахов, – отвечал Сунь У-кун. – Правитель этой страны оказался человеком беспутным и всецело доверился злому духу-оборотню. А этот оборотень требует сейчас, чтобы ему дали сердца и печенки детей. Он говорит, что они необходимы ему для приготовления отвара, которым правитель должен запить снадобье, приносящее долголетие. Мой наставник не в силах вынести подобного злодейства и желает, чтобы мы спасли детей и уничтожили злого оборотня. Поэтому я и призвал вас всех, уважаемые духи, и прошу каждого проявить свое волшебство и вынести в отдаленные горы и ущелья или в глухие леса на один-два дня все корзины, висящие на воротах домов в этом городе, в которых находятся маленькие дети. Спрячьте их, кормите разными съедобными плодами, смотрите, чтобы они не голодали и не захворали, не пугались и не плакали. А когда я уничтожу злого оборотня, наведу порядок в стране, уговорю правителя вступить на путь Истины, мы тронемся в дорогу, тогда вы и доставите детей обратно.
Духи тотчас же принялись выполнять приказ Сунь У-куна и стали спускаться на землю, приготовившись пустить в ход волшебные чары. Завыл северный ветер, мгла окутала город.
Тем временем Сунь У-кун по благодатному лучу спустился на землю и направился прямо во двор почтовой станции. До него донеслась молитва:
– Наставник, вот и я! Ну как, бушевал здесь ветер?
– Ну и ветер был! – вставил свое слово Чжу Ба-цзе.
– А что с детьми? Удалось их спасти? – нетерпеливо спросил Танский монах.
– Они все до единого доставлены в безопасное место, – ответил Сунь У-кун. – А когда мы все уладим и отправимся в дальнейший путь, – их привезут обратно.
Танский монах принялся благодарить Сунь У-куна и лишь теперь спокойно улегся спать.
Едва забрезжил рассвет, Танский монах проснулся, привел себя в порядок и позвал Сунь У-куна.
– Брат У-кун! Я пойду во дворец за пропуском, – сказал он.
– Наставник! Боюсь, что один ты там ничего не добьешься! – ответил Сунь У-кун. – Пойдем вместе, посмотрим, что из себя представляет здешний злодей-еретик, заправляющий всеми делами в государстве.
– Как бы своей грубостью ты не навлек гнев правителя, – растерянно произнес Танский монах. – Ведь кланяться ему ты не пожелаешь.
– А он меня и не увидит, – ответил Сунь У-кун. – Я буду невидимо следовать за тобой, а если понадоблюсь, то сразу же приду на помощь.
Ответ Сунь У-куна очень обрадовал Танского монаха. Он велел Чжу Ба-цзе и Ша-сэну сторожить поклажу и коня, а сам собрался в путь. В это время вошел смотритель станции, чтобы повидаться с Танским монахом, и был поражен переменой, происшедшей со вчерашнего дня во внешнем его облике. В самом деле:
Тем временем Великий Мудрец Сунь У-кун шмыгнул к дверям, встряхнулся, прочел заклинание и, превратившись в цикаду, с жужжанием взлетел на головной убор Танского монаха. Тот вышел из помещения почтовой станции и направился прямо во дворец на утренний прием.
У ворот его остановил придворный евнух. Танский монах совершил вежливый поклон и произнес:
– Я – бедный монах, иду из восточных земель, где находится великое Танское государство, на Запад за священными книгами. Ныне, прибыв в ваши земли, я счел своим долгом явиться сюда, чтобы получить пропуск по своему проходному свидетельству. Мне хотелось бы повидаться со здешним правителем. Покорно прошу тебя доложить обо мне.
Придворный евнух отправился с докладом к правителю.
Правитель был очень обрадован и произнес:
– Недаром говорится: «Монах из дальних стран к добру имеет талисман!». Вели ему, пусть войдет!
Придворный евнух передал волю своего повелителя Танскому монаху и пригласил его последовать за ним во дворец. После того как Танский монах совершил церемонию приветствия у ступеней трона, правитель предложил ему взойти на возвышение и сесть рядом с ним. Танский монах учтиво побла годарил его за честь и милость и уселся на указанное место. Присмотревшись повнимательнее к правителю, Танский монах отметил про себя, что вид у него жалкий и изнуренный. Когда он жестом пригласил Танского монаха занять место, руки у него дрожали, а когда говорил – голос прерывался.
Танский монах показал правителю свое проходное свидетельство, но тот не мог прочесть ни строчки, так как и зрение у него стало слабым, – он несколько раз просматривал бумагу. Наконец взял свою драгоценную печать, приложил ее, а затем поставил подпись, после чего вернул свидетельство Танскому монаху, и тот спрятал его у себя.
Не успел правитель спросить, зачем понадобилось Танскому монаху отправиться за священными книгами, как появился сановник для поручений и доложил:
– Тесть государя изволил пожаловать!
Правитель с трудом сошел со своего ложа, поддерживаемый приближенными евнухами, и встретил прибывшего поясным поклоном.
Танский монах вскочил с места, стал в сторонке и начал исподтишка разглядывать тестя государя. Это был благообразного вида старец даос, он важно, вразвалку шествовал по яшмовым ступеням трона:
– Приветствую тебя, тесть государя! – сказал правитель. – Сегодня ты осчастливил меня своим ранним посещением. Затем он жестом пригласил даоса сесть слева от себя.
Танский монах сделал шаг вперед, склонился в глубоком поклоне и вежливо произнес:
– О великий тесть государя! Разреши мне, бедному монаху, справиться о твоем здоровье!
Но тесть государя продолжал важно восседать на своем месте, не отвечая на приветствие. Затем, повернувшись лицом к правителю, он спросил его:
– Зачем явился этот монах?
– Он из восточных земель, – ответил правитель, – его послал Танский император на Запад за священными книгами. А сюда он пришел получить пропуск по проходному свидетельству. – Путь на Запад, – засмеялся тесть государя, – зловещ и бесконечен. Что там хорошего?
– Запад издавна славится как страна высшего блаженства, – возразил Танский монах. – Как же можно говорить, что там нехорошо.
Тут в разговор вмешался правитель государства.
– Хотелось бы знать, верно ли говорят, будто с незапамятных времен монахи – дети Будды? Никак не могу понять! Неужели монахи, уверовавшие в Будду, не умирают, обретают долголетие?
При этих словах Танский монах молитвенно сложил руки и стал объяснять правителю:
– Для того, кто становится монахом, сразу же прекращаются все мирские треволнения, кто постигнет истинную природу, тому все законы больше не нужны. Великий ум, беспредельный в своих знаниях, открыл, что безмятежный покой бывает только пока человек не родится. Человек пребывает в нирване, пока безмолвствуют его природные наклонности. Когда пусты его три мира, он управляет всеми поводами, ведущими к порокам; когда чисты его шесть чувств, то исчезают тысячи семян зла. Ты, повелитель, тверд в Истине и сам все понимаешь: если сердце чисто в своих помыслах, то оно только одно и будет сиять в тебе полным блеском, и если сохранишь в себе такое сердце, то сияние его проникнет во все пределы. Кто праведный, у того нет недостатка в чем-либо, нет также чего-либо излишнего, что можно наблюдать и при жизни; к чему прибегать к исключительным мерам и искать в них спасение, если воображаемые образы принимают какой-либо облик, который сулит недобрый конец? Для начала, чтобы погрузиться в самоотрешение, надо совершить подвижничество, сесть уединенно и предаться самосозерцанию. Основой самосовершенствования, по правде говоря, являются щедро раздаваемые милости и совершение благодеяний. Когда великий мастер не в ударе, он знает, что не следует приниматься ни за какие дела; если хорошо задуманный план не подготовлен к осуществлению, необходимо целиком отложить его. Но если в сердце ты непоколебим, то мечты твои все сбудутся наверняка; кто говорит о том, что силой темной Инь восполнить можно силу света Ян, тот лжет тебе, скажу по правде; он создает тебе приманку для отвода глаз обещанием пустым о долгоденствии твоем. Стоит тебе отказаться вообще от всех мирских желаний, и сразу станут пустыми твои все страсти к предметам и к существам живым. Будь прост во всем и меньше проявляй желаний и любви, тогда и долгоденствие само придет к тебе и станет вечным.
Тесть государя, внимательно слушавший Танского монаха, при последних словах его разразился громким смехом.
– Ха! Ха! Ха! – хохотал он, указывая пальцем на Сюань – цзана. – Вот так монах! Сколько нагородил разной чепухи! Значит, чтобы пребывать в состоянии блаженства, надо обязательно уяснить свою природу? Да ты и сам толком не знаешь, как можно уничтожить свои природные наклонности! Сиди и чахни в своем созерцании. Все это глупые бредни. Недаром сложили про вас меткую поговорку:
А теперь сравни мое учение со своим – учением Сакья-муни, требующим неподвижного спокойствия и созерцания, подавления в себе всех страстей и угашения духа! Ведь даже когда ты войдешь в нирвану, все равно останется твоя зловонная оболочка и тебе не оторваться от бренного мира! Из всех трех учений нет выше моего. Недаром издавна одно лишь Дао считалось достойным уважения.
Правитель государства от этих слов пришел в неописуемый восторг. А придворные чины подхватили последние слова тестя государя и стали хором повторять:
– Одно лишь Дао достойно уважения!
Танский монах, видя, что все в один голос, восхваляют его противника, пришел в сильное смущение.
Между тем правитель государства велел приготовить постную трапезу для гостей, пришедших издалека, и затем проводить их из города.
Танский монах еще раз поблагодарил за милость и честь и покинул дворец. Не успел он сойти с тронного возвышения и направиться к выходу, как Сунь У-кун очутился возле его уха.
– Наставник! – сказал он. – Этот тесть государя самый настоящий оборотень. А здешний правитель всецело находится в его власти. Ты иди пока на станцию и жди, когда позовут на трапезу, а я побуду здесь, может быть, еще что-нибудь разузнаю. Танский монах покинул дворец, и тут мы пока расстанемся с ним.
Вернемся теперь к Сунь У-куну. Взмахнув крылышками, он влетел в приемный зал дворца Золотых колокольчиков, сел на изумрудную ширму и вдруг увидел, как из рядов сановников вышел начальник стражи.
– Повелитель мой! – воскликнул он. – Сегодня ночью над городом пронесся сильный ветер, он сорвал все корзины с детьми и унес их. До сих пор никто не знает, где они.
Правитель пришел в ужас от этого сообщения и в то же время его охватило чувство досады. Обратившись к тестю государя, он с раздражением произнес:
– Не иначе, как само небо хочет моей гибели! С каждым месяцем мне становится все хуже, и придворные лекари не в силах вылечить меня. Я был так счастлив, когда ты рассказал мне о своем чудесном средстве, и с нетерпением ждал наступления полудня, когда должны были приготовить отвар. Кто мог подумать, что налетит ветер и унесет корзины с детьми. Видно, так и есть, само небо хочет моей гибели.
– Повелитель! – сказал тесть государя. – Не надо огорчаться. Небо дарует тебе долгую жизнь и именно поэтому ветер унес детей.
– Как же так? – изумился правитель. – Ведь теперь не из чего готовить отвар, а ты говоришь, что небо дарует мне долгую жизнь.
– Сегодня утром, когда я явился к тебе на прием, – ответил тесть государя, – я увидел прекраснейшее средство для приготовления отвара, которое во много раз сильнее, чем сердца тысячи ста одиннадцати мальчиков. Отвар из них продлил бы тебе жизнь всего на тысячу лет, а средство, о котором я сейчас говорю, даст тебе возможность прожить сотни тысяч лет.
Правитель никак не мог понять, что имеет в виду тесть государя. Наконец тот уступил настойчивым просьбам правителя и сказал:
– У монаха из восточных земель, который идет за священными книгами, весьма благообразный вид. Это значит, что он прошел через десять перерождений в самоусовершенствовании. С самого раннего детства ведет монашескую жизнь и еще ни разу не источал из себя первичную жизненную силу. Он в десятки тысяч раз лучше, чем все эти дети. Если приготовить отвар из его сердца и печени и запить им мое чудесное снадобье, то можно прожить целых десять тысяч лет.
Неразумный правитель поверил словам тестя государя.
– Что ж ты мне раньше об этом не сказал? – огорчился он. – Знал бы я, так не отпустил бы его.
– Это легко исправить! – утешил его тесть государя. – Ведь он прежде вкусит трапезу и лишь потом тронется в путь; надо сейчас же отдать приказ закрыть все городские ворота и выделить отряд воинов. Они плотным кольцом окружат здание почтовой станции и постоялого двора, схватят монаха и доставят сюда. Вначале нужно вежливо попросить его отдать свое сердце. Если он согласится, мы вскроем ножом его грудь и извлечем сердце, а затем похороним его с императорскими почестями, можно даже воздвигнуть в честь его храм и приносить жертвы; если же он не согласится, надо связать его и применить к нему силу. Разве это так трудно?
Неразумный правитель послушался совета тестя государя и велел закрыть все городские ворота, а старшим и младшим начальникам дворцовой стражи приказал окружить почтовую станцию и постоялый двор при ней.
Сунь У-кун, который слышал весь разговор, вспорхнул и мигом очутился у почтовой станции. Приняв свой прежний вид, он вошел в помещение и сразу же обратился к Танскому монаху.
– Наставник! Беда! Беда! – взволнованно сказал он.
Танский монах, который только что вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном сытно поел, услышав эти слова, так испугался, что сразу же без чувств упал на пол, весь покрылся холодным потом и не мог вымолвить ни слова. Ша-сэн кинулся поднимать его, приговаривая: «Наставник! Очнись! Очнись!».
– Ну, какая беда? Какая? – спросил Чжу Ба-цзе. – Ты бы лучше рассказал все толком, да по порядку, чем пугать наставника!
– Как только наставник покинул дворец, – торопливо заговорил Сунь У-кун, – я стал следить за всем, что происходило там, и убедился, что тесть государя-злой оборотень. Когда к правителю явился начальник стражи и доложил о том, что ветер унес корзины с детьми, правитель был очень раздосадован, но оборотень сразу же утешил и обрадовал его, сказав: «Это само небо дарует тебе долгую жизнь!» Оборотень уговорил правителя схватить нашего наставника и сварить из его сердца и печени отвар. Он сказал правителю, что это продлит ему жизнь на сотни тысяч лет. Неразумный правитель поверил оборотню и выделил отряд отборных воинов, приказав им окружить станцию и постоялый двор. Кроме того, сейчас сюда явится сановник в парчовой одежде, который будет просить сердце у нашего наставника!
Чжу Ба-цзе захохотал:
– Сострадание мы проявили. Детей спасли! Ветер подняли! А в беду все же попали!
Трясясь от страха, Танский монах поднялся на ноги и, ухватившись за Сунь У-куна, стал причитать:
– Что же нам теперь делать? Просвещенный ученик мой, скажи, что делать?
– Если хочешь, чтобы все обошлось благополучно, – сказал Сунь У-кун, – то надо «великое» представить «ничтожным».
– Что значит: «великое» представить «ничтожным»? – спросил Ша-сэн.
– Я могу спасти наставника лишь в том случае, если он станет учеником, а я наставником, – сказал Сунь У-кун.
– Я охотно готов стать твоим учеником и даже учеником твоих учеников, если только ты спасешь мне жизнь, – с мольбой в голосе произнес Танский монах.
– Если так, то медлить нечего, – решительно сказал Сунь У-кун и принялся отдавать распоряжения.
– Чжу Ба-цзе! Скорей замеси немного глины, – скомандовал он.
Дурень тотчас же достал свои грабли и наковырял из пола немного земли. Однако он побоялся выйти из помещения, чтоб принести воды, а потому отошел в сторону и поднял полы одежды. Смочив землю, он замесил комок глины и передал его Сунь У-куну. Тот раскатал из земли блин, а затем прижал к своему лицу, чтобы сделать с него точный слепок. Потом он велел Танскому монаху стать перед ним неподвижно и молча, после чего налепил слепок на его лицо, прочел магическое заклинание, дунул волшебным дыханием и произнес: «Изменись!» Танский монах сразу же принял облик Сунь У-куна. Он снял свои одежды и надел на себя одежду Сунь У-куна. А Сунь У-кун поспешил нарядиться в одеяния Танского монаха, щелкнул пальцами, прочел заклинание, встряхнулся и тотчас же принял благообразный вид Танского монаха. Теперь даже Чжу Ба-цзе и Ша-сэну было бы трудно распознать его.
Едва монахи успели преобразиться, как послышались удары в гонги и барабаны и показался целый лес копий и мечей. Это был трехтысячный отряд дворцовой стражи, который прибыл под командой придворных чинов и окружил кольцом почтовую станцию с постоялым двором. Затем монахи увидели сановника в парчовом одеянии, который вошел в помещение и спросил:
– Где здесь почтенный наставник – монах из восточных земель, посланец Танского императора?
Смотритель станции перепугался и повалился в ноги важному наставнику.
– Он находится в следующем помещении для постояльцев, – проговорил смотритель, указывая на дверь.
Важный сановник прошел в помещение, где были монахи.
– Почтенный наставник из Танского государства! – торжественно возвестил он. – Мой повелитель приглашает тебя к себе!
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн стали по обеим сторонам мнимого Танского монаха, а тот вышел к сановнику, совершил церемонный поклон и спросил:
– Не можешь ли сказать мне, великий сановник, о чем хочет говорить со мной твой повелитель?
Тот подошел поближе и, взяв его за руку, сказал:
– Пойдем со мной ко двору. Думаю, что государь хочет взять тебя на службу.
Вот уж поистине:
– Как же тебе удастся вынести корзинки из города? – И тут же добавил: – Если ты избавишь детей от гибели, это зачтется тебе, мой мудрый ученик, как великое благодеяние, равное по величине самому небу! Только действуй как можно скорее, ибо малейшее промедление может оказаться роковым!
Сунь У-кун приосанился и начал отдавать распоряжения Чжу Ба-цзе и Ша-сэну.
– Оставайтесь пока с учителем, – говорил он, – и ждите. Я вызову северный ветер, и как только вы услышите его завывание, знайте, что дети уже за городом.
Тут все трое монахов хором прочли псалом:
Великий Мудрец Сунь У-кун вышел за ворота, присвистнул и сразу же поднялся в воздух. Там он прищелкнул пальцами и прочел заклинание.
Я верю в великого Будду,
В спасителя нашего верю…
Тотчас же к нему явились: дух – хранитель города, дух местности, духи очагов, повелители духов пяти стран света, вникающие в суть явлений природы, четыре дежурных божества времени, небесные посланцы Лю-дин и Лю-цзя, а также духи – хранители кумирен. Все они, совершив вежливый поклон, обратились к Сунь У-куну с вопросом:
– Великий Мудрец! Что привело тебя сюда – уж не стряслась ли какая-нибудь беда в ночную пору?
– Идя на Запад, мы попали в страну Нищенствующих монахов, – отвечал Сунь У-кун. – Правитель этой страны оказался человеком беспутным и всецело доверился злому духу-оборотню. А этот оборотень требует сейчас, чтобы ему дали сердца и печенки детей. Он говорит, что они необходимы ему для приготовления отвара, которым правитель должен запить снадобье, приносящее долголетие. Мой наставник не в силах вынести подобного злодейства и желает, чтобы мы спасли детей и уничтожили злого оборотня. Поэтому я и призвал вас всех, уважаемые духи, и прошу каждого проявить свое волшебство и вынести в отдаленные горы и ущелья или в глухие леса на один-два дня все корзины, висящие на воротах домов в этом городе, в которых находятся маленькие дети. Спрячьте их, кормите разными съедобными плодами, смотрите, чтобы они не голодали и не захворали, не пугались и не плакали. А когда я уничтожу злого оборотня, наведу порядок в стране, уговорю правителя вступить на путь Истины, мы тронемся в дорогу, тогда вы и доставите детей обратно.
Духи тотчас же принялись выполнять приказ Сунь У-куна и стали спускаться на землю, приготовившись пустить в ход волшебные чары. Завыл северный ветер, мгла окутала город.
Об этом знаменательном событии сложены еще и такие стихи:
Внезапно дунул ветер,
Узор померкнул звездный,
И лунный лик, сияющий
Над кругом всей земли,
Закрылся черным облаком,
И взвился вихрь морозный,
И грохот урагана
Послышался вдали.
Все ближе гул зловещий,
Все громче вой и гомон.
И, словно сотни дьяволов
Сюда слетелись вдруг,
Тайфун упал на город
И все затмил кругом он,
И горожан беспомощных
Всех охватил испуг.
Родители кидаются
В туман и мрак кромешный,
Хотят ребят испуганных
Под кровлю увести,
И, не страшась правителя,
Пытаются поспешно
Детей, в гусиных клетках томящихся,
Спасти!
Как было все угрюмо,
И сумрачно, и грозно,
Крутящаяся вьюга,
Клубящаяся мгла!
Боролись люди с бурей,
Замерзли на морозе,
Корою ледяною
Покрылись их тела.
Метались, плача, матери
В тревоге безнадежной,
Отцы, рыдая, звали,
Те – сына, эти – дочь,
Дядья и деды древние
Во тьме блуждали снежной,
Хоть жизни не щадили,
Но не могли помочь.
Везде кружились вихри!
И духи-исполины,
По воле Сунь У-куна
Слетевшие на зов,
С дрожащими младенцами
Гусиные корзины
В горах укрыли бережно
И в глубине лесов.
Пусть эту ночь родители
Всю провели в печали,
Безвременно погибшую
Оплакав детвору,
Зато рассвет безоблачный
С веселием встречали,
Найдя детей любимых
У двери поутру.
В ту ночь, в час, когда сменилась третья стража, духи благополучно доставили детей в безопасное место и приютили их там.
Как много было их,
Подвижников безгрешных,
Буддийских мудрецов,
Достойных всех похвал!
И звали Мохо тех,
Кто долго и успешно
Деяния добра и правды
Совершал.
Десятки тысяч их,
Великого Ученья
Святых учеников,
На праведном пути,
Кто в трех прибежищах [4]
Искал успокоенья,
Кто заповедей пять
Старался соблюсти.
И к Будде светлому
Возносятся моленья,
Чтоб людям он простил
Былые прегрешенья
Не царь был виноват,
Забывший стыд и жалость,
К несчастиям детей
В стране бикшу тогда:
Нет, видимо, давно –
В прошедшие года –
В их прежнюю судьбу
Несовершенство вкралось.
Но мудрый Сунь У-кун,
Душой страдая сам,
Всем духам приказал
Спасти детей в корзинах.
И подвиг совершил,
Угодный небесам,
Заслуги превзойдя
Буддийского брамина.
Тем временем Сунь У-кун по благодатному лучу спустился на землю и направился прямо во двор почтовой станции. До него донеслась молитва:
Ликуя, вошел Сунь У-кун в помещение и воскликнул:
Я верю в великого Будду,
В спасителя нашего верю…
– Наставник, вот и я! Ну как, бушевал здесь ветер?
– Ну и ветер был! – вставил свое слово Чжу Ба-цзе.
– А что с детьми? Удалось их спасти? – нетерпеливо спросил Танский монах.
– Они все до единого доставлены в безопасное место, – ответил Сунь У-кун. – А когда мы все уладим и отправимся в дальнейший путь, – их привезут обратно.
Танский монах принялся благодарить Сунь У-куна и лишь теперь спокойно улегся спать.
Едва забрезжил рассвет, Танский монах проснулся, привел себя в порядок и позвал Сунь У-куна.
– Брат У-кун! Я пойду во дворец за пропуском, – сказал он.
– Наставник! Боюсь, что один ты там ничего не добьешься! – ответил Сунь У-кун. – Пойдем вместе, посмотрим, что из себя представляет здешний злодей-еретик, заправляющий всеми делами в государстве.
– Как бы своей грубостью ты не навлек гнев правителя, – растерянно произнес Танский монах. – Ведь кланяться ему ты не пожелаешь.
– А он меня и не увидит, – ответил Сунь У-кун. – Я буду невидимо следовать за тобой, а если понадоблюсь, то сразу же приду на помощь.
Ответ Сунь У-куна очень обрадовал Танского монаха. Он велел Чжу Ба-цзе и Ша-сэну сторожить поклажу и коня, а сам собрался в путь. В это время вошел смотритель станции, чтобы повидаться с Танским монахом, и был поражен переменой, происшедшей со вчерашнего дня во внешнем его облике. В самом деле:
Совершив положенные поклоны, смотритель станции приблизился к Танскому монаху и шепнул ему на ухо, чтобы он не говорил с правителем о делах, которые его не касаются. Танский монах кивнул в знак согласия и обещал.
…Он теперь одет
В халат буддийский из расшитой ткани
С чудесной яшмою.
На голове
Убор, как у святого Сакья-муни,
И так же волосы уложены.
В руках
Он держит стройный посох с девятью
Большими кольцами. В груди таит он
Незримый луч сияния святого.
И в ладанке из золотой парчи,
Сверкающей узорами, на сердце
Он проходную грамоту хранит.
Ступает плавно, медленно, спокойно,
Как будто он архат, с небес сошедший.
Так он одет. Взгляни, как он похож
На образ светлого живого Будды.
Тем временем Великий Мудрец Сунь У-кун шмыгнул к дверям, встряхнулся, прочел заклинание и, превратившись в цикаду, с жужжанием взлетел на головной убор Танского монаха. Тот вышел из помещения почтовой станции и направился прямо во дворец на утренний прием.
У ворот его остановил придворный евнух. Танский монах совершил вежливый поклон и произнес:
– Я – бедный монах, иду из восточных земель, где находится великое Танское государство, на Запад за священными книгами. Ныне, прибыв в ваши земли, я счел своим долгом явиться сюда, чтобы получить пропуск по своему проходному свидетельству. Мне хотелось бы повидаться со здешним правителем. Покорно прошу тебя доложить обо мне.
Придворный евнух отправился с докладом к правителю.
Правитель был очень обрадован и произнес:
– Недаром говорится: «Монах из дальних стран к добру имеет талисман!». Вели ему, пусть войдет!
Придворный евнух передал волю своего повелителя Танскому монаху и пригласил его последовать за ним во дворец. После того как Танский монах совершил церемонию приветствия у ступеней трона, правитель предложил ему взойти на возвышение и сесть рядом с ним. Танский монах учтиво побла годарил его за честь и милость и уселся на указанное место. Присмотревшись повнимательнее к правителю, Танский монах отметил про себя, что вид у него жалкий и изнуренный. Когда он жестом пригласил Танского монаха занять место, руки у него дрожали, а когда говорил – голос прерывался.
Танский монах показал правителю свое проходное свидетельство, но тот не мог прочесть ни строчки, так как и зрение у него стало слабым, – он несколько раз просматривал бумагу. Наконец взял свою драгоценную печать, приложил ее, а затем поставил подпись, после чего вернул свидетельство Танскому монаху, и тот спрятал его у себя.
Не успел правитель спросить, зачем понадобилось Танскому монаху отправиться за священными книгами, как появился сановник для поручений и доложил:
– Тесть государя изволил пожаловать!
Правитель с трудом сошел со своего ложа, поддерживаемый приближенными евнухами, и встретил прибывшего поясным поклоном.
Танский монах вскочил с места, стал в сторонке и начал исподтишка разглядывать тестя государя. Это был благообразного вида старец даос, он важно, вразвалку шествовал по яшмовым ступеням трона:
Подходя к трону правителя, старец даже не подумал поклониться, а продолжал идти, гордо подняв голову. Когда же он приблизился, правитель выпрямился, поддерживаемый приближенными.
Бледно-желтая ткань [5]
С шелестеньем, приятным для слуха,
С головы ниспадает
В разводах небес девяти,
И от рясы сверкающей
Из журавлиного пуха
Запах сливы цветущей
Несется за ним по пути.
Три лазурных шнура разукрашенных –
Царственный пояс! –
Туго-натуго
Бедра его оплетают кругом.
Он спокойно ступает,
О будущем не беспокоясь,
В конопляных сандалиях,
С поднятым гордо челом.
И таинственный посох
В руках у него извивался
Из волшебной лианы,
Как змей узловатый, живой.
И парчовый мешочек, блестя,
На груди красовался,
Весь в драконах и фениксах,
Полон волшебной травой.
И чело его, яшмы светлее,
Довольством сияло
И – в сознании власти –
Дышало покоем всегда.
А на грудь, развеваясь по ветру,
Легко ниспадала
Завитая, вся в кольцах,
Седая его борода
Но зрачки его желтым огнем,
Как у тигра, горели,
И глаза его были длиннее,
Чем брови его.
И струился за ним аромат,
Как из сада в апреле,
И в движениях гордых
Сквозило его торжество!
И у тронных ступеней
Почтительно старца встречали
Сто придворных чинов,
И, отдав ему должную честь,
До земли наклоняясь,
Торжественно все возвещали:
«К государю пришел
Государя возвышенный тесть».
– Приветствую тебя, тесть государя! – сказал правитель. – Сегодня ты осчастливил меня своим ранним посещением. Затем он жестом пригласил даоса сесть слева от себя.
Танский монах сделал шаг вперед, склонился в глубоком поклоне и вежливо произнес:
– О великий тесть государя! Разреши мне, бедному монаху, справиться о твоем здоровье!
Но тесть государя продолжал важно восседать на своем месте, не отвечая на приветствие. Затем, повернувшись лицом к правителю, он спросил его:
– Зачем явился этот монах?
– Он из восточных земель, – ответил правитель, – его послал Танский император на Запад за священными книгами. А сюда он пришел получить пропуск по проходному свидетельству. – Путь на Запад, – засмеялся тесть государя, – зловещ и бесконечен. Что там хорошего?
– Запад издавна славится как страна высшего блаженства, – возразил Танский монах. – Как же можно говорить, что там нехорошо.
Тут в разговор вмешался правитель государства.
– Хотелось бы знать, верно ли говорят, будто с незапамятных времен монахи – дети Будды? Никак не могу понять! Неужели монахи, уверовавшие в Будду, не умирают, обретают долголетие?
При этих словах Танский монах молитвенно сложил руки и стал объяснять правителю:
– Для того, кто становится монахом, сразу же прекращаются все мирские треволнения, кто постигнет истинную природу, тому все законы больше не нужны. Великий ум, беспредельный в своих знаниях, открыл, что безмятежный покой бывает только пока человек не родится. Человек пребывает в нирване, пока безмолвствуют его природные наклонности. Когда пусты его три мира, он управляет всеми поводами, ведущими к порокам; когда чисты его шесть чувств, то исчезают тысячи семян зла. Ты, повелитель, тверд в Истине и сам все понимаешь: если сердце чисто в своих помыслах, то оно только одно и будет сиять в тебе полным блеском, и если сохранишь в себе такое сердце, то сияние его проникнет во все пределы. Кто праведный, у того нет недостатка в чем-либо, нет также чего-либо излишнего, что можно наблюдать и при жизни; к чему прибегать к исключительным мерам и искать в них спасение, если воображаемые образы принимают какой-либо облик, который сулит недобрый конец? Для начала, чтобы погрузиться в самоотрешение, надо совершить подвижничество, сесть уединенно и предаться самосозерцанию. Основой самосовершенствования, по правде говоря, являются щедро раздаваемые милости и совершение благодеяний. Когда великий мастер не в ударе, он знает, что не следует приниматься ни за какие дела; если хорошо задуманный план не подготовлен к осуществлению, необходимо целиком отложить его. Но если в сердце ты непоколебим, то мечты твои все сбудутся наверняка; кто говорит о том, что силой темной Инь восполнить можно силу света Ян, тот лжет тебе, скажу по правде; он создает тебе приманку для отвода глаз обещанием пустым о долгоденствии твоем. Стоит тебе отказаться вообще от всех мирских желаний, и сразу станут пустыми твои все страсти к предметам и к существам живым. Будь прост во всем и меньше проявляй желаний и любви, тогда и долгоденствие само придет к тебе и станет вечным.
Тесть государя, внимательно слушавший Танского монаха, при последних словах его разразился громким смехом.
– Ха! Ха! Ха! – хохотал он, указывая пальцем на Сюань – цзана. – Вот так монах! Сколько нагородил разной чепухи! Значит, чтобы пребывать в состоянии блаженства, надо обязательно уяснить свою природу? Да ты и сам толком не знаешь, как можно уничтожить свои природные наклонности! Сиди и чахни в своем созерцании. Все это глупые бредни. Недаром сложили про вас меткую поговорку:
Видно, ничего он не знает о нас: тот, кто совершенствует себя, чтобы стать бессмертным, заботится о своем здоровье, а кто постигнет учение Дао, тот станет духом проницательнее всех. Возьмешь с собой плетушку и ковш из тыквы-горлянки и пойдешь в горы к друзьям своим. Там соберешь лекарственные травы, какие только есть на свете, будешь ими лечить людей. Соберешь цветов бессмертника, сплетешь из стебельков соломенную шляпу, а из душистого ятрышника набьешь подстилку для постели. Споешь песню, похлопаешь в ладоши, затем уснешь под облаками. Каким же способом постичь учение Дао? Очень просто: повсюду прославляй превыше всего учение наше и правильным его считай. Как воду наговаривать ты научись и как изгонять разбойный дух в мирянах. Потом узнай, как извлекать из неба и земли их лучшие эфиры и собирать цвет жизненных сил, таящихся в Луне и Солнце. И, наконец, ты можешь приступить к тому, чтоб сочетать силы Инь и Ян в пилюле для жизни вечной, соразмеряя огонь и воду, ядро пилюли бессмертия завяжет плод. В числах «два» и «восемь» растворится сила Инь и станет твой рассудок мутным и неясным, а в числах «три» и «девять» сила Ян расти начнет, и в мрак ты вступишь Преисподней. И будешь ты класть в снадобье, сообразуясь с временами года, все разные вещества, пусть пройдут еще девять оборотов в тигле, где будет вариться твое снадобье, и оно, наконец, будет готово. Тогда ты воссядешь на чудесную черную птицу Луань, и она поднимет тебя в Пурпурный дворец, сядешь верхом на белого аиста и поднимешься до самой столицы Нефритового императора. Будешь любоваться всеми красотами небесных чертогов и прославлять таинства учения Дао.
Сиди, сиди, сиди, сиди,-
До дырки ты протрешь халат.
Ты – в состоянье «Самади» [6],
Огонь горит в твоей груди,
А между тем, того гляди,
Хоромы у тебя сгорят!
А теперь сравни мое учение со своим – учением Сакья-муни, требующим неподвижного спокойствия и созерцания, подавления в себе всех страстей и угашения духа! Ведь даже когда ты войдешь в нирвану, все равно останется твоя зловонная оболочка и тебе не оторваться от бренного мира! Из всех трех учений нет выше моего. Недаром издавна одно лишь Дао считалось достойным уважения.
Правитель государства от этих слов пришел в неописуемый восторг. А придворные чины подхватили последние слова тестя государя и стали хором повторять:
– Одно лишь Дао достойно уважения!
Танский монах, видя, что все в один голос, восхваляют его противника, пришел в сильное смущение.
Между тем правитель государства велел приготовить постную трапезу для гостей, пришедших издалека, и затем проводить их из города.
Танский монах еще раз поблагодарил за милость и честь и покинул дворец. Не успел он сойти с тронного возвышения и направиться к выходу, как Сунь У-кун очутился возле его уха.
– Наставник! – сказал он. – Этот тесть государя самый настоящий оборотень. А здешний правитель всецело находится в его власти. Ты иди пока на станцию и жди, когда позовут на трапезу, а я побуду здесь, может быть, еще что-нибудь разузнаю. Танский монах покинул дворец, и тут мы пока расстанемся с ним.
Вернемся теперь к Сунь У-куну. Взмахнув крылышками, он влетел в приемный зал дворца Золотых колокольчиков, сел на изумрудную ширму и вдруг увидел, как из рядов сановников вышел начальник стражи.
– Повелитель мой! – воскликнул он. – Сегодня ночью над городом пронесся сильный ветер, он сорвал все корзины с детьми и унес их. До сих пор никто не знает, где они.
Правитель пришел в ужас от этого сообщения и в то же время его охватило чувство досады. Обратившись к тестю государя, он с раздражением произнес:
– Не иначе, как само небо хочет моей гибели! С каждым месяцем мне становится все хуже, и придворные лекари не в силах вылечить меня. Я был так счастлив, когда ты рассказал мне о своем чудесном средстве, и с нетерпением ждал наступления полудня, когда должны были приготовить отвар. Кто мог подумать, что налетит ветер и унесет корзины с детьми. Видно, так и есть, само небо хочет моей гибели.
– Повелитель! – сказал тесть государя. – Не надо огорчаться. Небо дарует тебе долгую жизнь и именно поэтому ветер унес детей.
– Как же так? – изумился правитель. – Ведь теперь не из чего готовить отвар, а ты говоришь, что небо дарует мне долгую жизнь.
– Сегодня утром, когда я явился к тебе на прием, – ответил тесть государя, – я увидел прекраснейшее средство для приготовления отвара, которое во много раз сильнее, чем сердца тысячи ста одиннадцати мальчиков. Отвар из них продлил бы тебе жизнь всего на тысячу лет, а средство, о котором я сейчас говорю, даст тебе возможность прожить сотни тысяч лет.
Правитель никак не мог понять, что имеет в виду тесть государя. Наконец тот уступил настойчивым просьбам правителя и сказал:
– У монаха из восточных земель, который идет за священными книгами, весьма благообразный вид. Это значит, что он прошел через десять перерождений в самоусовершенствовании. С самого раннего детства ведет монашескую жизнь и еще ни разу не источал из себя первичную жизненную силу. Он в десятки тысяч раз лучше, чем все эти дети. Если приготовить отвар из его сердца и печени и запить им мое чудесное снадобье, то можно прожить целых десять тысяч лет.
Неразумный правитель поверил словам тестя государя.
– Что ж ты мне раньше об этом не сказал? – огорчился он. – Знал бы я, так не отпустил бы его.
– Это легко исправить! – утешил его тесть государя. – Ведь он прежде вкусит трапезу и лишь потом тронется в путь; надо сейчас же отдать приказ закрыть все городские ворота и выделить отряд воинов. Они плотным кольцом окружат здание почтовой станции и постоялого двора, схватят монаха и доставят сюда. Вначале нужно вежливо попросить его отдать свое сердце. Если он согласится, мы вскроем ножом его грудь и извлечем сердце, а затем похороним его с императорскими почестями, можно даже воздвигнуть в честь его храм и приносить жертвы; если же он не согласится, надо связать его и применить к нему силу. Разве это так трудно?
Неразумный правитель послушался совета тестя государя и велел закрыть все городские ворота, а старшим и младшим начальникам дворцовой стражи приказал окружить почтовую станцию и постоялый двор при ней.
Сунь У-кун, который слышал весь разговор, вспорхнул и мигом очутился у почтовой станции. Приняв свой прежний вид, он вошел в помещение и сразу же обратился к Танскому монаху.
– Наставник! Беда! Беда! – взволнованно сказал он.
Танский монах, который только что вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном сытно поел, услышав эти слова, так испугался, что сразу же без чувств упал на пол, весь покрылся холодным потом и не мог вымолвить ни слова. Ша-сэн кинулся поднимать его, приговаривая: «Наставник! Очнись! Очнись!».
– Ну, какая беда? Какая? – спросил Чжу Ба-цзе. – Ты бы лучше рассказал все толком, да по порядку, чем пугать наставника!
– Как только наставник покинул дворец, – торопливо заговорил Сунь У-кун, – я стал следить за всем, что происходило там, и убедился, что тесть государя-злой оборотень. Когда к правителю явился начальник стражи и доложил о том, что ветер унес корзины с детьми, правитель был очень раздосадован, но оборотень сразу же утешил и обрадовал его, сказав: «Это само небо дарует тебе долгую жизнь!» Оборотень уговорил правителя схватить нашего наставника и сварить из его сердца и печени отвар. Он сказал правителю, что это продлит ему жизнь на сотни тысяч лет. Неразумный правитель поверил оборотню и выделил отряд отборных воинов, приказав им окружить станцию и постоялый двор. Кроме того, сейчас сюда явится сановник в парчовой одежде, который будет просить сердце у нашего наставника!
Чжу Ба-цзе захохотал:
– Сострадание мы проявили. Детей спасли! Ветер подняли! А в беду все же попали!
Трясясь от страха, Танский монах поднялся на ноги и, ухватившись за Сунь У-куна, стал причитать:
– Что же нам теперь делать? Просвещенный ученик мой, скажи, что делать?
– Если хочешь, чтобы все обошлось благополучно, – сказал Сунь У-кун, – то надо «великое» представить «ничтожным».
– Что значит: «великое» представить «ничтожным»? – спросил Ша-сэн.
– Я могу спасти наставника лишь в том случае, если он станет учеником, а я наставником, – сказал Сунь У-кун.
– Я охотно готов стать твоим учеником и даже учеником твоих учеников, если только ты спасешь мне жизнь, – с мольбой в голосе произнес Танский монах.
– Если так, то медлить нечего, – решительно сказал Сунь У-кун и принялся отдавать распоряжения.
– Чжу Ба-цзе! Скорей замеси немного глины, – скомандовал он.
Дурень тотчас же достал свои грабли и наковырял из пола немного земли. Однако он побоялся выйти из помещения, чтоб принести воды, а потому отошел в сторону и поднял полы одежды. Смочив землю, он замесил комок глины и передал его Сунь У-куну. Тот раскатал из земли блин, а затем прижал к своему лицу, чтобы сделать с него точный слепок. Потом он велел Танскому монаху стать перед ним неподвижно и молча, после чего налепил слепок на его лицо, прочел магическое заклинание, дунул волшебным дыханием и произнес: «Изменись!» Танский монах сразу же принял облик Сунь У-куна. Он снял свои одежды и надел на себя одежду Сунь У-куна. А Сунь У-кун поспешил нарядиться в одеяния Танского монаха, щелкнул пальцами, прочел заклинание, встряхнулся и тотчас же принял благообразный вид Танского монаха. Теперь даже Чжу Ба-цзе и Ша-сэну было бы трудно распознать его.
Едва монахи успели преобразиться, как послышались удары в гонги и барабаны и показался целый лес копий и мечей. Это был трехтысячный отряд дворцовой стражи, который прибыл под командой придворных чинов и окружил кольцом почтовую станцию с постоялым двором. Затем монахи увидели сановника в парчовом одеянии, который вошел в помещение и спросил:
– Где здесь почтенный наставник – монах из восточных земель, посланец Танского императора?
Смотритель станции перепугался и повалился в ноги важному наставнику.
– Он находится в следующем помещении для постояльцев, – проговорил смотритель, указывая на дверь.
Важный сановник прошел в помещение, где были монахи.
– Почтенный наставник из Танского государства! – торжественно возвестил он. – Мой повелитель приглашает тебя к себе!
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн стали по обеим сторонам мнимого Танского монаха, а тот вышел к сановнику, совершил церемонный поклон и спросил:
– Не можешь ли сказать мне, великий сановник, о чем хочет говорить со мной твой повелитель?
Тот подошел поближе и, взяв его за руку, сказал:
– Пойдем со мной ко двору. Думаю, что государь хочет взять тебя на службу.
Вот уж поистине: