бетонированной улице. Это была Лэйверн-террас, узенькая улочка с домами,
разбросанными по наклонной, расположенными только по одной стороне так,
что их крыши находились почти на уровне шоссе. Окна домов заслоняла чаща
кустов и живой изгороди. Промокшие деревья торчали там и тут на всем
протяжении улицы.
Гейгер включил фары. Я не последовал его примеру, лишь добавил газу и
обогнал его на повороте. Он как раз тормозил. Отметив в памяти номер дома,
я остановился за перекрестком. Фары гейгеровской машины освещали гараж
рядом с небольшой виллой, окруженной таким сложным лабиринтом живой
изгороди, что ее почти не было видно за ней. Я наблюдал за тем, как Гейгер
с раскрытым зонтиком вышел из гаража и исчез в доме. Он вел себя так,
словно вообще не ожидал, что за ним кто-нибудь может следить. Внутри виллы
зажегся свет. Я подъехал к ближайшему дому, производящему впечатление
нежилого. Припарковался, проветрил машину, хлебнул из бутылки и,
вооружившись терпением, стал ждать. Не знаю чего, но какой-то внутренний
голос велел мне ждать. Время тянулось немилосердно медленно.
За все время мимо меня проехало каких-нибудь две машины,
направлявшиеся к вершине возвышенности. Это была очень спокойная улица.
Вскоре после шести часов сквозь струи дождя пробился какой-то свет. Вокруг
царила настоящая тьма египетская, а свет был светом фар автомобиля,
остановившегося перед домом Гейгера. Фары сияли еще некоторое время, потом
погасли. Дверца машины открылась и из нее вышла женщина. Маленькая
стройная женщина в большой фетрофой шляпе и прозрачном дождевике. Она
направилась через лабиринт живой изгороди к вилле. Слабо прозвучал звонок.
Сквозь дождь блеснул свет, до меня донесся звук закрывающейся двери и
снова воцарилась тишина.
Из ящичка под приборной доской я достал фонарик, вылез из машины и
отправился посмотреть на автомобиль, стоявший перед домом Гейгера. Это был
"паккард". Темно-красный или темно-коричневый. Я нащупал водительские
права в рамке под целлулоидной пленкой и осветил их. Документ был выписан
на имя Кармен Стернвуд, 3765 Альта Бри Кресчент, Вест-Голливуд. Я вернулся
к своей машине, снова забрался внутрь и стал ждать. Капли дождя стекали
мне на колени, виски жгло желудок. Никто больше не проехал по
Лэйверн-террас, ни малейшего проблеска света не появилось в окнах дома,
перед которым стояла моя машина. Прекрасные условия для совершения
запретных поступков.
В двадцать минут восьмого в доме Гейгера вспыхнул яркий белый свет,
как молния в летнюю грозу. Прежде чем тьма поглотила его, раздался высокий
истерический крик и почти тотчас заглох в намоченных дождем деревьях. Я
выскочил из машины еще до того, как он успел отзвучать.
В этом крике не было страха. Он производил впечатление скорее
радостного ужаса, в нем слышалось что-то пьяное, какая-то нота чистого
безумия. Это был странный звук. Он наводил на мысль о людях в белых
халатах, размещенных в домах с зарешеченными окнами, и о твердых узких
нарах с прикрепленными к ним кожаными ремнями для рук и ног.
Прежде чем я добрался до калитки, в доме снова воцарилась полнейшая
тишина. К двери была прибита металлическая львиная голова со свисающим из
ее пасти кольцом, служившим вместо колотушки. Я протянул руку и приподнял
кольцо. В тот же миг, словно кто-то ожидал сигнала, в доме прогремели три
выстрела. После них послышался звук, напоминавший глубокий хриплый вздох.
Затем - словно упало что-то мягкое и безжизненное. И наконец раздались
быстрые удаляющиеся шаги.
Задняя дверь черного хода выходила на узкую, как мостик над потоком,
тропинку, тянувшуюся в узкой щели между живой изгородью и домом. Не было
никакой веранды, никакого иного пути, по которому можно было бы добраться
до задней части дома. От черного хода вниз, на улицу, вели деревянные
ступеньки, загромыхавшие под чьими-то ногами. Взревел мотор машины, но и
этот звук быстро затих вдали. Мне казалось, что я слышу шум еще одного
автомобиля, но полной уверенности у меня не было. Дом стоял передо мной
тихий, как кладбищенский склеп. То, что было внутри, наверняка там и
останется.
Усевшись верхом на забор, я наклонился к окну и попытался заглянуть
внутрь через щель между шторами. Мне удалось увидеть свет лампы, падавший
на одну из стен, и часть книжного шкафа. Я слез вниз, вернулся к фасадной
двери и попытался вышибить ее плечом. Это был не очень толковый поступок.
В любом калифорнийском доме есть только одна вещь, которую невозможно
выломать - это фасадная дверь. Единственным следствием этой операции была
боль в плече, приведшая меня в ярость. Я снова взобрался на забор, ногой
выбил стекло и, используя шляпу вместо перчатки, рукой удалил осколки из
нижней рамы. Теперь я легко мог дотянуться до шпингалета. Остальное уже
было забавой. Защелка уступила и окно открылось. Я влез внутрь и раздвинул
шторы. В комнате находилось два человека. Ни тот, ни другой не обратил
внимания на способ, каким я вошел. Но мертвый был только один из них.
Это была большая просторная комната, шириной равная ширине всего
дома, с низким бревенчатым потолком и коричневыми стенами, густо
увешанными вышитыми китайскими шелками, а также японскими и китайскими
гравюрами в деревянных резных рамах. В ней стояло несколько низеньких
стеллажей для книг, а пол прикрывал темно-красный китайский ковер, такой
пушистый, что если бы какой-нибудь суслик вздумал в нем поселиться, то мог
бы круглые сутки не высовывать из него нос. На ковре лежали подушки в
наволочках из случайно подобранных кусков шелка. Это выглядело так, словно
у хозяина дома под рукой должно было находиться что-нибудь, что он мог бы
швырнуть в любой момент. Там стояла также широкая тахта, покрытая старым
розовым ковриком. На ней лежала груда одежды и кучка фиолетового шелкового
белья. На узкой подставке стояла большая резная лампа, а у двух других
были изумрудно-зеленые абажуры с длинной бахромой. Тяжелый черный стол
покоился на двух чудовищах в виде драконов, за ним черное кресло с резными
подлокотниками и спинкой и желтой шелковой подушкой на сидеьи. В воздухе
плавал дурманящий коктейль запахов, но сильнее всего чувствовался смрад
сгоревшего пороха и больничный аромат эфира.
В другом конце комнаты на чем-то вроде небольшого возвышения стояло
деревянное кресло с высокой спинкой, а на нем, на украшенной бахромой
желтой шали покоилась Кармен Стернвуд. Она сидела неподвижная и прямая,
положив руки на подлокотники кресла, с крепко сжатыми коленями, в позе
египетской богини. Ее подбородок был выдвинут вперед, маленькие белые зубы
блестели в приоткрытом рту. Безумие застыло в увеличенных зрачках широко
раскрытых глаз. Сознание, казалось покинуло ее, несмотря на то, что она
сидела как человек, отдающий отчет своим действиям. Она была похожа на
человека, в голове которого происходит важнейший мысленный процесс. Из ее
рта исходил пискливый приглушенный звук, но это не меняло выражения ее
лица, а губы не двигались.
В ушах у нее были длинные серьги из яшмы. Исключительно красивые
сережки, стоившие, вероятно, не одну сотню долларов. Кроме них на ней не
было ничего.
У нее было красивое тело, маленькое, гибкое, плотное и крепкое -
словно изваянное. В свете ламп ее кожа казалась матово-жемчужной. Правда,
ноги не обладали тем изысканным изяществом, каким отличались ноги миссис
Риган, но все же были очень красивы. Я смотрел на них без смущения, но и
без волнения. Для меня она не являлась голой девушкой, для меня она была
просто наркоманка. И навсегда должна была остаться таковой.
Я отвел от нее взгляд и посмотрел на Гейгера. Он лежал на спине на
краю китайского ковра рядом с чем-то, что было похоже на индейский
тотемный столб. У этого чего-то был орлиный профиль, а его большой круглый
глаз напоминал на линзу фотоаппарата, направленную на сидевшую в кресле
голую девушку. К "томему" была прикреплена лампа-вспышка. На Гейгере были
тапки на толстой войлочной подошве, черные шелковые пижамные штаны и
китайский халат, спереди пропитанный кровью. Его стеклянный глаз, блестя,
уставился на меня и казался единственной живой частью его тела. С первого
взгляда было видно, что все три пули попали в цель. Он был мертв.
Взрыв лампы-вспышки и было то, что навело меня на мысль о молнии,
безумный крик вызвала реакция одурманенной наркотиками девушки, а три
выстрела являлись делом рук кого-то третьего, кто, видимо, хотел изменить
ход событий. Кого-то, кто выбежал черным ходом, сбежал по деревянной
лестнице, вскочил в машину и стремительно умчался. В принципе я одобрял
его образ действий.
На красном лакированном подносе на краю черного стола все еще стояли
два тонких с золотой каемкой стаканчика, а рядом с ними пузатый графинчик,
наполненный темной жидкостью. Я вынул пробку и понюхал содержимое. Пахло
эфиром и чем-то еще, может быть опиумным раствором. Я никогда не пробовал
подобной смеси, но вынужден был признать, что она исключительно
соответствовала атмосфере гейгеровского жилища.
Я слушал, как капли дождя барабанят по крыше и в окно, выходящее на
северную сторону. Это были единственные слышимые звуки - ни подъезжавших
машин, ни полицейских сирен, лишь настойчивый барабанный бой дождевых
капель. Я снял с себя плащ, порылся в одежде девушки и нашел зеленое
шерстяное платье, надевавшееся через голову, с короткими рукавами. Мне
казалось, что его будет легче всего надеть на нее. Я решил не возиться с
бельем, не из-за врожденной деликатности, а просто потому, что не мог
представить себя, надевающим на нее трусы и застегивающим бюстгалтер. Я
взял платье и подошел к креслу, в котором сидела мисс Стернвуд. От нее
тоже пахло эфиром, его слышно было за километр. Из ее рта все еще исходил
сдавленный писклявый звук, в уголках губ скапливалась пена. Я дал ей
пощечину. Она заморгала и замолчала. Я ударил ее еще раз.
- Так, - сказал я безмятежно. - А теперь будем послушными и красиво
оденемся.
Она посмотрела на меня, ее темно-серые глаза были пусты, как дырки,
вырезанные в маске, и издала нечленораздельный звук.
Я ударил ее еще несколько раз, но это не произвело на нее никакого
впечатления и не вывело из наркотического оцепенения. Я занялся платьем.
На это она тоже не обратила никакого внимания. Когда я поднял ей руки, она
расставила пальцы так широко, как будто хотела принять особо изящную позу.
Я протолкнул растопыренные руки в рукава, натянул платье на тело и
поставил девушку на ноги. Она хихикнула и всем телом навалилась на меня. Я
снова посадил ее в кресло, надел ей на ноги сначала чулки, а потом туфли и
сказал:
- Ну, а теперь пойдем немного прогуляемся. Совершим небольшую
приятную прогулку.
И мы отправились на эту прогулку. Она состояла в том, что или мы оба
исполняли что-то вроде изящного танца, словно пара слаженных партнеров,
или ее серьги ударяли мне в грудь. Мы прохаживались так туда и обратно - к
трупу Гейгера и назад. Я заставил ее посмотреть на него. Он ей очень
нравился. Она вздохнула и пыталась сказать мне об этом, но ей удалось лишь
выдавить из себя несколько пузырьков воздуха. Подойдя с нею к дивану, я
уложил ее на него. Она икнула два раза, немного похихикала и уснула. Я
набил карманы остатками ее одежды и отправился взглянуть на "индейский
тотем". Вмонтированный в него фотоаппарат уцелел, но кассета, увы, была
вынута. Я подумал, что, может быть Гейгер вынул ее, прежде чем его
застрелили, и осмотрел пол. Безрезультатно. Взяв его за холодеющую руку, я
немного передвинул тело. Кассеты не было. Это мне не понравилось.
Я осмотрел весь дом. Направо была ванная и запертая дверь в глубине
кухни. Окно в кухне было выломано, жалюзи сорваны, крючок вырван, задняя
дверь распахнута. Я оставил ее открытой и вошел в спальню, расположенную
слева от холла. Она была опрятна, изысканно обставлена, сразу видно -
дамская. На кровати лежало украшенное оборками покрывало. На трюмо стояли
пузырьки с духами, а рядом лежал носовой платок, немного мелочи, несколько
мужских щеток для волос, футляр для ключей. В стенном шкафу висели мужские
костюмы, а из-под кровати выглядывали мужские туфли. Комната хозяина дома.
Я взял ключи с трюмо, вернулся в гостиную и обшарил стол. В нижнем ящике
оказалась запертая стальная шкатулка. Я открыл ее одним из ключей. В
шкатулке лежал голубой в кожаном переплете блокнот со множеством записей,
сделанных при помощи кода и теми же печатными буквами, какие я уже видел в
письме генералу Стернвуду. Я положил блокнот в карман и тщательно вытер
шкатулку в тех местах, где прикасался к ней, затем закрыл стол, спрятал
ключи, перекрыл газ к камину, надел плащ и попытался разбудить Кармен
Стернвуд. Но это было невозможно. Тогда я напялил ей на голову ее большую
фетровую шляпу, закутал в плащ и отнес в ее собственную машину. Потом
вернулся, погасил все лампы, закрыл входную дверь, достал из ее сумочки
ключ и завел "паккард".
С холма мы спустились без огней. Расстояние до дома Стернвудов я
преодолел не более чем за десять минут. Кармен спала, дыша мне эфиром
прямо в лицо. Пришлось опереть ее голову на мое плечо - это был
единственный способ не дать ей снова улечься мне на колени.
Из маленьких окошечек боковой двери особняка Стернвудов сочился
тусклый свет. Я остановил "паккард" перед воротами и освободил карманы от
вещей Кармен. Девушка храпела в углу. Шляпа съехала ей на нос, руки были
бессильно сложены на плаще. Я вылез из машины, подошел к двери и позвонил.
Шаги приближались медленно, словно откуда-то с огромного расстояния. Дверь
открылась и передо мной предстал прямой, как свеча, седовласый лакей.
Свет, падающий из вестибюля, отражался от его волос, будто ореолом окружая
голову старого слуги.
- Добрый вечер, мистер, - вежливо сказал он и посмотрел на "паккард".
Потом его взгляд вернулся ко мне.
- Миссис Риган дома?
- Нет, мистер.
- Генерал, вероятно, уже спит?
- Да. По вечерам ему спится лучше всего.
- А что горничная миссис Риган?
- Матильда? Она здесь, мистер.
- Было бы хорошо, если бы она сошла вниз. Здесь требуется женская
рука. Загляните внутрь машины и вы поймете, почему.
Он заглянул. А когда вернулся, сказал:
- Понимаю. Иду за Матильдой.
- Матильда сумеет с этим справиться? - спросил я.
- Мы все умеем справляться с этим, мистер, - ответил он.
- Догадываюсь. Должно быть, у вас уже большой опыт.
Он сделал вид, что не расслышал моего замечания.
- Итак, спокойной ночи, - сказал я. Все остальное я предоставляю вам.
- Большое вам спасибо, мистер. Мне вызвать такси?
- Ни в коем случае, - возразил я. - Между прочим, меня здесь вообще
не было. Перед вами дух.
Он с улыбкой склонил голову, а я повернулся и пошел к воротам.
Я прошел так десять кварталов вниз по извивающимся, залитым дождем
улицам, под деревьями, с которых непрестанно капало, минуя большие
особняки со светящимися окнами, окруженные призрачными громадами оград, и
огни далеких зданий, расположенных где-то высоко на холмах, таких же
далеких и недоступных, как и избушки волшебниц в заколдованном лесу. Дошел
до ярко освещенной заправочной станции, сквозь запотевшее окно которой был
виден заправщик в белой фуражке и темно-синем дождевике, сидевший за
столом и читавший газету. Я посмотрел внутрь и пошел дальше. Вымокнуть
больше, чем я вымок, было уже невозможно. В такую ночь, как эта, у
человека скорее вырос бы на ладони кактус, нежели бы он дождался такси. И
милосердия таксистов.
Я потратил более получаса, хотя шел очень быстро, на то, чтобы
добраться до дома Гейгера. Улица была пуста, ни людей, ни машин кроме
моей, припаркованной у соседнего дома, производившего впечатление
покинутого, несчастного пса. Я достал бутылку виски, влил в себя половину
того, что еще оставалось в ней, сел в машину и наконец-то закурил. Выкурив
сигарету до половины, я направился к дому Гейгера. Открыл дверь и
окозавшись в тихой, теплой комнате, остановился, а вода ручьями стекала с
меня на пол. С минуту я проислушивался. Потом нащупал выключатель и
включил свет.
Первое, что я заметил, это то, что несколько вышитых полос китайского
шелка, висящих на стене вместо ковров, сорваны. Перед этим я их разумеется
не считал, но голые места на деревянной панели сами бросались в глаза. Я
прошел немного вперед и зажег следующую лампу. Потом посмотрел на "тотем".
У его ног, сразу же у края китайского ковра, лежал новый ковер, которого
раньше тут не было. Раньше тут лежал труп Гейгера. Теперь кто-то убрал
его.
Мне стало холодно. Я сжал губы и подозрительно посмотрел на
стеклянный глаз "тотема". Потом снова осмотрел весь дом. Все был так же,
как и раньше. Тела Гейгера я не нашел ни на украшенной оборками кровати,
ни под ней, не было его также ни в стенном шкафу, ни в кухне, ни в ванной.
Оставалась только запертая на ключ дверь по правую сторону холла. Один из
ключей Гейгера подходил к замку. Комната была интересна тем, что сильно
отличалась от комнаты Гейгера. Это была строго обставленная мужская
спальня с деревянным натертым до блеска полом, на котором лежало несколько
индейских циновок, стояли два простых стула, комод из темного дерева с
мужскими туалетными приборами и две черные свечи в высоких, сантиметров на
тридцать, латунных подсвечниках. Узкая, прикрытая коричневым покрывалом
кровать казалась довольно жесткой. Комната выглядела холодно и сурово. Я
запер дверь, вытер ручку платком и вернулся к "индейскому тотему". Присел
и присмотрелся к ворсу ковра. Мне показалось, что я заметил две
параллельные бороздки, наискосок тянувшиеся по ковру до самой парадной
двери, как будто кто-то тащил тело, а каблуки волочились по ковру. Кто бы
это ни сделал, он здорово потрудился. Трупы обычно бывают очень тяжелыми.
Полиция не могла сделать это. Полицейские все еще находились бы здесь
и только сейчас по-настоящему принимались бы за работу, со всеми этими
ихними рисунками мелом, фотоаппаратами, порошком для обнаружения следов
отпечатков пальцев и дешевыми сигарами. Не был это также и убийца. Слишком
быстро он удирал. Он видел девушку и у него не было уверенности в сознании
ли она, видит ли его. Наверняка он сейчас находился по дороге к
какому-нибудь удаленному месту, в котором мог бы укрыться. Я не мог найти
ответов на все эти вопросы, но мне было наруку, что кто-то хотел, чтобы
Гейгера сочли пропавшим, а не убитым. Это давало мне шансы на выяснение
загадки, если бы я рассказал, кому надо, всю эту историю, умолчав,
естественно, об участии в ней Кармен Стернвуд.
Я вышел из дома, запер дверь, завел машину и поехал домой, где принял
душ, переоделся в сухую одежду и приготовил себе ужин, с которым здорово
припозднился. Потом уселся в удобное кресло и выпил слишком много горячего
грога, пытаясь найти ключ к шифрованным записям в голубом блокноте
Гейгера. В одном я был уверен - это был список фамилий и адресов, очевидно
его клиентов. Я насчитал их свыше четырехсот. Ничего удивительного, что
его дело процветало! Тем более, что у него были возможности для шантажа. И
многих из них он, вероятно, шантажировал. Любая фамилия в этом списке
могла быть фамилией убийцы. Я не завидовал полицейским, им пришлось бы
здорово потрудиться, если бы этот блокнот попал им в руки...
Накачанный виски и сомнениями, я отправился в кровать. И всю ночь мне
снился человек в окрававленном китайском халате, гонявшийся за голой
девушкой с длинными серьгами из яшмы в ушах, и я сам, бегавший за ними и
пытавшийся сделать снимок фотоаппаратом, в котором не было пленки.
Утро было ясное, чистое и солнечное. Я проснулся, ощущая
отвратительный вкус во рту, выпил две чашки кофе и просмотрел утренние
газеты. Ни в одной из них даже не упоминалось об Артуре Гвинн Гейгере. Я
как раз собирался погладить свой промокший плащ, когда зазвонил телефон.
Это был Берни Ольс, инспектор уголовной полиции, тот самый, который
порекомендовал меня генералу Стернвуду.
- Ну, как дела? - начал он тоном человека, который хорошо спит и не
имеет чересчур много долгов.
- У меня страшно трещит голова с похмелья, - ответил я.
- Ай-яй-яй, - рассмеялся он как бы слегка отсутствующим смехом, а
потом продолжал тоном ниже, ничего не выражающим безличным голосом
полицейского. - Вы уже виделись с генералом Стернвудом?
- Угм.
- Вы уже сделали что-нибудь?
- Был сильный дождь, - ответил я, как будто это все объясняло.
- Похоже, что это семья, с которой происходят интересные вещи.
Большой "бьюик", принадлежащий одному из членов семьи, как раз сейчас
валяется в воде возле рыбацкого причала в Лидо.
Я сжал трубку с такой силой, что чуть не раздавил ее, и перестал
дышать.
- Да, да, - оживленно продолжал Ольс. - Прекрасный "бьюик",
новехонький лимузин, весь попорченный песком и морской водой... Ага, чуть
не забыл. Внутри находится какой-то тип.
- Риган? - спросил я.
- Что? Кто? Ага, ты имеешь в виду того бывшего контрабандиста,
которого подцепила старшая дочь Стернвуда и вышла за него замуж? Я ни разу
не видел его. А что бы он мог делать там, под водой?
- Не морочьте голову. А что вообще кто-либо мог бы делать там, под
водой?
- Не знаю, старик. Я собираюсь отправиться туда посмотреть. Хотите
поехать со мной?
- Да.
- Тогда побыстрее, - сказал он. - Жду вас в этом крольчатнике.
Я побрился, оделся, съел легкий завтрак и спустя час уже находился в
холле здания суда. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, я пошел по
коридору, минуя по пути небольшие бюро, занимаемые сыщиками. Кабинет Ольса
также был маленький, но он работал в нем один. На пустом столе находилось
только пресс-папье, письменный прибор, шляпа и нога Ольса. Это был блондин
среднего роста с густыми белыми бровями, спокойными глазами и хорошо
ухоженными зубами. Он выглядел заурядным, не привлекавшим к себе внимания
человеком. Но я знал, что он убил девять человек, трое из которых,
пытались убить его и уже считали, что он у них в руках.
Когда я вошел, он встал, вынул из плоской коробочки дешевую сигару
марки "Энтрактес", постучал ею по губам и, откинув голову назад,
внимательно посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.
- Это не Риган, - сказал он. - Я проверял. Риган порядочного роста,
как вы, хорошо сложенный, крепкий. А это какой-то мальчишка.
Я молчал.
- Почему Риган задал стрекача? - спросил Ольс. - Вы задумывались над
этим?
- Пожалуй, нет.
- Когда человек, занимающийся контрабандой спиртного, женится на
богатой девушке, а потом говорит "прощай" красивой даме и миллионам ее
долларов, то даже такой человек, как я, начинает задумываться. Я уверен,
что и вы чувствуете в этом какую-то тайну.
- Угм...
- Ладно, даже если вы закроете рот на замок - это ваше дело. Не
обижайтесь, дорогуша. - Он вышел из-за стола, ощупывая себе карманы, и
взял шляпу.
- Я не ищу Ригана, - с нажимом сказал я.
Он сунул ключ в дверб, мы спустились вниз, к автостоянке для
полицейских машин и сели в небольшой лимузин голубого цвета. Время от
времени подавая сигналы, мы выехали из города. Утро было свежее, воздух
наполнен ароматами, одним словом, жизнь казалась простой и приятной, если
только вас не одолевали какие-нибудь проблемы. Меня - да.
Дорога на Лидо тянулась вдоль морского побережья. Нам нужно было
проехать тридцать миль, десять из которых - по городу. Ольс одолел их за
три четверти часа и, наконец, резко затормозил перед поблекшим
оштукатуренным порталом. Мы вылезли из машины. Перед нами тянулся длинный
мол, огражденный деревянными перилами из толстых белых досок. В конце мола
стояла группа людей, которые, перегнувшись через перила, смотрели в воду.
Перед помостом полицейский в мундире пытался сдержать натиск зевак.
Сотни машин с жаждущими крови вампирами обоих полов останавливались по обе
стороны шоссе. Ольс показал свой значок, и мы прошли на мол, в резкий
рыбный запах, который не подавил даже ливший всю ночь проливной дождь.
- Там, на самоходной барже, - сказал Ольс, указывая направление
сигарой.
Большая черная барка с рулевой рубкой, похожая на буксир,
покачивалась на волнах среди свай в конце мола. На ее палубе что-то
поблескивало в лучах утреннего солнца. Это был большой, черный, все еще
обвязанный цепями хромированный автомобиль. Стрела лебедки уже была
опущена и уложена на свое место на палубе. Вокруг автомобиля крутились
люди. По скользкому трапу мы сошли на палубу.
Ольс поздоровался с помощником шерифа в мундире цвета хаки и с
мужчиной в гражданском. Три матроса, составлявшие экипаж баржи, отошли к
рулевой рубке и спокойно жевали табак. Один из них вытирал мокрые волосы
грязным купальным полотенцем. Это, очевидно, был тот, кто нырял, чтобы
прикрепить цепи к автомобилю.
Мы осмотрели машину. Передний бампер был погнут, одна фара разбита,
другая вырвана со своего места, но стекло осталось целым. Радиатор был
сильно помят, а лак и хром на всем кузове здорово поцарапан. Сидения были
мокрые и черные, но шины уцелели.
Водитель все еще сидел за рулем. Голова его была наклонена под
неестественным углом к телу. Это был тот самый элегантный молодой брюнет,
который еще совсем недавно так превосходно выглядел. А теперь у него было
белое с синевой лицо, тусклые под полуприкрытыми веками глаза и песок в
открытом рту. На его левом виске виднелся темный синяк, резко
контрастировавший с бледной кожей.
разбросанными по наклонной, расположенными только по одной стороне так,
что их крыши находились почти на уровне шоссе. Окна домов заслоняла чаща
кустов и живой изгороди. Промокшие деревья торчали там и тут на всем
протяжении улицы.
Гейгер включил фары. Я не последовал его примеру, лишь добавил газу и
обогнал его на повороте. Он как раз тормозил. Отметив в памяти номер дома,
я остановился за перекрестком. Фары гейгеровской машины освещали гараж
рядом с небольшой виллой, окруженной таким сложным лабиринтом живой
изгороди, что ее почти не было видно за ней. Я наблюдал за тем, как Гейгер
с раскрытым зонтиком вышел из гаража и исчез в доме. Он вел себя так,
словно вообще не ожидал, что за ним кто-нибудь может следить. Внутри виллы
зажегся свет. Я подъехал к ближайшему дому, производящему впечатление
нежилого. Припарковался, проветрил машину, хлебнул из бутылки и,
вооружившись терпением, стал ждать. Не знаю чего, но какой-то внутренний
голос велел мне ждать. Время тянулось немилосердно медленно.
За все время мимо меня проехало каких-нибудь две машины,
направлявшиеся к вершине возвышенности. Это была очень спокойная улица.
Вскоре после шести часов сквозь струи дождя пробился какой-то свет. Вокруг
царила настоящая тьма египетская, а свет был светом фар автомобиля,
остановившегося перед домом Гейгера. Фары сияли еще некоторое время, потом
погасли. Дверца машины открылась и из нее вышла женщина. Маленькая
стройная женщина в большой фетрофой шляпе и прозрачном дождевике. Она
направилась через лабиринт живой изгороди к вилле. Слабо прозвучал звонок.
Сквозь дождь блеснул свет, до меня донесся звук закрывающейся двери и
снова воцарилась тишина.
Из ящичка под приборной доской я достал фонарик, вылез из машины и
отправился посмотреть на автомобиль, стоявший перед домом Гейгера. Это был
"паккард". Темно-красный или темно-коричневый. Я нащупал водительские
права в рамке под целлулоидной пленкой и осветил их. Документ был выписан
на имя Кармен Стернвуд, 3765 Альта Бри Кресчент, Вест-Голливуд. Я вернулся
к своей машине, снова забрался внутрь и стал ждать. Капли дождя стекали
мне на колени, виски жгло желудок. Никто больше не проехал по
Лэйверн-террас, ни малейшего проблеска света не появилось в окнах дома,
перед которым стояла моя машина. Прекрасные условия для совершения
запретных поступков.
В двадцать минут восьмого в доме Гейгера вспыхнул яркий белый свет,
как молния в летнюю грозу. Прежде чем тьма поглотила его, раздался высокий
истерический крик и почти тотчас заглох в намоченных дождем деревьях. Я
выскочил из машины еще до того, как он успел отзвучать.
В этом крике не было страха. Он производил впечатление скорее
радостного ужаса, в нем слышалось что-то пьяное, какая-то нота чистого
безумия. Это был странный звук. Он наводил на мысль о людях в белых
халатах, размещенных в домах с зарешеченными окнами, и о твердых узких
нарах с прикрепленными к ним кожаными ремнями для рук и ног.
Прежде чем я добрался до калитки, в доме снова воцарилась полнейшая
тишина. К двери была прибита металлическая львиная голова со свисающим из
ее пасти кольцом, служившим вместо колотушки. Я протянул руку и приподнял
кольцо. В тот же миг, словно кто-то ожидал сигнала, в доме прогремели три
выстрела. После них послышался звук, напоминавший глубокий хриплый вздох.
Затем - словно упало что-то мягкое и безжизненное. И наконец раздались
быстрые удаляющиеся шаги.
Задняя дверь черного хода выходила на узкую, как мостик над потоком,
тропинку, тянувшуюся в узкой щели между живой изгородью и домом. Не было
никакой веранды, никакого иного пути, по которому можно было бы добраться
до задней части дома. От черного хода вниз, на улицу, вели деревянные
ступеньки, загромыхавшие под чьими-то ногами. Взревел мотор машины, но и
этот звук быстро затих вдали. Мне казалось, что я слышу шум еще одного
автомобиля, но полной уверенности у меня не было. Дом стоял передо мной
тихий, как кладбищенский склеп. То, что было внутри, наверняка там и
останется.
Усевшись верхом на забор, я наклонился к окну и попытался заглянуть
внутрь через щель между шторами. Мне удалось увидеть свет лампы, падавший
на одну из стен, и часть книжного шкафа. Я слез вниз, вернулся к фасадной
двери и попытался вышибить ее плечом. Это был не очень толковый поступок.
В любом калифорнийском доме есть только одна вещь, которую невозможно
выломать - это фасадная дверь. Единственным следствием этой операции была
боль в плече, приведшая меня в ярость. Я снова взобрался на забор, ногой
выбил стекло и, используя шляпу вместо перчатки, рукой удалил осколки из
нижней рамы. Теперь я легко мог дотянуться до шпингалета. Остальное уже
было забавой. Защелка уступила и окно открылось. Я влез внутрь и раздвинул
шторы. В комнате находилось два человека. Ни тот, ни другой не обратил
внимания на способ, каким я вошел. Но мертвый был только один из них.
Это была большая просторная комната, шириной равная ширине всего
дома, с низким бревенчатым потолком и коричневыми стенами, густо
увешанными вышитыми китайскими шелками, а также японскими и китайскими
гравюрами в деревянных резных рамах. В ней стояло несколько низеньких
стеллажей для книг, а пол прикрывал темно-красный китайский ковер, такой
пушистый, что если бы какой-нибудь суслик вздумал в нем поселиться, то мог
бы круглые сутки не высовывать из него нос. На ковре лежали подушки в
наволочках из случайно подобранных кусков шелка. Это выглядело так, словно
у хозяина дома под рукой должно было находиться что-нибудь, что он мог бы
швырнуть в любой момент. Там стояла также широкая тахта, покрытая старым
розовым ковриком. На ней лежала груда одежды и кучка фиолетового шелкового
белья. На узкой подставке стояла большая резная лампа, а у двух других
были изумрудно-зеленые абажуры с длинной бахромой. Тяжелый черный стол
покоился на двух чудовищах в виде драконов, за ним черное кресло с резными
подлокотниками и спинкой и желтой шелковой подушкой на сидеьи. В воздухе
плавал дурманящий коктейль запахов, но сильнее всего чувствовался смрад
сгоревшего пороха и больничный аромат эфира.
В другом конце комнаты на чем-то вроде небольшого возвышения стояло
деревянное кресло с высокой спинкой, а на нем, на украшенной бахромой
желтой шали покоилась Кармен Стернвуд. Она сидела неподвижная и прямая,
положив руки на подлокотники кресла, с крепко сжатыми коленями, в позе
египетской богини. Ее подбородок был выдвинут вперед, маленькие белые зубы
блестели в приоткрытом рту. Безумие застыло в увеличенных зрачках широко
раскрытых глаз. Сознание, казалось покинуло ее, несмотря на то, что она
сидела как человек, отдающий отчет своим действиям. Она была похожа на
человека, в голове которого происходит важнейший мысленный процесс. Из ее
рта исходил пискливый приглушенный звук, но это не меняло выражения ее
лица, а губы не двигались.
В ушах у нее были длинные серьги из яшмы. Исключительно красивые
сережки, стоившие, вероятно, не одну сотню долларов. Кроме них на ней не
было ничего.
У нее было красивое тело, маленькое, гибкое, плотное и крепкое -
словно изваянное. В свете ламп ее кожа казалась матово-жемчужной. Правда,
ноги не обладали тем изысканным изяществом, каким отличались ноги миссис
Риган, но все же были очень красивы. Я смотрел на них без смущения, но и
без волнения. Для меня она не являлась голой девушкой, для меня она была
просто наркоманка. И навсегда должна была остаться таковой.
Я отвел от нее взгляд и посмотрел на Гейгера. Он лежал на спине на
краю китайского ковра рядом с чем-то, что было похоже на индейский
тотемный столб. У этого чего-то был орлиный профиль, а его большой круглый
глаз напоминал на линзу фотоаппарата, направленную на сидевшую в кресле
голую девушку. К "томему" была прикреплена лампа-вспышка. На Гейгере были
тапки на толстой войлочной подошве, черные шелковые пижамные штаны и
китайский халат, спереди пропитанный кровью. Его стеклянный глаз, блестя,
уставился на меня и казался единственной живой частью его тела. С первого
взгляда было видно, что все три пули попали в цель. Он был мертв.
Взрыв лампы-вспышки и было то, что навело меня на мысль о молнии,
безумный крик вызвала реакция одурманенной наркотиками девушки, а три
выстрела являлись делом рук кого-то третьего, кто, видимо, хотел изменить
ход событий. Кого-то, кто выбежал черным ходом, сбежал по деревянной
лестнице, вскочил в машину и стремительно умчался. В принципе я одобрял
его образ действий.
На красном лакированном подносе на краю черного стола все еще стояли
два тонких с золотой каемкой стаканчика, а рядом с ними пузатый графинчик,
наполненный темной жидкостью. Я вынул пробку и понюхал содержимое. Пахло
эфиром и чем-то еще, может быть опиумным раствором. Я никогда не пробовал
подобной смеси, но вынужден был признать, что она исключительно
соответствовала атмосфере гейгеровского жилища.
Я слушал, как капли дождя барабанят по крыше и в окно, выходящее на
северную сторону. Это были единственные слышимые звуки - ни подъезжавших
машин, ни полицейских сирен, лишь настойчивый барабанный бой дождевых
капель. Я снял с себя плащ, порылся в одежде девушки и нашел зеленое
шерстяное платье, надевавшееся через голову, с короткими рукавами. Мне
казалось, что его будет легче всего надеть на нее. Я решил не возиться с
бельем, не из-за врожденной деликатности, а просто потому, что не мог
представить себя, надевающим на нее трусы и застегивающим бюстгалтер. Я
взял платье и подошел к креслу, в котором сидела мисс Стернвуд. От нее
тоже пахло эфиром, его слышно было за километр. Из ее рта все еще исходил
сдавленный писклявый звук, в уголках губ скапливалась пена. Я дал ей
пощечину. Она заморгала и замолчала. Я ударил ее еще раз.
- Так, - сказал я безмятежно. - А теперь будем послушными и красиво
оденемся.
Она посмотрела на меня, ее темно-серые глаза были пусты, как дырки,
вырезанные в маске, и издала нечленораздельный звук.
Я ударил ее еще несколько раз, но это не произвело на нее никакого
впечатления и не вывело из наркотического оцепенения. Я занялся платьем.
На это она тоже не обратила никакого внимания. Когда я поднял ей руки, она
расставила пальцы так широко, как будто хотела принять особо изящную позу.
Я протолкнул растопыренные руки в рукава, натянул платье на тело и
поставил девушку на ноги. Она хихикнула и всем телом навалилась на меня. Я
снова посадил ее в кресло, надел ей на ноги сначала чулки, а потом туфли и
сказал:
- Ну, а теперь пойдем немного прогуляемся. Совершим небольшую
приятную прогулку.
И мы отправились на эту прогулку. Она состояла в том, что или мы оба
исполняли что-то вроде изящного танца, словно пара слаженных партнеров,
или ее серьги ударяли мне в грудь. Мы прохаживались так туда и обратно - к
трупу Гейгера и назад. Я заставил ее посмотреть на него. Он ей очень
нравился. Она вздохнула и пыталась сказать мне об этом, но ей удалось лишь
выдавить из себя несколько пузырьков воздуха. Подойдя с нею к дивану, я
уложил ее на него. Она икнула два раза, немного похихикала и уснула. Я
набил карманы остатками ее одежды и отправился взглянуть на "индейский
тотем". Вмонтированный в него фотоаппарат уцелел, но кассета, увы, была
вынута. Я подумал, что, может быть Гейгер вынул ее, прежде чем его
застрелили, и осмотрел пол. Безрезультатно. Взяв его за холодеющую руку, я
немного передвинул тело. Кассеты не было. Это мне не понравилось.
Я осмотрел весь дом. Направо была ванная и запертая дверь в глубине
кухни. Окно в кухне было выломано, жалюзи сорваны, крючок вырван, задняя
дверь распахнута. Я оставил ее открытой и вошел в спальню, расположенную
слева от холла. Она была опрятна, изысканно обставлена, сразу видно -
дамская. На кровати лежало украшенное оборками покрывало. На трюмо стояли
пузырьки с духами, а рядом лежал носовой платок, немного мелочи, несколько
мужских щеток для волос, футляр для ключей. В стенном шкафу висели мужские
костюмы, а из-под кровати выглядывали мужские туфли. Комната хозяина дома.
Я взял ключи с трюмо, вернулся в гостиную и обшарил стол. В нижнем ящике
оказалась запертая стальная шкатулка. Я открыл ее одним из ключей. В
шкатулке лежал голубой в кожаном переплете блокнот со множеством записей,
сделанных при помощи кода и теми же печатными буквами, какие я уже видел в
письме генералу Стернвуду. Я положил блокнот в карман и тщательно вытер
шкатулку в тех местах, где прикасался к ней, затем закрыл стол, спрятал
ключи, перекрыл газ к камину, надел плащ и попытался разбудить Кармен
Стернвуд. Но это было невозможно. Тогда я напялил ей на голову ее большую
фетровую шляпу, закутал в плащ и отнес в ее собственную машину. Потом
вернулся, погасил все лампы, закрыл входную дверь, достал из ее сумочки
ключ и завел "паккард".
С холма мы спустились без огней. Расстояние до дома Стернвудов я
преодолел не более чем за десять минут. Кармен спала, дыша мне эфиром
прямо в лицо. Пришлось опереть ее голову на мое плечо - это был
единственный способ не дать ей снова улечься мне на колени.
Из маленьких окошечек боковой двери особняка Стернвудов сочился
тусклый свет. Я остановил "паккард" перед воротами и освободил карманы от
вещей Кармен. Девушка храпела в углу. Шляпа съехала ей на нос, руки были
бессильно сложены на плаще. Я вылез из машины, подошел к двери и позвонил.
Шаги приближались медленно, словно откуда-то с огромного расстояния. Дверь
открылась и передо мной предстал прямой, как свеча, седовласый лакей.
Свет, падающий из вестибюля, отражался от его волос, будто ореолом окружая
голову старого слуги.
- Добрый вечер, мистер, - вежливо сказал он и посмотрел на "паккард".
Потом его взгляд вернулся ко мне.
- Миссис Риган дома?
- Нет, мистер.
- Генерал, вероятно, уже спит?
- Да. По вечерам ему спится лучше всего.
- А что горничная миссис Риган?
- Матильда? Она здесь, мистер.
- Было бы хорошо, если бы она сошла вниз. Здесь требуется женская
рука. Загляните внутрь машины и вы поймете, почему.
Он заглянул. А когда вернулся, сказал:
- Понимаю. Иду за Матильдой.
- Матильда сумеет с этим справиться? - спросил я.
- Мы все умеем справляться с этим, мистер, - ответил он.
- Догадываюсь. Должно быть, у вас уже большой опыт.
Он сделал вид, что не расслышал моего замечания.
- Итак, спокойной ночи, - сказал я. Все остальное я предоставляю вам.
- Большое вам спасибо, мистер. Мне вызвать такси?
- Ни в коем случае, - возразил я. - Между прочим, меня здесь вообще
не было. Перед вами дух.
Он с улыбкой склонил голову, а я повернулся и пошел к воротам.
Я прошел так десять кварталов вниз по извивающимся, залитым дождем
улицам, под деревьями, с которых непрестанно капало, минуя большие
особняки со светящимися окнами, окруженные призрачными громадами оград, и
огни далеких зданий, расположенных где-то высоко на холмах, таких же
далеких и недоступных, как и избушки волшебниц в заколдованном лесу. Дошел
до ярко освещенной заправочной станции, сквозь запотевшее окно которой был
виден заправщик в белой фуражке и темно-синем дождевике, сидевший за
столом и читавший газету. Я посмотрел внутрь и пошел дальше. Вымокнуть
больше, чем я вымок, было уже невозможно. В такую ночь, как эта, у
человека скорее вырос бы на ладони кактус, нежели бы он дождался такси. И
милосердия таксистов.
Я потратил более получаса, хотя шел очень быстро, на то, чтобы
добраться до дома Гейгера. Улица была пуста, ни людей, ни машин кроме
моей, припаркованной у соседнего дома, производившего впечатление
покинутого, несчастного пса. Я достал бутылку виски, влил в себя половину
того, что еще оставалось в ней, сел в машину и наконец-то закурил. Выкурив
сигарету до половины, я направился к дому Гейгера. Открыл дверь и
окозавшись в тихой, теплой комнате, остановился, а вода ручьями стекала с
меня на пол. С минуту я проислушивался. Потом нащупал выключатель и
включил свет.
Первое, что я заметил, это то, что несколько вышитых полос китайского
шелка, висящих на стене вместо ковров, сорваны. Перед этим я их разумеется
не считал, но голые места на деревянной панели сами бросались в глаза. Я
прошел немного вперед и зажег следующую лампу. Потом посмотрел на "тотем".
У его ног, сразу же у края китайского ковра, лежал новый ковер, которого
раньше тут не было. Раньше тут лежал труп Гейгера. Теперь кто-то убрал
его.
Мне стало холодно. Я сжал губы и подозрительно посмотрел на
стеклянный глаз "тотема". Потом снова осмотрел весь дом. Все был так же,
как и раньше. Тела Гейгера я не нашел ни на украшенной оборками кровати,
ни под ней, не было его также ни в стенном шкафу, ни в кухне, ни в ванной.
Оставалась только запертая на ключ дверь по правую сторону холла. Один из
ключей Гейгера подходил к замку. Комната была интересна тем, что сильно
отличалась от комнаты Гейгера. Это была строго обставленная мужская
спальня с деревянным натертым до блеска полом, на котором лежало несколько
индейских циновок, стояли два простых стула, комод из темного дерева с
мужскими туалетными приборами и две черные свечи в высоких, сантиметров на
тридцать, латунных подсвечниках. Узкая, прикрытая коричневым покрывалом
кровать казалась довольно жесткой. Комната выглядела холодно и сурово. Я
запер дверь, вытер ручку платком и вернулся к "индейскому тотему". Присел
и присмотрелся к ворсу ковра. Мне показалось, что я заметил две
параллельные бороздки, наискосок тянувшиеся по ковру до самой парадной
двери, как будто кто-то тащил тело, а каблуки волочились по ковру. Кто бы
это ни сделал, он здорово потрудился. Трупы обычно бывают очень тяжелыми.
Полиция не могла сделать это. Полицейские все еще находились бы здесь
и только сейчас по-настоящему принимались бы за работу, со всеми этими
ихними рисунками мелом, фотоаппаратами, порошком для обнаружения следов
отпечатков пальцев и дешевыми сигарами. Не был это также и убийца. Слишком
быстро он удирал. Он видел девушку и у него не было уверенности в сознании
ли она, видит ли его. Наверняка он сейчас находился по дороге к
какому-нибудь удаленному месту, в котором мог бы укрыться. Я не мог найти
ответов на все эти вопросы, но мне было наруку, что кто-то хотел, чтобы
Гейгера сочли пропавшим, а не убитым. Это давало мне шансы на выяснение
загадки, если бы я рассказал, кому надо, всю эту историю, умолчав,
естественно, об участии в ней Кармен Стернвуд.
Я вышел из дома, запер дверь, завел машину и поехал домой, где принял
душ, переоделся в сухую одежду и приготовил себе ужин, с которым здорово
припозднился. Потом уселся в удобное кресло и выпил слишком много горячего
грога, пытаясь найти ключ к шифрованным записям в голубом блокноте
Гейгера. В одном я был уверен - это был список фамилий и адресов, очевидно
его клиентов. Я насчитал их свыше четырехсот. Ничего удивительного, что
его дело процветало! Тем более, что у него были возможности для шантажа. И
многих из них он, вероятно, шантажировал. Любая фамилия в этом списке
могла быть фамилией убийцы. Я не завидовал полицейским, им пришлось бы
здорово потрудиться, если бы этот блокнот попал им в руки...
Накачанный виски и сомнениями, я отправился в кровать. И всю ночь мне
снился человек в окрававленном китайском халате, гонявшийся за голой
девушкой с длинными серьгами из яшмы в ушах, и я сам, бегавший за ними и
пытавшийся сделать снимок фотоаппаратом, в котором не было пленки.
Утро было ясное, чистое и солнечное. Я проснулся, ощущая
отвратительный вкус во рту, выпил две чашки кофе и просмотрел утренние
газеты. Ни в одной из них даже не упоминалось об Артуре Гвинн Гейгере. Я
как раз собирался погладить свой промокший плащ, когда зазвонил телефон.
Это был Берни Ольс, инспектор уголовной полиции, тот самый, который
порекомендовал меня генералу Стернвуду.
- Ну, как дела? - начал он тоном человека, который хорошо спит и не
имеет чересчур много долгов.
- У меня страшно трещит голова с похмелья, - ответил я.
- Ай-яй-яй, - рассмеялся он как бы слегка отсутствующим смехом, а
потом продолжал тоном ниже, ничего не выражающим безличным голосом
полицейского. - Вы уже виделись с генералом Стернвудом?
- Угм.
- Вы уже сделали что-нибудь?
- Был сильный дождь, - ответил я, как будто это все объясняло.
- Похоже, что это семья, с которой происходят интересные вещи.
Большой "бьюик", принадлежащий одному из членов семьи, как раз сейчас
валяется в воде возле рыбацкого причала в Лидо.
Я сжал трубку с такой силой, что чуть не раздавил ее, и перестал
дышать.
- Да, да, - оживленно продолжал Ольс. - Прекрасный "бьюик",
новехонький лимузин, весь попорченный песком и морской водой... Ага, чуть
не забыл. Внутри находится какой-то тип.
- Риган? - спросил я.
- Что? Кто? Ага, ты имеешь в виду того бывшего контрабандиста,
которого подцепила старшая дочь Стернвуда и вышла за него замуж? Я ни разу
не видел его. А что бы он мог делать там, под водой?
- Не морочьте голову. А что вообще кто-либо мог бы делать там, под
водой?
- Не знаю, старик. Я собираюсь отправиться туда посмотреть. Хотите
поехать со мной?
- Да.
- Тогда побыстрее, - сказал он. - Жду вас в этом крольчатнике.
Я побрился, оделся, съел легкий завтрак и спустя час уже находился в
холле здания суда. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, я пошел по
коридору, минуя по пути небольшие бюро, занимаемые сыщиками. Кабинет Ольса
также был маленький, но он работал в нем один. На пустом столе находилось
только пресс-папье, письменный прибор, шляпа и нога Ольса. Это был блондин
среднего роста с густыми белыми бровями, спокойными глазами и хорошо
ухоженными зубами. Он выглядел заурядным, не привлекавшим к себе внимания
человеком. Но я знал, что он убил девять человек, трое из которых,
пытались убить его и уже считали, что он у них в руках.
Когда я вошел, он встал, вынул из плоской коробочки дешевую сигару
марки "Энтрактес", постучал ею по губам и, откинув голову назад,
внимательно посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.
- Это не Риган, - сказал он. - Я проверял. Риган порядочного роста,
как вы, хорошо сложенный, крепкий. А это какой-то мальчишка.
Я молчал.
- Почему Риган задал стрекача? - спросил Ольс. - Вы задумывались над
этим?
- Пожалуй, нет.
- Когда человек, занимающийся контрабандой спиртного, женится на
богатой девушке, а потом говорит "прощай" красивой даме и миллионам ее
долларов, то даже такой человек, как я, начинает задумываться. Я уверен,
что и вы чувствуете в этом какую-то тайну.
- Угм...
- Ладно, даже если вы закроете рот на замок - это ваше дело. Не
обижайтесь, дорогуша. - Он вышел из-за стола, ощупывая себе карманы, и
взял шляпу.
- Я не ищу Ригана, - с нажимом сказал я.
Он сунул ключ в дверб, мы спустились вниз, к автостоянке для
полицейских машин и сели в небольшой лимузин голубого цвета. Время от
времени подавая сигналы, мы выехали из города. Утро было свежее, воздух
наполнен ароматами, одним словом, жизнь казалась простой и приятной, если
только вас не одолевали какие-нибудь проблемы. Меня - да.
Дорога на Лидо тянулась вдоль морского побережья. Нам нужно было
проехать тридцать миль, десять из которых - по городу. Ольс одолел их за
три четверти часа и, наконец, резко затормозил перед поблекшим
оштукатуренным порталом. Мы вылезли из машины. Перед нами тянулся длинный
мол, огражденный деревянными перилами из толстых белых досок. В конце мола
стояла группа людей, которые, перегнувшись через перила, смотрели в воду.
Перед помостом полицейский в мундире пытался сдержать натиск зевак.
Сотни машин с жаждущими крови вампирами обоих полов останавливались по обе
стороны шоссе. Ольс показал свой значок, и мы прошли на мол, в резкий
рыбный запах, который не подавил даже ливший всю ночь проливной дождь.
- Там, на самоходной барже, - сказал Ольс, указывая направление
сигарой.
Большая черная барка с рулевой рубкой, похожая на буксир,
покачивалась на волнах среди свай в конце мола. На ее палубе что-то
поблескивало в лучах утреннего солнца. Это был большой, черный, все еще
обвязанный цепями хромированный автомобиль. Стрела лебедки уже была
опущена и уложена на свое место на палубе. Вокруг автомобиля крутились
люди. По скользкому трапу мы сошли на палубу.
Ольс поздоровался с помощником шерифа в мундире цвета хаки и с
мужчиной в гражданском. Три матроса, составлявшие экипаж баржи, отошли к
рулевой рубке и спокойно жевали табак. Один из них вытирал мокрые волосы
грязным купальным полотенцем. Это, очевидно, был тот, кто нырял, чтобы
прикрепить цепи к автомобилю.
Мы осмотрели машину. Передний бампер был погнут, одна фара разбита,
другая вырвана со своего места, но стекло осталось целым. Радиатор был
сильно помят, а лак и хром на всем кузове здорово поцарапан. Сидения были
мокрые и черные, но шины уцелели.
Водитель все еще сидел за рулем. Голова его была наклонена под
неестественным углом к телу. Это был тот самый элегантный молодой брюнет,
который еще совсем недавно так превосходно выглядел. А теперь у него было
белое с синевой лицо, тусклые под полуприкрытыми веками глаза и песок в
открытом рту. На его левом виске виднелся темный синяк, резко
контрастировавший с бледной кожей.